Король цирка

Глава четырнадцатая, в которой речь идет о цирке

Знаменитый парижский цирк «Сидоли-Робинсон» находился на площади Батиньоль. Самого господина Робинсона никто никогда не видел — он постоянно сидел в конторе, занимаясь документацией, бухгалтерскими отчетами и служебной корреспонденцией.

Цирк представлял собой огромное сооружение высотой с пятиэтажный дом, с куполообразной крышей, манежем и амфитеатром, рассчитанным на пять тысяч зрителей.

К главному зданию примыкал целый ряд одноэтажных пристроек, где размещались склады, актерские гримерные, просторные конюшни для нескольких сотен лошадей. В общем, это был небольшой, но довольно многолюдный городок, в котором Сидоли поддерживал безупречный порядок.

За время ученичества Миклош основательно изучил внутренний мир цирка, скрытый от посторонних глаз, весь его жизненный уклад. И со всей определенностью понял, какая пропасть разделяет бродячую цирковую труппу Барберри и настоящих, профессиональных артистов.

Здесь царила поистине армейская дисциплина. В девять утра удар большого колокола оповещал о том, что пора приступать к работе. На манеже начинались репетиции и подготовка к вечернему представлению. В первую очередь шталмейстеры выводили на манеж новых, еще не обученных лошадей, с которыми занимался известный дрессировщик господин Кокс.

Эта дрессировка интересовала Миклоша больше всего. Он знал лошадей, ведь в цирке Барберри ему не раз доводилось выступать и в качестве наездника-вольтижера. Но тут он понял, что лошадей можно знать по-разному: либо поверхностно, либо основательно.

Господин Кокс знал лошадей досконально.

Это был маленький, сухопарый седой человечек, и только по какому-то особому блеску его черных глаз можно было догадаться, что за этой невзрачной внешностью скрывается незаурядная личность. С помощью стека он укрощал самых диких, самых строптивых лошадей. Правда, только путем длительной кропотливой работы удавалось добиться того, чтобы лошадь останавливалась от одного его взгляда. Но зато результат впечатлял. Кокс долго глядел в глаза лошади, а затем, потрепав ее по загривку, легким толчком валил наземь. Миклош не переставал удивляться, как этому тщедушному человечку удается подчинять своей воле, усмирять самых норовистых скакунов, пока не поверил в легенду, ходившую в стенах цирка, которая приписывала господину Коксу сверхъестественную магическую силу воздействия на животных.

Однако не всегда все шло так гладко. Случалось, что какая-нибудь лошадь упрямилась и не желала подчиняться. Тогда господин Кокс взмахивал стеком — и по этому знаку шталмейстеры выпускали на манеж его личного вороного жеребца, а тот уже знал, что надо делать. Он догонял строптивую лошадь и принимался кусать и лягать ее, заставляя вернуться туда, где, улыбаясь и поигрывая стеком, стоял господин Кокс.

По сигналу колокола лошади покидали манеж, и начиналась новая репетиция. Один за другим появлялись эквилибристы, жонглеры, фокусники, силовые акробаты и два десятка клоунов, которые вовсю дурачились и паясничали, готовясь к вечернему представлению.

А потом наступала очередь Миклоша, оттачивавшего свое мастерство под руководством высоченного худощавого англичанина и низкорослого коренастого немца.

Для этого над манежем во всю ширину закрепляли страховочную сетку, после чего цирковые униформисты, с кошачьей ловкостью забравшись по канатам под самый купол, опускали тросы с привязанными к ним на различной высоте трапециями. Господин Сидоли всегда появлялся в это время в ложе второго яруса и внимательно следил за происходящим.

Миклош, одетый в черное трико, и худощавый англичанин — его звали мистер Бомби — залезали по канатам на трапеции: англичанин на ту, что находилась выше, Миклош — на нижнюю. Мистер Бомби держал в руках канат, прикрепленный к нижней трапеции.

— Готов? — спрашивал англичанин.

— Йес! Да! — отвечал Миклош.

— Начали! — командовал мистер Бомби.

И сразу же принимался раскачиваться, увлекая за собой Миклоша, стоявшего на нижней трапеции. Эта трапеция была привязана к самым длинным тросам и поэтому описывала в воздухе более широкую дугу, взлетая все выше и выше.

Поодаль, на расстоянии примерно десяти саженей[31], качалась еще одна трапеция, на которой висел вниз головой немецкий наставник, державшийся согнутыми в коленях ногами за перекладину.

И это расстояние постоянно увеличивалось, потому что Миклош все выше и выше взлетал над манежем. И когда уже казалось, что без крыльев преодолеть эту дистанцию совершенно невозможно, он по команде англичанина, оттолкнувшись ногами от трапеции, устремлялся вниз. И через считанные секунды его руки встречались с сильными руками немца.

Но не всегда этот смелый трюк заканчивался удачно. Случалось, что англичанин давал команду раньше времени или Миклош чуть позже срывался с трапеции, и немец уже не мог его поймать в намеченной точке, и тогда он, раскинув руки, падал с огромной высоты. Правда, внизу находилась страховочная сетка, но после такого падения Миклош долго не мог пошевелить ни рукой, ни ногой и часами лежал в обморочном состоянии.

И все чаще его одолевали мрачные мысли. Он с горечью размышлял о том, что отныне не сможет заниматься ничем другим, кроме как рисковать жизнью ради развлечения публики. Уединясь в своей комнатушке, отведенной ему при цирке, Миклош вспоминал отчий дом на берегу Тисы и дебреценскую гимназию, и на глаза его наворачивались слезы.

Однако на память тут же приходили слова, которые он нередко слышал от своих наставников и от господина Сидоли:

— Месье Касони, вы станете королем цирка!

Но даже это его уже не радовало.