Кома

Вторник, 24 февраля 11 часов 45 минут

Беллоуз смотрел вверх на лифтовой указатель этажей. Для этого ему пришлось сильно закинуть голову, так как указатель располагался прямо над ним. Он прекрасно понимал, что нужно торопиться, чтобы успеть на операцию. Беллоуз должен был оперировать шестидесятидвухлетнего мужчину по поводу геморроя. Это была для него не самая захватывающая операция, но он любил оперировать. Оперируя, он ощущал особое чувство ответственности, которое доставлял ему скальпель в руке, и, в самом деле, ему было все равно, где работать – на руке, на желудке, ротовой полости или анальном отверстии.

Беллоуз помнил о том, что вечером у него встреча со Сьюзен, и ощущал приятное предвкушение. Все произойдет естественно и непосредственно. Они ведь могут разговаривать на тысячи разных тем. Ну а в физическом смысле? Тут Беллоуз не знал, чего ему ждать. Он не представлял, как ему удастся обойти те товарищеские отношения, которые между ними установились. Сам Беллоуз чувствовал сильное физическое влечение к Сьюзен, и это начинало беспокоить его. По многим причинам секс для Беллоуз означал агрессию, а он совершенно не хотел проявлять никакой агрессии по отношению к Сьюзен.

Беллоуз представил себе, как он целует Сьюзен, и улыбка непроизвольно расползлась по его лицу. Это заставило его вспомнить те жуткие времена подросткового возраста, когда он болтал со своей прыщавой подружкой, провожая ее до крыльца дома. Тогда он вдруг поцеловал ее, старательно и сентиментально. Затем отступил на шаг назад, чтобы посмотреть, что получилось – надеясь на взаимность и отчаянно боясь насмешки. И он не переставал поражаться, что его поцелуй был принят благосклонно, так как не представлял себе, почему это сделал.

Перспектива увидеть Сьюзен в неофициальной обстановке напомнила Беллоузу и те времена его юности, когда он только начинал встречаться с девушками, так как ощущал внутреннюю тягу к физическим контактам. Сьюзен была очень привлекательной, но она собиралась стать врачом. Так же как и он сам. Поэтому его главный козырь – профессия – не производил на нее впечатления. А большинство девушек очень впечатлялись, узнав, что он врач, хирург! И не важно, что Беллоуз прекрасно знал, что быть врачом – вовсе не означало обладать определенными специфическими преимуществами вопреки мифам, бытующим в общественном сознании. Действительно, в самом Мемориале Беллоуз знал множество примеров, когда профессия хирурга была только помехой личным отношениям. И еще одно беспокоило Беллоуза – он знал, что вид его мужских достоинств не очарует Сьюзен, ведь на занятиях ей наверняка приходилось анатомировать сей орган.

Беллоуз не сводил свои сексуальные фантазии к чисто физиологическим аспектам, а как насчет Сьюзен? С виду она выглядела вполне обнадеживающе со своей улыбкой, нежной кожей, грудью, обрисовывающейся при дыхании. Но в медицинской школе они изучали парасимпатические рефлексы, гормональные изменения, происходящие при занятиях сексом. Может быть, она знала слишком много, и это знание могло помешать. И вдруг он, даже если подвернется благоприятный случай, из-за этого окажется несостоятельным? Эти сомнения терзали Беллоуза, когда он думал о свидании со Сьюзен. К тому же, когда Беллоуз хотел забыть о больнице и работе, немудреный секс был самым отличным средством для этого. А со Сьюзен, если вообще это произойдет, секс уж точно не будет немудреным. Если произойдет. И, наконец, оставался очень неприятный вопрос о целесообразности встреч со студенткой, состоящей у него на попечении во время цикла по хирургии. Без сомнения, ему когда-нибудь придется оценивать учебные успехи Сьюзен. И встречаться с ней – значило вызывать забавное столкновение интересов.

Дверь лифта открылась на операционном этаже, и Беллоуз быстро направился к главному посту оперблока. Регистратор за столом занимался подготовкой расписания операций на завтра.

– В какой операционной я оперирую? Больной Баррон, геморрой.

Регистратор поднял глаза на спрашивающего, а потом углубился в расписание операций.

– Вы доктор Беллоуз?

– Именно.

– Хорошо, ваше участие в операции отменено.

– Отменено? Кем? – Беллоуз был поставлен в тупик.

– Доктором Чендлером. И он оставил вам сообщение, чтобы вы зашли в его кабинет, когда появитесь.

Было очень странно, что у него забрали его собственного больного. Конечно, это была прерогатива Джорджа Чендлера, раз уж он был старшим ординатором. Но так случалось чрезвычайно редко. Бывало, что Беллоуза снимали с ассистирования на одной операции, чтобы отправить на другую, или по другим организационным причинам. Но быть снятым с операции его собственного больного, который затем направлялся в Беард-5, – такое было в первый раз.

Беллоуз поблагодарил операционного регистратора, не пытаясь скрыть свое изумление и гнев. Затем повернулся и направился к Джорджу Чендлеру.

Кабинет старшего ординатора представлял собой маленький отгороженный закуток без окон в Беард-2. Именно отсюда исходили все тактические распоряжения, которые регулировали жизнь отделения хирургии день ото дня. Чендлер отвечал за составление всех расписаний работы для всех ординаторов, ночных и недельных дежурств. Он также руководил ежедневным составлением расписания операций, распределяя операционные и персонал с учетом пожеланий хирургов.

Беллоуз постучал в закрытую дверь и вошел после слабого "Войдите!". Джордж Чендлер сидел за своим столом, который почти не оставлял свободного места в крошечном кабинете. Стол был обращен к двери, и Джорджу приходилось протискиваться мимо него, чтобы попасть на свое место. Позади него стоял шкаф с папками. А перед столом стоял единственный деревянный стул. Комнатка была голой, единственным украшением стен была доска для информации. Пустая и аккуратная, комната напоминала самого Чендлера.

Старший ординатор был фигурой, успешно карабкающейся по иерархической пирамиде и уже поднявшейся над нижним миром студентов и ординаторов. И являлся как бы офицером связи между верхним миром – миром зрелых оперенных хирургов, получивших сертификаты советов по специальности, и нижним миром. И в качестве такового не принадлежал ни к одному из миров. Это для старшего ординатора было одновременно источником силы и причиной слабости и изоляции. Годы конкуренции оставили на нем свою неизгладимую печать, хотя Чендлер был еще молод по большинству стандартов, ему было тридцать три года. Он не был высок – примерно метр семьдесят два. Его волосы были небрежно расчесаны в современном стиле а-ля Цезарь. Круглое пухлое лицо давало совершенно неверное представление о его легко возбудимом характере. Во многом Чендлер напоминал маленького мальчика, которого слишком много задирали в детстве.

Беллоуз сел на деревянный стул напротив Чендлера. Разговор начался не сразу. Чендлер разглядывал карандаш в своих руках. Его локти покоились на подлокотниках кресла. Так он откинулся, когда, услышав стук Беллоуза, прервал свою работу.

– Извини, что снял тебя с операции, Марк, – начал Чендлер, не поднимая глаз.

– Я смогу выжить без этого геморроя, – ответил Беллоуз, придерживаясь нейтрального тона.

Опять возникла пауза. Чендлер придвинул свое кресло и посмотрел прямо на Беллоуза. Беллоуз подумал, что Чендлер вполне сгодился бы на роль Наполеона в какой-нибудь пьеске.

– Марк, я предполагаю, ты очень серьезно относишься к хирургии здесь, в Мемориале.

– Я думаю, это справедливое предположение.

– Отзывы о тебе благоприятные. Я уже несколько раз слышал твое имя в связи с возможным назначением старшим ординатором. Поэтому я и хотел поговорить с тобой. Мне недавно позвонил Гаррис, он был совершенно вне себя. Он еле мог говорить. По-видимому, один из твоих студентов поднимает шум вокруг этих случаев комы, и это заставляет Гарриса лезть на стенку. Сейчас я не знаю, что и подумать, но он предполагает, что ты можешь стоять за спиной этого студента и помогать ему.

– Ей.

– Хм, ей. Я не вижу разницы.

– Ну, разница может быть. Так получилось, что она умеет очень хорошо сопоставлять факты. Что же до моей роли во всем этом, то это большой жирный ноль! Во всяком случае, я все время старался отговорить ее заниматься этим делом.

– Я не собираюсь препираться с тобой, Марк. Все, что мне бы хотелось, это предупредить тебя о последствиях ситуации. Мне бы не хотелось, чтобы ты подвергал риску свои шансы на старшинство из-за возни какого-то студента.

Марк посмотрел на Чендлера и поинтересовался про себя, что бы тот сказал, если бы узнал, что Беллоуз собирается встретиться со Сьюзен сегодня вечером.

– Я не знаю, сказал ли Гаррис что-нибудь Старку об этом, Марк, и я могу уверить тебя, что ничего не скажу, если это все не выльется в ситуацию, когда мне придется защищать уже самого себя. Я хочу повторить, что Гаррис очень зол, и тебе лучше повлиять на своего студента и сказать ему...

– Ей!

– Ладно, ей, чтобы она поискала себе что-нибудь интересное в другом месте. В конце концов, здесь уже есть десять человек, которые занимаются этой проблемой. В действительности, большинство народа в отделении Гарриса ничем другим и не занимается, кроме этой анестезиологической катастрофы.

– Я попробую сказать ей еще раз, но это не так просто, как может показаться. Это довольно умная девушка, с очень продуктивным воображением, – Беллоуз подумал, почему он принялся расписывать воображение Сьюзен. – Она занялась этим делом, потому что первые два пациента, с которыми ей довелось столкнуться, оказались жертвами комы.

– Ладно, я тебя предупредил. Все, что она сделает, отразится на тебе, особенно если обнаружится, что ты ей хоть как-нибудь помогаешь. Но это только один повод, по которому я хотел поговорить с тобой. Есть и другая проблема, может, еще серьезнее. Скажи мне, Марк, какой у тебя номер личного шкафчика в ординаторской?

– Восьмой.

– А триста тридцать восьмой?

– Это было временно. Я использовал его примерно одну неделю, пока мой восьмой не освободился.

– А почему ты не остался в триста тридцать восьмом?

– Я думаю, он принадлежит кому-нибудь другому, и я использовал его, пока у меня не появился свой собственный.

– Ты знаешь шифр у триста тридцать восьмого шкафчика?

– Может, если напрягусь, то вспомню. Почему ты спрашиваешь?

– Доктор Коули обнаружил нечто очень странное. Он заявил, что триста тридцать восьмой шкафчик волшебным образом открылся, когда он переодевался, и там обнаружилась чертова прорва лекарств. Мы проверили это, оказалось – правда. Там все лекарства, которые ты можешь представить, и даже наркотики. А в списке владельцев шкафчиков я нашел твою фамилию против триста тридцать восьмого, а не восьмого.

– А кто против восьмого?

– Доктор Истман.

– Он же не оперирует годами.

– Это правда. Скажи, Марк, кто дал тебе номер восемь? Вальтерс?

– Ну да. Вальтерс сначала сказал, чтобы я использовал триста тридцать восьмой, а потом дал мне номер восемь.

– О'кей, никому не говори об этом, особенно Вальтерсу. Обнаружение такого тайника с препаратами – очень серьезная штука, особенно если учесть, какой учет надо пройти, чтобы получить наркотики. Из-за того, что ты стоишь в этом списке с триста тридцать восьмым номером, тебе, вероятно, придется проконтактировать с больничной администрацией. Они, естественно, заинтересованы в том, чтобы не выпустить эту информацию за пределы больницы, особенно потому, что грядет подтверждение сертификата больницы. Так что держи это под своей шляпой. И, Бога ради, заставь своего студента заниматься чем-нибудь, кроме осложнений анестезии.

Беллоуз вышел из кабинета Чендлера со странным чувством. Он совершенно не удивился, услышав, что его связывают с деятельностью Сьюзен. Он этого боялся заранее. Но новость о тайнике с лекарствами, найденном в шкафчике, которым он пользовался, была совсем другим коленкором. Он вызвал в воображении образ Вальтерса, слоняющегося вокруг оперблока. И спросил себя, зачем кому-то понадобилось прятать лекарства. По ассоциации он вспомнил слова, которые употребила Сьюзен – сверхъестественный и зловещий. Беллоуз подумал: "Интересно, а какие лекарства были спрятаны в шкафчике?" И еще он подумал, скажет ли он Сьюзен об этом открытии.