Королевская пешка

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Граф Рокситер недоверчиво смотрел на лорда Ловелла, правителя двора, который сидел напротив него в кресле возле ярко пылавшего камина зимней гостиной.

— Милорд, ваше предположение абсурдно. Я не могу поверить, что моя жена на это способна.

Лорд Ловелл неловко подвинулся в кресле.

— Послушай, Мартин, мне чертовски неприятно было являться к тебе со всей этой историей, но, взвесив все, как следует, приняв во внимание твое положение в Совете, я решил, что обязан поставить тебя в известность немедленно. Честно говоря, сомнений тут быть не может. Как говорит Дик Рэтклифф, ему рассказал это его грум, — парень слышал, как леди Рокситер говорила о намерении короля жениться на своей племяннице. Он прошел тогда мимо нее на площадке над рекой и обознаться не мог.

— О Господи! Король знает об этом?

Лорд Ловелл отвернулся и, глядя на огонь, сказал:

— Дик пошел к королю и потребовал ответа.

— Что?!

— Ты знаешь Дика. Олицетворение прямодушного йоркширского рыцаря. Он искренне любит Ричарда, но, как все мы, королеву, можно сказать, боготворил. Он прямо объявил Ричарду, что если это так, то преданные делу короля северяне отойдут от него.

Мартин с трудом перевел дух.

— Ты был при этом?

— К счастью… или к несчастью — это уж как посмотреть, — да.

— И… и что король?

— Как и ты, сперва был ошеломлен. О Господи, Мартин, ведь он еще не оправился от своей потери. Он просто сидел и молча смотрел на Рэтклиффа. Я уж подумал, что он впадет в неистовство, в праведный королевский гнев. Я боялся шевельнуться. Просто стоял как вкопанный и смотрел на них обоих. Ричард сидел, вцепившись в подлокотники, и его пальцы побелели. А потом произнес очень спокойно — зловеще спокойно: «Я желаю знать, Дик, от кого ты слышал эти клеветнические речи».

Думаю, к этому времени Дик уже пришел в себя от первого потрясения и понял, что натворил. Он побагровел, почти тут же сделался белым как мел, потом открыл рот, хватая воздух, точно рыба, вытащенная из воды, и, наконец, рассказал все, что услышал от грума. И, закончив, взревел: «А теперь скажите мне, сир, ведь это неправда?» Ричард молча посмотрел на него, и тогда Дик упал на колено и, рыдая, взмолился о прошении.

Мартин смотрел гостю прямо в глаза, ни один мускул не дрогнул на его лице. Лорд Ловелл понимал: его другу необходимо время, чтобы осознать услышанное. Наконец Мартин проговорил ровным голосом:

— Будьте любезны, милорд, повторите мне слово в слово, что именно сказал сэр Ричард Рэтклифф о моей жене.

Ловелл нервно откашлялся.

— Все так, как я уже рассказал тебе. Грум Рэтклиффа пристал на лодке к королевским сходням. Он поднялся на набережную и тут увидел леди Рокситер, беседовавшую с каким-то мужчиной…

— Он описал его?

Ловелл заколебался, но все же продолжил:

— Я, разумеется, потребовал, чтобы грума привели ко мне. Король настоял на том, чтобы присутствовать при допросе, хотя я советовал ему держаться в стороне, пока мы окончательно не разберемся, откуда идет клевета. Этот грум человек новый. Дик говорит, что нанял его недавно, уже здесь, в Лондоне, остальные-то слуги у него все из Йоркшира, так что они его толком и не знают. Я допросил парня с пристрастием, предупредил, что за ложь он жестоко поплатится… ну, а на короля он уж и вовсе смотрел со священным трепетом.

Его рассказ подтвердил то, что сказал Дик. Хотя леди Рокситер и тот человек плотно закутались в плащи от холода, грум, по-видимому, все же узнал ее, потому что видел на свадебном пиру. Он сказал, что разговаривали они громко и он, услышав, что речь идет о любви короля к племяннице, навострил уши… А еще было сказано, что ходят слухи, будто король не прочь ускорить смерть королевы… и тот человек посоветовал леди Рокситер остерегаться яда, находясь в комнате больной…

Мартин поднялся и принялся беспокойно мерить комнату большими шагами. Ловелл увидел, что его друг крепко сжал кулаки, и вздрогнул от следующего вопроса:

— Ну, а тот мужчина? Что сказал грум о нем?

Ловелл слегка пожал плечами.

— Как я уже сказал, он завернулся в плащ, и разглядеть что-либо было трудно. Он молод, хорошо одет; волосы скрывал капюшон.

— Проссер, — скрипнув зубами, сказал Мартин. — Да, думаю, я знаю этого парня.

— Она лишь повторяла то, что слышала от кого-то, Мартин, — проговорил Ловелл мягко. — Леди Крессида очень молода, не обжилась во дворце. Она не могла понимать в должной мере, какой урон нанесен репутации короля. Не будь с нею слишком резок.

Мартин остановился перед креслом лорда Ловелла.

— Что ты посоветовал королю?

— Коль скоро такие слухи уже ходят, ему необходимо дезавуировать их публично.

У Мартина задвигались желваки, глаза подозрительно увлажнились.

— Как он принял это?

— Думаю, он все еще оглушен. Но слушал очень внимательно. По-моему, он не может поверить… поверить, что кто-нибудь способен предположить такое… Ты ведь знаешь его, Мартин: он никогда не унижался до того, чтобы объяснять или отрицать всевозможные толки на свой счет. Ты знаешь, сколько грязи на него вылили в связи со смертью молодого Эдуарда Ланкастера и убийством бедняги короля Генриха, хотя самого Ричарда даже не было в то время в Лондоне… помнишь и злокозненные слухи о том, будто он желал смерти своему брату Георгу. Он ни разу не снизошел до объяснений. Но на это — на это нужно ответить. Ни малейший намек на скандал не должен нанести урон памяти Анны. Он поручил мне выбрать место и время, чтобы он мог сделать заявление о своих намерениях. Мартин со вздохом кивнул головой.

— Один Бог ведает, откуда он найдет в себе силы для этого, но слава Богу, что он так захотел. А говорил ли он… говорил ли о леди Элизабет?

— Он считает разумным немедленно удалить ее от двора. Она должна будет уехать в Шерифф-Хаттон.

— Хорошо. — Мартин с облегчением вздохнул. — Это нужно было сделать несколько месяцев тому назад. Я ни разу не посмел заговорить с ним на эту тему.

— Так, значит, ты считаешь, что какое-то зерно истины в этой подлой клевете есть?! — Лорд Ловелл даже привстал в кресле.

Мартин знаком показал, что желает объясниться.

— Вам известно, милорд, что в мои обязанности входит изучение слухов и любых сообщений, касающихся возможной опасности для короля лично и для его репутации. Так, злокозненные обвинения в смерти его племянников-принцев исходили, как мы прекрасно знаем, от клики Генриха Тюдора. Во имя поддержки дела Генриха Тюдора. Какою бы грязью ни пытался он забросать Ричарда, это с полным удовлетворением воспринимается противниками короля и теми замухрышками лордами, которые просто завидуют ему и ничего не выиграли от того, что он взошел на трон. Я близко наблюдал леди Элизабет, — продолжал он. — Совершенно очевидно, что она искренне любит своего дядю и, вероятно, достаточно невинно. У нее нет ничего дурного на уме, и она любила королеву, я в этом уверен, но ее близость к королю подогревает сплетни. — Мартин сдвинул брови. — Злосчастное происшествие в крещенскую ночь, когда она появилась, одетая как королева, было следствием неосторожного разговора Крессиды с принцессой. Именно Крессида, сама, о том не ведая, по ее словам, рассказала принцессе, в каком наряде будет в ту ночь королева. Она не придала этому значения, посчитав обычной женской болтовней о последней моде, и я ей поверил. — Он устало потер бровь. — Король хотел вернуть дочерям своего брата их законное место при дворе, опровергнуть этим злобные басни об их братьях. Он танцевал с нею, по-родственному принимал в ней участие самым сердечным образом, но королева была больна — и он не мог представить себе, какие грязные домыслы вызовет эта дружба в развращенных умах. Я запретил Крессиде поддерживать близкие отношения с принцессой, — продолжал он, помолчав, — но не мог помешать тому, чтобы они были возле королевы в ее последние дни… И все-таки не могу поверить, чтобы она сознательно распространяла подобную мерзость. Лорд Ловелл встал.

— Я должен вернуться к Ричарду. Возможно, я ему нужен.

— А что будет с моей женой? Ведь за такие речи ее могут обвинить в измене.

— Мартин, об этом даже не думай. Все произошло по ее неведению и наивности. Вероятно, было бы разумнее какое-то время держать ее подальше от двора. Сделай, пожалуй, вот что: пусть она временно оставит Вестминстер, вернется в свои родные края.

— Но не могу же я покинуть свой пост в столь опасное время!

— У меня и в мыслях не было этого. Знаю, вы только что поженились, но… — Ловелл опять пожал плечами, — королю будет немного легче, если некоторое время ему не придется встречаться во дворце с леди Крессидой. Не может ли она уехать со своими родителями? Греттон нынче явится ко двору, чтобы выразить соболезнование, после чего испросит разрешения вернуться в свое поместье, где его ждут неотложные дела…

Мартин мрачно кивнул головой.

— Мне не хотелось бы в такое время отсылать ее в Греттон, но я подумаю над твоим предложением. Ты, конечно, прав, я сделаю так, чтобы она не попадалась королю на глаза.

Ловелл шагнул к другу и положил руку ему на плечо.

— Послушайся моего совета, не будь с нею слишком жестоким, Мартин. Вероятно, она и не подозревает, какой причинила вред.

Мартин проводил лорда Ловелла до двери, вызвал мастера Ролингса, приказав позаботиться об отъезжающем госте, и сказал себе сквозь стиснутые зубы: «Теперь я обязан так поговорить с ней, чтобы она поняла все до конца».

Лежа на своей удобной просторной постели, Крессида вдруг остановила готовую удалиться в свою комнату Алису вопросом:

— Алиса, что такое любовь?

Алиса вернулась к кровати и внимательно посмотрела на свою бывшую воспитанницу.

— Думаю, у каждого это по-разному… ну, в общем, я тебе так скажу: когда любишь, так уж сам это знаешь и ни в каких подсказках не нуждаешься, — ответила она, озабоченно хмурясь.

От Алисы не укрылось, что между ее хозяином и хозяйкой не все ладно, и этот испытующий вопрос встревожил ее не на шутку. Она подозревала, что в тот день, когда Крессида исчезла на некоторое время из апартаментов королевы, она с кем-то встречалась. Алиса понапрасну искала ее всюду, где обычно бывали фрейлины.

Крессида так и не сказала ей, где была тогда, хотя обычно не таилась от своей наперсницы. Как знать, если лорд Рокситер не позаботился о том, чтобы должным образом изъявить свои чувства к жене, не обратилась ли та душой к кому-то другому, чьи заверения показались ей более лестными? Тут уж и впрямь недалеко до беды.

Крессида вздохнула.

— Должно быть, я никогда не узнаю того восторга, о котором твердят трубадуры в своих песнях, — сказала она с тоской. — По их словам, стоит только появиться возлюбленному, как сердце начинает бешено колотиться и тебя вдруг охватывает необъяснимое волнение, и…

— Вот что, миледи, — сурово произнесла Алиса, — уж не случилось ли чего такого, что рассердило бы вашего мужа… или, того хуже, опозорило бы ваших родителей?

Синие глаза Крессиды недоуменно расширились.

— Нет, конечно, нет… хотя… — В ее голосе появилась неуверенность. — Ну, в общем, не совсем так.

Алиса присела на край кровати.

— По-моему, тебе следует что-то рассказать мне.

— Ну… — виновато поглядела на нее Крессида, — когда ты искала меня, помнишь… я была на террасе над набережной… с Хауэллом.

Алиса, задохнувшись, спросила:

— Ты хочешь сказать, что условилась с ним там встретиться?

Крессида дерзко вскинула подбородок.

— Ко мне подошел паж и сказал, что меня хотят видеть. Я никогда бы не согласилась… не поступила так, если бы милорд не запретил мне принимать его. Мы не сделали ничего такого, чего следовало бы стыдиться. Хауэлл покидает Лондон, он хотел всего-навсего проститься со мной, но… милорд рассердится, если узнает, что мы встречались тайком.

С минуту Алиса молчала, переваривая услышанное, потом спросила медленно:

— Ты говорила… вот только что… о Хауэлле?

Крессида ошеломленно смотрела на нее широко распахнутыми потемневшими глазами.

— О Хауэлле? О том, чтобы я могла… чтобы я любила Хауэлла? Нет, конечно, нет. Он просто друг и всегда был другом, и…

— Благодарение Пресвятой Деве, — пылко пробормотала Алиса. — Я уж испугалась… Ну да ладно, неважно. Что же все это значит, миледи? Все эти разговоры о любви и о чувствах?

Крессида густо покраснела и обхватила руками согнутые в коленях ноги.

— Милорд… он обращается со мной… как будто я еще ребенок. Прошлой ночью он был очень добр. Понимая, что я страшно подавлена… просто убита смертью королевы, привез меня домой, как ты знаешь, и мы вместе поужинали… — ее голос странно сник, — проводил меня до моей двери… и ушел, оставил одну. — Слабым испуганным шепотом она договорила: — Алиса, я хочу быть ему настоящей женой!

— Значит, вот в чем дело? — Алиса тяжело перевела дух. — Деточка моя, этот брак был устроен по сговору, и все случилось слишком быстро… Ты должна набраться терпения.

— Я знаю. — Крессида высунула руку из-под одеяла и сжала пальцы Алисы. — Я не могу довериться маме. Отец придет в ярость, если только заподозрит… — Она проглотила комок в горле. — Я не знаю, как мне быть с моими чувствами. Когда он рядом… я о милорде Мартине говорю… мне вроде бы страшно, и я только что не больна от волнения. Сама не знаю почему, ведь он никогда не говорит мне комплименты, как другие мужчины во дворце, и даже дотрагивается до меня редко, только поцеловал раз-другой, утешал просто, когда я была чем-то расстроена… Он так же вел бы себя и с любимой собакой. Но иногда… иногда он так смотрит на меня… Единственное, что я знаю, — он не может забыть свою прежнюю любовь, ту, что умерла… Я хочу любить его, Алиса, — прошептала она чуть слышно, — и хочу, чтобы он любил меня так, как отец любит маму. Разве я хочу слишком многого? — Ее губы дрожали. — Кажется, я часто сержу его, хотя не пойму чем. Когда мы в первый раз встретились, я сделала какую-то глупость, и теперь… я думаю, он считает меня дурочкой. — Помолчав немного, она воскликнула вдруг со страстью: — Я не дитя больше, Алиса. Я понимаю, что чувствую, когда он рядом… и знаю, дети так не чувствуют. Как же мне сделать, чтобы он понял…

Алиса ласково отвела назад ее прелестные светлые волосы.

— Еще раз скажу тебе, радость моя, потерпи. Если я хоть что-то понимаю в мужчинах, то лорд Мартин — настоящий порядочный муж, который не хочет спешить, чтобы не разрушить поспешностью то, что старается создать между вами. И как ты ни артачься, все ж таки ты еще слишком молода, да и к здешним порядкам непривычна. А он сильно занят делами короля, и сейчас не время ему отвлекаться. А что до мастера Проссера, так ты глупо поступила и непослушно, что встречалась с ним. Обещай мне больше не делать эдаких глупостей.

Крессида торжественно кивнула ей.

— Обещаю. Сказать правду, хотя я хочу, чтобы… чтобы лорд Мартин… любил меня, я и боюсь его тоже. Боюсь даже подумать, что он может узнать об этой последней встрече.

— Да, — поджав губы, сказала Алиса и встала. — Лучше уж держи это про себя. Твой отец был бы мной ох как недоволен, если бы узнал, как неразумно ты вела себя. А теперь постарайся уснуть, девочка, и помолись святой Екатерине, чтобы желания твоего сердца исполнились.

Крессида свернулась калачиком под одеялом, ей уже стало лучше. Весь день в мыслях у нее царил кавардак, но исповедь перед Алисой ей всегда помогала.

Алиса была уже почти у порога, как вдруг дверь распахнулась, и в комнату, крупно шагая, вошел лорд Мартин. Его лицо было черным от ярости.

— Оставь нас, — приказал он Алисе свирепо.

Алиса бросила тревожный взгляд на свою хозяйку, затем покосилась тайком на хозяина, сделала реверанс и вышла.

Мартин тем же широким шагом приблизился к кровати. Наклонившись, он резко отдернул покрывало.

— Встаньте.

Крессида приподнялась на подушках и, увидев гневное выражение его лица, накрылась снова. Она была не из пугливых, хотя ей уже случалось волноваться, видя лорда Мартина в приступе гнева, о чем она и говорила Алисе, но на этот раз его взбешенный взгляд по-настоящему испугал ее.

— Я сказал, встаньте.

Она потянулась за халатом, лежавшим поперек мехового одеяла; он схватил его сам и швырнул ей.

Крессида быстро встала, хотя ноги ее не слушались, и поспешно закуталась в опушенный мехом халат. Она не смела взглянуть на мужа, но всем телом ощущала, как он разъярен.

Он нетерпеливо, рывком повернул ее лицом к себе — она пыталась непослушными пальцами завязать пояс.

— Смотрите мне в глаза. Смотрите мне в глаза, я сказал.

Она с усилием повиновалась. Он стоял, раздвинув ноги, спиною к камину, все еще одетый как за ужином; значит, что-то помешало ему лечь спать. Поздний гость?

Внезапно Крессида поняла: он узнал о ее тайной встрече с Хауэллом! — и тотчас ее губы обиженно сжались в тонкую полоску оттого, что он гневается на нее. Как он смеет бранить ее? Да будь он справедлив к ней, она могла бы встретиться с Хауэллом открыто, и ей не пришлось бы нарушать его волю. Он не имеет никакого права запрещать ей встречаться с друзьями.

И, перехватывая у него инициативу, она воскликнула:

— Простите, сэр, но что означает весь этот шум? Из-за чего вы так бесцеремонно вытащили меня из постели и перепугали мою горничную? Какова бы ни была причина, разве не мог этот разговор подождать до утра?

Глаза Мартина грозно вспыхнули, и она, несмотря на всю свою решимость, чуть-чуть отступила назад.

— Известно ли вам, что вы натворили? Его тон был таким злобным, что она встревожилась еще больше, однако решила не подавать вида и держаться храбро.

— Я не понимаю, о чем вы говорите. Если бы вы соблаговолили объяснить…

— Объяснить?! — Мартин засмеялся коротким резким смехом. — Что же вам объяснить? Что моя жена совершила прямую измену, о чем мне только что стало известно?! Почему, ради всего святого, я должен что-то объяснять? А вам не кажется, что объяснить должны вы, мадам?

Это обвинение поставило Крессиду в тупик. Неужто он сошел с ума? Как можно ее невинную встречу с Хауэллом счесть изменой?

— Измену? — эхом повторила она. — Я вас не понимаю. Разве есть такой приказ короля, чтобы его придворные не общались с людьми, не имеющими отношения к дворцу?..

— Как вы смеете делать вид, будто ничего не произошло? Вы не только себя поставили под удар — вы разрушили, быть может, доверие короля ко мне, одному из самых верных его советников! — Он опять шагнул к ней и, схватив за плечи, так грубо тряхнул, что ее волосы рассыпались по плечам, и у нее перехватило дыхание. — Вам известно, какой казни подвергают женщину, уличенную в измене? Мужчину четвертуют на Тайберне [22], но женщин, мадам, сжигают, привязав к столбу.

Крессида обмерла и безвольно поникла в его руках. Она поняла только одно — каждое его слово сейчас сказано с убийственной серьезностью. Но что же она натворила? Может быть, Хауэлла схватили и он под пыткой назвал ее участницей какого-нибудь бесчестного замысла? Но какого?

Ее глаза молили Мартина объяснить происходящее, но тот опять лишь нервно рассмеялся.

— Вы, разумеется, не понимаете, какой вред нанесли? — (Она качнула головой, слишком испуганная, чтобы защищаться.) — Вы обвинили короля в том, что он желал отравить жену и вступить, прости нас, Господи, в кровосмесительный брак, — и все это до того, как королева испустила последний вздох; и в довершение всего вы сказали это во всеуслышание возле набережной, где без конца снует туда-сюда народ. И после этого еще просите у меня объяснений?

Ее глаза потемнели и сделались огромными на смертельно побледневшем лице, на котором не осталось ни малейшего признака недавнего гнева.

— Но вы не поняли, — прошептала она жалобно. — Все происходило не так, как вы говорите. Я лишь повторила то, о чем болтают другие…

Он резко отпустил ее и стал мерить шагами комнату, сжимая в руке инкрустированную рукоятку кинжала, который носил за поясом. Казалось, он вовсе не слушал ее.

— Сэр Ричард Рэтклифф вынужден был потребовать объяснений у короля. Его северное воинство хранит верность памяти королевы, дочери великого Варвика, позвольте вам напомнить. Любое нанесенное ей оскорбление может лишить короля поддержки его сторонников.

Крессида онемела от ужаса, наконец, все осознав, и судорожно ухватилась за резной столбик кровати, чтобы не упасть. Медленно, неумолимо жестокая правда случившегося проникала в ее затуманенный мозг.

— Король, верховный сюзерен, должен будет теперь унизиться до того, чтобы объяснять подданным свои поступки, и притом именно тогда, когда надеялся на глубокое сострадание и поддержку. Ему придется отправиться на Клеркенуэлл, в рыцарский зал Сент-Джона, и публично заявить, что он никогда не собирался жениться на собственной племяннице. Какое унижение! Право, не понимаю… — продолжал он, — не понимаю, прежде всего, как мог кто-нибудь поверить, что такое возможно. Чтобы король женился на незаконнорожденной девице, неважно даже, племянница она ему или нет, когда его собственные притязания на трон объяснялись именно тем, что дети его брата — бастарды. Вы хоть об этом подумали? Или вам так задурманила голову ваша дружба с леди Элизабет, что вы готовы поверить всем ее словам?

Крессида чувствовала, что, если не соберет сейчас все свои силы, дело кончится трусливым обмороком. Она заставила себя выпрямиться и унять дрожь.

— Милорд, — выговорила она чуть слышно, — вы не можете верить, что я хотела повредить делу короля. Если нас подслушали…

— «Если нас подслушали», вот как! — Его лицо исказила жестокая гримаса. — Вы, я полагаю, имели в виду себя и мастера Проссера?

Голос не слушался ее, и она лишь кивком подтвердила его догадку.

Он опять подступил к ней вплотную и наклонился так, что его дыхание обдало ей щеку. От него сильно пахло вином. Когда лорд Ловелл уехал, он попытался найти утешение в графине с бренди.

— Итак, вы сознательно не подчинились моему приказу.

— Я не собиралась… Просто…

— Просто ваши желания сильнее страха? Она смотрела на него, не веря своим ушам. Неужели он мог подумать, что она испытывает к Проссеру сколько-нибудь глубокие чувства, что она способна изменить собственному мужу?

Он опять схватил ее за плечи, и она услышала его тяжелое, хриплое дыхание.

— Значит, вы пожелали еще раз увидеть мастера Проссера, несмотря на мои распоряжения. Неужели это было столь важно, что вы не побоялись быть там застигнутой?

— Он… он собрался уезжать…

— Ах, вот что, вам нестерпима мысль об этом. Полагаю, он не предложил вам отправиться с ним вместе? Его галантность не простиралась так далеко или он испугался последствий?

Теперь и она задышала быстрее, а страх обернулся гневом, оттого что он так несправедлив к ней.

— Ваши предположения недостойны, — резко перебила она. — Между нами никогда не было ничего, кроме дружбы. Мой отец не потерпел бы ничего иного. Хауэлл знал это и относился ко мне почтительно.

— И вас, как послушную дочь… принудили вступить в брак без любви, — насмешливо проговорил он. — Но это ведь не смирило ваши чувства, не так ли? Вы видите его снова и не можете устоять…

Она рванулась к нему и рукой, на которой было обручальное кольцо, ударила по щеке. Он слабо охнул от боли, но не выпустил ее из рук. Она чувствовала его напряженные пальцы сквозь парчовый халат.

— Как вы осмелились? — воскликнула она с яростью. — Да, я вышла за вас по приказу отца, как и вы, женились на мне по воле короля. Ни один из нас не был рад этому, но я не нарушу своего обета, как бы меня ни провоцировали и… и потом, я вам не настоящая жена…

На миг Мартин, обуреваемый яростью, отпустил ее, но тут же вновь протянул к ней руки и схватил две густые пряди рассыпавшихся на груди волос. Он крепко вцепился в них у самого ее лица, и Крессиде пришлось собрать все силы, чтобы не вскрикнуть от боли. Куда только подевалось его обычное лениво-добродушное выражение лица! Она видела набухшие на висках вены, видела, как напряглись мускулы на шее; его глаза пылали страшным огнем.

— Вот как, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Вот, оказывается, о чем вы беспокоитесь, не так ли?.. Что вы не настоящая жена?.. Что я, считая вас еще ребенком, хотел поберечь вас, избавить от того, что могло бы оказаться для вас жестоким испытанием? Но я, по-видимому, неправильно понял ситуацию. Вы не ребенок. Все ваше поведение свидетельствует об этом. Ладно же, если так, — переведя дыхание, продолжал он, — я больше не собираюсь считаться с вашими чувствами. Я могу обращаться с вами как с женой, даже бить вас, это мое право, и, клянусь Богом, вы заслуживаете этого. Только благодаря доброй воле лорда-управителя двора и великодушию короля вы избегнете наказания за ваши изменнические поступки. Они, слава Господу, все еще считают вас ребенком.

Теперь он еще крепче закрутил в руках ее волосы, и она застонала от боли, но не посмела заплакать.

— Что ж, можете избить меня… выцедить всю мою кровь до капли. Это ведь ваше право, как вы сказали! Но не смейте думать обо мне дурно. Я всего лишь попрощалась с мастером Проссером. И готова поклясться в этом перед алтарем.

— Что там вы делали с мастером Проссером или любым другим мужчиной, узнать будет нетрудно, — сказал он хрипло и, отпустив одну прядь, свободной рукой обхватил ее за плечи и поднял, притиснув к себе. Она не успела опомниться, как он бесцеремонно швырнул ее на кровать и с яростью стал рвать крючки ее халата.

Крессида негромко вскрикнула. Ее охватил ужас. Он был пьян и совершенно невменяем; в приступе безумного гнева он вполне мог задушить ее на месте.

Еще недавно она страстно желала оказаться в его руках, стать настоящей женщиной, но не так же! Он не должен овладеть ею в пароксизме ярости. Да, она жена его, но такое скорее походило бы на насилие, а не на брачную ночь.

Теперь желание покинуло ее от страха перед его безумной решимостью. Нельзя, чтобы он совершил это. Иначе им никогда не жить в согласии. Она никогда его не простит. По ее щекам струились слезы, она отчаянно царапала его нетерпеливые руки, все еще безжалостно занятые неловкими попытками развязать кушак ее халата.

— Нет, милорд, нет, вы не должны — только не так! Молю вас, не…

Ее отчаянная мольба проникала понемногу в его замутненное сознание, и он сдержал себя. Халат ее распахнулся, и он ошеломленно взглянул на лежавшее перед ним юное тело цвета слоновой кости, позолоченное отсветами огня. Гордые юные груди упруго приподнимались над изогнутым в ужасе телом.

Его вдруг словно окатили ледяной водой. Опершись на руки и стоя на коленях над нею, он отстранился, а она чуть слышно, умоляюще прошептала:

— Пожалуйста, выслушайте меня, прошу вас… Накажите меня, если нужно, но… но только не так. Если вы все-таки пойдете на такое… вы будете сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. — Из его груди вырвалось ужасное рыдание, и тогда она протянула руку и нежно погладила мокрый от пота завиток его волос. — Прошу вас, поймите. Я поступала глупо. Вы правы — я слишком долго делала все по-своему и… и я действительно хорошо отношусь к Хауэллу, но вовсе не так, как вы думаете. Он просто друг. И я, только как друг, пошла, чтобы встретиться с ним и попрощаться, и… и, тоже как друг, слушала то, что он говорил мне… как прежде слушала и про Клиффорда. Теперь я понимаю… он желал… желал, чтобы нас услышали… чтобы вышел скандал. Он… он использовал меня. Я не хотела бы думать, что он пришел нарочно, чтобы навредить… ради прошлой дружбы не хотела бы… но между нами нет ничего… совсем ничего.

— Боже милостивый, — хрипло прошептал Мартин, — как я мог…

— Вы были вне себя, милорд, и имели все основания гневаться на меня. Я нанесла вам урон… вашему положению, встала между вами и вашим сюзереном, но, клянусь вам, я не хотела этого! Прошлой ночью… когда я видела короля в приступе горя… я поняла… поняла, как сильно любил он свою жену. Я не знаю, как… не знаю, возможно ли мне надеяться на прощение за…

— Значит, это Проссер говорил вам о матримониальных планах короля?

— Да, но тот, кто слышал это, должно быть, неправильно понял…

— Нет, — отрубил Мартин, — о непонимании не может быть и речи. Этот человек намеренно сплел эту ядовитую паутину, и вы в нее попались. — Его губы искривила циничная усмешка. — Именно вы, моя супруга. Заговорщикам отлично известна моя роль в окружении короля. Вовлечь в это дело вас, действительно, было не глупой идеей.

— И Хауэлл в этом участвовал? — Вся глубина нанесенной ей раны выразилась в том, каким тоскливым, потрясенным голосом она это спросила.

— У короля много врагов, — сказал он. — Они не знают жалости. Вас хотели использовать и отбросить. Но не чувствуйте себя опозоренной. Это не ваша вина.

Как она прелестна, как хороши эти огромные фиалково-синие глаза, с мольбой устремленные на него, это залитое слезами лицо, чьи скульптурные очертания влажно отсвечивали в полутьме!

— Что вы собираетесь делать теперь? — Ему пришлось наклониться к ней еще ближе, чтобы уловить едва слышный шепот.

На его губах заиграла нежная улыбка.

— Что ж, насиловать вас я не буду, если вы этого боитесь.

От ее груди к горлу прихлынула жаркая волна, перебросилась на щеки.

— Теперь… теперь не боюсь, милорд.

Он моргнул, не веря своим ушам, и с удивлением посмотрел на нее.

— Клянусь всеми святыми, я оказался прав. Вы действительно уже не дитя, ведь так?

— Так, милорд.

Он тихо засмеялся и, наклонившись, крепко поцеловал ее в губы.

— Значит, время пришло, и теперь я вправе сделать вас совсем моей.

Она услышала, как он, стоя возле кровати, быстро сбрасывает с себя одежду, и вдруг ее охватила паника; но тут он, опершись на вытянутые руки, склонился над ней.

— Вам не страшно?

Она покачала головой.

— Теперь уже нет.

Он ласково погладил ее по волосам, тонкую прядку намотал на палец, на этот раз очень нежно.

— Ты самое прекрасное создание, которое мне приходилось когда-либо видеть. Нет, не говори ничего! — И он поцелуем закрыл ей рот. — Ты очаровательна и полна жизни и… непослушная, но мне это в тебе нравится — если ты не грозишь обрушить на наши головы все мироздание.

— Милорд, вас не накажут за то, что…

— Нет-нет, любовь моя, но, если бы и так, я ни о чем не пожалел бы.

Он нежно — сладостно-нежно — целовал ее губы, едва касаясь, целовал шею, грудь, изгиб живота. Крессида тихо постанывала от острого наслаждения. Наконец он взял ее; минутная боль мгновенно исчезла, уступив место полной эйфории.

Крессида оказалась гораздо более отзывчива на ласки, чем он смел мечтать. За время, прошедшее после их свадьбы, он приучил себя ждать; теперь он знал: она так же жаждала познать наслаждения любви, как он — обучить им ее.

После смерти Элинор он хранил целомудрие, чувствуя, что любая связь станет оскорблением ее памяти. Его чувства были притушены и вспыхнули вновь лишь при первом взгляде на эту волшебную деву. Весь его гнев испарился мгновенно, как только до его сознания дошло, что он готов был в гневе взять ее силой, навеки утратив надежду на истинную любовь меж ними. Сейчас он тихо лежал подле нее, радуясь обретенному блаженству.

Крессида шевельнулась, и он прижал ее к груди. Она робко обхватила шею Мартина руками и с легким вздохом притянула к себе его голову, вновь жаждая поцелуев. Он тотчас приподнял пальцем ее подбородок, а другой рукой отвел назад сияющее облако белокурых волос, чтобы лучше видеть ее лицо.

— Ты вздохнула… Ты сожалеешь…

Она пылко помотала головой.

— Нет! Нет! Я хотела…

Она отвернула от него лицо, избегая его взгляда, но он с мягкой настойчивостью повернул ее к себе и заставил посмотреть ему прямо в глаза.

— Скажи мне. Чего бы ты хотела? Чего я не дал тебе?

— Нет, вы не понимаете. У меня есть все, чего я хочу — сейчас. Мои родители всегда любили друг друга. Я знала это, еще когда была совсем маленькая. А вы держались все это время так отчужденно… бывали иногда добрым и снисходительным, но… но не любящим. Думаю, будь я вашей любимой собакой, вы обращались бы со мной так же по-доброму и ласково… и так же бранили бы за провинности. И я всегда чувствовала себя как бы в опале, как бы провинившейся в каких-то детских проделках, до тех пор… — ее голос чуть-чуть дрогнул, — до нынешней ночи, когда поняла, что, действительно, привела вас в ярость, и подумала… испугалась… что в этой ярости вы можете оскорбить меня так, что я не смогу простить. Мне казалось, я этого не заслуживаю, потому что… — она опять отвела от него глаза, — потому что, мне кажется, я начинаю любить вас, милорд.

Он засмеялся коротким горловым смехом.

— Я обязан поверить этому, мадам, иначе ваше поведение нынешней ночью следовало бы назвать безнравственным.

Некоторое время они лежали молча, потом она, запнувшись, спросила:

— Вас заставят… отослать меня? Он помолчал.

— Думаю, это возможно… и правильно. Ты должна какое-то время не показываться королю на глаза.

Она высвободилась из его рук и села.

— Мартин, вы не можете отослать меня от себя — только не сейчас!

— Любовь моя, ты знаешь, как обстоят дела во дворце. В это критическое время я не могу оставить Совет. У меня есть работа — важная работа.

Тон его сделался мрачен, и она закрыла глаза, подумав о том, какая страшная, верно, эта работа.

— Вы будете разыскивать тех, кто хотел навредить делу короля?

— Это мой долг. Королю это необходимо. Думаю, тебе придется на какое-то время уехать.

— В ваше поместье Рокситер?

Он сдвинул брови, глядя в сумрак освещаемой камином комнаты.

— Я думал об этом, но хотел сам отвезти тебя туда. К сожалению, сейчас это невозможно. Я должен как следует все обдумать и… и подождать распоряжений короля. Она тихо спросила:

— А что будет с леди Элизабет?

— Ей придется покинуть Лондон и уехать на север — в Шерифф-Хаттон, один из йоркширских замков короля. Там она присоединится к другим слугам его величества.

— Я… я нанесла ей огромный вред, ведь она, думаю, мало что знала… обо всем этом и о последствиях. Я должна повидаться с ней, попросить у нее прощения.

— Крессида, — ответил он, но голос его при этом прозвучал определенно холодно, — ты должна мне поклясться, что никак не будешь общаться с леди Элизабет. Это мой приказ. Я рассержусь на тебя по-настоящему, если ты ослушаешься меня в таком серьезном деле.

Он повернулся к ней и снизу вперил взгляд ей в лицо; она молча кивнула.

— Как вы думаете, мне разрешат присутствовать на похоронах ее величества? О, Мартин, я так хочу быть там, так хочу в последний раз проститься с нею вместе с другими фрейлинами…

Он тяжело вздохнул.

— Я должен испросить на это разрешения у его величества.

Она горестно кивнула ему в ответ. Приходилось удовольствоваться этим, ведь она понимала, как безмерно трудно Мартину обратиться к королю с подобной просьбой после того, как она причинила ему так много вреда.

Крессида так никогда и не узнала, чего стоило Мартину вымолить у короля разрешение его жене следовать вместе с прочими фрейлинами за телом королевы, когда его переносили в Вестминстерское аббатство на вечное упокоение, но такое разрешение было ей даровано. Позднее, когда гроб опустили в приготовленное для него углубление возле кресел для хора, Крессида увидела, что король плачет, не скрывая своего горя.

Сама она и не пыталась сдержать слезы — ведь королева была к ней необыкновенно добра, хотя она совсем недолго ей прослужила; впрочем, Крессида обнаружила, что другие фрейлины тоже плачут, показывая всем своим видом, что никогда уж больше им не доведется служить столь терпимой владычице, но при этом умной и твердой, умевшей, как и ее отец, великий граф Варвик, настоять на своем перед кем бы то ни было.

Затем в дворцовом зале началась поминальная тризна, но застолье проходило тихо, гости не спешили наброситься на яства, под которыми ломились столы, не злоупотребляли и винами.

Король сидел, как всегда, на помосте, отдельно от гостей, под государственным стягом; Крессида видела, что он почти ничего не ел и пил даже меньше, чем обычно. По обе стороны от него, как бы оберегая, сидели самые старшие его друзья — лорд Ловелл и сэр Ричард Рэтклифф, и Крессида с облегчением отметила, что между прямодушным йоркширским рыцарем и его сюзереном не заметно никакого охлаждения.

Судя по всему, сплетня, подкинутая Хауэллом Проссером, особого вреда все же не нанесла. Крессида беспокойно перевела взгляд на Мартина, сидевшего с нею рядом; ей было видно, как мучит его мысль о том, что королю еще предстоит тяжкое испытание в рыцарском зале Сент-Джона на Клеркенуэлле: ему придется выступить там с декларацией о намерениях, и к этому все уже подготовлено, о чем Мартин рассказывал ей накануне.

«Его величество, — говорил он, — обратился также письменно к мэру и олдерменам Йорка, напоминая об их долге пресекать столь необоснованные, отвратительные слухи и арестовывать любого, кто бесчестит короля подобным образом».

«Но это ведь не выйдет за пределы столицы?» — с несчастным видом спросила тогда Крессида.

Мартин пожал плечами.

«Слух пущен затем, чтобы очернить репутацию короля, пущен мятежниками, желающими ему зла, — ответил Мартин, — и вполне может гулять по всему королевству точно так же, как по Лондону и Вестминстеру».

Король очень рано покинул зал, но велел передать придворным, чтобы они не расходились и продолжили поминки по усопшей королеве; однако и после его ухода все оставались столь же сдержанны и печальны.

Мартин наклонился к Крессиде.

— Я должен заглянуть в свой кабинет, там у меня неотложное дело… но я скоро освобожусь. Ты подождешь меня в зале?

— Нет, нет, — торопливо возразила она. — Я хочу с вами… Я… я буду чувствовать себя неловко здесь… после того, что случилось.

— Навряд ли другим придворным известно, что в этом замешана ты, — заверил ее Мартин. — Лорд Ловелл обещал не называть твоего имени в связи с этой историей.

Она проглотила комок в горле и, выходя из зала, бросила признательный взгляд на лорда-управителя двора.

— Я подожду вас в передней возле опочивальни королевы, — сказала она.

Мартин кивнул ей и повернулся к Питеру Фэйрли, что прислуживал им за столом и теперь последовал за ними, когда они вышли из зала.

— Питер, найди юного Филиппа Кентона и скажи, чтобы он оставался со своей госпожой в прихожей королевы.

Питер поклонился и поспешно отправился выполнять поручение.

Прихожая королевы оказалась пустой и всеми покинутой. Крессида села на банкетку возле окна и печально оглядела комнату, свидетельницу более счастливых дней: забытую, украшенную лентой лютню, куски незаконченных вышивок, пяльцы для гобелена. Придется ли ей служить новой королеве, когда король женится опять? А он должен будет жениться, она это понимала.

Она поспешила смахнуть слезы раскаяния и печали, мучительно сожалея о той роли, которую невольно сыграла и принесла ему тем самым лишнее горе.

Несмотря на пылавший в камине огонь, комната казалась такой заброшенной и унылой, что она не могла больше ждать маленького пажа и решила сама отправиться на поиски кабинета Мартина.

В коридорах было так же уныло и пусто, и в них царила печаль, овладевшая обитателями дворца; по рассеянности Крессида свернула не в тот коридор и оказалась рядом с приемной короля, где впервые была представлена ему и королеве и, увидев Мартина, поняла, что он, возможно, и есть ее нареченный.

Дверь оказалась распахнута настежь, и возле нее не было стража, обычно стоявшего там на посту. Отпустил ли его король, послал ли с каким-нибудь поручением? Или сам удалился в свои личные апартаменты? Но даже если так, алебардщику все равно следовало быть у дверей. Крессиде показалось это странным, она заволновалась. Зная все то, что теперь узнала, она испугалась, не отвлекли ли стражников нарочно под каким-нибудь лживым предлогом, хотя считала подобную небрежность совершенно немыслимой.

Она тревожно заглянула в двери, точно так же, как в ту ночь, когда увидела короля, в приступе горя упавшего на колени возле ложа покойной королевы.

Настороженно обведя глазами комнату, она встретилась с холодными серовато-зелеными глазами короля, бессильно сидевшего в кресле у камина. Он был совершенно один, и ее глаза опять тревожно расширились.

Его губы изогнулись в горькой усмешке.

— Войдите, леди Крессида.

— Ваше величество, — проговорила она, запинаясь, — у меня и в мыслях не было потревожить вас… Я только подумала… я испугалась, что…

— …что я лежу здесь, убитый, на полу? — Улыбка сделалась мягче, хотя Крессиде сразу бросились в глаза следы безмерного горя на его лице. — Нет, я просто отослал стражу во внешний коридор. Не хотел, чтобы за мной подглядывали, оттого и удалился из зала. Стражник отказывался уходить, но мне необходимо было остаться одному хоть на час. Короли, — продолжал он, помолчав немного, — редко имеют такую роскошь — побыть в одиночестве, леди Крессида, да и, сказать по правде, стража мне ни к чему. Не хочу, чтобы за мной вечно подсматривали. Когда нужно, я сам могу позаботиться о себе, даже если буду атакован столь прелестной и прекрасной особой, как ваша милость.

— В таком случае я немедленно удаляюсь, ваше величество.

— Коль скоро вы здесь, войдите.

— Ваше величество, я думаю, мой супруг не одобрит мое вторжение, и уверена, ему не понравилось бы…

— Не понравилось бы, что я столь мало забочусь о своей жизни? Конечно, не понравилось бы, — признал он. — Это же его обязанность, как и других моих рыцарей, защищать мою спину, и я согласен с вами, он станет бранить меня — о, конечно, в самых почтительных выражениях, но твердо, ради моей же пользы.

Она сделала низкий реверанс и, по его знаку, подошла ближе. Ей надо было так много сказать ему, но она не могла вымолвить ни слова и, к великому стыду своему, вдруг разрыдалась. Он подождал, пока утихнут слезы, и жестом повелел ей сесть на стул, стоявший с ним рядом.

Наконец, судорожно всхлипнув, она прошептала:

— Ваше величество, простите ли вы меня когда-нибудь? Возможно ли это?

Он ответил с глубоким вздохом:

— Я же понимаю, Крессида, вас просто обманули, так что бранить вас мне не за что.

— Но тот вред, который я принесла…

— Это сделано другими. Вы должны выбросить все это из головы, Крессида. Так должен поступить и я. Королева любила вас, и вы хорошо ей служили.

— Мы все с радостью отдали бы за нее жизнь.

— Да, я верю, — сказал он тихо. — Я, видите ли, знаю, каково это — быть обвиненным в том, чего ты не делал.

Он умолк, задумчиво глядя вдаль, и Крессида почтительно ждала, когда он пожелает объяснить последние слова.

— Я любил Анну всей душой с юных лет и, когда она овдовела, подумал, что мы еще будем счастливы… потому что знал: она не любила Эдуарда Ланкастерского — и надеялся, что она с охотой пойдет за меня.

— А она?.. — спросила Крессида, не желая поверить, что между королем и королевой когда-либо могло существовать какое-то несогласие. Анна ведь не скрывала, что обожает мужа всей душой.

Он печально взмахнул рукой с обручальным кольцом.

— Кому-то угодно было посеять зло между нами… ей сказали, будто принца Эдуарда убил я. — Он задумчиво постукивал пальцем по подлокотнику. — Он был убит под Тьюксбери, во время погони, когда преследовали ланкастерцев.

— Но если… если вы в том не повинны, ваше величество, отчего вы не объяснили?

Он грустно ей улыбнулся.

— Его искромсали мечами, затоптали конники. Это было ужасно, я не хотел, чтобы она узнала. Мне понадобилось немало времени, чтобы доказать ей мою любовь, и, несмотря на происки моих ненавистников, она все-таки вышла за меня, и мне никогда не пришлось пожалеть об этом, я благодарен за каждую бесценную минуту, проведенную с ней. Никогда не забывайте этого, Крессида, — добавил он, помолчав. — Если пришла любовь, надо всеми силами беречь ее. Поклянитесь мне, что не забудете о моих словах… ибо в нашем неустойчивом мире все может оборваться куда раньше, чем мы надеемся…

— Я буду помнить, ваше величество.

Он легко провел рукой по ее траурной вуали.

— Надеюсь, Мартин не слишком сурово обошелся с вами. Фрэнк Ловелл говорил мне, что поначалу он совершенно рассвирепел.

Крессида пристыжено опустила голову.

— Да, милорд, и я уж думала… я боялась, что… но теперь все хорошо, милорд.

Он удовлетворенно кивнул, а она вскинула голову и прямо посмотрела ему в лицо глазами, полными слез.

— Я надеялся, что этот брак принесет ему счастье. Я еще не разуверился в своей способности судить верно.

Она жарко вспыхнула.

— Я думаю… думаю, что научусь любить его.

На мгновение горькая складка вокруг его губ исчезла.

— Хорошо. Мне необходимо верить, что те, кого я люблю, могут довериться своему окружению… Я тоже нуждаюсь в этом.

Она понимала, что должна оставить короля одного, и ждала только его знака; он с улыбкой кивком отпустил ее, но в дверях она приостановилась.

— Ваше величество, мне… мне страшно за леди Элизабет. Она почтила меня своей дружбой, а я, боюсь, причинила ей огромный вред, — проговорила она, с ужасом ожидая, что он сейчас разгневается на нее за безрассудную смелость.

Но король лишь вздохнул и сказал мягко:

— Леди Элизабет знает, что я отношусь к ней с глубокой симпатией и неизменно пекусь о ее интересах. Вам нет нужды бояться за нее.

— Мой супруг запретил мне встречаться с ней, ваше величество. Если бы только я могла выразить ей, как я…

— Вы умеете писать, леди Крессида?

— О да, ваше величество. Меня хорошо обучали.

— В таком случае напишите ей от самого сердца, выскажите все, что вы чувствуете, и я обещаю, что послание это будет передано ей в руки, и никто другой его не увидит.

Она подбежала к нему и низко склонилась, чтобы поцеловать его руку, все еще лежавшую на подлокотнике.

— Дорогой милорд, — выговорила она, опять разрыдавшись, — я не знаю, как благодарить вас. Я чувствую себя такой виноватой…

— Чувство вины — бесполезное и вредное чувство, — печально отозвался король. — Я научился отстранять его от себя. Не будьте к себе слишком суровы. А сейчас пройдите в соседнюю комнату и напишите письмо. Я позабочусь о том, чтобы лорд Мартин не узнал о нем.

Она поднялась, подобрала юбки и, пятясь, была уже у двери, как вдруг резкий голос позади нее заставил ее застыть от ужаса:

— Милорд, почему у дверей нет стражи, почему вы остались без охраны? Бесстыжие лентяи поплатятся за это жизнью, клянусь вам!

Лорд Мартин быстро приблизился к королю и вдруг замер на месте, увидев Крессиду. Лицо его потемнело от гнева.

— Ваше величество, не знаю, какими словами умолять вас простить меня за это вторжение. Понять не могу, что делает здесь моя жена, как посмела приблизиться к вам!

— По правде сказать, Мартин, она, мне кажется, была столь же обеспокоена моей безопасностью, как и ты, — мягко проговорил король. — Она испугалась за меня, не увидев стражи, и вошла, чтобы выяснить, не случилось ли какой беды. Я объяснил, что сам отослал парня, и немного задержал ее, чтобы поговорить… о том, как она любила королеву.

Последние слова он произнес совсем тихо и немного хрипло, словно его душили слезы.

— Так что не брани ее за это и позволь моему проштрафившемуся стражнику оставаться и впредь с головой на плечах. А сейчас я попросил ее написать для меня несколько слов, которые, по ее суждению, могли бы внести покой в мою душу. Вы ведь сделаете это, леди Крессида, и вручите записку мне лично, прежде чем покинете Вестминстер, не так ли?

Мартин стоял ошеломленный и только моргал; Крессида, бросив на него испуганный взгляд, за его спиной проскользнула в соседнюю комнату.

Когда она возвратилась, король был погружен в серьезную беседу с Мартином. Увидев ее, он с улыбкой протянул руку и взял запечатанное послание.

— Благодарю вас, Крессида. Это поможет нашим сердцам обрести покой.

Она низко склонилась перед королем в реверансе, сознавая себя вечной его должницей. Мартин тоже откланялся и вышел с нею вместе.

— О Господи, — кипя от негодования, проговорил он, — неужто мне ни на минуту нельзя оставить вас без того, чтобы вы опять не пустились в какую-нибудь опасную авантюру?! По-моему, именно ваше лицо королю хотелось бы видеть сейчас меньше всего.

Крессида густо покраснела, вполне сознавая собственную вину. Ее вспотевшие от страха пальцы судорожно сжимали складки черной шелковой юбки.

— Милорд, простите меня. Я совсем не хотела ставить вас в неловкое положение, но все было так, как сказал король. Я запуталась в переходах, увидела, что у его дверей никого нет, и испугалась… испугалась самого худшего. Ведь я более чем кто-либо, имела основание бояться злодеев, умышляющих против короля. Он, как всегда, был милостив ко мне.

Мартин тяжело вздохнул.

— Ты права, он гораздо более снисходителен к нам, чем мы могли бы надеяться, чем заслуживаем. Я верю, что отныне ты будешь относиться к королю с большей симпатией, чем, кажется мне, относилась прежде.

Она подняла голову и посмотрела ему в лицо.

— Мартин, теперь я знаю, как неверно судила о короле прежде, и буду неустанно молить Пресвятую Деву ниспослать ему утешение в его глубоком горе.

— Аминь, — горячо шепнул он и опять повел ее в парадный зал, где его оруженосец и другие слуги ожидали графа и его супругу, чтобы сопроводить домой.