Комментарий к роману Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба»

ЧАСТЬ 38 Английские суды

Английские суды, запутанный процесс и вся обстановка судопроизводства, хорошо знакомые Диккенсу по обязанностям клерка и по обязанностям репортера, — одна из основных мишеней его сатиры. Излюбленнейший объект его нападений — Канцлерский суд, в беспощадном изображении которого в «Холодном доме» писатель не пожалел самых устрашающих красок, как будто потеряв всякое терпенье и сдержанность. Английские историки считают свои суды одной из ярких иллюстраций непрерывности в развитии английских государственных учреждений, несмотря на то, что с переходом от периода феодального к буржуазному содержание всех легальных форм радикально переменилось.

В период после нормандского завоевания (XI—XII вв.), когда королевская власть считалась единственным источником права, создается Королевская курия (Curia Regis) как особый королевский совет с судами и юрисдикционными полномочиями. Так как государственная власть в эту эпоху считалась прежде всего источником дохода и фискальные интересы стояли в центре государственного управления, внутри Королевского совета выделяется особый суд по делам, связанным с доходами казны, — Суд Казначейства, или Казенной Палаты, обособленный от Суда Королевской Скамьи, функции которого состояли в наблюдении за местными судами и в разборе дел, непосредственно касавшихся короны. Наконец введение Суда Общей Скамьи (Common Bench), или Общих Тяжб (Common Pleas), завершает дифференциацию направлений дальнейшего развития судов общего права (Common Law) — уголовного, с одно стороны, и гражданского — с другой. Под общим правом понимается не только так называемое обычное, «неписанное»[40] право, но и записанные судебные мотивированные решения, дополняющие или разъясняющие законодательные акты («статуты»). Ему противопоставляется и с ним сопоставляется право, источником которого является справедливость (Equity), как нечто отличное от буквальных велений закона. Это принятое в теории различение нашло себе организованное воплощение в английской судебной практике виде противопоставления названным судам общего права суда справедливости, которым по преимуществу является Канцлерский суд, или Суд Верховной Канцелярии. Этот суд, можно сказать, также выделился из Королевского совета, поскольку он возник из обязанностей канцлера как секретаря королевского совета и первого советника короля (затем также хранителя Большой печати и председателя верхней палаты парламента); одной из его обязанностей было принимать апелляционные жалобы, рассматривать просьбы, обращенные к верховной власти, например, о помиловании, и выдавать приказы (см. ниже) на разбор дел в королевских судах. Поскольку его суждения как представителя королевской власти могли расходиться с легальными источниками закона и с общим правом, их источником признавалась разумная справедливость. В идее этот суд должен был быть корректирующим и контролирующим дополнением по отношению к судам общего права, и исторически за ним числилось немало заслуг[41]. Но он возбуждал также немало нареканий, в том числе принципиальных, со стороны главным образом юристов, усматривавших противоречие между буквой закона и абстрактной справедливостью. А несовместимый с идеей этого суда формализм, медлительность и сложность процедуры, возможность бесконечных злоупотреблений, — качества, которые обнаруживал этот суд во времена Диккенса, делают понятным негодование писателя-моралиста, меньше всего думавшего об исторической оценке этого института. Обычно Диккенс нападает на лиц, представляющих учреждения, — здесь он без оговорок клеймит самое учреждение, и притом такое, в котором, казалось бы, личные достоинства исполнителя должны играть основную роль. В следующих строках «Холодного дома» как бы конденсируются чувства, которые вызывал у Диккенса Канцлерский суд: «Ведь это Канцлерский суд, и в любом графстве найдутся дома, разрушенные, и поля, заброшенные по его вине, в любом сумасшедшем доме найдется замученный человек, которого он свел с ума, а на любом кладбище — покойник, которого он свел в могилу; ведь это он разорил истца, который теперь ходит в стоптанных сапогах, в поношенном платье, занимая и клянча у всех и каждого; это он позволяет могуществу денег бессовестно попирать право; это он так истощает состояния, терпение, мужество, надежду, так подавляет умы и разбивает сердца, что нет среди судейских честного человека, который не стремится предостеречь, больше того, который часто не предостерегает люден: “Лучше стерпеть любую обиду, чем подать жалобу в этот суд!”»[42] (гл. 1).

В «Пиквикском клубе» Канцлерский суд задевается, однако, только мимоходом, но все же с деталями, которые не могут не навеять тяжелого чувства. По поводу визитов «назойливого банкрота» Уотти клерк мистера Перкера бросает выразительное замечание: не прошло еще и четырех лет, как дело поступило в Канцлерский суд, а Уотти уже надоедает им чуть ли не по два раза в неделю (гл. 27, XXXI). Сапожник, дело которого перешло в Канцлерский суд, сидит во Флитской тюрьме двенадцать лет и не предвидит этому конца (гл. 40, XLIV). Канцлерский арестант, сдавший во Флитской тюрьме свою комнату мистеру Пиквику, просидел в этой тюрьме двадцать лет; описание его наружности, его экстатическая речь и его кончина — несомненно, самые патетические места во всем «Пиквике».

На Канцлерский суд Диккенс негодует, над Судом Общих Тяжб он смеется. Поскольку этот суд занял в «Пиквикском клубе» центральное место, ибо именно в нем разбиралось дело «Бардль против Пиквика», то обстановка его изображена, может быть, и гротескно, но с достаточной полнотой. Читателю могли остаться неясными в нем только некоторые исторические особенности и формальные детали преимущественно процессуального порядка.

Первое время судьи общего права, состоя в Королевском совете, всюду следовали за ним в его передвижениях и путешествиях, чем создавалось большое неудобство для всех обращающихся к их помощи. Один из пунктов Великой хартии вольностей (1215 г.) устанавливал: «Общие тяжбы (Communia placita) не должны следовать за нашей курией, но должны разбираться в каком-нибудь определенном месте» (п. 17). Этим самым Суд Общих Тяжб отрывался от Королевского и превращался в более или менее самостоятельное учреждение. Постоянным местопребыванием его был избран Вестминстер, близ Лондона (теперь одна из центральных частей его); позже здесь, в Вестминстерском дворце (XVII в.), помещались и другие высшие суды общего права, то есть Суд Королевской Скамьи и Казначейства. Серьезные реформы, кончавшие с отжившими формами судопроизводства и применявшиеся к условиям развитого буржуазного порядка, начались в середине XIX века изменением и упрощением судебной процедуры и только в 1873 г. завершились преобразованием всей судебной организации в Англии. До этой реформы, объединившей в Высший суд суды общего права, Канцлерский суд и некоторые суды специальной юрисдикции, судебные заседания по разбирательству общих тяжб происходили в Вестминстере для графства Мидлсекс и в Гилдхолле — для лондонского Сити, где и разбиралось дело «Бардль против Пиквика».

ЧАСТЬ 39 Начало процесса

Письмо Додсона и Фогга, датированное 28 августа 1830 г. (ч. 28), сразу вводит в предмет и процедуру процесса. Письмо извещает мистера Пиквика о предъявлении к нему со стороны миссис Бардль иска за нарушение им брачного обещания, ущерб от какового нарушения истица определяет в 1500 фунтов; письмо сообщает, что приказ о ведении этого дела выдан в Суде Общих Тяжб.

Это — специфический английский процесс, в основе которого лежат две общие предпосылки английского гражданского права: во-первых, брак с точки зрения правовых отношений рассматривается как гражданский контракт, договор, и, во-вторых, лицо, потерпевшее вследствие обмана или небрежности другого какой-либо убыток, ущерб или обиду, имеет право на взыскание с последнего денежной компенсации или репарации. Далее, надо иметь в виду, что условием заключения любого контракта является реальная или подразумеваемая эквивалентность интересов двух сторон (consideration); предполагается, что лицо, дающее обещание, извлекает из соглашения известную материальную выгоду или создает тому, кому дает обещание, известное беспокойство, убыток, неудобства и т. п. Специальный термин нарушение обозначает на английском юридическом языке отказ от исполнения закона, обязательства, договора, обещания и т. п. и, следовательно, лишение лица, получившего обещание, ожидаемой выгоды или невозмещение убытков, которые оно понесло. Поскольку обещание жениться есть договор, несоблюдение его является нарушением, каковое, вообще говоря, должно повлечь за собою или принудительное выполнение договора, или возмещение убытков, иск о которых может возбудить любая сторона (на практике, применительно к брачному обещанию, иск обычно исходил со стороны женской). Письменная форма для договора, по английскому праву, необязательна, — договор может быть устным, вербальным. Письменная форма и подпись — только свидетельство или удостоверение его наличия, но он может быть подтвержден и устным свидетельством. Больше того — свидетели могли подтвердить наличие договора или обещания, выводя это из действий и поведения лица, к которому предъявлялся иск о нарушении того же обещания жениться. Если суд признает правильность свидетельских показаний и, следовательно, наличие обещания и нарушение его, он удовлетворяет иск, определяя и размер «убытков», понесенных обманутой стороной. Все это и было разыграно на процессе «Бардль против Пиквика», где убытки истицы были определены судом в 750 фунтов, то есть в половину суммы, указанной ее адвокатами (гл. 30, XXXIV).

Упоминаемый в письме Додсона и Фогга приказ, или рит (writ, лат. breve) — одно из самых специфических понятий английского судопроизводства. Вообще под ритом понималось письменное распоряжение, кратко (breve) формулированное (formula), выданное королем или от его имени. Со времен нормандского владычества в Англии (XI в.) королевские приказы выдавались в разнообразных сферах управления, и исторически они соответственно классифицируются: административные или политические, финансовые, судебные. Рит, формулировавший суть дела, служил основанием, на котором покоился гражданский процесс, разбиравшийся в Королевском суде, и так как риты продавались, их выдача была источником дохода для королевской казны, пока продажа их не была запрещена Великой хартией (ч. 35). Вскоре после этого (1258 г.) прерогатива короны выдавать новые (т. е. не имевшие прецедентов) формулы судебного приказа была ограничена согласием Королевского совета. Совет, в лице канцлера, выдавал приказ произвести суд, причем содержание жалобы излагалось в особой статье (count). С течением времени рит стал заключать в себе только жалобу истца; ответчик оспаривал рит. Таким образом, судебный приказ сделался общей формулой для начала процесса в королевских судах, или первоначальным, «начинательным» ритом. Позже судебный рит опять начал двоиться: в нем заключался вызов в суд (writ of summons) и декларация (count и declaration) — основания, указываемые истцом, его жалоба. Перестав быть прерогативой Канцлерского суда, «первоначальный рит» потерял свой старый смысл (в 1832 г., когда были отменены многие виды ритов, прекратил свое существование и прежний «первоначальный рит»), суды выдавали приказы на имя ответчика, и эти приказы были равносильны простому вызову в суд («повестке»).

Письмо Додсона и Фогга извещало, таким образом, мистера Пиквика, что, получив от миссис Бардль полномочие предъявить к нему иск о нарушении брачного обещания, они уже выхлопотали судебный приказ (рит) о рассмотрении жалобы в Суде Общих Тяжб (ч. 38). Другими словами, этот приказ был еще «начинательным». И это подтверждается тем, что когда мистер Пиквик явился в контору Додсона и Фогга узнать основания иска, Додсон ему ответил, что «первоначальный приказ был выдан по форме», и сослался в доказательство своих слов на «реестр praecipe» (гл. 17, XX). Один из типов первоначального приказа начинался именно этим словом, означавшим предуведомление (praecipe quod reddat). Содержащееся дальше в записи, которую читает Додсон, слово Capias (ad respondendum) указывает на второй вид судебного приказа, который давал возможность начать процесс и без первоначального рита и имел в данном случае фиктивное значение (а потому также отменен в 1832 г.)[43].

По-видимому, первоначальный приказ был только формальным началом процесса, и упомянутая выше декларация рассматривалась как особый акт или момент развития и обоснования той формулы, в которой запечатлевалось простое исковое требование. Когда Рэмси принес деньги Фоггу в уплату долга и судебных издержек, Фогг пользуется небольшим запозданием должника, чтобы запугать его новыми расходами по оплате судебных издержек, и спешит «подшить»[44] к делу декларацию, которую посылает со своим клерком Уиксом в Темпль (ч. 52). Цель своих действий он тут же объясняет: с увеличением судебных издержек увеличивается его гонорар, но, кроме того, он хотел закабалить мистера Рэмси так называемой атторнейской гарантией (гл. 17, XX), в настоящее время не применяемой. Последняя состояла в том, что должник давал письменное полномочие, род «полной доверенности» солиситору кредитора выступить на суде от имени должника и полностью признать решение суда в пользу кредитора с оговоркою, что «гарантия» не приводится в исполнение, если получение долга так или иначе обеспечено. Такое полномочие отдавало должника в руки дельцов типа Додсона и Фогга, которые умели довести сумму долга до максимального размера и игрою сроков и отсрочек выжимали из него все, что только было возможно. Фогг был уверен, что хозяева Рэмси обеспечат выплату долга и не допустят приведения в исполнение атторнейской гарантии.

Диккенс, сделав центром внимания процесс «Бардль против Пиквика», такого рода вставными эпизодами старается всесторонне осветить «деловую» атмосферу и приемы людей, работающих у той хитроумной машины, которая, по его словам, «придумана для мучений и пыток подданных его величества и для удобства и выгоды служителей закона» (гл. 27, XXXI). Так как клиент неизменно с самого начала процесса попадает в руки этих профессионалов, то им Диккенс уделяет в своем повествовании почетное место, пользуясь материалом, который он собрал во время работы в качестве юридического клерка и в качестве судебного репортера (ч. 7, 8).

ЧАСТЬ 40 Адвокатура

Адвокатура и «законники» вообще — предмет сатиры с тех пор, как существует сатира, — были объектом шутки и насмешки также у великих предшественников Диккенса в XVIII веке, но только Диккенс в изображении их достигает, можно сказать, исчерпывающей полноты. Если оставить в стороне некоторые просветы, проистекающие из личных качеств представителей этого сословия, из их примитивной личной порядочности, — все остальное обнажается Диккенсом и предстает перед читателем как злокачественная язва, убивающая организм общества и государства. Не в силах Диккенса построить обратные отношения и показать, что болезненные явления, возмутившие его совесть, — симптом и знак болезни всего общественного организма, то есть следствие, а не причина. Но когда читатель составит себе общую картину того порядка «законничества», который воссоздается на страницах «Пиквикского клуба», он сам должен сделать вывод, что такая адвокатура, какую изображает Диккенс, необходимо возникает при таком суде, какой изображает Диккенс, а такой суд существует при таком социальном и государственном порядке, которого Диккенс уже не раскрывает до конца.

Во всяком случае, характеристика законничества с внутренней стороны, а также типы блюстителей и защитников закона и права даны у Диккенса в такой психологической и социально-психологической насыщенности, что их внешнее, номенклатурное различие нуждается только в самых кратких пояснениях. «Додсон и Фогг» — фирма, возглавляемая двумя лицами названных фамилий, двумя партнерами, ведущими свои дела солидарно; Диккенс называет двойной титул партнеров — атторнеи Судов Королевской Скамьи и Общих Тяжб, то есть судов так называемого общего права (см. ч. 38), и солиситоры Канцлерского суда, то есть так называемого суда справедливости (ч. 38) (начало гл. 17, XX).

Атторней, по первоначальному широкому смыслу слова, — лицо, уполномоченное действовать от имени другого; более узко — лицо, получившее специальную подготовку и ведущее дела и юридические процессы своих клиентов, доверителей. Солиситор так назывался потому, что его первоначальной обязанностью было выхлопатывать соответствующий приказ (рит, см. выше), начинавший судебный процесс. Когда-то имевшее место различие между атторнеем и солиситором в обыденном словоупотреблении и на практике давно перестало существовать, и только в виде непонятной даже современникам конвенциональности сохранилось во времена «Пиквика» в такой, например, форме, которую отметил Диккенс.

Атторнеи и солиситоры не обязаны были иметь специальное научное высшее образование и приобретали нужные для судебной практики знания, работая в конторах опытных адвокатов (лишь с 1825 г. в Англии в организации юридического образования стал вводиться некоторый порядок, но лишь к концу XIX в. эта организация достигла более или менее удовлетворительного состояния; к этому же времени исчезает титул атторней и остается только солиситор). Ступени: мистер Перкер — Додсон и Фогг — Соломон Пелл — результат такой системы юридической подготовки.

Таким образом, атторнеями и солиситорами, без различия, называли адвокатов низшего разряда, поверенных, которые наблюдали за юридической стороною дел своих клиентов, управляли их домами и имуществом, занимались коммерческими делами, агентурой и т. д.; они давали юридические разъяснения и советы клиентам, а также подготовляли ведение их дел в суде, в котором сами выступать с устной защитой клиента не могли. Ни Перкер, со стороны мистера Пиквика, ни Додсон и Фогг, со стороны миссис Бардль, не выступали, а выступали адвокаты более высокой квалификации, которым, однако, эти солиситоры подготовили соответственно материал, составили меморандумы и даже суфлировали на самом процессе (гл. 30, XXXIV).

Адвокаты высшей квалификации адвокаты в собственном смысле, правозаступники, принимавшие участие в судебных прениях, назывались барристерами. Барристер считается ученым адвокатом (ср. обращение на суде по делу мистера Пиквика: «высокоученый собрат»); он не держит конторы и со своими клиентами имеет сношение через посредство солиситоров; он не может брать на себя частных обязанностей связанных с получением жалованья; даже вознаграждение за выступление на суде считается не платою, а «гонораром», то есть подарком (его нельзя, например, взыскать по суду). Из этой категории ученых юристов назначались так же английские судьи.

Собственной функцией барристеров считается выступление на суде, но они выполняют нередко и другие обязанности: старших нотариусов (conveyancers) и своего рода юрисконсультов, плидеров[45]. Вообще говоря, существовал особый класс нотариусов и специальных плидеров (один из них был в гостях у мистера Перкера, когда к нему явился Джоб Троттер; гл. XLVII), достаточно квалифицированных и состоявших членами Судебных Иннов (см. ниже), но не допущенных к суду для постоянной работы, а бравших ежегодно специальную лицензию на право практики, подобно солиситорам. Но, несмотря на существование этой специфической группы юристов, функции нотариуса и специального плидера выполняются также младшим барристером, который называется юниор (junior), каковым был со стороны мистера Пиквика Фанки, а со стороны миссис Бардль — Скимпин.

Барристер должен быть членом одного из Судебных Иннов, — так назывались общества, существование которых в качестве юридических школ можно проследить вплоть до XIII века (ч. 52). Великая хартия, установившая постоянное местопребывание Суда Общих Тяжб в Вестминстере (ч. 38), тем самым прикрепила названные общества с их учителями и профессорами прав к Лондону. Эти общества приобрели здесь собственные дома, где производилась подготовка будущих юристов, которым получение ученой степени давало право выступать на суде. В Лондоне было четыре таких Судебных Инна, управляемых коллегией старших членов, так называемых бенчеров (benchers), a именно — Внутренний Темпль, Средний Темпль, Линкольнс-Инн и Грейз-Инн, за которыми постоянно признавалась привилегия допущения адвокатов к суду, к «судебному барьеру» (bar), откуда и название барристер.

Первоначально степень барристера соответствовала степени бакалавра (или «ученика»), а степени доктора соответствовала степень сарджента. Титул сарджента — средневекового происхождения, когда «ученику, подготовлявшемуся к юридической профессии» (apprenticius ad legem), противопоставлялся «мастер» права, сарджент (serviens ad legem). Во времена «Пиквика», однако, этого формального различия не существовало, и сарджентами назывались старшие, более влиятельные, достигшие большей известности и высокого общественного положения барристеры, которые выступали на суде, но не брали на себя обязанностей нотариуса и плидера. Отношение влиятельного сарджента к начинающему барристеру, «младшему» (junior), показано Диккенсом на примере отношения сарджента Снаббина, а также и самого суда, к мистеру Фанки (гл. 30, XXXIV). Упоминаемый в «Пиквике» мимоходом, в связи с описанием внешней обстановки суда, титул королевского адвоката, или советника (юрисконсульта), давался специальной королевской грамотой барристерам высшего ранга, по существу ничем не отличавшимся от capджентов. К концу XIX века этот титул вытеснил титул сарджента.

На суде сарджент (или королевский адвокат) выступал обыкновенно с младшим барристером, юниором (юниор может выступать и без сарджента); этим объясняются вопросы судьи Стейрли «Кто с вами?» (гл. 30. XXXIV; с сарджентом Снаббином — Фанки, С Базфазом — Скимпин). На суде сардженты (и королевские адвокаты) выступают в шелковой мантии и занимают места на скамье непосредственно у барьера за пюпитрами королевской адвокатуры, тогда как их «младшие» садятся на следующей за ними скамье, — деталь, которую Диккенс не упускает отметить (гл. 30, XXXIV). Поскольку дела подготовлялись солиситорами и в предварительной стадии велись плидерами (младшими барристерами), а сардженты в процессе подготовки были только консультантами, то на суд они являлись нередко не ознакомившись во всей полноте с фактической стороной дела и опирались исключительно на материал, собранный солиситором и кратко изложенный в виде особых меморандумов, или бреве (brief). Такое бреве должно содержать краткое изложение сути дела и относящихся к нему фактов, доказательства, свидетельские показания и другие материалы. Диккенс тонко посмеивается над тем, как барристеры на суде «обыгрывали» свои меморандумы (начало гл. 30, XXXIV), ибо наличие их в руках барристера свидетельствовало о его широкой практике (в английском языке образовалось далее идиоматическое выражение: «иметь много меморандумов» — быть заваленным профессиональными делами).

Таким образом, если первая, предварительная стадия процесса (см. ч. 39) целиком находилась в руках солиситоров, то во втором же моменте, — моменте судебного разбирательства, — судьба дела — всецело в руках самого суда и барристеров.

Прежде чем перейти к этому второму моменту, отметим еще деталь, которой не пропустил Диккенс и которая дает дополнительный пример того, что называется ритом. Приглашение свидетелей для верности — «простая предосторожность», как выражается мистер Джексон (гл. 27, XXXI), — делается самой заинтересованной стороной. Но «повестка» выдается как судебный приказ именем короля: «узкая полоска пергамента», копии которой на обыкновенной бумаге вручаются под расписку вместе с «прогонными» (в данном случае это один шиллинг). Такая повестка называется subpoena, то есть «под страхом наказания», угрожающего свидетелю в случае его неявки; свидетель, согласно приказу, должен отложить все свои дела и явиться в указанное время в указанное место; если вызываемое по subpoena лицо не явится в суд без уважительной причины, каковой признается тяжелая болезнь, оно может быть подвергнуто уплате издержек или тюремному заключению за неуважение к суду.

ЧАСТЬ 41 Разбор дела

Второй момент процесса — самый суд. В Англии, в отличие от континентальных европейских стран, издавна установился обычай привлекать присяжных к решению не только уголовных, но и гражданских дел. Разница участия присяжных в тех и других делах в том, что уголовный суд знает две категории жюри: одну («Большое жюри»), решающую только вопрос о предании или непредании обвиняемого суду, и другую («Малое жюри»), выносящую решение, оправдательное или обвинительное, тогда как для жюри, созываемого для решения гражданского дела, этого различения не существует. Гражданское жюри только решает вопрос в пользу истца или в пользу ответчика, то есть оно соответствует Малому уголовному жюри или, как его также называют, Обыкновенному.

В гражданском процессе, кроме того, иногда участвует Специальное жюри, называемое так в противоположность Обыкновенному. Обычай созывать Специальное жюри возник в судебной практике и законодательно был закреплен только в первой трети XVII века. Предполагается, что Специальное жюри собирается в случаях, требующих от присяжных специальных знаний (по делам о банкротствах, запутанных торговых спорах и т. п.), но на деле, что и было узаконено в XIX веке, для занесения в список специальных присяжных требовался только более высокий денежный ценз. Специальное жюри может быть созвано по заявлению одной из сторон. В составе Специального, как и Обыкновенного, жюри должно быть 12 человек. В списке присяжных, привлеченных к участию в деле «Бардль против Пиквика», оказалось только десять имен. Отчего это произошло, остается неясным, но поскольку Додсон и Фогг заранее знали об этом, как видно из сообщения, сделанного Джексоном при вручении им свидетельских повесток пиквикистам (гл. 27, XXXI), то, вероятно, это произошло не по причинам техническим. Одно из возможных злоупотреблений в таких случаях связано с правом отвода отдельных членов жюри и заключается в том, что адвокат может заранее подсказать заведующему составлением жюри чиновнику, что то или иное лицо, имеющееся в списке, не следует вызывать. Так или иначе, но когда на самом суде был оглашен список специальных присяжных и в нем оказалось только десять имен, сарджент Базфаз обратился к суду с просьбой о включении в жюри так называемых tales. Tales (лат. — такие, таковые) — юридический термин, обозначающий лиц, которыми должны быть замещены недостающие присяжные, находящихся здесь же, в здании суда, и являющихся такими же, как и те, кого они заменяют, или такими же, как и те, кого они дополняют. Пристав не затруднился включить в состав Специального жюри по делу о нарушении брачного обещания двух обыкновенных присяжных, из которых один оказался зеленщиком, а другой — аптекарем.

После того как члены жюри приведены к присяге, как представители сторон, так и свидетели должны обращаться к ним (о чем судья напомнил мистеру Уинклю, гл. 30, XXXIV). Роль председательствующего судьи сводится главным образом к тому, что он следит за формальным порядком заседания, дает разъяснения по отдельным пунктам закона и резюмирует прения сторон. Если бы судьи добросовестно исполняли свои обязанности и призывали, когда нужно, своих высокоученых собратьев к порядку и при этом пользовались находящимся в их распоряжении могущественным оружием: правом штрафовать за «неуважение к суду», Диккенс не мог бы считать (ср. его Предисловие к «Пиквику») основным пороком английского судопроизводства распущенное поведение на суде барристеров, запугивание присяжных, издевательство над свидетелями и т. п.

Самый процесс разбирательства дела изложен у Диккенса с исключительной добросовестностью. «Дело открывается» младшим барристером истца, читающим краткое изложение фактической стороны дела и причин, давших повод к иску, — в процессе Пиквика «дело открыл» мистер Скимпин. Вслед за тем сарджент излагает присяжным дело во всех его подробностях, приводит документы и дает ему нужное освещение. После этого суд переходит к допросу свидетелей, причем согласно общему узусу — одного свидетеля допрашивает сарджент, другого — юниор и т. д., пока не будут допрошены все свидетели; само собой разумеется, что при допросе свидетеля одним барристером может задавать перекрестные вопросы и другой барристер, точно так же как и представители противной стороны. После допроса свидетелей, речи защитника и резюме судьи присяжные удаляются на совещание и выносят решение; в случае разногласия присяжных дело может быть пересмотрено.

ЧАСТЬ 42 Исполнение решения суда

Заключительным моментом процесса является приведение приговора в исполнение на основании особого типа экзекутивных приказов суда (ритов, ч. 39). Гражданский процесс общего права в Англии знает четыре вида экзекутивных ритов, выдающихся для того, чтобы заставить упрямого неплательщика внести деньги, к уплате которых он приговорен. Эти приказы касаются или имущества должника (неплательщика), или его личности. Из слов мистера Перкера (гл. 36, XL) мы узнаем, что против мистера Пиквика был выдан приказ, известный под названием capias ad satisfaciendum, или, как именует его Перкер, пользуясь принятым сокращением, — ca. sa. Этот приказ направляется против личности должника и санкционирует его задержание, пока он не удовлетворит тех, кому должен. Выдача такого приказа широко практиковалась в Англии вплоть до отмены тюремного заключения за долги (1869 г.).

Экзекутивные приказы выдаются шерифу. Институт шерифов — древнейший, имевший очень сложную историю, институт Англии. Когда-то шериф представлял полноту королевской власти в графстве, но с течением времени судебные и фискальные обязанности его ограничивались, и в его руках сосредоточивалась главным образом высшая в графстве исполнительная власть. Он арестовывает, созывает присяжных, заведует парламентскими выборами, приводит в исполнение судебные приговоры и приказы суда и т. п., — он, следовательно, конфискует имущество должников или заключает их в тюрьму. Для этой цели он имеет в своем распоряжении штат чиновников, судебных исполнителей, или приставов, которые выполняют все эти обязанности шерифа. Такого чиновника Диккенс показал в лице мистера Нэмби, приехавшего арестовать мистера Пиквика (гл. 36, XL). На двери дома Нэмби красовалась табличка: «Нэмби, чиновник (officer) лондонских шерифов» (в Лондоне два шерифа: один — для Сити, второй — для графства Мидлсекс). Другое название этой должности: «пристав», бейлиф (bailiff или bound bailiff, презр. bumbailiff), по-видимому, считалось до известной степени одиозным. Так, в романе Филдинга «Эмилия», когда пристав хитростью вызывает героя романа на улицу и арестовывает, между ними происходит такой обмен репликами: «Вы, значит, пристав (a bailiff)?» — говорит Бут. «Я — исполнитель (an officer), сэр», — отвечает тот (кн. VIII, гл. I).

В прежнее время судебные исполнители содержали особые дома, даже нечто вроде таверн, в которых в течение небольшого срока держали арестованных, прежде чем отправить их в тюрьму. В этих домах арестованные за грабительскую плату могли получать разные жизненные удобства и имели время лично или через посредство друзей и родных уладить свои отношения с кредитором. В «Пиквике» дана ясная картина такого рода учреждения; подробно на его описании Диккенс останавливается также в своих «Очерках» («Рассказы», гл. 10; ср. также «Холодный дом», гл. 15). Филдинг в «Эмилии» (1752 г.) изображает ряд сцен в таком доме.

От мистера Нэмби Перкер везет мистера Пиквика в Сарджентс-Инн, где принимали дежурные судьи (ч. 35) и где мистер Пиквик должен был получить Habeas corpus, то есть судья, рассмотрев дело, мог или освободить его от ареста, или передать его «физическую личность» (ч. 35) для заключения в определенную тюрьму. Так как мистер Пиквик категорически отказывался платить, участь его была предрешена, и Перкеру оставалось хлопотать лишь о том, чтобы его подопечный попал именно во Флитскую тюрьму (ч. 53). Диккенс пользуется случаем показать читателю некоторые обыденные сцены и нравы Сарджентс-Инна. Уже при входе внимание мистера Пиквика останавливают на себе «субъекты потрепанно-благородного вида» (of shabby-genteel appearance) — представители «любопытной профессии», как выражается Перкер, — которые предлагают свои услуги в качестве поручителей, — «поручатся за вас на какую угодно сумму, а возьмут всего полкроны» (гл. 36, XL). Имеется в виду широко распространенный в Англии и давно санкционированный законом обычай, согласно которому судья может привлеченного к ответственности (за исключением обвиняемого в измене) освободить от задержания в тюрьме, если он представит поручительство, что в назначенные срок предстанет перед судом. Суды вправе ограничивать круг лиц, поручительство которых он принимает, лицами более или менее значительного общественного и материального положения, а также определять размер денежных сумм, обеспечивающих поручительство (последние, согласно Биллю о правах, ч. 37, не должны быть «чрезмерными»). Поскольку во многих случаях бесцельность предварительного заключения, а также ненужность реального поручительства бывает очевидна, то создается, как поясняет мистер Перкер «юридическая фикция», когда поручителем выступает лицо, поручительство которого реального значения не имеет, но судьей оно тем не менее принимается. Мистер Пиквик оценил эту практику, развившуюся на почве формализма и ограниченности закона, как «лжесвидетельство».

Другая занятная сцена, по поводу которой Пиквик никаких заключений не делает, хотя она составляет прямую пародию на форму закона, изображает «снятие афидавит» (гл. 36, XL). Афидавит (affidavit — от глагола варварской латыни affido) значит «дал клятву»; этим термином обозначается письменная клятвенная декларация, даваемая суду или уполномоченному на принятие ее лицу. Она состоит из трех частей: титла, содержания и так называемого jurat, то есть подписи лица, принявшего афидавит. По словам Сэма Уэллера, его отцу пришлось дать афидавит в Докторс-Коммонс (ч. 43) при получении лицензии на брак с миссис Кларк (гл. 9, X). (Афидавит начинается указанием имени и местожительства лица, дающего клятву, — этим объясняются вопросы, которые были заданы мистеру Уэллеру-старшему.)

По существу исполнительной процедуры, которой подвергается мистер Пиквик, надо иметь в виду еще следующее. Взыскание сумм, определяемых к выплате судом (частный долг, возмещение убытков, судебные издержки и т. п.), приравнивается к взысканию долгов, или иначе: понятие «долга», по английскому праву, шире понятия уплаты по долговому обязательству. Вообще говоря, долги могут быть трех основных видов: по обязательству, по закону и по постановлению суда. По этому понятию должник (debtor) не есть дебитор в узком или коммерческом смысле, а скорее «неплательщик». В то же время, если долг по обязательству становится предметом иска и состоялось постановление суда об его взыскании, долговое обязательство поглощается судебным долгом. Именно поэтому объектом взыскания могла быть сама личность ответчика, и он содержался в тюрьме до уплаты своего долга. Тюрьма, следовательно, не являлась заменой взыскания долга, и должник мог провести там неопределенное время. Мистер Пиквик служит одним из примеров — хотя в данном случае и комическим — бессмыслицы такого порядка вещей; хорошо оттеняют картин этого ареста, с одной стороны, самоарест умного Сэма, правильно оценившего нелепый формализм закона (гл. 39, XLIII), с другой стороны — эффективный арест глупой и не понимавшей смысла игры, в которую она втянута миссис Бардль (гл. 42, XLVI).

У маленького Диккенса долговая тюрьма вызвала душевную травму, которая давала себя знать на протяжении всей его жизни. Поэтому он так часто возвращается к этой теме, — не только в комических эпизодах с участием мистера Пиквика, но и в поистине драматических сценах, предстающих его герою во Флите (ср. также в «Дэвиде Копперфилде» обстоятельства пребывания мистера Микобера в тюрьме Королевской Скамьи), и в особенности в подробном описании нравов тюрьмы Маршалси, знакомой Диккенсу с раннего детства (ч. 55) в «Крошке Доррит».

Со времени Закона о должниках (1869 г.) заключение в тюрьму за долги, как правило, не осуществлялось (за некоторыми изъятиями), но у суда оставалось средство заточить в темницу любого неисправного плательщика, стоило только суду истолковать его нежелание (или неспособность) платить как «неуважение к закону» и его постановлению. Это средство, разумеется, и раньше было в распоряжении суда; например, лысый сапожник, в комнате которого Сэм Уэллер снял угол для своей постели, сидел во Флитской тюрьме за «неуважение к суду» двенадцать лет (гл.40, XLIV). Новый порядок, однако, исключил законность ареста за долги не по постановлению суда, то есть те способы, какими дали себя арестовать Сэм и миссис Бардль, первый добровольно, вторая — отнюдь не добровольно. Как выясняется (гл. 42, XLVI; 43. XLVII), непосредственно после суда Додсон и Фогг взяли у миссис Бардль cognovit на сумму собственных издержек. Термином cognovit («признал» — подразумевается: actionem, то есть иск) в английском праве называется письменное признание ответчиком правильности и справедливости предъявляемого ему иска. Подписанием cognovit ответчик заранее, до суда, частично или полностью признавал приговор и, следовательно, подлежал соответствующей экзекуции и при существовании тюремного заключения за долги мог быть подвергнут ему, как случилось с миссис Бардль.

ЧАСТЬ 43 Специальные суды

Английская судебная практика различала суды общей юрисдикции и специальной. К последней относятся суды, самое название которых указывает на границы их ведения, например: Университетский, Адмиралтейский, Церковный. Во времена Диккенса, в частности, Адмиралтейский и Церковный суды были объединены в учреждении, которое называлось «Докторс-Коммонс». Кроме этого учреждения, в «Пиквике» из специальных судов фигурирует Суд по делам о несостоятельности.

а) Докторс-Коммонс, или Докторская община, — первоначально коллегия юристов, докторов гражданского права; это наименование переносилось и на принадлежавшие коллегии со средины XVI века дома близ собора Св. Павла (ч. 52), в которых жили судьи и адвокаты, входившие в коллегию, а также помещались находившиеся в их ведении учреждения, «суды» по делам адмиралтейства, утверждения духовных завещаний, заключения и расторжения браков и т. п.

В середине XVIII века (1768 г.) коллегия получила права корпорации (ч. 33) под названием «Коллегия докторов права, практикующих в духовных и адмиралтейских судах». Эти доктора носили специальное название адвокатов, или прокторов, что соответствовало общему юридическому званию «солиситоров», так что, когда в 1857 г., при реформе церковных судов и передаче юрисдикции по делам о браках и о завещаниях светскому суду, упомянутая корпорация была распущена, ее прокторы влились в общий состав солиситоров (ч. 40).

В Англии до введения гражданского и регистрационных браков, согласно установлениям господствующей церкви, заключению церковного брака должно было предшествовать или оглашение в церкви, или разрешение (лицензия), освобождавшее от оглашения. Такого рода лицензия выдавалась номинально архиепископом или епископами; фактически этим делом ведали епископские викарии (заместители). В Докторс-Коммонс находилась канцелярия генерального викария, где можно было получить нужное разрешение. Сюда-то и бегал из «Белого Оленя» Джингль (гл. 9, X), получивший разрешение, как отмечает Диккенс, от архиепископа Кентерберийского[46]. Обстановка, в которой происходила выдача лицензий, достаточно очерчена рассказом Сэма Уэллера о второй женитьбе его отца (ib.).

Докторс-Коммонс был хорошо известен Диккенсу (ч. 8), и он достаточно разносторонне изобразил это учреждение в своих произведениях. Один из «Очерков Боза» («Картинки с натуры», гл. 8) посвящен ему полностью. «Название “Докторс-Коммонс”, — говорит здесь Диккенс, — известно всем и каждому, ибо здесь, в этих стенах, влюбленным парам дают брачные свидетельства, а неполадившим — развод; здесь регистрируют завещания тех, кому есть что завещать, и наказуют вспыльчивых джентльменов, неуважительно отзывающихся о дамах в их присутствии...»[47] С наибольшей подробностью это учреждение характеризовано Диккенсом в «Дэвиде Копперфилде» (гл. 23, 26, 33, 35, 39).

На вопрос героя романа, что такое проктор, его друг разъясняет ему:

«— Это что-то вроде церковного ходатая по делам. Он подвизается в этих затхлых судах, которые заседают в Докторс-Коммонс — сонном уголке неподалеку от площади Святого Павла. Он все равно что поверенный в обычных светских судах. Это чиновник, которому следовало бы исчезнуть два столетия назад. Вы лучше поймете, кто он такой, если я объясню вам, что такое Докторс-Коммонс. Это уединенное местечко, где применяются так называемые церковные законы и где проделывают разные фокусы с древними, допотопными чудищами — парламентскими постановлениями. Три четверти человечества даже и не слышало об этих постановлениях, а остальная четверть считает, что еще во времена Эдуардов они относились к разряду ископаемых. Это такое местечко, где с незапамятных времен существует монополия на ведение дел по завещаниям и бракам и где разбираются тяжбы, имеющие касательство к кораблям.

— Вздор! ‹...› Неужели вы хотите сказать, что есть какая-то связь между мореходством и церковной службой?

— Разумеется, я этого не хочу сказать ‹...›. Я лишь хочу сказать, что одни и те же люди в этом самом Докторс-Коммонс занимаются и теми и другими делами. Пойдите как-нибудь туда, и вы услышите, как они выпаливают скороговоркой добрую половину морских терминов из словаря Юнга по случаю того, что “Нэнси” наскочила на “Сару Джейн” или мистер Пегготи и ярмутские рыбаки доставили в бурю якорь и цепь “Нельсону", идущему в Индию и терпевшему бедствие. А пойдите туда на следующий день, и вы услышите, как они обсуждают свидетельские показания, — взвешивая все “за” и “против”, — по делу какого-нибудь священника, который дурно себя вел... И вы увидите, как судья по мореходному делу стал адвокатом по делу священника, или наоборот. Они — словно актеры. Сегодня он судья, а завтра уже не судья, сегодня у него одна профессия, завтра другая, одним словом — перемена за переменой. Но это всегда остается доходным для них и занимательным для зрителей театральным представлением, которое дается перед избранным обществом»[48].

По краткой характеристике Сэма Уэллера, прокторы заслуживают Олд-Бейли, то есть уголовного суда (гл. 9, X), называвшегося этим именем, потому что он помещался на улице Олд-Бейли (ч. 53); это же название переносится иногда и на уголовную тюрьму Ньюгет (ч. 53), находившуюся рядом с судом.

В «Пиквикском клубе» Докторс-Коммонс фигурирует еще в одной из вышеперечисленных ипостасей: как суд по утверждению завещаний. Если для Тони Уэллера посещение этого учреждения было просто развлекательной формальностью (гл. XLV), то этого никак нельзя сказать о лысом сапожнике, поведавшем Сэму о печальных последствиях доверия, которое оказал ему богатый родственник, сделавший его своим душеприказчиком (гл. 40, XLIV). Рассказчик не называет прямо Докторс-Коммонс, но по указанию адреса — «закоулок близ Святого Павла» — нетрудно его узнать. Порядок ведения дела изложен пострадавшим ясно, а также прекрасно обрисована двойственная роль прокторов. Дело проходило следующие инстанции: Суд по делам о завещаниях (в составе Докторс-Коммонс он назывался Прерогативным судом) — низшая инстанция; Делегатский суд (также входивший в состав Докторс-Коммонс), — его имеет в виду рассказчик, когда говорит о делегатах, — в то время (до 1832 г.) был вообще апелляционным судом по делам церковной юрисдикции. До парламента дело не дошло, застряв в Канцлерском суде (ч. 38), и рассказчик, просидевший в тюрьме уже двенадцать лет, не надеется дождаться решения. Волокита Канцлерского суда — главная причина нападок на него со стороны Диккенса (ср. «Холодный дом»); рост судебных издержек, превышающих в конце концов ценность самого спорного имущества, — результат той же судебной волокиты.

Что касается существа этого дела, то оно покоится на простом и юридически элементарном принципе выполнения душеприказчиком распоряжений завещателя на основании доверительного поручения, или на основании доверия (trust), в применимости какового термина к юриспруденции Сэм тотчас усомнился. Речь идет о той форме завещания, когда завещатель поручает выполнение своей воли лицу, пользующемуся его доверием. Для обозначения такого рода поручения у нас был принят термин римского права фидеикомис (fidei-commissum). Подобная форма, по-видимому, возникала на практике в тех случаях, когда завещатель не мог по закону завещать имущество непосредственно лицу, которому он хотел бы его передать, а назначенный им душеприказчик был способен в точности выполнить его волю. В Англии такая форма завещания не представляла ничего исключительного и практиковалась с феодальных времен, в особенности применительно к земельной собственности.

Термин caveat, обозначающий «юридический документ, равносильный слову “стоп!”», применяется не только в судебной практике. По делам о завещаниях в суд входят с заявлением о caveat для того, чтобы предотвратить бесспорное осуществление права на собственность умершего. Вообще же caveat (от лат. cavere — принимать меры предосторожности) — это формальное предупреждение, с которым входят в суд или в иное учреждение, чтобы по известному вопросу не предпринималось никаких действий без уведомления стороны, подающей заявление, так как она намерена явиться для оспаривания их.

б) Из специальных судов, как указано, в «Пиквике» упоминается еще Суд по делам о несостоятельности. Во времена Пиквика делалось различие, установленное еще в XVI веке, между несостоятельным должником, неплатежеспособным (insolvent), и банкротом (bankrupt). Последняя квалификация относилась только к торговцам. Соответственно существовали два суда: Суд по делам о банкротстве и Суд по делам о несостоятельности. Различие это было уничтожено только в середине XIX века (1861 г.), вслед за чем (1869 г.) была введена и более рациональная — применительно к развитым капиталистическим отношениям — юридическая организация суда по делам о банкротстве. Между прочим, тогда же была уничтожена система введения в состав суда особых уполномоченных (commissioners), изображением заседания которых в Суде по делам о несостоятельности открывается сорок третья [в наст. издании — тридцать девятая. Ред.] глава «Пиквика». Именно на этот институт намекает Лоутен, когда заявляет, что из мистера Пиквика вышел бы хороший банкрот[49] (гл. 37, XLI).

В первый из вышеназванных судов обращались кредиторы с просьбою распродать имущество должника и оплатить его долги; «несостоятельные должники» сами обращались в свой суд и делали это обыкновенно в последний момент, когда над ними нависала угроза тюрьмы. Суд мог освободить их от тюремного заключения при условии, что они представят полный отчет о своих долгах и сдадут суду все свое имущество. Если должнику удавалось доказать свое полное разорение, после которого у него и его семьи оставалось домашнего имущества и платья не больше, чем на двадцать фунтов, суд также мог освободить его от тюремного заключения за долги. Как практически можно было произвести подобное «обеление», Диккенс показывает на примере Джорджа, приятеля и профессионального коллеги Тони Уэллера (гл. 39, XLIII).