Король казино

Вижу. «Долгих Олег Викторович», — прочел Ту­рецкий, возвращая документ. — Сибиряк, видать. В Сибири распространены подобные фамилии. Долгих, Седых, Рыжих...

В руке этого Долгих находился пистолет. «Мака­ров». Одна пуля выпущена.

Закрывайте, — сказал Турецкий и подошел к высо­кому седому человеку в белом халате. — Здравствуйте.

Утро доброе.

Турецкий.

Александр Борисович?

Так точно.

Так мы ж знакомы, один раз я вам экспертизу делал. Доктор Гошадзе Ираклий Багратович.

Вы грузин? Совершенно не похожи!

Мама русская. В маму пошел.

Чем порадуете, Ираклий Багратович?

Осколочные ранения. В молодого попал всего один. Но в сонную артерию. Наповал.

Выйдя на улицу, Турецкий присел на скамью. Необ­ходимо было привести мысли в порядок, выстроить цепь хоть каких-нибудь предположений. С первых дней, как он принял многоэпизодное дело к своему производству, Турецкий постоянно интересовался у оперативников, где находятся его фигуранты, находящиеся на свободе. Док­ладывали ему по этому вопросу члены его бригады. Вче­ра вечером Андрей Васильев находился еще в Петербур­ге. Вариант прибытия его в столицу на поезде или ма­шиной хотя и возможен, но под большим знаком вопроса. Значит, прилетел самолетом, на Шереметьевский, пото­му что именно там, на стоянке, пылится его «вольво». Прибыл он, скажем, часов в десять вечера, и что же,

сразу сюда, в особняк? Или заехал еще куда-то? Где пуля, выпущенная из «Макарова»? Если она окажется в теле Андрея, то дело приобретет более иди менее конк­ретные очертания. Впрочем, детальный осмотр и иссле­дования трупов произойдут завтра-послезавтра в морге.

Подошел Грязнов, присел рядом, закурил.

Пошукал?

Здесь у них помещеньице есть, вроде КПП. Му­ниципалы дежурят. Вест приехал в четыре двадцать утра. На хорошем взводе.

На какой машине?

На своей, на «вольво».

Один?

Один.

Ты вроде говорил, что от него телохранитель ни на шаг?

Не было. И еще. В третьем часу ночи уехали охранники Веста. Двое.

Один-то остался. И как видел, навсегда.

Пока все.

Четыре двадцать... Ты мне позвонил в четыре со­рок пять.

Не считай. Взрыв произошел в четыре тридцать пять.

Пока поставил машину, поднялся в гостиную на второй этаж, вероятно, заметив отсутствие охраны, задер­жался где-либо... Выходит, трагедия разыгралась в тече­ние каких-то семи-восьми минут. Пойдем, Слава, позво­ним в Шереметьево, — поднялся Турецкий.

Сиди, — снисходительно ответил Грязнов, достал из нагрудного кармана сотовый телефон, набрал номер. — Сергей? Здорово, Микола! Не узнал? Богатым быть! По­смотри-ка, Микола, каким рейсом прилетел из Петер­бурга гражданин Васильев Андрей Андреевич! Подож­ду... Да, Микола, слушаю! Та-ак. Понял. Спасибо, дру­жище! Рейс двадцать четыре семнадцать. Прибыл в двадцать один сорок.

Двадцать один сорок, — повторил Турецкий. — Примерно минут через двадцать Вест сел в машину и поехал... Куда?

В столицу-матушку. Куда больше?

Часов в одиннадцать был в Москве...

Может, в свою хату заглянул?

Сюда он приехал в четыре двадцать. Сбросим один часок. Нам, Слава, кровь из носу, а нужно узнать, где, с кем и в каких местах провел время, начиная с одиннад­цати вечера и до трех двадцати, господин Роберт Вест... Дай-ка твой сотовый! — Турецкий пощелкал кнопками телефона. — Маша? Доброе утро! Ты уж извини. Думал, твой дражайший поднимет... А где он? Если объявится, пусть звякнет. Пока! Привет детишкам! Маша Погоре- лова, — пояснил он, возвращая телефон Грязнову.

А Валька-то где?

Вторые сутки не ночует.

Звонил хотя бы?

Звонил.

Ну и нормалек! Нравится? — пощелкал Грязнов по телефону.

Не сыпь мне соль на рану!

Слава сунул телефон в карман пиджака Александра:

Он твой. И ради Бога, не надо лишних слов!

Вещь-то дорогая, Слава...

Завязали. Точка.

Ну, спасибо...

Американский. Такого и у генерального нет!

У генерального, может, и есть, а вот у Кости точно нет. Поехали, Слава.

По дороге Турецкий связался с ответственным де­журным по Петровке, 38, который помог разыскать заместителя начальника МУРА полковника Погорелова. Валентину уже доложили о взрыве, майор, с кото­рым беседовал Турецкий, — его человек, мужик настыр­ный, можно быть спокойным.

Сам-то где? — спросил Александр.

Мотался, — неопределенно ответил Погорелов. — Игорька замочили, Саня.

Пилюгина?!

Его.

Взяли?

Должны взять. Ладно. Чего надо-то?

Обойдусь, Валя.

Ты говори!

Парочку ребят потолковее.

Бестолковых не держу. Куда направить?

Ко мне.

Через час будут.

Спасибо, Валентин.

Будь здоров. Не кашляй.

Чего ты, Саша? — оторвал глаза от дороги Гряз­нов. — Аж побелел!

Пилюгина убили.

С-суки! — скрипнул зубами Слава.

До самой прокуратуры они молчали.

Для чего ребят просил? — остановив машину, спросил Грязнов.

Походить надо возле дома Веста, поспрашивать.

Крота пошлю.

Адресок-то знает?

Крот знает все.

До двенадцати буду у себя.

Созвонимся.

В девять Турецкий, объяснив задачу, отправил двух сотрудников МУРа, присланных Валентином Погоре- ловым, по адресу Андрея, а минут через пятнадцать позвонил Грязнов.

Жди. Выезжаю. Есть новости, — коротко ска­зал он.

Слава приехал не один, с Алексеем Петровичем Кро­товым. Турецкий много разного слышал о Кроте, но работать напрямую ему с ним не приходилось. Погова­ривали, что известный платный агент Крот нечист на руку, получает деньги с различных организаций, на­чиная с Петровки, 38 и частного агентства «Глория» и кончая чуть ли не крестными отцами преступных груп­пировок. Он мог, к примеру, подойти к столику самого Вани Бурята, посидеть, выпить, даже панибратски по­трепать по плечу, и ничего, сходило с рук. С другой стороны, он был близок с дипломатами, крупными чи­новниками, директорами банков и даже, по слухам, вхож к всесильному мэру столицы. Одевался Крот модно, но если требовали обстоятельства, мог запросто превратить­ся в бомжа, попрошайку, нищего, барыгу, в кого угод­но. Этот агент был большим артистом, но не на сцене, а в жизни. Он играл в рулетку, карты, пропадал на бегах и в то же время успел получить два высших образова­ния — юридическое и почему-то археологическое. Он носил на безымянном пальце золотой перстень с родо­вым вензелем и действительно являлся законным чле­ном Дворянского собрания. Если бы Турецкий не знал, что Кроту повалил сороковой годик, он, да и никто дру­гой, не дал бы ему сорока. Выглядел Крот просто вели­колепно и моложаво, под тридцать, не больше. И те­перь, пожимая руку «артисту», Турецкий с любопыт­ством вглядывался в яркие синие глаза, в которых угадывался проницательный ум. Рука Крота, на вид небольшая и хрупкая, оказалась на удивление твердой и крепкой. Александр поднажал, но тут же попал в такие клещи, что у него сразу пропали всякие мысли посоревноваться в силе с Кротом.

Каким видом спорта занимались? — уважитель­но спросил он.

Всем понемногу.

Понемногу, — хмыкнул Грязнов. — Черный пояс! Ты, Саша, против него жидковат...

Присаживайтесь, — произнес Турецкий.

Впервые я увидел Веста в казино на Рождественке, когда он еще работал на Городецкого. Заинтересовался. Несомненно, это был мастер своего дела... У вас курят?

Пожалуйста.

Курил Крот не дорогие заграничные сигареты, а наш «Беломор», прикуривал не замысловатыми зажи­галками, а тоже родными спичками.

Познакомиться, перекинуться ничего не знача­щими фразами с Вестом было можно, но не более. После игры его моментально окружали люди и увозили. Так было при Городецком, так осталось и после перехода Веста под крыло ФСБ. Вас, как я понимаю, интересу­ет время, проведенное Вестом после возвращения из Петербурга?

Нас интересует все, что может пролить свет на гибель Веста.

Я увидел его в казино на Цветном во втором часу ночи. Он сидел за столиком, на котором лежали пач­ки баксов. Он смотрел на них молча, потом знаком подозвал официанта, который уж стоял наготове, дер­жа на подносе бутылку «Наполеона». Выпил одну рюм­ку и начал медленно, одну за другой разрывать купю­ры. Надо было видеть лица присутствующих! Но, ви­димо, что-то сработало в голове Веста, перестал рвать, поднялся и громко объявил: «Проигравших прошу по­дойти!» Подошло человек десять. Вест сгреб деньги в кучу, бросил вверх, засмеялся и направился к выходу. Я за ним. Он в свою машину, я в свою. Приехали на Рождественку. История повторилась.

Снова баксы под потолок?

Да. За одним исключением. Часть денег, и при­личную часть, Вест сунул в карман. И направился не к выходу, а в известное мне помещеньице, к извест­ному мне человечку, который занимается весьма вы­годным бизнесом...

Торговлей оружием?

Ждать Веста пришлось минут сорок. Входил он пустой, вышел с кейсом. У меня было два выхода. Про­должить путешествие с Вестом или попытаться узнать, с каким грузом уходит Вест. Я выбрал второе. Вероятно, ошибся. Впрочем, кто мог ожидать подобный исход?

Вам удалось узнать, с каким грузом покинул помещеньице Вест?

Четыре гранаты и пистолет-автомат.

В котором часу Вест покинул казино на Рожде­ственке?

Мои часы показывали пятнадцать минут четвертого.

В особняк он прибыл в четыре двадцать. Выхо­дит, с Рождественки он сразу поехал к себе. В Москву из Шереметьева, по нашим расчетам, он мог вернуться часов в одиннадцать. Вы, Алексей Петрович, увидели его в казино на Цветном во втором часу... Остается уз­нать, где провел Вест два с лишним часа, с одиннадца­ти до часу с минутами. Я, правда, послал к его дому двух сотрудников...

Разрешите, — подвинул к себе телефонный ап­парат типа «Ассистент» Крот. — Тетя Настя? А то кто же? Дела, тетя Настя, дела... Здоровьице-то ничего? Ну и слава Богу!

Турецкий поразился происшедшей на его глазах пе­ремене. Сидел перед ним вальяжный господин, гово­рил уверенно, чуть ли не баском, а тут перешел на какой-то противный тенорок, лицо сделалось просто­ватым, глаза утеряли проницательность.

Я тебе, тетя Настя, другое лекарство занесу. Лад­но, ладно... Как там мой приятель-то?

Крот нажал кнопку на аппарате, и в кабинете заз­вучал женский голос.

...приезжал, Леша, приезжал! Ко мне ведь дочка приехала, я позабыла про все! Глянула на часы, батюш­ки, половина одиннадцатого! Я бегом! Убираю, тороп­люсь, а он и подкатывет! И опять, Леша, сотню сунул!

Копи, тетя Настя, копи. Только зятьку не давай. Пропьет, зараза! — засмеялся Крот.

И побежал. Весе-елый... Да что я тебе рассказы­ваю? Пареньки твои небось все передадут!

Пареньки? В серых костюмах?

Они самые. С красными книжками. Я сразу и поняла. От тебя.

Правильно поняла, — вздохнул Крот. — Побе­жал. Веселый. И все?

И пяти минут не прошло, обратно выбежал! На, нем, Леша, лица не было! В машину — и полете-ел...

Кто ж его так напугал?

Бог его знает! Должно, квартирант.

Какой квартирант, тетя Настя? Сама подумай, на кой хрен миллионеру квартирант?

И то правда! Знать, дружок Андрея Андреича. Строгий. Слыхала, будто как-то с бабой приезжал.

Молодая?

Баба-то? Да разве поймешь? Они ишь как разук­расились... Сзади пионерка, а спереди пенсионерка!

Квартиранта этого шофер возит или сам за рулем сидит?

Сам. Машина коричневая. Длинная.

«Волга» тоже не коротенькая...

Нет, Леша, не «волга». Иностранная.

Точно коричневая?

Я не ослепла пока, Леша! Вспомнила! «Форд»! Детишки крутились во дворе. У нас машин-то, сам знаешь, плюнуть некуда! Это, говорят, «мерс», это... Я и не выговорю! А это, мол, «форд».

Турецкий выложил на стол фотографию Саргачева.

Тетя Настя, а если я тебе фотографию этого квар­тиранта покажу, узнаешь?

Как не узнать! Он бегом не бегает. Ходит важно, здоровается.

Так я подъеду, тетя Настя.

Когда ждать-то?

Через часик.

Подъезжай, милок, подъезжай. Я к приезду дочки пирогов напекла. Твои любимые. С сушеной калиной. Подъезжай.

Крот положил трубку на рычаги, нажал кнопку с цифрой два, подвинул аппарат Турецкому.

Работа! — похвалил Крота Грязнов.

Вы давно знакомы с тетей Настей? — спросил Турецкий.

С детства. Вероятно, вас интересует, каким обра­зом она устроилась работать уборщицей в такой дом? Отвечаю. С моей помощью.

Вопрос закрыт, — улыбнулся Турецкий.

Зазвонил телефон.

Слушаю. Еще раз, Ираклий Багратович...

Доктор Гошадзе говорил недолго. Поблагодарив за сообщение, Турецкий обвел взглядом собеседников и не сразу сказал:

При вскрытии обнаружена пуля в области серд­ца, кажется идентичная пуле, выпущенной из «Мака­рова» охранника. Экспертиза уточнит.

Надо узнать, кто приказал убрать Веста, — гром­ко сказал Грязнов. — Павлова-то в Москве нет!

Крот закурил свой «Беломор» и окутался дымом.

Алексей Петрович, — обратился к нему Турец­кий, — как вы посмотрите на то, если я попрошу вас оказать нам некоторые услуги? Конечно, не как сле­дователя, а как сотрудника.

В каком качестве? И что за дело?

В качестве сотрудника, опера, агента, коим вы и являетесь. А дело такое.

Я слушаю, — сказал Крот.

Он действительно слушал внимательно: ни разу не перебил, не задал ни одного вопроса, а когда Турец­кий закончил, протянул руку и сказал:

Располагайте мною, Александр Борисович. Я могу заняться требуемой оперативно-агентурной работой. — И этот спокойный тон, немногословие Крота лишний раз показали Турецкому, что перед ним был действительно высокий профессионал, знаток преступной среды, каких в МУРе нынче, пожалуй, и не сыскать больше...

Явились сотрудники МУРа. Турецкий выслушал их сообщение. Но они не принесли никакой новой ин­формации.

Тетя Настя сразу же опознала Саргачева по фотогра­фии и, угощая Крота и Турецкого пирогами с калиной, повторяла: «Он. Я как глянула, так сразу увидела — он!» Турецкий несколько раз пытался перевести разго­вор на «бабу», но тетя Настя отмахивалась. «Молодой! Почему и не привести?» И лишь с третьей попытки Александра припомнила: «В шляпе! Баба-то была. В широкой такой шляпе. И в очках».

Саргачев явно приезжал с госпожой Стрельнико­вой, — сказал Турецкий, когда они вышли на улицу. — Вице-премьерша была на похоронах Кузьминского тоже в широкополой шляпе. И, как известно, теперь Сарга­чев и Лариса Ивановна обвенчаны, то есть ездят всюду вместе.

Тетя Настя сказала, помнится, «как-то приезжала»...

Она могла побывать и дважды, — возразил Турецкий.

Любовный треугольник? Стрельникова — Сарга­чев — Вест. Ревность? А что?.. Похоже. Если учесть поведение Веста в казино, то очень похоже.

Все трое выросли в одном доме. Дружили с дет­ства. Все поступили на юридический. Позднее пути их разошлись. Через много лет Саргачев и Лариса Ива­новна обвенчались... Одно время я работал с Саргачевым. Он уже тогда был влюблен в Ларису, нынешнего вице-премьера. И любовь, пожалуй, была истинная.

Квартира Веста, видимо, опечатана органами? — спросил Крот.

Опечатана до производства тщательного обыска.

К сожалению, должен с вами попрощаться. Если не возражаете, встретимся завтра, — остановился Крот.

До завтра.

В прокуратуре Турецкого ожидали два свидетеля — охранники, те, что уехали ночью из особняка Андрея Васильева.

Проходите, — открыл дверь кабинета Александр. — И присаживайтесь. Паспорта, документы, пожалуйста... С кого начнем?

Турецкий развернул бланк протокола допроса сви­детеля.

Не все ли равно, — буркнул белобрысый паре­нек. — Могу и я.

Объясните причину вашего внезапного ночного отъезда.

Приказал Олежка, мы и уехали.

Прапорщик Долгих был старшим группы?

Выходит, так.

Взбрело Олежке в голову, он и приказал?

Почему? Позвонили.

И кто же?

Начальство, — помолчав, ответил белобрысый.

Начальства у вас много. Но звонил-то один на­чальник. Его звание и фамилия?

Вроде как подполковник Рябков...

Вроде или точно?

Вроде...

Так мы с вами можем и не договориться, ребят­ки, — улыбнулся Турецкий. — Смотрю, хорошо вас накачали... Начнем с другого конца. Вам известно, что произошло в особняке?

Слыхали.

Погиб Олежка.

Парни переглянулись и ничего не ответили.

Кто вас ко мне доставил?

Не ваши же! — горделиво ответил белобрысый. — С вашими мы бы не поехали!

И откуда?

Из кабинета Рябкова.

Значит, ни свет ни заря, а подполковник уж к себе на ковер?

Чего это? Ни свет ни заря... Приказал в десять, в десять и прибыли.

О чем спрашивал?

Белобрысый шмыгнул носом и умолк.

Ребятки, вы знаете, где находитесь? — спросил Турецкий.

Ясно где, в Генпрокуратуре, у следователя по особо важным делам.

—- Верно. По особо важным. Начальника боитесь замазать?

Кто боится-то?

Так что ж ты молчишь, как партизан, если та­кой храбрый?! — повысил голос Александр. — Спра­шиваю — отвечай! За дачу ложных показаний я вас предупредил, вот ваши подписи. Давайте конкретнее.

Спросил, кто, мол, из вас поднял трубку.

И кто поднял?

Я, — сказал белобрысый.

И что сказал подполковник Рябков?

Приказал позвать прапорщика Долгих.

А говоришь «вроде»... — усмехнулся Турец­кий. — О чем дальше пошел разговор?

Ни о чем!

Так-таки и ни о чем? Спросил и... Гуляй, Вася!.. Ладно. Я минут на десять вас покину, ребятки, — раз­ворачивая бланки допроса свидетеля перед охранни­ками, сказал Турецкий, — а вы здесь сочинением зай­митесь. Дополните свои показания, только четко, гра­мотно и правдиво.

А чего писать?

Ночью, в таком-то часу, я был разбужен телефон­ным звонком. Говорил подполковник Рябков...

Вроде, — неуверенно произнес белобрысый.

Пиши как считаешь нужным, — согласился Турец­кий. — Но знай, за ложные показания придется отвечать.

А если человек и в самом деле не уверен? — по­дал голос молчавший до сих пор товарищ белобрысого.

Если вы и в самом деле не уверены, пишите «вро­де», — ответил Турецкий и вышел.

В коридоре, приметив двух оперативников МУРа, доставивших в прокуратуру этих незадачливых охран­ников, он подошел к ним.

Ребята эти должны на недельку исчезнуть, — сказал он.

Сделаем.

А теперь попрошу вас доставить приводом сюда подполковника Рябкова. И поторопитесь. Если надо, выпишу постановление. Я имею в виду — если свои­ми ножками он не захочет притопать.

Турецкий рисковал. Он должен был предупредить о немедленном допросе Рябкова его шефа, хотя по зако­ну он, следователь, имел право допрашивать любого (·нидетеля, показания которого имеют значение по делу. Но успеет ли он вообще задержать Рябкова?

Сочинили свои показания? — вернувшись в ка­бинет, обратился он к паренькам.

Те молча протянули заполненные листы протоколов допроса свидетеля.

— Толково, — похвалил Турецкий, пробежав глазами показания. — И без всяких «вроде»... — Он оглядел пар- иги и внезапно спросил: — Жить хотите, ребятки?

— А кто не хочет? — хмыкнул белобрысый.

Турецкий вытащил связку ключей, отстегнул один из них, положил на стол.

— Ключ от дачи. Моего хорошего приятеля. Доедете до Ярославского вокзала, сядете в электричку и сойдете на станции Семхоз... Сделаем так. Я начерчу планчик, а вы пока звоните родным.

И что сказать?

Внезапная недельная командировка. Важное спец­задание.

Мама, я уезжаю. Вернусь через неделю, — работая над планом, краем уха слышал Турецкий. — Какая Чеч­ня?! Туда на неделю не отправляют! Ну все, мама, все!

А ты чего не звонишь? — обратился к белобры­сому Турецкий.

Некому.

Подойдите. Сойдете, значит, на станции Семхоз. Перейдете через железку и все прямо верст пять-шесть. Деревня Уголки. Четвертый дом с левой стороны. Со­седку зовут тетей Дусей. Отовариваться будете у нее. Молоко, яйца, сметана... Деньги есть?

Найдем.

Магазинчик в деревне имеется. Хлеб, соль, сахар... В подвале две бутылки настойки. Черноплодная рябина! Одну разрешаю оприходовать. Но не сразу! Не в один мах!

Парни заулыбались. Турецкий подошел к окну и долго смотрел на улицу, потом набрал номер.

Михалыч! Подгони машину на внутренний двор. Отвезешь двух сотрудников на Ярославский.

Что вы так волнуетесь, Александр Борисович? Кому мы нужны?

В том-то и дело, что никому, — грустно ответил Турецкий.

Проводив охранников, он вернулся в кабинет, и по­чти сразу зазвонил телефон. Ему сообщали, что под­полковника Рябкова на месте не оказалось и никто не может сказать, куда он выехал.

Генерал-лейтенант Самсонов рассматривал бумаги. На противоположной стороне длинного стола, выжидатель­но глядя на начальника, стоял генерал-майор Юрий Гав­рилович Пестов, руководитель Стратегической команды по наблюдению за индустрией развлечений, то есть спец­отдела 15, — крупный мужчина лет пятидесяти, с за­метным брюшком. В кресле возле окна сидел Турецкий.

Странно, — проговорил Самсонов, поднимая гла­за на Пестова.

Не понял, Николай Васильевич...

Странно, что вы стоите. По-моему, у нас была договоренность, которой вы пользовались вплоть до сегодняшнего дня.

Пестов покраснел и осторожно присел на край стула.

Так-то лучше... Не вижу, Юрий Гаврилович, акта судебно-медицинского исследования трупа.

Все документы, без исключения, перед вами, — твердо заявил Пестов.

Самсонов посмотрел на Турецкого, и тот, открыв пап­ку, положил перед генералом несколько документов.

Турецкий Александр Борисович. Руководитель следственно-оперативной группы, куда входят и наши сотрудники. Старший следователь по особо важным де­лам при генпрокуроре России.

Пестов привстал и наклонил голову.

Ознакомьтесь, — протянул ему бумагу генерал- лейтенант Самсонов.

Но это же в корне меняет дело! — воскликнул Пестов, пробежав глазами написанное.

Я тоже так думаю... У вас возникло желание что-либо сообщить нам? Но прежде чем ответить, сове­тую хорошо подумать.

Я впервые вижу эти документы. И разумеется, немедленно приму меры. — Пестов помолчал и, уло­вив спасительную мысль, торопливо заговорил: — А вы не предполагаете, что между ними могла произой­ти ссора? Парни молодые, горячие...

Предполагать можно что угодно. У них уже не спросишь. Мертвые молчат...

Признаться, я пока вникнул не во все детали этого дела...

Прекратите заливать! — перебил Самсонов. — Юрий Гаврилович, извольте говорить правду!

Мне нечего добавить к тому, что уже сказал.

Самсонов включил телевизор, нажал кнопку видео.

Сядьте поближе, — приказал он Пестову. — Уз­наете подъезд вашего дома? Тускловато, все-таки ночь.

На экране возникла машина, из которой вышел муж­чина.

Юрию Гавриловичу, — сказал Самсонов, — че­ловек этот хорошо знаком, а для тебя, Саша, пояс­няю — подполковник Рябков.

Из подъезда вышел Пестов, приблизился к Рябко- ву, оба закурили, говорил о чем-то генерал-майор, под­полковник лишь кивал, изредка вставляя какие-то фразы. Беседа длилась не более минуты. Фрагмент закончился.

Ну и что особенного? — пожал плечами Пестов. — Потребовали неотложные дела, и приехал. Ничего уди­вительного, удивляет меня то, что я нахожусь под опе­ративным наблюдением. Это возмутительно!

Нашли Рябкова?

Ищем. Обзвонили больницы, клиники, «Скорую помощь»...

Подозреваете автомобильную катастрофу?

Мало ли что может случиться с человеком!

Это вы верно сказали... — задумчиво произнес Самсонов. — И что за дела позвали Рябкова к вам в такой неурочный час?

Они касаются оперативной деятельности нашего отдела.

Самсонов вздохнул, открыл сейф, вытащил красную папку, положил перед Пестовым приказ директора ФСБ о передаче всех дел Стратегической команды Пестова отделу «К».

Обратите внимание, Юрий Гаврилович, на дату подписания. Она, как видите, месячной давности.

Почему же вы не воспользовались своим правом раньше?

Вы, я вижу, человек некомпетентный в наших спецделах, а потому и объяснять ничего не стану, — ответил Самсонов, но, заметив недовольство генерала Пестова, добавил: — Зато вы очень хорошо соображае­те в делах, совершенно не относящихся к роду нашей деятельности.

Пестов помолчал и, видимо, приняв решение, резко поднялся.

Разрешите идти, товарищ генерал-лейтенант?

Вас проводят. Не спешите. Вы не ответили на мой вопрос.

Запамятовал, товарищ генерал-лейтенант, — кри­во усмехнулся Пестов.

Напоминаю. Для чего подполковник Рябков по­тревожил вас в ночное время и о чем шла беседа?

Полагаю, при вашем опыте и сообразительности вопрос излишен.

Мало того что вы вор и взяточник, вы к тому же и хам, — помедлив, спокойно проговорил Самсонов.

Пестов побагровел, кулаки его сжались, казалось, что он выкинет нечто непотребное, но ему удалось спра­виться с гневом.

Вы ответите за оскорбление, — с трудом выда­вил он и двинулся к выходу.

Дверь кабинета распахнулась, и на пороге возник­ли два сотрудника.

Уведите, — приказал Самсонов.

Один из сотрудников сноровисто прошелся по одежде генерала и после личного обыска отступил в сторону, давая Пестову дорогу.

Это арест? — обернулся Пестов. — Тогда где сан­кция прокурора?

Вы задержаны, это в моей компетенции. Сове­тую еще раз хорошенько подумать. И рассказать мне и господину следователю всю правду.

Он не испугался, — сказал Турецкий, когда за Пестовым закрылась дверь. — Чувствует себя в безо­пасности...

Хочешь кофе, Саша?

С удовольствием.

Люблю готовить сам. И только по-турецки. Кста­ти, откуда у тебя такая фамилия, Турецкий?

А и сам не знаю, Николай Васильевич! Специ­ально интересовался. Дошел аж до восьмидесятых го­дов позапрошлого века!

И все Турецкие?

Сплошь.

И чем занимались? — ставя на плитку воду с сахаром, поинтересовался генерал.

Воевали. Были в роду и поручики, и ротмистры, и полковники. И даже один генерал!

Турецкому по-турецки! — возгласил Самсонов, разливая кофе по чашечкам. — Прошу!

Кофе что надо! — похвалил Александр.

Пестов задержан, для других он в краткосрочной служебной командировке. Два-три дня можно работать спокойно. Дальше начнется сильное давление сверху. И придется принимать решение. Соберем доказатель­ства — отправим в Лефортово, не сможем — придется отпускать.

Лишь бы не мешали работать эти два-три дня... фонограмма этой сцены отсутствует?

Слышимость пока нулевая, но наши люди рабо­тают. Известно, что Пестов отдал Рябкову приказ о немедленной ликвидации Веста.

Кто-то, в свою очередь, приказал и Пестову?

Да, было перехвачено, прямо скажу, странное сообщение.

Указание могло исходить от вице-премьера Стрель­никовой и полковника Саргачева, — гнул свою линию Турецкий.

Скорее всего, — согласился генерал.

А чей голос-то был: мужской или женский?

Прозвучала похоронная музыка, — ответил Ни­колай Васильевич.

2

Владимир Демидов сидел в машине и ждал, когда распахнется дверь подъезда, выбежит улыбающаяся Лиля, вспорхнет на сиденье рядом, тронет за руку и, как всегда, приветливо скажет: «Привет, Демидыч!»

За несколько дней, которые он провел рядом со сле­дователем Федотовой, он заметно изменился. Если рань­ше, кроме водолазки, куртки и джинсов, он ничего не признавал, то теперь пришлось надеть костюм, белую рубашку и даже нацепить галстук. Здоровенный, вы­сокий, с крутыми, налитыми силой плечищами, глад­ко выбритый и пахнущий иностранным дезодорантом, он выглядел весьма представительно. Памятуя о при­казе Грязнова ни на шаг не отпускать от себя охраня­емый им объект, он, не обращая внимания на возра­жения секретарш, перся за Лилей в кабинеты, словно танк. Остановить его мог лишь взгляд или слово Федо­товой, но и в этом случае он оставался в приемной, садился где-нибудь возле окна и превращался в не­подвижный монумент. Понаслушался Демидыч от Лили о разных чиновничках с телевидения, из редакций, министерств и сделал однозначный вывод, что работа­ют в этих организациях людишки хотя и с гонором, по пустые, боязливые, ворюги, каких свет не виды- пал, говорят гладко, целуют ручки Лиле при проща­нии, чего-то вроде обещают, возмущаются, кипятят­ся, а на поверку выходит одна болтовня.

Привет, Демидыч!

Здравствуйте, — расплылся в улыбке парень. — Куда сегодня?

Сегодня мы едем в место, куда тебя не только в приемную, но, пожалуй, и в подъезд не пустят!

Че это?

Опять зачёкал? Тебе сколько раз говорить, Де­мидыч?

Куда ехать-то?

В «Белый дом».

Демидыч неопределенно хмыкнул и тронул ма­шину.

Лилия Федотова ехала на прием к вице-премьеру Ларисе Ивановне Стрельниковой. Вчера вечером вице- премьер позвонила и несколько минут разговаривала с ней. По существу разговор был пустой, но в конце Лариса Ивановна, почти приказным тоном, предложила прибыть следователю в ее кабинет в «Белом доме» в десять ноль-ноль.

Для вызова могли быть две причины: по просьбе Ефима Ароновича Фишкина, что было вполне вероят­но после беседы с ним, или по другой, более серьез­ной причине, если каким-то образом вице-премьеру донесли о готовящейся к опубликованию статье в од­ной из центральных газет.

И что будем делать? — спросила Лиля у Фишки­на, когда тот ознакомился с выводами графологичес­кой экспертизы о том, что подписи от имени Федото­вой поддельные.

Дело прошлое. Что вспоминать?

В данном случае срок давности не прошел, тем более что дело, можно сказать, свеженькое.

Что вы собираетесь предпринять?

Вам не ясно? Предъявить вам обвинение, закон­чить расследование и направить дело в суд. Но, скорее всего, вести дело будет другой следователь.

Суды завалены делами куда более серьезными...

Ваше не менее серьезное, и я найду возможность его ускорить. И уверяю вас, что срок наказания будет вам обеспечен.

И на сколько потянет?

По алмазным акциям и пионерским лагерям я предъявлю обвинение в злоупотреблении и подделке документов, в том числе и в подделке моей подписи, что потянет годика на три. А вот по судоремонтному заводу обвинение посерьезнее. Вы, Ефим Аронович, пол­ностью разграбили заводик, недостроенные суда. Все было переправлено вами в прибалтийские страны. Сум­мы, вырученные при этом, вам известны лучше, чем мне. В этой части и по этим эпизодам вам будет предъяв­лено обвинение в хищении в особо крупных размерах.

Подобные заявления нуждаются в доказатель­ствах, — приосанился Фишкин.

Неужели вы полагаете, что я пришла бы к вам без доказательств?

Лиля выложила на стол папку.

Здесь, Ефим Аронович, показания свидетелей — бывших руководителей и рабочих завода, водителей гру­зовиков, копии ваших приказов и писем, накладных расходов, а также расписки в получении материалов со склада. А так как я лицо заинтересованное — вы, ри­суя мои подписи, хотели подставить меня под удар, — и, разумеется, доведу дело до логического конца. Не сама, а руками моих коллег — других следователей.

Может быть, мы сумеем договориться, — испу­ганно сказал Ефим Аронович.

Можем, — с готовностью согласилась Лиля.

Назовите сумму, и я весь к вашим услугам, — с облегчением вздохнул Фишкин.

Вы не так поняли. Взятки я не беру, — спокойно ответила Лиля. — Но договориться мы можем. На до­ну ментах три подписи. Ваша, моя и госпожи Стрель­никовой. Мне необходимо знать, каким образом акции

по алмазам попали именно к вам, если учесть огром­ную конкуренцию в этом вопросе, и почему госпожа Стрельникова проникалась столь непостижимым ува­жением к вашей организации, выделяя вам лакомые куски как в столице, так и на территории страны.

Мне кажется, будучи юрисконсультом движения и ставя свои подписи, то есть визируя документы, вы мало интересовались подобными вопросами...

Теперь я не юрисконсульт движения, а следова­тель, член следственной группы Генеральной проку­ратуры России, — напомнила Лилия Федотова.

В таком случае вам лучше самой спросить об этом вице-премьера.

Спасибо за совет. Спрошу обязательно. Вы зада­ли вопрос о взаимной договоренности. Я ответила. Не вышло. Будем считать разговор безрезультатным. До свидания.

Погодите, — остановил женщину Фишкин. — Мне нужно время. Хотя бы до завтра.

Во время следующей беседы с Федотовой, а встреча происходила в ее кабинете, Фишкин держался уве­ренно, отрицал свою причастность к подделке доку­ментов и подписей и даже сделал прозрачный намек о грядущих для Федотовой неприятностях в случае, если делу будет дан ход.

Вы делаете ошибку, Ефим Аронович, давая лож­ные показания, — резюмировала Федотова, заканчи­вая допрос.

А вы уже ее сделали, предложив мне сделку, бросающую тень на члена правительства, — ответил Фишкин. Федотова заметила, что Фишкин водит ру­кой в кармане пиджака.

«Не хватало еще, чтобы он записывал наш разговор на магнитофон».

Че это вы такая? — спросил Демидыч, встретив Лилю в приемной следственной части.

Не чокай! — и Лиля заковыристо, по фене, вы­ругалась.

Ты что? — округлил глаза Демидыч.

Этот Фишкин тайно наш разговор записал, сволочь!

Демидыч молча повернул к выходу. Не прошло и двух-трех минут, как он вернулся, неся миниатюр­ный магнитофон.

Этот?

Они стояли на улице, в десяти метрах от здания прокуратуры.

Лиля щелкнула кнопкой, услышала свой голос, вы­тащила пленку, сунула в карман.

Стоять! — послышался чей-то крик. В сопровож­дении двух парней бежал к ним Фима Фишкин.

Что орешь? — лениво спросил Демидыч, подавая магнитофон Фишкину.

Руки! — приказал один из парней.

Не стоит, мужики...

Второй парень выхватил пистолет, но тут словно под­кошенный упал: Демидыч ткнул его пальцем в жи­вот. Товарища, который потянулся было к пистолету, моментально прижал к тротуару и строго сказал:

Не балуй. А ты, — обратился он к Фишкину, — подойди.

Лиля не слышала, что сказал Ефиму Ароновичу Де­мидыч, но по выражению лица Фишкина поняла, что тому все стало яснее ясного. Демидыч не спеша раз­рядил пистолет, пропустил женщину вперед и пошел следом, прикрывая ее широченной спиной.

Ну, Демидыч, — проговорила Лиля, когда они сели и машину, — за тобой и вправду как за каменной стеной.

Делов-то, — улыбнулся Володя.

Не страшно? Припутают они тебя...

Че?

Спасибо, Демидыч, — сказала Лиля, обняла и поцеловала парня в щеку.

Не ожидал, — хмыкнул Демидыч.

Поцелуя?

По фене ботаешь.

И я от тебя не ожидала такой прыти.

Вскоре они уже были у здания «Белого дома».

Как и предсказывала Лиля, дальше подъезда Демидыча не пустили. В кабинет вице-премьера Лилю про­водили сразу же, едва услышали фамилию. Лариса Ива­новна встретила следователя Федотову суховато и не­медленно перешла к делу.

Что можете сказать по этому поводу? — спроси­ла она, подавая листы, отпечатанные на компьютере.

Да, это — моя статья. Я передала ее в газету. Содержание, видимо, вам уже известно, —мельком взглянув на листы, ответила Лиля. — Вам что-то не ясно?

Предлагаю вам отказаться от этой идеи.

Не вижу причины.

Причина в том, что в вашей статье фигурирует моя фамилия.

И что? Разве не вы возглавляли женское движение?

Послушайте, Лиля, — перешла на более мягкий тон Лариса Ивановна. — Скажу откровенно. Я пони­маю, затронута ваша честь как юриста, как честного человека. Но ведь я и не знала, что этот идиот подде­лал вашу подпись!

В таком случае у вас нет никаких причин для волнений.

Заинтересованность моя заключается не в том, что я ничего не знала, но в том, что, пусть краем, будет запятнано мое имя.

Помилуйте, Лариса Ивановна! Да каким же об­разом оно будет запятнано? Если вы внимательно чи­тали статью, то могли заметить, что в ней нет ни одно­го слова, направленного против вас лично. Я просто-напросто защищаю себя. Вот мое имя, моя фамилия запятнаны. И разумеется, я сделаю все, что в моих силах, чтобы смыть с себя позор.

Не будем лукавить, — помолчав, сказала вице- премьер. — Вам известно больше, нежели вы изложи­ли в статье.

Мне известно многое.

В том числе и обо мне?

В том числе и о вас.

Очень жаль, но вы проиграете, Лиля.

Может быть. Мне вот что любопытно, Лариса Ива­новна. По-моему, у нас свобода печати, материалы, как мне говорили, до опубликования не разглашаются, а у вас каким-то образом оказалась моя статья...

Статья ваша опубликована не будет.

Ну что же, значит, один редактор оказался тру­сом, таким же может оказаться второй, третий, но я убеждена, найдется четвертый, который, несмотря на ваше высокое положение, наберется смелости и опуб­ликует.

Чего вы добиваетесь, Лиля?

Ничего, кроме того, о чем я сказала. Правды.

До свидания, — попрощалась вице-премьер.

Из вестибюля Лиля позвонила главному редактору газеты, где должна была появиться статья. Редактор подтвердил, что статья выходит в завтрашнем номере, он уже подписал верстку и не видит причин, почему она может не выйти. «Вам звонили?» — спросила Лиля. «Да. Но это не имеет никакого значения».

На следующий день газета не вышла вообще. На : тонок Лили в редакцию ответили, что главного ре­дактора вызвали в министерство по печати. У Лили был крупный разговор с шефом. Турецкий объяснил ей, что она поступила не только глупо, но и противо­законно. Во-первых, она замешана в деле Фишкина— Стрельниковой. Во-вторых, не имела права помещать статью в печати. Рано или поздно Фишкина возьмем, сказал он, и не только его, старался он объяснить сво­ему помощнику ситуацию, теперь же положение дел таково, что нужно добывать доказательства, да и вооб­ще дело следует поручить иному работнику. Лиля молча выслушала и, в сердцах хлопнув дверью, вышла.

В машине, когда уже подъезжали к дому, Лиля вдруг расплакалась. Демидыч перепугался, он совершенно не выносил женских слез.

Это... как его... Кончай, слышь, — забормотал он. — Чего ревешь-то?

И, глядя в его глаза, полные истинного сострада­ния и жалости, Лиля вдруг рассказала все парню.

Как жить, Демидыч? Кругом ворье, взяточники, нечисть! Как жить?! А от меня требуют: соблюдай фор­мальности! Какие могут быть формальности в борьбе с этой нечистью?!

Да ладно, — отмахнулся Демидыч. — Не пере­живай.

Вот и ты тоже... — проговорила Лиля, выходя из машины.

Демидыч, как и обычно, проводил женщину до две­рей квартиры и попрощался.

В двенадцатом часу ночи в квартиру позвонили. По­смотрев в глазок, Лиля узнала своего охранника.

Я на минуту, — угрюмо выговорил Демидыч.

Что случилось-то? Проходи.

Демидыч тщательно вытер обувь, вошел в коридор, вытащил несколько листов бумаги, протянул хозяйке. Аккуратным почерком в бумаге, названной «Чисто­сердечное признание», было написано, что гражданин Фишкин Ефим Аронович целиком и полностью при­знает свою вину в злоупотреблениях и подделке под­писей в документах, касающихся приобретения акций ряда предприятий, в том числе судоремонтного завода и пионерских лагерей, в чем глубоко раскаивается и сообщает эту информацию по своей инициативе...

Пошел я, — сказал Демидыч, берясь за дверную ручку.

Он жив? — шепотом спросила Лиля.

Кто?

Фишкин.

А что ему сделается? Дышит.

У него же телохранители...

Ну и что?

Дышат?

Должны, — подумав, ответил Демидыч.

Что я тебе скажу, Демидыч...

Парень кашлянул и вопросительно посмотрел на женщину.

Ты перестал чёкать.

Знать, отучил кто-то, — широко улыбнулся па­рень. — Пошел.

Не уходи, Демидыч, — негромко проговорила Лиля, но Демидыч услышал и застыл как вкопанный.

Все произошло так неожиданно и быстро, что Фима Фишкин ничего не смог сообразить. Он, услышав за со­бой глухой стук, обернулся, успел заметить неподвижно лежащих на асфальте двух своих телохранителей, а по­том его приподняло, швырнуло в машину, и пришел он в себя лишь после того, как с ревом рванулась вперед машина и почуял холодный металл наручников на запя­стье. «Сиди спокойно», — сказал водитель. Фима ско­сил глаза и узнал в водителе того самого парня, что са­мым наглым образом отнял у него магнитофон. Ехали недолго, свернули в арку большого дома, остановились возле сквера. Парень достал из бардачка плотную пап­ку, положил на нее чистый лист бумаги. «Ручка есть?» — спросил он, открывая наручники. Фима послушно выта­щил дорогую авторучку. «Пиши». — «Что?» Парень тол­ково объяснил, что требуется написать, но предупредил: Повторять не буду». И Фима, посмотрев на него, по­нял — повторять он действительно не будет, шмальнет или удавит. Прочитав написанное, парень аккуратно по­ложил лист в папку, хлопнул крышкой бардачка. «Будь здоров. Запоминать номер машины не советую. Шагай». Фима уходил не оглядываясь. Противно подрагивали руки, вспотела спина, на лбу выступила испарина. Ми­новав арку, он облегченно вздохнул, остановил первую попавшуюся машину и поехал к дому. Возле подъезда топтались телохранители. Фиме хотелось сорвать на них зло, но он сдержался. Выслушав оправдания, сказал: «Думаю, не в ваших интересах предавать дело огласке. Молчите. Ничего не было. Понятно?» — «Понятно!» — в один голос откликнулись телохранители.

Зайдя в квартиру, Фима первым делом опрокинул пол­стакана коньяку, отдышался, присел, подумал и еще хлоп­нул столько же. Полегчало. Теперь можно было и пораз­мышлять о случившемся. Фима хорошо знал законы в мире, где ему пришлось жить. Законы волчьи. В волчьей стае раненого или больного поедают его собратья, так слу­чается и в его мире. Держат до последнего, если нужно, уберут любого свидетеля, но никогда не простят слабос­ти, последствия которой могут отразиться на их деятель­ности. Что ни говори, а он, Фима, проявил слабость, соб­ственными руками подписав свой приговор. Баба эта, сле­дователь, теперь конечно же не остановится, потянет ниточку, а куда она выведет, одному Богу известно. Она завтра, между прочим, может арестовать его. Признание, неоспоримое доказательство его вины, налицо. Посовето­ваться с Аликом Городецким? Бесполезно. В лучшем слу­чае предложит где-нибудь отсидеться, в худшем... О вто­ром предположении Фиме не хотелось даже и думать.

Нет, конечно, он мог бы немедленно заявить, что его показания вырваны у него под угрозой смерти. И тогда доказательства, основанные на его признании, сразу становятся пустышкой. Для суда. Но не для волков... вот в чем дело.

* * *

Лиля Федотова явилась на работу как никогда поздно. Турецкий глянул на женщину и удивленно произнес.

—Что с тобой, Лиля?

Ничего.

Ты вся светишься! И какое спокойствие в глазах... Определенно что-то случилось! Уж не влюбилась ли?

Да.

Ив кого же?

В мужчину.

Понятно, что не в женщину.

В настоящего мужчину.

А как же я? — даже несколько растерялся Ту­рецкий. — Мы вроде как бы...

Ты опоздал, Турецкий! — рассмеялась Лиля, вы­кладывая на стол лист бумаги. Это было «чистосердечное признание», собственноручно написанное Фишкиным.

Турецкий прочел, посмотрел на свою помощницу и поднял телефонную трубку...

...А Ефим Аронович Фишкин сидел в салоне биз­нес-класса «боинга», следующего курсом Москва—Же­нева. Давно прошло объявление стюардессы о том, чтобы пассажиры пристегнули привязные ремни и пригото­вились к взлету.

Почему не взлетаем? — обеспокоенно обратился Фима к соседу, читавшему газету.

Что?

Не взлетаем, а пора бы, — постучал по часам Фишкин.

Взлетим, — равнодушно ответил сосед и снова уткнулся в газету.

Извините, — остановил Фима проходившую мимо стюардессу. — Отчего задержка?

Не волнуйтесь, — вежливо ответила девушка, гля­нула на пассажира. — Вам нехорошо? Валидол, нит­роглицерин?

Спасибо, — отказался Фишкин, поворачиваясь к иллюминатору.

По аэродрому на большой скорости шла светлая «Вол­га», притормозила возле самолета, в котором находил­ся Фишкин. Из машины вышли двое мужчин и на­правились к трапу.

Ефим Аронович расстегнул ремни и обессиленно от­кинулся на спинку кресла...

3

Операция в Хабаровске провалилась. Казалось, все было продумано до мелочей, ан не получилось. К дому на окраине, в котором, согласно расшифровке, долж­но было произойти получение «товара», подходила ма­шина, но, не доехав до места метров двести-триста, вдруг ни с того ни сего взорвалась. Несколько сотруд­ников помчались к месту взрыва, остальные ворвались в дом. В комнате сидел пожилой китаец и спокойно пил чай. На вопросы он не отвечал, лишь вежливо улыбался и постоянно кланялся.

Сейчас и мы взлетим к чертовой матери! — ска­зал Павлов. — Его в машину, — кивнул он на хозяина дома. — Майор Климов, капитан Стеценко и я оста­немся здесь. Остальным покинуть здание. Отойдите подальше! Начинай, капитан. Ты спец по взрывным устройствам, — невесело усмехнулся полковник. — Мо­литесь Богу, ребята! Если рванет...

Павлов недоговорил и махнул рукой. Взрывного ус­тройства не обнаружили, зато оружия нашли много, разного, вплоть до ракет. Стеценко уже колдовал над ними, аккуратно выворачивая взрыватели.

Павлов вышел из дома, глубоко вдохнул воздух, вы­тер вспотевший лоб.

Порядок, товарищ полковник? — спросил подбе­жавший сотрудник.

Порядок. Грузите. Ракеты в отдельную машину.

На ходу расстегивая ворот рубашки и оттягивая гал­стук, Павлов зашагал к машинам с зажженными под­фарниками.

Где китаец? — спросил он встретившего его со­трудника.

Сидит. Вроде как дремлет.

Китаец сидел на заднем сиденье, привалившись пле­чом к дверце. Глаза его были закрыты. Павлов распахнул дверцу, и безвольное тело китайца мягко повалилось на землю. Павлов пощупал пульс, приоткрыл веки китайца.

Он мертв.

Вскрытие показало, что гражданин Ляо Чжай отра­вился цианистым калием, упакованным в саморастворяющуюся оболочку. Личность человека, находившего­ся во взорвавшейся машине, установить не удалось. Най­денное в доме радиодистанционное управление говорило о том, что взорвал машину Ляо Чжай. Оружие и раке­ты были отправлены спецрейсом в Москву, чуть по­зднее туда же вылетели обычным авиарейсом Павлов и его подчиненные.

Сидя в самолете, Павлов мучительно думал, кто и ка­ким образом предупредил хозяина дома Ляо Чжая о гото­вящейся операции. В том, что тот был предупрежден, Павлов не сомневался. Постепенно в памяти возник Гон­конг, господин Джек Кан, торговец оружием, Ваня Бу­рят... А если и вправду Бурят? Но он не мог знать о вылете Павлова из Москвы. Знал об этом один генерал Самсонов. Другое дело — Хабаровск. В Хабаровске най­дутся преданные Ване людишки. Но и тут возникает воп­рос. Операция проводилась силами московских сотрудни­ков, в глубокой тайне, они даже не появлялись в самом городе, не останавливались в гостиницах, всего несколь­ко часов пробыли в аэропорту и опять же в месте, куда, как говорится, посторонним вход запрещен. И вдруг Пав­лова будто пронзило. «Саргачев!» Да, так поступить мог только он. Но через кого был сделан приказ об уничтоже­нии получателя? Неужели связи Саргачева (да и сила!) так велики, что по одному его слову, за тысячи километ­ров взрывается машина, кончает жизнь самоубийством человек? Но если не Саргачев, то остается одна лишь важ­ная персона, у которой найдутся и связи, и люди, и сред­ства. Вице-премьер Лариса Ивановна Стрельникова. Но ей-то какой смысл? Наоборот, если бы были задержаны получатель «товара» и хозяин дома, он, Павлов, был бы на коне, а значит, и вице-премьер могла дышать свобод­нее. Если бы знать, кто стоит за спиной покойного полу­чателя! Хабаровские парни из ФСБ обещали немедленно сообщить о результатах следствия, кое-какие мыслишки у них шевелятся. Какой организации или кому лично принадлежала взорванная машина, они установят, это точ­но, а там потянут ниточку дальше, авось и клюнет...

По прилете в Москву Павлов позвонил по телефону, которым пользовался крайне редко, только в самых не­обходимых случаях. Он назвал пароль и тут же получил краткий ответ: «Арестован Пестов. Уходи». И все. Те­перь обстановка стала ясна. В аэропорту никто их не встретил, и это обстоятельство играло на руку полковни­ку. Правда, подошел майор Климов и сообщил, что на стоянке их ожидают «Волга» и «рафик».

Хорошо, — ответил Павлов, заходя в здание аэро­вокзала. — Иди. Я за газетой.

И здесь майор дал маху. Вероятно, сыграло то обсто­ятельство, что не струсил полковник, остался в доме, а ведь и в самом деле могло рвануть, рисковал мужик своей жизнью, и Климов поневоле зауважал его. С дру­гой стороны, он хорошо помнил слова генерала, чтобы он и полковник прибыли в его кабинет вместе. Но вот вылетело из головы, хотя и ненадолго. Не дойдя не­скольких метров до «Волги», майор повернул обратно, немного подождал у выхода, надеясь, что Павлов вот- вот появится. Но Павлов не появился, поиски сотруд­ников тоже не дали результата. Полковник исчез. Альберт Георгиевич Попов-Городецкий находился в некотором смятении. И было от чего. Выписав солид­ный банковский чек и никого не предупредив, Ефим Аронович Фишкин вылетел в Женеву. Секретарь Фиш­кина не придала особого значения отсутствию началь­ника, такое бывало, и не раз, но всегда в первой поло­вине дня руководитель фирмы «Диана» интересовался делами, звонил, даже если он находился в другом го­роде. Не последовало звонка и после обеда, и секре­тарь поделилась своими сомнениями с Городецким. Аль­берт Георгиевич, как человек бывалый, сразу почуял неладное, сделал несколько звонков приятелям и де­ловым людям и, получив отрицательный ответ, на вся­кий случай позвонил в Шереметьево. Здесь и узнал, что господин Фишкин вылетел утренним рейсом в Же­неву. Городецкий, разумеется, знал о неприятностях Фишкина, но для него явился полной неожиданнос­тью отъезд друга: мог бы и посоветоваться, если хоро­шо подумать, не так уж и велики эти неприятности. Значит, утаил что-то Фима или перетрусил, что не очень-то вязалось с его характером, не в такие исто­рии попадали и всегда находили выход. Еще больше обеспокоился Городецкий, когда позвонила ему вице- премьер Стрельникова и сообщила, что к нему в каби­нет в десять ноль-ноль явится полковник Саргачев Ва­лерий Степанович, указания которого следует ему, Го­родецкому, исполнять неукоснительно.

В десять ноль-ноль Саргачев открыл дверь кабинета:

Полковник Саргачев.

Исполняющий обязанности директора фирмы По­пов-Городецкий. Присаживайтесь. Курите?

Городецкий придвинул посетителю пачку «Кента».

Курю. И именно такие, — доставая и выклады­вая на стОл свои сигареты, ответил Саргачев.

Городецкий мельком глянул на пачку и улыбнулся.

Эти, — придвигая свою пачку поближе к полков­нику, сказал он, —· несколько отличаются качеством. И не в худшую сторону. Настоящие американские.

Саргачев закурил, затянулся.

Да, — согласился он. — Отличаются. Вы пре­дупреждены о моем приходе?

Да, Валерий Степанович.

На словах мне велено передать следующее. Все дела, бывшие и те, что могут быть, с этой минуты пой­дут через меня. Документы, вам известные, по приобре­тению недвижимости, прошу предоставить немедленно.

Они в сейфе Фишкина.

Откройте.

Но ключ-то, видимо, у него!

Значит, вскройте.

Профессия «медвежатника* стала очень редкой, Валерий Степанович...

Пусть Фишкин в таком случае передаст вам ключи.

А где он, Фишкин-то? Нет, это ни в какие ворота не лезет1 Столько прожить, проработать бок о бок, ка­залось, ну никаких секретов нет друг от друга, и нате вам, пожалуйста!

Что вы возмущаетесь, Альберт Георгиевич?

А вы не знаете?

Что-то мне известно...

Для чего тогда и спрашивать? — пробурчал Го­родецкий.

Вы полагаете, господин Фишкин в Женеве?

А то где же?

Ошибаетесь. Ефим Аронович находится в след­ственном изоляторе.

Фима арестован? — медленно спросил Городец­кий. — За что?

Мне казалось, что на этот вопрос ответите вы.

У него были некоторые неприятности, но при его адвокате дело яйца выеденного не стоит!

Кто адвокат Фишкина?

Господин Вержбицкий.

Знаю его. Для господина Вержбицкого дело дей­ствительно яйца выеденного не стоит... Однако самое маленькое дельце может повлечь за собой дело боль­шое, если его раскрутить. Итак, я вас слушаю.

Полагаю, что мы будем совершенно откровенны.

Без этого нам лучше более не встречаться. Не в ваших интересах что-либо скрывать, тем более что я в курсе некоторых важных обстоятельств. По-моему, че­ловеку, позвонившему вам, доверять можно?

Какой разговор! — отмахнулся Городецкий. — Выходит, Лариса Ивановна... Как бы это выразиться помягче...

Не нужно выражаться помягче. Выражайтесь так, как считаете нужным. Если в данном случае вы не находите слов, то объясняю. Все документы, в кото­рых фигурирует фамилия вице-премьера, должны быть переданы мне или уничтожены на моих глазах. «Мед­вежатники», настоящие умельцы, пока не перевелись. В случае, если нам не удастся взять ключ у господина Фишкина, таковые найдутся. И сделать это надо, как я уже сказал, как можно быстрее.

Значит, Фима арестован... — проговорил Горо­децкий.

К делу, Альберт Георгиевич.

В движении «Прогрессивные женщины» ранее юрис­консультом была некая Федотова Лилия Васильевна. Жен­щина с характером, въедливая, однако визировала она документы без задержки, хотя и с видимой неохотой. Однажды один из документов, по приобретению пионер­ских лагерей, визировать отказалась, а два других, по алмазным акциям и судостроительно-судоремонтному за­воду, мы и не стали предлагать. Ефим Аронович, надо сказать, большой спец в плане рисования документов.

Знаю, — перебил Саргачев. — За что и сидел.

Приятно работать с человеком, которому не надо объяснять щекотливые моменты биографии, — улыб­нулся Городецкий.

Подобные моменты вашей биографии мне также известны.

Не сомневаюсь. Вероятно, Лариса Ивановна про­светила вас и насчет вещей, касающихся... скажем так, заведений развлекательного характера?

Вы хотите, чтобы я подробно рассказал вам о вашей, лично вашей роли в деятельности казино, рес­торанов, представительных гостиниц? Могу на досуге. Но вначале давайте о господине Фишкине.

Ясно, — помолчав, сказал Городецкий. — Одним словом, Ефим Аронович подделал подпись Федотовой, и мы на «законном основании» приобрели недвижимость.

Все эти шутки тянут лет на пять!

Как говорил незабвенный Остап Бендер, он чтил Уголовный кодекс. А я читаю.

Почему господин Фишкин не подключает своего адвоката? Ему, видимо, уже предъявлено обвинение, так что адвокат может вступить в дело.

Сам не пойму!

Может быть, чего-то или кого-то боится?

Не такой он человек. Не из таких положений выходил. А вот кого он боится? Вопрос любопытный. Вам известно, кем сейчас работает Федотова? Впро­чем, откуда? Я только что назвал ее фамилию...

Лилия Васильевна Федотова — член следствен­ной бригады, а возглавляет ее старший следователь по особо важным делам Александр Турецкий. А чтобы для вас сущность проблемы стала еще яснее, сообщаю, что там же состою и я. Бригада создана для расследо­вания дела об убийстве Кузьминского. Позже мы ста­ли заниматься и убийством Андрея Васильева, небе­зызвестного вам Роберта Веста. А если говорить яс- чее, мы копаем, то есть ведем работу, по наркотикам, к которым вы, уважаемый Альберт Георгиевич, имее­те самое прямое отношение.

У вас очень большой объем работы, —сказал Горо­децкий. Итак, я сказал, что чего-то Фима не боится, но вот кого-то может и испугаться. Дело в том, уважае­мый Валерий Степанович, что недавно у Фишкина был разговор с помощницей Турецкого — Федотовой. Фима записал этот разговор, в котором следователь допустила небольшую, но весьма для нее неприятную промашку...

Где пленка?

В том-то и дело, что ее нет. В принципе-то она есть, но лежит уже в кармане или сейфе самой Федотовой.

Каким образом она там очутилась?

Очень простым. Громила саженного роста, с пле­чами тяжеловеса просто-напросто забрал у Фишкина пленочку, сунул в карман и ушел.

У вас же полно телохранителей. И все они — спортсмены, мастера спорта!

Охранников много, — согласился Городецкий. — И фишкинские охранники — тоже парни не из сла­бых, но были повержены во прах, если выражаться старинным российским слогом.

Вы при этом присутствовали?

Господь избавил! — проговорил Альберт Георги­евич и даже перекрестился.

Верующий?

Верую, — смиренно ответил Городецкий. — В Бога, в черта, а больше в самого себя.

Правильная вера, — усмехнулся Саргачев. — А кто-то опознать этого громилу мог бы?

Конечно! Те же охранники, повергнутые во прах. Кстати, они уже навели справочки и выяснили, кто таков, где служит и даже некоторые детали его био­графии.

Саргачев вопросительно-требовательно посмотрел на собеседника.

Пожалуйста, — раскрыл настольный блокнот Го­родецкий. — Демидов Владимир Афанасьевич, в насто­ящее время служит в охране частного сыскного агент­ства «Глория», воевал в Афганистане, имеет награды...

Как ни владел нервами Валерий Саргачев, но тут он вздрогнул, быстро взял сигарету и закурил.

Вам знаком этот зверь? — осторожно задал воп­рос Городецкий.

И что по этому поводу думают охранники? — не отвечая на поставленный вопрос, задал встречный Ва­лерий.

Они обижены. Очень обижены.

И могут принять соответствующие меры?

Да, если получат приказ.

От кого?

Видимо, от вашего покорного слуги.

Приказа не должно быть, — жестко сказал Сар­гачев. — Ни в коем случае.

Очень обижены, — повторил Городецкий. — И не только они.

Кто же еще?

Телохранители Фишкина.

Тоже были повержены во прах?

Если первые отделались испугом, то у телохра­нителей до сих пор головки трещат.

Расскажите, пожалуйста, — с видимым любопыт­ством попросил Саргачев.

Расскажу то, о чем смогли сообщить эти вшивые телохранители... Вышел Ефим Аронович из подъезда прокуратуры, они, как обычно, за ним. Ничего такого не приметили, никого вроде не было, внезапно какая- то неведомая сила схватила их за волосы, и больше ничего они так и не припомнили.

Подбежали к ним, нагнулись, лежат неподвижно, на лбах синяки размером с гусиное яйцо. А у Фишки­на уже нет пленки с записью. Все.

Саргачев вдруг громко рассмеялся.

Ничего смешного не вижу, — мрачно произнес Городецкий. — А если на месте Фишкина окажусь я?

Верно заметили, Альберт Георгиевич. Зверь, — резко прекратив смех, сказал Саргачев. — «Русский волк» Демидыч.

Точно! Так его в агентстве называют. Демидыч.

Так вот, приказа отдавать не советую. В против­ном случае ваша жизнь продлится ровно столько, сколь­ко понадобится времени выйти на ваш след.

Кому?

«Русским волкам».

Они могут вообще не выйти.

Исключено. Сутки. Самый большой срок.

Вы так уверенно говорите, что у меня возникают самые бредовые ассоциации...

Я был в Афгане, — коротко ответил Саргачев, при этом так посмотрел на собеседника, что тот все понял.

Приказа не будет.

Пострадавшим передайте, во-первых, соболезно­вание, во-вторых, посоветуйте им все забыть. И лучше навсегда.

Передам. Но люди есть люди, и...

Без всяких «и»! Заплатите. И заплатите сумму, достаточную для того, чтобы все четверо молчали. Я вам говорю, и говорю серьезно, пришьют этого зве­ря — не будет ни вас, ни ваших охранников, ни ва­шей фирмы.

Даю слово, — посерьезнел Городецкий.

Перейдем снова к господину Фишкину. Какими средствами располагает, фирма, если понадобится залог?

Смотря каким будет залог.

Не меньше полутора миллионов баксов.

Ив этом случае Ефим Аронович будет выпущен на свободу?

Без права выезда. Тем более — вылета.

Для Ефима Ароновича фирма изыщет средства, а если при освобождении ему возвратят банковский чек, то проблем вообще никаких не будет.

Все вещи, изъятые при аресте, возвращаются.

Звонить адвокату?

И немедленно.

Городецкий набрал номер.

Добрый день, Анатолий Евгеньевич! Угадали. Я. Спасибо, на здоровье не жалуюсь. Но жалуется другой ваш пациент... И опять вы угадали! — Городецкий при­крыл мембрану рукой, обратился к Саргачеву: — Ка­кой орган ведет следствие?

Следственная часть Генеральной прокуратуры.

Следственная часть Генеральной прокуратуры, Анатолий Евгеньевич. Следователь? Вероятно, Федо­това Лилия Васильевна или ее шеф — Турецкий. Зна­ете? Ну, это уж, как говорится, ваши заботы. Сейчас и поезжайте, чего тянуть! Всего доброго! Жду сообще­ний! — Городецкий положил трубку, посмотрел на пол­ковника. — Только бы он не раскололся до встречи с адвокатом...

Он уже раскололся. И давненько.

Не слышал ничего от него такого...

Графическая экспертиза установила, что подпи­си от имени Федотовой, выполнены лично Фишкиным.

То есть экспертиза этот факт установила катего­рически? И без сомнений?

Да. И это самая важная улика. Если не появи­лись другие, — задумчиво ответил Саргачев.

Что вы имеете в виду?

Но ведь Фишкин-то сидит! О чем с ним наедине беседовал Демидыч, когда он отключил телохраните­лей, мы не знаем.

Уверен, у вас есть такая возможность.

Перейдем к нашим делам, — вернулся к началу разговора Саргачев.

Сейф? — не сразу сообразил Городецкий. — Мо­жет быть, подождем ключик? Сами не вскроем. Если только взорвать. Сейф бельгийской работы, а бель­гийцы, если вы знаете, понимают толк в секретных запорах.

Значит, его необходимо вывезти из фирмы.

Минутку! —хлопнул себя по лбу Городецкий. — Все документы, касающиеся продаж недвижимости, у Федотовой! Вот и протокол изъятия! Пожалуйста!

Что же вы мне голову морочили? — прочитав документ, сказал недовольным тоном Саргачев.

Забыл.

Такому крупному бизнесмену забывать про по­добные вещи непозволительно, — назидательно про­говорил полковник.

Все документы, кроме трех, подлинные. В них имеется настоящая виза — подпись бывшего юрискон­сульта Федотовой.

Не в этом дело, — возразил Саргачев. — Я же сказал, все документы, в которых имеется подпись вице-премьера, должны исчезнуть. И это не моя при­хоть.

Как только документы будут возвращены, вы по­лучите их.

По-моему, мы обо всем договорились?

Мне очень хотелось бы поговорить с вами в более уютной обстановке, — протягивая визитку, сказал Го­родецкий. — Звоните в любое время.

Спасибо.

Когда похороны Андрея Андреевича? — уже про- ножая гостя, задал вопрос Городецкий.

Видимо, послезавтра. Ждут родителей. Прихва­тило сердчишко у Клавдии Владимировны.

Вы знали даже родителей Андрея? — удивился Городецкий.

Саргачев вместо ответа протянул руку.

А я ведь предупреждал его, чтобы был осторо­жен. Впрочем, он рано или поздно кончил бы тем же самым. Его сгубила доверчивость.

И о чем же вы его предупреждали? — поинтере­совался полковник.

Андрей зафиксировал свои гениальные раскла­ды в компьютере. А за подобную вещь расплачивают­ся только жизнью.

Он был не только доверчив, но и глуп, — резко выговорил Саргачев. — О подобном молчат.

Он и молчал.

Но вы-то знаете.

Мы уважали друг друга. Так мне, по крайней мере, казалось. В минуту откровения он рассказал о компьютере. О своей программе.

Посоветовали бы ему выбросить этот компьютер, разбить, утопить!

Именно последнее я ему и посоветовал.

И что же? Исполнил он ваш совет?

Теперь ясно, что не исполнил.

Да, если он мог откровенничать с вами, то поче­му не пооткровенничать с кем-либо другим?

Могла быть и другая причина...

Какая? — поспешно вырвалось у полковника, и эта поспешность не ускользнула он внимания Горо­децкого.

Служба безопасности тоже не дремлет. Андрей был на крючке.

Не дремлет, — согласился Саргачев, облегченно переводя дыхание. — До свидания.

До свидания.

После ухода полковника Городецкий сел за стол и задумался. Саргачев произвел на него двоякое впечатле­ние. С одной стороны, чувствовалась в нем огромная сила духа, решительность, прямота, граничащая с грубостью, с другой — и это тоже почуял Городецкий своим звери­ным нюхом — была в полковнике какая-то не то чтобы неуверенность, но состояние, при котором человеку надо было на что-то решиться, свершить дело, для которого пока, вероятно, еще не созрели условия. Городецкий уло­вил в глазах собеседника обеспокоенность, особенно при прощании, когда явно прочиталась она во всем его пове­дении при в общем-то незначительном замечании о при­чине откровенности Андрея. Если он знает родителей Веста, то уж самого-то его сам Бог велел! И потом, он не ответил на вопрос Городецкого о знакомстве с родителя­ми, ушел от него, начал прощаться, что само по себе тоже насторожило Альберта Георгиевича. И вообще, что он за человек, откуда взялся, почему все дела вице-пре­мьера ведет он, полковник Саргачев? Подозрительно и то, что имеет он какие-то неясные связи с «русским волком» Демидычем. А если Андрей пооткровенничал с ним? Стоит поинтересоваться, что за птица такая пол­ковник Саргачев Валерий Степанович...

Эпизод, в котором фигурировал Фишкин, был пору­чен молодому следователю Коле Чижову, поскольку Федотова была допрошена как свидетель.

Ефим Аронович Фишкин, до этого выглядевший не­сколько растерянным, внезапно круто изменился. Он потребовал немедленной встречи со своим адвокатом и замкнулся, отказался от дачи показаний. И его адвокат, известный всей интеллектуальной Москве, выигравший немало глухих дел, Вержбицкий Анатолий Евгеньевич, сразу же по прибытии к следователю потребовал от Чижова немедленного свидания со своим подзащитным.

Через два часа следователь и адвокат приехали в Матросскую Тишину.

Что же вы, Ефим Аронович? Будто младенец! — с поддельным гневом набросился адвокат на Фиму, когда того ввели в следственный кабинет. — Мы с вами, по- моему, договаривались! Никаких бесед со следователем без меня! Извините, Николай Афанасьевич, мне хотелось бы переговорить с господином Фишкиным наедине.

Не вижу в этом необходимости, — сухо ответил Чижов.

Хорошо, — тут же согласился адвокат. — Следо­ватель ознакомил меня с некоторыми материалами ва­шего дела и объяснил причину вашего задержания, Ефим Аронович, — обратился он к подзащитному. — И, надо сказать, у меня возникли вопросы, на кото­рые, надеюсь, вы дадите конкретные ответы.

Я постараюсь, — сказал Фишкин.

До приезда сюда я побывал в вашей фирме и услышал историю, рассказанную охранниками. Сама эта история уже уголовное преступление. Правда ли, что неизвестный нанес удары, парализовал и обезору­жил ваших сотрудников?

Правда, — ответил Фима.

В чем причина этого нападения?

Он же магнитофон у меня забрал!

Кто?

Этот человек, он, видимо, телохранитель Лилии Васильевны Федотовой...

Человек, забравший магнитофон, действительно телохранитель Федотовой? — обратился адвокат к сле­дователю Чижову.

Я этого не знаю.

Для чего этому человеку, телохранителю, пона­добился ваш магнитофон? — продолжил разговор ад­вокат Вержбицкий.

Вероятно, чтобы прослушать пленку.

И что было записано на пленке?

Наш разговор со следователем Федотовой.

Значит, у телохранителя была важная причина для изъятия у вас пленки. О чем шел разговор?

Была затронута фамилия очень большого человека...

Смелее, Ефим Аронович, смелее!

Вице-премьера Стрельниковой.

Очень интересно! — присвистнул адвокат. — И по какому же поводу?

Мне думается, что Федотова поступила неосто­рожно, бросив тень на члена правительства. Она как бы обвинила ее в темных делишках.

Еще интереснее! В чем конкретно заключалась эта «неосторожность»?

Теперь я дословно не помню, но ведь можно про­слушать пленку.

Я поговорю с Федотовой. Выясню этот факт, — сказал следователь Чижов.

Обратимся к другому вопросу, — сказал Вержбиц­кий. — Я прочел ваш прекрасно написанный документ, в котором вы целиком и полностью признаете себя ви­новным в подделке подписи бывшего юрисконсульта, а ныне следователя Федотовой. Пострадавшие, телохрани­тели, к сожалению, не внесли ясность в происшедшее, молчат, но я почему-то убежден, что написали вы при­знание не по своей воле. В противном случае непонятно, для чего было некоему человеку посягать на жизнь ва­ших телохранителей? Так или не так, Ефим Аронович?

Конечно, не по своей! — оживился Фима. — За­ехали в какой-то двор, приказал под угрозой смерти, ну и написал. Жить-то хочется!

Хорошо, — подал голос Чижов. — Мы это прове­рим. А как быть с экспертизой?

Но Вержбицкий не обратил внимания и продолжал разговор с Фишкиным.

Итак, для меня все ясно. Ваше преступление — незначительно. Думаю, что вас выпустят под залог. Разумеется, без права выезда из столицы. Сумму за­лога я, с вашего разрешения, обговорю с прокурором. Ни о чем не беспокойтесь, не расстраивайтесь, все бу­дет хорошо. Да, чуть не забыл! — Анатолий Евгенье­вич открыл объемистый кейс и начал вытаскивать раз­нообразные продукты. — Пожалуйста, Ефим Ароно­вич. Икра, балык, колбаса, ваш любимый тоник...

Положите обратно в свой кейс и на проверку, — строго сказал Чижов.

Адвокат посмотрел на следователя и развел руками:

Повинуюсь! Хотя все это формализм и казенщи­на. Мне не привыкать!

Из следственного изолятора адвокат Вержбицкий по­ехал к Федотовой.

Вы разрешите поговорить с вами, Лилия Василь­евна? — спросил адвокат, входя в ее кабинет.

Можно. Но я заранее знаю, о чем пойдет разговор.

Заранее все знает один лишь Господь Бог!

Вам необходим мой совет, как бы изящнее соста­вить телегу на имя прокурора о незаконных действи­ях следователя Федотовой?

Телегу... —поморщился Анатолий Евгеньевич. — Узнаю школу Турецкого!

Чем вам не нравится Турецкий?

Нравится, не нравится... Это не разговор! Осо­бенно если он касается таких зубров, как Александр Борисович.

Вы с ним знакомы?

И опять же неважно. Важно другое.

Что именно?

То, что вы его помощник, а значит, он в курсе ваших следственных и неследственных дел.

Конечно. А как же иначе?

И я о том говорю. Иначе нельзя... Я приехал к вам, потому что подумал: а почему бы вам, несмотря на наши натянутые отношения, не угостить меня чашечкой кофе?

Отношения у нас, по-моему, самые деловые. Я обвиняю, вы защищаете, а оба вместе стремимся к од­ному. К истине.

Так не бывает! Истина? Хотя, признаться, это не функция адвоката — стремиться к истине. Наша за­дача — защитить человека, обвиненного в преступле­нии. Думаю, что вас обучали на юрфаке профессора старой советской школы. Говоря об истине, они ни­когда не знали, что это такое!

Я много разного слышала о вас, — откликнулась Лилия. — Кофе я вас угощу, — добавила она, ставя чайник на плитку.

Так что вам наговорили обо мне?

Наговорили? — удивилась Лиля. — Вы что, из­вестный артист, певец, писатель или еще какая-ни­будь звезда?!

Вы же сами только что сказали! «Много разного слышала о вас...»

Слышала, но не наговорили.

Я убежден: слышали одни гадости!

Ну, не только.

Есть и хорошее?

Да. К примеру, вы большой любитель женщин. Великий обольститель и сердцеед.

Кто мог сказать подобную глупость?! Вся Москва знает, что я как раз любитель не женщин, а противо­положного пола.

При женщине — и такие слова, — укоризненно покачала головой Лиля. — Неужели это правда?

Да, я отношу себя к так называемому сексуаль­ному меньшинству. Что в этом плохого?

Раньше давали за подобное срок. И немалый, — сказала Лиля.

Раньше не отпускали и под залог, а теперь — пожалуйста! И чем больше сумма, тем быстрее дело идет к завершению.

О залоге говорите с Турецким или Меркуловым.

Именно этим вопросом я займусь сегодня же. А нот вам нечем крыть, Лилия Васильевна! Вы — лицо, лично заинтересованное в исходе дела, и вас отстрани­ли от ведения следствия вполне справедливо. Как посмотреть!

Да как ни посмотри — сплошная чушь! Наруше­ние уголовного процесса!

Именно потому, что я лицо заинтересованное, я сама и отказалась от ведения дела. Теперь, как извес­тно, его передали Чижову.

И это правильно, существует закон, и его следу­ет выполнять.

Не возражаю, — раздумывая, проговорила Лиля.

Вы теперь не участвуете в этом деле, — прини­мая чашку кофе, улыбнулся адвокат, — поэтому мы можем поговорить начистоту.

Хочу только напомнить вам, господин адвокат, что дело в любом случае расследуется под руководством Турецкого.

Адвокат Вержбицкий поперхнулся.

Как вам все-таки не нравится Турецкий. Аж жуть! — рассмеялась Лиля.

С этим мастодонтом лучше вообще не иметь ни­каких дел.

Турецкий — мастодонт?! Изящный, стройный, умный...

Большой волокита, пьяница, грубиян. С ним кофе не попьешь!

Почему же? — возразила Лиля. — Можно. И даже по-турецки.

Мне хотелось бы, Лилия Васильевна, послушать пленку.

А ведь я так и знала, что вы лишь за этим напро­сились на кофе! — снова рассмеялась следователь.

Выслушаю запись и начисто забуду о том, что пленку эту дали мне на минуточку именно вы, Лилия Васильевна.

Зачем торопиться? Вы ее выслушаете при окон­чании следствия, при подписании протокола в поряд­ке статьи двести первой УПК.

Будет поздновато.

Может случиться, что в самый раз. Говорит же Фишкин о какой-то тени, которую я якобы бросила на вице-премьера! Вот следствие и суд решат, кто на кого бросал тень.

Это ваше последнее слово?

По этому вопросу — да.

Перейдем к другому. Могу ли я переговорить с вашим телохранителем?

Попробую предоставить вам такую возможность! — Лиля взяла телефонную трубку: — Владимир! Зайди, пожалуйста! Заранее прошу извинения за него, Анато­лий Евгеньевич. Он человек простой. Не обижайтесь, коли что не так...

В кабинет вошел Демидыч, и в помещении сразу стало тесновато, так, по крайней мере, показалось ад­вокату.

Адвокат Вержбицкий. Ведет защиту Фишкина. Захотел с тобой познакомиться, — пояснила Лилия, обращаясь к парню.

Демидыч по-медвежьи, всем огромным телом обер­нулся к адвокату, и под его мрачноватым взглядом Анатолий Евгеньевич почувствовал какой-то толчок в сердце, словно оно вдруг остановилось.

Владимир... Извините, не имею чести знать ваше имя-отчество...

Афанасьевич, — подсказала Лиля.

Владимир Афанасьевич, вы являетесь телохрани­телем уважаемой Лилии Васильевны?

Ну, — гулко произнес Демидыч.

Вот я и спрашиваю, являетесь или нет?

Демидыч обернулся к женщине:

Он что, в плен меня взял? Допрашивает?..

Анатолий Евгеньевич изумленно вскинул брови.

Володя, — укоризненно произнесла Лилия. — Это не допрос. Известный адвокат интересуется...

Парень посмотрел на Вержбицкого и обратился к Лилии:

Он мне не нравится.

Да мне, признаться, тоже не очень, — засмеялась Лиля.

Демидыч обернулся к адвокату и навис над ним.

У Анатолия Евгеньевича отвисла челюсть, и под уг­рюмым, каким-то нечеловеческим взглядом парня все слова словно вылетели из его памяти. Он боком обогнул парня и скрылся за дверью. Не ожидала такого и Лиля.

Ну, это уже из ряда вон! — воскликнула она.

Демидыч подошел к ней и поднял на руки. Лицо

его светилось добродушной мягкой улыбкой.

Медведь! Пусти. Зайдут.

Демидыч осторожно опустил Лилю на пол, стоял, виновато улыбался, молчал.

Он же теперь растрезвонит!

Молчать будет, — уверенно ответил Демидыч.

Гомик, между прочим.

Оно и видно, — буркнул парень.

Альберт Георгиевич был немало удивлен, увидев в две­рях своего кабинета адвоката с перекошенным лицом.

Что случилось, Анатолий Евгеньевич? — участ­ливо обратился к нему Городецкий.

Как фамилия этого громилы?

Какого?

Телохранителя Федотовой?

Откуда мне знать? Вы, кажется, интересовались у охраны?

Молчат как рыбы!

В таком случае советую обратиться в сыскное агентство «Глория». Директором там бывший подпол­ковник из МУРа Грязнов. Вы его знаете. Убежден, что он с удовольствием вам поможет, — издевательски проговорил Городецкий.

Анатолий Евгеньевич присел, налил стакан мине­ральной, залпом выпил.

Что он за человек? — спокойно спросил он.

Если я не знаю фамилии, могу ли знать, что он за человек? — резонно заметил Городецкий.

Хамло!

Это уже слишком! —рассвирепел Альберт Георгие­вич и стукнул кулаком. — Вы что позволяете, адвокат?!

Вержбицкий покрутил головой, раздумывая, что он такого непотребного позволил, потом до него дошло, и он весело рассмеялся:

Да не о вас речь! Как вы могли подумать такое?

Тогда кого вы имели в виду?

Так, — подумав, ответил Анатолий Евгеньевич. — Никого.

Сдается мне, что вы познакомились с телохра­нителем госпожи Федотовой лично, — тоже развел губы в улыбке Городецкий. — Как там Фишкин?

Нормально. Готовьте деньги под залог.

Деньги готовы. Учтены и ваши интересы. Зани­майтесь только одним вопросом. Залогом. Фима дол­жен быть на свободе. Охранников и прочих телохра­нителей — всех! — оставьте в покое. Вам это понятно, Анатолий Евгеньевич?

Мне-то все понятно, но чует мое сердце, попор­тит вам настроеньице телохранитель следователя по особо важным делам...

У вас очень чувствительное сердце, господин Вер­жбицкий, — насмешливо заметил Альберт Георгиевич.

После того как Вержбицкий вышел, в кабинет заш­ли четверо охранников, те самые, пострадавшие.

Я понимаю, мужики, обидно, — сказал Городец­кий. — Но необходимо потерпеть. Не могу вам прика­зать, но прошу не предпринимать никаких действий. Конечно, пришить человека можно, дело обычное, а как быть, с последствиями? Что скажете?

Мы и молчим, — отводя взгляд, ответил один из охранников. — Пока. До поры до времени.

Кто из вас слышал о «русских волках»?

Были такие. В Афгане.

И что за люди?

Люди? Вы же сами сказали — волки. Волки и есть. По всему Афгану гремели. Ребята что надо. Ко­мандир, помню, у них был по кличке «Саргач».

Не от фамилии пошла? — помолчав, спросил.

Точно. Саргачев был командиром.

И где они теперь, эти «волки»?

В Москве, где же! Не все, конечно, но многие. Саргач, говорят, всех пристроил.

И куда?

Мало, что ли, банков, фирм, других организа­ций, где их с руками оторвут?

Городецкий открыл ящик стола, вытащил пачку дол­ларов, отсчитал десять ассигнаций, протянул ближне­му охраннику.

Тысяча баксов. Это за молчание. — Отсчитав еще, добавил: — И еще десять. За то, чтобы вы забыли сло­ва «до поры до времени». Надеюсь, вы избавите меня от объяснений?

Если это приказ...

Приказ, подкрепленный моей просьбой и денеж­ной премией. Вижу, вы все поняли. Шагайте.

Охранники вышли.

«Так вот ты кто таков, Валерий Степанович, — по­думал Городецкий, — командир «волков». Чего ты до­биваешься, что хочешь, каковы твои цели, дорогой пол­ковник? Не можешь ли ты быть полезен?» Глубоко спрятал под маску равнодушия откровенное оскорбле­ние Ваней Бурятом бывший хозяин многочисленных казино, ресторанов и тайных публичных домов госпо­дин Городецкий. Он не Тофик Алиев, на пули людей не послал и не пошлет, но страшная обида ежедневно терзала его душу. Он понимал, что сегодня он проиг­рал Буряту, но ведь после сегодня всегда наступает завтра, и Альберт Георгиевич терпеливо ждал своего часа. Быть может, это завтра приблизит полковник Саргачев? За ценой Городецкий, как говорится, не по­стоит. Половину отдаст, все отдаст, лишь бы увидеть Бурята униженным, а еще лучше неживым. В любом случае стоит навести мосты, способные укрепить их знакомство. Предложить солидный пай? Назначить фиктивным представителем фирмы за рубежом? Если он — правая рука вице-премьера — а уж госпожу-то Стрельникову Городецкий хорошо изучил, — то на день­ги он не клюнет. Взять на себя расходы по «русским волкам»? Сшить им форму, одеть-обуть, выделить не­большие квартирки, вооружить — одним словом, со­здать боевую мобильную группу, готовую по первому приказу выполнить любую задачу? Это мысль, и не­плохая. Здесь, пожалуй, Саргачев не устоит. Конеч­ное предложение необходимо сделать под каким-либо приличным предлогом. Под каким? Как же не хватает Фимы! Он бы мигом сообразил. Что же, на нет и суда нет, уже и то хорошо, что пришла к нему неплохая, а главное, перспективная идея.

4

«Не имей сто рублей, а имей сто друзей!» — так гласит известная русская поговорка, которой трудно что-то возразить. Разумеется, полковник Павлов не исчез бесследно, он просто-напросто, затерявшись по­началу в толпе, чтобы сбить след, зашел в комнату отдыха летных экипажей, где чуть ли не с порога уви­дел знакомого летчика.

Кого я вижу?! — закричал Павлов. — Юра-а!

Плотный мужчина, одетый в летную форму, обер­нулся и раскинул руки:

То-оля! Здорово, здорово, милый ты человек!

Обнялись, расцеловались, похлопали друг друга по спинам.

Почему здесь, не в Шереметьеве?

Да, — отмахнулся Юра, — не поладил с одним типом! Ты ж меня знаешь, Толик!

Начальство?

Оно самое. Обидно, конечно, но против ветра, сам понимаешь, все брызги на тебя!

Звякнул бы.

Честно сказать, была такая мыслишка. Подумал- подумал, да и бросил!

Зря. Чего-нибудь сообразили бы...

А ты все там, в «Детском мире»?

Я везде, Юра. И там тоже. Прилетел или уле­таешь?

Минут двадцать, как сел. Переоденусь и — до хаты! Рванем ко мне, Толик? Я с Петропавловска-Кам- чатского. Рыбка, икра, крабы...

Рванем, — с готовностью согласился Павлов. — А под рыбку пивка возьмем!

И водочки!

А жена, детишки?

Нету! В деревню махнули!

Заметано.

Здесь подождешь или со мной? Я мигом.

Лучше с тобой.

Пошли.

Приятели миновали узкий коридорчик и оказались в уютной чистой комнатке. Юра открыл шкаф, достал гражданский костюм и начал переодеваться.

И где же икра, рыба? — спросил Павлов.

В машине.

На стоянке? Возле аэровокзала?

У нас свои местечки имеются. Бесплатные.

Ну и чудненько!

Готов! Поехали!

Хорошо бы, Юра, пройти зданием. Возможно?

Почему же нет! Все возможно! Что, на «хвост» сели?

Угадал! — рассмеялся Павлов.

И кто, если не секрет?

При моей работе кто только не садится, — уклончиво ответил полковник.

Вопросов не имею, — поднял руки Юра.

К стоянке прошли через коридоры здания, а после вдоль аэродрома.

«Мицубиси», — сказал Павлов, когда Юра подо­шел к белой машине. — В Японии брал?

В Токио. Полторы тыщи баксов, и все дела!

Подержанная, а на вид как новая.

Дороги-то не наши. Садись!

Окна в машине были затемнены, и Павлов без опас­ки удобно расположился на заднем сиденье.

По дороге они припомнили былое, много шутили и смеялись. Павлов поддерживал и шутки, и смех, даже травил анекдоты, но мозг его работал совершенно в другом направлении. Ясно, что майор Климов сооб­щил уже об исчезновении его на Лубянку, вероятно, даже доложил самому Самсонову, и теперь все будут подняты, если уже не поднялись, на ноги. Появление в собственной квартире, на даче, в местах, известных кому-либо из друзей, совершенно исключено. Ну, хо­рошо, задержится он у Юры Придорогина вечерок, воз­можно, останется на ночь, а дальше? Юра парень что надо, не откажет в жилье, может предложить и по­жить, тем более что наверняка через день-другой сно­ва улетит, и молчать будет, но стоит ли это делать? Необходимо тщательно рассчитать все «за» и «против», нужно немного расслабиться и, главное, не суетиться.

Машина притормозила возле четырнадцатиэтажной башни.

И на каком этаже живешь?

На самом верхнем. Квартира Придорогина была из трех комнат, с бал­кончиком и просторной лоджией, отделанной деревом и заставленной горшками с густой зеленью.

Вечнозеленая, что ли? — потрогав жесткие лис­точки, спросил Павлов.

Из Изрэчля привез. Прямо из Иерусалима. Ду­мал, не приживется, а смотри ты, как разрослась!

На лоджии стояли бамбуковый столик и стулья.

Здесь и гулять будем! — решил Павлов.

Нравится?

Что ты! Как в раю!

Сейчас сообразим.

С твоего позволения приму ванну, Юра.

Давай, Толик, иди. Купайся.

Горячие струи воды взбодрили Анатолия, и он уже начал смотреть на свое положение как бы со стороны. Если взрыв — дело рук Саргачева, то что сделал бы он, Павлов, в случае прихода к нему Валерия? Довел бы дело до конца, убрал бы его, как материал ненужный, отработанный. Кто знает, может быть, китайцем был получен приказ взорвать не только получателя, но и всю группу захвата? Правда, взрывного устройства не нашли, но и обыск-то был далек от профессионально­го — со спецаппаратурой, собаками, людьми, имеющи­ми опыт. Не ждали, не предугадали происшедшего. А может быть, таково было решение того китайца, пожа­левшего молодых парней. Тайну он унес с собой, и те­перь уже никто не в силах разгадать ее. Нет, появлять­ся у Саргачева нельзя. А если сразу к Ларисе, уважае­мому вице-премьеру? В конце концов, кому она обязана своим таким немыслимым возвышением? Конечно, муж да жена одна сатана, обо всем они договорились, все продумали, пришли к решению. Внезапно припомни­лась Павлову та ночь, когда после его предложения пе­респать с демократическими лидерами навзрыд плака­ла женщина, а потом ушла, сколько он ее ни уговари­вал. Да, именно после этой ночи они ни разу не спали в одной кровати. Женщины вообще злопамятны, а уж о Ларисе и говорить нечего. Она не забыла оскорбления, и она отомстит. Прикажет, и на порог не пустят, а если и впустят, живым не выпустят. Имеются у него тихие местечки, где можно переждать, пережить, вообще ка­нуть на долгое время, а там, глядишь, что-либо и изме­нится к лучшему. Генерала Пестова Самсонову не отда­дут, наверняка подняли шумок. А если Пестов выйдет, он-то найдет возможность обелить Павлова. И еще одна мысль молнией сверкнула в голове полковника. Посту­пить наоборот, прийти в кабинет Самсонова и повинить­ся, заложить к чертовой матери и вице-премьера, и Сар­гачева, и генерала Пестова, раскрыть пути проникно­вения наркотиков в Россию, поплакаться в жилетку по поводу вояжа с Робертом Вестом... Роберт Вест! Андрей Андреевич Васильев! Вот кто может спасти его! Павлов даже повеселел при этой мысли, а когда вышел из ван­ной, прошел на лоджию и увидел столик, на котором горой лежала красная икра, истекал жиром балык и поблескивала бутылка водки, и вовсе развеселился.

Выпили по первой, закусили рыбкой, налили по второй.

Позвоню, пока трезвый, — сказал Павлов.

Телефон в коридоре.

У меня свой.

Павлов набрал номер. Трубку подняли почти сразу.

Здравствуйте. Мне бы Андрея Андреича.

Кто его просит? — спросил мужской голос.Друг.

Андрей умер.

Послышались короткие гудки, на той стороне про­вода положили трубку.

Что случилось? — глядя на побледневшего това­рища, спросил Юра.

Друг умер.

Все там будем, — философски заметил хозяин квартиры. — Правда, не в одно время. Помянем?

Туда ли я позвонил? — вытаскивая записную книжку, пробормотал Павлов. — Все верно.

Молодой?

Ровесник.

А отчего? Болел?

Анатолий еще раз набрал номер Веста.

Извините, — сказал он. — Снова я. Только что вернулся из командировки, ничего не знал, не слышал...

Что вас интересует? Если похороны, то они со­стоятся послезавтра на Пятницком кладбище. Вынос тела в десять утра из квартиры. Адрес, полагаю, вам известен, коли вы друг?

Вы, видимо, отец? Андрей Зосимович?

Да, — вздохнули в трубке. — Отец.

Клавдия Владимировна тоже приехала?

Приехала, — потеплел голос. — Теперь верю, что ДРУГ...

Как все произошло, Андрей Зосимович?

Мой сын погиб.

Примите мои искренние соболезнования, доро­гой Андрей Зосимович.

Спасибо, — послышался ответ.

Павлов встал, не чокаясь, выпил, присел, крепко потер лицо ладонями.

Мне нужно ехать, Юра.

Понимаю.

Не своей смертью умер дружок-то мой, — слабо улыбнулся Павлов.

Догадался. Может, останешься? Мешать друг дру­гу не будем. Хата большая.

Спасибо, друг. Но надо.

Надо — значит надо. Все еще холостяк?

Жениться не напасть, как бы, женившись, не пропасть!

Ну вот, в холодильнике-то небось пусто... Пого­ди, сверточек соображу.

На улице, пройдя небольшое расстояние, Павлов ос­тановился. Он и сам не знал, почему решил уйти от хлебосольного хозяина, но какое-то чувство подсказывало ему, что уходить надо. Во-первых, можно подвести Юру, неизвестно, чем кончилась облава в аэропорту, а в том, что она была, Павлов не сомневался, могли каким- то образом и выйти на комнаты служебного персонала, а в комнатах не один Юра переодевался. Во-вторых, уж слишком неожиданным было сообщение о гибели Веста, оно явилось как бы толчком к спонтанному решению куда-то убежать, скрыться, никого не видеть и никого не слышать. Теперь, несколько успокоившись, Павлов вновь вернулся к мысли о Саргачеве. Нужно было опре­делиться. Убрать его, полковника ФСБ, не так-то и про­сто, чему-то учили, оружие при нем, и не только писто­лет, имеются средства и похитрее, это еще вопрос, кто кого быстрее уберет, если понадобится. Павлов бывал в переделках, но тогда за ним стояла мощная организа­ция, прекрасная связь, были верные люди, работавшие не за страх, не за наживу, а за совесть. Он находится в руках Саргачева, но и Саргачев в его руках, они повяза­ны, зависят друг от друга, на этом и нужно сыграть. Решение пришло, и Павлов вздохнул с облегчением.

Полковник Саргачев, — услышал он голос Вале­рия Степановича, после того как набрал номер.

Полковник Павлов.

Где находишься?

В районе Ваганьковского кладбища.

Серьезно? — хохотнул Саргачев. — Там и встре­тимся?

Выезжай. Жду у входа.

Буду через полчаса.

Валерий Степанович подъехал на своем коричневом «форде», вышел, огляделся, закурил. Павлов выждал несколько минут, проверяя, нет ли «хвоста», ничего особенного не приметил и направился к полковнику.

Пройдемся? — кивнул Саргачев на ворота клад­бища.

Некоторое время, идя по аллее вдоль могил, они молчали.

Так и будем играть в молчанку? — спросил Сар­гачев.

Ты знаешь о происшедшем в Хабаровске?

Не в таких подробностях, как ты, но основное известно.

Твоя работа?

Не совсем. Я же не взрывал.

Не надо, Валера. Мне не до шуток.

Отлично понимаю твое состояние. Как удалось уйти?

Молча.

Ну вот, и ты начинаешь шутить.

Уйти не составило труда. Теперь что делать, не знаю. Решил посоветоваться с тобой.

Правильно сделал. Ум хорошо, а три лучше.

По пословице вроде два...

Нас трое. Ты, я и Лариса Ивановна.

Мне казалось, что вы вычеркнули меня из своего списка.

Ты плохо о нас думаешь.

Хорошо, плохо... Я не понимаю таких слов. На мой взгляд, в интересах дела тебе выгоднее было бы убрать меня там, в Хабаровске. Или не так?

Ты, вероятно, сделал бы так, как сказал. Но я, Анатолий Сергеевич, из другой породы. Кроме тебя были в Хабаровске и другие. И между прочим, наши русские парни. Их-то вина в чем?

Все-таки я просчитал правильно. Подключил лю­дей Бурята?

При чем тут Бурят? — нахмурился Саргачев.

Джек Кан, торговля оружием...Ты хорошо соображаешь. Джек Кан.

Значит, тот китаец был человеком Кана?.. Те­перь все ясно.

Мне удалось узнать об аресте генерала Пестова, и вся наша затея с ракетами оказалась бессмыслен­ной. Позвонил Кану. Остальное тебе известно.

Кто был получателем?

Какое это имеет значение, тем более что его нет в живых. Или жив?

Разнесло в куски. Китаец покончил самоубий­ством. Проглотил пилюлю с ядом.

Ракеты нашли?

И кроме ракет много всего... Я отлично запом­нил наш последний разговор, а потому у меня возник­ли два вопроса.

Саргачев не ответил, лишь вопросительно глянул на собеседника.

Первый. Снова обращаюсь к пословице. Ты ска­зал, ум хорошо, а три лучше...

Да, я так сказал.

Однако этому мешает наше условие.

Напомни.

Полное исключение всяческих связей с вице-пре­мьером.

Оно остается в силе.

Значит, все-таки два ума?

Под связями я понимал и понимаю встречи, раз­говоры и полное отторжение прошлого. Прошлого, все­го, что тебя связывало с Ларисой Ивановной, не было. Что касается третьего ума, ни тебе, ни мне без него не обойтись. Ты обложен. Спасение лишь в третьем уме.

Второй вопрос. Мы все еще в одной стае?

Если помнишь, Анатолий Сергеевич, я сказал, что большими друзьями мы не будем. Оно так и есть. Мы не друзья и не враги. Мы в одной стае. Так сло­жилась судьба. В чем заключается мое спасение?

А ты подумай.

Вы, и ты и Лариса Ивановна, можете предло­жить лишь одно — с глаз долой, из сердца вон! За кордон я могу уйти и без вашей помощи.

Никто тебе не предлагает никуда уходить. Не сегодня, так завтра генерал Пестов будет освобожден. Но без тебя здесь накручено столько дел, что Пестову придется уйти в отставку. Единственной кандидату­рой на его пост являешься ты.

Поворот был настолько крут, что Павлов остановил­ся и удивленно уставился на Саргачева.

Тогда на кой черт я бежал?

Ты правильно сделал. Пестов пока не освобож­ден. Приехав на Лубянку, ты оказался бы его соседом по камере.

Значит, еще не все потеряно?

Все только начинается.

Как погиб Роберт Вест? — помолчав, спросил Павлов.

Слышал, что произошел взрыв на его даче.

Почему-то именно на его даче! На других дачах все спокойно, тишь да благодать, а у него взорвалось!

Поинтересуйся у Александра Борисовича Турецко­го. Может быть, он что-то и прояснит... Идем на выход?

Идем.

Возле машины они попрощались. Саргачев предло­жил подвезти, но Павлов отказался. Он прошел несколь­ко кварталов пешком, внезапно оглядывался, заходил в магазины, пережидал некоторое время, но слежки не приметил. Потом он сел в машину и уехал в тихое, уют­ное гнездышко, где, он был уверен, его всегда ждали.

В те минуты, когда Саргачев и Павлов беседовали на Ваганьковском кладбище, генерал-лейтенант Сам­сонов сидел в кабинете директора ФСБ. В органах на­чали потихоньку привыкать к постоянным сменам ру­ководителя службы и как-то даже приладились к сво­ему положению, отвечали «есть» или «слушаюсь», но дела вели по-своему. Но так было до прихода после­днего шефа, бывшего главного охранника Президен­та. Не в меру въедлив, мелочен и злопамятен оказался бывший охранник. Он помнил все свои приказы, рас­поряжения, энергия била в нем ключом, но он не был профессионалом, совершенно не знал тонкостей раз­ведывательной работы, уж не говоря о контрразведы­вательной, но, надо признать, имел твердый прямой характер. Если уж, как говорится, втемяшилось ему в голову, то колом не выбьешь. Раньше таких людей называли самодурами, что вполне соответствовало ха­рактеру шефа ФСБ. Он только просмотрел озвученную пленку, зафиксировавшую встречу сотрудников ФСБ, из которой понял, что кем-то генералу Пестову был отдан приказ убрать какого-то Веста, а Пестов, в свою очередь, приказал подчиненным приступить к испол­нению приказа, причем немедленно.

И что же, приказ выполнен? — после долгого молчания спросил директор.

Да. Роберт Вест погиб.

Кто такой Роберт Вест?

Гениальный картежник.

И какая связь существует между генералом Пес- товым и каким-то картежником?

Именно этим вопросом мы и занимаемся.

При каких обстоятельствах погиб этот Вест?

Произошел взрыв на его даче, но вскрытие пока­зало, что смертельной оказалась пуля, засевшая в его голове. Вместе с ним погиб сотрудник отдела генерала Пестова.

Он-то как попал на дачу картежника?

Вест человек со средствами. Его охраняли сотруд­ники отдела Пестова.

Разве это входит в их обязанности? Других, что ли, дел не хватает? — повысил голос директор.

Вы можете поинтересоваться по этому поводу у генерала Пестова. Кроме того, подполковник Рябков, которого вы видели на экране, исчез. Поиски пока безрезультатны.

Вы полагаете, и его убрали.

Полагаю, да.

Звонил премьер, попросил во всем этом разоб­раться, — несколько растерянно проговорил директор.

По-моему, вы уже разобрались.

Пусть сидит! — стукнул ладонью по столу шеф.

Официально генерал Пестов находится в служеб­ной командировке... О том, что он задержан, знают несколько человек: я, вы, теперь вот премьер, а также человек, попросивший его позвонить вам, и сотруд­ник, от которого пошла информация.

Не могу уловить вашу мысль. Я через час дол­жен дать вразумительный ответ премьеру.

Так и доложите. Пестов находится в командировке.

Но ему же известно истинное местопребывание генерала, коли позвонил!

А вы все-таки доложите именно так.

Нет. Глупостями я заниматься не намерен, — подумав, ответил шеф.

В таком случае поинтересуйтесь, от кого исходит просьба.

Неудобно все же. Звонил-то не какой-нибудь там Иван Иванович!

Неудобно в штаны класть, — спокойно сказал Сам­сонов, отдавая должное за слово «глупость». — Погибли два сотрудника ФСБ. Будем ожидать новые жертвы?

Не горячитесь, генерал.

Я очень спокоен. Передо мной факты, а они вещь упрямая. Хорошо, если дело ограничится двумя тру­пами, но думается мне, что последуют и другие.

Вы не преувеличиваете опасность?

Испросите у премьера письменное распоряже­ние об освобождении Пестова из-под стражи, — не от­вечая на вопрос, посоветовал Самсонов.

Это мысль! — ухватился директор. — И думаете, получу?

Не уверен.

Вопрос решен, — сказал шеф и внимательно по­смотрел на собеседника. — Каково ваше мнение о пол­ковнике Павлове?

Полковник Павлов способный сотрудник. Даже очень способный, —не сразу ответил Самсонов.

Считаете, что он справится с обязанностями на­чальника отдела?

Вы предполагаете назначить полковника на мес­то генерала Пестова? — задал вопрос Самсонов, стара­ясь выиграть время для обдумывания.

Да.

Я поддерживаю ваше мнение.

Прошу держать меня в курсе дальнейших собы­тий, — вставая и протягивая руку, попрощался ди­ректор.

«Хрен тебе с маслом, а не дальнейшие события! — шагая по коридору, ругался про себя Самсонов. — Господи, до каких пор будут присылать таких дубов стоеросовых?! А насчет Павлова ты лихо, старина, за­гнул, лихо! Теперь искать не надо, сам найдется. Бо­лее того, придет и доложится. Упрямая вы женщина, госпожа Стрельникова! Или деваться стало некуда? Как бы то ни было, но промашечку вы сделали, и немалую. А что же муж ваш венчанный? И дураку ясно, что убирать бы надо полковника Павлова, ва­шего дружка закадычного! Аль пожалели? Или не получилось? »

Придя в кабинет, генерал Самсонов распорядился о прекращении розыска Павлова.

* * *

При обыске квартиры Андрея Васильева на различ­ных предметах было найдено большое количество паль­цевых отпечатков. К Турецкому быстренько привезли дактилокарту Саргачева. С вице-премьером было слож­нее, найти образцы ее пальцевых отпечатков было не­просто, пришлось обратиться к генералу Самсонову, и через пару часов на столе следователя красовался хрус­тальный графинчик с изящным бокалом. Эксперты-кри­миналисты установили идентичность следов пальцев, обнаруженных на различных предметах в квартире Ва­сильева, с дактилокартой Саргачева, а также с пальце­выми следами, имевшимися на хрустальном графинчи­ке с изящным бокалом, изъятым из кабинета Стрель­никовой. Стало ясно, что полковник Саргачев и госпожа Стрельникова посещали квартиру Веста, в чем, впро­чем, Турецкий и не сомневался, но теперь в распоря­жении следователя уже было кое-что. Для крупного раз­говора с подозреваемыми не хватало одной очень суще­ственной детали: требовалось доказать, что были они у Веста в день убийства, а также что именно они отдали приказ об устранении гениального картежника.

Думай, думай, Слава, — в который раз уже гово­рил Грязнову Турецкий, — как нам доказать их при­частность к смерти Андрея Веста.

Они. Больше некому. Брать надо, — бурчал в ответ Слава.

Что ты одно и то же долдонишь?! Брать! Ты думай!

Возьми на понт. Произведи, так сказать, допрос с пристрастием. Прижми к канатам, ты это умеешь.

Кого? Кого прижать советуешь?

Обоих. Пальчики имеются. Вест выбежал от них как ошпаренный. Как войдут, марш включи. Похо­ронный! Они враз и расколются. Тот, что на пленке зафиксирован. Я думаю, они таким образом и отдали приказ об убийстве Веста.

Турецкий посмотрел на друга и весело рассмеялся:

Дожил ты, Славка, до седин, а все еще наивняк!

Тогда жди, — обиделся Грязнов, — у моря пого­ды. Дождался: Фишкина у тебя забрали, дождешься, что и тебя самого заметут. За милую душу!

Фишкина не забрали, а перевели из одной тюрь­мы в другую. А теперь в кабинетах начальства запад­ногерманские кондиционеры монтируют. Знаешь чьи?

А это вроде взятки. Сегодня кондиционеры, зав­тра залог. И — гуляй, Фима!

В дверь кабинета негромко постучали. Вошел Алек­сей Петрович Кротов, замечательный агент всех мос­ковских оперативных ведомств, пожал руки, сел и вы­тащил свой «Беломор».

Не тяни душу, Алексей, излагай суть дела, — не выдержал Грязнов.

В Хабаровске погиб Скворцов Дмитрий Николае­вич, — сказал Крот и замолчал.

Дима Скворец?

Он самый.

Разборка? — спросил Турецкий.

Не думаю. Подробностей не знаю, но известно, что должен был получить «товар».

Наркоту небось? — предположил Грязнов.

Наркоты у Бурята навалом и в Воронеже.

Ты-то как считаешь, что за «товар»?

Вероятно, оружие.

Твои предположения?

Знаю точно, что в последнее время Бурят сбли­зился с Гириханом, а чеченцам необходимо оружие. Особенно ракеты.

Тебе не удалось узнать, отчего они так потеплели друг к другу? Я имею в виду Бурята и этого Гириха- на, — поинтересовался Турецкий.

Донесли, что Бурят отрабатывает должок.

И какой?

Чеченцы не поддержали Тофика Алиева при раз­борках, а могли бы. Они сделали вид, что ничего не происходит. В случае вступления в дело Гирихана у Бурята возникли бы проблемы.

Зазвонил телефон. Турецкий снял трубку, выслу­шал сказанное, коротко ответил:

Выезжаю немедленно. — Турецкий посмотрел на Крота. — У вас все?

В принципе все, если не считать мелочей, кото­рые могут вскоре перерасти в дела крупные.

Ваши сведения очень важны, Алексей Петрович. Спасибо. О мелочах этих переговорите с Грязновым.

Турецкий проверил содержимое кейса, помахал ру­кой и скрылся за дверью.

Полковник Павлов уже побывал в кабинете шефа, получил приказ о назначении начальником отдела и теперь направлялся в кабинет генерала Самсонова.

Поздравляю, — улыбчиво сказал генерал, увидев вошедшего в кабинет Павлова, однако руки не подал и присесть не предложил.

Спасибо, Николай Васильевич, — кося глазом в сторону моложавого, подтянутого мужчины, сидевше­го возле окна, ответил Павлов.

Значит, работать нам придется бок о бок, — пе­ребирая что-то на столе, проговорил генерал.

Выходит, так, — улыбнулся Павлов и вдруг внут­ренне вздохнул, увидев пронзительный жесткий взгляд Самсонова.

Подойдите, — услышал он приказ. — Садитесь. Прощу объяснить, каким образом вы оказались в об­ществе этого господина?

Генерал подвинул Павлову фотографию, где он был запечатлен вместе с Робертом Вестом.

Вам помочь, полковник? — спросил Самсонов, глядя на молчавшего Павлова. — Александр Борисович!

Старший следователь по особо важным делам Ген­прокуратуры Турецкий, — представился Александр. — Что вас интересует, Николай Васильевич?

Если он будет молчать, тогда вам придется расска­зать все, что известно о контактах Павлова с Вестом.

Павлов молчал.

Начинайте, Александр Борисович.

Фамилия человека, сидящего рядом с Анатолием Сергеевичем, Васильев Андрей Андреевич, он же Роберт Вест. Он обладал уникальным даром игры в карты, конк­ретнее — в очко. Более года он работал на Альберта Геор­гиевича Попова-Городецкого, обчистив немало казино по всей России, позднее перешел под «крышу» нашего со­беседника. Вместе с Вестом полковник Павлов совершил большой вояж по Европе и Америке. Игра Веста была беспощадна. Суммы, добытые в европейских и американ­ских казино, исчисляются миллионами долларов...

И где же денежки? — простовато прищурился Самсонов.

Об этом лучше спросить у полковника.

Но он же молчит! Или у вас появилось желание что-либо сказать, Анатолий Сергеевич? Молчит. Про­должайте, Александр Борисович.

После возвращения Павлова из-за границы он встретился с небезызвестным Ваней Бурятом в ресто­ране на Пречистенке...

Полковник ФСБ с вором в законе?! — покачал головой генерал. — И о чем шла речь?

О чем могут говорить два подельника? О наркоти­ках, тайных складах в Воронеже, об убийстве Веста...

Турецкий блефовал, он не знал содержания разго­вора, но его риск оправдался.

Я не имею никакого отношения к убийству Анд­рея, — глухо проговорил Павлов.

Минутку, — сказал Самсонов, поднимая со стола лист бумаги. — «Установлено, что Васильев А.А. ввел в память своего компьютера более ста тысяч вариантов раскладов игры в карты. При обыске квартиры компь­ютер не был обнаружен... Это я для вас приготовил, Александр Борисович. Пожалуйста. Дальше я не стал читать, но вы узнаете, от кого получены эти данные.

Не этот ли компьютер вы искали, Анатолий Сер­геевич, в квартире Веста? — задал вопрос Турецкий. — Нашли или вам помешали?

Вам известно, кто помешал? — поинтересовался Самсонов.

Разумеется!

И кто же?

Полковник Саргачев. Валера.

Валера, — хмыкнул Павлов. — Вы знаете его?

Мы знакомы много лет.

Молчание пошло на пользу Павлову, он понял, чего добиваются от него, и теперь решал, какую выгоду он может извлечь из своих дальнейших действий.

Я могу опровергнуть эту информацию или хотя бы принять меры по ее опровержению, но не хочу. Я устал от всего этого.

Продолжать, Николай Васильевич? — обратился Турецкий к генералу.

Ну, если он устал...

Николай Васильевич, я прекрасно понимаю, чего вы от меня хотите, — сказал Павлов.

И чего же?

Работать на вас.

Не на меня, голубчик, — помолчав, ответил ге­нерал. — На Россию.

Вы еще во что-то верите, генерал? — усмехнулся Павлов.

Я верю даже в вас, хотя вы почти законченный негодяй... Молчите, полковник! Я не говорю о ваших интимных отношениях с госпожой Стрельниковой, о ваших счетах в Швейцарии, о связях с преступными группировками, я говорю о том, что вы, вместе с Пестовым, участвовали в разложении сотрудников отдела. А недь до встречи с вами они были неплохими парнями... Я не взываю к вашей совести, она вами давно потеряна, я буду давить на вас страхом. Страхом смерти. У вас имеется лишь один выход, если вам дорога ваша жизнь.

Какой?

Выполнять мои указания.

Это гарантирует мне безопасную жизнь?

Со своей стороны гарантирую. Со стороны Сарга­чева и вице-премьера, увы, гарантий дать не могу. Вам опасность может угрожать именно с этой стороны.

Не все ли равно, от кого получить пулю в лоб? — нервно улыбнулся Павлов. — Итог-то один.

Как у начальника отдела у вас будет хорошая охрана. Это первое. И второе. Соответствующие ваши действия могут нейтрализовать резкие поступки про­тивной стороны.

Говорите прямо, товарищ генерал-лейтенант! Вы хотите, чтобы я заложил вице-премьера Стрельникову?

Не только. Вы откроете все, что вам известно.

Все, что мне известно, напрямую, в мельчайших деталях, связано с именем вице-премьера. Но даже если я вам сейчас напишу целый том воспоминаний, по­верьте, ни один волос так и не упадет с головы Лари­сы Ивановны!

Вы вначале напишите, а там посмотрим. Впро­чем, зачем писать? Вы можете все продиктовать, все ваши показания будут записаны, перепечатаны, вам останется лишь их подписать.

Я вроде бы еще не давал согласия...

В противном случае вас немедленно посадят в камеру. Можно и по соседству с генералом Пестовым.

Генерал не освобожден?

Он будет сидеть столько, сколько нам потребует­ся для выяснения его участия в преступлениях.

Я согласен, — после продолжительного молча­ния ответил Павлов.

Работайте, — поднимаясь, сказал Самсонов и улыб­нулся. — Не зря я нахваливал вас шефу. Вы и вправду очень способный и, главное, понятливый сотрудник.

Начнем? — обратился Турецкий к Павлову, ког­да генерал покинул кабинет.

Не понял я что-то об интимных отношениях с вице- премьером, — проговорил Павлов. — Вы не разъясните?

А что разъяснять? Они были.

Есть доказательства?

И весьма живописные.

Покажите.

Может, не стоит?

Меня разрывает любопытство!

Турецкий пожал плечами, открыл кейс, вытащил фо­тографии, на которых были запечатлены весьма фри­вольные любовные игры Ларисы и Анатолия в гостинич­ном номере, и веером раскинул их перед Павловым.

Гонконг! Точно. Гонконг. Ну что взять с этого пар­шивого города? Сплошные сюрпризы... Я слышал, Алек­сандр Борисович, вы тоже по этой части не промах?

Мне далеко до вас! Такого ранга женщин у меня не было.

Все они одинаковы...

Ошибаетесь. Они все разные.

Точно не промах! — рассмеялся Павлов.

Неунывающий вы человек, — искренне удивил­ся Турецкий. — Другой бы на вашем месте плакал.

Так то другой, — протянул Павлов, вытаскивая из нагрудного кармана пиджака серебряную фляжку. — Хотите выпить?

Если без яда, с удовольствием.

Чистая. Без двойного дна. А вот эта, — он достал из другого кармана фляжку поменьше, — с двойным. Посмотрите на донышко. Видите кнопку?

Вижу.

Нажимаешь, взбалтываешь, выпиваешь, и душа вон!

А если не нажимать?

Пожалуйста!

Полковник отвинтил пробку и сделал большой глоток.

И все-таки выпью из той, что без двойного дна, — сказал Турецкий.

Чую, сработаемся, — улыбнулся Павлов. — С чего начинать?

С самого начала. Со знакомства с Ларисой Ива­новной Стрельниковой...

Валерий Саргачев несколько преувеличил, сказав, что звонил Джеку Кану. Не в его интересах было звонить, в противном случае у Кана возникли бы справедливые подозрения, так как он не имел никаких дел с полков­ником касательно торговли оружием. Пленка с шиф­ром была им получена в Гонконге с немалым риском и за огромные деньги от одного из сотрудников Кана. У Саргачева были свои понятия о чести. Он мог пойти на преступления ради спасения любимой женщины, но он никогда не мог позволить, что оружие большой раз­рушительной силы может оказаться в руках вора в за­коне. В любом случае если не Павлову, то в органы безопасности пленка была бы передана. Но тут подвер­нулся Павлов. Возникла возможность убить двух зай­цев. Дело в том, что убийство получателя, человека Бу­рята, было предрешено вне зависимости от сведений об преете генерала Пестова. В случае ареста получателя след приведет у Буряту, а там недалеко и до вице-пре­мьера. Ракеты с атомным зарядом не шутка. Здесь не помогут никакие связи. Была и другая мыслишка. Могло случиться и так, что вместе с получателем «товара» на­всегда исчез бы полковник Павлов. Все зависело от ре­шения Бурята, с которым Саргачев и встретился. Уз­нав о том, что Пестов арестован, а в Хабаровск вылетела группа захвата и что время уже не терпит, Бурят долго не раздумывал. - «Жаль Скворца, но делать нечего, — сказал он. — Спасибо за сообщение». Саргачев намек­нул, что в группе захвата имеется человек, от которого тоже неплохо было бы освободиться, на что Бурят отве­тил: «Мы с ФСБ не воюем. Себе дороже». Он тут же, при Саргачеве, позвонил в Хабаровск и приказал при­ступить к действиям под кодовым названием «Змея». «И вы полагаете, ваш приказ будет выполнен?» — не поверил Саргачев. «Точно и в срок. У нас не армия». Да, приказ был выполнен, свидетелем чему и был пол­ковник Павлов. Саргачев впервые задумался всерьез о силе Бурята, вообще о силе российских мафиозных структур, поднял секретные материалы и пришел к выводу, что живет он в криминальной стране, какой еще не видел мир, где схвачено все — сверху донизу.