Комната воды

2 Первая осенняя смерть

– Брайант, я пришел именно к тебе, – сказал Бенджамин Сингх, – потому что ты можешь быть на редкость назойливым.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Артур, набивая свою изогнутую трубку смесью «Олд-Холборна» и листьев эвкалипта.

– Я хочу сказать, что ты умеешь наседать на людей и добиваться своего. Не доверяю я обычным полицейским. Они невнимательны и самодовольны. Я рад, что ты все еще здесь. Мне-то казалось, что ты уже на пенсии. Ты ведь давным-давно достиг пенсионного возраста.

Брайант смерил посетителя недобрым взглядом. Мистер Сингх то и дело прикладывал платок к щекам. Он не плакал – это был всего лишь жест уважения к покойной. С минуту он молча осматривал помещение, а затем спросил:

– Извини, вас что, ограбили?

– Да нет. – Брайант потушил спичку и шумно затянулся трубкой. – В отделе был пожар. Точнее, сперва взрыв, а потом пожар. Ремонт все еще идет, так что у нас не было времени разобрать вещи. Вообще-то мы открываемся в десять, а сейчас еще только девять. Сегодня здесь будет черт знает что – придут маляры, плотники и начальство в придачу. В туалете нет пола. Парни из охраны труда сказали, что снимают с себя всякую ответственность, если мы останемся здесь, но мы просто не можем тесниться в каморках над парикмахерской. Вдобавок ко всему я еще и сам переезжаю, и все мои носки куда-то запропастились. Прошу тебя, продолжай.

– Может, нам стоит самим посмотреть на сестру мистера Сингха? – вставила слово сержант Лонгбрайт.

– Дженис, они не станут трогать тело, пока я им не скажу, – отрезал Брайант.

Лонгбрайт не решалась оспаривать методы Артура. Неспособность Отдела аномальных преступлений вести дела традиционным способом была на удивление хорошо задокументирована. Отчаявшись взять работу Брайанта и его коллег под надлежащий контроль, министерство внутренних дел решило вывести их из состава городской полиции и передать в ведение не просто секретной, но прямо-таки загадочной службы МИ-7. У этого решения могли быть свои плюсы: детективам уже не пришлось бы платить огромные деньги за использование оборудования или биться с городской полицией за годовой бюджет, и вопрос о старых демаркационных линиях наконец-то решился бы. Однако сотрудникам отдела пришлось бы подчиняться сменяющимся правительствам, а в таком случае очень легко пасть жертвой личной неприязни. Брайанту и его напарнику Джону Мэю отводилось полгода, чтобы обеспечить успешную работу обновленного отдела или же подготовить себе смену, ведь они оба – о чем им всякий раз напоминали – давно уже достигли предписанного законом пенсионного возраста. Шли разговоры и о том, чтобы насовсем закрыть отдел, но, судя по количеству возникающих в последний момент отсрочек, в лабиринтах Уайтхолла у них явно завелся ангел-хранитель.

– Я не успел переодеться. – Бенджамин Сингх показал на свою одежду, чувствуя заметную неловкость из-за того, что на нем были полосатая безрукавка, коричневые брюки и фиолетовая рубашка. – Я посещаю мою сестру, Рут, каждый понедельник, чтобы сделать у нее уборку, – пояснил он. – Она уже очень старая, и ей тяжело поднимать пылесос. Как только я открыл входную дверь, сразу же понял – что-то не так. Она сидела на стуле в подвальном этаже, одетая для похода в магазин, и это само по себе странно, ведь она знает, что покупками всегда занимаюсь я. Рут только составляет список. Ее тело уже остыло.

– Ты меня, конечно, извини, но я не понимаю, почему ты сразу же не вызвал «скорую», – сказал Брайант. Он вспомнил, что в новом офисе нельзя курить, и потушил трубку, не дожидаясь жалоб Лонгбрайт.

– Она была мертва, Артур, – мертва, а не больна. Полицейский участок Кентиш-Тауна всего в трех улицах от ее дома, я пошел туда и встретился с дежурным сержантом, но мне не понравилось его отношение – он тоже посоветовал мне вызвать «скорую», – вот я и приехал сюда.

– Бен, ты же знаешь, что мы больше не берем дела «с улицы», – запротестовал Брайант. – Теперь они должны приходить к нам по соответствующим каналам.

– Но когда я нашел ее, у меня тут же возникла мысль…

– Артур, вообще-то этот разговор полагается записывать, – перебила Лонгбрайт. – С сегодняшнего дня мы должны четко придерживаться устава.

Брайант порылся в картонной коробке, стоящей у его ног, и извлек оттуда видавший виды диктофон.

– На, возьми, – он протянул его Дженис, – попробуй сама. У меня он почему-то не записывает. Наверно, я что-то не так делаю.

Фирменный беспомощный взгляд Брайанта излучал невинность, но с Лонгбрайт такие трюки не проходили: слишком хорошо она изучила способность шефа вызывать неисправности в простейшем оборудовании. Брайанту больше не позволялось даже приближаться к компьютерам – из-за размагничивающего эффекта, который он оказывал на чувствительные приборы. Его заявка на посещение компьютерных курсов вот уже в шестой раз была отклонена начальством из опасения, что он вызовет катастрофу государственного масштаба, если получит доступ к отделу информационных технологий полиции. О способности Брайанта ловить своей «тарелкой» старые выпуски передачи «Воскресный вечер в лондонском „Палладиуме“» рассказывали с восхищением, но рассчитывать, что «Фортеан таймс»[4] объяснит этот феномен, не приходилось.

– Ладно, пора нам взглянуть на твою сестру, – сказал Артур, с усилием поднимаясь со стула.

Медлительный, замотанный шарфом, упрямый до грубости, близорукий и дряхлый, Брайант казался еще более растрепанным, чем обычно, по причине происходящих в его жизни потрясений. Седые волосы полукругом вздымались у него над висками, словно бы он дотрагивался до шаров генератора статического электричества в Музее науки. И все же в его поблекших синих глазах таился дух столь же твердый и колючий, как почва зимой. Об Артуре говорили, что его независимость граничит с раздражительностью, а индивидуализм – с чудаковатостью, и такая характеристика была довольно точна. Что касается его энергичного напарника Джона Мэя, то этот привлекательный пожилой мужчина, на три года младше Брайанта, обладал ощутимой харизмой, отличался современными взглядами и природной коммуникабельностью. А Брайант был одиночкой, знающим и скрытным, с умом уклончивым и лукавым – в противовес уравновешенному мышлению Мэя.

– Слушай, Дженис, когда Джон наконец соблаговолит появиться, не могла бы ты направить его к нам? Где мы, кстати, будем?

– Балаклава-стрит, дом пять, – сообщил Бенджамин. – Это между Инкерман-роуд и Альма-стрит.

– А, значит, дом твоей сестры был выстроен в тысяча восемьсот пятидесятые. Тогда появилась масса названий в честь сражений Крымской войны. Городские советы Викторианской эпохи просто обожали такие жесты.

Брайант знал исторические факты вроде этого, но, увы, не помнил ничего из происшедшего за последние двадцать лет. Современность была спецификой его напарника. Джон Мэй помнил все дни рождения, а Артур Брайант с трудом запоминал имена. Природное обаяние Мэя обезоруживало самых ярых противников, а Брайант мог и монахиню вывести из себя. У Джона были подруги и родственники, вечеринки и друзья, а у Артура – его работа. Мэй улыбался в лучах восходящего солнца, а Брайант щурился и отступал в темноту. Каждая соответствующая выпуклость и впадина в их характерах свидетельствовала о симбиозе, возникшем у них за долгие годы. Они были пригнаны друг к другу, как детали старой мозаики.

Подождав, пока Брайант выйдет из кабинета, Лонгбрайт открыла все окна, чтобы выветрить удушающий запах краски. Затем она принялась распаковывать новые компьютеры, радуясь, что старик может снова занять себя работой; в последний месяц он всех доводил до белого каления, ведя себя как больной ребенок в дождливый день.

Внезапное намерение Артура переехать стало для всех неожиданностью. Более того, он решил покинуть свою хозяйку – женщину, более чем сорок лет терпевшую его ужасное поведение. Альма Сорроубридж была потрясена и задета решением жильца оставить ее в Баттерси – он в одиночестве переезжал в помещение бывшей фабрики зубных протезов в Чок-Фарм. Открывая коробки и разматывая шнуры, Лонгбрайт размышляла о мотивах Брайанта. Возможно, Артур чувствовал, что жить ему осталось недолго, и хотел отдалиться от тех, кто ему близок. Как ни странно, его дряхлость возрастала, когда он оказывался вдали от смерти. И наоборот, ничто так не помогало ему сконцентрироваться, как близость к недавней трагедии. Самые чудовищные события словно бы снимали с него бремя лет.

Поймав себя на том, что напевает во время работы, Лонгбрайт снова почувствовала себя счастливой.

– Значит, вы с мистером Мэем все еще заведуете Отделом аномальных преступлений? – завел разговор мистер Сингх, ведя свой маленький синий «ниссан» от Морнингтон-Кресент до Кентиш-Тауна.

Брайант передал отделу свой «мини-купер», ржавый реликт шестидесятых годов, с вечно барахлящими электрическими цепями, и, поскольку машина нуждалась в починке, детективу приходилось добираться на попутках. Что ж, по крайней мере, пешеходы Северного Лондона наконец-то вздохнули спокойно.

– Да, но теперь у нас уже не те задачи, что были раньше, когда ты с нами работал, – откликнулся Брайант. – Теперь мы занимаемся проблемными убийствами, расследованиями темных дел, случаями, которые могут посеять панику среди населения, вызвать всеобщее беспокойство и страх. Нам достается самое сложное – то, до чего у прохиндеев из городской полиции просто не доходят руки. Они ведь слишком заняты своими отчетами, и им совсем не нужны расследования, на которые уходят долгие месяцы и которые не дают при этом явных результатов. У них же теперь таблицы рейтингов.

– То есть ваше дело – облегчить жизнь обычной полиции?

– Думаю, такова их точка зрения. Правда, некоторые наши расследования завершились удачно, но ведь заранее никогда не знаешь, чем дело кончится.

Брайант не жаловался. Пока все остальные пытались модернизировать свою деятельность, чтобы правоохранительная система работала, как автострада высшего класса, Отдел аномальных преступлений оставался ненадежной, но важной старой трассой, которую никто не решался закрыть, и инспектору это нравилось.

– Сожалею, что именно ты обнаружил тело сестры.

– Дело даже не в том, что она умерла, – сам понимаешь, это должно было случиться. Что-то не так, вот увидишь.

– А вообще как живешь?

– Обе мои дочки наконец вышли замуж. Говорил я им: «Не связывайтесь с индусами – нарожаете детей, и не видать вам карьеры», но они меня не послушались, так что, боюсь, больше ученых в моей семье не будет. Я ушел из Британской библиотеки, когда она переместилась в Кингз-Кросс, но все еще читаю лекции о языческих культах. – (Однажды Бенджамин снабдил отдел информацией, позволившей им выявить корнуоллский культ демонопоклонников.) – Знаешь, я уговаривал Рут переехать ко мне, но она была слишком независимой. Наши отношения никогда не ладились. Я хотел, чтобы она носила при себе такое устройство… ну, знаешь, пейджер. Она отказалась, и вот к чему это привело.

На сей раз Брайант заметил, что платок Бенджамина и в самом деле намок.

Маленький «ниссан» свернул за угол и остановился.

Балаклава-стрит оказалась удивительным местом. Начнем с того, что она была мощеной; лишь несколько таких мостовых уцелели после недавнего нашествия застройщиков, и только руководство ЕЭС смогло помешать лондонским муниципалитетам расправиться с оставшимися улицами. Мостовая была выложена гладкими плитами, по которым приятно прокатиться на роликах, и изгибалась таким образом, что улица имела вид тупика. Автомобилисты редко использовали Балаклава-стрит для объездных маневров, да и пешеходы попадались не часто, так что над шиферными крышами воцарился особый покой. Такая тишина бывает в отдаленных закоулках Лондона, когда шум транспорта приглушен до отдаленного гула, а к шелесту высоких платанов добавляется птичья трель. Прислушавшись, можно вычленить еле слышный звук проносящихся поездов глубокого метро, в остальном же только многочисленные припаркованные авто свидетельствуют о том, что на дворе двадцать первый век.

Брайант открыл дверцу «ниссана» и выбрался наружу с помощью ненавистной трости, купленной ему Мэем на прошлый день рождения. Он заметил, что на улице все еще стоят старинные газовые фонари, хотя и давно уже приспособленные под электричество. Балаклава-стрит состояла из десяти домов желтого кирпича, типовой, стенка к стенке, застройки, по пять на каждой стороне. Один ряд домов заканчивался викторианской школой, преобразованной в центр обучения взрослых, другой – высохшим пустырем, упиравшимся в парковку магазина стройтоваров и захламленную столярную мастерскую. Получившийся в итоге треугольник был этаким темным уголком, где подростки могли днем играть в футбол, а вечером купить дозу.

На этом конце улицы, за террасами, кто-то выволок наружу старый диван, сломанный телевизор и пару расшатанных стульев, устроив таким образом гостиную на свежем воздухе. Стены школы были щедро украшены граффити и шаблонной руганью, подписанной аббревиатурой КПТО («Кто прочел, тот осел»). За углом располагались мастерская по ремонту фургонов, приют и высотный дом с просторными квартирами. Два разных мира граничили, не соприкасаясь.

Мистер Сингх прилепил к лобовому стеклу знак инвалида.

– Я вынужден этим пользоваться, – пояснил он. – Весь Кэмден поделен на зоны, и эти обнаглевшие мерзавцы могут запросто эвакуировать мою машину. Никакого уважения к приличному образованному человеку. Сильно сомневаюсь, что сами они хоть где-то учились.

Брайант едва заметно улыбнулся: с их последней встречи прошло уже двадцать лет, а Бенджамин по-прежнему путал культуру и коммерцию.

– Дом пять, говоришь? – Брайант махнул тростью в сторону запущенного садика перед домом.

Хотя улица казалась сравнительно благополучной, она явно знавала лучшие времена. Белые крылечки, подоконники и ограды, пристроенные, вероятно, в 1900-е годы, разрушались, но их никто не ремонтировал. Дома были трехэтажные – два этажа над улицей и один подвальный. Начинал накрапывать дождь, и ступеньки крылец стали скользкими. В возрасте Брайанта на такое обращаешь внимание.

У Бенджамина возникла заминка с ключами. Понятное дело, он очень волновался, возвращаясь в дом сестры. В темной прихожей Брайант приметил затхлые следы сырости.

– Ничего не трогай, – предостерег он Сингха. – По идее, я не должен был пропускать тебя вперед, но… в общем, методы нашего отдела все еще отличаются от общепринятых.

Он щелкнул выключателем – никакого результата.

– У сестры отключили электричество после того, как она отказалась оплачивать счет, – объяснил мистер Сингх. – В последнее время она не то чтобы страдала слабоумием, но с ней стало тяжеловато. Конечно, мы росли при свете масляных ламп, потому что они навевали нашей бабушке воспоминания о счастливом индийском детстве. Но в подвальном этаже дома всегда темно, и лестница ненадежная. Погоди, есть свечи.

Он потряс коробкой со свечами и зажег две из них.

Брайант понял сомнения Бенджамина, когда приятели стали спускаться вниз.

– Ты что, обнаружил ее внизу?

– В том-то и загвоздка, сам увидишь.

Мистер Сингх шагнул в темный дверной проем слева от кухни. Увидеть ванную комнату такого размера Брайант никак не ожидал: непропорционально просторная, она занимала большую часть подвального этажа. А вот сама хозяйка оказалась крошечной, тощей и высохшей, как мертвый воробей. Она сидела на высоком дубовом стуле, ноги в ботинках едва касались пола, голова была откинута на вышитую подушку, прикрепленную к спинке стула, руки лежали на коленях, соприкасаясь ладонями. Эта поза выглядела достаточно удобной, как будто старая леди просто уронила голову назад и умерла, но выбор места не казался Артуру естественным. Рядом не было ни скамеечки, ни стола, чтобы поставить лампу, ни нормального окна. Стул скорее подходил для того, чтобы бросить на него одежду, нежели для сидения. Рут Сингх оделась для выхода на улицу. На ней даже был шарф.

– Видишь, что-то не так, – сказал ее брат, неуклюже поворачиваясь в дверном проеме. – Как-то неестественно. На нее это не похоже.

– Может, она спустилась за чем-нибудь, у нее прихватило сердце, и она присела на минутку, чтобы отдышаться?

– Ничего подобного. Сердце у Рут было в полном порядке.

«Так вот почему ты пришел ко мне, – подумал Брайант. – Ты не можешь смириться с мыслью, что сестра просто села и умерла».

– Возможно, тебя это удивит, – мягко сказал он, – смерть часто наступает в совершенно незначительный момент, когда человек совсем не готов.

Подойдя к телу старой женщины, инспектор заметил, что ее лодыжки распухли и посинели. Значит, кровь уже опустилась. По-видимому, Рут Сингх просидела здесь несколько часов, возможно и всю ночь.

– Отопления здесь нет?

– Очень долго держалась теплая погода. Зимой Рут использовала тепловой аккумулятор. О господи…

Брайант взглянул на бывшего коллегу:

– Ступай к выходу и глотни свежего воздуха. Думаю, тебе следует подождать на улице, пока я ее осмотрю. Вообще-то это не моя работа, ты же знаешь. Мне еще и влетит за то, что лезу не в свое дело.

В комнате было достаточно холодно, чтобы замедлить процессы в организме мисс Сингх. Брайант знал, что ему придется пригласить Джайлза Кершо, их нового судмедэксперта, для установления точного времени смерти. Ковер под ботинками умершей казался влажным.

– Никого больше не осталось, только мы, – пробормотал мистер Сингх, которому явно не хотелось выходить. – Рут так и не вышла замуж – за ней многие ухаживали, но она была слишком разборчива. Родители стыдились, что она такая требовательная и независимая – настоящая англичанка. Сестра у меня сильная женщина, а вот дочери – нет. Теперь поколения больше не учатся друг у друга. Все наперекосяк.

Он грустно покачал головой, медленно закрывая за собой дверь.

В комнате было так тихо, что, казалось, даже пылинки в воздухе застыли. Артур сделал вдох и осторожно выдохнул, повернув голову. Жидкий свет просачивался сквозь узкое темное окно возле потолка. Быть может, некогда оно служило для вентиляции, но позднее его замазали несколькими слоями краски.

С виду могло показаться, что Рут Сингх умерла перед телевизором, но ведь находилась она в ванной, да и положение ее ног было странным. О сердечном приступе речи тоже не шло – она сидела, аккуратно сложив руки на коленях. Что-то было не так. Брайант рассеянно коснулся основания ее черепа, слегка взъерошив ореол седых волос. Вздохнув, он достал из кармана небольшой пакет и извлек оттуда пару антистатических резиновых перчаток. Он автоматически проделал необходимые операции: посмотрел, потрогал, ощупал, послушал. Ни движения сердца, ни бедренного или шейного пульса, ни двустороннего расширения в затуманенных глазах. Кожа руки не побелела, когда он надавил на нее; она была холодной, но не влажной. Поднеся свечу поближе, инспектор осторожно взял покойницу за шею и попытался приподнять ее голову. Окоченение было заметным, но еще не полным. По предварительным прикидкам, миссис Сингх была мертва от восьми до двенадцати часов, то есть умерла она между половиной шестого и половиной десятого вечера в воскресенье. Кершо сумеет установить точное время смерти.

Когда Брайант попробовал убрать руку, ему пришлось приподнять тело миссис Сингх. Подушка выскользнула, и старая женщина свалилась набок. «В следующий раз я подожду судмедэксперта», – пообещал себе детектив, пытаясь вернуть тело в изначальную позицию, но прежде, чем он смог это сделать, покойница плюнула в него. Точнее говоря, изрядное количество воды вылилось у нее изо рта на его плащ.

Брайант вытерся, а потом аккуратно раздвинул ее губы. Две золотые коронки, никаких протезов, здоровый язык, а вот в горле полно коричневатой жидкости. Стоило детективу убрать руку, как вода полилась из уголка рта. До того момента Брайант полагал, что ковер намок из-за предсмертного недержания у женщины, однако одежда оказалась сухой. Он тщательно осмотрел стул, заглянул и под него, но не обнаружил следов выскользнувшей чашки или какого-то иного источника воды. Детектив взял из шкафчика стакан для зубных щеток и поднес его к подбородку женщины, чтобы собрать как можно больше жидкости. Он обследовал ее рот и ноздри в поисках едва заметной пены, обычно возникающей из воды, воздуха и слизи, которые смешиваются в дыхательных путях во время удушения. Колеблющийся свет не позволял как следует видеть.

– Да ты с ума сошел, – пробормотал Брайант. – Она одевается, потом топится, а затем садится на стул и умирает, и все это в уютной обстановке собственного дома.

Детектив неуверенно поднялся на ноги, содрогаясь из-за того, что нужно предупредить Бенджамина о предстоящем вскрытии.

Задержавшись в передней, Брайант попробовал представить себе жизнь Рут Сингх. Признаков богатства не наблюдалось – только самые простые удобства. Коричнево-красный аксминстерский ковер, горка с мелкой медной утварью, две унылые репродукции индийских пейзажей, несколько вульгарных крашеных фотографий славного имперского прошлого, скверная репродукция с картины Констебла, фарфоровый сервиз фабрики Веджвуд (так ни разу и не использованный), керамические игрушки, тарелки с принцессой Дианой – сорочья коллекция предметов, представляющих две культуры. Брайант смутно припомнил, что, по словам Бенджамина, их семья никогда не была в Индии. Рут Сингх на два-три года старше брата; возможно, она хранила переданные ей по наследству воспоминания о родине с помощью этих репродукций. Она ценила налаженный быт. Так что же нарушило привычный ход вещей? «Смерть, – сказал себе детектив, – пусть не жестокая, но все-таки неестественная».

А снаружи лето неумолимо шло на убыль, и усилившийся ветер пригнал темную флотилию облаков.