Кома

Среда, 25 февраля 20 часов 41 минута

Беллоуз был переутомлен. Время шло к одиннадцати, а он все еще ковырялся здесь. Он даже еще не заполнил истории болезни своих больных в Беард-5. А ему нужно было сделать это до ухода домой. Он забрал с поста истории болезни, свалил их на тележку и отправился в ординаторскую. Чашка кофе поможет ему быстро сделать работу. Открыв дверь, он был потрясен, увидев Сьюзен. Она была погружена в работу.

– Извините. Я, видимо, ошибся больницей, – и Беллоуз сделал движение назад к двери. Потом повернулся и посмотрел на Сьюзен. – Сьюзен, какого черта ты тут околачиваешься? Мне совершенно определенно сказали, что с сегодняшнего дня ты здесь персона нон грата, – и хотя Беллоуз сам того не желал, его голос выдавал некоторую степень раздражения. У него был ужасный день, если учесть еще и обнаружение тела Вальтерса.

– Кто, я? Вы ошибаетесь, масса. Я мисс Скарлетт, новая сестра в Вест-10, – ответила Сьюзен ненатурально высоким голосом, пародируя южный акцент.

– Господи, Сьюзен, кончай молоть чепуху!

– Ты первый начал.

– Что ты здесь делаешь?

– Начищаю свои туфли, а что я могу здесь еще делать?

– Ладно, ладно. Давай начнем сначала, – Беллоуз вошел в комнату и присел на стойку. – Сьюзен, ситуация становится очень серьезной. Я это не к тому, что не рад видеть тебя, я, действительно, рад. Прошлая ночь была просто сказкой. Господи, кажется, что это было неделю назад! Но если бы ты видела, какая каша заварилась здесь сегодня днем, ты бы поняла, почему я раздражен. Помимо всего прочего, мне сказали, что если я буду продолжать прикрывать тебя и помогать тебе в твоей, цитирую, "идиотской миссии", мне придется поискать себе другую ординатуру.

– Бедный мальчик, ему придется вывалиться из уютной мамочкиной утробы.

Беллоуз посмотрел в сторону, стараясь сохранять хладнокровие.

– Я чувствую, что разговор ни к чему не приведет. Сьюзен, ты не можешь понять, что в этом деле я теряю больше, чем ты?

– Пошел к черту! – лицо Сьюзен загорелось внезапным гневом. – Ты так стараешься всем угодить и беспокоишься о своей ординатуре, что не видишь, какие заговоры плетутся твоей... матушкой.

– Господи Иисусе! Это благодарность, которую я получил за свою помощь. Какой чертовщиной может здесь заниматься моя мать?

– Никакой, абсолютно никакой. Просто я говорила о том, что еще ближе тебе в твоей искаженной системе ценностей, чем твоя ординатура. Поэтому я рискнула назвать это твоей матерью.

– Ты говоришь бессмыслицы, Сьюзен.

– "Бессмыслицы", он говорит. Смотри, Марк, ты так заботишься о своей карьере, что ослеп и ничего не видишь. Я выгляжу так же, как всегда?

– Как всегда?

– Да, как всегда. Где старая добрая клиническая экспертиза, острое чувство наблюдательности, которое, как предполагается, ты получил во время обучения в медицинской школе? Как ты думаешь, что у меня здесь под глазом? – Сьюзен указала на синяк. – А что ты думаешь об этом? – Сьюзен проиллюстрировала свои последние слова, оттянув нижнюю губу и показав рваную рану.

– Похоже на травму... – Беллоуз протянул руку, чтобы рассмотреть губу Сьюзен повнимательней. Сьюзен отстранила его.

– Держи свои руки в брезентовых рукавицах подальше. И ты говоришь, что больше теряешь в этом деле? Хорошо, разреши мне сказать кое-что. На меня напал сегодня днем какой-то человек и угрожал мне. Этот человек все знал обо мне и знал, чем я занимаюсь несколько последних дней. Он даже знал про мою семью, угрожал моей семье. А ты говоришь, что теряешь больше!

– Ты говоришь, что кто-то избил тебя?! – Беллоуз не верил своим ушам.

– Ну-ну, Марк. Ты не можешь сказать чего-нибудь поумней? Ты думаешь, я сама избила себя, чтобы выглядеть пожалостней? Я впуталась во что-то очень важное, вот все, что я могу сказать. И у меня есть жуткое чувство, что это огромная организация. Но я не знаю ни кто, ни как, ни почему.

Беллоуз неотрывно смотрел на Сьюзен несколько минут, переваривая ее невероятную историю и события, происшедшие с ним самим сегодня днем.

– Я не могу представить тебе таких же живописных ран, но сегодня днем со мной тоже случился кошмар. Помнишь, я говорил тебе про лекарства? Те, которые нашли в шкафчике в ординаторской в оперблоке? Они выяснили, что этот шкафчик когда-то принадлежал мне, как я тебе говорил, И меня немедленно начали трясти. Я подумал, что смогу разрешить это дело раз и навсегда, если заставлю Вальтерса объяснить, почему этот шкафчик до сих пор числится за мной, хотя он сам дал мне другой. Но Вальтерс сегодня не вышел на работу. Первый раз за не знаю сколько лет. И я решил ехать к нему, – Беллоуз передохнул и налил себе кофе, припоминая ужасные детали. – Бедный недоносок сегодня покончил жизнь самоубийством из-за этой истории, и я был тем счастливчиком, который его обнаружил.

– Самоубийством?

– Угу. По-видимому, он узнал, что лекарства нашли, и решил сбежать от ответственности таким образом.

– Ты уверен, что это было самоубийство?

– Я не уверен ни в чем. Я не видел предсмертной записки. Я вызвал полицию, а за подробностями они обратились к Старку. Но они не думают, что это не самоубийство. Боже мой, я не выдержу этого! Ведь меня можно рассматривать как подозреваемого. А что позволяет думать, что это не самоубийство? – Беллоуз весь напрягся.

– Ничего. Но это еще одно очень странное совпадение. Эти найденные лекарства могут иметь важное значение.

– Я боюсь, эта важность существует только в твоем воображении. Именно из-за твоего воображения я не знал, рассказывать ли тебе об этих лекарствах. Но смотри: все это имеет мало отношение к главному обсуждаемому вопросу, а именно, твоему присутствию в Мемориале в это позднее время. Я думаю, ты не должна быть здесь сейчас, – Беллоуз остановился и схватил одну из историй, из которых Сьюзен делала выписки. – Какого черта ты тут делаешь?

– Я все-таки достала некоторые истории болезни пациентов с комой. Не все, но некоторые.

– Боже ты меня поражаешь! После того как тебя вышибли из госпиталя, ты еще умудряешься ловить мячи, то есть возвращаться сюда и каким-то образом добывать эти истории. Я почему-то не представляю себе, что они оставили их на видном месте, чтобы мог полюбопытствовать кто угодно. Как ты достала их?

Беллоуз испытующе смотрел на Сьюзен, прихлебывая кофе и ожидая ответа. Сьюзен только улыбнулась.

– О нет! – воскликнул Беллоуз, хватаясь руками за голову. – Униформа медсестры!

– Ну да, ты просто волшебник Прекрасная идея, должна признать.

– Подожди минуту. Я не могу в это поверить. Что ты сделала? Заставила охрану открыть офис Мак-Лири или еще чей-нибудь?

– Ты умнеешь на глазах, Марк.

– Ты понимаешь, что это уже преступление?

Сьюзен кивнула, глядя вниз на стопы бумаги, заполненные ее мелким почерком.

Глаза Беллоуз следили за ней.

– Ну и как, они пролили свет на твой... крестовый поход?

– Не слишком, я боюсь. По меньшей мере сейчас, или я не такая умная, чтобы вычислить это. Как я хотела бы иметь все истории. Что касается возрастов, то все пациенты были относительно молодые, от двадцати пяти до сорока двух. Пол не имел значения, раса ж социальное положение – тоже. Никаких совпадений в анамнезе жизни я не смогла найти. Все жизненные показатели и течение болезни до развития комы были без особенностей. Лечащие врачи у всех разные. Что касается операций – только в двух случаях был один и тот же анестезиолог. Наркотики применяли тоже разные. В некоторых случаях имела место передозировка наркоза. В части случаев применялись демерол и фенерган, а в остальных – совершенно другие наркотики. Инновар использовался в двух случаях. Но все это не удивительно. Но, насколько я могу судить, не поднимаясь в оперблок, большинство, если не все операции производились в операционной номер восемь. Это кажется немного странным, но, опять же, в этой операционной чаще всего делаются короткие операции. Так что этого тоже можно было ожидать. Все лабораторные показатели в норме. О, кстати! Во всех случаях производилось определение группы крови и тканевое типирование. Это как, обычная процедура?

– Группу крови определяют у большинства хирургических больных, особенно если, ожидается большая потеря крови во время операции. Тканевое типирование обычно не делается, хотя лаборатория может просто проверять новую панель типирующих сывороток. Посмотри, стоит ли номер на результатах типирования?

Сьюзен перелистала страницы истории, лежащей перед ней, и нашла листок с результатами типирования.

– Нет, никакого порядкового номера.

– Ну тогда это можно объяснить так: лаборатория делает типирование за свой счет. Это не так уж необычно.

– Все больные были с капельницами по различным причинам.

– Это можно сказать о девяноста процентах больных в госпитале.

– Я знаю.

– Звучит, как будто ты не обнаружила ничего.

– Я не согласна. – Сьюзен помолчала, посасывая свою нижнюю губу. – Марк, до того, как больного инкубируют, анестезиолог вводит ему миорелаксант. Правильно?

– Сукцинилхолин или кураре. Чаще сукцинил.

– А когда больному вводят терапевтическую дозу сукцинилхолина, он не может дышать.

– Это правда.

– А может быть так, что из-за передозировки сукцинилхолина у больного может развиться гипоксия? Раз они не могут дышать, то кислород не поступает в мозг.

– Сьюзен, анестезиолог вводит больному сукцинилхолин и потом смотрит за ним, как ястреб, он же и дышит за больного. Если сукцинилхолин передозировать, это означает всего лишь, что анестезиологу придется дышать за больного дольше, пока его ткани не смогут метаболизировать препарат. Паралич полностью обратим. Если подозревать здесь предумышленность, то в это должны быть вовлечены все анестезиологи в больнице до единого, а это не похоже на правду. А что еще важнее – и анестезиолог, и хирург в четыре глаза смотрят за больным и по цвету крови сразу определяют, насколько она оксигенирована. Абсолютно невозможно одному из них изменить физиологический статус больного, чтобы другой не заметил этого. Когда кровь оксигенирована, она ярко-красная. Если уровень кислорода падает, кровь становится коричнево-вишневой. Кроме того, анестезиолог все время дышит за больного, постоянно проверяя его пульс и артериальное давление и наблюдая за кардиомонитором. Сьюзен, если ты предполагаешь здесь какую-нибудь грязную игру, то у тебя нет ни почему, ни кто, ни как. У тебя нет даже жертвы.

– Я думаю, у меня есть жертвы, Марк. Это может быть не новая болезнь, а нечто совершенное иное. Еще один вопрос: Откуда берутся газовые смеси для анестезии?

– Это по-разному. Галотан из баллонов, как и эфир. Это жидкости, и для их использования нужен испаритель. Закись азота, кислород и воздух подаются централизированно, через вентили в стенах операционных. На непредвиденный случай в операционных имеются запасные цилиндры с закисью и кислородом... Послушай, Сьюзен, мне тут еще нужно поработать, а потом я свободен. Как насчет того, чтобы пойти ко мне и выпить?

– Не сегодня, Марк. Я хочу хорошо выспаться, и мне еще нужно сделать несколько вещей. Все равно, спасибо. Кроме того, мне нужно отнести эти истории обратно и спрятать на старое место. После этого я собираюсь пойти и взглянуть на операционную номер восемь.

– Сьюзен, лично я думаю, что тебе нужно уносить свою задницу из больницы, пока ты не села в кипяток.

– Вы имеете право на личное мнение, доктор, Но только больной не хочет выполнять назначения.

– Я думаю, что ты зашла слишком далеко.

– Да ну? Может, я и не знаю, кто, но несколько подозреваемых у меня уже есть...

– Ты уверена... – Беллоуз беспокойно заерзал. – Ты предоставляешь мне самому догадаться или сама скажешь?

– Гаррис, Нельсон, Мак-Лири и Орен.

– У тебя крыша поехала!

– Они ведут себя так, будто виноваты в чем-то, и страшно хотят, чтобы меня здесь не было.

– Не путай защитное поведение с виной, Сьюзен. Прежде всего, осложнения в медицине всегда трудно пережить, в независимости от их причины.