Копье и Лавр

Глава 11. Жертвенник

Первый день после праздника Тоскара выдался просто кошмарным. Голова болела от похмелья сильнее положенного, радостный щебет дикарок и слишком яркое солнце раздражали и бередили нервы. Для всех в Стратегиконе ночь Тоскара стала кладезем счастливых воспоминаний и поводом для радости. Многие девушки уже обещали своим возлюбленным, что снова сойдутся с ними через полгода.

А Тамриз Хеменид весь день терзалась стыдом и ужасом.

Ночью она сразу уснула, изможденная любовью с дикаркой, и ни о чем не успела подумать. Но утром от правды было не спрятаться. Она забыла о долге и нарушила законы Хемена. Она возлегла с женщиной.

На рассвете Тамриз бежала из комнаты подруги так быстро, будто за ней гнались демоны. Молясь, чтобы ее никто не видел, она заперлась в оружейной.

Если бы Ариста взяла ее силой, Тамриз и то не было бы так стыдно. Тогда, по крайней мере, можно было бы сказать, что душа ее осталась чиста. Но даже винные пары не дали забыть правду: она первая поцеловала Аристу. Она пожелала эту сероглазую бестию, пожелала ее тела, как последняя безбожница. Пожелала, потому что за всю свою жизнь не знала никого, с кем ей было так упоительно хорошо, как с Аристой из проклятого рода Гракхов.

Блаженный Хемен, за что Он столь немилосердно лишил ее разума? Как может она дальше служить отцу и империи, запятнанная таким бесчестьем?

Неудивительно, что в таком состоянии Тамриз не служило и собственное тело. В утренних поединках — она специально встала с другими девушками, лишь бы не оказаться рядом с Аристой — она проиграла все бои и ухитрилась даже сломать учебный меч. Наставницы решили, что принцесса прошлой ночью хлебнула лишнего, и отправили ее отпиваться соленой водой. Когда Тамриз шла в свою комнату, за спиной ее раздавались смешки. Она слышала, как Ариста окликнула ее, но не осмелилась ответить. Не осмелилась даже взглянуть на нее.

К дневной трапезе Тамриз не вышла. С почти детской решимостью, порожденной отчаянием, она решила: она вообще не притронется к воде и пище варваров и не будет ни есть, ни пить, пока не вернется домой. Ее грех может искупить только строгий пост. Если ей не хватит сил, и она умрет от жажды и голода, значит, такова воля Хемена.

К ужасу принцессы, вскоре после полудня дверь оружейной открылась, и в ее комнату без стука вошла Ариста.

— Тебя не было в трапезной.

— Я не голодна, — ответила Тамриз, не глядя в глаза вошедшей подруге.

— У тебя губы сухие, я от порога вижу. Пить ты тоже не хочешь?

— Не хочу. Я хочу быть одна. Уходи, — последнее слово прозвучало как просьба, а не приказ.

Ариста замешкалась на пороге. Затем решительно прикрыла дверь, пересекла комнату и опустилась на колени перед постелью принцессы.

— Ты избегаешь меня весь день. Чем я тебя обидела? Тебе со мной было плохо?

— Нет, — с трудом выговорила Тамриз.

— Я тебе сделала больно?

— Да… нет… дело не в этом.

— А в чем тогда?

— В том, что так нельзя было делать!

Крик получился такой громкий, что Ариста невольно отпрянула. Тамриз вскочила с постели, на щеках ее выступили пятна.

— До встречи с тобой я была праведной! Я познавала только мужчин, невольников! А теперь… Знаешь, что праотец Хемен со мной сделает?

— Н-нет.

— В царстве мертвых меня разденут догола. Праотец мой проткнет мне пятки медными крюками и подвесит вниз головой! Я буду висеть так до конца вечности, и пищей мне будут глина и прах!

«Тогда, может, стоило выбрать себе бога получше, прежде чем переспать со мной?!»

Слова обиды почти сорвались у Аристы с языка. Но, посмотрев на лицо Тамриз, она сдержалась. Трудно было предугадать, что сделает принцесса, если ее сейчас задеть: схватится за скимитар или разрыдается от отчаяния.

Почему боги все так усложняют? Нет бы им оставить людей в покое и позволить любить друг друга как угодно.

— Здесь ведь нет Хемена, — подумала Ариста и тут же поняла, что говорит это вслух.

— О чем это ты?

— Ты сказала, что любовь женщины к женщине нарушает законы Хемена. Но он бог твоей земли. А здесь ты никого из богов этим не оскорбила.

Тамриз горько усмехнулась.

— Ты ничего не понимаешь. Праотец Хемен видит все и всех. Его законы и могущество покрывают собою весь земной мир.

— А скажи мне тогда: твой праотец умеет видеть будущее?

— Конечно, — неуверенно ответила Тамриз. — Он так мудр, что знает все, что было, есть и будет.

— Ага. Значит, он, всемогущий и всезнающий, знал, что ты нарушишь его закон, но не стал тебе в этом мешать?

— К чему ты ведешь?

— Да к тому, Хеменид, что по твоей же логике, если ты нарушаешь его закон, то потому только, что он заранее тебе это разрешил. А какое же это нарушение, если оно разрешено? Получается, либо все, что ты сделала, случилось по его замыслу, либо он все же не всезнающий и в наш безбожный край не заглядывает.

Тамриз опустила глаза, вся поза ее выражала мучительное сомнение. Проклятая логика варваров сбивала с толку, шатала древние догматы послушания и страха перед праотцем.

Не давая принцессе опомниться, Ариста приблизилась к ней и крепко обняла за плечи.

— И вот еще что. Я не знаю, любят ли нас боги и праотцы, прокляты мы или нет. Но я знаю: мы пришли друг к другу в ночь, когда обе были одиноки. Я знаю: с тобой мне было тепло так, как не было уже долгие годы. Я знаю: ты заснула у меня на плече, доверившись мне, как младенец. Можешь прятаться здесь и проклинать себя, но нет смысла притворяться, будто не было того, что было. Если когда-нибудь мы с тобой переспим на твоей земле, пусть нам обеим проткнут пятки и заставят жрать глину с дерьмом. Слова против не скажу. Но здесь, в Ладде, мы свободные женщины и любим, кого захотим.

Настала тишина. Несколько ударов сердца обе молчали.

Ариста облизала пересохшие губы, отпустила плечи Тамриз и направилась к выходу.

— Я есть хочу, — пробормотала принцесса.

Ариста обернулась в дверях.

— В трапезной, наверное, ничего не осталось?

— Я припасла для тебя кусок мяса и козьего сыра. Сейчас принесу.

— А я…

— Что?

— Я буду рада, если ты разделишь его со мной.

— Кого?

— Сначала, пожалуй, сыр.

Впервые за время разговора на лице Аристы появилась улыбка.

— Сейчас приду, — сказала девушка и скрылась за дверью.

***

Так начался третий и последний месяц первичного обучения в Стратегиконе. Месяц, полный счастливой сладости и головокружения весны. У девушек появилась тайна. А в их «филии» зазвучала новая нота.

Ариста объяснила потом Тамриз, что ладдийцы зовут эту ноту «эрос», влечением духа и тела. Тигоне они ничего не сказали, да пастушка и не пыталась что-то узнать: она просто радовалась, что подруги перестали ходить буками.

Они редко повторяли то, что сделали в ночь Тоскара — не было времени, да и трудно было найти уединенное место. А когда повторяли, то ощущения, пережитые в первый раз, больше не повторялись. Теперь это была обычная, если можно так выразиться, любовь. Не было в ней ни чувства близкой смерти, ни странного жара и пресыщения. Только единство двух молодых тел и доверяющих друг другу душ.

***

Ступени уходили все глубже вниз. Свет не проникал так глубоко; чтобы не оступиться, приходилось одной рукой все время вести по старой каменной стене. Другая рука лежала в ладони подруги.

— Почему просто не сказать, куда ты меня ведешь? — с беззлобной усталостью спросила Тамриз.

— С особыми местами так нельзя. Их нужно сперва увидеть, а потом уж языком молоть, — в голосе Аристы звенело непривычное принцессе веселое озорство.

Тамриз вздохнула. Хорошенькое особое место! Пустой, развалившийся дом на окраине, в подвале которого оказалась дыра в земле, с ведущими вниз каменными ступенями! Как бы в Орифии не оказалось своей Ямы, на дне которой лежат тела замученных узников…

Развалины дома остались где-то высоко над ними. Странное дело: хотя они уже глубоко под землей, воздух здесь сухой и теплый. Довольно уютно для заброшенного подземелья.

— Пришли. Сейчас зажгу факел, — прозвучал из темноты голос Аристы.

Подруга разжала ее руку. Через пару мгновений вспыхнул свет факела, и перед Тамриз Хеменид предстала пещера.

На первый взгляд это была совершенно обычная пещера. Не было в ней ни древних останков, ни загадочных росписей на стенах. В стенах не были выбиты гробницы для усопших, на полу не стояли саркофаги.

Только одно цепляло здесь взор. Пышное, цветущее дерево оливы с широко раскинутыми ветвями и толстыми, сочными, густо зелеными листьями. Тамриз даже приметила в ветвях несколько спелых плодов.

Дерево стояло перед ними, вздымаясь прямо из жесткой, бесплодной, каменистой почвы. Тамриз склонила голову набок, изумленно разглядывая оливу.

— Как она цветет? Здесь же нет ни солнца, ни воды.

— Говорила же, ты удивишься! — Ариста довольно ухмыльнулась. — Попробуй-ка.

Она сорвала оливку с ветки и протянула принцессе. Тамриз надкусила и зажмурилась: вкус был приятнее, чем у иных плодов из сада отца.

— И все-таки, как?

— Как знать, — Ариста пожала плечами. — Отец рассказывал, что здесь начиналась Орифия. Здесь первые люди полиса принесли первые клятвы одному из богов. В знак его благосклонности на голой земле выросла олива. Так и цветет с тех пор.

— Ты в это веришь?

— Наверное. Не знаю. Я мало что понимаю в богах. Просто… отец показал мне это место. Сюда никто больше не ходит, поэтому оно как бы мое, только мое, понимаешь? А теперь и твое тоже.

Великий Хемен, кто поймет этих варваров? Сперва они спят с тобой в нарушение всех законов, а потом в знак привязанности показывают деревья, растущие в грязных подвалах на голой земле!

— Я… Это, наверное, очень важно для тебя. Спасибо.

Тамриз пробежала пальцами по стволу оливы. Ствол был гладкий, приятный на ощупь и как будто пульсировал. Будто бы внутри билось чье-то большое сердце.

— А тебе отец показывал что-то такое? У тебя есть свое особое место?

Пальцы принцессы замерли на стволе.

— Отец и владыка, он… не такой, каким был твой.

— А какой же?

В памяти Тамриз всплыли укоры, окрики, удары, надменная улыбка Джохара. Мысленно она сравнила это с тем, что рассказывала Ариста о своем отце Лисистрате.

— Просто другой. Он многого ждет от меня и брата. У нас… у Хеменидов нет времени, чтобы бродить где ни попадя и слушать истории. Мы не можем так терять время, отпущенное нам на правление.

Аристе хотелось сказать, что звучит это так, будто отец принцессы совсем ее не любит. Но она сдержалась: гордая смуглянка могла ведь и обидеться. Поэтому она сказала:

— Звучит очень грустно.

— Почему же?

— Тяжело жить в мире, где нельзя потерять впустую даже немного времени. Как будто ты нищая.

Сравнение застало Тамриз врасплох. Она всегда думала об уделе величайшего из людей и его потомков как о важнейшей и достойнейшей из судеб. Ей в голову не приходило, что кому-то этот удел может показаться незавидным и уж тем более достойным жалости.

— Спасибо, что показала мне это место. Не думала, что у варваров есть столько красивых вещей.

— Даже не знаю, покраснеть или обидеться, — усмехнулась Ариста. — Что же, идем.

Но Тамриз не пустила ее. Она поймала Аристу за руку и притянула к себе, под сень оливковых листьев.

— Эй-эй, а как же потеря времени?

— Вы, варвары, меня портите, — хищно промурлыкала Тамриз. — С вами время утекает сквозь пальцы.

И она с наслаждением поцеловала дикарку.

***

За день до того, как Орифии суждено было гореть, в Стратегиконе царило великое оживление.

Командиры собрали двадцать юных воспитанниц на смотр и торжественно объявили: их начальное обучение близится к концу. Завтра в полдень состоится последняя проверка — испытание Копья и Лавра. Что именно предстоит воспитанницам, никто не говорил: традиция окружила это событие великой тайной для всех непосвященных. Ясно было одно: те, кто с честью выдержат испытание, станут полноправными солдатами Фаланги и заслужат себе священные фибулы. Их долгом и обетом станут ремесло войны, защита полиса и безбрачие. Лишь два раза в год, на великий праздник Тоскара, они смогут отложить меч и побыть женщинами, а не воинами.

Воспитанницы по-разному воспринимали приближение этого дня. Одни, как Окаста, Ниобия и Крата, ждали его со спокойной гордостью и уверенностью в своей судьбе. Иные волновались и плакали, как перед свадьбой; жаль все же было расставаться со старой, девичьей жизнью. Тигона ждала и боялась испытания; вдруг в последний момент она не справится и покроет себя страшным позором? Ифина, как обычно, задавала всем кучу вопросов, не заботясь уже о том, знает ли кто-нибудь ответы.

И, как это бывает, когда много людей ждут чего-то с бурными чувствами, в Стратегиконе не умолкал гвалт и гомон. Каждая девушка жаждала выплеснуть подругам то, что у нее было на сердце: расспросить о неведомом испытании, пожаловаться на страх или хандру, получить поддержку и похвалу. Отпущенные до завтрашнего полудня, воспитанницы слонялись по Стратегикону и гомонили, судили, шептались без умолку.

***

— Ты сама-то когда-нибудь пробовала? — недоверчиво спросила Ариста.

— Нет. Но мать всегда делала это отцу и владыке, когда предстояло важное дело. Хулы не будет, если и мы попробуем.

Тамриз сидела на полу оружейной, скрестив ноги. В руках у нее был длинный чубук красного дерева. Принцесса Хеменид сосредоточенно набивала чашечку чубука ароматным рассыпчатым зельем.

Здесь было тише, чем во дворе. Прочные стены и маленькие окна не пропускали в оружейную большую часть девичьего гама. Здесь влюбленные могли отдохнуть и побыть вдвоем.

Тамриз кремнем высекла искру, зелье в чубуке занялось.

— Ты первая, — принцесса протянула трубку подруге.

Ариста вдохнула сладкий тяжелый дым и сразу закашлялась. Зелье было таким густым, что оседало в груди плотным клубом, а в горле сразу начинало першить. Голова закружилась, перед глазами поплыла рябь.

— Клянусь копьем, Хеменид, — выдавила Ариста сквозь кашель. — Твое зелье меня задушит.

Тамриз рассмеялась.

— Ты даже куришь как варвар. Глотаешь наспех и совсем не смакуешь. Смотри.

Принцесса взяла чубук у подруги. Медленно, зажмурив глаза, потянула дым и задержала дыхание, не дав зелью выйти наружу. На четвереньках подползла к Аристе, обняла ее за шею и неспешно, дразня, поцеловала в губы. Язык принцессы коснулся языка Аристы, и поток сладкого дыма наполнил рот и ноздри плавно и нежно, отзываясь в гортани приятной щекоткой.

— Так лучше?

— Не распробовала. Надо повторить.

***

Тамриз сидела на полу одна. Ноги скрещены, глаза закрыты, стук сердца ритмично отдается в ушах.

Полночь. У ворот должен смениться караул.

Тамриз открыла глаза, подняла голову, встала.

Из тайника под досками пола явился сосуд черного стекла, под которым мелькали багряные сполохи. В первый день Тамриз спрятала было сосуд в покрывало кровати, но быстро поняла свою оплошность: постели регулярно меняли. К счастью, ей удалось перепрятать сосуд прежде, чем кто-либо поймал ее на этой ошибке.

Тамриз набросила на плечи плотную черную накидку с капюшоном и выскользнула из оружейной.

Главной трудностью этих месяцев было выучить расположение дорог и улиц. Ученицам Стратегикона вообще редко дозволялось покидать его стены, а уж гуляющая по городу чужестранка с Востока точно навлекла бы на себя подозрения. Тамриз выручила хорошая память. Несколько прогулок с подругами за город, к сосновым рощам, гуляние в толпе на праздник Тоскара, прогулки с Гракх по ее «особым местам» — и принцесса закрепила в уме геометрию города варваров.

Действовать в ночь праздника было бы неоправданным риском. Но сегодня ничто не отвлечет ее и ей не помешает. Город мирно спит. Все необходимое у нее есть.

Надо выбраться из Стратегикона, не попавшись на глаза караулу. Трудно, но за время обучения Тамриз поняла распорядок. На стене несут ночную стражу две девушки. Каждые двести ударов сердца они обходят периметр: одна идет по солнцу, другая против него. В теории это должно обеспечить им полный обзор всего пространства внутри стен. Однако есть короткий промежуток, не более трех ударов сердца, когда обе стражницы скрыты от переднего фасада стен крышей дормитория. А фасад, соответственно, скрыт от них.

За три удара сердца принцесса Хеменид взбежала по стене крепости и прыгнула вниз, на улицу. У ворот тоже дежурило две караульных, но выбранное Тамриз место находилось левее ворот, в тени старой конюшни. Ее прыжка никто не заметил. Одна стражница, впрочем, повернула было голову на странный шорох слева. Но Тамриз уже метнулась кувырком через голову прочь от стены, во мрак соседнего переулка. Черная накидка позволила ей мгновенно слиться с темнотой. Стражница только плечами пожала: должно быть, сон находит, вот и померещилось.

Дальше была легкая часть. Добраться до рыночной площади, миновав ночные патрули. На пустынных улицах с множеством темных углов это было несложно.

Залитый лунным светом рынок никто не охранял: товары убрали на ночь по амбарам и складам, и сторожить пустые прилавки было незачем. Но у дверей храма Мегиста стража имелась: два дюжих оратора без доспехов, но с тяжелыми деревянными посохами. Оружие и броня были им не нужны. Их хранила сила лукавого покровителя.

Но хранила недостаточно.

Тамриз остановилась в тени мраморной статуи и достала из складок накидки длинную тонкую трубку. Она проскользнула под ногами каменного Мегиста и, все еще оставаясь под тенью идола, побежала вверх по ступеням, к храмовым дверям.

Когда один из ораторов услышал топот и обернулся, Тамриз была уже у колонн, на площадке перед дверьми.

Успей ораторы произнести хоть два слова, и судьба принцессы была бы решена. Мегист тут же отозвался бы на зов своих любимцев и наслал бы страшную кару на враждебную чужестранку.

Но поднести трубку к губам и дунуть можно быстрее, чем произнести два слова.

Две тонкие иглы с пестрым оперением вонзились в шеи ораторов. Они покачнулись, выронили посохи и повалились на мраморные плиты в глубоком сне без сновидений.

Пусть Тамриз Хеменид и не обучали Безмолвные, она научилась очень многому из старых летописей и сказаний о великих мастерах смерти. Как жаль, что отец и владыка не видит сейчас, на что способна его дочь!

Что ж, зато он увидит и оценит плоды ее трудов. Тамриз толкнула двери и вошла в храм Мегиста.

Внутри храм выглядел вопиюще богатым, под стать богу торговли и наживы. Колонны опоясывали прожилки золота и серебра, пол был выложен драгоценным кварцем. Алтарь на возвышении поддерживали отлитые в золоте тучные овцы, излюбленное животное Мегиста. На алтаре мерно и ровно горело белоснежное пламя.

Тамриз приблизилась, невольно завороженная этим зрелищем. Так вот оно, таинственное и нечестивое колдовство варваров! Безбожно, но красиво, как и все в этом странном краю.

Девушка вытащила черный сосуд, но в последний момент рука ее застыла над алтарем.

Как странно: когда она плыла сюда подготовить вторжение, она никак не думала, что найдет здесь друзей. О, конечно, она предполагала игру в дружбу, вхождение в доверие и прочее. Это было частью плана.

Но нашлись люди, с которыми и в самом деле было приятно проводить время. Которые приняли ее, несмотря на недоверие. Радость от светлых дней в сосновой роще не была притворством или игрой. Это было настоящим.

Как было настоящим и то, что произошло между ней и Аристой Гракх. И это уже не было частью плана. Это пугало, захватывало, заставляло забыть о цели путешествия. И вот теперь, когда цель так близка, зачем она думает об этом снова?

Рука, державшая сосуд, дрогнула.

Что станет с этими девушками, когда она совершит задуманное? А когда на город нападут войска Джохара? Что будет с Аристой?

Мыслимо ли сейчас отказаться от плана?

— С тобой мне тепло так, как не было уже долгие годы.

Ариста сказала это о себе, но ее слова в равной мере относились и к самой Тамриз. Сероглазая бестия открыла в ней чувства, о которых принцесса и не догадывалась.

Что если она швырнет сейчас прочь ледяной сосуд, холод которого так обжигает руку? Ради Аристы?

— Ее судьба волнует принцессу больше, чем похвала отца и владыки?

Тихий вкрадчивый голос Баррада Дарафалла прозвучал в голове так ясно, будто бы чародей стоял с ней перед алтарем. Слова, сказанные в день отъезда из Камарганда, всплыли в памяти непрошеными гостями.

Отец ведь впервые доверил ей столь важное дело…

— Или угождать отцу и владыке ниже твоего достоинства?

Но и Ариста ей доверяет.

Что бы она сейчас ни сделала, она предаст доверие близкого человека.

— Твоя доля будет решена нами во благо империи.

— Нет смысла притворяться, будто не было того, что было.

— Силы моей жизни принадлежат императору.

— Ты одинока, принцесса.

— Это называется филия, Хеменид. Дружеская привязанность.

— Только подвиг и смелое дело в силах утолить твою тоску.

В языке Хеменидов не было слова «совесть», жители империи жили лишь послушанием и служением. Сомнений, что терзали и грызли сейчас душу принцессы, она сама не могла ни назвать, ни объяснить. Это было нечто смутное, непонятное, говорившее с ней разными голосами и требующее совершенно противоположных вещей.

Тамриз закусила губу, глядя на размеренную пляску белого пламени.

Рука перевернула сосуд.

Темная вязкая жижа пролилась на священное пламя. Черные клубы и полосы с шипением растеклись по белоснежным языкам огня: так капля крови расплывается и клубится в кружке молока. Чернота, как живая, свернулась в глубине алтаря, в самом сердце пламени. И затаилась, незаметная и невидимая.

Теперь, как учил ее Дарафалл, нужно было подождать до рассвета. Дать время чарам, как яду, пустить корни и погасить священное пламя.

Тамриз выдохнула. Она дочь величайшего из людей. Никакие чувства не могут повелевать ее долгом. Завтра, убедившись, что все получилось, она вернется домой. Когда брат направит флот на Орифию, она сама отправится с ним; после ее успеха отец, несомненно, позволит это.

Без защиты своего колдовства орифийцы примут настоящий, честный бой. Она сама пойдет на штурм города, пленит Аристу Гракх и по праву победителя сделает ее своей любимой наложницей. Ариста, несомненно, поймет и примет это со временем. С этим городом ее не так многое и связывает. Они вернутся в Камарганд с триумфом, и Аристу ждет жизнь в неге и роскоши императорского дворца. А Джохар пусть завоевывает Ладду дальше, как всегда и хотел.

Тамриз быстрым шагом направилась к выходу из храма. Довольно сомнений. Путь ее прям и ясен. Совсем скоро она получит все, чего хотела.

***

В ту ночь все три великих храма Орифии были взяты штурмом, которого никто не слышал и о котором никто не узнал. Сонные иглы Тамриз разили без промаха, и колдовское зелье лилось на алтари, и темные чары поселились под священными сводами.

Усыпленные ораторы пробудились через несколько часов, еще до рассвета. Сонные иглы затуманили их память, и обстоятельства этой ночи вспоминались смутно и неуверенно. Добросовестные служители богов осмотрели на всякий случай свои храмы. Убедившись, что ничего не пропало и не изменилось в священных стенах, ораторы все как один положили никому не рассказывать об этом странном случае. Кому бы хотелось позориться признанием, что он проспал свою стражу у великого храма!

***

Тамриз разбудил стук в окно оружейной. Под окном стояла Ариста, учебный доспех был тщательно начищен перед испытанием.

— Доброе утро. Можно тебя попросить?

— Я слушаю.

— Тигона вся извелась. Боится, что провалит испытание. Хочет пойти помолиться Тоскару. Давай отведем ее вместе?

Тамриз взглянула на восток. Звезды уже погасли. Рассвет был совсем близко.

Ариста восприняла промедление принцессы на свой лад.

— Слушай, я знаю, ты не молишься нашим богам. Я тоже им особо не молюсь, мне и в храм нельзя. Просто прогуляемся с ней до площади. Правду сказать, — Ариста усмехнулась, — это дело жизни и смерти. Одну меня она со своим причитанием просто съест. Выручай.

Решение Тамриз приняла быстро. Это ли не прекрасный повод убедиться, что с наступлением рассвета все сработало? Едва убедившись, она использует заколдованный порошок и исчезнет.

К тому же, она проведет еще немного времени с сероглазой дикаркой.

Тамриз улыбнулась возлюбленной.

— Подождите меня. Встретимся у ворот.

На востоке небо прочертила нежно-желтая полоса.

День, когда Орифия должна была гореть, наступил.