Королевский судья

Глава пятнадцатая

Оглашение приговора в последний день судебных заседаний в Олд-Бейли входило в обязанности рикордера. О Бреандане Мак-Матуне там говорилось: «…отсюда вы препровождаетесь туда, откуда вас привели, а оттуда, привязав к телеге, вас поведут из Ньюгейта в Тайберн, туловище выше ремня должно быть обнажено, вас будут сечь до появления крови».

Два дня спустя, на святых Косьму и Дамиана, приговор привели в исполнение. На улице, как всегда в подобных случаях, собралась любопытная толпа. Пришел и Иеремия, Ален вызвался пойти вместе с ним. Иезуиту не пришлось напрягать красноречие, убеждая друга поручиться за ирландца. Цирюльник был в ужасе от строгости наказания и решил, что долг милосердия велит ему избавить молодого человека от дальнейших истязаний.

Среди зевак Иеремия, к своему неудовольствию, заметил сэра Джона Дина и Томаса Мастерса. Оба были верхом, чтобы не мешаться с чернью. Судя по всему, они хотели насладиться местью, хотя та оказалась и неполной.

Когда с осужденного сняли кандалы, один из тюремщиков Ньюгейта передал его палачу. Тот подвел ирландца к стоявшей наготове телеге и рывком дернул с плеча рубаху. Бреандан хотел было воспротивиться грубому обращению, и Джек Кетч подозвал своего помощника, державшего запряженную в телегу лошадь.

— Веди себя смирно, проклятый, иначе я снова надену на тебя кандалы! — проворчал палач и сорвал с арестанта рубаху.

Его помощник веревкой привязал запястья Бреандана к жердям, прикрепленным на боковых стенках телеги, и взял лошадь под уздцы. Пока Джек Кетч расправлял пять спутанных ремней розог, на которых на одинаковом расстоянии были завязаны узелки, к нему подъехал сэр Джон Дин и кинул монету.

— Не ленитесь, палач! Всыпьте ему от души.

Джек Кетч понимающе кивнул ему и приказал помощнику:

— Давай, но не слишком быстро.

Ален с отвращением поморщился.

— Данный вид наказания не предусматривает точного количества ударов, — печально сказал он. — А значит, чем медленнее будет двигаться телега, тем больше ударов он получит. И ничего не поделаешь. Арестант полностью находится во власти палача. Дин — просто бессердечная свинья! И дался ему этот бедняга.

— Я думаю, он не может перенести, что необразованный потрепанный ирландец голыми руками без особых усилий поборол его и двух его друзей, как детей, хотя они были вооружены, — задумчиво ответил Иеремия. — Он унизил их и выставил на посмешище. Этого они никогда не забудут.

Телега тронулась, и палач взмахнул розгами. Они мелькнули в воздухе и со свистом опустились на голую спину ирландца. Тот резко дернулся, но не издал ни звука. Места, где розги коснулись кожи, тут же вздулись и покраснели. А когда удары посыпались один за другим и ремни спутались, кожа лопнула.

Бреандан до крови искусал себе губы, чтобы не кричать. Но в конце концов железная воля оставила его, и при каждом ударе он рычал от боли и гнева.

Его крики раздирали сердце Иеремии, вместе с Аленом следовавшего за телегой. Спустя какое-то время сэр Джон Дин и Томас Мастерс развернули лошадей и уехали. Судя по всему, они вполне насладились местью.

Палач, чья рука начала уставать, заметил это и поторопил помощника, так как до Тайберна было далеко, а ему следовало еще все приготовить для двух экзекуций, назначенных на следующий день.

Ноги Бреандана начали дрожать, он уже с трудом шел за телегой. Тело сильно накренилось вперед, его удерживали только веревки, привязывавшие руки к жердям. И когда наконец показалась виселица Тайберна, спина и плечи ирландца представляли собой одну сплошную рану. Джек Кетч приказал помощнику остановиться и отвязал Бреандану руки. Шатаясь как пьяный, ирландец попытался сделать шаг, но с глухим стоном упал.

Иеремия и Ален, предвидевшие обморок, подскочили и подхватили его. Не мешкая они положили руки Бреандана себе на плечи, но палач остановил их:

— Эй, вы не можете его просто так забрать. Парню придется вернуться в Ньюгейт. Он еще не заплатил за тюрьму.

— И вы отправите человека, который уже получил свое, обратно в тюрьму только потому, что он не заплатил по вашим грабительским расценкам? — в ужасе вскричал Ален. — Сколько он вам должен?

— Тринадцать шиллингов и четыре пенса.

— Вот ваши деньги, головорез!

— Благодарю вас, сэр, — ухмыльнулся Джек Кетч. — Надеюсь, у вас тоже найдутся друзья, которые столь щедро заплатят за вас, когда вы будете моим клиентом.

Его наглость возмутила Алена, но вдруг он почувствовал, словно ледяная рука схватила его за сердце и оно сжалось, как от пророчества.

Иеремия накрыл потерявшего сознание ирландца своим плащом, друзья снова взвалили его на плечи и с огромным облегчением удалились от трехногой виселицы. Холм Тайберн находился за пределами Вестминстера, на дороге, ведущей в Оксфорд, посреди лугов и полей. Ален остановил груженную сеном повозку, ехавшую в Лондон, и попросил возницу прихватить их. Обморок Бреандана был таким глубоким, что он не пошевелился до самого дома. Только на Патерностер-роу, когда друзья снимали ирландца с повозки, он на мгновение пришел в себя. Но боль была такой сильной, что в операционной он опять лишился чувств.

Алену и Иеремии показалось, что это был один из тех дней, когда несчастья сыплются, как из подарочного мешка. Возвращения цирюльника нетерпеливо дожидался пациент. Он стонал и держался за вздувшуюся щеку. Вокруг него хлопотали Джон и Тим. Мистрис Брустер вполголоса сообщила Иеремии, что недавно проводила в его комнату некую даму.

— Положим его на операционный стол, — решил Ален. — Обработайте ему раны, а я пока займусь зубом мистера Бунса.

Сопровождаемые сочувственными взглядами, друзья отнесли ирландца в заднюю часть помещения и положили животом вниз на длинный стол. В этот момент, услышав, что подъехали хозяева, с лестницы спустилась леди Сент-Клер. Ален как раз отгораживая стол деревянной ширмой, чтобы пациент с больным зубом не мог видеть раненого.

— Что случилось? Несчастный случай? — спросила Аморе, подходя к Иеремии, осторожно снимавшему плащ, прикрывавший раны Бреандана. — Боже милостивый! — в ужасе воскликнула Аморе. В глазах у нее вдруг потемнело, и она пошарила рукой в поисках опоры.

Иеремия неодобрительно посмотрел на нее и строго сказал:

— Это зрелище не для вас, мадам, идите обратно в мою комнату. Я приду к вам, как только смогу.

Но она отрицательно покачала головой:

— Нет, уже все в порядке. Я просто еще никогда не видела таких страшных ран. Кто же так изувечил беднягу?

— Палач, — мрачно ответил Иеремия. — Или, точнее, безжалостное судопроизводство.

— Но что он сделал?

— Ничего! Просто оказался в ненужном месте в ненужное время и наступил на больную мозоль нескольким господам.

Иеремия отвернулся, чтобы вымыть руки в приготовленной лохани. Он пытался таким образом избежать ее потрясенного взгляда, но чувствовал его спиной, смотреть на Аморе ему было необязательно. Ему не нравилось, что она не послушалась его и не вернулась в комнату, он не хотел, чтобы она стала свидетельницей страданий и жестокости. Ее, живущую в роскоши, это только лишило бы душевного мира и радости бытия. Повернувшись, он увидел, что она стояла у стола и рассматривала раненого. Почувствовав исходивший от него запах грязи, пота и крови, она, поморщившись, зажата нос:

— Фу, от него несет как от свиньи!

— Простите меня, мадам, но от вас бы несло точно так же, если бы вы несколько недель провели в Ньюгейтской тюрьме! — невозмутимо заметил Иеремия. Выплеснув воду и взяв с полки бутылку, он вылил в миску часть ее содержимого.

— Чти это? — с интересом спросила Аморе.

— Спирт. Уже греки использовали уксусную воду или вино для промывания ран. Я сам пользовался только спиртом.

Аморе с интересом наблюдала, как священник смял чистую льняную повязку, смочил ее в спирте и крайне осторожно принялся промокать следы розог. К счастью, Бреандан все еще не пришел в сознание и не чувствовал боли. Его раны казались Аморе такими страшными, что она с трудом могла себе представить, как они когда-нибудь заживут. Она чувствовала безграничное сострадание и безудержный гнев, он не давал ей дышать. Есть же, оказывается, люди, позволяющие себе безжалостно мучить и калечить беззащитных. Ее сильные переживания вытеснили всякое отвращение к грязи и вони, и, когда Иеремия обрабатывал раны на плечах молодого человека, Аморе рукой отвела его волосы, помогая иезуиту промыть шею несчастному.

Все это время до них доносились стоны и вздохи пациента с зубной болью. К столу подошел сосредоточенный Ален и тихо сказал Иеремии:

— Мне нужна ваша помощь. Зуб сидит очень крепко, а мистер Бунс извивается как угорь, я даже не могу ухватить его клещами.

— Иду, — сказал Иеремия, коротко кивнув. — Мадам, останьтесь, пожалуйста, с ним на случай, если он очнется.

Он положил набухшую кровью тряпку в таз и исчез вместе с Аленом за ширмой. Испуганный вой пациента возобновился.

Аморе захотелось что-нибудь сделать. Недолго думая она выплеснула миску в стоявшее под столом ведро, налила новую порцию спирта и взяла из стопки свежую повязку. Она не рискнула заняться глубокими ранами на спине и плечах и принялась за руки, безвольно свисавшие со стола, осторожно промыв ссадины на запястьях, где кандалы и веревки содрали кожу. Ей было приятно делать полезную работу, хотя при запахе крови у нее все переворачивалось внутри и слабели колени.

Судя по всему, цирюльнику наконец удалось ухватить инструментом больной зуб, так как равномерное поскуливание пациента резко перешло в леденящий душу рев, такой громкий, что разбудил бы и мертвого.

Аморе почувствовала, как по телу молодого человека прошла конвульсивная дрожь: крик вывел его из обморока. Он резко поднял голову, и широко раскрытые голубые глаза в ужасе посмотрели на нее. Она испугалась, что он вскочит и поранится еще больше, и невольно стиснула его руку, пытаясь успокоить и удержать.

— Ш-ш-ш, все в порядке, — мягко сказала она. — Вы в операционной цирюльника, мастера Риджуэя, а крик, который вы слышите, издает нетерпеливый пациент, которому удаляют зуб. Лежите спокойно, а не то ваши раны опять начнут кровоточить.

Большие голубые глаза в удивлении смотрели на нее. Слова не дошли до его сознания, но ее вид рассеял внезапный страх, вызванный воспоминаниями. Из-за резкого движения на ранах на плечах снова показалась кровь. Со стоном он опустил голову, и правая щека коснулась гладкой столешницы. Аморе, все еще держа его руку, с сочувствием смотрела на его покрытый грязью, кровью и щетиной профиль.

— Сейчас подойдет мастер Риджуэй и обработает раны. Он, конечно же, даст вам и что-нибудь от боли.

Он посмотрел на нее, не поднимая головы, и пробормотал:

— Вы жена мастера Риджуэя?

— Нет, — улыбнулась Аморе. — Я здесь в гостях. Меня попросили присмотреть за вами.

Она продолжила промывать истерзанные запястья и заметила, что, невзирая на боль, он повернул голову и смотрел на нее. Аморе поймала себя на том, что сама не может отвести взгляда от его лица, как ни старалась.

Когда Иеремия и Ален, вернувшись, увидели прилежную юную леди за работой, оба улыбнулись.

— Мадам, вы оставите меня без куска хлеба, — пошутил цирюльник.

Аморе удивленно обернулась к ним, как будто ее застали врасплох. Неохотно она выпустила руку ирландца и положила повязку в миску.

— Простите, мадам, что мы заставили вас ждать, но теперь я в вашем распоряжении, — сказал Иеремия, указав на лестницу. — Мастер Риджуэй позаботится о пациенте.

В комнате он, как всегда, предложил ей стул, а сам сел на табуретку.

— В принципе я пришла только принести вам денег, — улыбаясь, произнесла Аморе. — Мастер Риджуэй дал мне понять, что в последнее время у вас было больше расходов, чем обычно, так как вы хотели помочь несправедливо обвиненному заключенному. Это и есть тот самый человек?

— Да, его имя Бреандан Мак-Матуна. Я упоминал о нем в связи с покушением на судью Трелонея, если помните.

Аморе кивнула.

— Расскажите мне о нем поподробнее, — попросила она.

Иеремия удивился ее интересу. Но она уже девочкой проявляла любознательность, и он коротко рассказал все, что знал о молодом ирландце, про судебный процесс и приговор, чьи ужасные последствия она только что видела собственными глазами.

— Вы оставите его здесь? — спросила Аморе.

— Мастер Риджуэй поручился за него, иначе бы его отправили в исправительный дом. Когда раны заживут, он может быть полезен в доме, а за это получит бесплатное жилье и еду.

Аморе встала, достала из-под плаща с капюшоном, который, войдя, положила на кровать, кожаную мошну и протянула ее Иеремии:

— Я бы хотела просить вас часть денег использовать для мистера Мак-Матуны. Ему, конечно, потребуется одежда и многое другое. В следующий раз я принесу больше.

— Очень великодушно с вашей стороны, мадам. Особенно по отношению к человеку, которого вы сегодня увидели впервые. — Иеремия взял с кровати плащ и помог ей одеться. — Надеюсь, вы пришли не одна, мадам. Мне было бы спокойнее, если бы вы приезжали сюда в экипаже, а не ходили пешком по улицам.

— Вы прекрасно знаете, что экипаж леди Сент-Клер, слишком часто стоящий у дверей простого цирюльника, будет всем бросаться в глаза. Намного безопаснее приходить переодетой простой горожанкой. Но я не легкомысленна. Сопровождающий меня слуга вооружен двумя пистолетами.

— А где он? Я его не видел.

— Его кормят на прекрасно оснащенной кухне мастера Риджуэя.

— Которой мы, как мне теперь известно, обязаны вам, мадам.

Аморе улыбнулась ему своей невинной улыбкой, всегда его обезоруживающей.

— Я провожу вас до двери, — наконец сказал он.

Проходя по операционной, Аморе остановилась и бросила взгляд на отгороженную ширмой часть комнаты. Раненый сидел на деревянной скамье, возле него стоял чан с горячей водой, из которого поднимался пар. Он был голым, только на бедра было накинуто полотенце. Поскольку раны не позволяли ему принять ванну, Ален с ног до головы помыл его, соскребая грязь и вонь Ньюгейта, побрил и теперь выводил вшей. Длинные волосы так безнадежно спутались, что Алену пришлось их остричь. Теперь мокрые пряди доходили ирландцу только до затылка и падали на лоб. Бреандан поднял голову, и она встретила проницательный взгляд его ясных голубых глаз. Теперь в них не было ни страха, ни беспомощности, а только упорная воля к жизни. Она удивилась, как молодо он выглядит без щетины, засохшей крови на искусанных губах и грязи, придававшей лицу болезненный сероватый оттенок. Аморе было непросто оторвать от него взгляд и заставить себя пройти дальше. У двери она еще раз обернулась, но уже не увидела молодого человека: теперь его закрывала ширма. Расстроившись, она в сопровождении слуги вышла на шумную улицу и направилась к Блэкфрайарской переправе.

Иеремия вернулся к Бреандану, который, опустив голову, сидел на скамье и молча терпел все, что с ним проделывал цирюльник.

— Я дал ему маковый сок от боли, — сказал Ален. — Отнесем-ка его в постель, пока он не заснул.

Вдвоем они помогли Бреандану подняться в каморку под крышей, где до этого жил один Джон, и положили его животом вниз на свободную сторону широкой кровати с балдахином. Подмастерье был не в восторге, когда хозяин сообщил ему, что отныне он будет делить свою комнату с осужденным преступником, и Алену стоило приличной порции стружки лакричника заставить его замолчать.

— Надеюсь только, мне не придется пожалеть о моем добросердечии, — пошутил Ален, возвращаясь к работе.