Консервативный вызов русской культуры - Русский лик

В. Б. Вы любите страстные характеры, сильные натуры. Мужественных героев и героинь. В жизни есть такие лидеры, такие политики, руководители, которые вас притягивают своими действиями?

Т. Д. Володенька, здесь особая вещь. Я сейчас доросла до такого состояния, что мне жалко всех. Я раньше не понимала, когда мне мама говорила: "жалко всех", я отвечала ей: "Вон какая гадина, какой злодей. Сколько людей погубил, тебе и его жалко?" - "Все-е-ех... - она говорила протяжно, - все-е-ех жалко..." Не сочти это за какую-то всеядность, но у меня сегодня какое-то странное отношение ко всем. Мне всех сегодня безумно жалко. Если бы что-то было в моих силах, как-то помочь, сказать всем и каждому: "ты хороший, поверь, что ты хороший...", - я бы так и сделала. Сейчас мы живем как в плохо организованном театре, где нет такого режиссера, как Георгий Александрович Товстоногов. Существует брожение умов и темпераментов. Это распространяется на всю верхушку, на всех руководителей. Все живут под знаком растерянности и раздробленности. В театре, как вы знаете, есть такое сценическое понятие - "сквозное действие". Так вот, "сквозное действие" всех нынешних политиков - доказать, что только его точка зрения правомочна. Уверенность, что только он прав. Но сегодня та или иная правота не нужна тем, кто живет внизу. Нужна не правота, а помощь обездоленным. Это наша общая вина, вина всех, и меня тоже. Я отвечаю за всех, я виновна, я каюсь...

В. Б. Но почему-то каются у нас те, кто и без того делает добрые дела, а те, кто столь много нагрешил, не торопятся каяться. Наоборот, стремятся усугубить наши болезни. Всеобщий любимец наших интеллигентов, демократичнейший Вацлав Гавел так откровенно и заявил: "Лучше больная Россия...". Это же сатанизм! Что, нам и таких жалеть?

Т. Д. Это очень циничная точка зрения человека греховного. Тем более странно, что сам Гавел тяжело болен. И так не боится Господа Бога, радуется болезням других. Ведь Господь за такое и покарать может! Нельзя так мыслить. Нельзя желать зла. Тем более - нашему народу, который никогда не жил за счет других народов, который всегда был послушен. И это послушание сейчас используется во вред нашему народу. И еще, возвращаясь к вашему вопросу о лидерах. Мне их тоже прежде всего жалко, близких мне политиков. Начинают они что-то хорошее, а обязательно кто-то найдется и скажет, что это не имеет смысла. Состояние нынешней болезненной растерянности может перерасти в состояние болезненной агрессивности. Это то, чего мне бы не хотелось для своего народа.

Как ни странно, но лучше нам еще всем потерпеть и обрести ясную цель, чем кинуться во вражду и междоусобицу. Но это, Володя, лично моя точка зрения.

Но я не забываю о том, что изгонял-то Иисус из храма торговцев силой. А что касается моей веры в нашу победу, то я в победе уверена. То замечательное, что лежит в основе русской души, никуда не денешь. Вот и наша доброта и жалость - тоже незыблемы. Я помню, после войны немцы расчищали у нас в Ленинграде развалины, так женщины приходили и делились с ними хлебом. И мать моя тоже. Она же инвалидом стала из-за них, а все равно жалела и посылала меня с хлебом. Мне в первый раз очень не хотелось идти. Я помнила войну очень хорошо, помнила, как мы прятались от бомбежек, боялись за отца. Я подошла к одному немцу - и у того на глазах навернулись слезы. Он взял этот кусок хлеба. Потом я уже охотно носила им этот хлеб. Тогда я и поняла это мамино "жалко всех". Она же претерпела от немцев больше, чем я. Была изуродована войной. Попробуйте на простой ножной машине всю войну шить солдатские шинели. Все женщины, их шившие, были изуродованы. И терпели. И всех жалели...

В. Б. Я понимаю вашу нынешнюю христианскую жалость. Ваше покаяние за всех. Это по-русски. И ваша боль за все происходящее в стране и в театре. И прощение врагов. Но вы же сами писали в книге "Дневник актрисы" о наших правителях: "Азарт, с которым рвут на части нашу кроткую и безответную Родину, не имеет аналогов в истории человечества. Сыновья раздирают тело своей матери. Чудовища в пророческом "сне Татьяны" у Пушкина - явили свои, скрывавшиеся доныне, уродства - и хохочут, глядя на лик Богородицы... Сатана завел шарманку - и пляшет, и беснуется "будущее" России... Нужен глас Божий, с призывом: "Восстань, пророк, и виждь, и внемли!" Сегодня нужен восставший поэт, а не конформистский. Последних сегодня достаточно. Они вылизывают на презентациях тарелки тех, кто им платит..." Так вы же и есть "восставший поэт". Это разве не ваш призыв к восстанию?

Т. Д. То, что происходит сейчас - это наказание. Наказание за грехи, которые мы совершили, вольно или невольно. Каждый из нас совершил этот грех. Но вот сейчас кучка людей грабит страну. Мы не можем смотреть безучастно. Пускай грабят, а мы не будем сопротивляться? Это было бы нашим новым преступлением, новым грехом. Сейчас в России идет самая прямая борьба зла и добра. И если каждый из нас не будет противостоять этому злу лично, то зло победит. Дай Бог, не будет военных действий. Но противостоять дьяволу необходимо, необходимо осознать эту борьбу и свое непосредственное активное участие в ней.

В. Б. Какова роль русского театра в этой борьбе добра и зла? Какова роль конкретно вашего театра?

Т. Д. Актер может корректировать справедливость этой борьбы. Театр может приближаться в направлении Церкви. Если уж выходить на сцену, то в таких спектаклях, в таких ролях, которые противостоят злу и утверждают добро. Добро и зло существуют в каждом актере. И я чувствую, что во мне существуют два начала: доброе и злое. Какому дать волю? Не всегда легко победить зло в себе.

Можно пойти за тем, что доступно, что легко, что тебе приятно. В какой мере тебе приятна распущенность? И пойти по этому пути... И в конце концов в тебе не останется ничего человеческого. Ты станешь пустым ничтожеством. Ты потеряешь душу. А без души выходить на сцену - преступно.

В. Б. Зачем великий режиссер и актер Станиславский сто лет назад создавал Художественный театр? Почему мечтал о его "общедоступности", то есть народности? И что сегодня из МХАТа хотят создать нынешние эстеты? Дело даже не в том, каковы успехи и одного и другого МХАТа. Сегодня могут быть одни, завтра совсем другие. Как вы сами сказали, успехи актеров всегда временны, каждый день нужно завоевывать зрителя. Дело в том, что и в момент удач, и в момент кризиса театр по Станиславскому должен быть "общедоступен", должен быть со своим зрителем, со своим народом. И сто лет назад были сильны силы зла, и тогда Художественный театр боролся за человека. Вы чувствуете, что задача МХАТ нисколько не изменилась за сто лет, если только вы сами не уйдете на узкую тропку элитарного избранного театра для толстосумов?

Т. Д. Конечно, сегодня другая ситуация. В 1898 году сознательно создавался очень требовательным человеком Константином Сергеевичем Станиславским новый театр. В Москве тогда существовал великий Малый театр с великими русскими актерами, с великим драматургом Александром Островским. В Петербурге царила Александринка. Для того, чтобы новый театр стал знаменем времени, понадобилось точное определение Немировичем загадки драматургии Чехова. Он и сам был неплохой драматург, поэтому ему удалось разгадать драматургию Чехова - и это стало основой нового театра. На этой основе уже разрабатывалась система Станиславского. Чеховская "Чайка" и стала душой Художественного театра. Душа как определяющая действие спектакля. Все великие театры имеют крепкий фундамент драматургии. Художественный театр родился как театр сначала Чехова, потом Горького, потом Булгакова. У Малого театра был свой Островский. Сегодня для нового взлета театра нет своей драматургии. Театр может оказаться первой ласточкой возрождения России. Но возрождение театра начнется с рождения новой драматургии. Сначала появится великий драматург, а затем появится режиссер, способный разгадать в театре на сцене этого драматурга. В результате и произойдет то чудо театра, которое может стать новым этапом в русской культуре. Поможет человеку обрести самого себя в нынешних условиях. Чехов очень любил это слово: чудо, чудесный... Чем жив сегодня наш театр? Актерами. Прекрасными талантливыми мхатовскими актерами. Мхатовская школа воспитала свое понимание актера. Этим пониманием было пронизано и все советское кино. Большинство лучших работ связано с мхатовской школой. Да и в Голливуде лучшие фильмы создавались в традициях мхатовского понимания актера. Традиции МХАТа становились национальными традициями через кино и радио. Вся классика читалась по радио мхатовскими актерами. С этим ничего не могли поделать противники реалистического театра. И не могут поделать сегодня. Традиции МХАТа никогда не умирали даже в самой далекой русской глубинке. Но сегодня театру нужно новое слово. Художественное слово. Не случайно тот же Георгий Александрович Товстоногов сделал ставку на инсценировки Михаила Шолохова, Тендрякова. Это же за неимением равнозначных пьес. Новая эпоха в театре всегда начинается с новых драматургов, равнозначных своей эпохе. Мхатовская школа определила стиль русской игры. Правда человеческого существования. Сегодняшняя правда человеческого существования - страшная правда, ее и должны написать русские драматурги.

В. Б. Значит, МХАТ в канун своего столетия ждет от русской литературы нового драматургического слова.

Т. Д. Других чудес не бывает. И мы, актеры, должны быть готовы к качественному скачку в освоении нашего времени. Я стараюсь делать все, чтобы труппа была готова к этому. Без новых поэтов, безгласными, немыми мы не проживем. Без слова мы не можем раскрыть свою душу. Без души нет Художественного театра.

Юрий Соломин

Соломин Юрий Мефодиевич, актер, режиссер, с 1988 года - художественный руководитель Малого театра, народный артист СССР, бывший министр культуры РСФСР (с 1990 по 1992 год). Родился 18 июня 1935 года в Чите. Позже пишет: "Город наш - старинный, красивый, но почти весь деревянный. Больших домов не было - самые высокие в три этажа..." Первые школьные годы совпали с войной. Первый спектакль "Снежная королева" - запомнился на всю жизнь. Родители - коренные забайкальцы. Зинаида Ананьевна и Мефодий Викторович были музыкантами, учились в Чите, а затем в Ленинградской консерватории. В Чите работали в Доме пионеров. Юрий Соломин участвовал в художественной самодеятельности и в школе, и в Доме пионеров, переиграл еще в детстве множество ролей. По совету Бориса Андреева, увидевшего его в школьном спектакле, поехал поступать в Москву, в Щепкинское училище. Его взяла к себе на курс Вера Николаевна Пашенная. Окончил Театральное училище имени Щепкина в 1957 году. Работает в Малом театре с 1957 года, преподает в училище имени Щепкина с 1960 года, ныне профессор. Дебютировал на сцене Малого театра в 1958 году, сыграв комсомольца-дальневосточника Виктора Безайса в спектакле "Пока горит сердце" по повести В.Кина. Снимается в кинематографе с 1960 года, известны роли в фильмах "Бессонная ночь", "Сильные духом", "Весна на Одере", "Красная палатка", "Дерсу Узала", "Адъютант его превосходительства", "Хождение по мукам", "ТАСС уполномочен заявить" и др. Лауреат Государственной премии имени братьев Васильевых и др. Жена, имеет двух дочерей. Живет в Москве.

ЮРИЙ СОЛОМИН О СВОИХ

ЛУЧШИХ РОЛЯХ

"Можно понять отношение Фамусова: почему Чацкий должен всех учить? Приехал какой-то сопляк и начал поучать. Я, как отец, прекрасно понимаю волнения Фамусова... Другое дело, что он хочет иметь своим зятем Скалозуба, - но и это я могу понять. Все родители хотят, чтобы у сына или дочери был достойный, на их взгляд, избранник. Родителям этот жених нравится, а дочери нет... Это бывает нередко... Я никогда в жизни не думал, что буду репетировать - уж не говорю играть - Фамусова. Никогда - все, что угодно, но не Фамусова. И когда режиссер предложил, для меня это было действительно неожиданно...

...Хлестаков похож на суматошного, визгливого щенка, беспрерывно ищущего, чем бы позабавиться...

...Роль Кольцова (в "Адъютанте его превосходительства". - В.Б.) - не самая главная в моей жизни, но она как бы вывела меня на новую творческую орбиту...

...В основе ненависти Ярового (поручик Яровой в пьесе К.Тренева "Любовь Яровая") лежит сложное сплетение чувств и обстоятельств. Ведь когда-то этот человек скитался по тюрьмам и, что называется, горел идеей свободы. Но одна трагическая минута в Первую мировую войну разом изменила его и привела в иной лагерь. Солдаты, не хотевшие воевать, выстрелили ему в спину, искалечили. Он не способен ни разобраться в сложной картине революционной эпохи, ни подняться над своей болью..."

О РАБОТЕ НАД ОБРАЗАМИ

ЦАРЯ ФЕДОРА ИОАННОВИЧА

И ЦАРЯ НИКОЛАЯ ВТОРОГО

" Для меня и царь Федор, и Николай - прежде всего люди, у которых есть сердце. Они никому не хотели зла, ни на кого не повысили голос... Я никогда не думаю о том, что играю царя, я играю человека, с его силой и слабостью. Сомнениями и душевной болью..."

ОБ АКТЕРСКОМ МАСТЕРСТВЕ

И РЕЖИССУРЕ

"У артиста не может не быть новой работы. Если вам пока ничего не предлагают в театре, ищите себя в кино. Если и там ничего не найдете, ищите себя на эстраде, радио или самостоятельно работайте над новой концертной программой...

...В искусстве важно, как мне кажется, не только быть на виду, играть главные роли, но еще и очень уметь ждать...

...Актерство и режиссура - это две профессии, а дело одно... Режиссура, на мой взгляд, должна в первую очередь помочь выявлять актерские дарования. Она в корне своем должна быть актерской. Разве есть "режиссерская режиссура"? Когда говорят, что актеры, пробующие свои силы в режиссуре, занимаются не своим делом, - это неверно... Кто лучше их знает всю тяжесть и специфику актерского труда, кто лучше их поймет актера?.."

О РАБОТЕ В ДОЛЖНОСТИ

МИНИСТРА КУЛЬТУРЫ

"Я взялся за новое дело не ради звания и должности, не ради денег. Хочется помочь России... Самое неприятное, когда не выполняются твои поручения, когда предают люди, с которыми работаешь... Кто-то из сотрудников пытался что-то делать. Но основная масса инертна. Изменений, на которые я рассчитывал в министерстве... не произошло... И все же и опыта поднабрался, и с очень интересными людьми познакомился. Рано или поздно министерские впечатления аукнутся в моих ролях..."

О ЖИЗНЕННОЙ ПОЗИЦИИ

" Я не имею права на поступки, которые бы дискредитировали моих героев..."

ДЕРЖАВНЫЙ ТЕАТР

Владимир Бондаренко. Юрий Мефодиевич, Малый театр, который вы уже долгое время возглавляете, несмотря на все политические перемены XX века, будь то дореволюционная царская Россия, будь то Советский Союз, будь то нынешняя не понятная никому ельцинская Россия, продолжает оставаться классическим русским театром, национальным театром. Что помогало и помогает сохраниться театру? Какова, на ваш взгляд, концепция театра сегодня?

Юрий Соломин. Помогает нам, наверное, традиция. Традиция, которая, слава Богу, еще существует в театре. Традиция, которую мы приняли из рук в руки от таких великих мастеров сцены, как Пашенная, Рыжова, Турчанинова, Ильинский, Жаров, Царев... Вот кто были нашими педагогами, нашими воспитателями... В основе русского характера всегда было уважение к старшим. Этим мы близки восточным народам. Там тоже почитают возраст, почитают мудрость. У нас сейчас это уважение к старшим везде стало уходить куда-то. Приходит что-то новое. Мне бы не хотелось уничтожать старое, не хочу забывать старое, хорошее - те традиции, которые у нас в стране, в народе, в театре были. То, что было в нас заложено нашими учителями, то, что для нас было сделано старшими доброго, хорошего, в воспитании нашем как актеров, в помощи человеческой - это и помогает удержать традиции великого Малого театра. Я лично не могу забыть того, что сделали для меня многие актеры старшего поколения: Доронин Виталий Дмитриевич, Любезнов Иван Александрович, Шатрова Елена Митрофановна.

Очень легко подойти к истокам Малого театра, потому что Вера Николаевна Пашенная - мой педагог, а она была ученицей Ленского Александра Павловича. А Ленский Александр Павлович был близок с Садовскими. А Садовские Пров Михайлович и Пров Прович были друзьями Островского. Островский Александр Николаевич - современник и соратник Щепкина. Вот мы и подошли к истокам того национального искусства, русского искусства, которое определяет традиции Малого театра.

В. Б. Знаете, Юрий Мефодиевич, ведь традиции есть у многих театров, даже у самого авангардного мы найдем традиции. Даже в разрушении всяческих традиций, увы, у нас в России, тоже есть давние традиции. Но традиционность, по-моему, лишь одна из граней великого искусства Малого театра. Замечательно, что эти традиции сохраняются. И все же еще одной основой Малого театра была и остается, не побоюсь этого слова, имперскость театра. Можно смягчить, назвать это понятие державностью, государственностью театра, но суть остается. Я, например, очень люблю спектакли моего друга Валерия Беляковича, но я не представляю, чтобы Белякович мог поставить спектакль в Малом театре. Незачем отрицать авангардный театр, эксперимент в искусстве, но в каждой стране с высокой культурой, с вековыми традициями, будь то Англия, Франция, Германия, Испания, Китай или Индия, есть театр или подобный Малому театру, или выполняющий ту же функцию. "Прогрессивные" наши критики из СТД скептически говорят и пишут о ненужной, вредной державности Малого театра. Они пробовали в начале перестройки отделить всю театральную систему в целом от государства, чуть не разрушив все театры, поставив их на грань закрытия и самороспуска. И как бельмо на глазу у них всегда - Малый театр. Как яростно топтали критики знамя государственности Малого... А я считаю, что вам надо этим гордиться. Может быть, постоянная линия имперскости - сама по себе обладающая богатейшими традициями в русской культуре - и спасала Малый театр в самые трудные периоды? Как вы представляете эту имперскую линию театра сегодня?

Ю. С. Почему-то у нас в России сегодня державность, имперскость и национальность, будем говорить откровенно: театра ли, коллектива, писателя, художника, - она вызывает сразу же какие-то раздражительные эмоции. Иные люди воспринимают эти понятия совсем по-другому. Я задаю сразу вопрос: почему? Почему существует Национальный театр "Комеди Франсез" в Париже? Или в Англии - шекспировский театр? Или национальный театр "Кабуки" в Японии? Там почему-то никаких вопросов у журналистов и критиков не возникает. А вот у нас, как только слово "имперский" или "национальный" прозвучит, то сразу у многих возникает масса не тех мыслей. Думаю, они возникают именно у тех людей, которым нужны эти мысли. Я помню своего предшественника, руководителя, великого мастера Михаила Ивановича Царева, он был и педагогом моим по художественному слову в институте. Он нам в театре всегда говорил вы тоже, наверное, помните по совместной работе, - он так медленно говорил: "Корабль наш большой, тяжелый, и пока мы его развернем по течению, уже нужно разворачивать заново. Поэтому - он продолжал - мы идем своим курсом..."

Вот мы и пытаемся сохранять тот курс, который был дан еще в 1824 году Щепкиным, Островским и всеми последующими великими мастерами Малого театра. И мы сегодня идем тем же курсом. Мы жили вместе со всеми, вместе со всем народом. Может быть, кто-то был умнее нас, может быть, хитрее, и теперь такие хитрецы говорят, что они всегда стояли на другой платформе. Мы не можем этим похвастаться. Во всяком случае, мы всегда сохраняли традиции, во все времена, так было и все те сорок лет, что я работаю в театре. Мне не стыдно за свой театр. Мне не стыдно за самого себя. Не стыдно за тот репертуар, который был в нашем театре.

В. Б. Я вот сейчас тоже вспоминаю свою работу в Малом театре во времена великого Михаила Царева и отчетливо понимаю ту глубинную мудрость, с которой в самые крутые времена вел корабль Малого его художественный руководитель. Мы тогда часто недопонимали, искренне ворчали на Царева. А он был мудрее нас всех. И национальнее нас всех. И державнее нас всех. Он вел корабль Малого сквозь самые застойные времена, легко справляясь с неизбежной репертуарной обязаловкой тех лет. Но пусть историки, самые суровые и дотошные, посмотрят на основной репертуар Малого театра - и они увидят его победный классический путь. То же самое было и в сталинские годы, и в хрущевские. Сколько славных побед... Тот же "Царь Федор Иоаннович", те же "Холопы" в брежневские времена... Вот еще одна опора Малого театра - классическая русская драматургия и историческая драма... Русская классика и спасла Малый театр в драматургическое безвременье... Вот и в сегодняшнее безвременье вы опять сделали ставку на классику. Что нового увидели и увидят зрители в этом театральном сезоне?

Ю. С. Вы верно заметили нашу ставку на классику. Наш театр держится династиями не только актерскими, но и династиями гримеров, администраторов, краснодеревщиков, слесарей, театральных рабочих. Их не переделать, они уже навсегда способны работать лишь в наших традициях. Это уже какая-то необыкновенная привязанность к нашему театру. Мы вместе все собрались во времена ремонта театра и стали думать, как нам жить дальше, - когда кончится ремонт, кончится реставрация и снимут забор... А это был 1989 год. Мы понимали: наш классический репертуар спасал в самое трудное время и нас, и наших предшественников, и наших зрителей тоже. Он спасал театр в самые сложные моменты. Мы подумали, что и самой России в новом облике, на новом этапе пора узнать свою национальную историю, свою классическую литературу. Наверное, новая Россия имеет право на свой национальный театр. А каждый национальный театр должен сохранять те классические традиции, которые у него есть. Мы себя так и назвали без лишней скромности - национальный театр. И решили, что наш театр будет классическим. Мы пытаемся это делать не только по репертуару, но и по стилю: по стилю постановок, по стилю оформления. И, несмотря на то, что у нас работают разные режиссеры, даже такие новаторы, как Сергей Соловьев, - они вынужденно впитывают атмосферу нашего театра и начинают творить в наших традициях. Сергей Соловьев, придя работать в Малый театр, учитывал традиции театра. И получился "Дядя Ваня" не худший спектакль в Малом театре и, извините, за его стенами. Все люди, которые приходят работать к нам, они учитывают наши традиции и на "вы" с тем репертуаром, который у нас есть, на "вы" - со стенами Малого театра. Сергей Соловьев вышел на сцену Малого первый раз, когда он ее всю увидел, коснулся своими руками и сказал: "О, Господи!.. Никогда не думал, что это произойдет". И вот это, наверное, ему придавало силы. Это же была его первая режиссерская работа в театре. И она на сегодняшний день, не будем скрывать, - одна из наиболее удачных. Вот это какое-то подспудное знание Малого театра и придавало нам силы, и мы сказали - да, классика! Но классика настоящая и качественная.

Стало быть, и постановки тоже - в классическом стиле. Они могут кому-то нравиться, кому-то не нравиться. Это естественно, но все они - в традиционном реалистическом исполнении, в наших русских традициях. Посмотрите наш сегодняшний репертуар - это один из лучших репертуаров страны. Нам очень хотелось поставить всю трилогию недооцененного нашего классика Алексея Константиновича Толстого. Это еще задумывалось при Борисе Ивановиче Равенских. Я с ним говорил тогда не раз: ну, надо же обязательно все поставить. И он сам мечтал. Но мечта его осуществилась уже после его смерти. В этом сезоне мы, наконец, к нашей радости, закончили трилогию Толстого. Вернее, поставили первую пьесу из этой трилогии, "Смерть Иоанна Грозного". Посмотрите, какой к ней огромный интерес у зрителя! Мы играем часто подряд три спектакля: "Смерть Иоанна Грозного", "Царь Федор Иоаннович" и "Царь Борис" - и в зале тишина, а зал полон. Тишина, тишина. Это замечательно. Причем все - в гениальном музыкальном оформлении Георгия Свиридова, восьмидесятилетие которого недавно отмечал весь мир. Это же единственный раз в жизни русский музыкальный гений Георгий Васильевич Свиридов написал музыку к трем спектаклям нашего театра. Это чудо!

Все это помогало переносить и те плевки, которые постоянно шли в нашу сторону, и всякие саркастические намеки. Все было, как в басне Крылова "Слон и моська". Слон наш шагал вперед, а моськи лаяли.

В. Б. Я в своих американских поездках замечал преклонение тамошних театральных деятелей перед русской культурой. Сколько у них учебных студий, развивающих систему Станиславского, Михаила Чехова, сколько поклонников русской драматургии?! Смешно даже: иные из наших популярных театральных режиссеров и актеров, лишь бывая в Америке, начинали понимать, к какой великой культуре они принадлежат. А сами американцы не скрывают, что их театр базируется на традициях русского театра. И первые главы американских театральных учебников начинаются с русского театра. Кстати, русская школа театра, русская драматургия господствуют и в Израиле...

Но вернемся к Малому театру, вы очень верно сказали о династиях в Малом театре. Может быть, эта династичность и удерживает театр от разрушения? Династия гримеров, художников, билетеров и самих актеров... Есть такое понятие - актер Малого театра, вообще - работник Малого театра, "маловец". Насколько я знаю по собственной работе в Малом театре, можно проработать здесь не один год и достаточно успешно, но так и не стать "маловцем", так и не стать своим в этих великих стенах. Это даже не в обиду будь сказано режиссеру или актеру, какое-то время проработавшему в Малом и ушедшему из него в силу своей "чужести". Говорят, даже Игорь Ильинский ощутил себя "маловцем", лишь проработав в Малом лет пятнадцать. Ощущаете ли вы это понятие, по сути - мистическое? Когда я работал в Малом театре, я как-то изнутри, подсознательно все время ощущал эту мистику Малого театра, и может, не став по-настоящему "маловцем", прикипел душой к вашему театру. Я чувствую, как театр прорастает сквозь каждого из вас: своими династиями, своей школой воспитания, своей величавостью, этакой мистической державностью. Я понял: нельзя, долго работая в Малом - не быть державником. Это уже становится не политическим понятием, а театральным. Чувствуете ли вы в себе эту "маловость"? Что это такое?

Ю. С. Смотрите, какая штука. Если говорить с точки зрения мистической, наверное, в этом что-то есть. У нас - лучший в России акустический зал. Он придает свободу голосу. Он придает свободу зрителям, которые в этом зале чувствуют себя, как в настоящем театре. Когда у нас был ремонт, многие строители, архитекторы говорили: давайте мы поменяем вам потолок над зрительным залом. Там были тоже какие-то дефекты. И раз мы тут все ремонтируем, то давайте заново весь потолок сделаем. Но есть какая-то неестественная сила, которая обнаруживается в рассказах старых актеров, с которыми нам посчастливилось работать: Светловидов, Владиславский и многие другие, - они говорили, что в Малом театре есть какая-то своя аура. В зрительном зале витают духи людей, которые когда-то выходили на эту сцену. Их неслышимые голоса и невидимые души присутствуют здесь и помогают артисту. Это кроется и в самих стенах, и в самом потолке. Поэтому, когда нам предложили менять потолок и стены, мы хором закричали: ни в коем случае, нет, нет, нет! Мы не хотели выпустить дух из наших стен. И, наверное, немаловажная победа наша в том, что мы настояли, не разрешили строителям трогать всю верхнюю часть зала. А она оказалась из прекрасного дерева. Это, как дека в хорошем рояле, держит звук. Наверное, существует и еще что-то. Вот совсем недавно я вычитал в газете, что в пирамидах через две тысячи лет можно, вскрыв звуковые ходы, услышать голоса фараонов. Этот звук в пирамиде жил тысячи лет.

Я после этой заметки о пирамидах окончательно уверился, что звук ушедших актеров находится и в Малом театре. И это, конечно, придает тебе уверенность в игре. Иногда выходишь на сцену - не каждый спектакль, а в какие-то трудные минуты - и что-то неестественное тебе помогает. Залезает в тебя куда-то, так глубоко, что ты сам это и не объяснишь никому. Заставляет тебя приподняться над самим собой, над какими-то мелкими театральными проблемами, интригами, над всеми бедами и горестями, какие у тебя есть... Причем это чувствую не я один. Все актеры, умеющие понять мистику Малого театра, начинают иногда рассказывать: бывает какая-то неестественная сила, которая как бы тебя берет и несет... Я верю, что это есть.

В. Б. Эта мистика существует, как я понимаю, и для зрителей. В любом театре есть удачные спектакли, есть восторженные зрители, но спектакли Малого театра, все без исключения: и удачные и не очень удачные, втягивают зрителя в свою ауру, которую не так просто и объяснить. Иной раз и артисты не блещут, играют неровно, и постановка средняя - а все равно какая-то атмосфера мистическая затягивает тебя в это действо, и ты уходишь просветленным и одухотворенным.

Но если отойти от мистики и поговорить об ансамблевости труппы Малого театра, то мы тоже увидим некую необычность, некую корпоративность огромнейшего коллектива. Не будем отрицать разные методы формирования труппы. Вот Олег Ефремов, как тренер сборной по футболу, собрал в своем театре лучших актеров из десятков других театров, и какое-то время держалась сборная звезд, которая ныне совсем распалась. Но она была, и успех был. В Малом театре такого я представить не могу. Даже если собрать в Малом лучших актеров мира, из этого ничего не получится. Актер Малого театра воспитывается совсем по-другому. Может быть, поэтому "маловцев" редко приглашают в кино и на телевидение, с ними трудно работать. Они и в кино несут свою "маловость". Именно поэтому, в отличие от трагедий других театров: раскол МХАТа, раскол Таганки, раскол театра Ермоловой и так далее, - в Малом, несмотря на гигантскую труппу, несмотря на свои проблемы, на свои актерские противоречия, такого раскола быть не могло. И ухода из Малого театра истинных "маловцев" быть не может. Как вы считаете, Юрий Мефодиевич, благодаря чему Малый театр так легко проходит сквозь все эти человеческие, театральные, режиссерские и другие дрязги и конфликты? Почему он сохранился, в отличие от МХАТа и Большого - тоже признанных столпов русского искусства?

Ю. С. Думаю, в этом нам опять помогают наши традиции. И то, что мы не выпустили из стен нашего театра все то, что здесь находится и витает. Ведь развалился МХАТ в новых стенах, и Таганка тоже. Рассказывают случаи, когда наши знаменитые старухи: Рыжова, Турчанинова, Массалитинова, Пашенная, они же очень ревниво относились друг к другу, как все вообще таланты, это понятно, и не были они, скажем откровенно, дружны, но когда речь шла о Малом театре и когда нужно было что-то сделать для коллектива, для театра в целом, - они, эти старухи, объединялись в такой кулак, что могли не то чтобы открыть любую дверь, они вышибали любые двери... И никогда им не было отказа.

В. Б. Может быть, такая корпоративность и есть основа любой державности? Может быть, это и есть принцип русской государственности корпоративность при сохранении полной индивидуальности каждого из граждан?

Ю. С. По крайней мере, в театре всегда было мощное единение во имя театра. И, совершив очередное большое дело для театра, эти маловские великие старухи вновь расходились. То есть корпоративность Малого театра тоже одно из качеств, которое помогает Малому театру оставаться единым коллективом. Осталось, по традиции, и желание помогать друг другу, хотя сейчас очень трудно, и мы живем - впрочем, так же, как и все, испытываем разные трудности, - но не было еще, насколько я знаю, отказа в помощи. Если с человеком случалось какое-то несчастье, театр всегда первым шел навстречу - независимо от того, нужна помощь народному артисту или молодому техническому работнику. Для нас разницы нет, это член нашего коллектива.

В театре, как вы помните, есть субординация и служебная, и этакая династически-театральная, она и должна быть. Но мы никогда никого не бросали. Это, наверное, тоже те традиции, которые составляют наш театр.

В. Б. Это и есть та державность, о которой мы говорили. Такая же державность, корпоративность существует в крупных старых фирмах Японии, в Германии. Может, все ваши принципы необходимо перенести сегодня на всю Россию? Хватит нам разрушать - надо сохранять лучшее. Надо воспитывать в наших руководителях вот эту "маловскую" державность. Я бы в обязательном порядке сводил российских руководителей всех рангов и политических направлений на вашу историческую серию спектаклей о государстве Российском. Кстати, откуда у вас взялась эта серия спектаклей? Специально задумывалась или же непроизвольно проросла из атмосферы вашего театра? Это же не только трилогия великого драматурга А.К.Толстого, которая никак не ниже шекспировских хроник, но и спектакли о Петре и Алексее, Николае II, о князе Серебряном. Как вырастала эта царская сюита?

Ю. С. Специально мы о ней не думали. Сначала нам хотелось, чтобы была вся трилогия Толстого, а потом в нашей жизни, в жизни государства произошли резкие перемены, нам захотелось разобраться в причинах этих великих российских перемен XX века. Появились новые данные о гибели Николая II - и возникла пьеса, далеко не совершенная. Это же был еще 1989 год. Еще не было книг, не было нынешней информации, но было желание разобраться в российской истории. Мы пошли на это. Хотя мы видели недостатки пьесы. Автор ее совсем не драматург по профессии, он - врач. Но материал был настолько достоверен, что мы в него поверили. Малый театр никогда не держит кукиша в кармане. Мы - открытый театр. И в спектакле "...И аз воздам" о гибели Николая Второго мы тоже работали без намеков. Мы искали правду. Мы хотели посмотреть в глаза правде, что с нами произошло. У нас много есть хорошего, есть и недостатки. Как от этого избавиться? Мы так и поставили этот спектакль. Он неоднозначно был принят коллективом. Неоднозначно был принят и вне коллектива. Нас критиковали многие и по-разному. И слева, и справа. Одни нас объявляли монархистами и великодержавниками, национал-патриотами и шовинистами, другие - антисоветчиками и фальсификаторами истории. Но мы выстояли и - победили. Это наша история, это наши беды и горести. Потом у нас возникла уже целая концепция - мы увидели, что пошли правильно. Оказалось, что и "Князь Серебряный" того же Алексея Толстого, вписывается в эту серию исторических спектаклей. Поэтому мы легко взяли пьесу о Петре I. Все стало работать на целое. Сложился большой исторический пласт. Пьесы написаны прекрасными авторами, их нельзя заподозрить в фальшивке. Таким образом, получился цельный исторический репертуар. И теперь мы сознательно добавляем туда новые спектакли. И будем добавлять каждый сезон.

И еще знаете, что для меня очень дорого? Какая самая большая победа Малого театра? Я бы сказал так: мне приятно смотреть в зрительный зал - там и молодежи много, и пожилых людей, но... приходят семьями. Приходят, допустим, папа с мамой и десятилетний ребенок. Мы пускаем детей на вечерние спектакли, в отличие от других театров. У нас есть что посмотреть и есть чему ребенку поучиться. Хоть восемь лет - если родители приходят с ним: пожалуйста, пусть смотрит на здоровье. У нас он не испортится, не увидит ни насилия, ни порнографии. Вот этот семейный поток зрителей и есть, по-моему, наша самая большая победа. Стали приводить детей. Смотри - это наша история, ты нигде больше этого не увидишь.

На сегодняшний день в Москве у нас самые дешевые билеты. И это тоже традиция. И студентов мы чуть ли не единственные стараемся пускать по контрамаркам, когда есть возможность. Пусть смотрят. Вот почему к нам и семьями ходят. Они в состоянии пойти всей семьей на наш спектакль. А в кино уже не в состоянии. Наверное, это и называется - общедоступный театр, о котором мечтали великие русские режиссеры.

В. Б. Малый театр - театр актерский. Насколько я понимаю, вы сознательно отказываетесь от услуг главного режиссера, предпочитаете приглашать талантливых режиссеров со стороны, воспитали сильных режиссеров в самом театре: тех же Бейлиса, Иванова. Кто сейчас занят у вас постановкой очередных спектаклей?

Ю. С. "Елизавету Английскую" у нас ставит режиссер Борис Эрин, опытный режиссер старшего поколения. А в основном работают наши, как вы сказали, воспитанные нами режиссеры - Виталий Иванов, Владимир Бейлис, новый наш режиссер Драгунов, затем молодой наш режиссер Четверкин. Работы хватает, и ребята справляются. Есть и актеры, которые занимаются режиссурой. Я мало говорю об актерах нашего театра, которых чрезвычайно ценю: и старшее поколение, которых у нас все меньше и меньше, и своих сверстников, и молодежь. Но театр - это очень чувствительная система, и назову лучших, а кого-то пропущу, обиды будут, а всех не перечислишь. И поэтому скажу коротко: у нас, может быть, самая сильная актерская труппа в Москве, и дай им Бог успехов и хороших ролей - всем, без исключения.

Я не пессимист. Я думаю, что мы все будем сбивать молоко - и получится сметана, получится масло. Выкарабкаемся - и театром нашим, и всей страной. Но, если бы меня спросили о путях восстановления, возрождения России, я бы ответил так, как всегда отвечаю: "Нашу экономику, нашу промышленность нельзя восстановить денежными вливаниями. Деньги уйдут в ту же дыру, что и уходили. Экономика создается нормальными образованными людьми". Вот поэтому я предлагаю ту часть денег, которые наши правители хотят вкладывать в восстановление экономики, прежде всего вложить в образование, медицину и культуру. Вот тогда аукнется через несколько лет и в экономике. Ибо только здоровый и образованный человек может создать здоровую экономику. А так: без культуры и образования, без науки и здравоохранения, - как бы мы ни пересаживались, кроме как в басне Крылова про лебедя, рака и щуку, не получится.

В. Б. Конечно, чтобы стать, как говорят, цивилизованной нацией, а тем более - великой нацией, - надо иметь великую культуру. Компьютеры ныне собирают и африканские племена, автомобильные заводы перемещаются все дальше в отсталые страны, где дешевле рабочая сила. Но где нет культуры, там нет и сильного, уверенного в себе государства. И наш развал связан прежде всего с развалом идеологическим. И потому ваш театр важнее для государства, чем многие заводы. И потому так важна ваша победа, победа русского национального театра, ваша личная победа как актера и руководителя. Что вы сейчас играете, о чем мечтаете как актер?

Ю. С. Мечтать-то я мечтаю, но я о себе могу мечтать дома. О себе я не могу мечтать даже в кабинете, где мы с вами сидим. Я не имею права и не имею времени. Играю я роли в трех спектаклях: это Царя Федора на пару с прекрасным актером Эдуардом Марцевичем, затем я играю дядю Ваню в чеховской пьесе и Николая II в "...И аз воздам". Вот все мои нынешние работы. Очевидно, в ближайшее время мы запустимся с одной новой работой, наверное, у меня будет там роль. Хотите - верьте, хотите - нет, но я просчитываю еще, что я выиграю, что я потеряю. Я могу потерять уважение коллектива, если буду слишком много брать себе. Я знаю, что многие хорошие актеры находятся без работы творческой. Зарплату получают, а ролей нет. Для любого актера не зарплата важна, а роли. Понимая голод артиста, как художественный руководитель, я не могу, не имею права брать себе слишком много ролей. И я это отлично понимаю. Хотя как актер я понимаю, что теряю годы. Что делать? Мне выпала такая карта.

В. Б. Державный театр - это всегда театр не только классики, но и героики. Как писал еще Константин Леонтьев, державность связана с неким идеализмом, с героическим романтизмом. Так и в Малом - всегда были романтические спектакли. Я помню последнюю постановку Игоря Ильинского по роману Виктора Гюго, последнюю романтическую роль Михаила Царева. В нынешнем репертуаре, на мой взгляд, таким романтическим представлением стал спектакль по пьесе Александра Солженицына "Пир победителей", поставленный Борисом Морозовым. О спектакле была разная критика, его хвалили и ругали. Как вы относитесь к этой романтической линии вашего театра?

Ю. С. Спектакль сделан очень профессионально. Сильные актерские работы. Многие предъявляют претензии к драматургии, и почти все забывают, когда это было написано и где. У нашей победы было много граней, и не все нам были известны. Было много и горестей, но ведь все, прошедшие сквозь горесть, участвовали в нашей победе. Общей победе. Я считаю, что пятьдесят лет - это полвека, время полной правды о тяжести победы. Вот почему эта пьеса вошла в наш репертуар. Мы ведь нигде не кричали о ней. Мы нигде не поднимали на знамя автора. Но мы сочли нужным дать и это знание о победе. Сейчас мы с уважением относимся и к спектаклю, и к нашему автору. Я думаю, что и он относится к нам с уважением.

В. Б. С кем бы еще из больших русских современных писателей вам бы хотелось работать? Кто, на ваш взгляд, близок к вам, к Малому театру?

Ю. С. Есть много писателей, которых мне бы хотелось видеть на сцене Малого театра. Но они сейчас мало пишут. Конечно, это прежде всего такие писатели, как Василий Белов, Валентин Распутин, покойный Вампилов. Который, кстати, принес свою первую пьесу, как Антон Павлович Чехов, в Малый театр и у него, к сожалению, ее тоже не взяли. Но нес-то он ее нам. И я видел, как он сидел около кабинета режиссера. Что-то его тянуло в Малый театр. Значит, что-то в его драматургии соединилось с Малым театром. В институте мы уже пробовали поставить Вампилова, надеюсь, дело дойдет и до большой сцены.

В. Б. Я знаю, что Василий Белов мечтает, чтобы Малый театр взял его пьесу "Александр Невский". Тем более, это - все та же историческая линия государства Российского.

Ю. С. Может быть, может быть... У нас же шла его пьеса. Когда сегодня сетуют, что нет новой сильной драматургии, я говорю: подождите, может, еще не время. У нас сейчас очень сильная журналистика. Я считаю, наша журналистика сейчас лучшая в мире: и газетная, и политическая. Это все интересно, и ты сам делаешь какие-то выводы. Ну а драматурги - они еще должны напитаться, надышаться всем этим временем, понять его. Драматург должен бежать на длинную дистанцию. Погодите, финиш еще не скоро. Я абсолютно уверен, что у нас вот-вот прорвется новая прекрасная русская литература, будет замечательная проза, будут замечательные пьесы, и, как итог, - замечательные писатели.

В. Б. Как вы считаете, сегодняшний период Малого театра - это период подъема? Вы уже сорок лет в Малом театре, переживали с ним и кризисные периоды, и яркие взлеты. С точки зрения этих сорока лет - что сегодня представляет собой Малый театр?

Ю. С. Я думаю, у нас сейчас стабильный крепкий период. Мы прошли через кризис к стабильности. В прошлом году я собирал режиссеров наших и говорил: прошло пять лет, мы создали репертуар. Следующие годы мы должны потратить на качество. Стабильность пришла, репертуар выстроен, теперь надо перейти к высокому качеству. Это наша нынешняя цель.

В. Б. И последнее: какой спектакль вы считаете лучшим из сегодняшнего репертуара?

Ю. С. Я думаю, все согласятся со мной. У нас есть спектакли, которые идут с успехом, актерские работы есть очень хорошие, но эталонным спектаклем остается "Царь Федор Иоаннович". Он существует двадцать три сезона. Через этот спектакль прошли многие наши актеры: и старшего поколения, и нашего, хватит поиграть и молодым. Мы будем его держать до тех пор, пока ходит зритель на этот спектакль.

Николай Бурляев

Николай Петрович Бурляев родился 3 августа 1946 года. Актер, режиссер, народный артист России, председатель Международного объединения кинематографистов славянских и православных народов с 1996 года. Руководитель Международного кинофестиваля "Золотой витязь", генеральный директор Киноцентра "Русский фильм" с 1992 года. Окончил актерский факультет театрального училища им. Щукина Б.В. в 1969 году, режиссерский факультет ВГИК в 1975 году. В 1961-64 гг. играл на сцене театра имени Моссовета, 1967-68 гг. - актер театра им. Ленинского комсомола. С 1973 года - на киностудии имени Горького. Снимался в фильмах "Иваново детство", "Андрей Рублев", "Игрок", "Мама вышла замуж", "Военно-полевой роман" и др. Поставил фильмы "Лермонтов", "Ванька-Каин" и др. Лауреат Международных и всесоюзных кинофестивалей. Кинофильм "Лермонтов" вызвал резкую критику в либеральных кругах из-за глубоко национальной трактовки образа великого русского поэта. Мечтает поставить кинофильм "Пушкин" по собственному сценарию. В кинофильме по роману Булгакова "Мастер и Маргарита" сыграл роль Иешуа.

Женат. Имеет троих сыновей и дочь. Живет в Москве.

"Всеславянский кинофорум "Золотой витязь" побывал в блокадной Югославии, в Приднестровье, в республике Беларусь, дважды состоялся в Москве, путешествовал по городам Поволжья...

Не изменяя своих принципов, оставаясь славянским, христианским кинофорумом, "Золотой Витязь" год от года расширяет свои границы, вовлекая в свой духовный поток тех художников мирового кинематографа, которые не желают уподобляться "торгующим во храме", не хотят губить свои души и души зрителей...

Нужно возвращать кинематограф на почву национальных традиций, выводить экран на восходящий духовный поток, устремленный к идеалу...

Кинофорум "Золотой Витязь" прошел трудный, тернистый путь. Но именно его неизменная нравственная позиция заслужила уважение и признание людей во многих странах мира... Без нравственного закона в сердце человека, в обществе и в культуре - нет будущего для народа".

Николай Бурляев,

из выступления на VII международном кинофоруме славянских и православных народов "Золотой витязь"

"КАКАЯ УЧАСТЬ ЖДЕТ МЕНЯ?"

Беседа с народным артистом России накануне его юбилея

Владимир Бондаернко. В своей резко негативной статье о последнем Московском международном фестивале ты, Николай, пишешь: "Мы - дети русской культуры". А что такое русская культура? В чем ее отличие от иных культур? Что дает она мировой культуре? В чем ее сила и в чем ее слабость?

Николай Бурляев. Опыт жизни моей последних лет, Володя, да, пожалуй, и всей жизни вообще, мне подсказывает, что русская культура на самом деле особая культура, одна из ведущих мировых культур. И всегда она подпитывает своей духовностью всю мировую культуру. Взять наше советское кино. На нашем кино учился весь мир, и когда грянула перестройка, мой друг Андрей Тарковский приехал в Италию, ему Фредерико Феллини говорил: " Что же вы, русские, делаете? Ведь мы у вас учились, вы для нас были примером, а вы пошли за Западом". Русская культура, как и понятие русской идеи, русской души, для меня определяется понятием культуры любви, самопожертвованием, поиском гармонии человека и мира, бескорыстием. Недаром Александр Пушкин, наш национальный гений, сетовал, что вынужден брать деньги за свою поэзию. А Библия подтверждает: даром получил - даром и отдавай. Даром Божьим нельзя торговать. Наша русская культура - спасение для всего мира.

В. Б. Как ты думаешь, эти высокие слова можно сказать лишь в адрес Золотого Века русской культуры, века ХIХ, или же и недавно закончившийся ХХ век России столь же ценен для человечества?

Н. Б. Я согласен с теми, кто почитает девятнадцатый Золотой Век русской культуры как тот источник, из которого пил весь мир, и пьем мы до сих пор. Это на самом деле самое золотое время для нашей культуры, но, думаю, и ХХ век добавил немало в сокровищницу национального духа, хотя ближе к концу его было заметно падение души, измельчение задач, стоящих перед художником. Можно заметить, как лишь отдельные несломленные лидеры упрямо противостояли втягиванию русской культуры в мировую воронку. В девятнадцатом веке люди были ближе к Господу. С потерей веры в сердце своем началось и всеобщее падение нашей культуры. Художник без веры ремесленник. Те немногие души, которые в годы безверия пели песню о вере своей, в творчестве своем искали Господа, - они и творили высочайшее искусство. Для меня в нашей культуре ХХ века это, как ни покажется странным, люди вроде бы глубоко партийные: Михаил Шолохов, Сергей Бондарчук, Василий Шукшин, Александр Довженко. Они же все партийные люди, но они все - носители христианских начал в нашей культуре.

В. Б. Получается, что наш природный консерватизм, наш запрятанный в недрах национального сознания традиционализм, наше православное отношение к миру в главном, определяющем развитие и культуры и страны в целом в советский период, переламывали, может быть - даже неосознанно, некие марксистские догмы. И все-таки, наше лучшее советское искусство, искусство Большого стиля, не отрицало, а продолжало традиции нашей православной национальной культуры. Традиции того же Золотого девятнадцатого века.

Н. Б. Безусловно, все наши лучшие художники, прошедшие каждый свой крестный путь, так или иначе говорили о Господе. Поэты, музыканты, оперные певцы, - такие, как Шаляпин, Михайлов, Козловский; артисты, - такие, как Мордвинов, с которым мне дал Бог счастье играть вместе четыре года в одном театре. Они все, не говоря о Господе впрямую, в жизни, в искусстве своем были проводниками этих высших начал.

В. Б. Почему же нашу высочайшую русскую культуру, открытую всему миру, так боятся на Западе? Почему наши национальные культурные традиции стремятся перечеркнуть наши же доморощенные либералы, повернутые лицом исключительно на Запад? Что их пугает в нашей национальной культуре?

Н. Б. Это глобальный вопрос. И относится не только к людям, живущим на Западе, но и к нашим собственным западникам. Почему они боялись и боятся понятия "русский" во всем? В культуре, в литературе, в кинематографе это слово вообще было запретным, пока мы сами не начали говорить, что мы русские актеры, русские режиссеры, что должен быть национальный русский кинематограф. Ведь нас же абсолютное большинство в своей стране - 85%, чего стыдиться, чего пугаться? Мы принимаем все, что нам дают другие народы, ценим их идеалы, - так пусть же и они ценят и уважают наши идеалы, наши культурные приоритеты, наше отношение к жизни. У каждого настоящего художника два пути от рождения: или содействовать посильно исполнению Промысла Божьего на земле, или же участвовать в делах лукавого, продавая собственный дар, окунаясь в рыночную культуру. Возьмем кинематограф. Это же очень молодое искусство, ему всего сто лет. Дитя по отношению к литературе и театру. И из этих ста лет я уже практически почти пятьдесят лет занимаюсь кинематографом. Я встал впервые перед кинокамерой в 1954 году. Само изобретение кино, как и всего другого на земле, уверен, навеяно Господом. А вот как потом этим распоряжаешься? У кино тоже было два пути: или к Господу или к дьяволу. Увы, большинство выбрало путь рынка. Прозябание за деньги. Но были и будут те немногие души, которые не ставят главной целью доход, которые ищут и в кино проявление высших начал.

В. Б. Ты сказал, что уже почти пятьдесят лет работаешь в кино, но тебе 3 августа исполняется лишь пятьдесят пять. Что же, с младенчества на экране? Как это было? Ты помнишь свой приход в кино?

Н. Б. Я естественно это помню, Володя. Первые пробы были у меня на фильм "На графских развалинах". Тогда я не был утвержден. Это было в 1954 году. Где-то в 1956 году у меня вновь пробы были на "Мосфильме" на фильм "Урок истории" Льва Арнштама, я вновь не был утвержден. Не знаю, право, почему. Обьяснили, что у меня под носом такой пупырышек был, типа бородавочки. Я тогда, помню, пошел с бабушкой к доктору - и электроиглой это вывели. Первая моя жертва во имя кино. Но меня все равно не взяли, а взяли моего брата Бориса...

В. Б. Столь раннее вхождение в киномир и тебя и брата связано с вашей актерской семьей? Родители были связаны с кино? Или же какое-то раннее самоопределение, потребность в актерстве?

Н. Б. Потребности не было. И какого-то семейного покровительства не было. Мой брат Борис первым стал актером, а он был отобран абсолютно случайно, еще учась в обыкновенной московской школе, и стал сниматься в известных фильмах. К моему появлению в кино у брата уже было шесть ролей на экране. Тогда и я тоже начал пробоваться, но не столь удачно, как мой брат. Я не хотел быть профессиональным актером, потому что имел комплекс речи заикание с самого детства, был испуган в пять лет, и, естественно, с этим своим заиканием я не помышлял быть актером - даже когда попал на экран и стал активно работать в кино. Но в 1961 году я был принят актером в академический театр имени Моссовета, к Юрию Александровичу Завадскому. Мне было пятнадцать лет, я еще учился в школе, но уже стал артистом театра, у меня был пропуск артиста театра, я ездил на гастроли, играл шесть-семь ролей, играл с Орловой, Марецкой, Раневской, Бирман, Пляттом и великим Мордвиновым. С ним я был около ста пятидесяти раз на одной сцене, в одном спектакле. Но даже тогда, любя театр безумно, я не мечтал об актерской судьбе. Я в те годы был неинтересен сам себе, мне было пятнадцать лет, мне был интересен театр, интересны мои роли, и неинтересна моя собственная скучная жизнь. Вот я играю пажа Фальстафа в "Виндзорских насмешницах", четыре часа бегаю по сцене, пляшу, пою песни под оркестр, порхаю, и вдруг занавес закрывается, волшебство кончается, я в гримуборной - и передо мной в зеркале неинтересный мальчик Коля Бурляев. Но и тогда в те годы я не думал, что свяжу свою жизнь с актерством. Многие актрисы любят вспоминать: мол, я с детства желала отдать всю жизнь театру и на подмостках умереть... Я такого не желал. Меня мысль о профессиональном актерстве пугала. С первой роли, с 1959 года, когда я попал в руки Андрея Кончаловского в учебный фильм "Мальчик и голубь...", - уже тогда, глядя на работу Андрея как режиссера, а он удивительно тонко работал с актерами (моим партнером там был не кто иной, как Урбанский, и я был счастлив, что хоть один день работаю с таким актером), - тогда именно у меня появилась тайная мечта: стать режиссером. Мне так понравилось, как Андрей работает, сколь он всезнающ, все идут к нему за советом, он всеми руководит и делает это талантливо, блистательно, - с тех пор я и шел вначале неосознанно, но к этой цели: самому стать режиссером. В 1964 году я покинул театр Завадского и пошел учиться в Щукинское училище и закончил актерский факультет практически за два года, но все равно уже не желая быть просто актером. В Ленком я еще попал по инерции после Щукинского училища, я был неудовлетворен своей работой и своей жизнью. Актерская жизнь часто как-то развращает, портит человека, затягивает в омут пьянства, гулянок. Какое-то время я как бы продолжал линию своего падения, происходило сжатие пружины души, актерские кампании, богемная жизнь по молодости лет. Вроде бы было весело, и хорошие люди рядом были, мои друзья актеры, режиссеры, приятели Володя Высоцкий, Коля Губенко, гитары, бражничество. Но вместе с веселием безудержным шло и некое духовное падение... И не каждому было дано вылезти из него. Хотя дружеские связи у меня сохранились именно с той компанейской поры.

Вот сейчас мне исполняется пядьдесят пять лет, а через пару недель Николаю Губенко - шестьдесят. Сколько лет прошло... Заранее поздравляю своего коллегу и давнего друга. До того, как он окунулся в политику, он был одним из самых почитаемых режиссеров в нашей стране. Причем одним из лучших режиссеров. А до его режиссерства я знал Николая с 1964 года, с 1963 даже. У нас в те годы были очень теплые отношения, я был потрясен актерским даром Николая Губенко, когда увидел его в театре на Таганке в роли летчика в спектакле "Человек из Сезуана" по Брехту. Он просто ошеломил своим темпераментом. Тогда было ясно, что на сцену пришел новый талантливейший артист. Может, в чем-то и жаль, что сейчас Николай избрал путь гражданского служения по принципу: "Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан". Мне очень жаль, что с тех пор, как он окунулся в политику, он не ставит свои фильмы и почти не играет сам, - он бы мог быть очень полезен нашей культуре. Ведь все его работы духовно позитивны и высокоталантливы.

В. Б. Ты дружил в те далекие годы и с Губенко, и с Высоцким, но так случилось, что когда Николай Губенко ушел из театра, его ведущее место в театре, и даже его роли занял Владимир Высоцкий. Ты можешь сравнить двух ведущих русских актеров шестидесятых годов?

Н. Б. Дело в том, что и Николай, и Владимир - мои друзья, и мы дружили друг с другом в те годы. Поэтому противопоставлять их друг другу я бы не стал. Впрочем, у каждого из них были свои победы, и были свои неудачи... Помню, что Володя Высоцкий позвал меня на своего "Гамлета". Он мне дал два билета, я сел с Ирой Родниной на хорошие места, но... мне настолько не понравился "Гамлет" и Володя в своей роли, что по окончании спектакля я даже не зашел к нему за кулисы, что было бестактностью. Но обманывать его я не хотел. А говорить о том, что все это мимо текста, мимо мысли, мимо шекспировской глубины, что много крика и суеты, я не мог другу своему. Хотя я его очень люблю как актера. У него был какой-то особенный актерский дар. Но у Коли Губенко и Володи Высоцкого - два разных темперамента, они, два выдающихся русских человека, не похожи друг на друга как актеры. Кстати, Коля подвиг меня на то, что я повторил его опаснейший трюк с лошадью. Я однажды увидел, как он в одном своем фильме вскакивает в седло на галопе. Узнал о том, что Коля специально занимался в цирке, готовясь к этой роли. Когда я начал делать фильм о Лермонтове, задумал один эпизод, который бы доказал людям, что Лермонтов был уникальный джигит. И что актер, играющий Лермонтова, это делает сам. Иначе не поверят в образ. Для того, чтобы исполнить этот кадр, когда Лермонтолв вскакивает в седло на полном галопе, я пошел в цирк, убедил Ирбека Кантемирова позаниматься со мною. Месяц он меня гонял по арене цирка, и этот кадр вошел в фильм. И все - благодаря Николаю Губенко. Я также благодарен ему за то, что он, будучи членом худсовета объединения на "Мосфильме", где я делал свой фильм "Лермонтов", когда мою работу начали травить, при всей занятости своей пришел на худсовет и первым выступил в защиту фильма. Он говорил, что это первый русский фильм за долгие годы, где пахнет Россией. Так говорил о фильме, что на глазах его были слезы. Это было для меня крайне важно, потому что в ту пору многие друзья отвернулись от меня, предали. Позволяли бить меня ногами. Мне очень жаль, что у нас не было общих работ с Губенко, я был бы рад сниматься в его фильме. Но мы часто пересекались. Помню, он для "Подранков" пригласил мальчика, найденного мною для фильма "Пошехонская старина". Коля увидел у меня на экране и взял к себе.

В. Б. Ты заметил, у тебя все друзья - из крепких лидеров? Владимир Высоцкий, Николай Губенко, Никита Михалков, - впрочем, ты и сам такой. Это случайно? Или ты подсознательно искал в актерской среде тоже сильных людей? Зачем Никите Михалкову надо было идти на Союз кинематографистов? Зачем Николаю Губенко надо было стать министром культуры Советского Союза? Разные, но сильные люди.

Н. Б. В Никите Михалкове лидерство ощущалось с самого детства, отрочества, еще в Щукинском училище, когда мы учились на одном курсе,- он был явный лидер, третейский судья, искренне уважаемый студентами человек, абсолютно активный лидер. А Николай Губенко в шестидесятые годы был просто сильный артист. Я не знал в нем качеств лидера, видел лишь яркого актера. Уже потом проявилась у него тяга к общественной деятельности и принцип гражданина. Впрочем, как политика я уже мало его знаю, что Коле удается на нынешнем думском посту, мне неизвестно, хотя рад, что он поддержал в Думе наш "Золотой Витязь".

В. Б. Вернемся к твоей актерской молодости. Где вы все, кстати, познакомились?

Н.Б. Четко помню, что с Володей Высоцким я познакомился на пробах на фильм "Иваново детство". А Николая Губенко я, похоже, первый раз повстречал в ресторане ВТО, куда мы все часто захаживали. Вот в компаниях и общались. Однажды Коля пришел ко мне домой. Он потрясающе пел, эмоционально и красиво,- не хуже, чем Высоцкий. Когда они пели на пару в кампаниях, кто пел из них лучше, трудно было даже сказать. Я был близок к кругу людей, поддерживающих нашумевший в те годы фильм Марлена Хуциева "Застава Ильича",- там, кстати, тоже с Колей виделись... Шумная в молодости жизнь была, и не всегда путевая... Говорю лишь про себя: много было яркого, интересного, но как бездумно мы тратили свои силы!

Может быть, мы вместе и губили свои жизни? Губя собственную жизнь, губя здоровье, - как будто испытывая, на сколько тебя хватит падать и падать и падать вниз, я где-то в глубине себя, как, наверное, и все мои друзья, ждал начала возрождения.

В. Б. И долго пришлось ждать? Как сумел ты изменить свой образ жизни? Придти к нынешним идеям? К своим режиссерским работам?

Н. Б. Со временем я просто как-то внутренне устал от своего актерства. Был неудовлетворен подобной актерской жизнью. Ушел из театра, побыв там только год. Играл роль за ролью, но понимал, что это не то, что мне нужно другое. Мне нужно было быть режиссером. И вот в 1973 году мне улыбнулась жизнь, я пришел ко Льву Александровичу Кулиджанову и попросил, чтобы он меня взял на учебу во ВГИК. А он вел уже третий курс. Этот курс начинал Михаил Ромм, но он умер, и курс был подхвачен Кулиджановым. Он мне устроил экзамен и взял к себе сразу на третий курс. Тем самым здорово облегчил мне путь к режиссуре. Я учился практически за партой лишь один год. То, что у меня был уже огромный кинематографический опыт, Лев Александрович счел достаточным основанием, чтобы миновать два первых начальных курса. Но я сдал подряд весь объем вгиковской программы - пятьдесят пять экзаменов. Ничего не зачли из моей учебы в Щукинском училище. Я помню, что историю партии дважды сдавал: первый раз на тройку, а потом пересдал на четверку. Это был каторжный год для меня, для заики, который ненавидит любые экзамены. Став сейчас педагогом, профессором курса, я стараюсь облегчить это унижение моих учеников. Кстати, на экзаменах я часто актерски пользовался тем, что заикаюсь, разыгрывал этакого бедного заику, который все знает, но не может выговорить.

В. Б. Воля и умение работать, видно, у тебя были заложены с детства. Вообще в искусстве, столь падком на лакомые приманки, я думаю, по-настоящему выживают лишь сильные люди. Большой талант всегда связан и с энергией таланта, у таланта есть мощное энергетическое поле, сам человек по жизни может быть тщедушным и слабеньким, но талант заставляет его пробивать лбом стену. А слабый талант тонет. Кстати, может, энергия таланта и держала последние десять лет Высоцкого на плаву... Но откуда в тебе все-таки это стремление к миру театра и кино - тем более, если и желания быть актером не возникало?

Н. Б. И в жизни брата, и в моей - это вроде бы случайность. И он, и я были отобраны на улице. Идя по улице Горького, около дома номер шесть я попал в руки Андрея Кончаловского. Он что-то заметил во мне. Значит, была и закономерность. Бабушка и дедушка мои по отцовской линии были актерами. Играли вначале с такими артистами, как Бестужев, Блюменталь-Тамарина. Замечу, что дедушка и бабушка играли главные роли, а эти две будущие знаменитости замыкали афишную таблицу. У меня от бабушки и дедушки остались их театральные афишки. Они были Бурляевы, но работали под псевдонимом Филипповские. Дедушка был блистательный комик, а бабушка - трагическая актриса.

В. Б. Но, кроме собственного таланта и энергии, у тебя были наставники, прямые учителя, кто и помог тебе стать таким, как есть?

Н. Б. Я не обделен в жизни контактами с теми, кто уже стал историей нашей русской культуры. Могу их считать не только учителями, но и друзьями. Это Андрей Тарковский, безусловно, человек важнейший, первейший в моей судьбе, - человек, повлиявший на мое отношение к кино, к актерской профессии, к вере. Вторым назову классика театра Николая Дмитриевича Мордвинова, столетие которого мы недавно отпраздновали. Причем, если бы я не настоял, эту дату просто бы обошли в Союзе кинематографистов. Но при помощи Никиты Михалкова мы издали книгу дневников Мордвинова и провели в Доме Кино под иконой, так как Мордвинов был верующим человеком, молебен, и отпели его, так как он не был отпет при жизни. По-моему, такого еще ни разу не было в Доме кино.

В. Б. Первым своим учителем ты назвал Андрея Тарковского. Ты знаешь достаточно сложное к нему отношение в патриотических кругах, даже Александр Солженицын резко отозвался, как об антирусском, о кинофильме "Андрей Рублев". Так ли это? А с другой стороны, именно этот эстет дружил с Николаем Рубцовым, с Феликсом Кузнецовым, считал себя национальным русским художником. Может быть, неправы его критики? Каково было его отношение к России, к ее истории, к Православию?

Н. Б. Я думаю, ошибаются те люди, которые считают фильм "Андрей Рублев" антирусским, антиисторическим. Попробуйте найти более русскую новеллу, чем "Колокол", утверждающую русский дух, талант. Я считаю, что это один из ярчайших русских режиссеров. Именно русских. Андрей еще в те годы, когда это было крайне немодно, при мне лично около двадцати раз говорил в одном широком застолье одно и то же, как будто предчувствуя свой крестный путь: "Как бы трудно ни было, нужно жить и работать в России". И это говорил человек, одетый стильно, в модном шарфике, брючки дудочкой, самый элегантный режиссер в Советском Союзе. Когда он был официально отпущен в Италию, он будто предчувствовал, что двери за ним закроются. Он говорил родным: "Они меня отсюда не выпихнут". Попав в Италию и приняв решение под давлением окружения и при помощи Госкино, которое не продлило рабочую визу, там остаться, он еще надеялся на возвращение. Андрей здесь был бедным режиссером, у него всегда были огромнейшие долги, - он же делал один фильм четыре-пять лет. Заканчивает фильм, его оценивают по последней категории, он получает постановочные две тысячи рублей. Отдает долг и вновь живет впроголодь. Так вот, он принял решение остаться под давлением близких, тех, кто был с ним тогда в Италии, ибо он еще не доделал свой фильм. Остался там и... начал умирать. Те шесть-семь лет за границей в нем и развивался рак бронхов, а это тоже психогенное заболевание, в основе этой болезни эмоции морального долга. Андрей всегда был человек с обостренным чувством морального долга. И на главные роли всегда выбирал такого же, как он, Анатолия Солоницына, который умер от той же болезни. У них родственные структуры личности. Я все время недоумевал: почему Андрей взял на Рублева Толю Солоницына? Потом мы подружились, но когда я его впервые увидел, не понял: бледный, лысый, невзрачный и в ту пору никому неизвестный. А потом Толя у него играл все главные роли... Более русского и патриотически настроенного режиссера в России я не знаю. Быть может, в поэзии - это Лермонтов, из самых русских патриотов. В кинематографе много патриотов: и Шукшин, и Бондарчук, и Довженко, но один из самых ярких - это Андрей Тарковский. Заметь, что последний фильм "Жертвоприношение", который он поставил на чужой земле, с западными актерами, с западным оператором, с западным антуражем, - это фильм про русского режиссера.

В. Б. А с Василием Макаровичем Шукшиным тебе довелось общаться? Хотя бы в общих компаниях?

Н. Б. Меня самого удивляет: так много лет работая на одной киностудии, имея общих друзей, мы с ним никогда и нигде не встречались. Когда я делал свой первый дипломный фильм "Ванька Каин", это новелла из фильма "Пошехонская старина", - именно в то время умер Шукшин. Ни одну утрату в жизни я так не переживал. Я попробовал дать эпиграф к фильму: "памяти Шукшина", но я был дипломник, и меня спросили: какое отношение имеет к Щедрину Василий Шукшин? Не позволили. Но я их всех до сих пор очень ценю и помню: и Шукшина, и Тарковского, и Высоцкого, прошедших свой тяжкий крестный путь.

В. Б. Как ты думаешь, Николай, главное в кино ты уже сделал? Или еще впереди? Ты - художник ХХ века? Или хочешь прорваться в ХХI?

Н.Б. В пятьдесят пять лет, Володя, странно говорить, что это начало, учитывая то, что в прошлом много уже было сделано, но у меня ощущение такое, что все самое главное для русской культуры я еще должен сотворить. Хочется думать, что все предыдущее - это только разбег для взлета. И в кино, и в литературе, и в общественной жизни. Свой путь: и художника, и гражданина - я избрал однажды и на всю жизнь. Помню свои первые поэтические строки в семнадцать лет:

Прапрапрапрадедов моих

В крови топили, убивали,

В петле давили,распинали,

На кол сажали, засыпали,

Четвертовали, обрубали

Колесовали, муровали,

Глаза кололи, кости мяли,

Морозили, в грязи топтали,

Деревья надвое их рвали,

Привязывали вслед коня.

Какая участь ждет меня?

Потом было еще такое стихотворение - как говорят, программное:

Где сил, отваги взять

на дальнюю дорогу?

Вступить за правду

и расстаться у порога?

Но поздно думать. Уж шагнул...

В. Б. Мы с тобой, как ты знаешь, сверстники. И я в феврале отметил свои пятьдесят пять лет. И я кое-что сделал, но еще больше задумал и надеюсь исполнить. Первым делом - вскорости издать тоже программную книгу "Пламенные реакционеры", где постараюсь перевернуть отрицательное впечатление о русском литературном консерватизме, который, на мой взгляд, уже двести лет определяет все вершинные достижения русской литературы. Дал бы Бог здоровья и сил. Но тем не менее, считаю, что, сколько бы ни удалось наработать и сотворить в новом веке, все мои истоки, все идеи и концепции родом из века минувшего. Как и мастера Серебряного века по сути своей лишь подводили итоги Золотого девятнадцатого столетия и продолжалось это чуть ли не до пятидесятых годов. Так и мы с тобой, и все наше поколение будет выплавлять в художественной форме энергию нашего ХХ века. Что достойного создал ты в самом ХХ веке? Чего из сделанного не стыдно? Кинороли, режиссерские работы?

Н. Б. Думаю, что, когда я покину эту жизнь, то останутся в истории нашей культуры крупицы того творческого прорыва, к которому я так или иначе причастен - два фильма Андрея Тарковского: "Иваново детство" и "Андрей Рублев", мой фильм "Лермонтов", который когда-нибудь обязательно будут изучать в школах. А сейчас его уже изучают в творческих киновузах: как он построен, почему он так воздействует на душу? Останется "Военно-полевой роман" - удивительно добрый фильм. Останется организованный мною международный кинофестиваль славянских и православных фильмов "Золотой витязь", как попытка исполнения мечты наших предтеч, которые жили в прошлые века надеждой на будущее единение славян. Помнишь, Федор Тютчев говорил:

Опально-мировое племя,

Когда же будешь ты народ?

Когда же упразднится время

Твоей и розни и невзгод?

И грянет клич к объединенью...

Об этом мечтали все наши великие лидеры, и этого стремимся достичь и мы своим фестивалем "Золотой витязь" все уже десять лет его существования.

В. Б. Поздравляю тебя с десятилетием хорошо знакомого мне фестиваля. Не скрываю, что поражен тем подвижничеством, с которым ты впрягся в эту тяжелейшую работу. Может быть, эти непосильные, непомерные глыбы, которые взваливают на себя русские художники, - они и спасают наше искусство и все наше общество даже в столь гибельную, катастрофическую эпоху девяностых годов? Нас разбили, принизили, раскололи, сломали у многих души. Но и в одиночку, не видя товарищей, не надеясь даже на поддержку, каждый творит свой подвиг. Не буду скрывать: с провалами, с пробелами, со свойственной каждому субъективностью, с малыми и большими компромиссами, иногда кажущимися кому-то чрезмерными, но без особых выгод для себя, наступая часто на горло собственной песне, - каждый в своем одиноком окопе держит мировую оборону. Илья Глазунов создал Академию Художеств, спасает традиции русской живописи. Зачем ему Академия? Что, ему мало славы и картин? Татьяна Доронина возглавила МХАТ. Сейчас иные спорят о его успехах и поражениях. Иные жалеют Доронину, как актрису, ушедшую от своих блистательных режиссеров, но, я знаю, в тот момент раскола не было другой сильной и жертвенной фигуры, которая смогла бы удержать коллектив и спасти театр. Не было бы ее - не было бы и этого МХАТа. Свое громадное дело творит наш друг Вячеслав Клыков. Александр Проханов в "Завтра", Станислав Куняев в "Нашем современнике", Игорь Шафаревич в Академии наук, Татьяна Петрова в русской песне, Союз писателей России сначала с Юрием Бондаревым, потом с Валерием Ганичевым, с Валентином Распутиным, Василием Беловым... И пусть у иных сложные друг с другом отношения - не страшно, все вместе мы делаем общее русское дело. И ты - один из таких славных витязей, тянешь и тянешь свой "Золотой Витязь", спасаешь из самых безнадежных ситуаций. Может быть, не стоит и унывать? Может быть, это и есть наш русский авангард, если мы все еще удерживаем ось русской культуры и устремлены в наше будущее?

Ты ведь не похож на плакальщика и унылого нытика. Ты просто бросил вызов в полностью враждебном русской культуре мире кино, смелый новаторский вызов!

Н. Б. Мною движет Господь, кровь предков - запорожских казаков, непокорных и вольнолюбивых отважных людей. И движет понимание того, что цена жизни каждого из нас только в том, сколько ты отдашь России. Только в этом. Тем же славны и наши предки, отдавшие за Отечество и жизни свои, и деяния свои, воинские, церковные, художнические или политические. Лишь они помянуты будут, все прочее, как пыль, развеется. Движет еще мною и чувство правоты. Пусть устраивали унизительный суд на "Лермонтовым", который мог окончиться для меня инфарктом, гибелью, - чувство правоты меня всегда поддерживало. Пусть они долго торжествовали, хотя сейчас что-то забеспокоились, бесы наши либеральные. Они сейчас не на коне. Я всегда был уверен, что время "Лермонтова" еще придет.

В. Б. Я сейчас пересмотрел твой чудный, романтический, героический фильм, и не понимаю, почему они тогда устроили чуть ли не мировой шабаш ведьм? Что их так напугало?

Н. Б. Это оценивать скорее надо вам - зрителям, критикам, идеологам. Мне кажется, просто фильм для той поры оказался вызывающе русским. Отстаивающим веру и любовь к Отечеству. Я помню, приехал в то опальное время мое к Никите Михалкову на дачу. Была мама Никиты, Наталья Петровна Кончаловская, - удивительно тонкая женщина. Поэт чудесный, знаток русской истории. Так вышло, что я показал ей фильм "Лермонтов". Там был мой сын, дети Андрона и Никиты. Когда фильм окончился, Наталья Петровна взяла меня за руку и говорит: "Коленька, так вот какой ты стал! Они же тебе завидуют..." Видимо, и это тоже было. Потому что не я один мечтал поставить фильм о Лермонтове. Очень хотел поставить Сергей Соловьев по чудовищно-пошлому, дико русофобскому сценарию Александра Червинского, где Лермонтов был бы показан омерзительнейшим пошляком и циником.

В. Б. Гнусный сценарий. Я видел и спектакль, сляпанный по этому сценарию. Позже в статье я сравнил твой фильм и этот спектакль. Уже тогда, в восьмидесятые, начиналась игра на понижение русской культуры.

Н. Б. К счастью, Соловьеву этот фильм не дали ставить, но зато после выхода моего "Лермонтова" он как раз возглавил Союз кинематографистов и начал эту кампанию травли.

В. Б. Что же его сейчас так поддерживает твой друг Никита Михалков, дал возможность в своей студии поставить еще один отвратительнейший, разлагающий фильм "Нежный возраст"? Впрочем, я не знаю всех закулисных игр в вашем союзе. Знаю, что фильм "Лермонтов" стал одной из важнейших вех русского культурного сопротивления девяностых годов. Думаю, "Лермонтов" войдет в историю не только кино, но и в историю русского национального сопротивления. Этот фильм помогал простому зрителю не пасть духом. Говорят, что наше сопротивление было напрасным, все позиции сданы, все проиграно. Не думаю. Народ уже стал иным. Миллионы людей изменились с начала девяностых годов, власть уже должна считаться с русским патриотизмом хотя бы формально. Есть в этом деле и наша с тобой частичка, наши кирпичики в фундаменте будущего национального возрождения. Но ты еще не остановился в работе. Чего ждать от тебя зрителю? Каковы твои планы?

Н. Б. Вообще-то, мне жизнь дала больше, чем я ожидал. Но планов еще больше. Надеюсь все-таки поставить фильм о Пушкине по своему сценарию и сыграть в нем Пушкина. Все готово к запуску. Группа уникальная собрана. Ждем, когда же даст добро Госкино.

В. Б. А Никита Михалков не может помочь?

Н. Б. Я не обременяю его личными просьбами.

В. Б. Служить России - это же не личная просьба. Ты же не дачу себе даровую просишь, а готов снять еще один национальный шедевр.

Н. Б. И все же я считаю, что желание снять фильм по своему сценарию, с собой в главной роли - это мое личное дело, именно по этой причине я, может быть, излишне робок в переговорах. Фестиваль провести, найти немыслимые деньги - это надо для всех нас, для России, для славян. "Золотой витязь" уже собирает позитивные силы планеты, у нас участвуют кинематографисты 30 стран. Создан творческий союз, куда входит 2700 членов. А фильм о Пушкине это мои личные творческие планы. Хочу издать двухтомник прозы, поэзии, сценариев, лекции по режиссуре. Задумал еще фильм о Гоголе. Из современников готов поставить фильм "Княжий остров" по блистательному роману Юрия Сергеева. Если бы появился сейчас этот фильм, мы бы явили молодым людям долгожданный образ подлинного героя, которому хочется подражать. Православный, патриотичный, смелый молодой герой.

В. Б. Ты считаешь, сегодня нужна русская героика в искусстве?

Н. Б. Безусловно. И показывать то, что было талантливо сделано раньше, и создавать новые фильмы. Противостоять распаду. С потерей Господа в сердце и падает искусство во всем мире. Помню, был в европейских музеях. Первые залы - Рубенс, малые голландцы, Италия, Ренессанс, Леонардо да Винчи. Боже, как все высоко, как все гармонично, как все умело - и по кисти и по ощущению Господа! Перед портретом Монны Лизы я провел три часа, а через нее я воспринимал и ощущения всех тех, кто смотрел на портрет до меня. Среди них были и мои друзья: Сергей Бондарчук, Виктор Некрасов, Андрей Тарковский. Я общался с уже ушедшими из жизни, со своими близкими, которых я оставил в Москве. Какое чудо гармонии! А далее - Рембрандт, Гойя, импрессионисты. И вот современность, наш ХХ век, последний зал нового искусства и там вершина всего: под стеклянным колпаком - скомканная газета, окурок, намазанный помадой, и пустая бутылка. Вот потеря Господа к чему приводит. Так сейчас и у нас. Ты прав, нужно обращаться назад, искать утерянные высшие ценности в прошлом и нести их уже в будущее.

В. Б. Россия как бы упрямо шлет свой консервативный вызов обезумевшему от новизны миру. А мы с тобой, как реакционные романтики, защищаем идеалы прошлого.

Н. Б. Нет, Володя, я не реакционен. Реакционность - это борьба, а я за любовь. Мы должны проводить линию любви. Романтик - да. Консерватор да.

В. Б. А что мы боимся обвинений в свой адрес? Если мы желаем вернуть героику, вернуть веру, традиции, то, с точки зрения либерального прогресса, мы - самое мягкое, если реакционеры.

Н. Б. Первым консерватором является Господь, когда он запретил Адаму и Еве это новаторство, вкушать яблочко запретное, затем искать себе одежду и так далее. Нам надо следовать его примеру.

В. Б. Но как это сделать? Как воссоздать наш национальный кинематограф?

Н. Б. Во время проведения десятого "Золотого витязя" в Тамбове был подписан договор о намерениях между Союзом кинематографистов славянских и православных народов, который я возглавляю, и администрацией Тамбовской области о создании национального киноцентра на тамбовской земле: киностудии со всеми цехами, киноакадемии имени Сергея Бондарчука на православной основе, натурной площадки, где мы будем делать фильмы. Я был потрясен возможностями: имение Воронцова-Дашкова отдается нам, там будет киноконцертный зал, там же рядом ипподром, конезавод с орловскими рысаками и прекрасный парк. Раздолье для кинематографистов.

В. Б. А почему Тамбов?

Н. Б. Что такое Тамбов - Там Бог. Туда мы пришли интуитивно, по наитию, и встретили понимание у губернатора и администрации области. Так же спрашивали раньше: почему Сербия? почему Приднестровье? А туда вел нас Божий промысел, там мы встречали понимание и были нужны. А какие в Тамбове были переполненные залы! Как внимали зрители нашим фильмам! И, кстати, на реке Вороне, что течет в Тамбове, провел свое детство мой отец. Получается, что зов предков.

В. Б. Вспоминая твои кинороли, я задумался еще об одной - о роли Христа, вернее, Иешуа Га Ноцри в кинофильме "Мастер и Маргарита". Почему этот интересный фильм так и не вышел на экран?

Н. Б. Это надо спрашивать у продюсеров фильма. Я даже не жду уже, что появится этот фильм, для меня самое главное, что я исполнил эту роль и побывал в Иерусалиме на съемках, поклонился всем святым местам. Кстати, это - моя лучшая роль в кино.

В. Б. Для актера - это суперзадача, суперудача. А как с точки зрения ортодоксального Православия? Одобрили ли священники твою работу? Твоя роль в фильме "Мастер и Маргарита", важная и ответственная для тебя, напомнила мне поэму Юрия Кузнецова "Путь Христа" - тоже важную и ответственную для нашего прекрасного поэта, тоже ведомую его искренним желанием послужить Господу, но вызвавшую нарекания у многих иерархов нашей Церкви: мол, не дело светских художников поднимать такие евангельские темы. Твое отношение к этому?

Н. Б. На этот вопрос, когда я еще задумал фильм по евангельскому сюжету, один очень уважаемый мною священник ответил так: "Поскольку вас сподобил Господь заниматься этим искусством, и это - ваш окоп за душу человека, то вы не только можете, - вы должны это делать. Иначе это будут делать другие, враждебные Господу. Все дело- в степени твоей готовности к тому, чтобы это сотворить. В посте, в молитве ты сам должен очиститься, прежде чем приступить к такой работе. Почему молились иконописцы, прежде чем приступить к написанию иконы? Киноэкран тоже должен быть иконой". Это сейчас в кино правит рынок, и ни о какой иконе речи быть не может, но мы все должны стремиться к изменению дел в нашем искусстве. И уже сейчас есть прорывы в русском кино. Скажу честно, были и другие отзывы священников. Я не знаю, прав был или неправ, часто каюсь, понимая, что же я наделал. Зачем я, грешный, касался этого? Но это была поразительная работа. В посте и молитве, без ощущения того, что ты делаешь грех. Без гордыни, а в попытке дотянуться ввысь, сколько ты сможешь.

В. Б. В светском искусстве, очевидно, всегда есть элемент греха, но художник не безгрешен, он весь в жизни и творит из жизни, но он обязан тянуться, как к идеалу, к высшему в себе, к постижению Божественного промысла.

Н. Б. Иван Ильин, наш великий философ, говорил, что каждый художник в творчестве ищет совершенства. И этот поиск его приводит к престолу Господню. Поэтому каждый художник делает дело религиозное, независимо от того, что он сам об этом думает или к какой конфессии принадлежит. Вот это мой критерий. Мы отбираем крупицы ценного по всему миру, от тех творцов, кто не торгует во Храме, а ищет Господа.

В. Б. Ты одинок в мире искусства?

Н. Б. Можно ли назвать одинокими Лермонтова, Пушкина, Шолохова, Бондарчука, Тарковского, Высоцкого, Игоря Талькова? На первый взгляд, они были абсолютно одиноки. Как говорила Марина Цваетаева: "Одна из всех, за всех, противу всех..." Невозможно быть одиноким, когда есть Господь. Невозможно быть одиноким, когда есть Россия. Она тебя поддерживает в дни гонений и судилищ. Но есть и сильные единомышленники во всех видах искусства, везде намечается русский прорыв. И мы же с тобой, Володя, беседуем не случайно. У нас есть уже свой киносоюз, где 2700 членов, и мы действуем. 14 стран входит в наш творческий союз.

В. Б. А как идут дела в Союзе кинематографистов? Есть ли там нечто позитивное? Что сумел здорового сделать Никита Михалков?

Н. Б. По-разному можно относиться к Никите Михалкову, я знаю, что ты писал о его фильме, и даже отвечал тебе в полемике. Но надо признать, именно Никита Михалков начал реально возрождать русское кино. Пусть масса издержек, но он утверждает русские идеи в "Сибирском цирюльнике". Потом появился прекрасный фильм Глеба Панфилова "Романовы. Венценосная семья". Опять же, при всех издержках - это начало восходящего духовного потока новой России. Фильм Виталия Мельникова "Луной был полон сад" блистательная мелодрама. И совсем недавний фильм "В августе 1944 года", вроде бы фильм белорусский, но это наш общий фильм, мы все - одно целое. Этот поток уже идет. Недаром наши разрушители, залившие грязью Бондарчука, восхвалявшие Ельцина и всю псевдодемократическую бесовщину, провели один из последних пленумов в Союзе кинематографистов на тему "Ответственность художника". Они тоже прозревают: что же мы натворили? мы вырыли яму и в нее упали сами.

В. Б. А как ты относишься к культовым молодежным фильмам Балабанова "Брат" и "Брат-2"?

Н. Б. Отрицательно отношусь. Поэтому не отобрал их на "Золотой витязь". Там в эффектной упаковке вроде бы русского кино подаются совершенно антирусские начала - когда обаятельный мальчик мочит всех подряд, не задумываясь о том, что он убивает людей. Коммерческие фильмы, спекулирующие на понятии "русский". Русская душа - не такая. Такой бы ее желали видеть те, кто пытается мутировать русское сознание.

В. Б. Вернемся к попыткам Никиты Михалкова. Что сумел он внести позитивного в общий кинопроцесс? Позволили ли ему что-то сделать?

Н. Б. Я знаю, что Никита прочитает то, что я сейчас буду говорить. Поэтому я говорю как бы и тебе, Володя, и вашим сотням тысяч читателей, и Никите одновременно, продолжая наши с ним беседы. Безусловно то, что он в эти последние годы возглавляет Союз кинематографистов - это созидательное явление. До него было все разрушено, разворовано, а он пытается собрать, вернуть не только ценности материальные, но и духовные. Он - традиционалист и консерватор в лучшем смысле этого слова, владеющий обширнейшей информацией о положении и в мире, и в мировой культуре. Это - русский художник. Во-первых, он оздоровил климат в Союзе кинематографистов. Он державно всех собирает в одном потоке. Но я понимаю, как он опутан по рукам и ногам. Он рвет эти путы, идет дальше, ему трудно. Иногда готов плюнуть на все и уйти с этого поста. Но он тянет этот воз, пусть и делает ошибки из-за того, что недостаточно радикален. Я бы на его месте был более радикален. Стремился бы за три-четыре года сделать как можно больше радикальных преобразований. У нас с ним был прямой спор по поводу последнего Московского Международного фестиваля. Я говорил Никите о том, что нужно пересмотреть контингент отборщиков кинофестиваля. Они в силу своей патологичности набрали исключительно фильмы о гомосексуалистах, лесбиянках, наркотиках, насилии в таком количестве, что простому сознанию это не вынести. Не знаю, какие выводы будет делать Никита. Он мне говорит: что ты брюзжишь?.. Я часто привожу слова из Евангелия, что невозможно не придти в мир соблазна тому человеку, через которого этот соблазн приходит. Православный художник не должен этому содействовать.

Алексей Балабанов

Балабанов Алексей Октябринович, кинорежиссер, родился 25 февраля 1959 года. Окончил переводческий факультет Горьковского педагогического института в 1981 году, экспериментальный курс "авторское кино" - в 1990 году. В течение 4 лет работал ассистентом режиссера на Свердловской киностудии. Дебютировал в 1989 году документальным фильмом "Егор и Настя". Поставил фильм "К истории воздухоплавания" в 1990 году. Соавтор сценария фильма "Пограничный конфликт" (1991). Постановщик картин "Счастливые дни", "Замок", "Про уродов и людей". Прославился своими фильмами "Брат" и "Брат-2", мгновенно ставшими культовыми фильмами для молодежи России прежде всего благодаря своей откровенно патриотической направленности. Его последний фильм "Война" - жесткий фильм о событиях чеченской войны, старательно умалчиваемый нашими либеральными СМИ. Женат, имеет двух сыновей, живет в Москве.

Редкий случай - почти за месяц до выхода нового фильма Балабанова "Война" его начали ругать. Ругали с чувством, с толком, с расстановкой. Он - и не "политкорректный", и "потакающий низменным инстинктам", и "фашистский" и проч. Злобным рецензиям и отзывам несть числа.

Поэтому, собираясь на него, я готовился увидеть нечто среднее между "Триумфом воли" Риффеншталь и "Механическим апельсином" Кубрика. И не хотел этого увидеть.

...Я выходил из кинотеатра со знакомой горькой болью за грудиной. Нет, фильм не потряс меня! Как не может потрясти правда того, кто ее давно уже знает.

Нет, он не стал для меня откровением. Как не может стать откровением твоя собственная жизнь,

Он просто безжалостно и жестко рассказал мне обо всем том, что я и так уже давно знал.

Как старый фронтовой друг, который, махнув рукой на дела, на расшалившуюся к весне старую рану, вдруг приехал к тебе, да и ты уже, в который раз с трогательной наивностью вспоминаешь общих друзей, веселые и трагические ситуации, в который раз слушаешь и пересказываешь фронтовые байки. И в этом общении на пару вечеров забываешь об окружающей гнуси и мерзости. До сладкой сердечной боли погружаешься в такое близкое и уже такое далекое фронтовое прошлое.

....После "Брата-2" зритель с нетерпением и робостью ждал следующую работу Балабанова. Будет ли "Брат-3"? И куда дальше уведет режиссера его талант? К каким выводам, к каким истинам?

Уже в "Брате" он безжалостно и честно вычертил облик умирающего города. И грязный, убогий в своей роскошной нищете, Питер стал символом нашего русского безвременья. Он был зрителем узнан и принят - с его нищими немцами, спившимися ветеранами, бессмысленными бандюками и отставным солдатом, который живет по своим непонятным, но справедливым законам.

Данила Багров стал символом.

В "Брате-2" Балабанов впервые в современном кинематографе сорвал табу с темы того, кто же виноват в том, что происходит сегодня с Россией. Его интеллектуальная мразь Белкин, проданный с потрохами американцу, готовый в угоду тому убивать и душить кого угодно - был до портретности похож на тех, кого мы каждый день видели на экранах: министров, банкиров, чиновников. И Балабанов отправил своего героя за океан - бороться за справедливость. И возникла сказка, лубок. Ласкающая сердце и душу история про солдата, победившего чудище... Но Балабанов был бы не Балабановым, если бы он так на лубке и остановился. Он должен был пойти дальше. И он пошел. О чем фильм "Война"? Он о нас. О России. Точнее, о том, что ее у нас больше нет. И это самый страшный шок этого фильма. Балабанов страшно и беспощадно отбирает последние иллюзии. У нас больше нет страны! Нет России! Разве можно назвать "страной" образование, где в генеральских кабинетах торгуют заложниками, где фээсбэшники успешно совмещают службу с рэкетом. Где в провинциальных бандитских разборках за год гибнет молодых парней больше, чем за все годы чеченской войны. И эта никчемная, убогая смерть становится чуть ли не верхом геройства, за которую пьют стоя, как за смерть на поле боя. У нас отобрали, угнали, увели страну. Все ее богатства теперь принадлежат "цунарефам" с двойным и тройным гражданством, а нам, местному быдлу, оставили настоящий колониальный товар: водку, зеркала и возможность мочить друг друга в бесконечных бандитских разборках... Вечером, после фильма, проверяя уроки, я спросил свою дочь: "В каком году была Куликовская битва?" - и она посмотрела на меня своими такими родными, близкими, но удивленно-растерянными глазами. Она не знала этого. "В каком году погиб твой прадед Иван? И кем он был?" И вновь - знакомый, родной и растерянный взгляд. Она не знает... И я почувствовал едкий стыд. Стыд перед самим собой, перед погибшим под Великими Луками в августе 43-го полковым комиссаром Иваном Шурыгиным, перед павшим на "незнаменитой" Финской сержантом Михаилом Беличенковым - вторым моим дедом. Я почувствовал унизительный стыд, словно получил пощечину и не смог на нее ответить... Чеченский боевик в балабановской "Войне" действительно ЗНАЕТ свою родню до шестого колена и историю своего рода. А моя дочь не знала... И в этом моя вина...

Он должен был снять этот фильм. Иначе это был бы не Балабанов. Балабанов сегодня, наверное, единственный режиссер, который снимает не просто "русское кино", но он творец, который через свои работы постигает Мир. Ступенька за ступенькой поднимается по лестнице Миросознания к открытию тех великих и простых истин, которые собственно и строят этот мир.

Владислав Шурыгин,

из статьи "Война, брат!"

БРАТ ЗА БРАТА

Казаки говаривали: "Тому роду не быть переводу, где брат за брата идет в огонь и в воду"...

Брат Данила Багров за своего старшего брата пошел убивать вожака чеченской группировки, контролирующей питерские рынки...

Может быть, потому так запросто пошел, что остались у него после недавней войны какие-то неоплаченные долги. За убитых товарищей, к примеру. Убрал Данила питерского Чечена быстро, надежно и профессионально. Видно, не впервой такие операции проводить... Помог старшему брательнику, с которым когда-то в одном поселке рос, который его как-то четырнадцать километров на руках нес, больного, до дома, до матушки. Чего не сделаешь ради брата.

Брат Данила решил помочь старшему брату и во второй раз - убивать какого-то ненужного конкурента. Брат Данила сам, добровольно решил стать наемным убийцей. И винить кого-то в принятии этого решения уже незачем.

Смотрел я этот напряженный, психологический, трагический фильм режиссера Алексея Балабанова "Брат" и рукоплескал очередной победе русского кино. Ни в какие сравнения не идут американские и итальянские боевики, куда там Тарантино или Копполе, - перед зрителем галерея уродливых образов эпохи. Перед нами - перевернутая Россия...

Прежде всего хочу отметить сильные актерские работы. Становится серьезным, профессиональным актером молодой искусствовед, впервые сыгравший недавно в известном фильме своего брата Сергея Бодрова-старшего "Кавказский пленник" Сергей Бодров-младший, играющий Данилу.. Великолепен Виктор Сухоруков в роли старшего брата Виктора. Убедительна Светлана Письмиченко и в любви, и в ненависти, и в своей вечно горькой женской доле. В фильме она тоже - Светлана, водитель грузового трамвая, на свою беду полюбившая Данилу, но не решившаяся стать спутницей его опасной жизни, оставшаяся с пьяницей-мужем...

Но Данила - это не какой-то жуткий персонаж. Он - романтик, поклонник "Наутилуса...", он - благородный рыцарь и человек слова. Он - как бы символ будущей России. Кинозрители выходили из зала влюбленные в нашего героя: всегда спокойного, всегда хладнокровного... Все бы хорошо, но как-то легко Данила согласился со своей ролью наемного убийцы, очевидно, этим определив свою судьбу до конца. Поселковый милиционер, дядя Ваня, когда-то одноклассник отца Данилы, предвидя будущую кровавую судьбу парня, пригласил его работать в МВД. Таким, как Данила, спецназовцам из горячих точек, три пути было, есть и будет.

Первый - постараться позабыть обо всем, что было, забыть свои навыки и умение убивать и становиться шофером, врачом, строителем, инженером. Самый трудный и самый надежный путь, каким шли миллионы солдат после окончания бесчисленных войн в истории России ...

Второй путь - пойти в органы, в войска, в МЧС, в ОМОН, в любые государственные силы порядка и совершенствовать свое умение в интересах государства и общества. Такой путь тоже многие выбирают.

Третий - как уже догадался читатель, использовать свои специфические навыки в жизни, с неизбежностью уходя в криминализированный мир, как бы ты сам этого вроде бы не желал... Увы, насколько понимаю, это может ждать нашего любимого героя. Может, он и будет кого-нибудь жалеть, убивая не всех, а через одного, станет сентиментальным бандитом, каких было много в истории преступного мира, но тем, кого он не пожалеет, от этого будет не легче...

Восстановим последовательность действий нашего рыцаря. После Чечена на тот свет должен был последовать второй неудачливый клиент его старшего брата... Но сначала в квартиру, где Данила с подручными ждал клиента, постучал по ошибке режиссер Степка, пришедший на какую-то богемную вечеринку этажом выше. Решил Данила проверить, что за вечеринка, заслушался музыкой, побалдел немного, а когда вернулся, то его партнеры уже сами справились - убив и ожидаемого клиента и хозяина квартиры. Третьим хотели убрать как ненужного свидетеля режиссера Степку - кстати, это блестящая актерская работа Андрея Федорцева... Бедному радиорежиссеру уже всю жизнь придется переживать сцены ожидания своей смерти, сцены убийства.. Он настолько был парализован увиденным, что безропотно помогал Даниле убирать на кладбище гору трупов, участвовал в бомжеской посиделке вместе с Данилой, обещал ему какие-то записи рок-концертов и робко спрашивал, когда же он может уйти... Это поведение простого обычного человека, взятого в заложники. Так вели себя заложники в Буденновске и Первомайске, как бы восхищаясь террористами... Шок на всю жизнь. Данила сам взялся убить Степку, но вместо этого благородно пристрелил обоих своих партнеров...

Потом Даниле пришлось убивать еще одного нанятого киллера по кличке Крот, а вскоре на квартире старшего брата он уже устроил настоящее побоище, без сожаления пристрелив и Крутого, и обоих его помощников... Характерная деталь, и очень достоверная: помощников он убивал не в бою. а - уже лежащих на полу, руки за голову... Старшего брата после этой мясорубки он отослал в поселок к маме, не забыв забрать у него этак тысяч сто долларов, выделив ему только одну пачку - на гостинцы маме... Покончив с разборками в Питере, Данила решил завоевать Москву, взяв с собой и подружку Свету. Пьяницу мужа как бы между прочим прострелил, чтобы знал, с кем связывается, и не мешался под ногами... Но Света-то, эта русская женщина из тех, кто скорее сама умрет, но никого убивать не будет, предпочла остаться с простреленным мужем - по-русски и по-бабьи жалея его. А идти в народные мстительницы, кочуя вместе с Данилой, - категорически отказалась... Нет, эта будущая Россия ей явно не по нутру. Света и Данила - два варианта России третьего тысячелетия, Режиссер раздвигает рамки простого боевика, он делает программный, знаковый фильм...

Я бы не считал эти трупы и пачки долларов, будь передо мной крутой боевик, вроде наших "Пиратов ХХ века" или американских "Коммандос". Но, даже учитывая все несомненные элементы коммерциализации фильма, ставки на кассовость и массовость, новая работа Алексея Балабанова смотрится как серьезное психологическое кино, сопоставимое с лучшими работами Никиты Михалкова и Алексея Германа. И тут уже прямо по-чеховски: ружье обязательно стреляет.

Скажем, обрез, прихваченный Данилой в Москву и вроде бы замеченный шофером грузовика, в котором выбирается из Питера герой, прямо говорит о будущей судьбе благородного рыцаря. Рыцаря обреза.

Данила Багров для своих противников гораздо страшнее своего брата... Отец у Данилы - вор-рецидивист, умер в тюрьме, старший брат - наемный убийца, киллер, выполняющий заказы средней руки питерской мафии. Данила вернулся из армии, дембель, приученный за годы службы убивать и не собирающийся с этим умением расставаться. Его научили на войне быть хладнокровным и расчетливым, иначе не выживешь. Научили быть молчаливым и сдержанным. Его знания о войне и его поведение на войне оказались после дембеля мирным людям не нужными. Его героизм - невостребованным. Поэтому он без всякой бравады представляется штабным писарем. Зачем лишним знать, что он умеет делать и как он вел себя на войне? Писарь и писарь - нет вопросов. Вроде как бы и не воевал...

Его и таких, как он, много раз обманули руководители государства, о нем позабыли, над ним вволю поиздевались в прессе, и он держит свой героизм и свою верность при себе. Ему уже по фигу все призывы власти, все поучения. Он отверг весь опыт своих отцов как ненужный, как приведший к тотальному поражению...

Даже фронтовикам, увы, нечего сказать Даниле Багрову. Видно, что он воевал не хуже, а что в результате? Почему они допустили все нынешнее безобразие? Почему предали свою Победу?

Кинофильм "Брат" покоряет не только мастерством режиссера, эстеты могут провести параллели и с "Ассой" Соловьева и с "...Иваном Лапшиным" Германа, ценители красоты могут отметить высокопрофессиональную работу оператора Сергея Астахова, молодые поклонники рок-музыки будут покорены музыкой Вячеслава Бутусова, его участием в фильме, вмонтированными фрагментами из концертов с участием "Наутилуса Помпилиуса", Насти, "Аквариума"...

При желании этот фильм можно вообще трактовать как музыкальный фильм, герой которого - фанат русского рока. А весь сюжет пойдет как нагрузка к клипам с участием крутых рок-звезд. Мы видим рок-музыкантов на богемной тусовке в квартире... И мы поверим, что ради исполняемой "вживую" песни крутой профессионал своего дела Данила Богров за минуту до прихода "клиента", которого Даниле поручили убить, поднимется этажом выше к этим богемщикам и останется там, очарованный музыкой... Как бы забыв о том, что ждет его внизу... Мы увидим Данилу со Светой на концерте "Наутилуса...", а затем с другой своей знакомой, крутой любительницей "оттопыриваться" травкой и прочей "кислотой", девицей по кличке Кэт, - мы поприсутствуем в каком-то крутейшем ночном рок-клубе. Кто предпочитает цивилизованным рок-ансамблям "Наутилус..." и "Аквариум" новейшие выступления групп "Два самолета", "Колибри" и "Препинахи", тоже включит фильм "Брат" в число культовых работ...

Режиссер Алексей Балабанов умело втягивает в свое пространство широчайшую молодежную аудиторию. Но не случайно фильм "Брат" вызывал ожесточенные споры и на Каннском фестивале, и на нашем телевидении... Не случайно Арсений Суховерхов в "Московском комсомольце" презрительно называет эту работу "киномокрухой".

Казалось бы, такая "крутая" молодежная газета, тоже обожающая "оттопыриваться",- и вдруг люто отрицает "суперсобытийность" фильма "Брат", говорит о "мерзком осадке" после знакомства с лентой, обзывает Данилу Багрова "откровенным моральным недоноском"... А заодно обрушивается с руганью на все новое русское кино: на фильм Чухрая-младшего "Вор", на "Сироту казанскую" Владимира Машкова... Не по нутру "Московскому комсомольцу" национальный праздник русского кино... Чем не угодили молодые кинорежиссеры и актеры? Даже обстоятельного киноведа Леонида Парфенова заподозрили в сознательной профанации зрителя за его серьезные слова в адрес "Брата".

Я думаю, "Московский комсомолец" и другие демиздания огорошены не "киномокрухой", здесь журналисты лукавят... Этой "мокрухи" в самом "МК" в любом номере через край. А уж сколько "мокрухи" в ежедневных, заполонивших все телеэкраны американских боевиках - никакому Суховерхову не подсчитать... Так что не надо разыгрывать из себя блюстителей нравственности и целомудрия... Именно все наши средства массовой информации и навязали зрителю и читателю стереотип необходимого зрелища, неизбежные правила игры для любого режиссера и писателя, ставящего своей целью прорваться к массовому зрителю. А Алексей Балабанов и не скрывает своего стремления утвердиться в умах самой многомиллионной аудитории... Он как бы бросает в лицо законодателям нынешнего искусства: вы требуете непременного боевика - вы получите боевик, не хуже "Коммандос"...

Естественно, не возмутила прессу и музыкальная канва "Брата"... Я не слышал, чтобы "Московский комсомолец" слыл противником рок-музыки... Почему же после "Ассы" не продолжить в нашем новом кино подобную линию рок-фильма, кстати и мокрухи в "Ассе" не меньше?..

Для меня важнее и музыкального фона, и элементов крутого боевика сверхзадача фильма "Брат", поиск национального героя.

Он весь в крови... Так кто его приучил к этой крови? Он научился убивать... Так кто и зачем учил его убивать?

Он отторгает от себя инородцев... Так и на войне, куда его послали нынешние демократы, ему приходилось иметь дело не с братьями-славянами. Опыт Буденновска, Кизляра и совсем недавнего Буйнакска учит наших молодых граждан совсем не интернационализму.

А в итоге общения России с Америкой и другими "цивилизованными странами" разве не видят наши молодые граждане лишь развалины родной страны, безработицу для себя лично и бесперспективность дальнейшего общения с этим самым Западом?..

Таким, как Данила, глубоко плевать на умные слова всяческих Чубайсов и Гайдаров... Они постигают новую реальность в своей реальной жизни.

И потому наш герой Данила Багров, замочивший на наших глазах Шишов, Кротов и Утюгов, и американцу в рок-клубе так многообещающе заявляет: "Музыка американская - говно!... Да и сами вы... Скоро всей вашей Америке кердык!.. Мы вам всем козью рожу устроим..."

Притягательно его высказывание потому, что не в запальчивости сказано, и самому этому мирному американцу Данила ничего плохого делать не собирается... Пусть пока балдеет в Питере... Но сидит и в Даниле и в миллионах таких, как он, чувство униженного и оскорбленного... Может, сами американцы и не думают об унижении, тем хуже для них... Что это, они уже и Черномырдину указывают, какие решения принимать, и Ельцину диктуют, что делать?.. И если даже Ельцин возмущенно делает вид, что не принимает американского диктата, то что же "московские комсомольцы" упрекают ребят, прошедших уже огонь и воду и не желающих слушать советы дяди Сэма?

Конечно, "Московский комсомолец" не мог переварить ответную реплику Данилы Багрова, брошенную двум наглым жителям Кавказа, издевающимся над трамвайным контролером: "Не брат ты мне, гнида черножопая..."

Алексей Балабанов не похож на режиссера-ксенофоба, и не в восторге от подобных реплик своих же героев, но он - режиссер новой реальности, и ему важна атмосфера этой реальности: пусть даже сгущенная, но не выдуманная... В конце концов, все мы помним неожиданно проснувшийся антиамериканизм Япончика или Таранцева, когда они реально увидели, чем лично для них оборачивается откровенно антирусская направленность американских властей, раздувающих сегодня вместо угрозы русского коммунизма новую столь же выдуманную угрозу всемирной русской мафии. В конце концов, и реальный контроль над нашими рынками азербайджанцев и чеченцев вряд ли вдохновляет наших отечественных братков... Если мы создали криминализированное государство, то и криминал наш родимый не хочет отдавать контроль выходцам из других стран...

А уж признание вернувшегося с войны Данилы Багрова, что он "...евреев как-то не очень...", я даже комментировать не хочу... Пусть Минкин комментирует... Сказал же Даниле его приятель, стареющий бомж Герман: мол, какая тебе разница, еврей или немец перед тобой... Вот и хорошо было бы, чтобы никакой разницы не было у таких, как Данила, - кто перед ним: американец, немец, чечен или азербайджанец... Кто озлобил Данилу? И что ждет миллионы таких же озлобленных "дембелей" в нашей стране? Пока они стреляют пачками друг в друга прямо в казармах, пока они идут в наемные убийцы, - но это временно, пока они не нашли нового программного, системного выхода... Когда они увидят реальный выход из нынешней опустошенной жизни и реального национального лидера, ситуация быстро изменится... Убивать клиентов по заказу - с руки только таким, как старший брат Виктор, на большее у них никогда духу не хватит... Это простой уголовник на все времена, готовый идти под любого - без долга и идеала, потому и запросто предающий в опасную минуту своего брата Данилу...

Виктор не интересен, из-за Виктора, наемного убийцы, не стала бы пресса шуметь и негодовать... Он из тех, кто живет по принципу: "Умри ты сегодня, а я - завтра..." Ему жалко брата, но если на него наставили пистолет, он тут же заманивает Данилу в ловушку даже ради нескольких лишних минут жизни... Вот это и есть, господин Арсений Суховерхов из "МК", "откровенный моральный недоносок"... Такой и при Сталине, и при Николае Втором занимался бы тем же самым...

Данила Багров - новый национальный тип. Озлобленный, решительный и в сути своей - не криминальный... Даже если он и в Москве не выйдет из мира разборок, ему надоест убивать просто так, за деньги, по заказу...

Когда-то правителей могучего Советского Союза до смерти напугал романтический фильм "Я шагаю по Москве" с молоденьким Никитой Михалковым в главной роли... И правильно напугал - впервые явлен был новый национальный герой, который рано или поздно, но опрокинул всю советскую власть... Напугать-то фильм напугал, а противопоставить ему вся сусловская команда ничего не смогла... Потому что сами первыми и изменили своему идеалу...

Сейчас в фильме "Брат", осознанно или нет (часто талантливые художники делают свои прозрения даже не понимая их глубину - дано свыше),через тридцать лет после "Я шагаю по Москве" я увидел как бы новое воплощение национального героя. Он может активно не нравиться, он может пугать и нынешние власти, нынешних сусловых и нынешнего обывателя, но - других-то героев не видать...

Кто еще заступится и за брата своего, и за обиженную русскую женщину, и за контролера в трамвае, и за несчастных бомжей, пирующих на кладбище?

Дело в том, что Данила Багров - не супермен. Не одиночка, противостоящий злодеям и спасающий обиженных красавиц. Супермена, скалькированного из американских боевиков, режиссеру Балабанову и актеру Сергею Бодрову простили бы все недовольные фильмом, даже при обилии процитированных мною реплик. Что взять с одинокого супермена? Кому опасен этот одиночка? У того же антихристианина Мартина Скорсезе в фильме "Мыс страха" такой страшила показан, но что страшила сделает с системой?

Данила Багров заряжен на людей, на "общее дело", на старика-фронтовика, доживающего в питерской коммуналке, на Зинку, с трудом зарабатывающую на жизнь, на безобидного соседа-попрошайку, на бомжей со Смоленского кладбища, на русского немца Германа, торгующего часами на рынке и отказывающегося от нечистых денег, на мать, мечтающую о счастье сыновей, на милиционера дядю Колю, переживающего за таких, как Данила, на чудаковатых, но добрых и приветливых панков, на ту же начинающую наркоманку Кэт, трусливую и податливую, но тоже живущую не злом, готовую в рамках своего пусть и убогого мирка помочь таким же, как и она. После Кэт и ее подружек я вспомнил поэтессу Алину Витухновскую. Кто ее защитит? Она ли носитель нынешнего всероссийского зла? Она ли сделала русских нищими и униженными? Она сама такая же, и сидит в тюрьме с такими же нищими и обездоленными русскими людьми...

Кэт, при всей внешней противоположности, при взаимных женских уколах, похожа на трамвайщицу Светку, на ее бедолагу мужа Павла Евграфовича, на всех слабых и сломленных русских людей...

Но рядом со слабыми и сломленными - вместе с ними, а то и изнутри них - появляются такие пареньки, как Данила Багров...

Его сила в том, что он любит людей - и везде находит людей: на богемной актерской тусовке, у бомжей, у милиционеров, даже подравшись с киношником в самом начале фильма, он не держит на него зла, готов с ним дружить, он спасает несчастного Степана, угодившего не в ту квартиру... Мудрый немец Герман ему говорит: "Город забирает силу. Сильный приезжает и становится слабым... Вот и ты пропал..." Слабость - когда подчиняешься атмосфере зла, когда живешь по правилам зла.

Немца играет Юрий Кузнецов. Что ни герой - то характер. Даже эпизодичные роли бандитов, бомжей, соседей по квартире - запоминаются. А вместе - возникает образ нынешнего общества. И, как новая надежда - брат. Брат, который есть у каждого. Брат, который не хочет превращаться в криминальную "братву"... Брат за брата. Брат за сестру... За родителей... За детей... Общее русское дело...