Как только рассвело, Миклош вскочил с постели, быстро оделся и поспешил к трактиру, возле которого обосновались артисты.
Вокруг кибиток уже царило оживление. Вся труппа дружно трудилась над установкой цирка-шапито, в котором вечером должно было состояться представление. На двух высоких шестах красовался транспарант с надписью, выведенной крупными буквами:
Знаменитый цирк Цезаря Барберри
Сам директор знаменитого цирка, в домашней пижаме и шлепанцах, носился как угорелый, проявляя бурную активность. Но Миклош вскоре заметил, что господин Барберри только имитировал кипучую деятельность, путаясь у всех под ногами и раздавая нелепые указания.
Виктор и рыжеволосый ассистент-униформист уже установили на специальных креплениях длинные центральные шесты, которые они называли мачтами, и боковые стойки, а теперь с помощью добровольцев из числа местных жителей натягивали на эту конструкцию парусиновый шатер куполообразной формы. Боковые стойки соединялись двумя длинными металлическими перекладинами, положенными крест-накрест, с которых свешивался канат и несколько трапеций на тросах различной длины.
Мисс Аталанта, семилетняя искусница, притулившись под кибиткой, нарезала из рулона красной бумаги карточки, служившие входными билетами.
— Послушай, ты не мог бы мне помочь? — обратилась она к Миклошу, слонявшемуся возле кибиток. — Тебе, видно, все равно нечего делать.
Миклоша не пришлось упрашивать. Он присел на корточки рядом с девочкой, и она объяснила ему, какие цифры и пометки надо проставлять синим карандашом на этих красных карточках.
Миклош охотно взялся за дело и так увлекся, что не замечал ничего вокруг. И вздрогнул от неожиданности, услышав над собой голос Виктора:
— О, да это же вчерашний молодой человек! Который сделал двойное сальто!
Мисс Аталанта удивленно уставилась на Миклоша.
— Так ты умеешь делать то же, что и мы? Ты, наверное, тоже артист?
— Нет, — вздохнул Миклош. — Просто мне очень нравится гимнастика. И я хотел бы стать артистом.
— Пойдемте поговорим! — предложил Виктор. — Не беспокойтесь, наше чудо-чадо управится здесь и без вашей помощи.
Мисс Аталанта показала Виктору язык, но тот уже отошел в сторону, увлекая за собой Миклоша. Молодые люди определенно были ровесниками и во многом походили друг на друга — с той лишь разницей, что цирковой артист был болезненно бледен, а на лице Миклоша играл здоровый румянец.
— Чем вы занимаетесь? — спросил Виктор.
— Я пока еще учусь в школе, — сконфуженно ответил Миклош, как будто признаваясь в каком-то неблаговидном поступке. — Но если мне улыбнется удача, я, как и вы, стану артистом.
— Не стоит! — тихо промолвил Виктор, положив руку ему на плечо.
— Что не стоит? — удивленно спросил Миклош.
— Идти в артисты. Когда-то я тоже имел счастье ходить в школу, учиться. Ведь мой отец — его, кстати, на самом деле зовут Матэ Берчек, а Барберри — это его актерский псевдоним — не всегда был странствующим комедиантом. Мы владели богатой усадьбой в Римасомбате[4], но потом разорились, и мой бедный отец за неимением ничего лучшего стал директором цирка.
— А давно это случилось? — растерянно спросил Миклош, не ожидавший услышать ничего подобного.
— Пять лет назад. Я тогда ходил во второй класс и считался одним из лучших учеников. Но пришлось бросить учебу и осваивать совсем другую науку: ездить верхом, лазать по канату, заниматься гимнастикой на трапеции. Всему, что мы сейчас умеем, нас научил господин Густав. Когда-то он выступал в лучших цирках Европы, но нигде долго не задерживался. Поговаривали, что Густав выпивает и именно это помешало его карьере. Мы встретили его в придорожном лесу, где он собирался повеситься на акации. Отец предложил Густаву вступить в нашу труппу, и с тех пор он кочует вместе с нами.
В голосе Виктора слышалась такая печаль, что Миклошу стало не по себе. Но он тотчас взял себя в руки и воскликнул:
— И все-таки я хотел бы поменяться с вами! Ведь из меня все равно ничего не выйдет, кроме циркового артиста. Сейчас я покажу вам, что я умею!
Он скинул куртку, разулся и полез наверх по качающемуся канату. Добравшись до ближайшей трапеции, он раскачался на ней и легко перелетел на другую, а с нее — на третью, где сделал стойку на руках. И тут же полетел дальше — с трапеции на трапецию, совершая при этом головокружительные кульбиты.
Увидев незнакомца, выполнявшего столь невероятные трюки, господин Барберри застыл с открытым ртом, напрочь забыв, о чем он только что хотел распорядиться. Мари-Мари вышла из кибитки, бросив картофелину, которую чистила, и принялась аплодировать. Ее примеру последовала и Мисс Аталанта. И тут же из трактира выбежал господин Густав.
— Что тут происходит? — крикнул он. — Откуда взялся этот артист?
А рыжий ассистент-униформист восхищенно пробормотал:
— Вот это да!
Миклош вниз головой соскользнул с каната и с удовольствием выслушал аплодисменты, которыми наградила его цирковая труппа.
— Браво, молодой человек! — воскликнул Барберри. — В каком цирке вы работаете?
— Он не циркач, папа, — подал голос Виктор. — Он просто гимнаст-любитель.
— Так это тем более достойно похвалы, — заметил директор цирка. — Я восхищен!
— Поздравляю! — пробасил господин Густав. — Вашу руку, юноша! Продолжайте в том же духе, и вы многого достигнете. Гораздо большего, чем горемыка Густав Штиглинц… Остерегайтесь только одного, — добавил он шепотом, вплотную приблизившись к Миклошу. — Только одного… Но это я вам скажу в другой раз.
Мисс Аталанта, семилетнее чудо-чадо, дернула Миклоша за рукав и прощебетала:
— Я даже не думала, что ты такой ловкий!
Миклош стоял в окружении цирковых артистов, раскрасневшись от смущения, и чувствовал, что никогда еще не был так счастлив, как в эти минуты.
— Мне бы очень хотелось выступить вместе с вами сегодня вечером, — тихо пробормотал он. — Но так, чтобы меня никто не узнал…
— Это обычное дело, — кивнул господин Густав. — Когда я выступал в московском цирке, в тамошнюю труппу приняли молодого человека очень знатного дворянского рода. Так он выходил на арену в шелковой маске.
А господин Барберри, воодушевившись, крикнул женщине, снова взявшейся за чистку картошки:
— Мари-Мари, сшей сегодня к вечеру шелковую маску для этого симпатичного юноши!
Виктор хотел было отвести Миклоша в сторонку, но господин Барберри перехватил его и с поклоном произнес:
— Сударь, вы не соизволите оказать нам честь отобедать с нами, бедными артистами?
— С удовольствием, — отозвался Миклош. — Благодарю вас.
Его сердце трепетало от радости: наконец-то нашлись сведущие люди, по достоинству оценившие его мастерство! На минутку перед его мысленным взором предстал строгий отец, который наверняка сильно рассердился бы, узнав, что его сын подружился с бродячими артистами, но Миклош тотчас успокоил себя тем, что никто об этом не узнает.
— Послушайте, — сказал Виктор, когда они отошли подальше от кибиток, — я вижу, что вы и в самом деле многое умеете, но прошу вас, не верьте тому, что говорят мой отец и господин Густав. Они чрезмерно восторженные, увлекающиеся люди, которые обожают свою профессию и поэтому счастливы, видя, что и другие ценят ее точно так же. Но вы еще не знаете, сколько надо натерпеться, чтобы стать даже обычным артистом.
Миклош бросил на него недоуменный взгляд.
— Почему вы мне все это говорите?
— Потому что я намного опытнее вас и уже знаю жизнь, знаю такое, о чем вы даже и не догадываетесь. Под нашей пестрой мишурой скрывается невероятная нищета. Мы больше голодаем, чем другие люди едят. Оставайтесь и дальше школяром. Учитесь, ведь на свете нет ничего прекраснее учебы!
Они еще долго прохаживались вокруг ярко раскрашенных кибиток, беседуя на самые разные темы. Внезапно из одной кибитки послышался жалобный собачий лай, сопровождаемый щелканьем кнута.
— Зачем так мучают собаку? — встрепенулся Миклош.
— Да никто ее специально не мучает, — отозвался Виктор. — Это у господина Густава такой метод дрессировки. А как иначе? Животному ведь не объяснишь, что надо делать на арене.
Собака завыла, и снова послышалось щелканье кнута.
— Пойдем отсюда! — не выдержал Миклош.
— Вот видите, такова жизнь циркачей. Когда собака вечером выйдет на арену, никто по ее виду не скажет, сколько побоев ей пришлось вынести, чтобы научиться прыгать через горящий обруч. А под яркими блестками на наших цветастых одеяниях не будет видно, что ни у кого из нас маковой росинки во рту не было.
Молодые люди могли бы разговаривать до бесконечности. Они быстро прониклись искренней симпатией друг к другу, хотя и надежды, и мечты у них были абсолютно разные. Виктор завидовал Миклошу, а тот всей душой стремился приобщиться к полной лишений, полуголодной жизни циркового артиста.
Их разговор прервал зычный голос господина Барберри:
— Кто хочет обедать, поторопитесь!
— Пойдемте! — сказал Виктор. — Этот призыв обычно означает, что обед уже близится к концу.
Но на этот раз он ошибся. Господин Барберри из уважения к гостю велел ничего не трогать до его прихода. А потом, уже во время обеда, — к величайшему удивлению всей труппы — ни у кого не отбирал тарелки.
Господин Густав шепнул на ухо Виктору:
— Старику явно пришелся по душе этот парень!
После обеда с циркачами Миклош поспешил домой. По пути он перелезал через все достойные внимания заборы, заранее начиная ощущать себя цирковым артистом.
Отец уже ждал его и, нахмурившись, пробурчал:
— Что это ты не приходишь домой обедать? Где ты болтался все это время?
Миклош растерялся. Никаких отговорок в голову не приходило, а правду сказать он не осмеливался и уже чувствовал, что совершил ошибку, приняв приглашение господина Барберри отобедать с цирковой труппой. Но тут, на его счастье, к ним нагрянул дядюшка Мартонфалви со своей неизменной пенковой трубкой в зубах и с серой борзой на поводке.
— Ну что, дружок, опять ты проштрафился? — усмехнулся он, заговорщицки подмигнув Миклошу. — Я тебя понимаю. Молодой, кровь горячая… В твоем возрасте я тоже имел склонность к безрассудным поступкам.
Михай Касони раздраженно махнул рукой. В присутствии управляющего имением он никогда не мог приструнить сына с подобающей строгостью. Старик управляющий своими прибаутками неизменно разгонял тучи, сгущавшиеся над головой Миклоша.
Янош отложил книгу, которую читал в этот момент, и, подойдя к брату, прошептал ему на ухо:
— Чего ты хочешь от этих циркачей? Я же знаю, что ты почти весь день был у них.
— Яничка, я тебе все расскажу, — так же шепотом отозвался Миклош. — Только ты не выдавай меня. Я познакомился там с одним замечательным парнем. Таких я еще не встречал… Умный, рассудительный. Его зовут Виктором, и он известный цирковой наездник. Если мы вечером пойдем на представление, я тебя с ним познакомлю.
И тут вдруг к Миклошу обратился Мартонфалви:
— Дружок, я слышал, в наше село приехали бродячие комедианты. Как ты считаешь, стоит пойти посмотреть на них?
— Я считаю, что это отличная труппа! — с жаром воскликнул Миклош.
— Ну, тогда пойдем. Поддержим искусство! Если, правда, этот балаган можно назвать искусством.
Такие слова произнес дядюшка Мартонфалви, и Миклош, к своему удивлению, только тогда осознал истинное положение вещей. Он ведь считал, что на это представление придут лишь местные крестьяне. И вот, пожалуйста, — уважаемый дядюшка Мартонфалви выдвинул лозунг: «Поддержим искусство!»
Янош сбегал к его преподобию и сообщил, что нельзя пропускать такое замечательное представление. Миклош навестил сельского писаря. И — как это обычно бывает в деревнях — вскоре каждый уже считал своим долгом поглядеть на заезжих знаменитостей.
По дороге к дому Миклош встретил Белу Винцехиди, гулявшего, как обычно, в сопровождении своего гувернера.
— Какие-то бродячие циркачи разбили свой шатер возле трактира, — грассируя и растягивая слова, проговорил Бела. — В Будапеште мы ходили в настоящий, первоклассный цирк. Так что нам совсем неинтересно смотреть на каких-то бродячих скоморохов.
Миклош непроизвольно сжал кулаки, услышав такой пренебрежительный отзыв о своих новых друзьях.
А Пал Буго наставительным тоном выговорил своему воспитаннику:
— Нельзя судить о том, чего ты не видел. Может быть, эти артисты ничуть не хуже, чем те, столичные.
Тем временем дело шло к вечеру. По договоренности с господином Барберри Миклошу надо было прийти в цирк до начала представления, чтобы примерить гимнастический костюм, но он не мог незаметно выскользнуть из дома, потому что отец не спускал с него глаз.
Из дома они вышли все вместе. Впереди вышагивал дядюшка Мартонфалви, не выпускавший изо рта свою трубку. Подойдя к кассе, где сидела светловолосая женщина, он достал кошелек и небрежно проронил:
— Дайте дюжину билетов!
Войдя в парусиновый шатер, они сразу увидели господина Буго и Белу Винцехиди, который, поморщившись, заявил, что тут совершенно невыносимо коптят освещающие арену керосиновые лампы.
Со стороны раздевалки, отгороженной занавесом от арены, грянула музыка, как будто заиграл целый военный оркестр. Заглянув туда, Миклош увидел рыжего ассистента-униформиста, азартно крутившего ручку огромной шарманки. По лицу парня скользила такая довольная улыбка, словно он получал ни с чем не сравнимое наслаждение от этой мелодии, которую слышал уже множество раз.
Виктор заметил Миклоша и махнул рукой, приглашая его в раздевалку, служившую одновременно и актерской грим-уборной.
Там царила невообразимая суматоха. Господин Барберри в красном фраке и лакированных сапогах с высокими голенищами, отчаянно жестикулируя, метался из угла в угол с таким озабоченным видом, как будто под его началом была цирковая труппа по меньшей мере из ста человек.
Мисс Аталанта, семилетнее чудо-чадо, сидела на корточках перед зеркалом и щипцами завивала себе волосы. Господин Густав уже нанес на лицо слой толченого мела и натянул широкий балахон, на котором сзади была изображена ослиная голова. А затем, храня сосредоточенное молчание, прислонился к одной из опор шатра и устремил куда-то вдаль исполненный скорби взгляд, словно размышляя о бренности этого мира.
Отдельный отсек шатра предназначался для лошадей, которых в цирке Цезаря Барберри было не так уж много, а точнее — всего две: игреневая[5] и гнедая. Глядя на них, трудно было поверить, что еще вчера они тащили по пыльной проселочной дороге тяжелые кибитки. Рыжий ассистент-униформист почистил их влажной щеткой, расчесал гривы, вплетя в них цветные ленточки, а хвосты украсил нарядными бантиками. Оставалось только надеть сбруи и прикрепить к лошадиным спинам широкие попоны.
Виктор снял с гвоздя черное трико и протянул его Миклошу.
— Переодевайтесь, если у вас еще не пропала охота выходить на арену.
Облачившись в трико, сидевшее на нем как влитое, Миклош удивленно уставился в заляпанное зеркало. Он даже не представлял себе, до какой степени одежда может преобразить внешность человека. И тут же во всем его теле появилась какая-то необыкновенная легкость, возникло ощущение, будто нет для него ничего невозможного.
Господин Барберри, который то и дело спотыкался, задевая своими длинными шпорами за все предметы, попадавшиеся на пути, на миг остановился и одобрительно кивнул, расчесывая на прямой пробор густо набриолиненные волосы.
— Прекрасно, мой юный друг, прекрасно!
Убедившись, что все готово к началу представления, он трижды ударил в большой барабан, а затем принялся звонить в колокольчик, обходя раздевалку и заглядывая во все углы. Сунул голову и в маленькую клетушку, где обе лошади уже нетерпеливо били копытами. И после этого распорядился:
— Начали!
Ассистент-униформист Янош Катинка хорошо знал свои обязанности. Он передал шарманку Виктору и бросился к господину Барберри, чтобы помочь ему забраться на лошадь.
Занавес открылся — и Цезарь Барберри на гнедой лошади выехал на арену. Следом за ним стремительно выскочил господин Густав, сделав с разбегу высокое сальто-мортале.
Теперь уже Янош Катинка снова энергично крутил ручку шарманки, а Виктор тем временем быстро облачился в коричневый фрак с желтыми пуговицами и бросился на арену, откуда доносился зычный клич старого клоуна:
— Господин конюший! Подите сюда! Господин конюший!
— Я здесь! — с поклоном проговорил Виктор. — Что вам угодно?
— Видите ли, господин директор цирка сказал, что я бегаю медленнее, чем его гнедая лошадь. И я поспорил с ним на бочку пива.
— Боюсь, что вы проспорите, господин Густав. Гнедко — очень резвая лошадь.
— Ну, это мы еще посмотрим, — расхорохорился старый клоун. — Эй, господин капельмейстер, ну-ка, сбацайте что-нибудь веселенькое!
Шарманка на секунду смолкла, чтобы тут же снова разразиться целым потоком звуков. Рыжий Катинка быстрее завертел ручку музыкального ящика, расплываясь в такой широкой улыбке, как будто делал это исключительно для собственного удовольствия.
И тут же раздался цокот копыт, а через несколько минут грянули аплодисменты. Публика устроила овацию клоуну, который выиграл пари, обогнав лошадь.
Господин Барберри влетел на лошади в актерскую раздевалку и сразу же, молодцевато спешившись, побежал обратно на арену, чтобы предстать перед все еще аплодировавшей публикой.
Миклош просто диву давался, видя, как этот грузный, неповоротливый человечек, который, казалось, с трудом удерживал на плечах свою непомерно массивную голову, двигался так легко и проворно.
Вскоре в актерской раздевалке появился и Густав. В его клоунском колпаке весело позвякивали медяки, щедро бросаемые публикой на арену. Высыпав монеты в фартук Мисс Аталанты, он принял свою привычную позу: прислонился спиной к опоре шатра и угрюмо уставился вдаль, безучастный ко всему происходящему.
Тем временем Мари-Мари закрыла окошко кассы и, пристроившись в одном из закутков, переоделась в короткое розовое платье и вплела в волосы несколько пестрых ленточек. Под слоем густо наложенного грима ее некрасивое лицо неуловимо преобразилось и стало почти хорошеньким. И тут же куда-то подевалась ее неуклюжая развалистая походка, и все движения приобрели необычайную грациозность.
Приближался ее выход.
Господин Барберри снова возбужденно заметался из угла в угол в поисках колокольчика, который в конце концов обнаружил на том же месте, где и оставил. И тут же наполнил все помещение оглушительным трезвоном, а затем трижды ударил в большой барабан, после чего для пущего эффекта пустил в ход и медные тарелки.
Мари-Мари, «королева воздуха», выбежала на арену, держа за руку Мисс Аталанту, и изящно поклонилась публике. Господин Густав, как будто внезапно очнувшись от глубокого забытья, вылетел из-за занавеса вслед за ними, попутно снова выполнив высокое сальто. Выскочил на арену и Виктор.
Через прореху в занавесе Миклош видел, как женщина и ее дочь взобрались по канату на самый верх и продемонстрировали несколько несложных трюков на канате и на трапециях. Это его не заинтересовало, и он переключил все внимание на Виктора, который с беспокойством следил за действиями матери и сестры, прекрасно понимая, что любое неверное движение может стоить им жизни.
Публике этот номер понравился, и господин Густав собрал в свой клоунский колпак новый урожай мелочи.
Следующий номер исполняли Виктор и чудо-чадо. Рыжий ассистент вывел из тесной клетушки, служившей стойлом, обеих лошадей. На одну из них взобралась с его помощью Мисс Аталанта, на другую лихо вскочил Виктор.
Лошади мчались по кругу. Девочка делала стойку на руках на спине скачущей лошади, в то время как Виктор демонстрировал вполне профессиональные приемы вольтижировки[6]. Господин Барберри, стоя в середине арены, щелкал длинным бичом, а клоун за его спиной строил уморительные гримасы…
Наконец и Миклош дождался своего часа. Когда лошади со своими наездниками скрылись за занавесом, господин Барберри торжественно объявил:
— Уважаемые дамы и господа! Сейчас перед вами выступит выдающийся артист, недавно присоединившийся к нашей труппе. Он не желает раскрывать свое инкогнито и поэтому выступит перед почтеннейшей публикой в маске.
Мари-Мари надела на лицо Миклоша шелковую маску. Трижды бухнул большой барабан, и господин Густав приоткрыл занавес.
Выбежав на освещенную арену, Миклош из-под маски увидел устремленные на него любопытные взгляды. Увидел отца, сидевшего в первом ряду. Возле него дядюшка Мартонфалви посасывал свою пенковую трубку. Над множеством голов возвышалась на длинной шее голова Пала Буго. Бела Винцехиди вставил в глаз монокль, а Янош побледнел от волнения. Кажется, он сразу догадался, кто скрывается под маской.
Зазвучала музыка. Миклош ухватился за канат, с невероятной быстротой взобрался под купол и, ступив на колыхающуюся трапецию, поглядел вниз. Публика выжидающе, с напряженным вниманием следила за действиями отважного гимнаста.
И Миклош оправдал ее ожидания, показав все, на что был способен. Он легко, как птица, парил под куполом цирка среди тросов и трапеций, совершая при этом такие рискованные перевороты в воздухе, что Мари-Мари каждый раз вздрагивала и крестилась, господин Барберри хватался за сердце, а клоун Густав хмурился и что-то угрюмо бурчал себе под нос.
А Миклош уже стоял на узком грифе одной из трапеций и, вытирая платочком вспотевший лоб, готовился завершить свое выступление. Он задумал эффектный финал: перепрыгнуть на самую дальнюю трапецию, находившуюся примерно в пяти метрах от него. И, собравшись с силами, начал раскачиваться, взлетая все выше и выше. Натужно заскрипели тросы, зашатались опоры…
Барберри обеспокоенно повернулся к угрюмому клоуну.
— Господин Густав, боюсь, наши тросы уже отслужили свой срок…
Но тот лишь отмахнулся, не сводя глаз с отважного гимнаста.
В этот момент Миклош, как следует раскачавшись, по высокой дуге перелетел на дальнюю трапецию, но, едва он схватился за перекладину, один из тросов оборвался — и он камнем полетел вниз.
Все это произошло за считанные секунды.
Густав взревел, как раненый бык, и огромными прыжками ринулся, простирая руки, к падающему гимнасту. Виктор сделал то же самое, и его раскинутые руки встретилась с руками клоуна. Но, несмотря на то, что сил им обоим было не занимать, они не смогли удержать падающего и всего лишь смягчили его удар о землю.
Зрители на миг замерли при виде распростертого на арене неподвижного тела, а затем с испуганными криками повскакали с мест. Началась страшная суматоха.
Лишь господин Барберри не потерял присутствия духа.
— Эй ты, олух царя небесного! — напустился он на ассистента-униформиста, который все это время за занавесом крутил ручку шарманки и ничего не видел. — Воды сюда! Да побыстрей!
Рыжий парень схватил ведро с водой и выскочил на арену. Там кроме артистов находился уже и Янош Касони, который первым делом снял с брата маску.
Густав выхватил у рыжего ведро и выплеснул всю воду на голову Миклошу, который тут же поднялся и, пошатываясь, огляделся по сторонам.
— Сынок, это ты! — вскричал потрясенный Михай Касони. — Несчастье-то какое!
А дядюшка Мартонфалви от неожиданности выронил свою пенковую трубку.
Публика зашумела, заволновалась.
— Это сын Касони! — пронеслось по рядам.
Миклош, опираясь на плечо Виктора, заковылял в актерскую раздевалку. Следом направились Михай Касони с Яношем и дядюшка Мартонфалви. К этой процессии моментально примкнул Пал Буго, который пересек арену всего в три шага и восхищенно воскликнул:
— До чего же крепкий этот парень! Вот что значит венгерская кровь! Какой-нибудь немецкий хомяк разбился бы насмерть!
Янош обнял брата, и на глазах у него выступили слезы.
— Я знал, что это ты, — прошептал он прерывающимся голосом.
— Знал и не сказал мне? — в гневе накинулся на него отец. — Вот как ты заботишься о брате! Он же мог сломать себе шею!
Янош понуро опустил голову, как делал это каждый раз, когда ему приходилось расплачиваться за проделки старшего брата. Миклош тем временем переоделся и, хотя лицо его еще сохраняло бледность, с улыбкой поглядывал на окружающих.
Михай Касони повернулся к директору цирка.
— Ну, а чтобы вы не остались внакладе… Небольшая компенсация за причиненный вам ущерб, — он достал из кошелька ассигнацию. — За порванный трос.
— Да полно вам, сударь! — отмахнулся Барберри. — Это я в долгу перед вашим сыном. Я уже не говорю о гонораре, это само собой. Но мы должны быть благодарны ему за то, что он своим великолепным номером украсил сегодняшнее представление.
— Это верно! — пробурчал дядюшка Мартонфалви. — Остальные номера немного стоят. Только на Миклоша и можно было смотреть… Но если б мы знали, кто скрывается под маской, мы бы не позволили ему забираться на такую высоту. Я даже думаю срубить у себя на участке тутовое дерево, чтобы он больше не залезал туда и не подвергался опасности.
Прощаясь с Миклошем, директор цирка тихо промолвил:
— Завтра нам снова в путь. Пристанище артиста — весь белый свет…
Миклош обнял Виктора.
— Прощай, дружище! Не забывай меня, а я всегда буду помнить о тебе.
Виктор же шепнул ему на ухо:
— Возьмись за учебу! Это будет лучше всего. Ведь, как видишь, жизнь артиста гроша ломаного не стоит…
А грустный клоун восторженно пожал Миклошу руку.
— Не надо расстраиваться из-за этого падения, друг мой. Это ерунда, мелочи жизни! Нет такого воздушного гимнаста, который бы никогда не падал. Продолжайте дальше в том же духе — и когда-нибудь из вас выйдет настоящий король цирка. Это я, старый циркач Густав Штиглинц, заявляю вам со всей ответственностью.
Потом Миклош попрощался с светловолосой женщиной и с маленькой Мисс Аталантой. А рыжему парню сунул в руку монету — и тот, не усмехаясь, как обычно, а с неподдельной грустью произнес:
— Я думал, что вы останетесь с нами. Как жаль, что так получилось!
Затем домочадцы и соседи с триумфом проводили Миклоша домой. Даже Бела Винцехиди в этот вечер оставил свой заносчивый тон. Его, как и других, восхитил смелый поступок Миклоша. А Пал Буго не уставал повторять:
— Если бы у всех венгров были такие же крепкие кости, как у нашего Миклошки, нипочем не одолели бы нас ни турки, ни татары!
На другой день, когда окончательно стало ясно, что досадное падение не оставило на теле Миклоша никаких следов, отец позвал его в свою комнату и устроил хорошую взбучку. А потом увещевал его до тех пор, пока Миклош со слезами на глазах не пообещал выкинуть из головы глупые фантазии и взяться за учебу.
— Вот и славно! — кивнул Михай Касони. — По рукам, сынок! Помни, не сегодня-завтра ты уже станешь мужчиной и поэтому не должен раздавать легкомысленные обещания. Я тебе верю и желаю, чтобы все у тебя в жизни складывалось как можно удачнее.
Миклош внял отцовским наставлениям и решил стать примерным сыном. А чтобы доказать серьезность своих намерений, он больше не лазил по заборам и не забирался в дом через окно, а пользовался входной дверью.
Бела Винцехиди заметил в нем эту перемену и тут же сделал вывод:
— Храбрость человеческая небеспредельна. Достаточно один раз упасть, чтобы стать трусом. Господин Буго, не помните, какой классик это сказал?
— Боюсь, что никакой, — рассеянно отозвался гувернер. — По-моему, чем чаще человек падает, тем проще ему потом подниматься. Опасности и беды закаляют характер.
Дядюшка Мартонфалви, слышавший этот разговор, одобрительно кивнул:
— Вы правы, дружище Буго. Я бы только добавил, что великие испытания и битвы точно так же закаляют мужской характер, как огонь закаляет сталь. Когда наш славный генерал Дамянич повел солдат в штыковую атаку, никто не повернул обратно. Мы должны помнить об этом и, какие бы испытания ни выпадали на нашу долю, всегда смело, без страха двигаться к намеченной цели!