Коммерция (август 2007)

* ХУДОЖЕСТВО *
Денис Горелов Звон серебряной деньги песней входит в сердце

Золотой телец на советском экране

Ангельские дудки пропели упокой Советам задолго до их календарной кончины. «Социализм есть распределение», - предупредил неразумных потомков Ленин, из мавзолея наблюдая прекраснодушную утерю рычагов и фундамента воздвигнутого им колосса. Сталин отдал продовольственные и вещевые карточки, Хрущев санкцией на кооперативное жилье - раздачу бесплатных квартир. Последний гвоздь в гроб идеалистического красного учения вколотил А. Н. Косыгин гигантом «АвтоВАЗ» в 1970-1974 годах. Деньги обрели покупательную способность и смысл их коллекционировать. В то время как советологические мудрецы изучали фантомную надстройку в виде верности населения бесклассовой риторике, материалисты-гайдаровцы уже с хельсинкского совещания твердо знали, что народовластию вот-вот настанет хана.

Именно на ранние семидесятые пришелся коррупционный бум в сфере услуг и эпоха северных шабашек. Тогда же на экран явились деньги как покупательный эквивалент и осязаемая ценность, а не абстрактный символ борьбы с накопительством. Сцена очищения огнем казначейских билетов в «Идиоте» виделась красивым жестом гордой паненки - до тех пор, пока Татьяна Москвина в «Сеансе» походя не заметила, что в ценах 1880 года в иволгинской печке сгорело полтора миллиона долларов США. Немало вынужденных бессребреников поперхнулись и ощутили себя насекомыми из массовки, ждущими отмашки рвать из огня заветную денежку. Пырьев, и без всякого миллиона имевший у себя домашний коммунизм, акцентировался пуще всего на высокой, анилинового цвета вражде к презренному металлу и бумазее. «Жги! Ндраву моему не препятствуй, я власть денег разоблачаю!» - язвил его в дневниках сердитый Г. М. Козинцев, да и поделом. Не дай Бог свинье рог, а мужику барства.

Первым, кто посягнул на академический образ золотого тельца, был флагман Свердловской киностудии Ярополк Лапшин с экранизацией Мамина-Сибиряка «Приваловские миллионы». Трехчасовую картину непопулярной студии в первый год проката посмотрели 23 миллиона человек. История густопсовых купчин, закладов и банкротств в стиле рекламы пива «Сибирская корона» потрясла нацию размахом гульбы, подробностями легкой наживы и трагедиями непорочных дев, идущих с молотка. В год закладки ВАЗа начальник Чукотки Леша Глазков вез через все североамериканские штаты саквояж с миллионом. В год первой партии «жигулей» товарищ Шилов тащил через Горный Алтай саквояж с полумиллионом и отвечал на адресованный Господу вопрос, почему вся помощь свыше - ему: «Потому что ты жадный» (фильм в рабочем варианте звался «Полмильона золотом вскачь, пешком и волоком» и уже в прокате получил классическое название «Свой среди чужих»). Многие тогда запомнили вопль Лемке: «ЭТО надо одному, одному! - а не всем». Червь стяжательства поднял голову в коллективной национальной душе.

Червя глушили. Э. А. Рязанов жестоко глумился над символом просперити автомобилем «жигули» в «Невероятных приключениях итальянцев в России», «Гараже», «Иронии судьбы» (сугроб с мусоросборника на крышу несчастной Ипполитовой «копейки»). Начав с предложения «взлохматить» горку капусты, В. М. Шукшин швырял даровые деньги в морду гонцу воровской малины.

М. А. Швейцер, искренне, с «Чужой родни» ненавидевший скопидомство и жукование, с подлинно карательным пафосом ставил «Мертвые души». Носителем идеи тихого счастья на сундучке с дензнаками от фильма к фильму становился Александр Калягин - Чичиков, Ванюкин, Полуорлов из «Старого Нового года», хлебосол брат, пожалевший брату краюху в «Подранках», Сан Саныч Любомудров в «Прохиндиаде». В последней (как и в «Блондинке за углом», «Ты мне - я тебе», «Искренне ваш») денежный эквивалент заменялся бартером добрых услуг - но это было последним извращением социализма, упорно державшего символические цены на малодоступные блага. Шейлок и Жан Вальжан перешли к тухлой позиционной войне с редкими успехами по сплошной линии фронта.

Прорыв бесов случился в 84-м. Сначала Рязанов предвосхитил грядущий триумф негоциантов умелой и предосудительной перелицовкой «Бесприданницы». Паратов, на театре обаявший Ларису кротостью и великодушием, в «Жестоком романсе» рвал струну, швырял шубы в грязь, гонял вперегонки на рысях и «Ласточках» и сверкал белыми штанами, картузами и штиблетами во главе цыганского хора. Из четырех секс-символов позднего социализма (в классификации Л. Г. Парфенова - наряду с Тихоновым, Боярским и Кикабидзе) он один откровенно покупал восторги наивных шмар дарами, дорогими жертвами да сальными песенками. Перипетии, которыми тешился ярмарочный честной народ, в тот же год для чистой публики разыграл Г. А. Панфилов в «Вассе». Горьковская мадам Железнова, тая наследство от снохи-смутьянки, позволяла ему уплыть в алчные лапы ключницы. «Рассиживаться нечего, фортуна переменчива, золото, золото, золото тяни!» - тараторил шутовской кордебалет в захаровской «Формуле любви». В тот миг еще слышная гуманитарная интеллигенция пошла войной на вещизм - но это уже был бой недотепы Полкана с морем высокомерных шавок. «Во дурак!» - вылупил глаза малолетний жлоб на известие о безвозмездном даре коллекционера Бессольцева городскому музею в «Чучеле». Бунинское чувство ограбленности - вот что пуще прочего свербело в завтрашнем кабацком шлягере про поручика Голицына, исполнявшемся до поры на студенческих пирушках. Недаром его почти сразу переделали в «По нашему ГУМу гуляют грузины и наши товары увозят от нас».

Россия обрушилась в тартар товарно-денежных отношений, который так высмеивала в чужом глазу на протяжении десятилетий. Желтый дьявол легко прибрал не тронутые христианством души, учинив вслед за разгромом общинности форменный разгром государства: армии, полиции, суда и управления. Национальной идеей стали Большие Деньги и покупаемая на них абсолютная вольница. В России уже 15 лет продается все: права и дипломы, ордена и должности, уголовные дела и народные тротуары, берега водоемов и справки в бассейн об отсутствии вшей. Вшей, безусловно, стало больше, но они не являются предметом изучения. Открылся прелюбопытный парадокс: русский понимает под Деньгами только и исключительно халяву. Он потому и ненавидит богатых, что те подсуетились раньше него. Главной темой кумушкиных вечерь стало: кто, где, у кого и каким макаром украл дубинку. С торжествующим пафосом - если самим обломилось, с критическим - если Лужкову с бабой.

Из кино исчезли бедные и умеренные - за исключением бомжей, для благотворительности и косноязычных философских сентенций. Ушли в небытие однокомнатные квартиры, булочные, общественный транспорт, обеденный перерыв, школа, поликлиника и некогда вожделенный знак преуспеяния автомобиль «жигули» - все дюжинное, будничное и заурядное. Народились в гигантском количестве боссы рекламных агентств и элитные няни (специальности, позволяющие в глазах миллионов получить миллион, ничего не умея и не делая). В каждом пятом сценарии, приходящем в сериальский концерн «Амедиа», присутствует Хоттабыч (т. е. что хочешь в любом количестве за бесплатно). В каждом третьем - наследство (т. е. мешок даровых денег на голову), хотя люди, способные оставить последышу мешок золотых, в России еще не состарились, и тема раздела их капиталов будет неактуальной еще как минимум лет 15. Зритель желает всего, сразу и даром - отчего густыми сорняками заполняют ниву скорошвейки Руслана Бальтцера «Даже не думай», «Мечтать не вредно» и т. д. Это он сегодня король и звезда массового рынка, а не исследуемый СМИ самовольщик Балабанов и не пригретый гранд-фестивалями Звягинцев.

Сбылась мечта либеральных диссидентов о мире без вранья, государства и принудиловки, - а они ее не признали, обозвав наследием кровавого большевизма. Нет, милые, именно за это вы и боролись, за пробки из иномарок, оловянные глаза ментов и поборы за все, что в нормальных странах делается бесплатно или не делается вовсе. Паратов с его царственным измывательством над нижними чинами вернулся, виртуозно прострелив часы. «Так и надо, - говорит, - идти, не страшась пути».

И пускает бесстрашных Ларис в орлянку.