Король цирка

Глава тринадцатая, в которой в судьбе наших героев происходят серьезные перемены

Вскоре после полудня на главной площади города Салоники раздались необычные звуки: барабанный бой и звон медных тарелок. И горожане увидели странную процессию. Впереди шагали музыканты, которые, надувая щеки, дудели в английские рожки. Следом гарцевал всадник со щегольски подкрученными усами, одетый в черный фрак и белые галифе, заправленные в лакированные сапоги. Голову его венчала широкополая ковбойская шляпа. Это, конечно же, был Цезарь Барберри, директор прославленного цирка, собственной персоной.

За ним на площади появились и остальные члены цирковой труппы — также в парадном одеянии. Дамы в роскошных платьях ехали в открытой карете, украшенной флажками, гирляндами и искусственными цветами. Мадемуазель л’Эстабилье водрузила на свои белокурые локоны такую огромную шляпу, какой в этом городе никогда не видели. Мари-Мари и Мисс Аталанта восседали под цветастым балдахином, словно какие-то средневековые принцессы.

За каретой вышагивал, помахивая массивной дубиной, Громобой Иванович в лохматом парике и в накинутой на плечи медвежьей шкуре.

Следом ехали на лошадях Виктор и Миклош в новых костюмах и в таких же шляпах, как господин Барберри.

За ними шел на ходулях Густав в своем клоунском облачении с изображенной на спине ослиной головой.

А замыкал всю процессию Пал Чайко. Он бил в огромный барабан, неся его на перекинутом через плечо ремне.

Так бродячие цирковые артисты совершили торжественный проход по улицам Салоников, куда они попали после множества приключений.

Прав был Пал Чайко. Салоники — действительно большой город. По крайней мере больше тех, где им до сих пор довелось побывать. Конечно, ему не хватало европейской ухоженности и порядка. Грязными кривыми улочками и обшарпанными домами он походил на все восточные города. И все-таки чем-то неуловимо отличался от них. На узких улочках толпилась самая разнообразная публика: от неряшливых валахов[30] до изысканно одетых английских купцов. Цыгане, евреи, греки, армяне, турки горланили возле своих лавок, зазывая покупателей, и возбужденно переговаривались между собой, причем каждый на своем языке. Но все они как-то понимали друг друга.

Это был один из самых оживленных портовых городов на восточном побережье Адриатики. Отсюда в далекие чужеземные края отправлялись большие пароходы, груженные фруктами, изделиями местных мастеров и прочими товарами. Тут непостижимым образом отсталость, романтизм и варварский дух Востока сочетались с достижениями западной цивилизации.

Наряду с другими достоинствами Восток перенял у Запада такие качества, как добросовестность, педантичность и практицизм. И местные жители уже начинали превосходить по деловым качествам переселившихся сюда европейцев. Они посылали своих отпрысков на учебу в Париж и Берлин, а в офисах крупных гамбургских фирм всегда оказывались два-три практиканта с Востока, приехавшие, чтобы выведать секреты мировой коммерции и уже дома реализовать свои знания на деле. И как раз из их числа все чаще выходили самые богатые и именитые горожане. Так, сын простого ловца губок становился крупным коммерсантом и рассылал эти самые губки по всему свету. Здесь, в Салониках, не один купец составил себе миллионное состояние, приторговывая старинными албанскими ружьями ручной работы.

В этом гомонящем многолюдном городе появление цирковой труппы не вызвало ажиотажа. Вероятно, здесь уже не раз побывали и другие циркачи. Напрасно нанятые директором цирка музыканты старательно выдували из своих инструментов торжественные звуки, напрасно Пал Чайко изо всех сил бил в большой барабан. В лавках все так же шла нескончаемая бойкая торговля, и никто не обращал внимания на бродячих артистов.

— Скажи мне, первый шталмейстер, на кой черт ты заманил нас в эти Салоники? — брюзжал господин Барберри, слезая с лошади возле установленного на площади циркового шатра. — Здесь никого не интересует высокое искусство.

— Тут нет даже уличных мальчишек, — надула губки Мисс Аталанта, привыкшая в маленьких городках бросаться в сверстников скорлупками арахиса.

Но бывший матрос не терял присутствия духа.

— Подождем до вечера! Увидите, все будет в порядке, — уверял он. — Вечером все лавки закроются и люди разойдутся с улиц в поисках развлечений. Здесь почти столько же театров и варьете, как в Париже. И к нам публика тоже валом повалит, не сомневайтесь!

Чтобы как-то скоротать время до вечера, директор цирка решил посидеть вместе с Виктором и Миклошем в каком-нибудь кафе. Он очень любил такое времяпрепровождение и, если б у него не было никаких дел, сидел бы в кафе с утра до вечера.

Едва они вышли на оживленную центральную улицу, как господин Барберри сорвал с головы шляпу и радостно воскликнул:

— Добрый день, господин полковник!

Им навстречу шел чернобородый человек богатырского телосложения в новенькой военной форме. Молодые люди сразу узнали полковника Симича.

— Как я рад вас видеть! — заулыбался господин Барберри.

Офицер оторопело поглядел на директора цирка, как будто видел его впервые в жизни и, поправив висевшую на боку саблю, прошествовал дальше.

Барберри обиженно крикнул ему вслед:

— Эй, полковник, это так-то вы обращаетесь с друзьями?

Офицер ускорил шаг и свернул в ворота двухэтажного здания, украшенного гербом с короной, который обрамляла надпись на французском языке: «Военная миссия Российской империи».

— Выходит, Симич и вправду состоит на службе в царской армии, — покачал головой директор цирка. — И слава Богу, что мы благополучно отделались от него… Конечно, конечно, — продолжал брюзжать господин Барберри, когда они уже сидели в кафе. — Где уж ему узнавать бедных артистов, с чьей помощью он доставил порох и оружие македонским бунтовщикам?

От этого происшествия его отвлекла только игра в домино, затеянная за соседним столиком. Он примкнул к игрокам, забыв обо всем на свете, и опомнился, только когда Виктор взял его за руку:

— Папа, пора уже начинать представление.

Подходя к площади, они увидели большую толпу, окружавшую цирковой шатер. Пал Чайко усердно стучал в большой барабан, Мари-Мари и Мисс Аталанта нарезали ножницами входные билеты, а Густав в своем клоунском одеянии бегал вокруг шатра и шлепал пустым мешком по рукам тех, кто намеревался бесплатно насладиться искусством, проделывая дырочки в шатре.

— Дорогой мой! — весело прощебетала Мари-Мари. — Сегодня у нас будет замечательный вечер!

— Вот и славно! — кивнул Барберри. — После стольких злоключений мы этого заслуживаем.

Пал Чайко в очередной раз оказался прав. Народу в цирке было полно. Представление имело успех. Особый восторг публики вызвало выступление Миклоша — его рискованная воздушная акробатика на трапециях.

Артисты уже покинули арену, когда к Миклошу в раздевалке подошел Виктор.

— С тобой хочет поговорить какой-то иностранец, — сообщил он. — Кажется, француз.

— Но я мало что понимаю по-французски. Так, кое-чего понахватался от мадемуазель л’Эстабилье.

— Ничего, — успокоил его Виктор. — Я буду переводчиком.

— Ну что ж, давай! — пожал плечами Миклош.

Виктор вышел и через минуту вернулся в сопровождении элегантного пожилого господина.

— Анри Сидоли, — представился иностранец, — директор парижского и лондонского цирка «Сидоли-Робинсон».

Миклош смущенно поклонился, а Виктор застыл как вкопанный, вытаращив глаза: перед ними стоял директор всемирно известного цирка!

— Я здесь по служебным делам, — пояснил господин Сидоли. — Мне надо ангажировать албанских мужчин и женщин для участия в большой пантомиме, которую мы будем зимой показывать в Париже. Это примерно такая же пантомима, как ваша, — добавил он с улыбкой, — но у нас будет задействована очень большая массовка, до тысячи человек.

В эту минуту в раздевалке появился господин Барберри. Ему уже доложили о появлении знаменитого гостя, и он пришел засвидетельствовать свое почтение. Анри Сидоли пожал ему руку, учтиво поблагодарив за доставленное удовольствие, и предложил сразу же перейти к делу.

— Я хочу пригласить господина Касони на работу в мою цирковую труппу, — решительно заявил он, не дожидаясь ответа, — и готов сегодня же заключить с ним контракт. Завтра утром сюда прибывает французский пароход «Лувр», на котором мы отплываем в Марсель, а оттуда едем в Париж.

Миклош в растерянности переминался с ноги на ногу, не зная, как ему реагировать на такое предложение.

— Послушайте, что я вам скажу, месье Касони, — продолжал француз. — Я человек деловой и слов на ветер не бросаю. Я сразу понял, что с вашими способностями вы можете стать лучшим воздушным гимнастом в мире. Сидоли никогда не ошибается. Мой отец в свое время открыл талантливого канатоходца Блондена, который впоследствии сумел пройти над Ниагарским водопадом. В нашей труппе получил путевку в жизнь лучший наездник-вольтижер Сорренто. А я привез из Индии тибетского монаха, который своим искусством фокусника восхищал все пять континентов. Мы работаем по-крупному. Заключаем контракты только с самыми лучшими артистами и щедро оплачиваем их труд. И на заслуженный отдых они уходят, уже будучи очень обеспеченными людьми… Скажите, месье Касони, неужели вы не хотели бы покончить с бродячей жизнью, с лишениями, с нищетой?

Миклош поглядел на помрачневшего господина Барберри и на Виктора, понуро склонившего голову, и не нашелся с ответом.

— Я предлагаю вам следующие условия, — продолжал тем временем Сидоли. — В течение года вы будете проходить обучение в моей труппе под руководством опытных наставников, которых мы нанимаем специально для работы с новичками. За этот период вы получите пять тысяч франков, а после вашего первого выступления сумма будет увеличена настолько, насколько вы оправдаете наши ожидания. Может быть, вы будете получать вдвое больше, а может быть, и в десять раз.

Тут вперед выступил господин Барберри.

— А как же я, сударь? — спросил он, нахмурившись. — Что будет со мной?

Сидоли пожал плечами.

— Это меня не касается.

— Вот как? — вскипел толстый коротышка. — Значит, я должен закрыть глаза на то, что вы разрушаете мою труппу, забирая лучшее, что у меня есть? И молчать в тряпочку, — так, что ли?

— А сколько вы платите месье Касони?

Господин Барберри, не ожидавший этого вопроса, растерянно поглядел по сторонам. Но тут ему в голову пришла спасительная мысль.

— Он мой приемный сын, а это как-никак затраты…

— На что?

— Ну как же? — засуетился Барберри. — Пропитание, одежда…

Сидоли достал чековую книжку.

— Я выпишу вам чек на тысячу франков, который вы сможете обналичить в любом французском банке. Думаю, эта сумма с лихвой покроет все ваши расходы.

Миклош с замиранием сердца ждал, как отреагирует на это господин Барберри. Примет ли он деньги, хотя и не имеет на них никакого права, или с негодованием швырнет этот чек к ногам француза?

Барберри спокойно сунул чек в карман.

— Все в порядке, — сказал он.

«Ну, вот я и продан», — подумал Миклош, ощутив в душе безмерную горечь. В эту минуту он явственно увидел алчность и бесхребетность директора цирка.

Он повернулся к Сидоли:

— Я принимаю ваше предложение.

— Вот и хорошо, — француз пожал ему руку. — Значит, завтра в девять утра я жду вас на палубе «Лувра».

Стоит ли говорить, как опечалилась вся маленькая цирковая труппа, узнав эту новость?.. В конце концов на господина Барберри так подействовали слезы женщин, пролитые во время ужина, что он решил немедленно отыскать француза и вернуть ему чек. Но напрасно они с Виктором бродили по всем городским закоулкам. Француз как сквозь землю провалился.

Обычно молчаливый Громобой Иванович в этот вечер не на шутку разговорился и начал что-то доказывать Густаву, который когда-то усвоил несколько русских слов, гастролируя по российским городам. Клоун в ответ кивал головой, уныло потягивая пунш из большой кружки. У Мари-Мари глаза были на мокром месте, а Виктор понуро сидел в сторонке, переживая из-за случившегося, как будто был в чем-то виноват.

Один только Пал Чайко и не думал унывать.

— Не грусти! — хлопнул он Виктора по плечу. — По крайней мере из нашего Миклоша выйдет большой человек. И мы еще будем гордиться, что знакомы с ним!

Уже поздно вечером, бросившись на кровать в маленькой гостиничной комнатушке и закрыв глаза, Миклош прошептал:

— Так, значит, я еду в Париж!

И перед его мысленным взором неожиданно возникло видение: прекрасное лицо и ладная девичья фигурка.