Король цирка

Глава восьмая, в которой наши герои обретают свободу передвижения и начинают заниматься своим делом

Первые лучи солнца еще только начинали отбрасывать на воду золотистые блики, когда «Сан-Мартино» бросил якорь неподалеку от горного хребта, протянувшегося вдоль побережья. Склоны гор густо заросли деревьями и кустарниками, и в этой чаще не видно было ни одной живой души.

— Мы находимся в нескольких милях от Дураццо[25], — объявил полковник Симич. — Отсюда вас на шлюпке доставят в город. Но если кто-нибудь из вас хочет остаться со мной, я не возражаю.

— Еще чего не хватало! — ответствовал от лица всей своей труппы директор цирка. — Мы рады, что остались целы и невредимы, сидя на пороховых бочках, и ни минуты больше здесь не останемся.

— И ты тоже меня покидаешь? — повернулся полковник к Миклошу, все еще питая слабую надежду.

— Я состою в цирковой труппе Барберри и последую за своим директором, куда бы он ни направился, — отозвался Миклош.

Полковник помрачнел, как туча, и не промолвил больше ни слова, наблюдая за матросами, которые спустили на воду шлюпку и перетаскивали в нее скудный цирковой реквизит. И все же напоследок пожал ему руку и пробурчал:

— Может, мы когда-нибудь еще встретимся. Я не таю на тебя обиды.

Наконец все разместились в шлюпке, и оба матроса взялись за весла. Через считанные минуты шлюпка обогнула мыс, и парусник исчез из виду.

И тут всю компанию охватило безудержное веселье. Как будто вырвавшись из плена, все враз зашумели, заговорили, перебивая друг друга, и подняли такой гвалт, что распугали чаек, занимавшихся в этот утренний час своим обычным промыслом, и они с возмущенными криками взмыли ввысь. Директор цирка от избытка переполнявших его чувств начал горланить песню, слов которой толком и не знал, а клоун Густав тут же подхватил ее своим могучим басом. Даже флегматичный русский богатырь Громобой Иванович заметно оживился и весело поглядывал по сторонам. Мадемуазель л’Эстабилье сняла свою широкополую шляпу и принялась крутить ее над головой, держа за ленточку. А Виктор продемонстрировал свой коронный номер: сделал стойку на голове и шапкой, заброшенной на ногу, помахал на прощание суровому горному хребту, за которым остался «Сан-Мартино».

Матросы энергично работали веслами — и вскоре впереди замаячили очертания города Дураццо.

Он ничем не отличался от других городов, увиденных нашими путниками на побережье. Но это их совершенно не волновало. Если б даже на том месте, где на карте был обозначен город, оказался необитаемый остров, они и этому были бы несказанно рады.

— Смотрите, какие прелестные домики! — воскликнул господин Барберри, показывая на убогие лачуги, так тесно прижавшиеся к горному склону, словно они боялись соскользнуть в море.

— Я наслышан об этих местах, — сказал Миклош. — Когда-то герцоги Дураццо были самыми могущественными властителями в Италии. Они постоянно конфликтовали с королем и развязывали войны, как будто были наделены королевскими полномочиями.

— Наверное, здесь мы увидим их замки, — предположил Виктор.

— Ну, это вряд ли. Тут побывал венгерский король Лайош Великий со своей армией. Дело в том, что по приказу неаполитанской принцессы Иоганны здесь был убит его брат Эндре. И венгерский король, чтобы отомстить за брата, пришел сюда во главе большого войска и велел разрушить до основания все замки герцогов Дураццо.

Виктор удивленно уставился на Миклоша:

— Да ты, похоже, был не самым плохим учеником в гимназии!

— Ну что ты! — отмахнулся Миклош. — Я на самом деле неуч. Мне все это рассказывал мой младший брат Янчи. У него в одном мизинце больше знаний, чем во всей моей голове.

И в этот момент он унесся мыслями вдаль — в маленькую деревню на берегу Тисы, где как раз сейчас, наверное, вспоминают о нем. И ему до боли в сердце захотелось вновь оказаться там, рядом с отцом и братом.

От этих мыслей его отвлек сильный толчок — нос лодки со скрежетом уткнулся в песчаный берег. Артисты, весело гомоня, выскакивали на сушу и вытаскивали из шлюпки свои пожитки. Когда с этим было покончено, оба матроса, по-прежнему молча, столкнули лодку на воду, взялись за весла и принялись грести в обратном направлении.

Наши путешественники стояли перед длинным мостом, протянувшимся через болотистую топь к центру города. Веселое настроение сменилось унынием, и они растерянно озирались по сторонам, не зная, что им теперь делать в этом чужом краю.

— Ах, если б сюда наши кибитки! — вздохнул Цезарь Барберри.

— Да, это было бы замечательно, — пробормотал клоун Густав. — Но сейчас впору подумать о другом. Найдется ли в этом захолустье публика, которую заинтересует цирк Барберри?

— Ну, за это я как раз спокоен, — самодовольно улыбнулся директор. — Даже если бы мы попали к дикарям, то и там наш прославленный цирк собрал бы массу зрителей.

От такого бахвальства клоун Густав поморщился и отошел в сторонку.

По мосту, возле которого они стояли, сновал туда-сюда всякий портовый люд; слышался разноязыкий говор.

В нескольких шагах от артистов остановился молодой мужчина в матросской бескозырке. Он держал во рту догоравшую сигарету, рискуя опалить усы, но даже не пытался переместить ее или выбросить, потому что для этого надо было вынуть руки из бездонных с виду карманов брюк. Оглядев всю компанию, мужчина в бескозырке что-то спросил на иностранном языке, которого никто не знал. Пожав плечами, он двинулся было через мост, но тут же вернулся и пристально уставился на господина Барберри.

— Вы случайно не Матэ Берчек? — спросил он вдруг по-венгерски.

Директор цирка так растерялся от неожиданности, что сумел лишь пролепетать:

— Нет… То есть да…

— Я Пал Чайко, ваш сосед из Римасомбата, — проговорил матрос, протягивая ему свою огромную лапищу. — Неужели вы меня не узнаете?

— Пали, сынок! — воскликнула Мари-Мари. — Ты ли это?

— Тетушка Лизи! — повернулся к ней матрос. — Ба, и Виктор, дружище!.. Да ты уже совсем взрослый… Постойте, а каким ветром вас сюда занесло?

— Об этом мы еще успеем поговорить, — промолвил господин директор, обретая свой обычный начальственный тон. — Пали, голубчик, первым делом отведи нас в какой-нибудь приличный ресторан, где можно получить сало с красным перцем и бутылочку молодого терпкого вина. Я уже три недели ни о чем так не мечтал, как о тонких ломтиках дебреценского сала.

Пал Чайко почесал в затылке.

— Да, и я до сих пор не забыл этот вкус. А ведь прошло уже четыре с половиной года, как я тайком сбежал из дома, провалившись на выпускных экзаменах в школе… Эх, кто бы знал, сколько раз я потом жалел о своем поступке и плакал по ночам, когда оставался один! Ну да ладно, что теперь об этом?.. Идемте! Надо перейти через мост.

Он подхватил две большие сумки и закинул их на плечо. Напрасно Виктор и Миклош уверяли, что лучше справятся со своим багажом. Пал Чайко только покачал головой.

— Не думаю. Ведь это моя профессия. Я последнее время работаю здесь в порту грузчиком.

На глаза ему навернулись слезы — то ли от нахлынувших воспоминаний о родном доме, то ли оттого, что догоравший окурок обжег ему губы.

По дороге Пал Чайко засыпал своих соотечественников вопросами: как поживает его старенькая мать, что нового в Римасомбате, каким в этом году выдался урожай?..

Перейдя через мост, они оказались на главной улице Дураццо, если можно было назвать улицей этот узкий, грязный проулок. Здесь явственно ощущалась близость Востока — того неопрятного, ленивого, романтичного и живописного Востока, где люди делятся на две категории: или очень богатые, или очень бедные.

Здесь толпилось столько народу, что казалось, будто все тысяча двести жителей этого городка высыпали на улицу, чтобы приветствовать Цезаря Барберри и его цирковую труппу. И если бы не глубокая задумчивость на их лицах, то ничего не стоило бы внушить маленькому тщеславному человечку, что все эти бродяги, слоняющиеся по улице, евреи и армяне, сидящие возле своих лавок, и шумные, крикливые цыгане собрались тут ради него.

Пал Чайко привел всю компанию к неказистому двухэтажному домишке, за распахнутыми воротами которого виден был заваленный мусором двор. Над воротами буквы с полустершейся позолотой оповещали, что это заведение для приезжих под названием «Европа», а владельцем оного заведения является некий Эфраим Мотий.

Поставив на землю тяжелые сумки, Пал Чайко пояснил, что это единственная гостиница во всем Дураццо, но вряд ли здесь удастся отведать дебреценского сала.

— Эй, Мотий! — зычно гаркнул он. — Поди сюда, кровосос ненасытный!

В глубине двора показался низкорослый, смуглый бородатый человечек в черной тюбетейке. Он пристально уставился на пришельцев.

— Этот мазурик — хозяин «Европы», — с отвращением в голосе произнес Пал Чайко. — Ростовщик из армян. Мироед, не брезгающий брать в залог даже матросские бескозырки.

Мотий, не знавший ни слова по-венгерски, понял только, что Чайко привел к нему постояльцев, и удовлетворенно потер руки. А может, он таким образом стирал грязь с ладоней.

— Приветствую вас, уважаемые дамы и господа! — торжественно произнес он на ломаном немецком. — Если вы прибыли сюда с благочестивыми намерениями, я предоставлю вам достойный приют и самые изысканные яства на всем Балканском полуострове. Кто вы и откуда пожаловали?

Директор цирка выпятил грудь и не менее торжественно сообщил:

— Я Цезарь Барберри, а это моя труппа. Мы совершаем гастрольный тур по Европе.

Это известие не слишком обрадовало армянина. Он поскреб затылок под тюбетейкой, и радушия в его голосе заметно поубавилось.

— Так, значит, вы — бродячие комедианты, — протянул он. — Это меняет дело. Я попрошу, голубчики, оплату вперед. А иначе все дальнейшие разговоры бесполезны…

— Я согласен! — воскликнул Барберри, с гордостью ударив себя кулаком в грудь. (Там во внутреннем кармане пиджака находился бумажник, набитый деньгами, полученными от полковника Симича в качестве возмещения убытков.)

— Вот и хорошо! — расплылся в улыбке армянин, и в его тоне появились подобострастные нотки. — Может быть, я могу вам чем-то помочь… Какие у вас планы? Сейчас как раз идут приготовления к завтрашней ярмарке, ожидается много гостей. Если вы планируете дать представление, то лучшего случая не представится.

— Это не так срочно, — отмахнулся директор цирка, чья самонадеянность гармонично сочеталась с раздувшимся от денег бумажником.

Густав ткнул директора локтем в бок.

— Я думаю, дружище, не стоит упускать такую возможность. Деньги имеют неприятное свойство заканчиваться.

— Ну-ну, — пробормотал Барберри. — Не надо так мрачно смотреть на вещи.

В гостинице Мотия были три комнаты на первом этаже, которые он и предоставил цирковой труппе. Одну комнату заняли мужчины, еще одну — женщины, а на двери третьей, куда внесли весь цирковой реквизит, Виктор сразу повесил табличку «Дирекция». Лео, длинношерстный белый пес, лег у порога, а пестрая ангорская кошка Каро растянулась на мягком узелке с одеждой.

Барберри, Густав и Пал Чайко уже сидели в гостиничном буфете, попивая из глиняных кружек местное красное вино и обсуждая планы на будущее. Пал Чайко, обитавший в Дураццо уже пятый год и знавший здесь буквально каждый камешек, поведал своим собеседникам, каким большим событием является ежегодная здешняя ярмарка. С гор спускаются пастухи, которые приносят свежее козье молоко и домашний сыр. Здесь же можно купить барана или овцу. Нередко на базаре появляются и предводители албанских племен. Они подолгу прохаживаются между палатками, выискивая оружие и всякий хозяйственный инвентарь.

Миклош, сидевший вместе с Виктором за соседним столиком, тяжело вздохнул:

— Пора бы и нам подумать об инвентаре. У нас ведь ничего не осталось, кроме одежды. Даже ни одной завалящей трапеции.

— Ну, это дело поправимое, — бодро возразил директор цирка. — За деньги все можно купить. Я же не унаследовал свой цирк от отца или деда. Все приходилось собирать по крупицам, а ведь я тогда был беден как церковная крыса. Но теперь-то у нас есть деньги, так что это не проблема.

Армянин Мотий за стойкой бара насторожился, как охотничий пес, почуявший дичь. Хотя вся компания разговаривала по-венгерски, ему не составило большого труда догадаться, о чем идет речь. Не ускользнуло от его внимания и то, что артисты не имели с собой никакого оборудования.

Он подошел к Барберри и рассказал, что во время прошлогодней ярмарки в его гостинице оказалась одна бродячая цирковая труппа. И так получилось, что они не смогли заплатить за проживание и поэтому оставили в залог свой инвентарь, который с тех пор так и валяется в гостиничной кладовке.

Господин Барберри долго колебался, размышляя, вправе ли он приобретать у армянина-ростовщика имущество своих разорившихся коллег.

— Нет, не могу! — сокрушенно покачал он головой. — Как-то это непорядочно.

— Да перестань! — махнул рукой Густав. — Если не возьмем мы, возьмут другие. И потом — где мы еще раздобудем необходимый реквизит?

— Ну ладно! — согласился Барберри. — Давайте посмотрим, господин Мотий, что вы нам можете предложить.

Армянин снял с гвоздя связку ключей, зажег фонарь и пригласил всю компанию следовать за ним. В стене маленького гостиничного дворика была дверь, ведущая в большой двор. Здесь находились многочисленные сараи и складские помещения.

Пал Чайко ткнул Барберри локтем в бок.

— Здесь он держит вещи, взятые в залог. Наверняка тут где-то есть склад, доверху набитый матросскими бескозырками. Даже не представляю, на кой черт Мотию все это барахло.

Тем временем армянин открыл дверь одного из складов. Вдоль стен этого помещения громоздилась всякая рухлядь, а посередине стояли две больше кибитки, разрисованные яркими красками. Светя себе фонарем, Мотий оглядел их со всех сторон и удовлетворенно кивнул:

— Полный порядок!

Миклош схватил Виктора за руку:

— Смотри, это же наши кибитки!

— Да нет, — отмахнулся Виктор. — Все эти кибитки похожи одна на другую, как братья-близнецы.

Цезарь Барберри удивленно покрутил головой, не веря своим глазам. А клоун Густав с воодушевлением возгласил:

— Есть все-таки на свете Бог, который не оставит в беде несчастных бездомных артистов! Теперь мы можем отправиться хоть на край света, кибитки — это для нас самое главное!

Мотий забрался по приставной лесенке в одну из кибиток и начал по одной выбрасывать оттуда беспорядочно сваленные в кучу вещи: трапеции, канаты, ширмы, конскую сбрую… В другой кибитке, куда уже по-хозяйски заглянул Барберри, обнаружились и шесты, и парусиновый шатер, и даже маленькая керосиновая плитка.

— Представляю, как обрадуется Мари-Мари! — пробормотал он.

А на свет появлялись все новые и новые сокровища: коврики, шелковые трико, медные тарелки, два больших барабана…

Прямо в руки Густаву вылетел белый клоунский колпак, который он тут же надел на голову и больше не снимал.

Теперь оставалось самое трудное: договориться о цене. Ушлый армянин сразу заметил, как обрадовались артисты, внезапно обретя столь необходимый им реквизит, и тут же заломил немыслимую цену.

Директор цирка, услышав, во что ему обойдется эта сделка, чуть не грохнулся в обморок.

— Таких цен не бывает нигде в мире! — с трудом вымолвил он, задыхаясь от возмущения.

А Пал Чайко, уже ни на шаг не отходивший от своих соотечественников, поднес к носу армянина свой огромный кулак и воскликнул:

— Ах ты, разбойник! Ты и так самый богатый человек в Дураццо! И тебе все еще мало?..

Однако с Мотием можно было договориться. Поторговавшись немного, он согласился на половину названной суммы, а чуть погодя удовлетворился и четвертью.

— А я-то считал себя состоятельным человеком, — вздохнул директор цирка, запихивая обратно в карман изрядно похудевший кошелек. — Да при таких расходах мы скоро совсем обнищаем!..

— Ничего страшного! — хлопнул его по плечу Густав. — Главное, что мы снова можем заниматься своим делом и хоть сейчас отправиться в путь.

— А давайте двинем в Салоники[26]! — предложил Пал Чайко. — Я там побывал однажды. Это самое красивое место на земле после нашего Римасомбата.

Обе кибитки тотчас выкатили в первый двор. Мари-Мари принесла вязанку дров и растопила плиту.

Увидев вьющийся над трубой дымок, Цезарь Барберри прослезился и, обняв Густава, растроганно пробормотал:

— Ты прав, дружище! Для странствующих артистов ничего не может быть лучше, чем своя крыша над головой. За это никаких денег не жалко!

Старый клоун подбросил в воздух свой колпак.

— А теперь пойдем в типографию — заказывать афиши. Труппа Барберри снова начинает гастроли!

Из трубы струился легкий прозрачный дымок, а большая пестрая кошка, благодушно мурлыкая, прохаживалась вокруг кибиток.