Конец времен. Новый взгляд на пророчества майя

Можно смело сказать, что открытие и изучение цивилизации майя явилось самой сложной и в то же время самой ценной страницей в истории археологической науки, превзойти которую по значимости может лишь открытие древнеегипетской цивилизации. И точно так же, как Древний Египет до расшифровки иероглифического письма французским ученым Жаном Франсуа Шампольоном (1790–1832) представлял собой страну порой непостижимой загадки, такой же очень долгое время оставалась и цивилизация майя. Лишь в последние 40 лет система иероглифического письма майя, гораздо более сложная, чем древнеегипетская, наконец поддалась усилиям ученых, и скрывавшиеся в недрах этой письменности секреты стали достоянием науки. Лишь сейчас, когда, согласно старинному календарю майя, близится к концу «эпоха ягуара», ученые смогли прочитать сотни надписей, оставленных этими загадочными людьми и оценить всю тонкость их необычной, ни на что не похожей культуры. То, как оказалось расшифровано иероглифическое письмо майя, достойно отдельного рассказа. Рассказ об этом имеет особое значение, поскольку позволяет правильно оценить то, что было открыто в результате дешифровки иероглифов и то, какое значение это имело для мировой культуры в целом.

Основным источником для изучения письменности майя, по крайней мере на протяжении всего XIX столетия, являлись собранные воедино и опубликованные лордом Эдвардом Кингсборо материалы, объединенные под названием «Мексиканские древности» и составившие в общей сложности 9 томов: Издание подобного гигантского по меркам XIX века научного труда потребовало колоссальных финансовых затрат и в конце концов полностью подорвало материальное положение лорда Кингсборо, в результате чего он оказался в долговой тюрьме и скоропостижно скончался. Однако то, что привело к личной трагедии лорда Кингсборо, оказалось величайшим благом для науки. Изданные им огромные тома, составляющие сегодня одно из главных сокровищ Британского музея, хранятся в настоящее время в Библиотеке отделения этнологии.

В изданных лордом Кингсборо «Мексиканских древностях» нашлось место и тексту «Книги Пополь-Вух», и рукописи епископа Диего де Ланда «Relation de las Cosas de Jucatan» (оба эти произведения стали известны в Европе благодаря Шарлю Этьену Брассеру де Бурбуру), и тексту «Дрезденского кодекса» — самой известной рукописи на языке майя, исполненной на специально выделанной древесной коре.

Благодаря лорду Кингсборо все эти тексты стали доступны тем, кто был готов ломать головы над их расшифровкой, сидя у себя в кабинете. Первым, кто попытался расшифровать письменность майя, оказался эксцентричный джентльмен по имени Константин Сэмуэль Рафинеск. Рафинеск был сыном француза и немки, появившимся на свет в далеком Константинополе. В 1802 году он впервые посетил Америку, в которую впоследствии перебрался на постоянное место жительства. Рафинеск был талантливым натуралистом-самоучкой, сделавшим себе имя благодаря грандиозной работе, в которой он привел подробную и точную классификацию многочисленных растений Северной Америки. Эта работа вышла в свет задолго до того, как Чарльз Дарвин потряс мир своим фундаментальным трудом «Происхождение видов».

Для того чтобы успешно классифицировать растения, требуется внимание к деталям и умение находить общие черты среди всеобщего растительного многообразия. Рафинеск вполне овладел этим умением, и ему захотелось применить его в какой-то иной области. Его вдохновила и поразила работа Шампольона, сумевшего расшифровать древнеегипетскую письменность, и он захотел попытаться сделать то, что на тот момент казалось совершенно невозможным: точно так же найти ключ к иероглифической письменности майя.

Попытавшись сделать это, Рафинеск потерпел фиаско — не в последнюю очередь из-за не слишком большого количества подлинных образцов письменности майя, которые были доступны ему. Однако в ходе этой работы ему удалось сделать важное наблюдение: он установил, что для обозначения цифр майя пользовались комбинацией точек и черточек. Он также выдвинул предположение о том, что язык и письменность майя коренным образом отличались от языка ацтеков. Однако дальше этого Рафинеску продвинуться не удалось, и прошло еще очень много времени, прежде чем кто-то сумел продвинуться в дешифровке письменности майя дальше распознания цифр.

Как мы знаем, и майя, и ацтеки пользовались 260-дневными и 365-дневными календарями, комбинируя их друг с другом для того, чтобы получить временной цикл продолжительностью в 52 года. Сделанное Рафинеском открытие — о том, что майя записывали числа при помощи различных комбинаций точек и черточек, — позволило прочитать целый ряд цифр, высеченных ими на стенах оставшихся от майя древних памятников и в конце концов сделать самое важное открытие из всех: раскрыть систему подсчета времени на протяжении тысячелетий, содержащуюся в недрах древнего календаря майя.

Честь этого открытия также в большой степени принадлежит ученым и исследователям, трудившимся в тиши своих кабинетов. При этом первое важное открытие сделал американец Сайрус Томас, в распоряжении которого были частичные копии текста «Дрезденского кодекса» и рукописи епископа Диего де Ланда «Relation de las Cosas de Jucatan» («Сообщение о делах в Юкатане»). Сайрус Томас установил, что числа майя писались справа налево и сверху вниз, двумя рядами. Томас также обнаружил, что цифровые ряды майя шли от единицы до девятнадцати и заключались в цифре 20. При этом ноль у майя обозначало стилизованное изображение раковины. И если мы считаем по возрастающей десятками, сотнями, тысячами и так далее, то каждое следующее число у майя обычно было больше предыдущего в 20 раз: они считали по возрастающей двадцатками, дальше следовали четыре сотни, восемь тысяч и так далее.

Майя использовали свою систему счисления для торговли и нужд хозяйства. Для целей же подсчета дней и иных вычислений в рамках календаря они несколько видоизменили эту систему. В календаре майя каждый отдельный день назывался «кин» («солнце»). 20 «кин» составляли «уинал» — один месяц. Приблизительный год состоял из 18 «уинал», составлявших в сумме 360 дней, и назывался «тун» («камень»). Двадцать «тун» составляли в сумме временной отрезок, известный под названием «катун» (то есть около 20 лет), а 20 «катун» составляли «бактун» (около 400 лет).

В отношении истинных размеров последующих временных отрезков, превосходящих «бактун», мнения исследователей разделились. Если считать, что каждое следующее число у майя было больше предыдущего в 20 раз, то получается, что «пиктун» состоял из 20 «бактун», а «калабтун» — из 20 «пиктун». Однако если содержащиеся в «Дрезденском кодексе» записи подтверждают это, то высеченные на стенах архитектурных памятников майя надписи, наоборот, этому противоречат. Из надписей на стенах памятников майя следует, что самой распространенной единицей счета для больших временных отрезков у них были тринадцать «бактун» (около 5200 лет), а не двадцать (около 8000 лет). Поскольку выяснение этого факта является ключевым для того, чтобы расшифровать пророчества майя о «конце времени», я еще раз специально вернусь к этому позднее.

Сделанные Сайрусом Томасом открытия в области расшифровки чисел майя были важными, однако этого было недостаточно для того, чтобы понять использовавшуюся майя хронологию, поскольку для этого дополнительно требовалось понять соответствие между календарем майя и обычным календарем, которым пользовалось остальное человечество. Прорыв в этой сфере сделал один не слишком известный в настоящее время исследователь — американец Джозеф Гудман, еще один талантливый самоучка, разбогатевший во время «золотой лихорадки» во второй половине XIX века. Поселившись в городке Фресно в штате Калифорния и располагая всеми необходимыми средствами и временем, Гудман занялся своим давнишним увлечением — исследованием истории майя. Благодаря новейшим материалам, которыми его снабжал Альфред Модели — старый друг Гудмана, последний сумел сделать три важных открытия. Первым открытием было то, что календарь майя начинался с даты, которая в 52-летнем временном цикле обозначалась как «4 ахау 8 кумку».

На первый взгляд выбор этой даты в качестве стартовой выглядит несколько странным, ведь месяц «кумку» — это предпоследний месяц в году, а девятый день месяца «кумку», соответственно, даже не последний в этом месяце. Название дня «ахау», что в переводе означает «повелитель», представляется в принципе правильным для того, чтобы именно с такого дня начинать отсчет времени, однако непонятно, почему это должен быть четвертый день «ахау».

Эти вопросы занимали специалистов в области цивилизации майя с того самого момента, когда Джозеф Гудман сделал свое открытие. Однако никто не пытался оспаривать при этом, что он тем не менее правильно вычислил начальный день календаря майя — «4 ахау 8 кумку».

Вторым открытием Гудмана было то, что порой вместо того, чтобы обозначать цифры комбинациями точек и черточек, майя использовали специальные символические изображения. Некоторые из них являлись изображениями богов, ассоциировавшихся с теми или иными конкретными числами. Правда, связь других изображений с теми или иными цифрами до сих пор представляется загадкой.

Третье же открытие Гудмана оказалось самым важным. Анализируя рукопись епископа Диего де Ланда «Relacion de las Cosas de Jucatan» («Сообщение о делах в Юкатане»), он установил, что первый день «длинного временного цикла» майя, то есть день, являющийся нулевым «бактуном», «катуном», «туном», «уиналом» и «кином», относится к 3114 году до н. э. Впоследствии британский археолог Дж. Эрик Томпсон еще более точно вычислил эту дату, установив, что она приходится на период между 11 и 13 августа 3114 года до н. э. При этом существует множество взглядов на то, какая из трех дат — 11,12 или 13 августа 3114 года до н. э. является наиболее «правильной», однако никто не оспаривает, что ею должна в любом случае быть одна из этих трех дат. Благодаря этому открытию стало возможным устанавливать практически полностью точное соответствие между календарем древних майя и общепринятым календарем, которым пользуется человечество. В силу этого стала возможной точная расшифровка приведенных в источниках майя временных дат.

Благодаря этому также возможно устанавливать с помощью оснащенных специальными программами компьютеров точное расположение объектов и светил на звездном небе применительно к тем или иным датам. Как мы увидим далее, это позволило мне сделать ряд интересных открытий.

РАСШИФРОВКА ИЕЮГЛИФИЧЕСКИХ ТЕКСТОВ

К 1920 году была полностью сформулирована теория, на основе которой стало возможным точно вычислять те или иные даты, указанные согласно древнему календарю майя. Многолетняя работа по поиску и сбору древних надписей, обозначающих различные даты в истории майя, начатая Джоном Стефенсом и Фредериком Кейтервудом, была доведена до своего завершения благодаря энергии Сильвануса Грисвольда Морли, который, действуя в рамках возглавлявшейся им программы археологических исследований Института Карнеги, провел десятки лет в джунглях Гватемалы, тщательно исследуя развалины старинных поселений и городов майя в поисках поистине бесценного сокровища — древних надписей. Все найденные им самим и другими участниками его экспедиции надписи тщательно фотографировались или перерисовывались. Таким образом была создана обширная коллекция дотоле не известных материалов. Дж. Эрик Томпсон, работавший под руководством и под эгидой Морли, развил идеи Гудмана, составив точную и соответствующую датам григорианского календаря хронологию истории майя. К сожалению, при этом сам Томпсон стал жертвой психологии, характерной для представителей Британской империи в тот период, рассматривавших коренных жителей колониальных стран как «примитивных» и стоявших на значительно более низкой ступени развития, чем народы «цивилизованной» Европы. В своей книге «Взлет и падение цивилизации майя» Томпсон писал:

«Я считаю, что у майя не было письменности, основанной на использовании буквенного алфавита или слоговой системы письма, поскольку большинство слов языка майя — исключительно односложные слова. При этом очевидно, что у майя была широко распространена простейшая фонетическая форма письменности, которая представляла собой усовершенствованную разновидность «ребусного письма», при которой картинка-иероглиф, обозначающая какое-то слово или понятие, становится настолько абстрактной, что уже практически не соотносится визуально с тем словом или понятием, от которого она «произошла». Примером «ребусного письма» является значок, который майя использовали для изображения понятия «счет». На юка-текском диалекте языка майя глагол «считать» звучит как «шок». Однако «шок» — это также и имя мифической рыбы, обитающей на небесах и служившей объектом религиозного поклонения. Поскольку майя испытывали затруднение с передачей такого абстрактного понятия, как «счет», при помощи особых иероглифов, то они прибегли к способу «ребусного письма» и передали это понятие, сделав изображение головы рыбы «шок» иероглифом, обозначавшим «счет»^{13}.

Однако эти рассуждения выражали не более чем привычный, стереотипный образ мышления их автора, который к 1950 году уже являлся анахронизмом. В результате работа по дешифровке иероглифов майя так, по сути, и не продвинулась ни на шаг дальше того, что выяснил еще испанский священник отец Ордоньес, открывший руины Паленке в 1773 году. Для того чтобы разгадать тайну иероглифической письменности майя, требовались другие умы, иные подходы. Эти умы должны были быть свободны от сформировавшихся за десятилетия стереотипов и привычных, шаблонных форм мышления, воцарившихся среди исследователей цивилизации майя.

Как вскоре выяснилось, такой ум действительно нашелся вдали от традиционных центров изучения истории и культуры майя в Великобритании, США, Франции и Германии — он отыскался в далеком Советском Союзе.

Честь стать главной движущей силой в открытии секрета письменности майя выпала на долю советского ученого Юрия Кнорозова. Ученые, принадлежащие к поколению Дж. Эрика Томпсона, меньше всего на свете могли ожидать этого. Ведь рожденный в 1922 году в Харькове Кнорозов никогда не относился к ведущим специалистам в области истории майя и физически находился за тысячи миль от тех мест, где майя создавали памятники своей письменности. Однако судьбе было угодно распорядиться, что именно Кнорозов должен был обнаружить ключ от дотоле остававшейся совершеннейшей загадкой письменности майя. Известный американский экстрасенс и предсказатель Эдгар Кейси, пророчествовавший во сне, скорее всего, сделал бы характерный для него вывод о том, что в своей «прошлой жизни» Кнорозов должен был быть жрецом майя.

Первоначальный шаг к своему величайшему открытию Кнорозов сделал в 1945 году в Берлине, поверженной столице нацистской Германии. В Берлине Кнорозов оказался как солдат победоносной Советской армии. В момент окончания ожесточенных боев за город Кнорозов находился в районе Германской национальной библиотеки, которая горела из-за попадания в нее артиллерийских снарядов и зажигательных бомб. Желая взять какой-нибудь трофей на память об окончании войны, Кнорозов кинулся в пламя, пожиравшее сокровища библиотеки, и выхватил оттуда какую-то книгу. Этой книгой оказалось факсимильное издание Дрезденского, Парижского и Мадридского кодексов с образцами письменности майя, изданное Виллакорта в 1933 году. На этом история могла бы, собственно, и закончиться, однако в данном случае сама судьба благоприятствовала идее расшифровки письменности майя: Юрий Кнорозов был не обычным солдатом, волею рока оказавшимся в Берлине, но гением, обладавшим к тому же поразительной склонностью к точным наукам. После войны Кнорозов окончил МГУ, изучив историю Древнего Египта, китайский и арабский языки и хинди. Возможно, в тот момент сам он и не представлял, как знание всех этих языков важно для него, но будущее блестяще подтвердило, что знание нескольких этих языков и, соответственно, способность к их сравнительному анализу оказалось важнейшим преимуществом Кнорозова, способствовавшим тому, что он смог успешно приступить с расшифровке письменности майя. Скорее всего, в то время Кнорозов даже не предполагал, чем именно он действительно прославится, и не видел перста судьбы в том, что он сумел вытащить из горящей Германской национальной библиотеки именно издание сборников древних текстов майя, а не какую-нибудь другую, возможно, более дорогую книгу.

Впоследствии, по мере того, как в Кнорозове пробудился интерес к изучению этнографии древних народов и, в частности, майя, в его распоряжении оказалась также копия рукописи епископа Диего де Ланда «Сообщение о делах в Юкатане». Она явилась прекрасным дополнением к уже имевшимся у него образцам письменности майя, собранным в составе Дрезденского, Парижского и Мадридского кодексов. Книга Диего де Ланда оказалась необычайно интересной для Кнорозова как для этнолога, поскольку в ней содержались любопытнейшие детали, касавшиеся обычаев, костюмов, календаря и религиозных воззрений и церемоний майя в период до покорения территории Мексики испанцами. Однако рукопись Диего де Ланда, являвшаяся одной из жемчужин, открытых в свое время Брассером де Бурбуром, содержала в себе не только чисто этнографические сведения, но и то, что стало своего рода «Розеттским камнем» для исследователей древней письменности майя.

Значение рукописи Диего де Ланда действительно трудно переоценить. Мало кто возьмется спорить с тем, что она является важнейшим источником сведений о религиозных воззрениях и обрядах майя. Именно на основе этого источника была установлена «нулевая точка отсчета» «календаря длинного счета» майя — 12 августа 3114 года до н. э., плюс или минус один день[18].

В то же время то место в рукописи Диего де Ланда, где он повествует об «алфавите» майя и рассказывает о системе их письменности, приводя конкретные примеры, представляется, на поверхностный взгляд, несколько противоречивым. Диего де Ланда пишет:

«Майя обладали умением читать и писать буквами и знаками, которыми они писали, и фигурами, которые объясняли письмена. Они писали свои книги на большом листе, согнутом складками, который сжимали между двумя дощечками, сделанными очень красиво. Они писали с одной и с другой стороны столбцами, следуя порядку складок; эту бумагу они делали из корней одного дерева и покрывали ее белым лаком, на котором можно хорошо писать.

Оказалось, что они не употребляют шесть наших букв, а именно: D, F, G, Q, R, S, в которых не было никакой надобности. Но они принуждены были удваивать и добавлять другие, чтобы различать разные значения некоторых слов, ибо па означает «открывать», а ппа (сильно сжимая губы) означает «разбивать»; тан — «известь» или «пепел», а тан, произносимое с силой между языком и верхними зубами, означает «слово» или «говорить», и так же в других словах.

Эти люди употребляли также определенные знаки или буквы, которыми они записывали в своих книгах свои древние дела и свои науки. По ним, по фигурам и некоторым знакам в фигурах они узнавали свои дела, сообщали их и обучали. Мы нашли у них большое количество книг этими буквами и, так как в них не было ничего, в чем не имелось бы суеверия и лжи демона, мы их все сожгли; это их удивительно огорчило и причинило им страдание.

Из букв майя мы приводим здесь только те, что обозначают звуки «а», «b» и «с», поскольку их громоздкость и сложность написания не позволяют воспроизвести здесь остальные буквы. К тому же майя для создания своих надписей зачастую используют в основном одну букву, только лишь прибавляя к ней другие слоги. Так, например, «ле» означает «лассо» и «охотиться с помощью лассо». Это слово майя писали при помощи трех букв, как показано на рисунке:

Слово «ха» означает «вода». Поскольку звук буквы «aitch» состоит из звуков «а», «b», то это слов пишется так, как показано на рисунке:

Майя также пишут при помощи слогов. Фраза «Ма ин кати» означает «я не желаю». Слогами это пишется так, как показано на рисунке:

Ниже приводится «алфавит» майя:　

У майя имеются и другие иероглифические знаки, которые они используют не для письма, а для обозначения других понятий и предметов. Однако молодые индейцы, те, кто обучился испанской письменности, больше не пишут древними буквами»^{14}.

Те данные, которые приводит Диего де Ланда, на самом деле не содержат в себе никаких противоречий и, при правильном прочтении и понимании, дают ключ к расшифровке древних текстов майя. Кнорозов, обладавший исключительно широкими познаниями в области самых различных лингвистических и языковых систем, сразу распознал, что тот «алфавит» майя, о котором писал де Ланда, являлся не сочетанием гласных и согласных букв, подобно алфавитам, разработанным на основе латиницы или кириллицы, а именно системой слогового письма. Кнорозов предположил, что большинство иероглифов майя являлись обозначениями именно слогов. В результате, вместо того, чтобы иметь одну отдельную согласную букву «л», они имели иероглифы, каждый из которых обозначал согласный звук «л» вместе с соответствующим гласным — иероглифы для слогов «ла», «ле», «ли», «ло» и «лу». При этом они также имели особые иероглифы, обозначавшие только гласные звуки, но в большинстве случаев им совсем не приходилось прибегать к ним, поскольку все гласные звуки и так выражались в соответствующих иероглифах, передающих слоги с этими гласными звуками.

Из-за этого вместо характерной для нас манеры письма, при которой согласные звуки чередуются по мере необходимости с гласными, они писали исключительно при помощи слогов. Слово «поп», означающее «циновка», они писали не по системе согласная — гласная — согласная, то есть «п-о-п», но при помощи двух слогов «по». В результате получалось «по-по». При этом последняя, «ненужная» гласная «о» не читалась. При этом, чтобы достичь окончательной ясности, они зачастую использовали также и пиктограммы. Особенно широко это было распространено, когда майя требовалось передать имена богов. Они также порой применяли «ребусную систему письма», как совершенно правильно предположил Дж. Эрик Томпсон. Формулируя свою теорию в окончательном виде, Кнорозов писал, что письмо майя состоит из трех видов знаков: идеограмм (т. е. знаков, обозначающих целые понятия), фонетических (слоговых) знаков и так называемых детерминативов — непроизносимых знаков, которые используются только для более точной характеристики предыдущих знаков. Такой же принцип существует, кстати, и в египетском иероглифическом письме. В результате, как полагал советский ученый, было вполне возможно, применяя уже используемые лингвистические принципы, расшифровать письменность майя.

Работа по расшифровке письменности древних цивилизаций подарила пример удивительно синхронных действий ученых разных стран: в том же 1952 году, когда Юрий Кнорозов опубликовал свою первую работу, посвященную проблеме системы письма древних майя, Майкл Вентрис, столь же талантливый британский исследователь, впервые выступил по радио, объявив в эфире «Би-Би-Си» о своей работе над расшифровкой загадочного «линейного письма В», образцы которого были обнаружены на острове Крит. В следующем, 1953 году Вентрис обнародовал свое открытие о том, что «линейное письмо В» представляет собой не что иное, как письменность на основе архаичной древней формы греческого языка, основывающуюся на слоговой системе написания слов. Получалось, что хотя внешне знаки «линейного письма В» совершенно отличались от иероглифов майя, принцип работы обеих письменностей практически совпадал.

У древних существовали веские основания в пользу выбора слоговой системы письменности. Несмотря на то что алфавит такой системы письменности является более громоздким и сложным, чем привычный нам латинский алфавит, состоящий всего из 26 знаков, и писцу приходится запоминать гораздо больше символов и значков и оперировать ими при составлении текстов, слоговая система письма дает экономию в объеме написанного: тот же текст можно написать при помощи меньшего количества знаков.

Когда Юрий Кнорозов начал публиковать результаты своих исследований, то он поначалу встретил жесткую оппозицию в лице ученых, придерживавшихся традиционной точки зрения на письменность майя. Особенно остро нападал на него Томпсон. Такая реакция западных исследователей частично объяснялась политическими антипатиями к представителю советской лингвистической школы, которую считали проникнутой коммунистическим духом. По существу же причины недовольства маститых западных ученых коренились в том, что публикация результатов работ Кнорозова порождала в них страх перед их собственным будущим. Если бы вдруг выяснилось, что он прав, то это перевернуло бы многие укоренившиеся представления об истории и культуре майя, являвшиеся результатом их многолетней работы, и превратило бы, к примеру, большую часть того, чего добился в науке за 30 лет Дж. Эрик Томпсон, в кучу никому не нужного хлама.

Оппозиция и недоверие, подобные тем, с какими столкнулся в начале своего пути Кнорозов, являются, к сожалению, привычной реакцией придерживающихся традиционных воззрений археологов на любые новые идеи и мнения — особенно если они проистекают от тех, кого они в большей или меньшей степени считают «любителями». Однако такой подход является крайне недальновидным и не приносит, в конце концов, ничего, кроме самого горького разочарования, поскольку новые идеи и теории, если они действительно являются обоснованными и подтверждаются практикой и фактическими материалами, обязательно пробивают себе дорогу и вытесняют любые старые воззрения. В этом заключена сама природа научного прогресса, и это есть то, что позволяет развиваться любой науке, — даже если эта наука является археологией, а объектом ее изучения — предметы и явления, относящиеся к седой древности.

Несмотря на то что сам Дж. Эрик Томпсон и ряд других ученых, принадлежащих к тому же поколению, что и он, с порога отвергли выводы Юрия Кнорозова как чепуху, другие, обладавшие более независимым мышлением исследователи оказались более склонны воспринять его идеи. Как только работы Кнорозова были переведены на иностранные языки и оказались напечатаны на Западе, немедленно появились те, кто стал симпатизировать им. Поначалу мысль о ценности идей Кнорозова выдвигали исключительно робко и с большими оговорками, ибо практически все археологи, занимавшиеся исследованиями истории майя, чересчур хорошо представляли влияние самого Томпсона и тех, кто составлял ядро его «школы», и прекрасно понимали, что если они посмеют перейти незримую грань, то это будет иметь катастрофические последствия для их карьеры и возможности продолжать исследования. И тем не менее идеи Кнорозова нашли своих последователей и потихоньку начали укореняться в среде ученых, бившихся над расшифровкой письменности майя.

Одной из первых идеи Кнорозова восприняла жившая на Западе исследовательница русского происхождения Татьяна Проскурякова. Как и Томпсон, она также работала под эгидой Института Карнеги. Возможно, из чувства лояльности к своему непосредственному авторитетному коллеге она так и не решилась открыто высказывать свою поддержку идей Кнорозова вплоть до отставки Томпсона по возрасту, случившейся в конце 1950-х годов. Однако сама Проскурякова сразу после знакомства с идеями Кнорозова соответствующим образом скорректировала направление своих научных исследований, следуя этим идеям на практике, и в результате сумела сделать важное открытие, изучая вертикально стоящие стелы в городе Копан, древнем центре майя.

В то время господствовало мнение, что на этих стелах изображены священнослужители майя. Татьяна Проскурякова сумела доказать, что в действительности на этих стелах изображены правители майя, причем эти изображения последовательно представляют их на различных стадиях жизни: при рождении, в момент совершеннолетия, в период, когда их коронуют на царство, и в момент смерти. Соответственно, исходя из этого, следовало заниматься и расшифровкой высеченных на стелах имен и дат.

Важность этого открытия Проскуряковой заключалось в том, что оно подтверждало предположение, выдвинутое Джоном Стефенсом и Фредериком Кейтервудом при посещении Копана за век до этого. Тогда эти европейские исследователи выдвинули теорию о том, что высеченные на стелах надписи, похожие на орнамент, вовсе не являются таковыми.

Это и не орнамент, и не нечто, имеющее отношение исключительно к религиозным обрядам, — это записи, в которых заключены имена и история тех, кто руководил строительством Копана В середине XX столетия Проскурякова фактически подтвердила, что все так и было на самом деле.

Постепенно ученые стали осознавать, что, комбинируя вместе открытия, сделанные Кнорозовым и Проскуряковой, можно будет читать надписи, сделанные на памятниках майя и тем самым восстанавливать знания об утраченных фрагментах их истории.

Однако даже эта воодушевляющая мысль оказалась лишь началом череды важнейших открытий, которые привели к тому, что с начала 1950-х годов открылась, быть может, самая интересная страница в истории исследований древней цивилизации майя. В 1952 году, практически одновременно с появлением первого опубликованного труда Кнорозова, мексиканский археолог Альберто Рус сделал важнейшее открытие, работая в Пирамиде Надписей в Паленке, — той самой, что так потрясла в свое время Стефенса и Кейтервуда.

Рассматривая каменные плиты, которыми был вымощен пол храма, Альберто Рус заметил, что одна из плит отличается от всех остальных. Отличие состояло в том, что в этой плите был просверлен двойной ряд отверстий. При этом каждое из отверстий было заткнуто пробкой. Рус предположил, что под этой плитой может скрываться нечто важное или необычное, и приподнял ее. Это привело к поразительному результату: под плитой оказалась лестница.

Потребовалось четыре сезона кропотливой работы, чтобы постепенно очистить лестницу от мусора, одновременно просеивая его на предмет археологических находок и фрагментов предметов. Когда эта работа была поделана, то выяснилось, что под полом Пирамиды Надписей находится специальное погребальное помещение, в котором покоятся скелеты шести мужчин — вероятно, молодых индейцев, специально принесенных в жертву. Само по себе это уже было уникальным открытием, однако еще более впечатляющее открытие еще только ждало Руса: исследуя стену этого погребального помещения, пол которого, как установил Рус, находился ниже уровня фундамента всей пирамиды, мексиканский археолог обнаружил нечто, похожее на дверь треугольной формы.

После того как Рус открыл эту дверь, он обнаружил за ней второе, секретное, погребальное помещение. Имея размеры 9 x 7 футов, оно являлось довольно обширным. На стенах этого помещения были высечены девять фигур. Все они были облачены в церемониальные одежды. На полу помещения лежал целый ряд предметов, представлявших огромный интерес для археолога; этот интерес был подкреплен тем, что все эти предметы лежали в точно таком же положении, в каком их когда-то оставили, совершенно непотревоженными. Среди этих предметов были две статуи из яшмы и две изумительно вылепленные головы молодых мужчин. Впрочем, как бы ни были важны все эти открытия, они бледнели перед главной находкой: огромным каменным саркофагом.

Это был самый большой саркофаг, который когда-либо находили в Центральной Америке. Внутри него ученые об-

[ПРОПУЩЕНА СТРАНИЦА]

изучения состояния костей и зубов погребенного в пирамиде представителя древней культуры майя, Альберто Рус пришел к выводу, что в момент смерти мужчине было около 40 лет. Однако самой личности этого человека суждено было еще долгое время оставаться загадкой, на которую не находилось ответа. Пока же Альберто Рус предложил именовать его — исходя из надписи на каменной крышке саркофага, — «8 ахау».

Поскольку природа не терпит пустоты, и публика жаждала более подробных объяснений, это практически немедленно дало повод для возникновения самых замысловатых теорий. Наиболее известная из них была обнародована в 1967 году швейцарским автором Эрихом фон Дэникеном. Он изложил ее в своей книге «Колесницы богов». Это была первая из целой серии написанных им книг, которой так и суждено было остаться самой известной среди них.

В книге «Колесницы богов» фон Дэникен выдвинул предположение о том, что в былые времена землю посещали инопланетные пришельцы, и они-то и стали теми, кого древние называл своими «богами». При этом фон Дэникен приводил рисунки на крышке саркофага из Паленке в качестве одного из примеров, подтверждающих его теорию: он заявлял, что эти рисунки представляют собой не что иное, как изображение космонавта, держащегося за штурвал и рычаги управления своего космического корабля.

Несмотря на то что книга «Колесницы богов» была встречена научным сообществом с заметным скептицизмом, широкая публика восприняла ее содержание на ура, тем более, что в ту пору, после покорения человечеством космического пространства и высадки астронавтов на Луну, идея о том, что нашу планету могли посещать инопланетяне, оказалась весьма популярной и востребованной. Книга фон Дэникена — в отличие от публикаций солидных ученых в специализированных научных журналах — получила практически безграничную всемирную аудиторию.

До этих пор широкая публика ничего не слышала о крышке саркофага из Паленке и вообще мало что знала о древних майя. Интерес к результатам исследований археологов был весьма невелик. И, что бы ни говорили об Эрихе фон Дэникене — а в последующие годы о нем было сказано немало слов, в том числе весьма нелицеприятных и обидных, — невозможно отрицать, что его книга «Колесницы богов» все это изменила. Неожиданно все древние развалины, относящиеся к цивилизации майя, и особенно развалины Паленке, стали одними из самых популярных мест для всеобщего посещения. Люди было недостаточно выслушать или прочитать основанные на данных науки опровержения теорий фон Дэникена — им хотелось самим пройти по его пути, по его маршрутам и сделать свои собственные выводы о том, насколько обоснованна его мысль о «богах», прилетевших на Землю из космического пространства.

В 1973 году, через 20 лет после того как была опубликована первая работа Юрия Кнорозова, положившая начало новому витку исследований в области цивилизации майя, в Паленке собралась большая международная конференция научных специалистов, которой было суждено навсегда изменить направление научных изысканий в области истории и культуры майя. Сама эта конференция вошла в историю под названием «Круглый стол Паленке». Под эгидой этой конференции в Паленке собрались художники, этнографы, археологи и историки — молодые и старые, любители и профессионалы. Объединял их неподдельный энтузиазм и горячее желание добиться подлинного прогресса в исследовании цивилизации майя. Для этого, считали они, нужно попытаться разрушить традиционные стереотипы и барьеры, мешавшие ученым двигаться новыми, не изведанными доселе путями. В частности же, все эти люди желали выяснить, работает или нет предложенная Юрием Кнорозовым методика расшифровки древних текстов майя, и, если она действительно работает, то можно ли с ее помощью расшифровать бесчисленное количество имеющихся в наличии текстов на языке майя — например, надписи, покрывающие знаменитую Пирамиду Надписей в Паленке.

Несмотря на то что все эти люди были специалистами в совершенно различных видах и сферах деятельности и ставили перед собой неодинаковые цели, и вообще впервые увидели друг друга, встретившись вместе в Паленке, конференция «Круглый стол Паленке» стала поистине судьбоносной. Казалось, что людей, собравшихся вместе в Паленке, действительно послали на Землю со вполне определенной целью — раскрыть наконец древние тайны майя. Эффект и воздействие этой конференции в Паленке и последующих заседаний в рамках ставшего традиционным форума «Круглого стола» был настолько велик, что соблазнительно предположить, что все участвовавшие в этих заседаниях люди были не кем иными, как воскрешенными древними майя, которые в своих прошлых жизнях являлись писцами в Паленке. Кто знает, может быть, они создавали вместе те самые тексты, которые сейчас пытались расшифровать? Интересно, что сказал бы по этому поводу знаменитый американский предсказатель Эдгар Кейси…

Одним из участников конференции «Круглого стола» была молодая художница Линда Шиле. Она работала младшим преподавателем университета города Мобайл в штате Алабама. Линда Шиле впервые посетила Паленке в 1970 году и с первого взгляда влюбилась в эти древние развалины. Другим участником конференции являлся австралиец Питер Мэттьюз, студент университета Калгари. Университетским наставником Питера Мэттьюза являлся Дэвид Келли, очень талантливый ученый, который, к вящему раздражению Дж. Эрика Томпсона, принадлежал к школе «диффузионистов», и к тому же развивал идеи, впервые высказанные Юрием Кнорозовым. Питер Мэттьюз, которого отсутствовавший на конференции в Паленке Дэвид Келли очень хорошо подготовил для участия в ней, прибыл туда, вооруженный энциклопедическими познаниями в области иероглифов майя и имея при себе записную книжку, в которой содержались все написанные иероглифами даты, обнаруженные на стенах сооружений в Паленке.

Встреча Питера Мэттьюза с Линдой Шиле явилась тем событием, которое, пожалуй, оказало самое благотворное воздействие на исследования истории и культуры майя за все время, когда они проводились. Мэттьюз и Шиле стали работать вместе, поставив задачу выяснить истории царской династии, правившей в Паленке. Результатом их работы стало создание первого в истории генеалогического древа правителей Паленке. Используя предложенную Юрием Кнорозовым и дополненную другими учеными методику, они установили, что правителя, погребенного в саркофаге под полом Пирамиды Надписей в Паленке, звали не «8 ахау», как полагал обнаруживший его там мексиканский археолог Альберто Рус, а Пакал. Имя «Пакал» означало «гцит» на языке майя. Официальным титулом Пакала было «макина», то есть «великий солнечный повелитель».

Дальнейшие исследования выявили, что у Пакала был сын по имени Кан-Балан (то есть «змей-ягуар»). У Пакала также имелась мать, которую звали Сак-Кук (то есть «белый кетцаль»), Сак-Кук была дочерью другого правителя, которого также звали Пакал. Это Пакала ученые стали называть Пакал I, его же внуку присвоили имя Пакал II, или Пакал Великий.

К сожалению, результаты всей этой работы породили конфронтацию между проделавшими ее молодыми учеными и традиционным археологическим истеблишментом, возглавлявшимся в первую очередь Альберто Русом. Рус, который к тому времени являлся главой мексиканского государственного учреждения под названием «IN.A.H.», ведавшего вопросами охраны древних памятников истории и культуры и одновременно выдававшего разрешения на проведение археологических раскопок, негодовал, что обнаруженного им в саркофаге под полом Пирамиды Надписей в Паленке правителя майя, которого он по-прежнему называл «8 ахау», какие-то молодые ученые «переименовали» в какого-то Пакала. Рус сделал все, чтобы подорвать доверие научного сообщества к результатам исследований этих молодых ученых.

Видный британский археолог Дж. Эрик Томпсон скончался в 1975 году. Альберто Рус ушел из жизни в 1979 году. После них больше не осталось относящихся к «прошлой эпохе» крупных ученых, которые своим авторитетом могли бы противодействовать нараставшей волне нового мышления, которая начинала все больше и больше доминировать в процессе исследования цивилизации майя. В результате в течение каких-то нескольких лет на авансцену научных исследований выдвинулись лингвисты, резонанс от открытий которых значительно превзошел то, чего могли добиться работавшие «в поле» археологи, занимавшиеся непосредственными раскопками. Способность читать и переводить древние тексты, написанные иероглифическим письмом майя, оказалась самым важным и самым главным достоинством ученого.

В 1990 году Линда Шиле в соавторстве с археологом Дэвидом Фрейделем опубликовала книгу «Лес королей». Эта книга вызвала заметную публичную дискуссию, поскольку, хотя идеи Шиле были довольно неплохо известны узкому кругу профессиональных исследователей цивилизации майя, широкая общественность до выхода в свет этой книги не была знакома с ними.

Когда, продолжая свое путешествие по Мексике, я завернул в Паленке, у меня перед глазами стояла именно эта книга — «Лес королей».