Королевская пешка

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Возвращаясь к себе в привратницкий домик — она ходила помолиться в церковь Пресвятой Девы Марии, расположенную в стенах замка, — Крессида услышала снаружи громкие крики толпы. Она задержалась на мгновение в замковом дворе и, приложив руку к сердцу, прислушалась. Может, уже есть известия с поля боя? Она заспешила в дом, ее тревога передалась следовавшей за ней Алисе.

— Да это, должно быть, пустяки какие-нибудь, девочка. Толпе ведь много не надо, лишь бы поглазеть да посудачить. Наверно, жулика булочника поймали и теперь волокут по улицам в наказание.

Крессида рассеянно кивнула ей. Она с нетерпением ждала вестей, но, когда они приходили, боялась их услышать. Она помнила последний совет Мартина: «Не верь всяким россказням о сражении, верь только тем, кого хорошо знаешь».

Филипп, белый как мел, ожидал свою госпожу у дверей в ее комнату.

— Миледи, на улицах говорят, что король проиграл битву и Генрих Тюдор коронован прямо на поле боя золотым венцом… короля сбили с коня, а когда он был убит, корона упала наземь со шлема.

Алиса буркнула что-то, пытаясь остановить его, но мальчик взволнованно продолжал:

— Лорд Томас Стэнли самолично короновал графа Ричмонда. Венец нашелся под сломанным кустом, и какой-то солдат принес его лорду Стэнли.

Крессида подтолкнула пажа в комнату и знаком попросила Алису запереть дверь на засов.

— Говоришь, на улицах толкуют, что король погиб?

— Да, миледи. — Мальчик поморгал с несчастным видом. — Я слышал, как один мужчина говорил, что победу Генриху принесли братья Стэнли. Они выжидали до последней минуты, а затем бросили свои силы, чтобы отрезать Ричарда от его соратников, а короля уже сбили с лошади, и он дрался пеший, пока его не убили…

— Значит, войско короля отступает? Мальчик проглотил ком в горле, он явно старался не встретиться с нею взглядом.

— Похоже… похоже, что так, миледи. Я… я не стал ждать, что скажут еще, и поспешил к вам.

Крессида тяжело опустилась на кровать; Алиса тотчас подошла к ней и ободряюще коснулась плеча.

— Не годится вам терять надежду. Граф вполне мог уйти с поля живым.

— Мой отец рассказывал, как преследовали отступавших после сражения под Тьюксбери, — бесцветным голосом проговорила Крессида. — Тогда пролилось больше крови, чем во время самой битвы, сказал он, все, кто носил цвета Ланкастеров, были окружены, а зачинщики… зачинщиков казнили…

Крессида словно окоченела и оттого не могла найти облегчения в слезах. Она так долго страшилась такого конца, все эти последние мучительно-сладостные дни с Мартином! Где он сейчас? Пал ли на поле боя? Или его и в эти минуты преследуют, гонят, словно затравленного зверя?

Все это не укладывалось у нее в голове. Мартин постоянно твердил ей, что королевские войска превосходят силы Тюдора, что король Ричард гораздо более опытный военачальник, чем Генрих Тюдор или любой из его приверженцев, — и, тем не менее, Филипп говорит сейчас, что Ричард потерпел сокрушительное поражение.

Короля подло предали. Мартин в душе знал, что это вполне возможно, но храбрился перед нею. Крессида повернула испуганное лицо к няне, издала страдальческий стон и спрятала голову в складках широких юбок Алисы.

— Ступай-ка прочь отсюда на время, — грубовато сказала мальчику Алиса. — На улицы больше не высовывай носа, но ухо держи востро, прислушивайся, о чем толкуют слуги в замке. О графе ни слова, да не вздумай напомнить кому-нибудь, пока суд да дело, что госпожа твоя сейчас находится в замке.

— Но… но кто ж тогда будет прислуживать? — испуганно заикаясь, воскликнул паж.

— Справлюсь без тебя. Да гляди у меня… когда опять явишься сюда с еще более страшными известиями, сперва расскажешь все мне. — Последние слова она произнесла грозным шепотом.

Мальчик молча кивнул и поспешил выскользнуть из комнаты.

Крессида все еще не могла плакать. Внезапно она выпрямилась, одной рукой по-прежнему держась за юбку няни.

— Что нам делать? Что с нами будет? Я ни за что не уеду отсюда до тех пор… — губы Крессиды задрожали, — до тех пор, пока не узнаю что-нибудь о лорде Мартине. — Внезапно у нее вырвалось рыдание. — О, Алиса, ну как, как он мог спастись? Ведь он наверняка сражался рядом с королем, я же знаю.

Алиса сжала губы.

— Нам про это ничего не известно. Ты сама только что сказала, отец твой спасся под Тьюксбери.

— Его взяли в плен, и спасся он лишь по милости герцога Глостера.

Последние слова она выговорила с трудом, вспомнив о самой горькой вести, принесенной Филиппом, — что Ричард, который был тогда герцогом Глостером и спас ее отца, теперь сам погиб на поле боя — если слухи верны. И это не слухи, по-видимому, это правда. Иначе, отчего бы так волновались люди на улицах? Она сама слышала гомон издали, возвращаясь из церкви, и даже тогда страшилась узнать причину.

Крессида отказалась от позднего обеда, который принес ей в комнату встревоженный слуга. Несмотря на протесты своей подопечной, Алиса взяла поднос с яствами и, поставив его на стол, спросила слугу, не слышал ли он что-нибудь новое о битве. Крессида устало поднялась с молитвенной скамеечки, где она молилась за упокой души короля.

Слуга беспокойно покосился на графиню.

— Ожидают, что новый король вот-вот въедет в город, может, и часу не пройдет, — неловко переминаясь с ноги на ногу, проговорил он. — По улицам уже ходили солдаты, кричали, что сюда везут тело покойного короля… то есть узурпатора… чтобы показать его народу.

Алиса быстро спровадила слугу и вернулась к Крессиде, которая смотрела на них с ужасом.

— Нет, нет, они не могут так поступить. Это недостойно… Это…

Алиса увлекла ее вновь к кровати.

— Миледи, таков обычай. Новый король должен показать народу, что король Ричард действительно мертв. Так же было с покойным королем Генрихом Шестым, и тело короля Эдуарда было выставлено на всеобщее обозрение, чтобы его подданные могли попрощаться с ним.

Крессида закрыла лицо руками. Она присутствовала на похоронах королевы Анны, видела, с каким благоговением было все устроено, теперь же король, которого она полюбила, которым начала уже восхищаться, должен был стать объектом любопытства любого здешнего горожанина или нищего, которые все сбегутся и будут тупо таращить на него глаза.

— Я должна пойти и увидеть его. — Она сказала это с холодной решимостью, зная, что Алиса будет яростно протестовать. — По крайней мере, там будут две-три души, которые оплачут его достойно.

Возражать Алиса не стала, зная, что это совершенно бесполезно, однако призвала двух солдат-ветеранов, которых лорд Мартин оставил для охраны, и приказала им сопровождать госпожу на заполненные толпами улицы Лестера. Филипп заявил, что не оставит миледи и пойдет вместе с ней. И Крессида, надев темное платье и скромную шляпку, накинув легкий плащ, так как день стоял жаркий, вышла из замка, давшего ей убежище. Телохранители прокладывали ей дорогу сквозь жадную до зрелищ, возбужденно перешептывавшуюся толпу туда, где главная улица пересекалась с дорогой, ведущей на запад, к маленькому городку Маркет-Босворт.

Вскоре показался отряд нового короля. Крессида лишь мельком увидела того, кто у короля Ричарда так долго был бельмом на глазу; в самое ближайшее время он будет, уже более торжественно, коронован в Лондоне и назовется Генрихом VII, королем Англии. Телохранители в зеленых мундирах, украшенных его фамильным символом — красным драконом, окружали его тесным кольцом.

Рядом с ним и позади него ехали те лорды, которые помогли ему дотянуться до короны, и, по меньшей мере, двое из них — с помощью предательства, с горечью думала Крессида. Она лишь мельком увидела высокого худощавого мужчину, одетого весьма скромно, с гладкими каштановыми волосами; лицо его скрывала черная бархатная шляпа с низкой тульей. Рядом с ним гордо вздымались штандарты братьев Стэнли и графа Оксфорда.

А дальше… Позднее Крессиде просто не верилось, что она видела дальнейшее собственными глазами. Сперва высыпавшая на улицу толпа разразилась приветственными криками, которые новый король, по-видимому, оставил без внимания, но потом славословия странно оборвались, и все головы повернулись в хвост процессии; люди вытягивали шеи и растерянно перешептывались.

Кто-то ехал верхом на белой лошади. У Крессиды сразу пересохло во рту — она узнала Уайт Шарри, любимого боевого коня Ричарда; лошадь шла, низко опустив голову, словно глубоко стыдилась того действа, в котором ее вынудили принимать участие. Крессида узнала и всадника: то был юный герольд Бланк Санглиер, это он гордо нес знамя Ричарда с белым вепрем, когда королевская армия выступила из Ноттингема.

Герольд прямо сидел в седле, его юное лицо напоминало каменную маску, а позади него свисало поруганное тело мертвого короля, с которого сорвали доспехи и одежду, — он был наг, окровавлен, с веревочной петлей на шее, словно преступник; голова короля, свисавшая вниз, нелепо болталась, словно кланялась любопытствовавшим подданным.

Крессида сделала движение, словно собираясь выйти перед людьми, призвать их воспротивиться этому бесчестью, но Алиса перехватила ее и силой оттянула назад. Лицо служанки выражало откровенный ужас, и она сделала знак сопровождавшим их двум старым солдатам, чтобы они помешали госпоже вновь броситься вперед.

По щекам Крессиды текли слезы, она знала, что плачет навзрыд. Люди вокруг оборачивались, но ей было уже все равно. Однако никто не стал отпускать какие-либо замечания на ее счет. Кое-кто даже отвел глаза, соблюдая благопристойность, а старый седой горожанин, вероятно мясник, судя по его переднику, запятнанному кровью, пробормотал срывающимся голосом: «И впрямь негоже так-то. Он ведь был помазанник Божий…» Стоявшая рядом с ним толстуха быстро и испуганно шикнула: «Замолчи!»

Крессида услышала жаркий шепот Алисы:

— Теперь уж ничем не поможешь, деточка моя дорогая. Он ничего не чувствует, ничего не видит. Ради Бога, не привлекай к себе внимания.

Несмотря на предупреждение няни, Крессида отчаянно вскрикнула, когда белый конь ступил на мост через Сор, и бессильно болтавшаяся голова стукнулась о плиту парапета; люди, видевшие это, дружно охнули. Они настороженно следили глазами за белым боевым конем, который продолжал скорбный путь с ужасной ношей к замку и церкви Девы Марии, известной как малая церковь в отличие от той, что находилась в пределах замка.

Тело Ричарда должно было валяться там, в течение нескольких дней, выставленное на публичное обозрение, как и предсказывала Алиса. Весть о смерти Ричарда разнесут по городам и весям нарочные Генриха, она растечется повсюду слухами и кривотолками. Вскоре вся Англия будет оповещена о том, что корона досталась новому королю.

Крессида была почти в обмороке, Алиса с трудом заставляла ее держаться прямо. Они вынуждены были оставаться на том же месте, так как люди расходились медленно и неохотно, негромко переговариваясь между собой, пока в замок въезжали конные рыцари, завершавшие процессию, а за ними следовали, едва передвигая ноги от усталости, пешие солдаты. Наконец появился обоз, а с ним связанная веревкой череда несчастных пленных.

Теперь появилась возможность вернуться в замок, и Алиса вздохнула свободнее, когда благополучно доставила Крессиду в ее комнату и заперла за нею двери; она всю дорогу боялась, что ее хозяйка станет громко возмущаться тем, как недостойно обошлись победители с телом павшего в бою короля.

Алиса не была уверена, что король Генрих уже водворился в королевских апартаментах замка, но она знала, что крыша над большим залом все еще ремонтировалась, так что ему и не могли предоставить там апартаментов, приличествовавших его сану.

Крессида отказалась ужинать, и весь остаток дня провела в церкви Девы Марии в молитве. Наконец Алиса настояла на том, чтобы она легла в постель, и не отходила от нее, пока та не забылась тяжелым сном.

На следующее утро Крессида согласилась, что ей лучше не выходить из комнат, и Алиса сама спустилась в кухню замка, чтобы получить что-нибудь на завтрак для госпожи, себя и Филиппа. Два ветерана, она понимала, сумеют сами раздобыть себе пропитание; именно о них и заговорила Крессида, как только они покончили со своей скромной трапезой:

— Они должны уехать отсюда, Алиса. Позови их ко мне. Я отошлю их домой. Им нельзя оставаться здесь в мундирах воинов лорда Мартина. Самое лучшее для них — немедленно отправиться в Рокситер.

— Но мы же ничего не знаем о судьбе их господина. Что они скажут людям, приехав в поместье?

Лицо Крессиды словно застыло, но она ответила спокойно:

— Какова бы ни была его судьба, ясно одно: он вряд ли вернется в свое поместье, и слугам надо об этом сказать. А этих двоих могут схватить в любой момент. Мы видели тех несчастных в процессии. Ответственность за моих людей лежит на мне, и я должна позаботиться об их безопасности.

Алиса внимательно смотрела на свою питомицу. Крессиде еще не было и семнадцати — всего год назад Алисе то и дело приходилось журить ее за детские проказы. И вот девочка уже берет на себя роль единственного вершителя судеб во владениях ее мужа. Слишком быстро она повзрослела, невесело подумала Алиса.

Служанка уже собралась отправиться на поиски какого-нибудь обеда, как в дверях показался Филипп и угрюмо, запинаясь, доложил, что к госпоже пришли.

Крессида между тем разговаривала с двумя ветеранами-телохранителями, которые, хотя и почтительно, никак с нею не соглашались, твердя, что хозяин поручил им оберегать ее и как же можно в такую пору ей остаться одной в этом, ставшем теперь вражеским замке. Она подняла руку, пресекая дальнейшие возражения, и кивнула Филиппу, чтобы он впустил визитеров.

Сердце ее бешено колотилось — ей казалось, оно вот-вот выскочит из груди; она вся трепетала, с трудом удерживаясь на ногах.

Вдруг она издала напоминавший рыдание возглас удивления и радостного облегчения: в комнату решительно шагнул сэр Дэниел Греттон; он на секунду остановился, ожидая приглашения, но тут же быстро подошел к дочери и заключил ее в свои медвежьи объятия. Наконец-то она позволила себе заплакать; слезы хлынули неудержимым потоком, и она, рыдая, припала к отцовскому плечу.

— Ну-ну, девочка, — пробормотал он грубоватым голосом и с неловкой нежностью похлопал ее по плечу. — Благодарение Пресвятой Деве, я теперь здесь. Можешь положиться на меня, я буду блюсти твои интересы.

Крессида подняла голову и через его плечо взглянула на дверь: там стоял Хауэлл Проссер, а за его спиной она разглядела покрытого пылью, бледного как смерть Питера Фэйрли. Она сдавленно вскрикнула, выпрямилась и, протянув к нему руки, вырвалась из оберегающих объятий отца.

— Но что делает в моем доме этот изменник? — высокомерно спросила она. — Вам мало того, что вы предали помазанного короля, сэр, вам угодно было явиться сюда, чтобы посмеяться надо мной?!

Хауэлл поклонился, его карие глаза молили о пощаде, однако он не сделал попытки приблизиться.

— Бог свидетель, я ни за что не обидел бы вас ни действием, ни словом, Крессида, — проговорил он очень тихо. — И оправдываться не буду. Вам прекрасно известно, мои симпатии всегда были на стороне Ланкастеров. Моему королю я служил верой и правдой и могу лишь радоваться его победе, но сожалею, что эта победа принесла вам страдание. Но такова война.

Внезапно Крессида обернулась к отцу.

— А что вы делаете в обществе этого человека? — спросила она гневно. — Вы тоже сменили свой плащ после того, как король Ричард так отличил вас совсем недавно?

— Нет, Крессида, — ответил он сдержанно. — Я направлялся в Лестер, чтобы присоединиться к армии покойного короля, но войска Тюдора преградили нам путь. Мы не могли пробиться. И в сражении я не участвовал. — Поколебавшись, он добавил: — Может, оно и хорошо, что я был остановлен, по крайней мере, сейчас мне будет проще защищать тебя и охранять твои права. А с Хауэллом я встретился уже здесь, в Лестере, когда вместе со своими людьми вступил в город вслед за войсками короля Генриха.

Ее глаза гневно сверкали, и он даже отступил назад при виде столь безумной ярости.

Не обращая внимания на отца и Проссера, она протянула руку Питеру.

— Какие вести принес мне ты, Питер? — спросила она, наконец, едва слышно.

Он открыл, было, рот, чтобы заговорить, но вдруг отвернулся с убитым видом. Тогда Хауэлл шагнул в комнату:

— Я понимал, как вы жаждете узнать о том… о судьбе лорда Мартина после битвы. К счастью, я встретил оруженосца графа среди других оруженосцев и пажей неподалеку от вершины холма. Как только по-настоящему рассвело, я взял его с собой, чтобы осмотреть поле боя.

Он прочистил горло.

— Мы решили, что… что если лорд Мартин еще там… на поле боя, то искать его надо среди тех, кто был рядом с королем, у подножья Амбьенского холма. Там лежали вражеские трупы…

Он сделал паузу, проглотив ком в горле, а Крессида пристально смотрела ему в лицо, и теперь ее голубые глаза блестели от сдерживаемых слез. Слегка отвернувшись, чтобы избежать ее пронизывающих, прямо на него устремленных глаз, он продолжал:

— Мы долго искали. Наконец обнаружили труп высокого рыцаря… Полной уверенности быть не могло, потому что с большинства погибших доспехи были наполовину сорваны. Ночью их обобрали эти вурдалаки мародеры — охотники за мертвецами, наживающиеся после сражений.

— Да? — Это коротенькое, шепотом брошенное словцо прозвучало командой продолжить рассказ.

— И тут Питер подумал… то есть он узнал своего хозяина. На шее графа было вот это, хотя, видит Бог, не пойму, как такая вещица могла избежать лап грабителей, — быть может, их все же загрызла совесть… то ли они понимали, что это священная реликвия, то ли боялись, что ее заметят и узнают позднее.

Он покачал головой и протянул Крессиде ладанку со святым Мартином, которую она дала мужу в то утро, когда он вместе с королевскими войсками выехал из Лейстера. С мучительным стоном она приняла у него талисман.

— Оруженосец графа сказал, что, когда граф, спустившись с холма, вместе с королем бросился в атаку, это было на нем.

Глаза Крессиды встретились со скорбными глазами Питера Фэйрли.

— Он, в самом деле, мертв, Питер? — спросила она совсем тихо.

Оруженосец не мог ответить. Он лишь молча кивнул головой.

— Благодарю вас, мастер Проссер, — непослушным голосом проговорила Крессида. — Я… мне непременно нужно было знать… пусть самое худшее. Что… что следует сейчас сделать? Прежде всего, забрать с поля боя тело моего мужа. Если можно, доставить его сюда…

— Нет, нет, Крессида, мне очень жаль. — От неловкости голос Хауэлла прозвучал почти грубо. — Это невозможно. Король распорядился похоронить убитых врагов прямо там, в поле. Позвольте мне самому проследить, чтобы граф был погребен достойно.

— Не так, как его сюзерен, — ломким голосом проговорила Крессида.

Он слегка поморщился.

— Вы должны понять, Крессида, что такие вещи необходимы, и я уверен, король впоследствии… он позаботится о…

— Верю, что он так и поступит, — ледяным тоном отозвалась Крессида, — в противном случае его подданные сочтут его бесчестным победителем и заклеймят позором.

— Крессида, дитя мое, — нерешительно вмешался ее отец, — умоляю, будь осторожна…

Коротко взглянув на него, она опять повернулась к Хауэллу:

— Мне не позволят увидеть тело моего супруга и оплакать его, как подобает?

Проссер тяжело вздохнул и посмотрел на сэра Дэниела, ища поддержки.

— Поверьте мне, Крессида, вам лучше его не видеть. Он… во время битвы он был весь покалечен. Надо думать, его почти сразу сбили наземь, и… и кони всадников, следовавших за ним…

Она все еще не плакала, хотя, как ни старался Хауэлл скрыть от нее горькую правду, безмерно мучилась, явственно представляя себе всю обрисованную им картину.

— Я понимаю, — холодно сказала она. — Еще раз благодарю вас, мастер Проссер. А теперь… теперь, если позволите, я хотела бы ненадолго остаться с Алисой.

Сэр Дэниел увлек Проссера к дверям, предварительно знаком отослав двух ветеранов, которые стояли, вытаращив глаза от ужаса.

— Мы расквартированы на постоялом дворе, в городе, — сказал он, обращаясь к Алисе. — Как только твоя госпожа оправится, я тотчас вернусь.

Питер с убитым видом поплелся вслед за ними.

Крессида стояла, застыв и глядя в никуда, пока Алиса не подошла к ней и не прижала к своей груди. И тут, наконец-то, хлынули слезы. Крессида рыдала так, что казалось, у нее разорвется сердце. Потом, отстранившись, она сказала твердым голосом:

— Я должна взять себя в руки, ведь нужно столько всего сделать. Проследи, чтобы этим двум солдатам выдали денег, и отошли их в Рокситер. Им незачем оставаться здесь долее, рискуя жизнью: теперь, когда придет время мне уехать отсюда, люди отца меня проводят. А сейчас я иду в церковь Девы Марии, договорюсь о панихиде по Мартину.

Алиса кивнула и отправилась выполнять поручение. Крессида позвала Филиппа и пошла в церковь. Даже сейчас, зная самое страшное, она не могла осознать в полной мере, что отныне никогда больше не увидит Мартина, не будет лежать с ним в постели, положив голову ему на плечо после наслаждений любви, никогда не увидит этих сонных век, вдруг поднимающихся и открывающих темные глаза, затуманенные желанием обладать ею, никогда не услышит полушутливый упрек: «Ты всегда причиняла мне беспокойство, Крессида».

Она испытывала ужасную боль в горле и знала, что боль эта — от непролитых слез, но слезы ей заказаны. Если она сейчас поддастся слабости, ей никогда не сделать того, что сделать необходимо. Панихиды должны быть отслужены здесь! Хотя Проссер и обещал похоронить ее мужа достойно, она настоит на том, чтобы отец повел ее на церковный двор, где должен найти упокоение Мартин. Позднее она распорядится, чтобы приготовили траурное платье для всех их слуг…

Церковь оказалась пуста, и Крессида была благодарна судьбе за это. Священник тоже пока что не появлялся. Надо будет позвать его и распорядиться о поминальных мессах. Совсем одна, она опустилась перед алтарем на колени, приказав Филиппу остаться в задней части нефа; ее губы взывали о заступничестве к Деве Марии и святому Мартину, чтобы душа супруга ее не слишком долго мучилась в чистилище.

Она была уверена, что Мартин не очистил душу перед смертью. Король же, известный своей набожностью, без сомнения, отслужил молебен накануне битвы. И сама она все это время без устали возносила молитвы за Ричарда. Королям всегда есть, в чем каяться. Им поневоле приходится быть жестокими. Мартин уверял ее, что король не повинен в убийстве, что его племянники не пострадали от рук его, но ведь были другие, пострадавшие во имя того, чтобы король Ричард захватил трон и даровал Англии мир, — а Мартин был членом его Совета, трудился с ним вместе.

Закрыв глаза, она с жаром молилась за всех храбрецов, с обеих сторон, которые пали в тот день.

Она знала, что шок еще не прошел, что полное осознание происшедшего придет скоро, а вместе с ним и боль, все возрастающая боль, но в эти минуты она заставляла себя думать только о спасении души Мартина.

С отчаянием и раздражением Крессида услышала вдруг за спиною шаги. Ей страстно хотелось остаться один на один со своим горем. Она ни за что не желала обернуться, надеясь, что вновь прибывший поймет ее нужду и поспешит покинуть церковь, — но тут услышала характерный звук: тот, кто вошел, опустился на колени в нескольких шагах позади нее. Она крепко сжала четки и продолжала молиться.

И тут в сумраке нефа она услышала шепот:

— Миледи, не отчаивайтесь. Лорд Мартин жив.

В первый момент она решила, что это галлюцинация, и поскорее закрыла глаза. Она должна обратиться к Богу и не позволять лживой надежде лишить ее сил и не дать исполнить задуманное.

Шепот раздался снова, на этот раз почти у самого ее уха, словно кто-то наклонился к ней совсем близко:

— Я выжидал, чтобы застать вас одну, миледи. Он был ужасно изранен…

Вне всякого сомнения, это был голос Питера Фэйрли! Она хотела обернуться, но он поспешно остановил ее:

— Нет, нет, не оборачивайтесь, миледи, просто слушайте, что я вам скажу. Если кто-то войдет — вы меня не видели.

Мы стали искать его сразу же, прошлой ночью, пока солдаты Генриха еще преследовали отступавших, и поле боя осталось мародерам, грабившим мертвых. — В голосе Питера звучала горечь. — Джек Уэйнрайт и я были совсем неприметны среди этой компании, оба мы сорвали с наших мундиров эмблемы Рокситера.

Мы нашли его, полумертвого. Он лежал без сознания, и мастер Уэйнрайт сказал: поскольку шлем глубоко вдавлен, выходит, он получил удар по голове булавой либо боевым топориком. У графа сломана рука. Мы боялись, что он вот-вот помрет, но он дышал, хотя и очень слабо.

Мы высвободили его из доспехов, раздели, чтоб было похоже на других, ограбленных, нашли еще несколько несчастных покойников примерно его роста и уложили поверх него… оставили на верхнем трупе продавленный нагрудный доспех графа и часть наручей… и… и я надел ладанку на шею незнакомцу. Мастер Уэйнрайт, он… — Питер прерывисто вздохнул, — позаботился о том, чтобы человек тот не был опознан.

Он ничего не соображал, миледи, так что это не грех, хотя я не смог бы это сделать.

Нам удалось вынести лорда Мартина с поля и спрятать в обводной канаве. Я оставался с ним, пока не вернулся мастер Уэйнрайт с телегой, и мы его увезли оттуда.

Опять послышалось, как он с трудом проглотил ком в горле, и Крессида поняла, какой ужас и страх преследовал юношу все это время; она сжала четки так, что побелели косточки на пальцах. Она все еще не оборачивалась, хотя сердце ее сильно билось, и крик рвался из груди — она жаждала засыпать Питера вопросами.

Он, задыхаясь, продолжил:

— Мы набросали поверх него соломы, потом навоза и повезли с поля прочь. У одной из обозных повозок бражничали люди лорда Стэнли, но, хвала Пресвятой Деве, они нас ни о чем не спросили. Милорд чуть слышно стонал, но еще был в беспамятстве. И мы благодарили за это Господа. Потом я вернулся. Джек сказал, так будет спокойней, чтобы, значит, никто ничего не заподозрил.

— Где он сейчас? — настоятельно спросила Крессида. Ее сердце переполнила радостная надежда… хотя, по словам Питера, он изранен ужасно… и этот удар по голове…

— Он находится в доме родственницы мастера Уэйнрайта, здесь, в Лестере. Мы не решились звать врача, и мастер Уэйнрайт сам заботится о нем. Он много раз выхаживал тяжелораненых в прежних кампаниях, миледи. Мы боялись… не пострадал ли мозг, но раза два лорд Мартин вроде как приходил в сознание и, кажется, понимал, что происходит вокруг. Он узнавал нас, но тут же опять впадал в беспамятство… но мастер Джек говорит, что так тому и следует быть. Мы надеемся, что он совсем поправится, хотя, может быть, не вполне будет владеть правой рукой. Мастер Джек…

— Ты должен отвести меня к нему.

— Нет, миледи, вам нельзя к нему приближаться, по крайности пока люди короля не покинули город… но и то лишь когда мы уверимся, что поиски тех, кто скрывается, прекращены.

Она тяжело вздохнула. Мартин находился так близко… И все же она понимала: нельзя. Она не должна навлечь беду на него и на тех, кто приютил его… О Боже, но ведь даже сейчас он может умереть, а ее нет возле него!..

— Мастер Уэйнрайт, — пояснил Питер, — говорит, что… что Генрих Тюдор никогда не простит милорда — из-за той должности, в какой он был при короле. Уже идут разговоры о том, что мастера Кейтсби казнят.

Изо всех сил, стараясь говорить спокойно, она спросила:

— Что же мне тогда делать, Питер? О, Питер, передай ему, что я люблю его…

— Он знает это, миледи. В бреду он твердит ваше имя.

Она проглотила слезы радости и вновь ожившего страха за его безопасность.

— Вам следует по-прежнему оплакивать его, миледи. Даже ваш отец не должен догадываться, а тем более мастер Проссер. При всякой возможности я буду приносить вам свежие новости.

Она услышала шорох его одежды, когда он встал и через весь неф пошел к главному выходу. Она оставалась неподвижной, пока не услышала, как затворилась тяжелая дверь, и вдруг упала вперед, лицом на каменный пол церкви, и шепотом вознесла жаркую хвалу Господу, и Пресвятой Деве Марии, и всем святым за то, что те услышали ее молитвы и даровали ей жизнь того, кого она любила.

Крессида то и дело неловко меняла позу на жесткой скамье в передней комнате покойной королевы: она ждала, когда паж передаст леди Элизабет Плантагенет ее просьбу об аудиенции. Прошло три недели с того дня, когда она услышала ошеломляющую весть о том, что ее муж выжил после сражения при Редмуре. Теперь она приехала в Вестминстер и горячо молилась о том, чтобы ее приняла леди Элизабет, друг ее, ибо только она могла подать ей хоть какую-то надежду на прощение для лорда Мартина.

Генрих Тюдор стал за это время признанным королем Англии и, вступая на престол, объявил о своем намерении сдержать обещание, данное леди Элизабет, и жениться на ней. Элизабет предстояло стать новой королевой Англии и скрепить союз двух домов — Йорков и Ланкастеров, сделав тем самым более вероятным, что простой люд Англии примет без возмущения притязания Генриха на английский трон. Войнами все уже были сыты по самое горло; лондонцы любили ее отца; они с радостью приветствовали обещанный союз.

Крессиде оставалось лишь уповать на то, что Элизабет по-прежнему благосклонно смотрит на их прежнюю дружбу и согласится удовлетворить ее просьбу.

Там, в Лестере, она поступила так, как посоветовал Питер, — вернулась к себе в домик у ворот замка с видом скорбящей вдовы. В последующие дни отец несколько раз навещал ее, неловко выражая свою отеческую к ней привязанность. Он хотел, чтобы она сразу же вместе с ним вернулась в Греттон, но она решительно отказалась, зная, что не может покинуть Лестер, не собрав по крупицам сведения о том, как идет выздоровление Мартина.

Лишь с одним человеком на свете поделилась она своей несказанной радостью — с Алисой. Алиса должна была знать, потому что, если и была хоть самая отдаленная надежда увидеть Мартина, верная служанка все равно настояла бы, чтобы сопровождать ее.

Алиса была потрясена, но обрадовалась, как и ее хозяйка. Она заслуживала полного доверия и при этом способна была притворяться, коль скоро все требовалось держать в абсолютном секрете. Она достала черное шелковое платье Крессиды, которое было на ней, когда хоронили королеву, и продолжала по-прежнему всячески опекать молодую вдову.

Со своей стороны, желая доиграть свою роль до конца, Крессида умоляла разрешить ей отправиться в селение Дадлингтон, где возле церковного двора были захоронены тела погибших в сражении роялистов. Хауэлл мягко, но решительно возражал ей, объясняя, что любое открытое выражение симпатии к делу покойного короля может лишь раздражить Генриха и усилить его враждебность к семьям павших рыцарей-роялистов. Сэр Дэниел также не уставал напоминать ей о том, что лорд Мартин, несомненно, желал бы, чтобы она сберегла хоть что-нибудь из имущества Рокситеров.

— Как удачно, что Проссеры всегда поддерживали нового короля, — говорил он. — Уж Хауэлл постарается, он проследит, чтобы твои права как вдовы были полностью соблюдены.

Поскольку это отвечало ее желаниям, Крессида сделала вид, что соглашается вынужденно. Неизвестный рыцарь, которого хоронили как графа Рокситера, был погребен тихо, но достойно, и Крессида послала золото священнику в Дадлингтоне, чтобы он продолжал отправлять заупокойные службы по графу Рокситеру. Сама же она потихоньку от всех молилась о душе неизвестного, новопреставленного раба Божия.

Хауэлл оказался прав. Генрих был полон жестокой решимости замарать бесчестьем память покойного короля. Было издано официальное сообщение, в котором Ричарда обвиняли во всевозможных грехах, и неопределенно говорилось о пролитой невинной крови, однако Крессида заметила, что новый король не осмелился, открыто обвинить короля Ричарда в убиении племянников.

Она раздумывала, в чем здесь причина. В том, что Генрих и сам не ведал об их судьбе и боялся, что один из них или оба могут однажды явиться и потребовать у него корону, — или, того хуже, это он повинен в смерти мальчиков, приказав убить их? Ей не хотелось задерживаться на этой мысли.

Тело короля Ричарда, наконец, было предано земле в церкви францисканцев. Крессида слышала, что Кейтсби казнен, однако, в чем его вина, кроме верного служения своему сюзерену, так и не узнала. Еще двое были повешены в Лестере, но никаких слухов о казни других аристократов до нее не дошло.

Ей сказали, что сына Норфолка, графа Шарри, а также графа Нортумберленда, которые, как ни удивительно, в сражении не участвовали, собираются заточить в Тауэр. О судьбе лорда Ловелла ничего не было известно, и она решила, что ему удалось спастись.

На Амбьене вместе с королем погибли сэр Ричард Рэтклифф, сэр Роберт Брэкенбери, сэр Роберт Перси, даже Джон Кенделл, секретарь короля. Крессида всех их знала и скорбела о них.

В эти кошмарные дни Крессида не находила себе места, надеясь и боясь надеяться, что Питеру Фэйрли все-таки удастся снова встретиться с нею тайно. Он часто заходил к ней, но им ни разу не случилось видеться наедине.

Однажды она, как всегда, возвращалась из церкви, как вдруг какой-то долговязый парнишка, по-видимому поваренок, побежал через двор, потом споткнулся и упал прямо ей под ноги. Когда Алиса принялась ругать его на чем свет стоит за невнимательность, Крессида, к вящему своему изумлению, услышала шепот:

— Миледи, если желаете увидеть милорда, наденьте что-нибудь попроще и ждите меня у покойницкой на церковном дворе нынче вечером. Приходите только со своей служанкой.

Подросток вскочил на ноги, хриплым голосом попросил прощения и улепетнул прежде, чем Алиса успела наградить его подзатыльником. Крессида ошеломленно посмотрела ему вслед.

После ужина она рассказала все Алисе, которая тоже была поражена и крайне встревожена.

— Ты уверена, что можешь положиться на такого посланца?

— Алиса, я должна. Разве у меня есть другая возможность узнать, как чувствует себя лорд Мартин? Ты одолжишь мне какое-нибудь свое шерстяное платье и простой капор?

— Это само собой, но только я пойду с тобою. Сейчас надо сделать так… ты, мол, не совсем здорова — голова разболелась, наплакалась сверх всякой меры. Филипп останется у двери в твою опочивальню, покуда мы не вернемся.

— А ему что мы скажем?

Алиса поджала губы.

— Скажешь, что в церковь пойдем, ко всенощной. По правде, говоря, он, скорее всего, догадывается, но он парнишка преданный. Все сделает так, как ты ему прикажешь, и вопросов задавать не будет.

Алиса была права. Филипп ни словом не возразил на то, что его хозяйка собирается покинуть замок без него, ничего не сказал и тогда, когда Крессида вышла из своей комнаты с Алисой, одетая в коричневую фланелевую юбку и белую полотняную блузу. Ее золотые волосы спрятались под полотняным капором. На руке у нее покачивалась корзинка Алисы.

Хотя час был поздний, и большинство слуг суетилось в замке, прислуживая тем сторонникам нового короля, которые еще оставались в Лестере после отъезда Генриха в столицу, Алиса заверила Крессиду, что именно в эту пору многие женщины отправляются купить сыру и хлеба в открытых допоздна лавках.

— Бедняки покупают снедь вечером, когда продукты уже не такие свежие и стоят дешевле. Нас никто не заметит.

У церковных ворот они остановились, с тревогой оглядывая безлюдную улицу. Тот же долговязый парнишка, который днем налетел на них, осторожно показался из-за угла и поманил их. Крессида поспешила подойти к нему, но он, не дожидаясь, сразу зашагал дальше. Было ясно, что он не хочет идти с двумя женщинами вместе, и они должны просто следовать за ним, не теряя его из виду.

Они подошли к распятию на главной улице, затем миновали постоялый двор, где в последнюю перед сражением ночь Ричард держал совет со своими приближенными. У Крессиды перехватило горло — она вспомнила, как ласково говорил с нею король. Хозяин гостиницы решил позаботиться о себе и поспешил закрасить белого вепря, на своей вывеске, синей краской.

Их проводник вдруг нырнул в переулок. Начало быстро смеркаться, и Крессида с трудом различала мальчика в темноте; наконец она увидела, что он остановился, поджидая ее, возле старого дома, второй этаж которого несуразно выдавался вперед, к дому напротив. У одного из соседних домов горел фонарь, и когда парнишка к ней повернулся, она, показалось ей, признала его: неужто это тот самый поваренок, которого она старалась спасти от побоев повара там, в их доме на Стрэнде?

Он постучал в перекошенную дверь и опять обернулся, показывая, что, как только дверь откроется, им следует войти.

Крессида и Алиса вступили в крохотную комнату, которую почти целиком заполняла знакомая грузная фигура Джека Уэйнрайта. Крессида, увидев его, с облегчением перевела дух.

— Мастер Уэйнрайт, где лорд Мартин? Не стало ли ему хуже?..

Он решительно покачал головой.

— Мы держим его в комнате наверху. Скоро нам придется его увезти отсюда, вот я и подумал, что сейчас вам будет сподручнее повидать его.

Алиса предпочла остаться с их проводником внизу. Из кухни вышла женщина и склонилась в поклоне.

— Рада приветствовать вас в нашем доме, миледи. Позвольте предложить вам эль и закуску…

— Нет, нет, — горячо возразила Крессида. — Пожалуйста, не тратьтесь на нас. Вы сделали более чем достаточно, рискуя собой и близкими ради моего супруга.

— Моя кузина, мистрис Джоан Уэйнрайт, — кивнув в сторону полненькой, улыбчивой женщины, одетой просто, но очень прилично, сказал Уэйнрайт. — Ее муж, Дик, служит конюхом в «Синем кабане», как нам велено теперь называть гостиницу. Поднимитесь по лестнице, миледи. Идите осторожно, здесь совсем темно.

С сердцем, бившимся в самом горле, задыхаясь от нетерпения увидеть Мартина и от быстрой ходьбы, Крессида ни о чем не спрашивала Уэйнрайта.

Он прошел через спальню, где стояло два скромных ложа, по всей видимости хозяина и хозяйки дома. В дальней стене виднелась низенькая дверь, и он, наклонив голову, открыл ее. За нею оказалась комнатка, скорее похожая на чулан и, по всей видимости, используемая обычно для хранения яблок или бочонков с солониной. Комнатка была скудно освещена, но Крессида все же разглядела постель с соломенным тюфяком, на которой лежал человек. Не прикрытое ставнями окно источало слабый свет; она подошла к постели мужа и опустилась возле него на колени. Уэйнрайт стоял, ожидая, в дверях.

Мартин лежал, отвернувшись к стене. Одет он был точно так же, как их поваренок: в коричневые штаны и рваную фланелевую рубаху непонятного цвета. Он был небрит, и на подбородке и на щеках его отросла темная щетина; однако никакого дурного запаха она не учуяла, значит, за ним хорошо ухаживали и заботились о чистоте. Голова его была обернута полотняной тряпицей, кое-где пропитавшейся кровью. Он дышал ровно и, по-видимому, спокойно спал.

Она наклонилась и поцеловала его в щеку. Его кожа не утеряла загара, ведь он провел лето в Бествуде, часто выезжая на охоту, однако черные круги под глазами говорили о переносимых страданиях. Она прошептала чуть слышно:

— Мартин, любимый…

Он беспокойно зашевелился, когда же она коснулась пальцами его руки, открыл глаза и ошеломленно уставился на нее. Крессида испугалась, было, что злосчастный удар по голове помутил его разум, но постепенно сознание его прояснилось, и тяжелые сонные веки широко открылись. Его темно-карие глаза зажглись радостью, и он сделал слабую попытку повернуться и приподняться на соломенной своей подушке.

— Крессида, это, в самом деле, ты?

— Да, любовь моя. Я здесь. Но вам не надо много говорить, вы еще слишком слабы.

Он озорно подмигнул ей.

— Как тот котенок. Говорят, я здесь уже несколько дней.

— Да, любовь моя. Вы знаете, где вы?

— Ну да, в Лестере.

Чуть дрогнувшим голосом она спросила:

— Вы знаете… про короля?

Его темные глаза затуманились, он сказал:

— Знаю. Да упокоит Господь душу его. Она погладила его по лицу, затем провела пальцем по глазам, носу, подбородку.

— Вы обязаны вечно благодарить мастера Уэйнрайта. Вы должны слушаться его теперь и следовать всем его советам.

Она обернулась к их бывшему повару:

— Вы сказали, что хотите перевезти его отсюда. Все еще есть опасность?

Великан нахмурился.

— Кто знает? До сих пор казнили немногих, но милорд граф — случай особый. Многие сторонники Генриха пострадали из-за него.

Внезапно пальцы Мартина сжали руку Крессиды.

— Ты должна как можно скорее вернуться домой, в Греттон. Тебе ни в коем случае нельзя оказаться причастной к плану Уэйнрайта вывезти меня отсюда.

— Тсс, тсс. Мы все будем очень осмотрительны, обещаю. А теперь отдыхай. — Она с тревогой видела, как утомляет его малейшее движение.

— Поцелуй меня еще раз, прежде чем уйти. — Эти слова прозвучали как приказ, и она наклонилась с мокрыми от слез ресницами, чтобы поцеловать его в губы, потом в глаза, в подбородок… — Проследи, чтобы она благополучно вернулась в замок, Джек. Пусть твои родители по-прежнему считают меня мертвым, Крессида. Не беспокойся обо мне. Я сумею скрыться. Джек по возможности будет посылать тебе вести обо мне.

Крессиде не хотелось оставлять его так скоро, но она боялась, что ее долгое отсутствие заметят в замке. Она отошла к двери чулана и обернулась, чтобы еще раз взглянуть на Мартина; вдруг она быстрым шагом снова подошла к его ложу и вложила ему в руку ладанку.

— Береги ее. Она помогла спасти тебе жизнь.

Он слабо покашлял и приподнял голову, чтобы поцеловать ее пальцы; вместе с Уэйнрайтом она поспешно вышла.

Внизу она немного расспросила его:

— Каково его состояние на самом деле?

— Он еще слаб. Поначалу он приходил в сознание лишь ненадолго, но теперь ему лучше. Он потерял много крови, но рука его заживает, и вскоре мы попытаемся выбраться к морю. Ему опасно оставаться в Англии.

— Но я слышала, будто бы Генрих хочет выглядеть милостивым королем и собирается простить многих сторонников короля Ричарда.

Уэйнрайт устало сощурил свои выпуклые глаза.

— Поверьте, миледи, он никогда не простит милорда графа. Слишком много всякого между ними.

— Куда вы собираетесь увезти его?

— Если нам удастся, возможно, в Бургундию. Только все порты сейчас под контролем. Чтобы нанять корабль, нужно разрешение.

С горечью вспомнила она лицензию, которую выкрала для Хауэлла. Как ей добыть разрешение для Мартина? Может ли она довериться Хауэллу? И тотчас же поняла: нет, не может. Только один человек на свете мог бы ей помочь. Леди Элизабет скоро станет супругой нового короля. Мартин не скрывал, что относится к ней враждебно. Согласится ли она во имя былой дружбы с Крессидой помочь ему?

Отец Крессиды и не думал возражать против ее твердого желания отправиться в Вестминстер и дал ей сопровождающих из числа своих греттонцев.

— Непременно поезжай, дочь моя. Твоя дружба с принцессой должна иметь определенное влияние на короля Генриха, какое бы он ни принял решение о секвестровании владений твоего мужа. Твои права как вдовы будут защищены.

Он умолчал о том, что со временем новый король, быть может, предложит овдовевшей Крессиде нового мужа.

И вот теперь она сидела в приемной и ожидала, надеясь, что принцесса захочет ее увидеть и вспомнит часы, проведенные ими в дружбе и согласии. Ее пальцы неприметно касались выреза скромного платья, за которым она прятала письмо, отправленное ей Элизабет из Шерифф-Хаттона.

Дверь в комнаты принцессы отворилась, и паж надменно произнес:

— Графиня Рокситер?

Крессида поспешно встала, и он знаком разрешил ей войти.

Элизабет сидела в мягком кресле; на ней было красивое платье темно-красного цвета. Она тотчас поднялась и сердечно протянула руки, приветствуя подругу.

— Крессида, как я рада вас видеть здесь! — Она повелительно посмотрела на двух пожилых придворных дам, усердно вышивавших что-то, сидя подле окна. — Вы обе свободны. Ступайте же.

Дамы неохотно пошевелились, но принцесса не спускала с них холодных глаз, и они, наконец, пятясь, вышли, затворив за собою двери.

Элизабет заставила Крессиду сесть рядом с собой.

— Простите, что заставила вас ждать. У меня была леди Стэнли, она почти ежедневно меня навещает, и вы сами видели — мне не так-то просто остаться одной.

Она посмотрела на закрытые двери, и Крессида поняла, что принцесса, как и покойный ее дядя, уже успела осознать, что монархи лишены права уединяться, особенно ради того, чтобы отдаться своему горю.

Элизабет бросила взгляд на траурное платье Крессиды и тяжело вздохнула.

— Не могу выразить, как мне жаль, что вы потеряли Мартина в том ужасном лестерском сражении. — Она на миг отвернулась, словно не желая, чтобы Крессида видела выражение ее лица. — Но вы, по крайней мере, имеете право оплакивать его. Мне же это заказано.

В ее шепоте слышалось столько горечи, что Крессида протянула руку и нежно коснулась руки подруги. Внезапно Элизабет резко к ней повернулась:

— Вам известно, что я должна выйти замуж за короля Генриха?

— И стать королевой Англии. Да, миледи, и вся Англия будет радоваться в день вашего бракосочетания. Я желаю вам счастья.

— Так ли? — ломким голосом спросила Элизабет. — Я поступлю так, как необходимо, как поступили и все другие члены моей семьи. Этим предложением король оказал мне честь, и я должна принять его с почтительной благодарностью. — И тут же она добавила: — Я буду королевой лишь по имени, не так, как моя тетушка: ее муж прислушивался к ее советам, даже когда не мог, ради блага королевства, принять их.

Крессида молчала. Со стесненным сердцем она понимала, что Элизабет доверяет ей то, чего не может доверить никому другому. Она подняла голову и, заглянув прямо в голубые глаза принцессы, прочитала в них, наконец, всю правду. Элизабет действительно любила своего дядю настоящей любовью, любила его как мужчину, понимая, что любовь эта безответна, но ни о чем не сожалела, только знала — теперь — ужасную правду, что никогда уже не испытает этого чувства ни к кому другому.

— Могу ли я чем-нибудь помочь вам, Крессида? — мягко проговорила Элизабет. — Я еще в состоянии улаживать кое-какие дела личного свойства. Хотите вернуться ко двору, когда кончится ваш траур? Я была бы счастлива видеть вас рядом.

Крессида медленно покачала головой, ее глаза были полны слез. Какое же одиночество ожидает Элизабет впереди!

— Нет, миледи, я… — Она колебалась, не зная, даже сейчас, можно ли довериться этой женщине, и вдруг решилась: — Я пришла умолять вас… то есть спросить, не могли бы вы получить для меня… разрешение на поездку за границу.

Элизабет внимательно посмотрела на нее:

— Для себя?

Крессида мучительно проглотила ком в горле и опять покачала головой. Элизабет быстро к ней наклонилась:

— Вы хотите помочь кому-то бежать из королевства?

— Да, миледи… до тех пор, пока он не сможет надеяться на прощение короля…

Элизабет все еще смотрела на нее так пристально, что Крессиде казалось, будто она заглядывает ей прямо в душу.

— Для Мартина? — шепнула она, не решаясь поверить.

Крессида склонила голову.

Элизабет откинулась назад в своем кресле, и Крессида почти видела, как в голове ее мчатся мысли; наконец она сказала самым решительным тоном:

— Не надейтесь на прощение, Крессида. Ни король Генрих, никто другой при его дворе ни в коем случае не должен узнать, что ваш муж жив. Нет, не говорите мне, где он. Даже это было бы опасно. — Закрыв рукой рот, она смотрела вдаль, в окно. — Он должен перебраться в Бургундию, к моей тетушке Маргарите.

— Но как, миледи? — страстно шепнула Крессида. — Я надеялась… я молилась о том, чтобы вы сумели помочь мне. Я знаю, он был холоден с вами, но…

— У него были на то свои причины, и хотя меня это порой раздражало, я в то же время понимала его. — Элизабет встала и, подойдя к окну, посмотрела на террасу внизу. — Мне кажется, есть только один способ. Он был ранен?

— Да, миледи. Он… он получил тяжелый удар в голову, и, я думаю, если б не это, он мчался бы навстречу смерти… вместе со своим королем.

— Да. — Голос Элизабет прозвучал хрипло из-за сдерживаемых слез. — Может он пуститься в дорогу, сидеть на лошади?

— Теперь, думаю, да.

— Скоро я отправляюсь в Норфолк поклониться мощам Богоматери Уолсингемской. Буду молиться там о ребенке, наследнике Генриха. Это недалеко от порта Линн. Если его переодеть и изменить внешность, он мог бы ехать в моей свите как один из конюхов. — Поколебавшись, она добавила: — В Линне есть люди… которым мой дядя доверял… которые выполняли для него особые поручения… у этих людей есть свои суда, и они тайно переправлялись во Францию и далее, до Бургундии. Лорда Мартина могло бы незаметно перевезти какое-нибудь такое суденышко. Вы можете известить его?

— Да, миледи. Со мною мой паж и люди отца, но им ничего не известно о… Мой отец не знает, что лорд Мартин жив.

— Так должно быть и впредь, Крессида, я беру вас с собой. Это же вполне естественно. Вы хотите просить утешения у Богородицы Уолсингемской, как я буду молить ее о ниспослании великой благодати. Все уже подготовлено, чтобы я могла выехать через неделю.

Она вздохнула.

— Каким облегчением будет оказаться вдали от испытующих глаз леди Маргарет, матери Генриха, и даже от неусыпного контроля моей собственной матери. По дороге я остановлюсь на ночь в монастыре святого Эдмунда в Бери. Пошлите сказать Мартину, чтобы он там присоединился к моему кортежу. Капитану, возглавляющему мой эскорт, можно довериться полностью, он устроит так, чтобы лорд Мартин заменил одного из моих слуг и дальше ехал с нами. Так он сможет добраться до берега никем не замеченным.

Крессиду известили, что она должна пройти на конюшни женского монастыря, в котором остановилась на ночь принцесса. Все шло точно так, как обещала Элизабет, и притом легче, чем могла надеяться Крессида. Они выехали из Вестминстера в сопровождении двадцати четырех вооруженных людей, большинство из которых носило мундиры покойного короля Эдуарда, отца Элизабет, с его гербом — ярко сияющим солнцем.

На мундирах шестерых сопровождающих красовался красный дракон — герб Генриха, и Крессида знала, что им следует остерегаться этих людей, приставленных, по-видимому, чтобы следить за принцессой, пока она находится вдали от глаз короля. Элизабет, казалось, не беспокоило их присутствие, но она явно отличала своим доверием немолодого капитана эскорта, который, как она говорила Крессиде, был совершенно ей предан.

В эту третью ночь их путешествия они прибыли в монастырь святого Эдмунда в Бери, где Крессиде и Алисе была выделена маленькая, похожая на келью комнатка. У Крессиды отчаянно колотилось сердце в ожидании и тревоге.

В Лестер она отправила юного Филиппа. Мальчик был вне себя от радости, когда услышал от нее добрую весть; Крессида знала: несмотря на его юность, она вполне может довериться ему. Мальчик уже не вернется к ней, пока длится это паломничество. После Лестера она приказала ему ехать в Греттон и сообщить ее родителям, что она согласилась на поездку к святым местам, желая услужить принцессе.

С тех пор у нее не было о Мартине никаких известий. Конечно, она их и не ожидала, но теперь терзалась страхом: а вдруг Филиппу не удалось выполнить поручение или, того хуже, Мартин еще не так здоров, чтобы пуститься в путь? Сердце ее замирало от ужаса, когда она думала о том, что Мартина могли узнать и арестовать при выезде из Лестера или в любом другом месте по дороге к Бери.

Когда Питер Фэйрли постучался к ней, она на радостях едва не кинулась обнять его. Он был одет как слуга, темно-каштановые волосы спутаны, словно неделями не видели гребня, но в глазах светилось торжество.

— Милорд на конюшне. Если хотите увидеться, вам надо немедля идти туда, покуда солдаты ужинают в монастырской кухне, а сестры на молитве.

Она мигом надела фланелевое платье Алисы и тотчас пошла с ним. В воротах конюшни стоял Джек Уэйнрайт, а рядом с ним — Уот Форрестер.

— Все в полном порядке, миледи. Он здесь, внутри. Но встреча должна быть короткой. Вы понимаете?

Она кивнула и поспешила войти в темную конюшню. Там приятно пахло соломой, и сеном, и лошадьми — даже знакомые острые запахи лошадиной мочи и еще более едкий запах навоза ее не смутили.

Поначалу она не разглядела его в густом сумраке конюшни, но тут же он заключил ее в свои объятия, обнял умело и сильно, как прежде, и крепко поцеловал в губы, жадно, требовательно.

Она ему горячо отвечала и, вскинув руки, обхватила за шею и еще ближе притянула к себе его голову.

— О Крессида, любовь моя!

Это был голос человека, изголодавшегося за долгие недели и вот, наконец, увидевшего перед собой изысканнейшие яства. Она бессвязно лепетала ему о своей любви, и он еще крепче прижимал к себе ее тело.

— Иди сюда, — прошептал он хрипло. — Сюда, на сено. Джек посторожит снаружи, ведь Бог весть, когда мы увидимся снова.

Она не могла даже разглядеть его как следует, но ей была знакома каждая пядь этого любимого тела, скрытого сейчас от нее какой-то фланелевой рубахой и грубыми шерстяными штанами. Она охнула, когда его обросший щетиной подбородок потерся о ее щеку, но тут же и засмеялась, поняв, что он отрастил настоящую бороду.

Она радостно обняла мужа, ощущая блаженный трепет от его близости, чувствуя, как страстно он жаждет обладать ею. Смерть была так близко и могла приблизиться вновь, даже сейчас. Крессида была в его объятиях, и он воспользовался этим в полную меру. Но потом, когда она, обессиленная, лежала на его руке, он склонился над нею, оправляя ее сбившиеся одежды, и шепотом стал просить прощения за несдержанность и грубость.

— Не надо, — тихо шепнула она в ответ. — Даже не говори об этом. Я желала тебя так же страстно, как и ты меня. О, Мартин… Мартин, я думала, что потеряла тебя… и тут явился Питер… и я даже вначале не смела поверить ему. Моя радость была слишком велика…

Обросшей щекой он потерся о ее нос, затем о волосы.

— Я сам не мог поверить, когда пришел в себя там, в Лестере, в той комнате наверху. Мне пришлось ощупать себя всего, чтобы убедиться, что я не призрак.

— Но даже сейчас — разве ты в безопасности? О, Мартин, я не вынесу, если…

— Мы же добрались сюда без всяких происшествий, любовь моя, благодаря заботам и поддержке этих трех добрых людей. Питеру пришлось возмужать очень быстро, что же до Джека, — он глубоко вздохнул, — то это, действительно, золото высокой пробы, он и всегда был таким. Если бы не его сообразительность, я давно бы уже гнил в какой-нибудь тюрьме Генриха, ожидая… кто знает чего?

Он наклонился и снова поцеловал ее, чувствуя, что вся она дрожит от страха.

— Ну, а Уот… — засмеялся он громко, — его знакомство с теми, кто живет на самом дне общества, сейчас сослужило нам хорошую службу. Этот мальчишка, благослови его Бог, знает, что я спас ему жизнь, и он стал по своей воле отличным посланцем, проводником и… ну да, и продувной бестией, конечно. Он говорит, что поедет со мной, и, видит Бог, нам его особые уменья очень пригодятся.

— Принцесса говорит, что ты будешь пробираться в Бургундию.

— Да, ко двору герцогини Маргариты в Малине, если Бог не оставит нас.

Они услышали от двери предупреждающий шепот Уэйнрайта:

— На кухне слышен шум, должно быть, скоро оттуда выйдут люди, милорд.

— Я должна идти. Нельзя, чтобы из-за меня ты подвергся опасности. — Она вскочила на ноги. — О Мартин, как же трудно будет сделать вид, что мы незнакомы, когда я увижу тебя в поезде принцессы.

— Знаю, любимая. Вряд ли я осмелюсь даже взглянуть в твою сторону.

Он опять прижал ее к себе, и она почувствовала, как напряглось его тело при мысли о расставании; через секунду он бережно отстранил ее от себя, и она пошла к дверям.

Какая-то лошадь заржала и беспокойно задвигалась; Крессида обернулась.

Полоска лунного света, пролегшая через открытую дверь, осветила его для нее. Она увидела его высокую прямую фигуру с шапкой темных волос, слишком сильно отросших, как у Питера, и совсем разлохматившихся после того, как они вместе упали на сено. Глаза его светились, а губы, почти скрытые бородой, сдержанно раздвинулись в улыбке. Он прощально вскинул руку, и она вышла на холодный, залитый лунным светом двор.

Поздно ночью леди Элизабет послала за ней. Она отпустила свою старшую фрейлину и осталась с Крессидой одна.

— Он поправился?

— Кажется, да, миледи. — Крессида жарко вспыхнула, и Элизабет рассмеялась.

— Рада это слышать. А теперь, Крессида, вы должны рано утром вернуться к вашему отцу в Греттон. Вам обоим будет трудно оставаться в моем поезде и стараться не поглядывать друг на друга с такой явной любовью.

У Крессиды зашлось сердце.

— Так скоро? О миледи, почему я не могу ехать с ним вместе? Я не говорила об этом на конюшне, потому что знала: он будет возражать, но…

— Нет, Крессида. Ему никак не удастся сесть на корабль с вами вместе. Ради его безопасности вы обязаны его оставить.

— Но я должна еще раз его увидеть, только один раз… пожалуйста!

— Вы хотите, чтобы ему было еще труднее вынести расставание? Он теряет все: титул, дом, друзей и, прежде всего, вас, — но сейчас сама жизнь его зависит от того, чтобы все по-прежнему верили: его нет в живых. Поверьте, Крессида, я знаю, как вам тяжело принять это условие. Я тоже должна прекратить все контакты с тем… с тем, кого я люблю… чтобы, может быть, сохранить ему жизнь.

Крессида с мольбой смотрела на нее, но Элизабет решительно покачала головой.

— Вы должны отпустить Мартина одного. Если его схватят, пострадает не только он.

— Но увижу ли я его еще когда-нибудь? И не станет ли он выглядывать меня, чтобы в последний раз сказать мне «прости»? Он может подумать, что я покинула его ради собственной выгоды, зная, что ему нечего мне предложить в изгнании, кроме жизни, полной невзгод!

Элизабет не ответила. Ее глаза странно блестели, и Крессида не была уверена, слезы ли были причиной тому или твердая решимость. Вздохнув, она сделала реверанс и готова была удалиться.

— Я собираюсь послать моего нового слугу с поручением, — тихо сказала Элизабет. — Он не увидит, когда вы ранним утром отправитесь в путь. Доверьтесь мне. Мои друзья довезут его в полной безопасности, даже ценою собственной жизни.

На следующее утро Крессида выехала спозаранку с Алисой и двумя доверенными лицами из эскорта Элизабет; она обернулась, проезжая мимо конюшен, где сейчас кипела жизнь: слуги и конюхи суетились, готовя лошадей к отъезду принцессы в Уолсингтон. Мартина нигде не было видно. Она ехала на своей лошади к воротам монастыря, чувствуя, что сердце вот-вот разорвется в груди.

Мартин Рокситер поднял глаза на своего друга, лорда Ловелла, и невесело улыбнулся.

— Хотел бы я поехать вместе с тобою, Фрэнк, — сказал он.

Ловелл осушил свой бокал вина и встал.

— Здесь, в Малине, ты намного полезнее для дела, — ответил он. — Твои обзоры сведений, полученных из самых разных источников, будут бесценны. Ты нужен герцогине Маргарите, сам понимаешь.

Мартин покачал головой.

— Я это знаю, но ненавижу прятаться здесь, в безопасности, когда ты рискуешь жизнью в Англии, призывая северных лордов к восстанию. У Генриха везде шпионы.

Ловелл мрачно усмехнулся.

— Стаффорды все еще на свободе, и у меня тоже имеются сподвижники, готовые положить жизни, чтобы свергнуть Тюдора.

Мужчины пожали друг другу руки, и Ловелл направился к выходу. Уже спустившись до середины лестницы, он обернулся и спросил:

— Хочешь, чтобы я как-то связался с леди Крессидой?

Мартин с сожалением покачал головой.

— Нет, не хочу делать ничего такого, что могло бы навлечь на нее беду. Поезжайте с Богом, милорд.

Он вернулся на прежнее место у окна и стал смотреть на улицу внизу. Дом, который он занимал, был не велик, но удобен и удачно располагался неподалеку от дворца герцогини Маргариты Бургундской, где ему постоянно приходилось бывать.

Он явился сюда, в сущности, гол и наг, но сестра Ричарда Маргарита встретила его радушно, как и других рыцарей, уцелевших в битве под Амбьеном. Как и сказал Ловелл, он тотчас продолжил работу, которую выполнял для короля Ричарда, став главным информатором герцогини и собирая в своих руках все сведения, которые достигали Малина и могли помочь собрать силы, чтобы нанести Генриху Тюдору достаточно мощный удар и сбросить его с узурпированного им трона.

Мартин никогда не жаждал жить в роскоши, он размещался сейчас на втором этаже вместе со своим оруженосцем Питером Фэйрли. На первом этаже находилась кухня, где Джек Уэйнрайт добродушно командовал служанками и молодыми кухарками. Уот Форрестер спал в мансарде вместе с Уэйнрайтом, под самой крышей, и по большей части пропадал в городе, слоняясь по улицам безо всякого дела, но при этом и от него была определенная польза. В тавернах он прислушивался к разговорам английских и бургундских торговцев и являлся домой с целым ворохом новостей.

Мартин задумчиво обвел взглядом свою комнату. Обстановка и гобелены на стенах были, пожалуй, не слишком хороши, но во время кампаний ему не раз приходилось довольствоваться куда более скромными условиями. Нет, задумчивая печаль в его карих глазах, и горькая складка губ вызваны были отнюдь не физическими неудобствами.

Близилось Рождество. В прошлом году в эту пору ему еще не повстречалось то волшебное дитя, которое стало его обожаемой женой. Она была всего лишь королевской пешкой, выданной замуж, чтобы обеспечить Ричарду лояльность ее отца, и, хотя уловка удалась, с гибелью короля на Редмуре все пошло прахом.

В то время Мартин и думать не мог, что полюбит это дивное создание со всей страстью своего сердца. Он отчаянно тосковал по ней, знал, что во владениях отца, в Греттоне, она в безопасности, но сейчас всем своим существом жаждал, чтобы она была здесь, с ним рядом.

Он почти ничего не мог предложить ей. Его титул здесь ничего не значил, у него не было роскошного дома в городе, не было богатых поместий на границе с Уэльсом. Несмотря на все их усилия низложить Генриха, Мартин не мог прогнать мысль о том, что все это, может быть, никогда больше к нему не вернется.

Нет, Крессиде лучше оставаться в Англии. Ее родители все еще считают ее девственницей. Она еще могла бы получить освобождение от обета и вновь выйти замуж за какого-нибудь фаворита Генриха. Он заскрипел зубами, невыносимо страдая при одной только мысли об этом.

В дверь постучали, и он крикнул Питеру Фэйрли: «Войди!»

Мартин не поднял глаз сразу, только удивился, почему юноша не говорит, по какому делу явился. Затем он обернулся.

Она стояла в дверях, словно в раме, рядом с нею высилась дородная фигура Алисы, а позади них, на тесной лестничной площадке, неловко переминались с ноги на ногу юный Филипп Кентон и доблестный великан сержант Чабб, бывший начальник отряда телохранителей.

В первую секунду Мартин решил, что у него галлюцинации, но тут девушка-видение невнятно вскрикнула и бросилась к нему. Алиса знаками поспешила выпроводить своих спутников и вышла сама, оставив супругов наедине.

Это была Крессида, настоящая, из плоти и крови — он чувствовал это, прижимая ее к своему сердцу. Страстно поцеловав ее в лоб, он тут же отбросил назад капюшон, приподнял ее подбородок и стал целовать губы, щеки, влажные от счастливых слез, глаза и опять подбородок. Наконец он отстранил Крессиду от себя и, все так же держа за плечи обеими руками, оглядел ее всю.

Голосом, охрипшим от волнения, он проговорил:

— Я… я не могу поверить, что это ты. Скажи, ты не исчезнешь словно фея?.. Ведь ты и есть фея.

Она весело рассмеялась.

— Уверяю вас, милорд, я весьма солидная дама, более солидная, чем когда-либо, потому что… потому что я везу с собой вашего наследника. — И она смущенно порозовела.

Он опять ошеломленно поглядел на нее и вдруг обнял обеими руками. На этот раз он не сумел удержаться и всхлипнул, радостно потрясенный.

— Я хотела сообщить это поторжественней, — призналась она, — но… о, Мартин, я так долго мечтала увидеть тебя, что уже не могла больше ждать.

Теперь она с любопытством окинула его взглядом. Он опять был тем элегантным придворным, каким она видела его в Вестминстере. Никакой бороды, щеки гладко выбриты, темные волосы зачесаны назад и мягкими волнами падают на плечи. Она глубоко вздохнула и опять засмеялась от радости, что, наконец, добралась до него.

Он подтянул кресло и, усадив ее, опустился перед ней на колени.

— Должно быть, Пресвятая Дева отозвалась на мои молитвы, или ты сама, волшебница, услышала, как я зову тебя через море. О, моя любимая! Как же случилось, что ты здесь?

— Принцесса убедила меня, что я не должна ехать с тобою вместе. Она сказала, что это может оказаться для тебя очень опасным и что я должна вернуться в Греттон и вести себя так, будто ты и в самом деле убит. Я так и делала.

Это было сказано настолько просто, без малейшего намека на то, как невыносимо трудно было ей притворяться, что он не мог не рассмеяться вслух.

— Хотя все было сложнее, — призналась она, — особенно когда я поняла, что… что ношу дитя твое. Конечно, я сказала об этом Алисе. — Ее лицо вдруг омрачилось. — Но маме и намекнуть не могла… Потом в Греттон приехал Хауэлл. — Ее чистые голубые глаза смотрели прямо в лицо ему. — Хауэлл любит меня. Он считал, что я вдова, и… и он сделал мне предложение… конечно, после окончания траура.

— И что ты сказала?

— Сказала, что это невозможно, и он… он догадался, наверное, потому что любит меня. Он сказал, что мы все-таки могли бы добиться освобождения меня от обета, если будет по-прежнему считаться, что я так и не была настоящей женой… и… и что он скажет, что дитя — его.

Мартин издал протестующий возглас.

— Тогда мне пришлось сказать ему, как горячо я тебя любила… что, даже если бы ты был мертв, я никогда не отдала бы моего сердца никому другому. — Чуть помолчав, она сказала: — Хауэлл очень достойный человек, даже притом, что поддерживал Тюдора. Он был всегда ему предан, как ты — Ричарду. Под конец он сказал, что постарается помочь мне уехать к тебе, если я и вправду хочу этого. О, Мартин, я так хотела!

Он сел, глядя на нее с несколько напряженной улыбкой.

— Ты и приехала. Ведь маленькие трудности никогда не мешают тебе делать то, что ты хочешь, не так ли, жена моя?

— Никогда. — Она наклонилась и поцеловала его. — Конечно, Алиса должна была ехать со мной, Филипп тоже. Просить отца я не могла, так что… сержант Чабб сказал, что никак не может позволить, чтобы его графиня путешествовала по морю одна, без своего начальника эскорта. А, кроме того, он непременно желает остаться с тобой.

Он встал и протянул ей руку, помогая подняться, потом снял с нее плащ и опять залюбовался ее красотой. Никаких внешних признаков близившегося материнства еще не было заметно. Она, как и раньше, оставалась тоненькой, решительной, по-королевски грациозной, и ее голубые глаза сияли любовью к нему. Внезапно лицо ее затуманилось.

— Ведь ты не отправишь меня обратно? Голосом, прерывающимся от сдерживаемых слез, он сказал:

— Никогда, никогда, любимая!

Она обеспокоено огляделась вокруг.

— Тебе хорошо здесь, милый? Принцесса намекнула, что ты будешь трудиться для герцогини Маргариты. — Поколебавшись, она продолжила: — И еще она сказала: если тебя схватят, то не только тебе одному придется поплатиться жизнью. Она… она имела в виду одного из своих братьев, да, Мартин?

Он медленно кивнул головой.

— Ричард Йоркский жил здесь, в Бургундии, почти два года. Теперь мой долг — служить ему.

— А другой принц?

Он печально покачал головой.

— Я не знаю. Эдуарда отправили на север, в замок Бернарда, с сэром Ги Джарвисом. Ги приехал на юг, чтобы сражаться при Редмуре. Не знаю, что сталось потом с мальчиком. Как я слышал, оба, Джарвис и Оллард, живы, они заплатили большую мзду и вернулись в свои поместья. — Мартин решил не говорить, что оба, как он считал, будут деятельными участниками готовившегося Ловеллом восстания против Генриха.

— Элизабет спасла тебе жизнь, Мартин, — тихо сказала Крессида. — Мне кажется, она по-настоящему любила Ричарда.

— Я знаю. В том-то и заключалась опасность.

Она опять вздохнула.

— Как она будет одинока и несчастна долгие годы! В январе ей придется выйти замуж за Генриха. Все мы будем оплакивать смерть короля. Он подарил мне часослов, и я буду хранить его вечно.

— Будем молиться, чтобы желания его исполнились, и он вновь соединился бы с горячо любимой им Анной. Он всегда хотел умереть, сражаясь по-рыцарски за свое королевство. — Мартин ласково погладил ее ладонь. — Но ты так и не рассказала, как прошло путешествие.

— Хауэлл нашел нам судно, отправлявшееся из Милфорд-Хейвена, — какая ирония судьбы, правда? — Она содрогнулась. — Это был очень неприятный переезд. Нам всем чуть не сразу стало худо, да и дальнейшее путешествие оказалось трудным. Алиса настаивала, что я должна ехать неспешно, из-за ребенка.

— А теперь ты здесь, и у нас впереди бездна времени для рассказов о тех бесчисленных днях, когда мы были разлучены, но сейчас мы должны подумать о том, как нам устроить здесь свое счастье. Дорогая моя Крессида, я мало, что могу предложить тебе, кроме той жизни, какую предоставляет мне ее милость герцогиня, за что я ей благодарен. Я привез с собою из Англии совсем немного денег, но никаких драгоценностей.

— Зато я привезла, — воскликнула она радостно. — Мы с Алисой зашили драгоценности в наши платья, и, по крайней мере, какое-то время это поможет нам жить вполне респектабельно.

Он откинул голову и расхохотался.

— Ты, в самом деле, достойнейшая графиня Рокситер и будешь всегда возлюбленной женой моей.

Крессида бросилась к нему, и Мартин сжал ее в объятиях. Скоро в Малин придет Рождество, и он радостно встретит его вместе со своей любимой женой.