Копье и Лавр

Глава 15. Суд

— Окаста, дочь Ио, солдат Стратегикона. Повтори архонтам то, что сказала мне.

Фрасимах Аттал откинулся в кресле с высокой спинкой и опустил серебряный жезл. Десять архонтов могущественного Совета не переглядывались, не шептались. Только смотрели на обвинительницу.

Окаста выступила вперед.

— Я видела своими глазами, о архонты, что моя подруга и товарищ Ариста Гракх владеет силой виталофагии. В бою она пережила смертельное проклятие колдуна Хеменидов. Все мы знаем, что лишь боги и виталофаги не страшатся смерти.

— Следует ли понять это так, — спросил один из суровых старцев-архонтов, — что ты требуешь кары для своей сестры по ремеслу войны?

— Никто не прославит смелость и ум Аристы Гракх больше, чем я, — в голосе Окасты звенела печаль. — Эта девушка спасла наш город, в ее честь стоит воздвигнуть статуи. Но мой первый долг — перед законом Орифии. Нет такой любви, ради которой я предала бы закон. И по закону Аристу должно судить как существо, противное богам.

— Пусть подойдет обвиняемая! — велел архонт Фрасимах.

Ариста вышла на середину зала в сопровождении стражи. После всех потрясений, когда город все еще пребывал без защиты богов, архонты опасались пугать народ публичным процессом. Суд проводили за закрытыми дверьми каменных палат. В темном круглом зале правосудия не было мебели, кроме десяти кресел архонтов. Не было и света, кроме тусклых лучей, проникавших через маленькие круглые окна.

— Ариста, дочь того, чье имя мы предали забвению! Признаешь ли ты правду в словах Окасты или же хочешь оправдаться?

Ариста подняла взгляд на суровых мужей перед нею.

В последние дни у нее было много времени подумать над этим вопросом. По возвращении в Стратегикон Окаста сразу отправилась к архонту Атталу, дать показания. Аристу закрыли во второй комнате оружейной — той, которую раньше занимала Тамриз. С ней хорошо обращались, приносили лучшую пищу, подруги могли навещать ее. Никто этого не сказал, но Ариста знала: им жаль. Всем сестрам жаль. Тигона все время плакала. Жаль было даже Окасте: за день до суда она тайком принесла Аристе разбавленного вина.

Но что это меняло? Закон есть закон. Ее будут судить.

Она может лгать о случившемся и притворяться, будто не было того, что было. Никто, кроме нескольких сестер, ничего ясно не видел. Это будет слово против слова. Возможно, она спасется.

А что потом? После случившегося ей не разрешат остаться в Стратегиконе. Значит, снова на улицы, наскребать на похлебку и жить, зная, что потеряла друзей и место, где она что-то значила. Снова стать проклятой Гракх, никому не нужной, всеми презираемой.

Солгать означает позор, но и надежду на выживание. Сказать правду означает смерть, и только смерть.

— Отвечай же! — приказал ей архонт.

Ариста выпрямилась, подняла голову.

— Окаста рассказала то, что видела. Я осталась жива, когда колдун Хеменидов ударил по мне своими чарами. Их мощи было довольно, чтобы раскалить мой доспех добела. Но я выжила. Не знаю, каким чудом, и какая сила живет во мне.

Теперь архонты зашевелились. Кто-то в раздумье прижал к губам согнутый палец. Двое обменялись краткими замечаниями на ухо.

— Была ли ты отмечена милостью какого-либо бога? — спросил тучный архонт в правой части зала. — Быть может, наблюдала знамения, или на тебе были знаки, гласящие о покровительстве бессмертных?

— Только однажды. Хитрый Мегист привел меня к воротам Стратегикона. Больше я милостей от богов не видела.

Фрасимах Аттал подался вперед.

— Понимаешь ли ты, что значит твое признание? — голос его был полон гнева и скорби. — Если твое спасение не объяснить милостью богов, тогда…

— Остается признать, что я виталофаг, — ровным голосом договорила Ариста. — Логика велит заключить так. Я не вкушала человечьего сердца, но иных объяснений и сама я назвать не могу. Судите об этом как сумеете.

Полгода назад Аристе было бы страшно. Она знала, что стоит за этим признанием, каковы будут последствия. Полгода назад ей бы хотелось рыдать, браниться, проклинать судьбу.

Теперь же она просто устала. Устала от страхов и неизвестности. От мучительных вопросов, что она такое и кого признал в ней одноглазый колдун. На душе было тяжело, и жаль было, что рядом нет хоть одного близкого человека. Разве что Окаста, но какая же она близкая. Даже взглянуть в ее сторону боится.

По крайней мере, Ариста точно знала, чего она не хочет. Она не хочет больше лгать. И не будет. Отец и Стратегикон, каждый по-своему, объявили это правилом ее жизни. И сейчас следовать этому правилу было куда легче, чем выкручиваться, молить о пощаде или клясть свою долю. На душе было тяжело — но, по крайней мере, не было стыдно.

Головы архонтов склонились друг к другу. По полукругу высоких кресел прошел шепот. Совещание было недолгим.

Фрасимах Аттал поднял жезл.

— Поскольку нет свидетельств, противных словам Окасты, дочери Ио, и поскольку обвиняемая не отрицает высказанного против нее обвинения, Совет десяти признает Аристу из рода Гракхов виновной в богопротивном искусстве виталофагии! Если боги еще слышат нас, пусть будут свидетелями!

Архонт ударил жезлом в медный щит, поставленный подле. Гром от удара раскатился под сводами, и зал правосудия будто бы содрогнулся от тяжести страшного приговора. Иного ответа не последовало; слышать слова архонта было, похоже, некому.

Окаста уже некоторое время стояла беспокойно, вперив взгляд в пол, ожесточенно кусая губы. И в этот миг она не выдержала.

— Мудрые архонты! — вскричала она. — Не смею спорить с законным решением, но прошу о снисхождении в наказании! Ариста Гракх — это особый случай, она спасла меня и вас! Пусть ваша мудрость отыщет иную кару взамен обычной!

— Ты противоречишь себе, солдат, — заметил сухопарый архонт с высоким скрипучим голосом. — Не ты ли говорила, что закон Орифии для тебя превыше всего? Кто вправе менять его в угоду обстоятельствам?

Окаста замолчала, пристыженная, поймавшая себя в ловушку собственных слов.

Фрасимах Аттал обратил на Аристу взгляд, полный горечи и сострадания.

— Дитя мое. Закон суров, но в его пределах я могу помочь тебе. Проси у меня всего, что не противно закону. Даю слово, я исполню это.

— Благодарю, почтенный Аттал, — Ариста чуть наклонила голову. — Моя просьба такая: когда меня поднимут на костер и приготовятся зажечь его, пусть свободный гражданин сперва перережет мне горло.

— Понимаю. Ты хочешь облегчить страдания казни.

— Да, но не только. Пусть я виталофаг, но я также дочь Стратегикона. Я не хочу посрамить моих сестер и Фалангу, когда утрачу достоинство от огненной муки. А так, быть может, я не успею возродиться прежде, чем тело мое сгорит дотла. И я умру без криков и богохульств, сохранив честь места, которое я могла назвать домом.

— Ни слова больше! — воскликнул старый архонт. — Когда будет сложен костер, я сам принесу тебе легкую смерть! Пусть кровь твоя будет на моих руках, пусть на меня одного падет это зло — убийство спасителя полиса!

И в этот миг в соседнем зале, за тяжелыми дверьми, послышался шум.

Створки с грохотом распахнулись. Растолкав и оттеснив от дверей стражу, в зал вошло более десятка женщин и девушек в полном доспехе, в шлемах с гребнями из конского волоса. Фибулы со знаком Стратегикона блестели в полумраке. Солнечный свет ворвался в темный зал через раскрытые двери, брызнул прямо на кресла архонтов, заставив старцев зажмуриться и прикрыть лица ладонями.

Потрясенная Ариста всмотрелась в лица вошедших. Тут были ее товарищи, ее сестры по ремеслу — те, кого она вела в тот страшный бой на рыбацких лодках. Не мудрено, что она не признала их сразу. Теперь на них были не второпях надетые доспехи, а одежды Фаланги по всей форме, от начищенных поножей до парадных синих плащей. Позади них стояли наставницы и младшие командиры Фаланги — те, что уцелели в битве у храмов и на море.

— Привет, Ариста! — Тигона помахала ей рукой из второго ряда, для чего ей пришлось подпрыгнуть над головами соседок.

— Э…здравствуй, — Ариста ошарашенно махнула рукой в ответ.

Сера и ад, что здесь происходит?

Вперед выступила капитан Ио. Резня у храма оставила на правой части ее лица кривой шрам. Но женщина смотрела прямо и гордо, а золотое копьё на ее нагруднике грозно сверкало.

— Почтенные архонты! Мы слышали удар серебряного жезла и понимаем это так, что суд уже свершился. Так ли?

— Это так, — осторожно ответил Фрасимах; очевидно, он был в таком же замешательстве, как и Ариста.

— Прекрасно. Так вот. Орифийская Фаланга требует, чтобы Совет десяти изменил обычный в таких случаях приговор и присудил нашей сестре по ремеслу Аристе Гракх иное наказание вместо положенного!

Ариста пропустила удар сердца.

— Требуете?! — вскричал сухопарый архонт. — Никто не смеет ничего требовать от закона! Закон един для всех, на этом стоит наше свободное общество!

— Оно также стоит на уважении заслуг, доблести и верности каждого гражданина, какого бы звания и рода он ни был, — твёрдо ответила Ио. — Мы уповаем на вашу мудрость, мужи архонты. Но предупреждаю: если мудрость не побудит вас пересмотреть приговор, мы заставим вас силой!

Десять архонтов застыли в креслах с таким видом, будто капитан Фаланги сняла перед ними штаны. Угрожать Совету десяти расправой прямо в зале правосудия? Такое было немыслимо со времен Лисистрата!

Но Фрасимах Аттал поднялся с места и встал во весь рост, холодный и неколебимый.

— Ты делаешь из нас тиранов, что отправляют на смерть других, но боятся за собственную жизнь. Ты ошибаешься, капитан. Больше мы не покоримся насилию. Если нам суждена смерть ради народа и закона, любой из Совета десяти примет её не колеблясь!

На губах Ио заиграла улыбка.

— Ради народа, говоришь ты. Бойцы Фаланги! — грянул командный голос. — Открыть внешние двери!

Когда четыре дюжих девушки отворили двери, ведущие из дворца правосудия на агору, до всех присутствующих донесся через два зала страшный грохот. Видно, добрый мастер строил дворец правосудия; пока двери были закрыты, шума с улицы и не было слышно.

Но теперь-то слышно было прекрасно. На агоре перед дворцом ревела толпа. Граждане Орифии свистели, топали, кричали, скандировали. От этого грохота Ариста захотела зажать уши; казалось, снаружи собрался весь полис.

И тут девушка поняла, что в этом гуле звучит лейтмотивом одно-единственное слово.

Гракх! Гракх! Гракх! Гракх!

Затем уши привыкли к шуму, из общего рокота выделились отдельные выкрики.

— Пощадить!

— Она моих сыновей спасла!

— Пусть высекут, а казнить не надо!

— Пощады! Пощады трижды проклятой Гракх!

Над криком и галдежом прорезался высокий козлиный крик старого знакомого, рыбака Солона.

— Проклятое отродье эта Гракх, как есть проклятое! Покарают меня боги, что прошу за неё! Только за неблагодарность покарают и того хуже, а она все ж таки за нас постояла! По-ща-ды! По-ща-ды! — звонко заблеял Солон.

Капитан Ио повернулась к архонтам.

— Прежде чем идти сюда, мы обошли город и рассказали всем о том, что сделала Ариста. Люди знают, что дочери Стратегикона не лгут.

Фрасимах Аттал молчал. На лбу его залегли глубокие морщины; муж правосудия напряженно думал.

— Решай, Фрасимах. Решайте, мужи архонты. Должно ли следовать закону или принять волю свободных граждан?

«Пощады! Пощады!» — гремело на площади так, что стены дворца дрожали.

***

На ступенях дворца правосудия показалось две фигуры. Старик и девушка. Толпа притихла.

У Аристы голова шла кругом. Агора не вмещала это море человеческих тел. Все эти люди, которые сторонились ее и боялись, которые ненавидели ее за отца — теперь они славили ее, просили за нее, сотрясали ради нее агору. Ариста уже не знала, заплачет она в следующий миг от счастья или сойдет с ума.

Фрасимах Аттал окинул взглядом гигантское столпотворение на площади и простер жезл, требуя тишины.

— Свободные граждане! Внимайте слову Совета!

Тут и самые буйные замолчали. Стало так тихо, что слышен был крик чаек над гаванью.

— Совет рассмотрел дело Аристы, имя отца коей предано забвению. По свидетельствам и по ее собственной исповеди она признана виновной в богопротивной виталофагии! Орифия не может стерпеть столь темное и опасное искусство в своих пределах! По закону полиса Ариста Гракх должна умереть и умрет!

Гул несогласия раздался из сердца толпы. Он нарастал и взорвался бы яростным негодованием, но старый архонт поднял руку, давая понять, что еще не закончил.

— Ариста Гракх умрет для нашего полиса и нашей памяти! Завтра же она отправится в изгнание и никогда больше не войдет в пределы Орифии! Она унесет свой проклятый дар с собой и будет искать свою дорогу где ей вздумается! Имя же ее должно предать забвению и не позорить им наш честный город! Никогда, о свободные граждане, никогда вы и дети ваши не должны отныне забывать, что вы обязаны забыть Аристу из рода Гракхов!

Толпа стояла, обдумывая сказанное архонтом. Не все поняли истинный смысл последних слов Аттала. Но среди тех, кто понял, тут и там слышался одобрительный гул и смешки. Добрый ладдиец знает толк в логике. А важная часть всякой логики — парадоксы. И те, кто разгадал парадокс этого странного приговора — никогда не забывать, кого надо забыть — не сдержали понимающих улыбок.

— Совет сказал свое слово, — Фрасимах помедлил; учитывая последние события, говорить следующие слова при народе было тяжело и горько. — Если кто из бессмертных слышит нас, пусть будет тому свидетелем!

Старый архонт ударил жезлом о землю.

Ничего не случилось. Городу, оставленному богами, никто не ответил. Лица людей вновь помрачнели, толпа начала расходиться.

И вдруг под агорой прокатился могучий гул. Земля дрогнула, застонала. Толпа заколебалась и загалдела. Некоторым показалось, что у них под ногами, где-то в глубине земли, разгорается жаркое пламя.

К западу от агоры, на окраине города, раздался оглушительный грохот. Старый заброшенный дом, до которого никому не было дела, был в тот миг снесен начисто. Столп сияющего белого огня вырвался из-под земли и ударил в небо. Волна света прокатилась по весенней голубизне небес, и жаром и светом окатило всю Орифию.

Где-то под городом, в простой подземной пещере, языки белого пламени плясали на стволе оливы. Вечнозеленое дерево сгорело дотла, и столб священного огня пышным бутоном расцвел на его останках.

Снова, как и в былые эпохи, боги отозвались на справедливый приговор и мудрое слово смертных. Никто из граждан не знал, кто именно ответил на зов и вернул Орифии свою милость. В последующие месяцы мудрецам и ораторам предстояли долгие споры, молитвы и толкования знамений, чтобы верно понять случившееся.

Но каждый орифиец, от мудрейшего оратора до самого простого рыбака, ощутил в тот час тепло под ногами и одобрительный гул из-под земли. И каждому этого было довольно, чтобы понять главное: Орифия вновь под защитой.

***

В Стратегиконе пировали всю ночь. Капитан Ио приказала открыть особую комнату оружейной, которую всегда держали запертой. Вино всех полисов Ладды пошло по рукам. Капитан отдала особый приказ: юное пополнение Фаланги пусть пьет вино неразбавленным. Заслужили.

Трудно сказать, чем был этот праздник: торжеством по случаю выпуска, победным пиром или тризной по павшим. Он был всем этим сразу, а еще вечером воспоминаний, временем потех — и прощанием. Никто об этом не говорил, но каждая девушка знала: утром одной из них здесь уже не будет. В тот вечер Ариста не слышала слов печали или разлуки, но каждая встреченная сестра пыталась ее чем-то порадовать: выпить по кубку, померяться силой, поплавать наперегонки в купальне.

На небе уже гасли звезды, когда воспитанницы и наставницы Стратегикона завалились спать, хмельные и счастливые.

***

Над Орифией занимался рассвет.

Ариста приоткрыла ворота и вышла на знакомую улицу. Взгляд упал на трещину в мостовой, о которую тогда, в другой жизни, разбилась злосчастная повозка. Ариста невольно улыбнулась.

Девушка взяла с собой очень немногое. Кожаный походный доспех и удобные сандалии. Добрый заточенный гладий из оружейной. Вяленое мясо, хлеб и вода на неделю. Кошель с десятью оболами — дневным жалованьем солдата Стратегикона.

— Куда теперь?

Ариста обернулась. Только сейчас она заметила Тигону. Подруга сидела, тихая и неприметная, на завалинке у ворот.

— В Нумию, наверное.

— Почему в Нумию?

— Мне нужны ответы, Тигона. Что я такое, откуда во мне та сила, вправду я проклята или как. Где-то в Ладде есть человек, который мне ответит. А в Нумии, я слышала, живут мудрейшие ораторы и философы.

— Понятно, — кивнула Тигона и поднялась на ноги.

Только сейчас Ариста заметила, что Тигона тоже одета по-дорожному. Даже лук и колчан взяла.

— Что значит понятно?

— Ну, в Нумию так в Нумию, — пожала плечами Тигона. — Идем?

— Тигона… здорова ли ты? Зачем тебе со мной? Хочешь бросить Стратегикон, службу?

Тигона осторожно подняла правую руку и показала подруге не заживший еще ожог на ладони.

— У меня тоже есть вопросы.

В следующие несколько минут Тигона поделилась с подругой своим секретом — внезапным даром ипсомантии, благодаря которой она убила чудовищного рака жертвенным блюдом и одолела принца Хеменидов простым мраморным шариком.

Наконец Тигона умолкла. Ариста помедлила с ответом, ошарашенная таким откровением.

— Но послушай. Даже если ты ипсомант, это не значит, что ты не можешь служить…

— Дело не в этом. Я никогда не была кем-то особенным. В бою не больно хороша. Не особо храбрая. И вдруг… Какой бог меня отметил? И почему меня? И почему сейчас? Смогла бы ты спокойно жить с такими загадками?

— Но…

— К тому же я и не гожусь вовсе для воинской службы. Я то трусиха, то храбрая. А тут, — Тигона кивнула назад, на ворота, — надо быть храброй все время, всегда. Не могу я так. Мне по силам отвечать за себя да за ту, что рядом со мной.

Ариста открыла было рот, чтобы возразить что-то, отговорить подругу от долгих странствий. Но нужные слова не шли на ум.

В конце концов, она и сама идет невесть куда за ответами.

К тому же… после предательства Тамриз одиночество стережет ее подобно хищному зверю. Кто сказал, что в пути не пригодится добрая компания?

— Сера и ад. Ладно, уговорила.

Тигона просияла. Ее лицо на миг обрело то детское выражение, с которым она предложила когда-то Аристе свой суп.

— Ты не пожалеешь!

— Я думаю, мы обе еще пожалеем. Но завтра будет завтра.

Город едва проснулся, когда две девушки прошли по тихим улицам к главным воротам. Некому было окликнуть их по дороге, остановить или попрощаться. Бок о бок вышли они через городские ворота и зашагали по тракту, прочь из родного края.