Королевская пешка

ГЛАВА ВТОРАЯ

К счастью, погода благоприятствовала Греттонам, пока они добирались до Вестминстера. Несмотря на дурные предчувствия, Крессида находилась под сильным впечатлением от увиденного и с увлечением открывала для себя новые места; зато Алиса всю дорогу ворчала не переставая.

Алисе, как и ее подопечной, не хотелось покидать Греттон перед самым Рождеством: она обещала непременно навестить родню, которая проживала неподалеку от усадьбы. Теперь же ей предстояло провести несколько дней в дороге, а когда они достигнут места назначения, придется и вовсе быть начеку: уж очень странно была настроена ее непокорная юная хозяйка, приказывая ей готовиться к поездке.

— Нам придется ехать невесть куда в самое плохое время года и отказаться от встречи Рождества в Греттоне! — гневно воскликнула она. — Мало этого, отец уже решил выдать меня за какого-нибудь трухлявого лорда по выбору короля! — Теперь в ее голосе звучало презрение. — Это же невыносимо! Чтобы кто-то, кто даже меня не знает, был вправе так грубо вмешиваться в мою жизнь!

— Король есть король, — бесстрастно отозвалась Алиса, словно объяснила этим все; на самом же деле лишь подлила масла в огонь: Крессида с большим негодованием подумала о человеке, который живет от них так далеко и, несмотря на это, позволяет себе распоряжаться чужой судьбой.

Она решила не показывать вида родителям, что ей уже начинает нравиться первое в ее жизни путешествие. Она со слезами распрощалась с Хауэллом и теперь желала, как следует помучить своим дурным настроением отца, которого винила в том, что он слишком легко подчинился воле своего сюзерена.

Любя дочь всем сердцем и видя, что она подчеркнуто не желает замечать его попыток приласкать ее, сэр Дэниел томился и чувствовал себя не в своей тарелке; он с тревогой думал о том, как нелегко ему будет в Вестминстере. Леди Греттон относилась к раздражительным вспышкам Крессиды со свойственной ей невозмутимостью, но все же раз или два побранила ее за то, что та дурно обращается с Алисой.

— Право же, Крессида, ты ведешь себя как испорченный ребенок, и боюсь, ты именно такова и есть. Мой отец просто взял бы арапник и отхлестал меня, веди я себя, как ты… Нельзя быть такой неблагодарной к тем, кто изо всех сил старается услужить тебе. Это непростительно!

Оскорбленной в своих чувствах Крессиде совсем не помогало сознание, что ее мать совершенно права. Все они во власти короля, и она должна спокойнее принимать то, что назначено ей судьбой. Она часто корила себя за свои ребяческие выходки, но, увы, отнюдь не могла назвать себя «терпеливой Гризельдой» [12], хотя часто давала себе клятву, что постарается больше не быть такой злючкой.

Крессида была прекрасной наездницей и не испытывала усталости, проводя по нескольку часов в седле. Дороги в глубоких колеях, погода холодная, хотя и не морозная, солнце стоит низко, и почти все время облачно, однако, несмотря на голые коричневые поля вокруг и окоченевшие голые ветки, сплетавшиеся над их головами, Крессида с наслаждением озирала края, по которым они проезжали.

С особенным восторгом обозревала она города. Прежде ей казался большим городом Ладлоу, но Хирфорд и Глостер, с их кафедральными соборами и оживленными улицами, поразили ее до глубины души.

Они остановились на несколько дней возле Уитни, чтобы повидаться с братом ее матери, сэром Джоном Пейнтоном, и здесь двадцать восьмого ноября Крессида отметила свой шестнадцатый день рождения. Получился веселый праздник, и ее дородный дядюшка всячески ублажал ее: он всегда мечтал о дочери, но жена подарила ему лишь четверых здоровяков сыновей, двое из которых были старше Крессиды, а двое других еще слишком малы, чтобы определить их к соседним дворянам, где они обучились бы пажеским обязанностям.

Крессида получила великолепные подарки от своих любящих родственников — дорогие шелка, парчу, драгоценности. Она старательно выражала восторг, хотя для нее это было лишь напоминанием о том, что, как только они доберутся до цели своего путешествия, она будет выставлена всем напоказ и продана на торжище невест.

Сэр Джон проводил их до Оксфорда, и Крессида зачарованно смотрела на шпили и стены величественных, респектабельных колледжей и удивленно таращила глаза на черные одеяния священнослужителей и профессоров, спешивших по своим делам.

Наконец, когда они уже были недалеко от столицы, погода испортилась, а вместе с этим пропали и всплески оптимизма, которые поддерживали Крессиду во время их долгого пути. Ее мать заметно утомилась, и шестеро сопровождавших их телохранителей недовольно перешептывались между собой, с нетерпением ожидая скорого прибытия на место.

Алиса, трясясь за спиной одного из стражей, облегченно вздохнула, когда копыта лошади зацокали по зловонным и многолюдным улицам Лондона.

— Слава Пресвятой Деве! У меня, кажется, все косточки ноют, больше мне эдакой тряски не выдержать. Лишь бы нашлось жилье поудобнее, тут ведь, я слышала, нынче дворцов-то на всех не хватает.

Дурные предчувствия Алисы не оправдались; сэр Дэниел признал, что комнаты, оставленные для него в Вестминстерском дворце, вполне удобны — о таких он не мог и мечтать, при том, что в столицу съехались самые знатные семейства страны, дабы присутствовать на старинной церемонии рождественского ношения короны, и старый, беспорядочной застройки дворец, с его флигелями и пристройками, был набит битком до самой крыши.

Крессиде и Алисе предназначалась одна небольшая комнатка на двоих — пожалуй, далековато от комнаты родителей. Алиса, войдя, так и закудахтала от удовольствия. На Крессиду же ее дворцовое обиталище не произвело особого впечатления. Ее собственная комната в Греттоне была куда лучше. Она не представляла, в какой тесноте живет большая часть придворных, и не понимала, что получить отдельные комнаты в эту пору — знак особого внимания короля к ее семейству.

Поразили ее размеры дворца и оглушительный шум, здесь царивший; когда она отворила маленькое застекленное оконце своей спальни, в ноздри ей ударило зловоние, исходившее от реки; сморщив нос, она глядела на суматошную суету внизу, на королевской лестнице, позади маленькой прогулочной площадки, потом перевела глаза на коричневые воды Темзы, забитой баржами с углем и всяким рыночным товаром; между ними сновали лодки перевозчиков, которые без устали переправляли знатных особ и чиновный люд вниз по реке в город и обратно.

— Ох, Алиса, — воскликнула она с отчаянием, — как ты думаешь, нам долго придется жить в этом ужасном месте?

Алиса подняла голову; она разбирала дорожный сундук с вещами Крессиды, вынимая самые нарядные ее платья и расправляя слежавшиеся складки. Ей было приказано выбрать для молодой хозяйки подходящий наряд к ужину, который в этот же день давал король в парадном зале.

— Это Вестминстер, — сказала она спокойно. — В самом-то городе, у Большого моста и Тауэра, народу еще больше и воздух куда вреднее. Ваш отец привозил сюда вашу матушку, когда приезжал засвидетельствовать свое почтение покойному королю Эдуарду. Тогда мы жили неподалеку от Чипа, и я думала, что задохнусь от вони из-за этих открытых канав, к тому ж дело было летом. Ох, и радовались мы, что возвращаемся в наши родные места, где такой чистый воздух!

Крессида с размаху упала на узкую кровать.

— Ты видела тогда короля, Алиса? Говорят, он был самый красивый мужчина в Европе — совсем не то, что его брат, новый король, который, по слухам, и темен лицом, и ростом мал, и вообще нехорош собой.

— Да, Эдуард был красавец — высокий, крупный, просто загляденье. Недаром его прозвали «Цветком Руана». Вы же знаете, он там родился. И молодого Глостера я тоже видала, ну, нынешнего короля. Росточком он, конечно, поменьше, да и смугловат, и не такой представительный, а все же он показался мне вполне симпатичным. Ему тогда только-только восемнадцать исполнилось. — Она вздохнула. — С тех пор, каких только бед не пришлось ему пережить! Должно быть, сильно состарился…

— Он сам себе много бед нажил, — перебила ее Крессида. — Не надо было трон принца Уэльского захватывать.

Алиса вскочила, бросилась к своей питомице и гневно схватила ее за руку.

— Замолчи, глупышка! Или хочешь всех нас погубить эдакими изменническими опасными речами?! Король — помазанник Божий, и, когда тебя представят ему, ты будешь вести себя с подобающим смирением, слышишь? Разве ж я учила тебя быть такой непочтительной к тем, кто старше и лучше тебя?

Крессида печально улыбнулась.

— Прости, Алиса. Я просто очень устала и взволнована. Мама без конца твердила мне, что я должна вести себя почтительно и быть благодарной… вот только не понимаю за что.

— Да многие девицы ничего не пожалели бы за ту честь, какой ты удостоена! Видать, королю очень уж нужна поддержка твоего отца, коли он его так отличает.

Крессида наклонилась к самому уху Алисы и прошептала ехидно:

— А теперь кто ведет изменнические речи?

Круглое красное лицо Алисы выразило почти комический испуг, она прикрыла рот рукой, но Крессида звонко расхохоталась и затрясла головой, от души забавляясь растерянностью няньки.

Леди Греттон послала за Крессидой служанку по имени Бронвин. Сэра Дэниела в их комнате не оказалось, у него были свои заботы — возможно, он решил посмотреть, как размещены его люди.

— Ну что ж, — с улыбкой сказала леди Греттон, — кажется, о наших удобствах позаботились. А теперь, Алиса, приготовь Крессиде подходящее платье. Сэра Дэниела известили, что сегодня вечером король ждет нас к ужину неофициально, так что она еще не будет представлена по всей форме. Поэтому самый лучший наряд пока прибереги, но все же и нынче мы не должны ударить лицом в грязь перед придворной знатью. Одним словом, постарайся.

Она критически оглядела дочь.

— Поди ляг, поспи часок-другой. До ужина время еще есть, а ты должна выглядеть как можно лучше.

Крессида сделала реверанс, но тут же горячо обняла мать и возвратилась в свою комнату. Волнения, связанные с приездом, немного улеглись, но она была все еще слишком взвинчена, чтобы заснуть средь бела дня.

Девушка стояла у окна, беспокойно наблюдая жизнь внизу; тем временем Алиса вынула из сундука голубое бархатное платье для первого появления своей питомицы в большом зале за ужином, затем вытащила из-под кровати Крессиды низенькую кушетку на колесиках и, со вздохом облегчения скинув башмаки, легла на свое ложе.

— Ваша матушка правильно говорит, деточка, как, впрочем, и всегда. — Алиса приглашающе похлопала рукой по кровати Крессиды. — Вы сейчас слишком устали и растревожены. Я же все вижу, вон, как щеки-то горят. Настоящие леди не ведут себя как малые дети. Так что прилягте да отдохните и успокойтесь. Вашему отцу приятно будет представить вас королю.

Крессида неохотно отошла от окна, откуда могла, по крайней мере, видеть, что происходит внизу, и собралась снять дорожное платье и последовать совету матери.

Алиса уже легла, и Крессиде не хотелось беспокоить ее, чтобы распустить шнуровку на спине, сделать же это самой было затруднительно. Измученная путешествием и волнениями, связанными с приездом, Алиса уже легонько похрапывала, разомлев от тепла: в их комнату поставили на всякий случай две жаровни — одну возле окна, а другую у двери.

Крессида не знала, на что решиться. Она ни за что не хотела тревожить Алису, горячо любя свою няньку, которая неусыпно пестовала ее с младенческих лет; однако строгость Алисы и ее вечная воркотня на естественное стремление повзрослевшей Крессиды к независимости постепенно развивали в последней и чувство протеста.

Ей не хотелось, чтобы Алиса проснулась и опять пустилась вспоминать о том, как была здесь в прошлый раз, или начала пенять на ее поведение, или — еще хуже — рассуждать о том, какая Крессида счастливая оттого, что ей скоро подыщут знатного супруга.

Крессида с тоской посмотрела на дверь. Сколько должно быть интересного в этом дворце! Вечером родители поведут ее в парадный зал. Они ни на миг не спустят с нее глаз. Их постоянный надзор душил ее. Но до ужина еще оставалось немного времени. И она попробует сама осмотреться здесь.

Коридор оказался совершенно безлюден. Но откуда-то доносились голоса, чей-то смех — кажется, женский? А может быть, это пажи пользуются свободной минуткой, чтобы немного развлечься, пока, их не позовут в зал прислуживать господам за столом?

Крессида набросила на плечи дорожный плащ и надвинула капюшон. Она дрожала от холода в неотапливаемых переходах, но все же ей приятен был свежий воздух после духоты нагретой жаровнями комнаты, и она свернула в коридор, который, как полагала, должен был вывести ее наружу. Ей очень понравилась площадка над рекой, она видела из своего окна спокойно прогуливавшихся там мужчин и женщин. Конечно же, никто не обратит на нее внимания.

Дворец оказался настоящим лабиринтом. Она шла по коридорам, минуя одно помещение за другим — некоторые были пустыми, в других слуги склонялись над пергаментными свитками, в третьих полно было разодетых придворных, которые беспечно болтали, расположившись перед высокими, ярко пылавшими каминами. Крессида никуда не входила, она спешила вперед, надеясь отыскать выход во двор.

Наконец она увидела перед собой большую дубовую дверь, за которой глазам ее открылся вымощенный булыжником двор, однако прежде ей пришлось миновать маленькое караульное помещение, где солдаты попивали эль и играли в кости. Но когда она уже готова была выйти на воздух, ее резко остановили два стражника: они скрестили перед ее лицом алебарды и грубо оттеснили назад, ошеломленную и испуганную.

Заикаясь, она попыталась объясниться, но тут один из стражников увидел, что это женщина, притом совсем молоденькая, и, вероятно, принял ее за служанку, посланную хозяйкой с каким-нибудь поручением. Он знаком велел своему товарищу отвести алебарду и кивком разрешил ей пройти, ухмыляясь до ушей и отпустив крепкую непристойность, от которой ее щеки вспыхнули огнем. Крессида проскользнула между стражниками, радуясь, что ей не пришлось назвать себя.

С двух сторон просторного двора шли длинные приземистые строения; Крессида решила, что это сараи, где держат соколов, и конюшни. Из одного из них доносились посвисты сокольничих, хлопанье крыльев садившихся на жерди птиц, их резкие сердитые крики. Вокруг не было ни души, и с вопросом не к кому было обратиться, но она решительно пошла к воротам, уверенная, что оттуда какая-нибудь дорожка выведет ее на площадку, которую она видела из окна, а потом и на набережную реки.

Очевидно, она заплуталась в переплетении многочисленных дворцовых коридоров, потому что теперь оказалась в другом внутреннем дворе; здесь отовсюду слышался звон металла, стук топора и визг пилы — словом, это было, по-видимому, царство кузнецов, оружейников и плотников.

С приближением темноты становилось все холоднее, из дворца никто не показывался. Крессида заколебалась, продолжать ли ей путь, но сама мысль о том, чтобы вернуться и насильно заставить себя улечься в постель, показалась ей невыносимой. Для этого у нее было слишком неспокойно на душе, и она пошла дальше, надеясь набрести на какую-нибудь дорогу, которая могла все же привести ее к заветной дворцовой площадке.

Миновав вторые ворота, она услышала смех и стук лошадиных копыт. На мгновение она остановилась в растерянности, но тут же поняла, что это, должно быть, ристалище.

Ее отец не имел оруженосцев, так что арены для турниров в Греттоне не было, но Крессида часто слышала разговоры сэра Дэниела с отцом Хауэлла о том, как они в молодости обучались боевым наукам. Рыцарь должен уметь управляться с лошадью только с помощью колен, так как в одной руке у него копье либо иное оружие, другой же рукой он держит щит, защищая себя от ударов противника. Прежде чем выйти на поединок, рыцарь обязан научиться метко действовать копьем: на специальном столбе укреплялся на перекладине деревянный щит-мишень; и всадник на полном скаку наносил по нему удар.

Именно это деревянное сооружение и увидела сейчас во внутреннем дворе Крессида в нескольких ярдах от себя. Два всадника изготовились уже испытать свою сноровку; но тут голубые глаза Крессиды удивленно расширились: на противоположном конце перекладины висел явно очень тяжелый мешок. Один плохо рассчитанный удар — и грубо раскрашенный щит отлетит прочь; если скачущий под перекладиной рыцарь чуть-чуть замешкается, мешок обрушится на него всей своей тяжестью и вышибет его из седла.

Крессида как завороженная смотрела на арену. Она никогда не видела рыцарских турниров, но в воображении своем представляла все краски и блеск этого зрелища, напряженное ожидание, от которого замирает сердце, когда галантный рыцарь бросает перчатку противнику — и вот они уже мчатся навстречу друг другу с копьями наперевес… Ах, если бы какой-нибудь рыцарь носил на рукаве ее цвета и готов был рискнуть жизнью, лишь бы доставить ей удовольствие!

Но эти двое, Крессида понимала, выехали поупражняться; оба в латах, с опущенными забралами, так что, нанося удар, они не могли ранить друг друга. Рыцари явно не были соперниками — оба смеялись и шутили совсем по-приятельски.

Боевые кони нетерпеливо били копытами о землю, и Крессида видела, что оба всадника с трудом их сдерживают на месте. Она с восторгом смотрела на мощных животных, покрытых сверкающими попонами.

Всадники, по-видимому, ее не заметили; тот, что был повыше, издал предупредительный крик и направил коня к покачивавшейся перекладине. Он ударил по щиту, безошибочно попав в самый центр его, и проскакал дальше, в то время как тяжелый мешок балансировал над его головой, не причинив никакого вреда; затем он ловко повернул коня.

Второй всадник уже готов был последовать за первым, но тут Крессида, очевидно, шевельнулась или как-то еще выдала свое присутствие, потому что он резко обернулся в ее сторону. Не успев сосредоточиться, он слишком быстро оказался у щита. У него не хватило времени, чтобы точно нанести удар, и, когда он по инерции проехал вперед, мешок с силой ударил его в плечо. Всадник вскрикнул от неожиданности и тяжело грохнулся наземь.

Крессида с ужасом смотрела, как его лошадь, уже без всадника, продолжала скакать вперед, затем громко заржала и поднялась на дыбы. Казалось, испуганное животное сию минуту повернется и растопчет своего беспомощного хозяина. Не успев подумать о втором рыцаре и о том, что он, вероятно, уже спешит на помощь, она подобрала свои юбки и бросилась к упавшему, чтобы попытаться либо оттащить его в сторону, либо схватить за уздцы обезумевшую лошадь.

Оказавшись рядом с упавшим рыцарем, Крессида тотчас пригнулась, насмерть испуганная бешеным, неумолимо приближавшимся топотом. Потом послышался яростный крик, а затем ржанье и визг оставшегося без всадника животного. Слишком поздно поняла она, что ее вмешательство лишь еще больше испугало боевого коня. Она слышала, как он храпит и в бешенстве бьет копытами.

Затем раздалось несколько командных окриков и каких-то грозных слов, весьма похожих на проклятия, не слишком внятно прозвучавших из-под забрала, — и вдруг она почувствовала, что ее подняли с земли и перебросили через седло; это был второй рыцарь, отъезжавший к краю ристалища.

Крессида бешено боролась. Она лежала на коне самым позорным образом, словно мешок с зерном, лицом вниз, придерживаемая сильной мужской рукой, сводившей на нет все ее попытки, хотя бы поднять голову.

В конце концов, ей пришлось прекратить яростное сопротивление; задохнувшись от бесплодной борьбы, она не могла даже высказать свой протест, когда ее бесцеремонно поставили на ноги в дальнем конце ристалища.

Ее положение и вправду было опасно, и она, неловко пошатываясь, сделала несколько шагов вперед, чтобы удержаться на ногах. Конь ее спасителя храпел и норовил встать на дыбы, как и конь того, другого рыцаря, и лишь мастерская сноровка всадника удерживала его. Даже сейчас, все еще негодуя на рыцаря, обошедшегося с нею столь неподобающим образом, Крессида понимала, что рядом с ним она в безопасности. Железные руки заставили животное стоять смирно, и рыцарь, наконец, сошел с коня.

Опустив забрало, он проговорил негромко и спокойно, хотя и с металлом в голосе:

— Детям не разрешается выходить на ристалище. Где твоя няня?

Уперев одну руку в бок, он высился над Крессидой, устрашающе огромный.

Она вскинула голову и посмотрела ему прямо в глаза. Было уже довольно темно, и она не видела отчетливо его лица, к тому же полуприкрытого шлемом. И с огорчением осознала, что капюшон давно слетел с ее растрепавшихся волос. Оставалось только надеяться, что он видит ее не более отчетливо, чем она его.

Нельзя, чтобы ее узнали. Мама будет в ярости, если об этом ее злоключении станут судачить при дворе. Крессида прекрасно понимала, что самое лучшее сейчас — быстро попросить прощения и сбежать, пока этот человек не разглядел ее как следует, однако столь трусливое отступление было не в ее натуре. Нетерпеливым движением руки она отбросила пышное облако волос назад.

— Я не ребенок, сэр, — сказала она холодным тоном. — И давно уже не нуждаюсь в заботах няни. Сожалею, что мое внезапное появление напугало одну из лошадей. Мне показалось, что тот всадник ранен, и нужно поспешить ему на помощь.

— Боюсь все-таки, что за вами нужен пригляд, — отозвался мрачно ее собеседник. — Любой здравомыслящий человек сообразил бы, что мешать тем, кто занят на ристалище, нельзя. Тут нужно все внимание. Боевые кони бесценны. Из-за вашего глупого вмешательства животное могло поранить себя.

Крессида была потрясена тем, что подразумевали его слова: лошадь была ценней, чем она! За всю свою короткую жизнь она не могла не прийти к выводу, что в мире ее родителей она — самое дорогое создание на свете, и все слуги в поместье обращались с нею не менее бережно, чем с драгоценнейшим венецианским стеклом, которое отец выписал для верхней гостиной в Греттоне.

Никто не смел проявить к ней меньше уважения, чем проявил бы к ее отцу. Грубость этого незнакомца не должна остаться безнаказанной!

— Весьма сожалею, что лошадь для вас ценнее, чем просто человеческая жизнь, — высокомерно произнесла она. — Повторяю, это была всего лишь попытка спасти всадника от копыт его лошади.

— Боевые кони приучены слушать команду, но незнакомый человек, так неожиданно появившийся на арене, мог стать причиной несчастья. Разве тебе неизвестно, что они обучены также топтать и кусать врага, оказавшегося под ногами? Тебе угрожала смерть.

Теперь он чуть-чуть наклонился, желая разглядеть, кого только что спас. И был поражен. Ведь он полагал, что перед ним один из дворцовых пажей, но широкие юбки подсказали ему, что догадка его неверна.

Уже совсем стемнело, так что он не мог, как следует разглядеть девушку, но, судя по ее речи, это явно была не служанка. Достоинство, с каким она держалась, несмотря на суровое испытание, показало ему, что перед ним отнюдь не ребенок, как он сперва подумал; она была миниатюрна и еще совсем молода, однако теперь ему вспомнились мягкие формы ее гибкого тела, когда он на мгновение прижал ее к себе, перед тем как опустить на землю; одним словом, все говорило о том, что эта юная особа вскоре превратится в настоящую женщину.

Но, Боже правый, что она делает одна на задворках королевского замка? Разве не знает, что ее могут обидеть даже здесь, возле самого дворца?

— Питер, — позвал он властно, — проводи эту молодую леди во дворец, доставь в целости и невредимости.

Оруженосец поспешил подойти. Тяжелое падение на минуту оглушило его, но теперь он совершенно пришел в себя. Он слышал, забавляясь про себя (ибо засмеяться вслух не посмел бы), разговор графа, своего господина, с этой молоденькой, но весьма дерзкой незнакомкой.

— Слушаюсь, сэр.

Она тотчас отпарировала:

— Должна ли я повторить уже сказанное? Я не нуждаюсь в присмотре и прекрасно сумею сама позаботиться о собственной целости и невредимости.

— Мистрисс, до сих пор у меня было слишком мало тому свидетельств. — Он повернулся к девушке спиной и занялся лошадью. — Независимо от заверений сей юной дамы делай, как я приказал.

Оруженосец мягко предложил свою руку в железной перчатке мятежной незнакомке.

— В самом деле, мистрисс, вам следует быть осторожней, особенно в вечернюю пору. Тут поблизости полно мошенников и нищих, некоторые из них приходят сюда из Вестминстерского аббатства, они запросто перережут вам горло, чтобы получить хоть вот этот ваш теплый плащ. Позвольте мне проводить вас во дворец.

Крессида обернулась, чтобы поглядеть вслед удалявшейся спине своего недавнего спасителя, затем положила ладонь, довольно грязную после соприкосновения с землей и лошадью рыцаря, на предложенную ей руку.

— Благодарю вас, сэр, — сказала она спокойно, смягченная его любезностью. — Я с радостью принимаю ваше предложение, так как во дворце недавно и, боюсь, немного заблудилась.

Между тем рыцарь взял обеих лошадей под уздцы и повел их к конюшням. Крессиду еще больше разозлило его решение препоручить заботу о ней своему подчиненному. А то, что хозяин именно он, этот же, куда более добрый и внимательный, человек его слуга, она поняла по властному тону первого.

Она негодовала. Этот грубиян еще раз показал, что отдает предпочтение своим бесценным лошадям, вместо того чтобы исполнить очевидный рыцарский долг, проявив к ней надлежащую любезность. Она наградила своего провожатого ослепительной улыбкой и позволила ему отвести себя к сводчатому входу.

Отыскать свою комнату было непросто.

Все коридоры казались Крессиде одинаковыми; уже совсем стемнело, и во дворце суетились слуги, торопясь зажечь канделябры; эта суматоха показывала, что в парадном зале все приготовлено для ужина. Когда Крессида добралась, наконец, до цели, Алиса уже не спала и в панике металась по комнате.

Крессида принялась развязывать шнурки плаща, и Алиса поспешила к ней на помощь; но тут она увидела растрепавшиеся волосы своей подопечной, и глаза ее тревожно округлились.

Крессида не стала дожидаться ее сетований и попреков.

— Ты уже доложила маме, — спросила она резко, — что меня не было в комнате?

— Ох, нет, конечно, нет.

Даже сейчас служанка трепетала от страха: вдруг леди Греттон узнает, что Алиса на какое-то время оставила свою подопечную без присмотра!

— Ну что ж, — воскликнула Крессида бодро. — Займись-ка мною, наряди получше для этого их ужина.

— Где вы были? И… — Алиса запнулась, потом докончила почти с ужасом: — И зачем уходили? Ваши родители разгневаются…

— Конечно. Если узнают, — невозмутимо отозвалась Крессида. — И если так случится, для тебя это кончится очень плохо, Алиса, так что поскорее одевай меня. Матушка может позвать меня в любую минуту, чтобы посмотреть, как я выгляжу.

В том, что Крессида горячо любит ее, свою няньку и верную служанку, Алиса не сомневалась и была достаточно уверена в себе, чтобы всерьез обидеться на столь резкую отповедь; не ввели ее в заблуждение и увертки строптивицы. Если случилось что-то дурное, когда девочка, одна, бродила по незнакомому ей замку и вокруг него, она должна об этом узнать, и немедленно. Подбоченившись, Алиса встала напротив Крессиды, которая все еще сражалась с непослушными шнурками дорожного плаща.

— Ну, вот что, мистрисс, я хочу знать сейчас, сию минуту, что вы такое набедокурили, и предупреждаю: плохо мне будет или нет, а я про все доложу леди Греттон, вашей матушке, ежели сочту, что так надобно.

Крессида неуверенно прикусила губу. С одной стороны, она не желала рассказывать кому бы то ни было о своей унизительной и неловкой встрече с неизвестным рыцарем на турнирной площадке; с другой стороны, ей совсем не хотелось, чтобы Алиса преувеличивала возможные последствия ее приключений. Она коротко вздохнула.

— Алиса, я просто захотела немного погулять. Думала выйти на площадку над рекой, но запуталась в переходах.

— И?

— Я ошиблась и попала на турнирную площадку. И… и меня там чуть не затоптали…

— Что?! — едва выговорила Алиса, вне себя от тревоги.

— Нет, нет, со мной ничего не случилось, ты же видишь. Какой-то рыцарь посадил меня на свою лошадь и отвез в сторонку.

— Он знает, кто ты? — спросила Алиса, боясь самого худшего.

— Нет, разумеется, нет. Мы сказали друг другу всего несколько слов. Его… его оруженосец, как я думаю, проводил меня до двери дворца. — Она легонько пристукнула ногой, хотя держалась скорей просительно, чем властно: — Пожалуйста, Алиса, помоги мне, не то мама заподозрит, что что-то не так.

— Потом я хочу еще кое-что услышать об этом человеке и о том, что произошло, — проговорила Алиса сухо. — А сейчас мы должны поспешить, вам уже следовало быть готовой. Право же, девочка, стоит мне на миг отвернуться, и ты тотчас устраиваешь какое-нибудь глупое озорство… и опасное к тому же. Я отвечаю за тебя, Крессида. Неужто тебе все равно, что будет со мной, если родители твои выбросят меня вон?

Крессида победоносно улыбнулась и горячо обвила руками шею служанки.

— Глупенькая Алиса, да неужели я позволю это! Я люблю тебя, и ты это знаешь. К тому же скоро я сама стану хозяйкой в собственном доме, и ты будешь там самой почитаемой особой.

— Ничего этого не будет, ежели вы собираетесь эдак вести себя и заслужите дурную славу, — проворчала Алиса, но ее славное лицо, только что озабоченное и сердитое, вспыхнуло от удовольствия.

Тем временем Крессида была уже готова предстать пред очи ее заботливой матери. Алиса совершенно ее преобразила. Из растрепанной девчонки-сорванца она превратилась в элегантную придворную даму. Желая подчеркнуть цвет ее глаз, леди Греттон настояла на платье из темно-голубого бархата, отороченном серым мехом по подолу и обшлагам узких модных рукавов, а также вокруг глубокого выреза спереди в форме буквы «V». Скромная жилетка и небольшая накидка на усеченном геннине были из серебристо-голубой парчи.

На лбу Крессиды из-под геннина виднелись завитки золотистых волос: леди Греттон заявила, что мода выбривать спереди волосы, чтобы лоб казался больше, не годится для такой молодой девушки, к тому же светлые сверкающие волосы Крессиды были столь необычного цвета и столь прекрасны, что мать сочла разумным хоть чуточку показать их.

Сложные складки вуали, наподобие бабочки натянутой на проволочный каркас геннина, затеняли юное лицо и лишь намеком давали почувствовать его безукоризненную красоту. Леди Греттон ворчливо выразила свое удовлетворение тем, что летнее солнце все же не оставило веснушек на белой коже дочери, которую никакими уговорами нельзя было заставить умащивать лицо мазями и кремами перед тем, как выйти из дому.

Сама леди Греттон была в туалете из темно-красного бархата, уверенная, что никто не обратит внимания на его далекий от нынешней моды покрой. К ним присоединился сэр Дэниел; поверх его зеленого бархатного камзола красовалась прекрасной работы золотая цепь. Увидев дочь, он изумленно раскрыл глаза.

— Ну-ну, ты и впрямь очень хороша. Гляди же не забывай об этикете, дочка, ведь при дворе, поверь, любую оплошность заметят и осудят.

За ужином Крессида ела мало, хотя с утра у нее не было во рту ни крошки: ее слишком захватили яркие краски и многоголосый шум парадного зала.

Пожилой распорядитель, роскошно одетый, проводил их, потрясая своим белым жезлом, на предназначенные им места неподалеку от королевского стола. Крессида догадывалась, что никто из сидевших поблизости аристократов и рыцарей с супругами, по-видимому, не знал ее отца, хотя все они и приветствовали их появление легкими кивками головы или полупоклонами.

Было очевидно, что распорядитель ждал их и усадил на заранее отведенные им места. Крессиду посадили между родителями, и она, впервые в жизни, нервничала из-за обращенных на нее взглядов.

Как только они сели, шум вокруг возобновился; подбежали слуги, подали им тарелки и ножи, два молоденьких пажа подали чашу с розовой водой для омовения пальцев, кувшин и чистые салфетки.

Крессида смотрела, как ее мать погрузила в воду пальцы и приняла салфетку у мальчика, который держал ее, став на одно колено. Пажи были одеты в цвета Йорков, темно-красный и голубой, с личной эмблемой короля — белым вепрем.

Сэр Дэниел и Крессида последовали примеру леди Греттон; Крессида осторожно огляделась из-под своей тонкой накидки: не наблюдает ли за нею слишком пристально какая-нибудь из дам, готовая осмеять ее за любой промах или неловкость?

Здесь не было на столе привычных досок, на каких дома подавали еду, и оробевшая Крессида неуверенно взяла в руки новомодную столовую принадлежность — вилку с двумя зубцами. Поскольку за ней не ухаживал ни муж, ни внимательный поклонник, Крессиде оставалось довольствоваться помощью отца, который подкладывал ей на тарелку разные яства.

Блюда следовали одно за другим, но на вкус Крессиды все они были слишком жирные и слишком напичканы пряностями. Она ела с оглядкой и пила мало — мальвазия показалась ей чересчур сладкой. Места короля и королевы за высоким столом под богато расшитым государственным стягом пустовали, хотя по обе стороны от них восседало несколько лордов с женами.

Отец указал Крессиде на виконта Ловелла, управляющего двором короля, и рассказал, что тот — друг короля с самого детства и верно служил ему много лет на шотландской границе и в Совете северных территорий. Надменная дама, сидевшая рядом с виконтом, которую Крессида сразу приняла за его жену, казалось, больше времени уделяла ему, чем своему супругу, постоянно вовлекая виконта в беседу.

Вскоре леди Греттон разговорилась со своей соседкой, и сэр Дэниел с увлечением накинулся на еду, позабыв обо всем вокруг. Крессида с тревогой поглядывала по сторонам, боясь увидеть кого-то, кто смотрел бы на нее слишком пристально, хотя была уверена, что рыцарь, с которым она повстречалась на ристалище, не сможет узнать ее, одетую совсем по-другому, тем более что тогда было почти темно. Тем не менее, она продолжала тайком вглядываться в лица сидевших неподалеку мужчин, полагая, что сама, может быть, узнает того рыцаря по движениям и манере держаться.

Однако никто на первый взгляд ничем не напомнил его, и она, вздохнув с облегчением, села удобнее. Алиса с горничной ее матери находилась далеко, в конце зала, вместе с другими слугами, так что на время Крессида освободилась от ее неусыпного контроля.

Все вокруг болтали не умолкая, однако приглушенными голосами, словно придворные ни на минуту не забывали о том, что их могут подслушать и доложить, кому следует, кто и о чем говорил. Должно быть, дворец — рассадник интриг, уныло подумала Крессида. Отцу следует здесь постоянно быть начеку и не говорить лишнего. То же относится и к ней.

Она была, пожалуй, почти испугана, когда к концу трапезы у их стола появился распорядитель и попросил их пожаловать в приемную короля.

— Соблаговолите, сэр Дэниел, вместе с супругой и дочерью следовать за мной. Его величество желает лично приветствовать вас.

Отец Крессиды тотчас поднялся, поспешно вытирая губы салфеткой. Разговоры вокруг них мгновенно смолкли, и они оказались в центре общего внимания.

Сэр Дэниел произнес в ответ несколько учтивых слов и предложил жене руку. Крессида замешкалась, вставая, и бросила возмущенный взгляд на сидевшую напротив элегантную длинноносую даму, которая скривила губы в презрительной усмешке. Впрочем, она тут же поспешила за удалявшимися родителями: они были столь ошеломлены оказанной им необыкновенной честью, что даже не взглянули, следует ли за ними дочь.

Личные покои короля охраняли, скрестив алебарды, два стража в ливрее Йорков. Повинуясь знаку распорядителя, они мгновенно посторонились. Двери распахнулись, распорядитель чинно прошествовал перед гостями короля, звучным голосом объявив об их приходе. Крессида в эти мгновения думала только о том, как бы не споткнуться, и потому ничего не видела вокруг.

Отец ее опустился на колено, мать склонилась в глубоком реверансе. Крессида тоже сделала низкий реверанс, памятуя о бесконечных наставлениях на этот счет во время их путешествия. Ее столько муштровали, объясняя, как она должна держаться, что говорить и чего не говорить, как стоять, скромно потупив глаза, и не открывать рта, пока к ней не обратятся прямо, что сейчас, казалось бы, она могла быть уверена в себе, а между тем все выходило иначе.

Она так боялась уронить себя перед этим человеком, который был причиной внезапной и пугающей перемены в ее жизни, что у нее дрожали коленки, и ей пришлось напрячь все мускулы, не то она упала бы к его ногам.

И тут она услышала мягкий, приятный голос, тепло, обращавшийся к ним:

— О, сэр Дэниел, миледи, мистрисс Крессида, поднимитесь, прошу вас. Сожалею, что не мог приветствовать вас раньше, в зале, но мне нужно было обсудить кое-что во время вечерней трапезы, так что пришлось поужинать отдельно. Королева и я сердечно приветствуем вас в Вестминстере. Надеюсь, вас устроили надлежащим образом и предоставленные вам комнаты относительно удобны? Дворец переполнен, как я вижу, и удобства оставляют желать лучшего, тем более в эти святые недели, когда съехалось отовсюду столько народу.

Отец Крессиды поднялся и с поклоном приблизился к королю, чтобы поцеловать протянутую ему руку, унизанную перстнями.

— Ваше величество, приглашение во дворец — высокая честь для меня. Уверяю вас, нас устроили превосходно.

Выпрямившись после глубокого реверанса, Крессида увидела, что король встал со своего кресла с высокой спинкой и протянул руку ее матери. Леди Греттон поцеловала руку короля и сделала шаг назад, уступая место дочери.

Сэр Дэниел сказал быстро:

— Могу ли я представить вашему величеству мою дочь? Ей известно, что вы желаете устроить ее брак, и она потрясена вашей добротой.

Король проговорил, словно слегка поддразнивая:

— Возможно, так и есть, сэр Дэниел. Но может быть, мистрисс Крессида предпочла бы сама говорить за себя в таком вопросе?

Опустив глаза долу, как и подобало, Крессида поцеловала сильные смуглые пальцы. Наступила небольшая пауза. Родители с тревогой ждали, на какую выходку отважится сейчас их дочь.

Она все еще не могла разглядеть, как следует лицо короля, слишком озабоченная необходимостью должным образом соблюсти этикет. И быстро, почти шепотом сказала:

— Ваше величество оказывает высокую честь моему отцу, принимая так близко к сердцу наши заботы, и я должна быть вам благодарна, сэр.

— Прекрасно сказано, мистрисс. — В мягком голосе короля слышалась едва уловимая ирония. — Вижу, вас отлично вышколили.

Крессида быстро подняла глаза и взглянула королю в лицо: в его смешливых серо-зеленых глазах плясали озорные огоньки. Она сжала губы и в растерянности отступила назад, готовая разрыдаться. Неужели она, несмотря на все свои старания держаться как должно, сказала что-то не так?

Король жестом предложил ее матери сесть на стул, стоявший около его кресла, и повернулся к королеве:

— Анна, перед вами та самая молодая леди, чье будущее мы обсуждали недавно. Верю, что она будет вам преданной и надежной помощницей.

Ласковый голос попросил Крессиду приблизиться, и она поспешно вновь склонилась в глубоком реверансе, на этот раз перед королевой.

— Ваше величество, я всеми силами буду стараться услужить вам, но я всего лишь деревенская девушка и придворной жизни не знаю.

— Подойди, дитя мое. Мы не собираемся требовать от тебя слишком многого. Подойди же и стань возле меня.

Крессида растерянно взглянула на мать. Леди Греттон незаметно кивнула ей, приказывая повиноваться.

Девушка подошла к королеве, лорд Греттон стоял позади стула своей жены. Теперь, когда король стал расспрашивать его о положении на уэльской границе, а королева заговорила с леди Греттон о том, достаточно ли удобны помещения, отведенные им в Вестминстерском дворце, Крессида впервые могла по-настоящему оглядеться.

Королевская приемная не была особенно велика, но обставлена превосходно и не без роскоши. На крашеных стенах висели яркие живописные гобелены; один изображал младенца Христа перед старцами в храме, сюжет второго был классический, пасторальный: прекрасная женщина держала в руках лук и колчан со стрелами — вероятно, то была греческая богиня Артемида.

В камине ярко пылал огонь, дубовый, сверкающий лаком пол покрывали великолепные восточные ковры. В настенных канделябрах и нескольких серебряных подсвечниках на столике возле королевы горели восковые свечи, наполняя помещение ярким приятным светом. Для короля и королевы здесь стояли два мягких кресла с высокими спинками, складной аналой и, в углу, мягкая скамеечка для молитвы.

Быстрый глаз Крессиды разглядел и то, что говорило об интересах королевской четы. На столе лежали печатные книги — несколько религиозных и одна об охоте — и обитая бархатом рабочая корзинка из тростника с шелковыми и шерстяными нитками для вышивания. Когда Греттоны вошли, королева отложила в сторону круглые пяльцы, на которые был натянут кусок белого шелка. Крессида подумала, что это, должно быть, незаконченное покрывало для алтаря.

У зашторенного окна послышалось какое-то движение, и оттуда показалась старая ищейка; подойдя к креслу короля, она тяжело опустилась у его ног. Крессиду удивило, что вокруг королевской четы никого не было. Она ожидала, что даже здесь, в личных королевских покоях, будет полно придворных и фрейлин. Судя по всему, король и королева предпочитали свободные часы проводить вдвоем, в уютной домашней обстановке. Крессида догадывалась, что таких часов им выпадает немного и оттого они еще более ценимы.

Королева, как решила Крессида, никогда красотой не блистала. У нее были правильные черты лица, безупречно белая кожа, однако на скулах горели яркие красные пятна. Лет ей было, должно быть, немногим более тридцати, но выглядела она старше и казалась больной. Во время беседы она раза два закашлялась, тут же попросив извинить ее.

На ней было голубовато-серое платье, отороченное соболем; Крессида вдруг вспомнила, что около года назад королева потеряла своего единственного сына, принца Эдуарда. Под ее скромным геннином, обрамленным черной бархатной лентой на лбу, виднелись светлые, но словно бы потускневшие волосы. При всей мягкости манер у королевы был решительный подбородок, и Крессида поняла, что та не прощает своим фрейлинам ни малейших упущений.

Вдруг она заметила, что король уже не беседует с ее отцом и смотрит прямо на нее с некоторой долей иронии. Она вспыхнула и потупилась, стараясь уйти от холодного одобрительного взгляда его серых глаз.

— Ваш отец уверяет меня, что вас воспитали отличной хозяйкой… при этом вы любите свои родные места и с удовольствием принимаете участие в деревенской охоте? Вы хорошо ездите верхом, мистрисс?

Крессида проглотила комок в горле.

— Мне говорили, что это так, ваше величество.

— Значит, вы любите соколиную охоту и охоту на лис?

Крессида немного подумала.

— Я очень люблю состязания в сноровке и волнение во время охоты, но не люблю убивать.

Он кивнул головой, как бы одобряя ее слова.

— Умеете вы читать?

— Да, ваше величество. Наш приходский священник учил меня.

— Хорошо. Мне приятно видеть женщин, обученных думать и имеющих свой взгляд на вещи. Мои племянницы читают отлично. Я люблю беседовать о литературе с леди Элизабет [13].

Крессида подумала мельком, что обучением племянников короля занимался их другой дядя, Энтони, лорд Риверс. Теперь он, казненный в Понтефракте, лежит в холодной могиле. И где же сейчас принцы, его воспитанники? Эта домашняя сцена на мгновение пригасила ее привычную настороженность по отношению к королю.

Ричард был среднего роста, худощав, но мускулист — именно так описывала его Алиса. Крессида знала, он был доблестный воин. На его умном узком лице, не отличавшемся особой привлекательностью, выделялся крупный нос Плантагенетов. Светлые глаза были хороши, но губы слишком узки. Крессида подумала, что он, должно быть, привык очень уж крепко сжимать их, стараясь сдержаться в минуты крайнего напряжения или душевной боли.

Как и королева, он выглядел старше своих тридцати двух лет, и Крессида подумала о том, что суровые испытания и горестные события последних месяцев оставили на нем свой след. Тем не менее, было что-то покоряющее в этом человеке, особенно когда он улыбался — а он сейчас улыбался, побуждая ее к открытости, и не было в этой улыбке и намека на мучительную для нее иронию по поводу ее неловкости, как сочла она поначалу.

Как и королева, одет он был скромно, в простой темно-синий камзол; однако на его смуглых пальцах и в прекрасной цепи на груди ярко сверкали драгоценные камни.

Пока король расспрашивал Крессиду, ее родители хранили молчание; внезапно она вспыхнула, поняв, что ее сочли подходящей невестой.

В дверь почтительно постучали, и король разрешил вновь прибывшему войти. На пороге появился молодой паж, за ним следовал знатный придворный — Крессида поняла это по его дорогому камзолу из тонкого лилового бархата и серым, плотно облегающим ноги чулкам. Остановившись в дверях, он низко поклонился королю.

— Ваше величество приказали мне явиться в этот час.

Король, улыбаясь, тотчас встал.

— Войдите, милорд. Вы пришли как раз вовремя. Недавно я говорил вам о том, что намерен пригласить сэра Дэниела Греттона на наши рождественские празднества в этом году. Он ведь сосед ваш. Позвольте мне также представить вам его супругу, леди Греттон, и их очаровательную дочь, мистрисс Крессиду. Ее отец рассказал мне, что несколько дней назад, когда они были на пути к нам, ей исполнилось шестнадцать лет.

Он повернулся к сэру Дэниелу:

— Милорд граф Рокситер, доверенный член моего Совета, человек, которого я с радостью называю своим другом.

Сэр Дэниел почтительно, как того требовал титул вошедшего, поклонился. Он бросил быстрый взгляд назад, на короля: тот улыбался почти заговорщически. Потрясенная Крессида сразу поняла, что человек этот призван был королем специально, чтобы поглядеть на нее. В полной растерянности она наблюдала, как отец и граф обменялись рукопожатием, затем граф отвесил дамам низкий поклон. Чувствуя на себе обеспокоенный взгляд матери, она присела в глубоком реверансе.

Граф любезно повернулся к ней — и вдруг так и замер, чуть-чуть приоткрыв в изумлении рот.

Никогда прежде не встречал он столь пленительного, волшебного создания. Девушка была невысока ростом, почти миниатюрна, в сущности, еще дитя, но он чувствовал инстинктивно, что каждое ее движение будет исполнено природной грации и королевского достоинства. Несмотря на ее молодость, он сразу увидел, что у нее высокие округлые груди, красивый изгиб бедер и живота под мягким голубым бархатом платья.

Он быстро посмотрел ей в лицо, чувствуя на себе взгляд ее фиалковых, затененных темно-золотистыми ресницами глаз, устремленных на него внимательно и почти враждебно. Безупречно красивое матово-белое лицо суживалось книзу. Кончик изящно очерченного носа был чуть заметно вздернут, и это придавало ее чертам такой восхитительно дерзкий вид, что он не мог удержаться от легкой улыбки, хотя ее полные чувственные губы не улыбались и были крепко сжаты, словно всеми силами старались удержать готовые вырваться наружу мысли.

Лишь одна прядка волос скромно выглядывала из-под ее геннина, но у него просто дух захватило от их дивного цвета. Сказать, что они золотистые, значило ничего не сказать. Они были цвета темного золота, самого ценного металла Уэльса, с которым не сравнится никакое другое золото в мире, цвета зрелой пшеницы под яркими лучами солнца.

Он был поражен в самое сердце и охвачен острым желанием. Но тотчас ему стало мучительно стыдно. Как мог он так взволноваться при виде этого ребенка — и так скоро после смерти обожаемой Элинор?

Через силу он заставил себя поклониться еще раз и опустил глаза, стараясь не видеть напряженного взгляда ее голубых глаз.

— Мистрисс Крессида, — обратился он к ней формально любезным тоном, — я уже имел удовольствие видеть ваших родителей. Но их очаровательную дочь вижу впервые. Надеюсь, вы приятно проведете здесь рождественские праздники.

— Благодарю вас, сэр, — проговорила она тише, чем он ожидал; у нее был приятно высокий и ясный голос, при этом совсем не резкий. — Король оказал нам честь, и, хотя мне жаль пропустить праздник, который мы так любим в Греттоне, я, конечно, уверена, что празднества здесь, во дворце, поистине способны ошеломить своим великолепием.

У него слегка дрогнули губы.

— Не думаю, мистрисс, чтобы вас что-либо могло ошеломить.

Маленький острый подбородок чуть приподнялся — казалось, она поняла, что он поддразнивает ее, словно ребенка, и возмутилась.

Это движение, хотя и совсем мимолетное, как и только что выслушанная отповедь на его предположение, что она будет ослеплена необычайным блеском и великолепием придворных празднеств, что-то напомнили ему, и он опять пристально взглянул ей в лицо.

Невероятно — и, тем не менее, правда. Стоявшая перед ним модно разодетая особа, державшаяся с такой уверенностью, словно с пеленок жила во дворце, была та самая девица, которую он недавно спас от неминуемой смерти на дворцовом ристалище. Она как будто его не узнала; впрочем, он не был в этом уверен.

Он вопросительно взглянул на ее отца, но подумал, что сообщение об уже состоявшейся ранее встрече с его дочерью пока следует отложить. Скорее всего, родители не подозревают о ее проделке. Несомненно, она рассердится, если он бестактно раскроет ее секрет.

Королева Анна приветливо с ним заговорила. Крессида видела, что оба монарха относятся к графу как к другу. Он склонился над креслом королевы, без зазрения совести отпуская ей комплименты, и усталые глаза Анны засветились от удовольствия.

Когда Греттонов, наконец, милостиво отпустили, и они возвратились в отведенные им покои, Крессида была молчалива. Ее отца явно переполняла радость оттого, что подразумевалось под этим свиданием.

Король достаточно ясно дал понять, что с удовольствием одобрил бы брак Крессиды с графом. Почему? Она терялась в догадках. Этот человек по своему положению стоял намного выше ее. Итак, она может стать графиней! Однако же и эта мысль отнюдь не приглушила острого негодования.

Сэр Дэниел обнял дочь, мать радостно ей улыбалась. Крессида знала, что должна быть благодарна. Граф молод, представителен, вероятно, богат и, надо полагать, значительная фигура в королевском Совете.

Она покорно стояла, пока Алиса раздевала ее, готовя ко сну. Каким-то образом служанка прослышала о чести, какой вскоре удостоится ее питомица, и без умолку расписывала ей, какая чудесная жизнь предстоит Крессиде, когда она станет женой столь важной персоны.

Крессида не мешала близким радоваться. И думала лишь о том, что же ей делать дальше. Как ей дать понять родителям, а самое главное — королю, что у нее нет ни малейшего желания стать графиней и жить так далеко от родных мест.

Крессида лежала в темноте рядом с Алисой, мирно спавшей на низеньком ложе, и пыталась собрать воедино первые впечатления о графе.

Он был совсем еще молодой, моложе короля, ему, вероятно, лет двадцать пять — двадцать шесть? Рядом с ним, таким высоким, когда он склонялся над ней, она чувствовала себя карлицей. Ей не хотелось разглядывать его, хотя он смотрел на нее во все глаза. У него были темные, слегка вьющиеся волосы до плеч; зачесанные назад, они открывали длинное, с высокими скулами лицо. Глаза были полуприкрыты тяжелыми веками, они показались ей сонными — впрочем, не тогда, когда он пристально изучал ее.

Нет, красивым его не назовешь, хотя он хорошо сложен, гибок, мускулист, очень представителен. Она удивлялась: отчего граф не был еще женат? Может быть, он вдовец? Во всяком случае, ее об этом не поставили в известность. Ей вспомнились его глаза. Когда они прощались, эти глаза явственно подмигнули ей. Ее щеки вспыхнули. Если он принял ее за ребенка, которого следует успокаивать и наставлять, то он глубоко ошибся.

И вдруг она так и подскочила, сев в постели; ее сердце бешено заколотилось. Эти глаза… и голос… Пресвятая Дева, да ведь он посмеивался над ней потому… потому, что всего несколько часов назад спас ее из-под копыт испугавшейся лошади там, на ристалище. Итак, он знает! А она была дерзка с ним… Так станет ли он и дальше хранить про себя такую забавную и весьма пикантную историю?

Противостоять желанию отца выдать ее за этого человека, кажется, будет нелегко. Но может быть, она ему не понравилась? Ее поведение действительно должно было не слишком прийтись по вкусу тому, кто вознамерился сделать ее графиней. Она опять упала на подушки, с трудом переводя дух. Кажется, в этой истории вполне можно будет положиться на графа, и, в конце концов, все закончится к удовольствию самой Крессиды.