Кома

Вторник, 24 февраля 11 часов 00 минут

Сьюзен медленно шла по коридору, старательно избегая вопросительных взглядов идущих навстречу людей. Она боялась, что на ее лице, как в открытой книге, можно прочитать переполнявшие ее эмоции. Обычно, когда она плакала или была готова расплакаться, ее щеки и веки становились ярко-красными. Хотя сейчас она еще не разрыдалась, любой нейтральный вопрос мог нарушить это неустойчивое равновесие. Если бы кто-нибудь остановил ее и спросил: "Что случилось, Сьюзен?", – она бы разревелась. Поэтому Сьюзен хотела некоторое время побыть в одиночестве. Если бы подобная нежелательная встреча состоялась, Сьюзен разозлилась и расстроилась бы больше, чем теперь, когда злость, вызванная столкновением с Гаррисом, уже испарилась. Ее раздражение казалось ей таким неуместным, что она удивилась, как такое могло произойти. На самом деле, она была поражена, как на протяжении этого скандала Гаррис сумел держать себя в руках, и дело не дошло до физического столкновения. Что, если бы он ее ударил, выскочив из-за стола? Ее идея была нелепой, и она сама с трудом верила, что ситуация могла оборваться таким образом. Она знала, что никто не поверит ей, если она расскажет, что с ней произошло. Все это напомнило Сьюзен случай с капитаном Квигом из "Мятежа Каина".

Лестница была единственным тихим прибежищем, которое она могла придумать, и Сьюзен толкнулась в металлическую дверь, ведущую туда. Дверь за ней мгновенно закрылась, отгораживая ее от голосов и яркого люминесцентного света. Лестница освещалась только теплым светом от лампочки над головой Сьюзен, и там было тихо.

Сьюзен все еще крепко сжимала блокнот и ручку. Заскрипев зубами и ругаясь так громко, что раздавалось гулкое эхо, она швырнула блокнот и ручку в лестничный проем. Блокнот проехался по ступенькам обложкой вниз и достиг лестничной площадки на пролет ниже. Он проехался по полу и, стукнувшись об стенку, остановился и раскрылся. Ручка рикошетом отскочила от ступеньки, упала в лестничный колодец и с клацаньем исчезла в лестничной кишке.

Сьюзен села на ступеньку, поставив ноги ступенькой ниже и согнув их под острым углом, уперлась в колени локтями. Потом плотно сжала веки. Ее представления о взаимоотношениях, царящих в клинической медицине, подтвердились так печально за такое короткое время. Отношение к ней преподавателей, от инструкторов до профессоров, варьировало от теплой доброжелательности до крайней враждебности. Обычно враждебность проявлялась в более пассивной форме, чем у Гарриса, – реакция Нельсона была более типичной. Нельсон, который сначала казался дружелюбным, потом перешел к прямой враждебности. Сьюзен вновь охватило чувство страшного одиночества, хорошо знакомое ей еще с тех пор, когда она только выбрала медицинскую карьеру. Хотя она постоянно общалась с окружающими людьми, ощущение отчужденности не покидало ее. И эти полтора дня в Мемориале не казались многообещающим началом тех лет, которые ей предстояло провести в клинике. Даже сильнее, чем в первые дни в медицинской школе, она почувствовала, что вторглась в специфически мужской клуб, где была аутсайдером, вынужденным постоянно приспосабливаться и быть готовым к компромиссу.

Сьюзен открыла глаза и увидела внизу свой блокнот, валяющийся на нижнем пролете. Выместив на блокноте свое раздражение, она почувствовала некоторое облегчение. К ней вернулся самоконтроль. В то же время этот детский жест удивил ее. Для нее такие поступки были нехарактерны. В конечном счете, Нельсон и Гаррис, возможно, были правы. Возможно, являясь всего лишь студенткой с ограниченными медицинскими познаниями, она была неподходящим человеком для исследования столь серьезной проблемы. И ее эмоциональность тоже была только препятствием. Интересно, реагировал бы мужчина таким же образом на Гарриса? Сьюзен подумала о Беллоузе, о его невозмутимой холодной манере, о том, как он мог спокойно думать о концентрации калия, когда сталкивался лицом к лицу с трагедией. Сьюзен вчера поставила ему это поведение в вину, но теперь, сидя погруженная в свои мысли на лестничной клетке, она уже не была в этом уверена. Возможно, такое отчуждение от личного отношения к больным оправданно. Открывшаяся где-то наверху дверь вернула Сьюзен к действительности. Затем раздался звук торопливых шагов, звук захлопывающейся двери, и вновь воцарилась тишина. Некрашеные цементные стены лестницы с ржавыми потеками только усилили чувство внутренней изоляции Сьюзен. Она медленно стала спускаться вниз, туда, где валялся ее блокнот. По странной случайности, он был открыт на странице, куда она перекопировала историю болезни Нэнси Гринли. Подняв блокнот, Сьюзен прочла написанное собственной рукой: "Возраст 23 года, белая, предыдущий анамнез без особенностей, за исключением инфекционного мононуклеоза, перенесенного в 18 лет". Мысли Сьюзен мгновенно перенеслись к бледной как привидение Нэнси Гринли, лежащей в БИТе. "Возраст двадцать три года", – вслух произнесла Сьюзен. Внезапно она вновь ощутила овладевшие ею тогда чувства. Нет, она должна продолжать свои исследования комы, несмотря на свои весьма ограниченные возможности, несмотря на Гарриса, несмотря на Нельсона. У нее возникла сильная потребность найти Беллоуза, и она не стала задавать себе вопроса "почему?". В течение одного дня ее отношение к Беллоузу изменилось на сто восемьдесят градусов.

– Сьюзен, ради Бога, тебе еще не достаточно? – опершись локтями на стол, Беллоуз массировал пальцами закрытые глаза. Потом он передвинул руки на виски.

Поддерживая голову руками, он посмотрел на Сьюзен, сидевшую напротив него в больничном кафетерии. Заведение было относительно чистым и обставлено вполне современно. Оно предназначалось для посетителей больницы, хотя временами сюда забегал и персонал. Цены были выше, чем в кафе для сотрудников, но и качество обслуживания было соответственно выше. В половине двенадцатого там было полно народу, но Сьюзен нашла в углу свободный стол и через оператора больничной системы оповещения – Беллоуза. Она была приятно удивлена, когда он согласился увидеться с ней немедленно.

– Сьюзен, – продолжил Беллоуз, – тебе нужно отказаться от этого самоубийственного крестового похода. Это настоящее самоубийство. В медицине, Сьюзен, существует одно правило: или ты плывешь по течению, или идешь ко дну. Я выучил это наизусть. Боже, что дернуло тебя идти к Гаррису, особенно, после вчерашнего эпизода?

Сьюзен в молчании потягивала свой кофе, устремив взгляд на Беллоуза. Она хотела ему все рассказать, потому что он мог ее понять. К тому же она хотела, по возможности, перетянуть его на свою сторону. Беллоуз покачал головой, прихлебывая кофе.

– Гаррис очень влиятелен, но не всемогущ здесь, – добавил Беллоуз, – Старк может отменить все, что сделает Гаррис, если найдет причины так поступить. Старк добывает деньги для всего строительства здесь, миллионы. Поэтому люди слушают, что он говорит. Почему бы тебе несколько дней не побыть нормальной студенткой? Господи, мне это тоже не помешает. Догадайся, кто пожаловал сегодня на студенческий обход? Старк. И первый вопрос, который он задал, это почему из пяти студентов присутствуют только трое. Ладно, я ему ответил, правда довольно глупо, что вчера водил вас всех на операцию и один студент упал обморок и разбил себе голову. Ты можешь догадаться, что последовало за этим. Про тебя я не смог выдумать что-нибудь подходящее, поэтому я сказал, что ты собираешь литературу по осложнениям анестезии, я решил, что, если уж не могу удачно соврать, лучше сказать правду. Но он немедленно решил, что это моя идея занять тебя этим делом. Я не могу тебе повторить, как он это сформулировал. Я могу только сказать тебе, что ты должна вести себя как нормальная студентка. Я прикрывал тебя, но с меня хватит.

Сьюзен вдруг ощутила потребность дотронуться до Беллоуза, успокаивающе обнять его. Однако вместо этого, она, наклонив голову, лишь поболтала ложечкой в чашке с кофе. Затем она посмотрела на Беллоуза.

– Мне очень жаль, что я причинила тебе неприятности, Марк, правда. Нужно сказать, это получилось ненамеренно. Все дело уже так вышло из-под контроля, что жуть берет. Я затеяла все это из-за переизбытка эмоций. Ведь Нэнси Гринли такого же возраста, как и я, и у меня тоже бывали нарушения цикла, как у нее. Я не могу ей помочь, но чувствую некоторое... некоторое родство с ней. И затем Берман... что за проклятое совпадение... Кстати, Берману сделали ЭЭГ?

– Она совершенно плоская. Его мозги полетели.

Сьюзен уставилась на лицо Беллоуза, пытаясь уловить хоть какой-то проблеск сожаления или сочувствия. Беллоуз поднес чашку кофе к губам и сделал глоток.

– Мозги полетели?

– Ну да.

Сьюзен прикусила губу и склонилась над своей чашкой. Почему-то она ждала такой новости, но она все равно стукнула ее как обухом по голове, и ей пришлось напрячься, чтобы подавить свои эмоции.

– Ты в порядке? – спросил Беллоуз, наклоняясь к ней и мягким движением поднимая ее подбородок.

– Помолчи секунду, – сказала Сьюзен, не смея взглянуть на него.

Меньше всего сейчас она хотела бы разрыдаться, а если бы Беллоуз продолжил настаивать, так бы и произошло. Он все понял и вернулся к своему кофе, не отрывая глаз от ее лица.

Через несколько минут Сьюзен подняла лицо, ее веки заметно покраснели.

– Во всяком случае, – продолжила Сьюзен, избегая смотреть на Беллоуза, – началось все с эмоций, но потом я начала ощущать своего рода интеллектуальный вызов. Я на самом деле думаю, что на что-то наткнулась... на новое заболевание, на новое осложнение после анестезии или на новый синдром... на что-то. Я не знаю, что это. Но потом все изменилось еще раз. Проблема оказалась сложнее, чем я предполагала сначала. Здесь в терапевтических отделениях были еще случаи комы, так же, как и в хирургии. И в довершение всего, были еще те смерти, о которых ты мне говорил. Я знаю, ты сочтешь, что это безумие, но я думаю, что они все связаны, и патологоанатомы упоминали, что было несколько таких случаев. Моя интуиция подсказывает мне, что во всем этом есть что-то еще, что-то... я не знаю, как это объяснить... назвать это сверхъестественным или зловещим...

– А вот и паранойя, – с притворным сочувствием сказал Беллоуз, покачивая головой.

– Я ничего не могу поделать, Марк. В реакции Нельсона и Гарриса было что-то очень странное. Ты должен признать, что реакция Гарриса была совершенно неадекватной.

Беллоуз постучал ладонями по лбу:

– Сьюзен, это же не старый фильм ужасов. Согласись с этим, Сьюзен... согласись, или я буду думать, что у тебя не в порядке с головой. Это же абсурд. Что, ты думаешь, это зловещее вмешательство дьявольских сил, или, по-твоему, тут действует сумасшедший убийца, который ненавидит только слегка приболевших людей? Сьюзен, если ты мыслишь так экстравагантно и с такой изобретательностью, тогда предложи что-то в качестве мотива. Я считаю, маньяк-убийца хорош для Голливуда и Джорджа. К. Скотта в его "Больнице", чтобы придумать надуманную загадку... Но для реальной жизни все это слишком притянуто за уши. Я соглашусь, что поведение Гарриса немного странно, в этом нет никаких сомнений. Но в то же время, я думаю, что могу предложить некоторое разумное объяснение его необъяснимого поведения.

– Попытайся.

– Хорошо. Гаррис всегда ужасно обозлен этими осложнениями после анестезии. За них вся ответственность ложится на его отделение. А тут является молодая девица, чтобы еще повернуть нож в ране. Мне кажется, в этих условиях чрезмерная реакция вполне объяснима. – Гаррис вел себя хуже, чем чрезмерно. Этот чудачок выскочил из-за стола как будто хотел ударить меня.

– Возможно, это ты заставила его так реагировать.

– Что?

– Кроме всего прочего, он, может быть, среагировал на тебя в сексуальном плане.

– Не говори ерунды, Марк.

– Я серьезно.

– Марк, этот парень – врач, профессор, заведующий анестезиологическим отделением.

– Это не исключает сексуальности.

– Теперь ты несешь абсурд.

– Так много врачей тратят слишком много времени на свои профессиональные обязанности, что не могут разрешить какие-нибудь вполне банальные житейские проблемы. Говоря в социальном смысле, врачи не совсем адаптированы к общественной жизни, если не сказать больше.

– Ты говоришь и о себе?

– Возможно. Сьюзен, ты ведь должна понимать, что ты весьма соблазнительная девушка.

– Пошел на хрен.

Беллоуз ошеломленно посмотрел на Сьюзен. Затем он оглянулся вокруг, чтобы проверить, не слышал ли кто-нибудь их диалог. Все это время он не забывал, что они находятся в кафетерии. Он снова глотнул кофе и долгим взглядом посмотрел на Сьюзен. Она не отвела глаза.

– Зачем ты так говоришь? – тихо сказал Беллоуз.

– Потому что ты это заслужил. Мне уже осточертели такого сорта стереотипы. Когда ты говоришь, что я соблазнительная, то ты подразумеваешь, что я активно пытаюсь кого-то соблазнять. Поверь мне, это не так. Если медицина что-то и дала мне, то она начисто отшибла у меня ощущение, что я женщина.

– Хорошо, может быть, "соблазнительная" – это неудачное слово. Я тебя ни в чем не обвиняю. Ты привлекательная девушка...

– Ладно, это ведь гигантская разница, сказать кому-нибудь "соблазнительная", или сказать – "привлекательная".

– Хорошо, я подразумевал привлекательная. Сексуально привлекательная. Но есть люди, которым эти понятия трудно различить. Ладно, Сьюзен, я не собираюсь спорить. Кроме того, мне уже пора идти. У меня через пятнадцать минут операция. Если ты хочешь, мы можем поговорить об этом вечером за обедом. Если, конечно, ты еще хочешь со мной обедать, – Беллоуз, поднимаясь со стула, взялся за свой поднос.

– Конечно, обед – это здорово.

– Между прочим, почему бы тебе не попробовать вести себя нормально?

– Хорошо, но мне нужно провернуть еще одно дело.

– Это что еще?

– Старк. Если он мне не поможет, я все брошу. Без поддержки я обречена на неудачу, если, конечно, ты не достанешь для меня информацию с компьютера.

Беллоуз вновь поставил свой поднос на стол.

– Сьюзен, не проси меня ни о чем таком, потому что я не могу этого сделать. А что касается Старка, Сьюзен, ты сумасшедшая. Он тебя живьем сожрет. Гаррис просто ангел по сравнению с ним.

– Но я рискну. Это, возможно, безопаснее, чем какая-нибудь малая операция в Мемориале.

– Это нечестно!

– Нечестно? Что это за слово? Почему ты не спрашиваешь Бермана, честно ли это?

– Это невозможно.

– Невозможно? – Сьюзен остановилась, ожидая, чтобы Беллоуз объяснился.

Она не хотела думать о худшем, но это получалось у нее автоматически. Беллоуз вновь взялся за поднос без всяких объяснений.

– Он ведь еще жив, не так ли? – спросила Сьюзен с дрожью отчаяния в голосе. Она поднялась и пошла вслед за Беллоузом.

– Если считать, что человек жив, если бьется его сердце, то он жив.

– Он в послеоперационной?

– Нет.

– В БИТе?

– Нет.

– Ладно, я сдаюсь, где же он?

Беллоуз и Сьюзен поставили свои подносы на транспортер для грязной посуды и вышли из кафетерия. Они тут же попали в поток людей в холле и ускорили свои шаги.

– Его перевели в Институт Джефферсона в южном Бостоне.

– Что это за чертов Институт Джефферсона?

– Это учреждение, предназначенное для хронического интенсивного ухода, построенное как часть проекта Организации Здравоохранения. Предполагается, что его построили, чтобы снизить стоимость интенсивной терапии. Вообще-то, он частный, но правительство финансировало строительство. Его концепция и планы опубликованы в гарвардском бюллетене.

– Я никогда о нем не слышала. Ты там был?

– Нет, но хотел бы. Я только снаружи его видел. Он страшно современный... массивный и прямоугольный. Я обратил внимание, что там на первом этаже нет окон. Бог знает, почему я это заметил, – Беллоуз покачал головой.

Сьюзен улыбнулась.

– В этом Институте, – продолжил Беллоуз, – для медиков организованы экскурсии, они проходят каждый второй вторник месяца. У тех, кто там был, осталось сильное впечатление. Очевидно, эта программа имеет большой успех. Туда поступают все хронические больные из БИТов в коматозном состоянии или с чем-нибудь такого же типа. Идея заключается в том, чтобы освободить койки для острых больных в больничных БИТах. Я думаю, что это хорошая идея.

– Но Берман в коме совсем недолго. Почему его так быстро туда перевели?

– Фактор времени менее важен, чем стабильность состояния. Я думаю, дело с ним будет тянуться очень долго, и, по-моему, его состояние очень стабильно, не так, как у твоей подруги Гринли. Боже, она просто заноза у меня в заднице. Все осложнения, какие известны, у нее есть.

Сьюзен вновь подумала об эмоциональном отчуждении врача от больных. Ей было трудно понять, как Беллоуз мог так безразлично говорить о трагедии Нэнси Гринли.

– Если бы ее состояние было стабильно, – продолжил Беллоуз, – или была бы хотя бы тенденция к этому, я бы моментально перевел ее в Институт Джефферсона. Ее случай требует огромных затрат времени, и никакой награды. В действительности, мне от нее не будет ничего хорошего. Если она у меня останется живой, пока меня не переведут в другое отделение, то я хотя бы профессионально не пострадаю. Это похоже на то, как все наши президенты относились к Вьетнаму. Они не могли выиграть эту войну, но и проигрывать Вьетнам тоже не хотели. Выгоды не было никакой, а убытков – масса.

Они подошли к главному лифту, и Беллоуз нажал кнопку лифта "Вверх".

– О чем я говорил? – Беллоуз озабоченно почесал голову.

– Ты говорил о Бермане и БИТе.

– О да. Хорошо, я полагаю, он в стабильном состоянии, – Беллоуз посмотрел на часы на руке, затем, выругавшись, на закрытые двери лифта. – Чертовы лифты. Сьюзен, я не из тех, кто любит давать советы, но сам ничем другим помочь не могу. Если ты считаешь, что должна, то сходи к Старку, но помни, ты поставишь меня в очень неудобное положение, поэтому действуй по обстановке. А после встречи со Старком лучше брось свой крестовый поход. Это будет концом твоей карьеры еще до того, как она начнется.

– Ты беспокоишься о моей карьере или о своей?

– И о той, и о той, – сказал Беллоуз, пропуская выходящих из лифта пассажиров.

– Ты по крайней мере честен.

Беллоуз зашел в лифт и махнул Сьюзен рукой, говоря ей что-то про половину восьмого. Сьюзен предположила, что он говорил про их запланированный обед. Ее часы в это время показывали одиннадцать сорок пять.