Конвой

6

В эту ночь Иван Спиридонович, который уже раз за последнее время, никак не мог уснуть. После того, как они расстались с Хомутовым, у самой своей калитки он столкнулся со стариком Мамонтовым. Он многое отдал бы, чтобы избежать этой встречи, но на узкой улице не разминешься. Иван Спиридонович остановился, чувствуя, как под самое яблочко подкатывает неприятный холодок.

— Слыхал, будто ты к губернатору ездил, — сказал старик, прищурив левый глаз и высоко приподняв похожую на пучок щетины седую правую бровь. В его словах слышалось нескрываемое ехидство.

— Ездил, — ответил Иван Спиридонович, чувствуя, как краска стыда заливает лицо. Даже кончики ушей запылали, словно к ним прислонили раскаленное железо.

— Пустобрехами мы все оказались, — произнес старик и, прикрыв рот ладошкой, глухо кашлянул.

Иван Спиридонович промолчал. Старик исподлобья уставился на него жестким взглядом и сказал:

— Если им сойдет это с рук, никто с нами считаться больше не будет.

— Что ты посоветуешь? — спросил Иван Спиридонович, выдержав тяжелый взгляд Мамонтова.

— Я тебе не советчик. Сам заварил кашу, сам и расхлебывай.

Он повернулся и неторопливо направился в сторону дома. Иван Спиридонович застыл на месте. Его словно окатили ледяной водой. Теперь, выходит, за все дела в городе должен отвечать он.

За окном была непроглядная ночь, но спать не хотелось. Иван Спиридонович смотрел на белеющий в темноте потолок и думал. Старик Мамонтов был абсолютно прав. Не он, а Иван Спиридонович втянул жителей города в протестную акцию. Раньше здесь люди не протестовали. Считали, что это все равно ничего не даст. Он убедил их в обратном. А теперь вышло, что обманул. И не просто обманул. А дал власти возможность подтвердить, что она плюет на любые протесты.

Он отчетливо представил, как будет двигаться колонна с заключенными. На плакат, который напишет Костя Клименко, конвой не обратит никакого внимания. Чуть притормозит, конечно, чтобы прочитать, и поедет дальше. Хорошо, если в это время между скал будет стоять тот самый длинномерный КАМАЗ. Он ее задержит. А если его не будет? Или он подъедет туда одновременно с колонной? Иван Спиридонович хорошо знал шоферскую вольницу. У них в самый нужный момент то мотор не заведется, то колесо спустит. Шоферов надо подстраховать. «Но чем? Чем это сделать?» — мучительно соображал он.

Самый легкий и безобидный способ — проколоть колеса у передней конвойной машины. Если это сделать в «воротах», колонна окажется заблокированной и без КАМАЗа. В фильмах показывают, как полицейские раскатывают в подобных случаях поперек дороги металлическую ленту с острыми шипами. В Рудногорске такой ленты нет. Да если бы она и была у местных милиционеров, они бы ее все равно не дали. Мало того, выставили бы на дороге дополнительную охрану. Им своя шкура дороже города.

Оставался один способ: прострелить колеса. Способ опасный, он может иметь тяжелые последствия. Если конвой услышит выстрел, расценит это как нападение. Тогда пощады не жди. А услышать его, особенно в тихую погоду, легко.

Но чем дольше рассуждал Иван Спиридонович, тем больше приходил к выводу, что ружье — единственная возможность подстраховать шоферов. Если пробить у конвойной машины колесо, на его замену потребуется самое малое минут двадцать. А если пробить два колеса?.. Но ружье ненадежно для таких целей, тут же отметил про себя Иван Спиридонович. Если с первого выстрела не прострелишь, пока вставишь в ствол второй патрон, машина будет уже далеко.

И он снова вспомнил про автомат Мити. Надежды на то, что он до сих пор лежит на заимке, не было почти никакой. Но и другого выхода тоже не было. «Надо завтра же идти туда», — решил Иван Спиридонович, глядя в окно. Об опасности он не думал. Не пугало и то, что за это могут посадить в тюрьму. Пусть садят, с мстительной радостью решил Иван Спиридонович. Главное, он тогда смело может смотреть в глаза старику Мамонтову. И не только ему, но Саньке, и всем остальным. Иван Спиридонович со скрипом повернулся на кровати и посмотрел в окно. С черного неба сорвалась звезда и, прочертив ровную белую линию, растаяла в бездне.

Встал он рано. В нижнем, спускающемся к ручью, конце огорода еще не сошел туман, на траве висела седая роса. Солнце пряталось далеко за сопками, его лучи не касались даже вершин. Те вырисовывались в сером небе, словно гигантские горбы.

В комнате был полумрак. Не зажигая света, Иван Спиридонович долго искал рюкзак, в который можно было бы спрятать автомат. С этим рюкзаком он ходил за клубникой. Ставил в него ведро, чтобы ягода не мялась, и идти было легче. Но сейчас он словно провалился сквозь землю. Иван Спиридонович облазил весь дом и наконец нашел его на шифонере. По всей видимости, его положила туда Варя.

Достав рюкзак, он сел на стул и опустил руки. Душу заполнила горечь. В последние дни образ Вари стал постоянно преследовать его. Она появлялась перед глазами и днем, и ночью. Очевидно, чувствовала, что к ее последнему пристанищу подбираются те, кому положено быть в аду.

Иван Спиридонович тряхнул головой, поднялся, положил в рюкзак булку хлеба, кусок сала, котелок, кружку, щепоть чая в целлофановом пакетике — все, что необходимо человеку в тайге. Завязал рюкзак, окинул взглядом комнату, словно видел ее последний раз, постоял немного у стола и, тяжело вздохнув, вышел.

Город он прошел, когда уже совсем рассвело и первые лучи солнца начали заливать улицы. Они были пустынны. Фабрика не работала, и горожане отвыкли вставать рано. Лишь на окраине ему встретилось несколько женщин да заспанных мужиков, выгонявших коров на поскотину.

За городом дорога пошла вниз, в долину, откуда начиналась непролазная пихтовая тайга. Раньше по этой дороге возили крепежную стойку для шахт и сено для лошадей, работавших на руднике. Теперь, когда рудник и фабрику закрыли, ею пользовались мало. Дорога заросла травой, но идти по ней было легко. Иван Спиридонович вдыхал полной грудью хрустальный воздух и, пружиня шаг, уходил все дальше от города, надеясь к полудню добраться до заимки. Но вдруг услышал за спиной гул автомобиля. Он остановился. Его догонял милицейский «УАЗик». Поравнявшись с ним, машина затормозила. В ней ехали четыре парня, одетые в гражданское. Одного из них — Михаила Легостаева, сидевшего на переднем сидении, он узнал сразу. Тот работал заместителем начальника районного отдела милиции. Он открыл дверку и, улыбаясь во весь рот, крикнул:

— Куда держит путь летописец Отечества?

Легостаев наверняка имел ввиду обращение Ивана Спиридоновича, напечатанное в газете. Его шутливый тон сразу успокоил. Если бы милиционеры имели злой умысел, они бы начали разговор по-другому. Иван Спиридонович шагнул к машине и увидел, что ребята навеселе. У него совсем отлегло от души.

— Что это вы с утра такие блаженные? — спросил он, решив поддержать шутливый тон Легостаева.

— Надо же отдохнуть когда-то от проклятой жизни, — сказал Легостаев. — На рыбалку едем. А вы куда?

Иван Спиридонович на секунду растерялся, но тут же ответил:

— На Митину заимку. Кислицу иду посмотреть.

— Садитесь, — Легостаев обернулся назад, кивком головы давая своим товарищам понять, что надо подвинуться.

Один из них открыл заднюю дверку. Иван Спиридонович залез в машину, положил рюкзак на колени.

— Давно вы там были? — спросил Легостаев, когда машина тронулась.

— Где? — не понял Иван Спиридонович.

— На заимке.

— А что? — у Ивана Спиридоновича снова заскребло на сердце.

— Я там несколько лет назад таких харюзов ловил, каких во всей округе никто не видел, — сказал Легостаев.

— Нет там сейчас рыбы, — опустив голову, произнес Иван Спиридонович. — Выдра завелась. Всю пожрала.

— Жаль, — искренне огорчился Легостаев. — А то бы мы вас до места с комфортом доставили.

— До своротка довезете, и на том спасибо, — Иван Спиридонович обрадовался, что его уловка насчет выдры сработала. Никакой выдры он там отродясь не видел и ни от кого об этом не слыхал. Просто боялся, что милиционеры увяжутся с ним и тогда вся затея с автоматом пропадет. При них его искать не станешь.

У своротка на заимку, который можно было угадать только по мелкой густой траве, разительно отличавшейся от той буйной и высокой, что росла между пихтами, Легостаев остановил машину. При этом заставил всех выйти и скомандовал:

— Доставай, Степа. Уважаемого в городе человека надо проводить достойно.

Он был настроен на гульбу, ему нужен был только повод. Противиться этому было бесполезно. Шофер Степа расстелил на траве брезент, поставил на него водку и закуску. Легостаев налил всем в пластмассовые стаканы, один протянул Ивану Спиридоновичу.

— Проиграли вы, Иван Спиридонович, — сказал он, поднимая свой стакан. — В четверг в колонию зэков привезут. Вчера мы целый день обсуждали, как жить милиции в новых условиях, — он кивнул на своих друзей: — Ребята из областного управления специально для этого приехали.

— Привезут, значит? — как эхо повторил Иван Спиридонович и трясущейся от волнения рукой опрокинул в рот налитую водку.

— Привезут, — подтвердил Легостаев.

— Спасибо, — сказал Иван Спиридонович, поднимаясь.

— Да вы бы хоть закусили, — Легостаев протянул ему кусок хлеба с колбасой.

Иван Спиридонович взял бутерброд, закинул за спину рюкзак и направился в сторону заимки.

— Переживает, — глядя ему в спину, сказал Легостаев. — Он против этой колонии весь город поднимал.

Дорога до заимки показалась Ивану Спиридоновичу невероятно трудной. И хотя шла она по дну распадка, где не было ни крутых подъемов, ни спусков, ноги плохо слушались. А когда он увидел усадьбу Мити, то и вовсе сник. Дом оказался разгромленным. С крыльца сняты все доски, окна выбиты вместе с рамами, дверь в сенях отсутствовала.

Иван Спиридонович, чувствуя, как сжимается душа, вошел в дом. Здесь все было разрушено до основания. Вместо печи на полу лежала груда кирпича, у обшарпанных стен валялись осколки стекол. Погром выглядел бессмысленным. После отъезда Мити дом давал прибежище любому человеку, оказавшемуся в тайге. Теперь люди лишились этого.

Он вышел из дома. Шагах в тридцати, у подножия скалы, защищавшей усадьбу от ветра, находился омшаник. Еще издали Иван Спиридонович увидел, что его дверь тоже сорвана. Сердце заполнила горечь. Подумалось, что зря он потратил столько сил, чтобы добраться сюда. Все, что можно унести, унесено другими. Так уж устроена жизнь: где бы ни появился человек, он первым делом стремится напакостить.

Иван Спиридонович нехотя направился к омшанику. Никакой надежды найти автомат у него не было. Но омшаник, к удивлению, оказался не таким разгромленным, как дом. Из него унесли только дверь. Все остальное сохранилось.

Иван Спиридонович зашел внутрь, постоял несколько минут, привыкая к полумраку, и начал разглядывать доски, которыми были обшиты стены. Ни на одной из них не было каких-то особых пометок. Он обошел одну стену, потом другую, осмотрел пол. И задал вопрос: где бы спрятал оружие он сам, если бы в этом возникла необходимость? Конечно, не в доме и не в омшанике. Если бы автомат стала искать милиция, она бы в первую очередь перерыла все в них. Тайник надо иметь в лесу, подальше от дома. Но в таком случае его не найти никогда. Иван Спиридонович вспомнил, что однажды он спрашивал о тайнике у Мити. Тот, смеясь, сказал, что оружие всегда должно быть там, где его никто не станет искать. Перед самыми глазами. Что ж, и в этом есть своя логика. Значит, искать надо все-таки в доме или в омшанике.

Он вышел наружу. Дом производил впечатление еще большей разоренности, чем несколько минут назад. У него были выломаны не только окна и двери, но и разобрана с одной стороны крыша. На стропиле, похожей на ребро скелета, сидела сорока. Увидев человека, она со стрекотом сорвалась с места и исчезла в пихтаче.

Иван Спиридонович зашел в дом. Внимательно осмотрел стены и потолок. Здесь тайника не могло быть, иначе бы каждый раз, доставая или пряча автомат, пришлось бы не только заново наносить штукатурку, но и белить ее. Такой тайник сразу бросится в глаза.

За печкой пол был сорван. Одна плаха, прислоненная к стене, лежала на ребре на лагах. Ее оставили, потому что с одной стороны она подгнила. Остальные унесли. Иван Спиридонович достал охотничий нож и спрыгнул вниз. Лежа на животе, он прополз под всем полом, изучая каждый сантиметр пространства. В одном месте нож звякнул, наткнувшись на железо. Он почувствовал, как заколотилось сердце, и начал торопливо разрывать землю. Под ней оказалась заржавевшая скоба от наружной двери. Как она здесь очутилась, он не смог понять.

Измучившись и не найдя ничего, Иван Спиридонович вылез наружу. Он был весь в земле, она оказалась даже на губах, и когда он провел по ним языком, земля захрустела на зубах. Он спустился к реке, разделся, вытряс одежду и с удовольствием искупался.

Приближался вечер, надо было позаботиться о ночлеге. В доме, с выломанными окнами и дверьми, с грудой битых кирпичей на полу, спать не хотелось. Иван Спиридонович нарвал несколько охапок мягкой пахучей травы и расстелил в омшанике. Потом набрал хворосту, разжег на поляне костер и вскипятил чай. Солнце зашло за гору, утащив вместе с собой зарю, и в долине сразу наступили сумерки. Вместе с ними на небе появились первые звезды. Он сидел у костра и слушал голоса природы, ни на минуту не умолкавшие в ночной тайге.

Внизу за омшаником непрерывно бормотала река, задевая в темноте за камни и натыкаясь на берег. Далеко за скалой вскрикнула потревоженная птица. Прямо над костром бесшумно, словно призрак, пролетела сова, на мгновение сверкнув светлыми крыльями, и тут же растворилась в темноте. В траве у самого омшаника шуршали мыши.

Здесь текла особая жизнь. Только сейчас Иван Спиридонович понял, что Митя был прав, предпочтя ее городской суете. Человек не стал чище и добрее, открыв тайну атома и поднявшись в космос. Наоборот, чем больше он утверждает себя, тем больше деградирует. Им управляет уже не стремление к гармонии, а жажда сытости и похоть. Куда ни глянь, везде одна алчность, предательство, растление себе подобных.

Костер догорал, и темнота подобралась на расстояние вытянутой руки. Обняв колени, Иван Спиридонович расслабленно смотрел на догорающие угли. Не хотелось ни думать, ни даже шевелиться. Хотелось молча смотреть на бриллиантовые звезды, мерцающие в бесконечно высоком черном небе, на пляшущие язычки пламени в костре, вдыхать густой и ароматный таежный воздух. Он сидел так, пока от выпавшей росы не потянуло сыростью. Между гор показался тоненький рожок месяца, озаривший бледным светом долину. В нее начал собираться туман.

Иван Спиридонович встал и медленно пошел в омшаник. Улегшись на постель, от которой исходил запах горных трав, он еще долго смотрел в проем двери на яркие звезды. Спать не хотелось. Он начал думать о разных вещах, перескакивая с одного на другое, но вскоре мысли вернулись к тому, зачем шел сюда. Ему почему-то подумалось, что автомат должен быть в омшанике.

Проснулся Иван Спиридонович бодрым и с ясной головой. Быстро разжег костер и разогрел оставшийся с вечера чай. Туман еще лежал на воде, но утром тайга была совсем не такой, как ночью. Солнце, еще скрывавшееся за горами, уже осветило их вершины нежным бледно-розовым светом. С опушки тайги доносилось непрерывное птичье щебетание. Сразу за омшаником, в омуте, плескалась крупная рыба. Судя по всплеску, у поверхности воды играл молодой таймень. Иван Спиридонович отхлебнул чай из кружки и посмотрел на омшаник. И тут его осенило. Если там есть тайник, то доска, которая его закрывает, не должна быть прибита гвоздями. Он поставил кружку на траву и кинулся в омшаник.

В нем было еще настолько сумрачно, что пришлось неподвижно стоять до тех пор, пока не стали различимы доски и вбитые в них гвозди. Он тщательно осмотрел сначала стены, потом потолок. И нигде не обнаружил подтверждения своей догадке. Каждая доска была аккуратно подогнана и прибита. Осталось осмотреть то место, на котором он устроил себе постель.

Иван Спиридонович сгреб в охапку и вынес из омшаника траву. И сразу увидел то, что искал. Это был обычный стык двух досок. Но одна доска, приходящаяся на него, была прибита, другая — нет. Он засунул нож в еле заметную щель и попробовал сдвинуть эту доску. Она подалась вперед, уходя дальним концом в стену. Он вытащил доску, под ней была сухая, покрытая пылью, земля. Ткнув в нее ножом, он сразу услышал, как звякнуло железо. Иван Спиридонович начал разгребать землю и тут же наткнулся на кусок полиэтилена.

Автомат был завернут в него. Он извлек сверток из земли, очистил и развернул на коленях. Автомат был в смазке и лип к рукам. Митя хорошо следил за своим оружием. Но, к удивлению Ивана Спиридоновича, вместе с автоматом не было ни одного рожка. «Неужели Митя расстрелял все патроны?» — подумал он и, отложив автомат, начал разгребать землю дальше. Вскоре наткнулся на второй сверток. В нем были три рожка, полные патронов.

Разравняв землю и положив доску на место, Иван Спиридонович вынес оружие к костру. Носовым платком снял смазку с автомата и вставил в него рожок. Надо было проверить патроны. Пролежав столько лет в земле, они могут уже не стрелять. Он вскинул автомат и прицелился в ствол пихты, стоявшей метрах в пятидесяти от омшаника. Нажал на спусковой крючок и увидел, как от ствола полетели щепки.

Он подошел к дереву, чтобы проверить результат стрельбы. Три пули глубоко вошли в ствол. Но автомат при стрельбе забирал вправо и вверх, а это могло привести к промаху. «Оружие должно быть пристреляно», — подумал Иван Спиридонович, возвратился к костру и дал по пихте еще одну короткую очередь. Теперь он делал поправку на стрельбу. На этот раз пули легли точно в цель.

Иван Спиридонович почувствовал, что его бьет нервный озноб. Вытерев рукавом рубахи пот с лица, он разрядил автомат и положил в рюкзак. Туда же сунул рожки с патронами. Затем поднял рюкзак на вытянутой руке и осмотрел его. Рюкзак был тощим и выглядел подозрительно. Он напихал в него травы, закинул за плечи и направился домой.