Корабль неспасенных

Глава 9. Сопереживание

Кар звонким щелчком встроился в парковку и, не заглушив двигатель, поднял дверь. Женя выпрыгнула и задрала голову, высматривая нужное название. «Центр профилактики социально-психологических нарушений». Хотя что высматривать, им всё здание принадлежит, а вот и вход дальше, правее от парковки.

В наушник жаловалась Вика. Для поддержания разговора можно не вдумываться ни в ее, ни в свои фразы:

– Я понимаю, что ты расстроилась, я бы тоже расстроилась. Но ты ждала от него чего-то другого? Все мужики такие.

На ответную длинную тираду Женя сопереживательно хмыкала и ускоряла шаг к витому козырьку над высоким крыльцом. Она немного опаздывала, что было неприятно.

– Конечно, любит, еще бы он не любил. Просто такой человек. А почему бы тебе не сказать напрямую, что от него хочешь?

На крыльце копошился робот-уборщик, и обойти его с первого раза не удалось. Шуршал цветными метелками в самозабвенном танце.

– Вик, подожди, – слушать стенания подруги не оставалось ни времени, ни терпения. – Давай вечером созвонимся. Уже вхожу в здание Центра, буду искать бигбосса собственной практики. Ага, ага. Счастливенько.

Рыдающие на груди и в трубке подруги – прямо карма какая-то. К Жене потоком шли желающие поделиться своими бедами. Скорее из-за того, что она умела молчать и слушать. Прямо печать на лбу: "пойму, утешу и вдохновлю на подвиги". Последний семестр каждый день хотелось забиться в норку, не видеть и не слышать никого. И чтобы еду подавал слепоглухонемой робот первого поколения. Просто несбыточная сказка.

– Здравствуйте, вам к кому?

Глаза дежурного анероида лучились доброжелательностью. Похоже, сапфировое напыление.

– Мне в отдел контроля нарушений к ээ…, – Женя провела по тонкой пленке на тыльной стороне ладони, ткнула в напоминалку, – к лейтенанту Климову.

– Поднимайтесь по правой лестнице, госпожа. Вам в башенку. Седьмой этаж, по коридору первый поворот, семьдесят третий кабинет.

Из-под стойки вынырнула стальная кисть с округлым, очень изящным запястьем и указующим пальцем. Женя подзабыла, почему закон запрещал делать андроидов точной человеческой копией, но приветливое женское лицо и стройное тело, слитое с металлом и керамикой выглядели классно. Одновременно хищно и грациозно.

Интерьеры Центра профилактики навевали мысли о беззаботной радости, счастье и строгих родительских наказаниях. Цветной и теплый холл, карамельные коридоры, умилительные картинки, живые цветы и движущиеся дорожки с ковровым ворсом. А в довесок плакаты о ценности жизни и социальной ответственности. И о страшных последствиях ее отсутствия.

Стены кричали скрытыми угрозами. Контраст между идиллией правильного и кошмаром преступного ощущался очень остро. Как привкус кислоты во рту. Забавно, что полицейская часть этого малоприятного заведения сидит в башенке. Хотя может не вся, только лейтенант Климов. Предотвращает преступления граждан против самих себя.

С первого года обучения им вдалбливали модельное цифровое право. На третьем прочли типологию гуманистических коммуникаций и социологию благоденствия. Затем был семестр с курсом по дисфункции высокоблагополучных сообществ и по девиантности гармонического развития личности. А ведь еще три сотни лет назад никому бы и в голову не пришло, что наука станет заниматься такими проблемами. Накормить бы и обеспечить работой. В двадцать четвертом веке генная инженерия решила эту проблему окончательно. Фермы по выращиванию мяса торчат теперь в каждом районе.

Оказывается, куда сложнее – остановить деградацию полностью удовлетворенного человека.

Как подумаешь, и в голове не укладывается. Каждый винтик в стране существует ради счастья и процветания личности. Эта проклятущая личность просто обязана быть счастливой. Но, вредина такая, не понимает этого. Ну ничего, психологи помогут посмотреть на жизнь под нужным углом. Помогут разобраться. Вот только некоторые не идут к психологам. А часть из этих некоторых стремится уничтожить самих себя.

В современном праве это квалифицируется как особая форма преступления. Без последствий в виде прямого уголовного наказания. Его осуждают, предотвращают, расследуют, профилактируют. Рецидивистам надевают браслеты, над ними устанавливают слежку, и наказанием это не считается. Правовой парадокс: человек не имеет право уничтожить свою жизнь, и человек имеет право на свободу выбора. Если, конечно, выбор не ущемляет права других.

Модельное право отчасти снимает это противоречие. Трактует самоубийство как отказ от свободы жизни и выбора и, одновременно, как ущемление прав оставшихся с горем родных. Вот только в формальную логику цифровых норм не встраивается насильственное предотвращение самоубийства. Попытаться спасти в процессе можно, а поставить блокирующий имплантат в неблагонадежного гражданина – уже нет. Прямое незаконное вмешательств в последний акт свободного выбора. Но если ты его отыграл и выжил, то попадаешь в категорию преступников. Дальше твоя свобода ограничена заботой общества о больном, оступившимся и заблудшим.

Женя хорошо разбиралась в юридических хитросплетениях, проработав теоретическую часть диплома. Вот только от грядущей практики с души воротило.

Сначала в школе, а потом и в вузе она плавала в коллективе, как рыба в вводе. Легко вступала в контакты, включалась в события, понимала чужие мотивы, сомнения. Без долгих размышлений чувствовала, как поступить. Эрудиция, аналитические навыки, скорость вербальной реакции, способность отслеживать многоканальные процессы, – все на высоком уровне. И эмпатический фактор зашкаливал. Отец твердил, что у нее великолепные задатки управлять людьми и процессами.

Пару последних месяцев Женя начала дохнуть от активной жизни. Стоило остаться одной, как накрывал мучительный откат: никого не видеть, закрыться, погрузиться в созерцание простых цифр, букв и текстов. В центре событий и людей организм вновь оживал, как кнопочный идеально функционирующий автомат. Реальность заполняла чужими эмоциями, обстоятельствами, расчетами так, что места для самой себя не оставалось. Когда волна общения отступала – от Жени оставалась оболочка. Практика и грядущие встречи с самоубийцами-неудачниками совсем не радовали.

На седьмом этаже пространство выглядело попроще: проходы забраны однотипными панелями со встроенными информационными экранами. Понятно, что за утешением сюда не заходят, психологи, социологи и им подобные работают в другом крыле.

А ее ждут: дверь в нужный кабинет втянута в разъем.

Мужчина в темно-сером костюме сидел напротив двух широких экранов, локти тонули в бумажном хаосе. На появление Жени даже бровью не повел. В профиль хорош: лицо гладкое, скульптурное, подбородок тяжелый, нос прямой и весьма выдающийся. За спиной не кресло, а какой-то пластинчато-шарнирный робот, – любую позу обеспечит комфортом.

– Здравствуйте, я из университета, практикантка Женя Звягинцева. Меня к Игорю Ивановичу Климову направили.

– Это я. Лучше без Ивановича.

Нехотя поднял голову от раскрытой папки. Голос низкий, со стальной прохладцей.

– И зачем ты мне нужна, практикантка?

Вот так вот, и никакого «здрасте-приятно-познакомиться». Женя мысленно пожала плечами. Может, это и к лучшему, меньше душевности, спокойнее работа.

– Наверное, не за чем, – улыбнулась она как можно доброжелательнее, – а вот вы мне нужны. Иначе практику не зачтут, и материала для диплома не будет.

Он усмехнулся краем рта. Бросил в нее папкой со стола. Женя неловко поймала сразу обеими руками.

– Действительно нужен, – Климов откинулся на спинку своего страшноватого кресла. – Садись вон на свободный стул, изучай дело. И помалкивай пока. Через полчаса пойдем к этой дамочке. А там сообразишь по ходу пьесы.

Ровно через двадцать минут он действительно вскочил, бросил короткое «пойдем» и вылетел из кабинета. Женька едва успела вынырнуть следом из автоматически схлопнувшихся дверных створок. По-видимому, метод работы лейтенанта Климова – загнать практикантку в стресс, авось сбежит сама. Но ее это даже возбуждало: без лишних слов головой в омут.

В парковочном колодце их ждал служебный кар со штатным роботом за рулем. Климов молча указал на заднее сидение, сам распахнул водительскую дверь и в несколько точных движений сложил человекоподобный механизм. Запечатал его в спинку сидения, которое сразу вернуло упругость. Значит, сам захотел покрутить баранку.

Женя иногда нарушала правила и гоняла на запасном, встроенном в панель автопилоте, не устанавливая робота. За это полагался вполне ощутимый штраф. Считалось, что кар без хоть какой-то фигуры за рулем создает дискомфорт для участников движения. А психологический дискомфорт – страшное общественно зло. А так хоть голой по фонарям лазай или лапки котятам отрывай, если всем от этого исключительно приятно дышится.

Когда пневматический лифт выплюнул машину наружу, Климов проговорил даже не повернувшись:

– Ну что там вычитала? Рассказывай, а то не было времени пролистать.

Женя посмотрела на коротко стриженный затылок. Волосы густые, черные, без малейшего просвета – лысина точно не грозит. Из-за положенных на руль рук пиджак топорщился на плече. Мистер холодная глыба. Выточили совершенство, но некоторые части организма забыли оживить, да тот и так работал слаженно. Лет на десять старше её лейтенантик, а ведет себя как начальство со стажем.

Да, пожалуйста, что здесь рассказывать:

– Елена Семеновна Никифорова, профессор, эксперт по альтернативным топливным источникам, выпрыгнула с верхнего этажа здания Института энергетики. Закончила лекцию для производственников с орбитальных заводов, поднялась на пустой этаж, открыла окно и вниз. Спасла реакция дежурившего андроида, поэтому поломалась, но выжила. На сегодня уже прошла часть курса эмоциональной коррекции, призналась, что прыгнула от накатившей тоски, не могла видеть стены своей аудитории. Лечение идет успешно, эмоциональный фон улучшился.

– Скука смертная, – буркнул Климов. – И клиент не наш.

Женька рассматривала приложенную к делу фотографию места преступления. Темный, напитавшийся влагой отпечаток на белом. В тот день первый раз выпал снег, на следующий уже растаял. Стек торопливыми ручейками в чугунные узоры канализации вдоль дорог и тротуаров. В Москве из канализационной системы создавали искусство: подсвечивали причудливо, запускали веселые фонтанчики. Но не в этом дело. Просто первый снег зимы –особенный день. В деле, конечно, про погоду не написано, но Женя, пока читала, запросила справку на дату. Чувствовала, что так и окажется.

– Почему не наш, она же не от несчастной любви прыгнула? Типичное неприятие траектории личностного роста, девиантность благополучия.

– Смотрю, по терминам вас натаскивают. Но мне с высокой колокольни на эту девиантность. Баба поднялась на пустой этаж, значит, зрителей не хотела, и агитацию, скорее всего, не вела. Если с кем и обсуждала попытку самоубийства, то, вероятно, не намеренно. Но выявить нужно.

– И это все, что вы делаете?

– А что ты думала? Держим за ручку и успокаиваем? Психологическая реабилитация – не моя тема. Я плохой коп при хороших психологах. Они рассказывают, как прекрасна жизнь, а я наглядно демонстрирую, что она прекрасна не для тех, кто хочет затянуть петлю. Допрашиваю, показываю зубы, всем видом сообщаю, что клиент совершил преступление. Потому от меня надо со всех ног бежать в сторону доброго психолога и эмоциональной коррекции. Еще есть глупые вопросы, практикантка? Или сменишь место практики?

Вот ведь хамло. Женя пожала плечами и отвернулась. И психология – не ее тема, и этот хмырь ни пойми что.

На дорожных ограждениях лежали пушистые ленты снега. Меж плит тротуара искрились не выскобленные механическими уборщиками кусочки льда. Когда большой мир вокруг тебя внезапно меняется, а ты – нет, желание прыгнуть с высоты в свежевыпавший сугроб может стать неодолимым. Женя закрыла глаза и представила опостылевшую аудиторию, незнакомых людей и белизну за окном. Чужие эмоции появились сами. Проклятый эмпатфактор.

– Выходи, Евгения Звягинцева, приехали к профессорше.

Климов разблокировал двери, выбрался и, не оглядываясь, зашагал к двухэтажному особняку под темно-зеленой черепицей. Уж он-то явно не собирался делиться с Женей ни мыслями, ни эмоциями. Даже по профессиональной обязанности. Пришлось ускориться, на ходу застегивая куртку. Ветер ноябрьский, промозглый. Хотя так называемый босс, не дрогнув, в пиджаке расхаживает, не иначе как шерсть греет. И не только на голове.

Дверь открыли сразу. Тяжелая, дубовая, самая обычная, без технических приблуд. Уже немолодая женщина на пороге выглядела хрупкой и беззащитной. В свободной голубой блузе с широкими расшитыми рукавами. Художница, а не профессор.

– Вы ко мне?

Звонкий голос и удивленный взгляд под высокими, ровными бровями. Женя стояла чуть позади Климова, точнее выглядывала сбоку. Тот и не думал потесниться на крыльце, дать ей местечко рядом.

– Лейтенант Игорь Климов. Я по вашему преступлению. Отдел контроля нарушений.

У женщины мгновенно расширились зрачки. Такт и эмпатия – понятия для офицера центра профилактики знакомые, не дурак же. Значит специально.

– Ах да, конечно, проходите, – зачастила хозяйка и чуть ли не отпрыгнула назад, чтобы их пропустить. – Мне говорил мой психолог, что вы придете. Но в моем случае, поверьте, это формальность, все так нелепо, так глупо вышло. Я не планировала ничего подобного, и мне так стыдно, офицеры. Как мне к вам лучше обращаться?

– Так и обращайтесь, – буркнул Климов отстраненно. – А это – Женя. С ней сами договаривайтесь. Я же могу не разуваться?

И не дожидаясь растерянного: «да, да, конечно», направился вглубь дома.

Женя все же сняла ботики и ободряюще улыбнулась Елене Степановне. Злой и добрый. Лучше она будет из добрых. Хозяйка и так взвинчена: у распахнутого ворота быстро пульсирует венка.

Дом внутри обставлен, наверное, еще родителями. Книжные стеллажи до потолка, блеск пыльных стекол, кое-где вставлены старые фотографии, полудрагоценные камешки на подставках. По краям и в середине стеллажей несколько манипуляторов с тактильными экранами. Щупальца устройств печально болтались. Видно давно их не запускали кататься по тонким рельсам вдоль полок, доставать с высоты номерные тома. Старая технология, между прочим, но многие с большими и старыми личными библиотеками ею пользовались.

Женю оставили осматриваться. Когда она добралась-таки до гостиной, Елена Степановна взволновано смотрела внизу вверх на Климова и оправдывалась. Слова так и прыгали, обгоняя друг друга. Их даже слышать не надо, одна интонация вызывала сочувствие и знакомую усталость от шума бесконечных диалогов.

– Я верю, верю, что случайно. Что не хотели покушаться на свою жизнь. Но что-то толкнуло, и не удержались. Так ведь?

– Да, совсем не хотела, поверьте. Случайно вышло, не пойму, как. Зима, наверное, началась. Может, вы чаю выпьете?

– Чаю? Почему нет. Позже. Значит, не хотели?

– Нет, – отчаянно замотала головой.

– А почему не хотели? Кто-то вас отговаривал? Долго не решались? Страшно?

Климов не вопросами, пулеметной очередью палил, и взглядом высверливал.

– Страшно, – отпрянула Елена Степановна, пальцы побежали по шитью рукавов, глаза заблестели, – я не понимаю, почему вы… Что страшно?

– Страшно на тот свет, больно, поэтому не хотели. Давно ведь пришла в голову такая мысль: покушаться на свою жизнь?

Елена Степановна стиснула запястья.

– Я не…

– Никаких "не". Придется ответить, – властно отрезал Климов. – Вам и психолог, наверное, говорил. Покушение на себя – преступление. Правоохранительные органы должны знать все обстоятельства.

– Конечно. Я понимаю.

Голос дрожал, слова выходили с трудом. Елена сделала шаг назад и упала в кресло. Вот как работает господин лейтенант. Резко и больно, без долгих преамбул. А люди уязвимы, обнажены собственным несчастьем. Они не отпетые профессионалы от криминала с отработанной легендой, эшелонированной обороной и непробиваемой уверенностью в себе. Таких в триллерах и наряд полковников расколоть не может, не то что офицер-одиночка.

Женя присела на край кушетки – безмолвный и незаметный свидетель. В ее участии начальство не нуждалось.

– Мне нужны от вас очень простые ответы. Короткие и правдивые. И мы больше не встретимся.

Климов катнул в сторону стеклянный столик, двумя пальцами зацепил спинку стула у сдвинутого к окну гостиного стола и поставил его впритык к креслу с хозяйкой. Сел и активировал звуковой планшет. Собранная поза, весь во внимании. Худенькая женщина на низком кресле почти съежилась под нависшим мужиком в костюме. Дрожащей рукой провела по губам.

– Хорошо? – спросил он с очень мягким, едва заметным нажимом.

– Да, да, – торопливо закивала она.

– Все очень просто, – голос стал бархатным, вкрадчивым. – Когда вам впервые пришла в голову мысль об этом преступлении. Кто с вами говорил о самоубийстве? С кем вы говорили? – сделал паузу и добавил предельно холодно: – И не вздумайте увиливать. Контакты ваши и так проверяют.

– Нет, нет. Конечно.

Агрессивный допрос походил на насильственную исповедь в несуществующих грехах. По стандартному перечню таковых. Звуковой планшет послушно переводил речь в текст. Климов в упор смотрел на хозяйку, бросал рубленные фразы, не ослабляя давления. Лишь изредка что-то отчеркивал на экране коротким стальным стилосом.

Печальная история депрессии не тянула на пропагандистские действия. А вот сама Елена Степановна о смерти размышляла давно. Вскоре, как после пятого курса ее подружка закатила прощальную вечеринку в честь скорого отъезда в теплые страны, а на следующий день вскрыла себе вены. И никто не успел вытащить ее из ванной. Это не прыжок с высотного учреждения в городе, напичканного датчиками движения и системами, сканирующими физиологические параметры живых организмов. Видимо, сильно задержалась Елена Степановна в оконном проеме. Дежуривший андроид успел зафиксировать угрозу и выстрелом из встроенной водяной помпы притормозить падение. В итоге несколько силиконовых стяжек на поломанных костях, курс коррекции, и уважаемый профессор в черном списке социально-психологического департамента.

Климов не стремился углубляться в детали, копаться в чужих ранах. Был равнодушен, холоден, формален. Люди с их страданиями его не интересовали. Странная для такого человека работа. Или наоборот – идеально подходящая. Как и у всех.

– У меня больше нет вопросов, Елена Степановна. Я ухожу, но оставляю вам свою помощницу, уделите время её вопросам. Не провожайте. И без чая обойдусь.

Не останавливаясь, на ходу оправляя одежду, он прошел мимо Жени и буркнул:

– Через час освободись, я позвоню.

Практика вроде как не подразумевала их отдельные беседы, только наблюдение. И лейтенант должен был знать об этом. Но кто она, чтобы вмешиваться в процесс? Не хватать же начальство за полу, не кричать, что ни вопросов, ни тем для разговоров в помине нет. То есть, вопросы, конечно, есть, но вот только Женя пока не готова их задавать.

Когда в вестибюле хлопнула входная дверь, Елена Степановна заметно расслабилась, плечи опустились, взгляд, побродив по гостиной, обратился к Жене. С исчезновением Климова словно над головой развеялась черная туча, притягательная в хищной красоте, но очень опасная.

– Вы, Женя, похоже, не ожидали, что руководитель вас здесь бросит.

Губы Елены Степановны дрогнули в едва заметной улыбке. Смотрела она теперь по-другому. Внимательно, остро. Знакомый преподавательский взгляд.

– Честно говоря, нет, – не стала отпираться Женя. – Но я сегодня первый день с ним, не знаю, чего ждать.

– Ждите чего угодно. Я знала таких мужчин. Они…, – она задумчиво покачала головой, – относятся к женщинам как к собственности. И лучшие из нас готовы ею стать.

Откровенно, однако. Женя промолчала, не зная, как прокомментировать и надо ли. Нагнанный Климовым страх оставил Елену Степановну печальной и словно раздавленной усталостью. При этом искренней, живой. Худенькая, очень моложавая, она тонула в глубоком кресле в центре жутко старомодной гостиной. Длинная, тёмно-зелёная юбка скрывала ноги до смешных остроносых туфель.

Женя не стала садиться, медленно двинулась в обход помещения. На низком неуклюжем платяном шкафу грудились бронзовые фигурки и деревянные подделки. У края торчал медный мальчик с высоко поднятым бубном. За ним медные часы с замершей птичкой на шпиле. Творчество из бересты, самодельная глиняная посуда и прочая занимательная мелочь расползались по очень странной мебели. Каждая безделушка казалась особенной, хотелось подойти поближе и рассмотреть, потрогать.

У отца был такой же зуд собирательства, только мама, любительница светлого просторного дома, не давала ему разрастаться. Может и зря. Захламленная человеческим творчеством комната была похожа на живое существо со страхами, тайнами и чудесами. А Елена Степановна с выглядывающими из-под широченных рукавов тонкими запястьями – на волшебницу из сказки. Несчастливую из-за жестокости мира.

– Вы коллекционируете прикладное искусство? – дипломатично спросила Женя.

Она рассмеялась, поднялась и подошла к панорамному окну. На подоконнике замер еще один разношерстный взвод маленьких созданий.

– Ну какое же это искусство. Сувениры, безделушки. Моя компания длинными вечерами. Это еще бабушка собирала, а потом и мама. Так и осталось. Слава богу, дом большой для меня одной, вот и ужились.

– То есть ваша семья давно живет в этом доме?

– Да, еще мой прадед построил. Тогда в один этаж. Потом добавил дед. Он был энергетиком и преподавал, как и я. С тех пор время здесь застыло. Знаете, я как жучок в янтаре.

– Не согласна. У вас так много книг, и все такое … настоящее.

Елена Степановна провела указательным пальцем по краю широкого подоконника, обводя контуры фигурок.

– Не слушайте меня. Я на самом деле люблю это место, в доме чувствую себя живой.

Она повернулась к Жене, чуть откинула назад голову и широко улыбнулась.

– Иногда провожу здесь вечеринки. Приглашаю разный народ. Вино, музыка, фотографии. Здорово, когда каждому есть, что рассказать. Когда все говорят одновременно, перебивают. Спорят о книгах, политике, а потом груда пустых тарелок на столе. Ловлю себя на том, что рассказываю одни и те же истории, – с каждой фразой Елена Степановна говорила все быстрее, в интонации опять проскакивали звонкие, напряженные нотки. – Например, как однажды полночи мне в окно билось привидение, а потом оказалось, что это ветер выдул мою ночную рубашку и повесил на ветке. Есть еще длинная история, как я пыталась продать набор нумизмата и оказалась по шею в болоте. И разные глупости про хамов-начальников, так…

Она смолкла на полуслове, покрутила рукой у виска и неестественно рассмеялась. Женя, почти не задумываясь, выпалила вопрос:

– Вы и в самом деле больше не хотите свести счеты с жизнью?

Елена Степановна разом съежилась, будто потерявший часть воздуха и опустившийся к полу шарик. Захотелось вернуть неловкие слова обратно. Но как без них разобраться, почему с людьми это происходит. А прямая искренность обнажает правду, если не захлопывает наглухо ставни.

– Не знаю, – тихо ответила Елена Степановна. – Меня отпустили домой, но я еще не прошла весь курс коррекции. Сейчас уже не понимаю, почему так поступила тогда. Точнее понимаю, но не ощущаю так. Правда…

Фраза оборвалась, и сквозь тишину прорезался тонкий монотонный скрежет – где-то наверху работали механизмы, возможно, чистили крышу, коммуникации. Штатное самообслуживание любого дома.

Елена Степановна сложила руки на груди, выражение лица стало пустым, стылым.

– Правда в том, что я с тех пор не была в своей аудитории. И, признаться, боюсь возвращаться. А ведь в ней вторая половина моей жизни.

Триггер, пусковой крючок. В материалах дела он выделен для проработки психологами.

Профессор Никифорова вела занятия. Смотрела на ряды парт, на слушателей, на уменьшенную копию энергоустановки для мобильного орбитального завода. И две пары подряд думала о побегах из тюрьмы. Женя легко воображала ее тогдашние мысли и чувства. Накатывающая паника, духота. «Черный дельфин», «Санте», «Балтимор», «Море спокойствия». Сбежать невозможно, если не повезет, если не случайность.

Наконец-то, короткий звонок. Действовать нужно очень быстро. Не думать, не останавливаться. Выйти из двери, пока гудят басистые производственники. Пустой коридор, поворот за зеркальную перегородку и никакого лифта. Он замедлил бы бег, а сердце стучит, просит скорости. Лаковые носки черных туфель торопятся вверх по всегда таким ненормально чистым ступенями. И вот оно – окно от пола до потолка. Для проветривания открывается боковым рычажком, но можно и шире.

Свежий, слегка морозный воздух тормозит, рождает сомнения. Это обман, пустая иллюзия надежды. Так всегда происходит, если бежишь от старого к новому. Нужен решительный шаг. И она прыгнула.

Парадоксы человеческой психики. Елена Степановна не пожалела жизни, лишь бы избавиться от лучшего. Престижный институт страны, поездки по всему миру, полностью оснащенная аудитория для высококлассного, потомственного эксперта в области энергетики. Зачем что-то менять?

Вот только где в ее психофизическом профиле просчитаны широкие рукава с кружевами и пыльные безделушки в гостиной. А еще быстрая, на грани истерики речь вместе со спокойной мудростью наблюдательного ученого. Могут ли это просчитать все нейросети мира?

Почему мама Жени, гуманитарий, историк, любит строгую гармонию пустых пространств, а Елена Степановна, повелитель точно просчитанных стальных механизмов, вешает фигурки берестяных котов над камином.

Почему вообще жизнь бьет мордой о дилемму: радуйся или прыгай.