Комната воды

38 Первичное опознание

– Вас, наверное, интересует, почему на Балаклава-стрит не видно автобусов кабельного телевидения, – со зловещей бодростью сказал Раймонд Лэнд, – нет сенсационных новостей в программе «Лондон сегодня», а журналисты не осаждают пороги тех немногих счастливцев, кто пока еще остался в живых. Тому есть две причины. Большинство пытливых столичных писак жаждут найти связь между футболистами и несовершеннолетними девочками по вызову, следовательно, им пока недосуг увязывать между собой якобы случайные смерти на задворках Северного Лондона. Зато старший офицер Стенли Марзден – надеюсь, вы его помните, ведь на него возложена нелегкая задача быть связующим звеном между вами и министерством, – так вот, мистер Марзден считает, что такие трагедии являются следствием недоработок «народной республики Кэмдена» и что, позволив бедствию разрастись до размеров эпидемии, он будет во всеоружии, чтобы удалить некоторых порядком досадивших ему муниципалов и отправить их в еще менее полезные для здоровья районы.

– И почему он не может говорить нормально? – прошептал Брайант, что-то рисуя в тетрадке, точно заскучавший школьник. – Кстати, с твоим наказанным рогоносцем все будет в порядке. Он проведет какое-то время в больнице, но его секрет в целости и сохранности. И это главное, ведь позор оставляет более заметные шрамы, чем осколки кирпичей.

Лонгбрайт бросила на Артура взгляд, взывающий к тишине. Лэнд днями напролет объяснял расходы отдела в долгих, скучных записках, и главной целью его жизни было унизить любого, кто пренебрежительно относится к документам. В этом плане особенно отличался Брайант: однажды он умудрился написать рапорт чернилами, которые стали невидимыми, оказавшись в более теплом кабинете Лэнда.

– Я не слышу ни слова из того, что ты говоришь. Я оглох, – громко сказал Брайант. – Между прочим, меня сегодня ранили.

– Да, я слышал, что ты опять вляпался в историю со взрывом, – колко заметил Лэнд. – Надеюсь, это не войдет у тебя в привычку? Хочешь повидать доктора Пелца?

– Нет уж, благодарю покорно. Его и так трясет, когда он выписывает мне рецепт. Но, на мой взгляд, дела шли бы намного лучше, будь у нас больше ресурсов.

– В твоем положении нельзя просить об увеличении бюджета. Как бы эта история ни развивалась дальше, она все равно будет только раздражающим прыщом на носу того явления, что именуется проблемой лондонской преступности. Пока мы тут говорим, все силы брошены на борьбу с серьезными уголовниками. Вот у тебя, живущего в своем утонченном мирке, есть хоть малейшее представление о кошмаре, творящемся вокруг последние три года? Ты хоть знаешь, с каким количеством вооруженных банд вынуждена иметь дело городская полиция? Вот, мистер Брайант, у меня для вас есть весьма поучительный, хотя и неполный список. Прямо сейчас наши ребята занимаются бандами «Воровской притон» и «Поцелуй меня в зад» в Харлсдене – шесть погибших и около сотни несмертельных ранений за этот год, – группировки «Священный дым», «Тути Нанг», «Бхатты» и «Канаки» орудуют в Саутхолле, «Парни с Драммонд-стрит» хотят расширять свое влияние в Кэмдене, «Змееголовые», «четырнадцать-К» и «Ву-Шин-Ву» режут друг дружку в Сохо, «Блестящие» и «Огненные лезвия» – в Тотнеме, «Сила с Брик-лейн» и «Команда А» – в Ислингтоне, компании «Степни» и «Хэкни», «Бенгальские тигры», «Бригада Кингсленд», «Парни из гетто», «Парни с Востока», «Компания Файрхаус» и «Бригада картеля» – в Брикстоне, и, может, еще две дюжины имеющих названия – то есть официальных – банд. На каждую этническую группу, девяносто девять процентов которой просто хотят спокойной жизни, приходится один процент самых что ни на есть отъявленных ублюдков. Курды и турки в Грин-лейнз занимаются контрабандой героина, ямайцы делают то же самое в Лэдброук-Гроув, албанцы с Кингз-Кросса держат в своих руках восемьдесят процентов всей городской проституции, «Охотники» угоняют шикарные машины в Кэннинг-Тауне, «Бриндлы» и «Арифы» затевают перестрелки в Бермондси, «Парни из Пекема» лютуют против собственного молодежного крыла в Луишеме, и мы не можем позволить им просто друг друга поубивать, потому что невинные люди могут попасть под перекрестный огонь. Так что давайте смотреть на ситуацию в перспективе, хорошо? Поправьте меня, если я ошибаюсь, но, кажется, вы ни на йоту не продвинулись в том единственном расследовании, которое должны были закончить к понедельнику.

– Но ты только сейчас, впервые, согласился с тем, что это расследование, – сдержанно возразил Мэй.

– Это потому, что никто из вас не указал мне на связь между смертями.

– На какую связь? – спросил Брайант.

– Да на такую, что это четыре случая удушья. – Лэнд едва не кричал. – Убийца использует один и тот же способ. Ясно как день, и нечего тут на бобах разводить.

– Я бы не сказал, что способ один и тот же, – отмахнулся от предположения шефа Артур. – То есть, конечно, во всех случаях происходила закупорка легких, но в этом нет ничего необычного. Чтобы лишить человека жизни, надо целиться либо в его легкие, либо в мозг, либо в сердце. Одну утопили, другого закопали, третьего задушили, четвертого подожгли, а значит, дело скорее в том… о Раймонд, Раймонд, ты гений! – Глаза Брайанта расширились от возбуждения. – И почему это не приходило мне в голову?

– Что не приходило? – спросил озадаченный Лэнд.

– Не сейчас, будь другом – зайди попозже, когда мы все хорошенько обсудим. – Артур начал в буквальном смысле выпроваживать шефа из комнаты. – Ты уж извини, что мы не палим из пулеметов в твоих головорезов, но зато мы наконец-то сможем продвинуться в нашем расследовании. Ну же, иди, тебе пора.

– Я не позволю выпихивать меня из собственного отдела, – слабо сопротивлялся Раймонд…

– Не смеши – этот отдел принадлежит тебе в той же степени, в какой дом номер десять по Даунинг-стрит принадлежит премьер-министру. Я клянусь, что эта проблема будет решена в течение суток, как раз к тому моменту, когда на нас обрушится лавина твоих новых дел. А теперь окажи нам всем услугу и проваливай.

– И все же ты себе слишком многое позволяешь, Артур, – промямлил Лэнд, когда Брайант ногой захлопнул дверь.

– Я дряхлею, Джон, мои мозговые импульсы уже не те, что были раньше. И как я этого раньше не заметил?

– Чего?

– Но теперь это до смешного очевидно. Четыре способа убийства соответствуют четырем стихиям. Рут Сингх – вода. Эллиот Коупленд – земля. Джейк Эйвери – воздух. Тейт – огонь.

– Подожди-подожди, Артур, не строчи как пулемет…

– Значит ли это, что мы имеем дело с чем-то языческим, стихийным? У Лондона всегда были мощные связи с четырьмя стихиями, ты знаешь. Вспомни хотя бы министерство обороны на Хорсгардз-авеню, обрамленное воплощениями стихий: две обнаженные каменные женщины, символы земли и воды. Вначале предполагались еще две фигуры, но бюджет сократили, и от огня с воздухом пришлось отказаться. Но куда больше меня тревожит другое – может быть, все уже кончено? Если убийца успешно довел свою затею до конца, сможем ли мы когда-нибудь узнать правду? Удачливые убийцы знают, где остановиться. Что если он добился своей цели, а мы при этом даже не вышли на след? Думаю, требуется подтверждение от старого нытика. Немедленно идем к Финчу.

– Единственное, что меня устраивает в работе с тобой, Артур, – сказал Освальд Финч, аккуратно откладывая в сторону нечто, по виду напоминавшее часть тела в фольге (на самом деле это был просто сэндвич с печенкой и луком), – это твоя неимоверная старость, благодаря которой у тебя больше не хватает сил, чтобы устраивать мне отвратительные розыгрыши.

Почти полвека Финч оставался мишенью для жестоких шуток Брайанта, а теперь надеялся – как выяснилось, тщетно, – что частичный уход на пенсию его защитит. Только в прошлом месяце кричащая подушка, прикрепленная к шкафу с трупами, чуть не довела его до сердечного приступа.

– Ну, я бы на твоем месте не зарекался, – ухмыльнулся Артур. Обычно он улыбался только в тех случаях, когда слышал о несчастьях других. В результате окружающие не на шутку опасались оскала его нелепых вставных зубов. – Правда, стоит посмотреть на тебя… Ты не так уж плох для старого пердуна. Кстати, сколько тебе лет?

Он наблюдал, как дряхлый патологоанатом, такой бледный и серьезный, что по обеим сторонам его рта навеки пролегли скорбные морщины, выбрался из-за стола и пошел осматривать ящики с трупами. Ежик волос оставался таким же, как в юности, да и грубые костистые руки ничуть не изменились. Даже когда Финчу было лет двадцать, его длинное, с выпирающими скулами, лицо, скрипящие суставы и пропахшая химикатами лабораторная одежда отпугивали от него всех, кроме самых больших оптимистов. Он по-прежнему работал на полставки в центральном морге на Кодрингтон-стрит, но продолжал сотрудничать с рядом маленьких, специализированных отделов городской полиции, так как патологоанатомы младшего поколения ценились выше, а поэтому считалось, что не стоит тратить их юную энергию на эзотерические и бессмысленные дела, расследуемые Отделом аномальных преступлений. Вот у Освальда и не возникало никакого энтузиазма по тому поводу, что воскресным утром ему пришлось тащиться во временный морг на Морнингтон-Кресент.

– Мне восемьдесят четыре, – ответил он Брайанту. – Или восемьдесят три. Мои родители придерживались разных мнений на этот счет.

– В прошлый раз ты что-то говорил о кофе, пролитом на свидетельство о рождении, – напомнил Артур. – Тебе не нужно лгать о своих летах, Освальд, тебя все равно не уволят. Ты уже так давно достиг пенсионного возраста, что никто и не числит тебя в живых. Ну что, наш труп у тебя? Жертва пожара, у нас зарегистрирован под именем Тейт, но его настоящего имени мы не знаем. Возможная причина смерти – задохнулся в дыму.

– Пока что право устанавливать причину смерти остается за мной. Кстати, я думал, что ты пришлешь сюда Кершо. Он мне понравился. Только не говори, что вы уже выгнали его из отдела.

– Как ни странно, он все еще у нас. Я просто стараюсь побольше его загружать. Пока он все еще привыкает к мысли, что нужно работать семь дней в неделю.

Финч с ворчанием боролся с ящиком, а потом все-таки выдвинул его и откинул с трупа глянцевое серое покрытие.

– Мы пока только испытываем его – чертовски хитрое изобретение. Сделано из материала, которым обшивают спутники. Предохраняет от фрагментации в случаях тяжелого поражения кожных покровов.

Тело обуглилось дочерна, точно угли для барбекю. Лишь небольшая часть кожи осталась неповрежденной, а глазницы были пусты. Только ноги почему-то не обгорели, причем, как ни странно, уцелели даже брюки, носки и ботинки.

– Он был бы в более пристойном состоянии, если бы строители надежно изолировали полы. Вечная история: экономят на гвоздях, а потом это оборачивается человеческими жертвами. Хорошо, конечно, покрывать стены огнеупорной резиной, но толку от этого никакого, если оставить полости под ковром, не прибегая к обертывающей изоляции. Защитная пена или стружка дали бы тот же результат. Обитатели ночлежки, ясное дело, притаскивают туда выпивку, как правило крепкие напитки, потому что их проще спрятать, а затем, после пары стаканов, – Финч хлопнул по стальному боку ящика, – хрясь! – роняют бутылку, и жидкость пропитывает половицы. Как ты понимаешь, этого недостаточно, чтобы спровоцировать пожар от упавшей спички, но со временем… впрочем, это смахивает на поджог. Красотка Лонгбрайт сообщила, что повсюду обнаружены остатки уайт-спирита, а значит, кто-то мог разлить его из бутылки. Правда, это не моя специализация, я лучше разбираюсь в покойниках. Кстати, где там моя ковырялка? – Для демонстраций он использовал автомобильную антенну. – Посмотри-ка сюда. – Он просунул антенну сквозь отвисшую челюсть покойника, а затем аккуратно ее вытащил. – Видишь, что на конце?

– Я не захватил очки, – признался Брайант. – А что там?

– Сажа. Сгорание – распространенный вид смерти от несчастного случая, но редкий в качестве метода самоубийства, поскольку это слишком медленно и болезненно, да и убивают таким способом крайне редко, разве что в кино. Мой второй вопрос неизменно таков: была ли жертва жива или мертва, когда начался пожар? Сажа в воздушных путях наводит на мысль, что человек был жив. Я сделал анализ крови – присутствие угарного газа и цианида с обивки кресла подтверждает мое предположение, не говоря уже о том, что кровь имеет цвет пожарной машины, а это верный признак наличия яда. Итак, мы знаем, что он не был смертельно ранен до начала пожара.

– А как насчет этого? – Брайант указал на плечи покойника, на которых было что-то вроде ножевых ранений.

– На самом деле эти разрывы тоже вызваны огнем. Ожоги третьей степени, частичное разрушение кожи, если использовать старую шестибалльную шкалу Глейстера. Ноги остались целы, потому что он упал головой к двери, а ногами к внешней стороне здания – она не горела. Гиперемия, или скопление лейкоцитов – белых клеток крови, посланных, чтобы залечить раны, – вокруг разрывов на руках свидетельствует о том, что бедный засранец с самого начала был мертвецки пьян и покрылся коркой, все еще продолжая дышать.

– Почему у него руки в боксерской позиции? – поинтересовался Артур. – Похож на Генри Купера.[50]

– Его скрючило под влиянием высокой, температуры, – объяснил Финч. – Мускулы имеют свойство собираться со стороны сгиба конечностей.

– А внутренности ты у него осмотрел?

– Конечно. – Финч посмотрел на коллегу как на сумасшедшего. – Я свое дело знаю. Он уже несколько дней ничего не ел, зато его желудок довольно крепко поражен алкоголем. Не печенка – мясное кружево, хоть пальцы сквозь нее просовывай. Надеюсь, твой парень сможет установить точное время пожара.

– Так какова же причина смерти?

– Ну, формально это отравление, но ты можешь сказать, что пожар.

Финч набросил покрытие на труп жестом фокусника, закрывающего своего ассистента волшебным плащом.

– Четыре смерти, четыре стихии. – («И вот здесь след теряется, – подумал Брайант.) – Я обещал Раймонду покончить с этим, но что, черт подери, я знаю?»

– Чайник почти закипел, – сообщил Финч. – Я завариваю «Мадагаскарский ванильный стручок».

– Может, у тебя есть «Пи-джи типс»?

– Нет, я отказался от молочных продуктов в тот год, когда Крис Бонингтон взошел на Эверест.[51] И тебе в твоем возрасте тоже не советую.

– Я не в своем возрасте, – негодующе парировал Брайант. – Я чувствую себя значительно моложе своих лет.

– Это ты так думаешь, – Освальд угрюмо потряс чайным пакетиком над кружкой, – а вот твои внутренности наверняка придерживаются другого мнения.

– Погоди-ка. Ты сказал, что это второй вопрос – была ли жертва мертва или жива. А какой тогда первый?

– Уверен ли я, что передо мной тот, кто должен быть. Смерть удаляет столь многие человеческие характеристики, что даже близкому родственнику порой трудно опознать покойного, а в данном случае родственников нет – ни близких, ни дальних, – так что опираюсь я только на твое довольно расплывчатое описание и на свидетельство работника приюта. Сопоставить габариты покойного с вашими показаниями было нетрудно: не нужно делать поправку на сгорание жира или утрату одежды, потому что у бездомных нет лишнего багажа, так что в этом плане все совпадает.

Брайант с подозрением посмотрел на своего давнего коллегу-противника:

– Но что? Ты ведь хотел сказать «но», не так ли?

– Если честно, то я получил слишком мало положительных результатов, – признался Финч. Вид у него вдруг стал неловкий, почти сконфуженный. – Мы ведь ошиблись с твоими вставными зубами после взрыва в отделе, помнишь?

Брайант фыркнул:

– Так что же ты искал?

– Я проверял признаки, свидетельствующие о долговременной деформации левой стороны тела, тяжелом повреждении тазобедренного сустава и бедра, а потом проверил лучевую и локтевую кости. Ничего необычного, абсолютно нормальные конечности, никаких повреждений связок, видных невооруженным глазом. Шрамы горят не так легко, так что я проверил все тело и на этот предмет. Либо твой бродяга притворялся калекой… хотя ума не приложу зачем. Разве ты не говорил, что он хромал, убегая от тебя?

– Либо?

– Либо перед нами труп другого.

– Но тело совершенно точно из его комнаты.

Освальд не скрывал раздражения:

– Значит, он поменялся комнатами с кем-то еще. Работай головой. Может, и одеждой поменялся, а потом покинул здание. Видно, он не такой идиот, каким ты его считал. Он тебя раскусил и дал деру.