Король казино

Откусил кусок бывший помощник Президента, рва­нул за границу, теперь ищут, сто лет искать будут и не найдут — не там ищут. Подарил крупный военачаль­ник Чечне вооружение на целую армию, уж сколько за это отхватил, один Бог знает, его было прижали, да ни­чего не вышло, все обошлось, снова на коне, теперь це­лым министерством руководит. Словно в бездонную боч­ку ухают миллиарды рублей, посылаемые в Чечню, зато как грибы растут в красивейших местах Подмосковья генеральские дачи. Кому война, а кому мать родна...

Здорово, командир, — услышал Саргачев густой голос, поднял голову и увидел Демидыча.

Привет. Опаздываешь, — Валерий постучал по часам.

Ты же сказал, в сквере на Кропоткинской, а ме­сто не указал.

Как живешь, Демидыч?

Нормально.

Слышал, на повышение пошел?

О чем ты, командир?

Телохранитель следователя Генеральной проку­ратуры!

Что приказали, то и делаю.

Как платят? Хватает?

Зачем позвал, командир? — помолчав, хмуро спро­сил Демидыч.

Предупредить об опасности.

Демидыч мельком глянул на полковника, неопре­деленно хмыкнул.

Для чего магнитофон-то отобрал у господина Фиш­кина?

Не люблю, когда бабу забижают...

А телохранителей пришиб за что?

Кто?

Не я же!

Не видал я никаких телохранителей, — угрюмо произнес Демидыч.

Ты приговорен, Демидыч. Пришить могут в лю­бую минуту.

Интересно...

Ничего интересного не вижу.

Интересно, откуда ты-то все знаешь?

Смотрю, соображать научился. Или кто-то научил?

Не надо, командир...

Некоторое время они молча курили.

Я женился, Демидыч, — негромко сказал Сар­гачев.

А на свадьбу, значит, не пригласил...

Свадьбы не было. Обвенчался.

Перед Богом-то оно вернее.

Обвенчался с женщиной, которую любил с юно­шества. Люблю и сейчас. Насмерть.

Это хорошо, — солидно ответил Демидыч. — Так и положено.

Что же ты не поинтересуешься, кто она?

На кой? Любишь, и ладно.

Она большой человек, Демидыч. Член прави­тельства.

Стрельникова, что ль?

Догадался, — улыбнулся Саргачев.

Ничего мудреного. Одна баба в правительстве.

Мне нужна твоя помощь, — перешел к делу Сар­гачев.

Говори, командир.

До того как стать вице-премьером, Лариса руко­водила женским движением. Имела дела с коммерчес­кими банками и фирмами. Подписывала документы...

Саргачев умолк, обдумывая, как бы получше по­дойти к главному вопросу, но Демидыч предупредил его:

Короче, командир, ты хочешь, чтобы я забрал документы и передал тебе?

С умным человеком и поговорить приятно, — широко улыбнулся полковник.

Посмотрел я, командир, на всю эту жизнь блядс­кую и понял: рви свой кусок, пока не поздно!

Твоя работа стоит десять тысяч долларов. Аванс — две с полтиной.

Не-е, — отказался Демидыч. — Принесу, тогда и разговор будет. Все, что ли?

Когда ждать?

Брякну. А этим, козлам фишкиным, передай, уши обрежу, сукам.

Уже передано.

Чего ж тогда стращал, командир? — укоризнен­но произнес Демидыч.

Давно не встречались, а люди, сам знаешь, ме­няются.

Ну, ну, — пробурчал Демидыч. — Пошел.

Саргачев пожал ему руку, проводил товарища дол­гим взглядом, встал и зашагал по аллее сквера. Вне­запно он остановился и хлопнул себя по лбу.

Ч-черт!

Не поминай черта, голубок, — сказала прохо­дившая мимо старушка. — Не к добру!

Демидыча он догнал на переходе через улицу.

Я ж тебе самого главного не сказал!

Парень вопросительно уставился на полковника.

Необходимы три документа...

Фальшивки? — перебил Демидыч.

Они самые.

Ты запыхался, командир, — улыбнулся Деми­дыч. — Отдохни.

Уже в машине припоминая разговор, самого парня, его облик, Саргачев ненадолго засомневался в правиль­ности своего поступка, вероятно, не стоило быть слиш­ком откровенным, но он хорошо понимал, зная упря­мый характер Демидыча, что воздействовать на него можно лишь таким способом. Приказом парня было не взять, дело-то скользкое. Не было другой возмож­ности заполучить документы у следователя Федотовой, кроме как через Демидыча.

Лилю Федотову Демидыч застал в самых расстроен­ных чувствах.

Выпустили Фишкина! — ответила она на вопро­сительный взгляд парня. — Под залог в два с полови­ной миллиона долларов.

И вы все согласились?

Нет, я жалобу подала. На имя генерального про­курора.

Ну и порядок.

Демидыч, Демидыч, — вздохнула Лиля. — Ты ведь не при советской власти живешь! При демокра­тии!

Прокурор он при любой власти прокурор, Дело ­то ясное.

Знаешь, сколько тянется следствие?

Не год же!

Больше протянут! Но я заставлю Турецкого и Чижова поднатужиться, закончить следствие побыст­рее. Хотя что толку? Фишкин-то уже на Багамах!

Прижучим.

Один раз у тебя прошло. Во второй — пулю схло­почешь.

Чего-то меня сегодня все стращают, — ухмыль­нулся Демидыч.

И кто же еще, кроме меня?

Друг. Между прочим, обвенчался.

Не твой ли бывший командир?

Во дает! — ошеломленно выговорил Демидыч.

Кто твои друзья? «Афганцы». Венчанный, насколь­ко я знаю, один. Саргачев. Или еще кто-то появился?

Появился...

Не темни, Демидыч!

Это... Как его... Документики мне не подкинешь?

Какие документики?

Фишкины.

Рассказать, о чем просил тебя Саргачев, или сам доложишь? — помедлив, спросила Лиля.

Попробуй...

Иди, Демидыч, — махнула рукой Лиля. — Не получишь.

Лиля, и всего-то на вечерок. Денька через два. В тот же вечерок и верну.

Что ты задумал, Демидыч?

На вечерок, — повторил парень, отводя глаза. — Надо. Ты знаешь, зря не попрошу.

Саргачев человек опасный, Володя, — посерьез­нела Лиля. — Очень опасный.

На вечерок, — упрямо повторил Демидыч.

Я подумаю, — ответила Лилия.

На похороны Андрея Васильева людей пришло мно­го. И все народ известный в мире бизнеса. Речей не было. Говорили, будто запретил отец Андрея. Турец­кий стоял поодаль, в тени дерева, выжидая момент, когда провожающие разойдутся и появится возмож­ность хотя бы коротко побеседовать с родителями Ан­дрея. Послышались глухие стуки о крышку гроба, и вскоре возник высокий холм, который могильщики завалили дорогими венками и грудами цветов. Прово­жающие не спеша направились к выходу с кладбища. Над могилой в скорбном молчании застыли лишь две фигуры, отца и матери. Турецкий затушил сигарету, сделал несколько шагов в сторону родителей, но вне­запно остановился, увидев стройную женщину в ши­рокополой шляпе, идущую от храма. Узнал Ларису Стрельникову. Та подошла к могиле, положила на груду цветов несколько желтых роз.

Примите мои соболезнования, Андрей Зосимо­вич и Клавдия Владимировна, — донесся до Турецко­го голос Ларисы Ивановны.

И вдруг после продолжительного молчания по клад­бищу разнесся дикий, душераздирающий крик:

Будь ты проклята-а! Ведьма-а!

Андрей Зосимович бросился к жене, обнял, что-то зашептал, успокаивая, повел по дорожке к выходу. Стрельникова, будто током ударенная, стояла неподвиж­но. Турецкий заторопился следом за родителями, на полпути обернулся. Рядом с Ларисой стоял Саргачев.

Прошу извинить, — остановил возле ворот роди­телей Андрея Турецкий. — Понимаю, не время и не место. Но и вы поймите меня. Моя фамилия Турец­кий. Веду следствие по убийству вашего сына.

Ты слышишь, Андрюша?! Убийство!

Ваши документы! — по-военному приказал Анд­рей Зосимович, обращаясь к Александру.

Пожалуйста.

Изучив удостоверение, Андрей Зосимович сказал:

Мы должны с вами поговорить.

Вот мой телефон, там и адрес прокуратуры, — подавая визитку, ответил Турецкий. — В любое время.

Нет, должны поговорить сегодня. Вы на машине?

Да.

Едем. Здесь недалеко.

Разве вы остановились не в квартире сына?

У нас имеется своя, — суховато ответил Андрей Зосимович.

Усаживая родителей Андрея, Турецкий краем гла­за увидел Саргачева и Ларису Ивановну, выходящих из ворот кладбища. Вероятно, заметил его и Саргачев.

Квартира Васильевых находилась в старом доме, по­строенном еще в прошлом веке, и состояла из двух небольших комнат, кухни и просторной прихожей. По­толок был высокий, лепной, окна широкие, полы уст­ланы вытертыми коврами. В комнате побольше был накрыт стол. Дверь открыла пожилая женщина, сест­ра Клавдии Владимировны.

Мы в деревне живем, на Владимирщине, — по­яснила Клавдия Владимировна, — а здесь Фаня хо­зяйничает.

Проходите, — пригласил гостя Андрей Зосимо­вич. — Помянем Андрюшу.

Сестры обнялись, заплакали.

Поплакали, и будет, — строго произнес Андрей Зо­симович, поднимая рюмку. — Светлая память тебе, сын!

На столе стоял портрет Андрея в траурной рамке.

Светлая память, — сказал Турецкий, вглядыва­ясь в молодое красивое лицо покойного.

Сестры снова всплакнули, повспоминали, каким доб­рым, умным и отзывчивым был Андрюша, последнее товарищу отдаст, как прекрасно учился и какие боль­шие подавал надежды.

Идите, —прервал воспоминания женщин Анд­рей Зосимович. — Поплачьте в другой комнате. — И, когда женщины вышли, требовательно посмотрел на следователя. — Мне необходимо знать, чем занимался Андрей и, если возможно, подробности его смерти.

Вам он ничего не говорил о своей работе? — осто­рожно задал вопрос Турецкий.

Говорил, что занимается бизнесом.

В принципе он не соврал. То, чем он занимался, тоже своего рада бизнес.

Не надо меня жалеть, — жестко сказал Андрей Зосимович. — Мне нужна правда. От этого зависит наш дальнейший разговор.

И все же Турецкий, щадя отцовские чувства, тща­тельно обдумывал фразы, ведя рассказ об Андрее, и как-то само собой получилось, что в общем-то непло­хой человек попал в общество отпетых преступников, воспользовавшихся его гениальностью. Не стал скры­вать Турецкий и подробностей его гибели, умолчав, правда, о выстреле охранника.

Он был такой же преступник, как и его хозяева, — сказал после долгого молчания Андрей Зосимович.

Он снял с серванта продолговатую старинной рабо­ты шкатулку, нажал планочки, и шкатулка со звоном открылась.

Северная работа. Шкатулка с секретами. Открыть ее могли лишь мы с Андреем. Прочтите, Александр Борисович, — протянул он лист бумаги.

«Дорогие папа и мама! Даже не знаю, правильно ли я делаю, что оставляю вам эту записку, но никому ничего я сказать не могу. Я предчувствую свою смерть, а вернее, гибель, и она близка. Страшно, когда преда­ст тебя любимый человек. Вы знаете, я всю жизнь любил одну женщину, Ларису!..» Дальше шли зачер­кнутые строчки.

«Передо мной открылась бездна. Меня обману­ли, обвели вокруг пальца, преследуя свои, корыстные интересы. Не буду объяснять вам, каким образом я добывал деньги, скажу лишь, что я не воровал, не гра­бил, они заработаны. Мечтой моей было создание кар­тинной галереи, и кое-что я уже приобрел: несколько картин и гравюры русских художников, бывшие рань­ше в частных коллекциях на Западе, находятся в квар­тире на Арбате. Я хотел назвать галерею Васильевс­кой. Меня сгубила любовь к Ларисе...» И снова по­шли две зачеркнутые строчки.

«Папа, оставляю оформленные на твое имя доку­менты. Счета, завещание на владение дачей, кварти­рой, машиной и всем имуществом. Я сделал это, как ты увидишь, давно. Вот и все. Не говорю прощайте, но до свидания. Если обойдется, начну новую жизнь. Но не уверен, меня окружают равнодушные, страш­ные люди. Целую. Андрей».

Вот документы, — подал Андрей Зосимович папку.

Не обижайтесь, но мы обязаны на время изъять их, проанализировать, они прольют свет на убийство Андрея, — ответил Турецкий. Он тут же сел за стол, чтобы оформить протокол изъятия документов.

Все состояние Андрея пойдет на приобретение кар­тин, — сказал Андрей Зосимович, — как сын завещал. Вы не могли бы что-либо посоветовать по этому поводу? Я не слишком-то разбираюсь в подобных вопросах.

Что касается юридической стороны дела по пово­ду наследства, то можете рассчитывать. Подыщем гра­мотного юриста. Насчет продажи недвижимости... Надо подождать, пока закончится следствие. Если все эти деньги добыты некриминальным путем, после завер­шения следствия мы вернем их вам.

Здесь, — пристукнул ладонью по папке Андрей Зосимович, — документы, подтверждающие, что на имя сына положены деньги в швейцарском банке. Вот сер­тификат, карточки с номером счета и суммы.

Отлично, мы заберем пока эти документы, а всем остальным займется адвокат, которого я вам рекомен­дую. Он честный и опытный человек.

Хотелось бы не затягивать.

Значит, сегодня он вам и позвонит. — Турецкий еще раз пробежал глазами письмо. — Несколько стро­чек зачеркнуто. Письмо, с вашего разрешения, мы тоже заберем с собой. А вам я пришлю копию.

Хорошо.

Спасибо, Андрей Зосимович. Теперь несколько воп­росов. Ваш сын, видимо, нечасто бывал в этой квартире?

Очень редко. Эта квартира принадлежала еще моим родителям. А мы жили на Кутузовском. В силу обстоятельств пришлось освободить. Я не стал унижаться, переехал сюда. Андрей же получил однокомнатную.

К родителям? — спросил Турецкий и, видя, что вопрос не дошел, повторил: — Вы переехали к роди­телям?

К маме. Отец умер давно. А мама четыре года назад.

Сын приезжал к вам в деревню?

Один раз. С друзьями. На двух машинах.

То были не друзья. Охрана.

Я понял. Вам известна моя профессия? Теперь, правда, бывшая?

Да, товарищ полковник.

Товарищ полковник... — грустно проговорил Ан­дрей Зосимович. — Давно меня так не называли. А наша должность, Александр Борисович?

Старший следователь по особо важным делам при Генпрокуратуре России. Старший советник юстиции, то есть тоже, считается, полковник.

Видимо, дело не только в убийстве Андрея, если делом занялся следователь вашего ранга... Иначе я бы разговаривал с каким-нибудь муниципальным следо­вателем.

Верно, — согласился Турецкий. — Вы работали иод началом генерала Стрельникова.

Да-

Что он был за человек?

Прежде всего профессионал своего дела. Настоя­щий чекист. Решительный, неподкупный. Он долго сопротивлялся разгрому органов. Не вышло. — Анд­рей Зосимович посмотрел на Турецкого. — Но вас-то больше интересует не он, а его дочь. А еще вернее, связь моего сына с Ларисой. Не так ли?

Совершенно верно.

Связь преступника с вице-премьером государства, — твердо добавил Андрей Зосимович.

Связь, сами понимаете, несколько странная... Ин­терес Ларисы Ивановны к вашему сыну пробудился не в то время, когда он, скажем, работал юрисконсультом в научно-исследовательском институте или корреспонден­том телевидения, а лишь когда его слава, как человека гениального, пронеслась по всем игорным домам России.

У Андрея была слава? Ничего подобного не слы­шал.

И я бы не услышал, если бы не моя должность, — улыбнулся Турецкий. — Его слава прокатилась в уз­ком кругу людей, занимающихся бизнесом, воротил криминального мира, игроков, воров в законе и так далее. Круг этот тесен, тайны хранить они умеют.

Мой бедный мальчик! — вздохнул Андрей Зоси­мович.

Теперь о вице-премьере. Связь вашего сына с Ла­рисой Ивановной в последнее время окрепла, приобре­ла новые формы. Андрей Андреевич, прежде оставив­ший работу на телевидении, снова стал специальным корреспондентом, начал появляться на правительствен­ных приемах и на какое-то время забросил игру. Но это продолжалось недолго.

Всему причиной — счета в швейцарском бан­ке, — сказал Андрей Зосимович.

Не вспомните, Андрей при встречах упоминал какие-то имена, фамилии?

Он больше общался с матерью. У меня, к сожале­нию, не сложились отношения с сыном.

Этот крик на кладбище... — припомнил Турецкий.

Клава убеждена, что причиной гибели сына яв­ляется Лариса. А после письма... Тяжело! Что он там зачеркнул? Непонятно.

Выясним, Андрей Зосимович. Скажите, когда, по-вашему, было написано письмо?

Ночью. Утром он погиб.

Сестра вашей жены проживает здесь постоянно?

Частенько гостит у своих детей, но в эту ночь как раз была здесь.

Запамятовал ее имя-отчество?

Анфиса Владимировна.

У вас есть еще что-то сообщить, Андрей Зосимович?

Ничего, кроме просьбы побыстрее прислать юриста.

Турецкий вытащил подарок Грязнова: радиотелефон.

Лиля! Нужен экономист, юрист, бухгалтер, раз­бирающийся в заграничных счетах. Да, по делу Васи­льева. Ваш телефон, Андрей Зосимович?

Турецкий продиктовал ей номер телефона и сунул аппарат в карман.

Признаться, не люблю иметь дела с женщина­ми... — поморщился Андрей Зосимович.

Я звонил помощнице. Она хороший следователь. Раньше работала юрисконсультом у Ларисы Ивановны.

Имя-отчество?

Лилия Васильевна Федотова. Вот она и подошлет к вам толкового юриста.

Надеюсь, нам помогут разобраться в этих бумагах.

Да. А сейчас, если не возражаете, я хотел бы побеседовать с вашими женщинами.

Клава! Фаня-а! — крикнул хозяин. — Идите сюда!

Утирая слезы, пришли женщины, присели.

Анфиса Владимировна, какого числа пришел Ан­дрей?

Восемнадцатого. Нет, было четверть первого ночи. Значит, уже девятнадцатого.

«Дата сходится, — подумал Турецкий. — До кази­но он побывал здесь. И время подходит, если учесть, что на Рождественке он появился во втором часу».

Он открыл дверь своим ключом или пришлось разбудить вас?

И то и другое. Вначале я услышала звонок, но, пока поднималась, шла, он уже стоял в коридоре.

Как он выглядел?

Да как? Ничего вроде...

Он был трезв?

Трезвехонек! Что греха таить, раньше заявлялся и выпивши. Нет, трезвым был. Я бы враз учуяла.

В его поведении ничего особенного не заметили?

Теперь-то припоминаю, будто не в себе был Анд­рюша. Обычно шуточки да прибауточки, а в этот раз ни словечка. Поцеловал и говорит: я, мол, на полчаси­ка. Я, помню, сказала: оставайся, куда на ночь глядя? Ничего не ответил, зашел в эту комнату и дверь при­крыл. Знать бы, силой заставила не уезжать! Лежу, а не спится. Примерно через полчаса, слышу, дверь бряк­нула. Встала, вышла, а его уж и след простыл. Потом машина на улице зафырчала. Уехал, соколик...

Спасибо, Анфиса Владимировна. Теперь к вам вопрос, — обернулся Турецкий к хозяйке. — Меня по­разил ваш крик. До сих пор в ушах стоит...

Она! Она, ведьма, угробила Андрюшу!

Кла-ава, — укоризненно проговорил Андрей Зосимович.

Заманила, опутала, а он, простачок, и поверил! Они ведь как муж и жена жили! Спали в одной посте­ли! Люда мне все рассказала!

Кто такая Люда? — быстро спросил Турецкий.

Людмила Васильевна, мама этой ведьмы. А по­том запохаживал Валерка. С двумя мужиками спала!

\

Вице-премьер, член правительства... Прости Господи она» а не член!

Прекрати, Клава! — построжел Андрей Зосимович.

Извините, а где они, так сказать, встречались?

На даче.

На даче у Людмилы Васильевны? — уточнил Ту­рецкий.

У нее, у Люды.

Валерка — это не Валерий Степанович Саргачев?

Он самый, — поджала губы Клавдия Владими­ровна. — Вы бы съездили, поговорили с Людмилой Васильевной, она, может, и не то бы еще рассказала!

Если вы подскажете адрес дачи, обязательно съезжу.

Станция Трудовая, по Савеловской дороге, Лес­ная улица, а там спросите дачу генерала Стрельнико­ва, всяк скажет.

А вам ничего такого, касающегося дочери, Люд­мила Васильевна не рассказала? Вы, видно, подруги?

Сколько лет дружим... Не счесть!

Тем более. Видимо, шли у вас разговоры о детях?

Раньше шли. Сватьями готовились стать. Андрю- ша-то всерьез, а она хвостом вильнула! Замуж за какого- то ученого выскочила. Недолго пожила. Привела потом какого-то Анатолия. То ли писатель, то ли корреспон­дент... Мужчина видный, вежливый, Людмиле Василь­евне всегда цветы, конфеты. Ох, да какой он писатель?! Лариска небось забыла, чья она дочь и чья жена ее мать? А Люда за версту учуяла, кто такой этот Анатолий!

И кто же?

А то вы не догадались?

Я не только догадался, я знаю имя, отчество, фа­милию и звание этого человека, но для меня, Клавдия Владимировна, важно услышать то же самое от других.

Я этого Анатолия и в глаза не видела, так что спросите-ка лучше у Людочки.

Я, конечно, съезжу и поговорю, но не убежден, что Людмила Васильевна что-либо сообщит серьезное. Лариса Ивановна как-никак дочь.

Верно, — подумав, ответила Клавдия Владими­ровна. — Ничего не скажет Люда. Боится она свою Лариску. Если уж отец не мог сладить, куда уж ей, старухе? Своенравная она, наша Лариса Ивановна, ди­кая, а характер... Не приведи Господь!

Вы знали, что ваш сын богат?

Говорил. И о даче с бассейном, и о квартире, и о миллионах своих...

И не поинтересовались, откуда так быстро все на него свалилось?

Как не поинтересовалась? Сказал, что работает в совместной фирме, занимается бизнесом. Теперь мно­го богачей расплодилось. Я особенного значения и не придала. Сказала я, правда, что, мол, убивают таких, как ты-то, Андрюша. Включишь телевизор, смотреть и слушать страшно. То того убили, то этого...

Турецкий глянул на часы и поднялся:

Мне пора. Спасибо.

При прощании Андрей Зосимович сказал:

Найдите убийц, Александр Борисович. И нака­жите. На полную катушку.

С этим будет сложнее, но постараемся, Андрей Зосимович. До свидания.

Всего доброго.

Приехав в прокуратуру. Турецкий поднялся в каби­нет Константина Дмитриевича Меркулова.

Здорово, Костя, — весело поздоровался Александр.

Ты чего такой веселый?

Так с поминок! А на поминках, как известно, подают.

Народ-то был?

Народу не было.

Неужели никто не пришел?

Почему? Бизнесмены, картежники, шулеры, воры, взяткодатели и взяткополучатели... Дальше пе­речислять?

Достаточно. Ты прав, это не народ.

Вице-премьер с мужем...

Она постоянна, эта госпожа Стрельникова. И опять в шляпе и очках?

При прежнем полном параде. По-моему, в том же темном костюме. Ритуал своего рода.

Садись, потолкуем.

Я уж всю задницу отсидел! А от толковищ голова вспухла!

По пулям соскучился? По ножам?

Откровенно, соскучился. Хоть какая-то жизнь, а тут постановления, протоколы, акты экспертиз...

Прочел, — потряс бумагами заместитель генпро­курора. — Если хоть десятая часть всего этого правда, то Лариса Ивановна не вице-премьер... Я и слов-то не найду! Куда там всем, вместе взятым, Аликам, Тофи­кам и Бурятам! Это же какой-то оборотень! Нечистая сила!

И все-таки она вице-премьер.

Я собираюсь с этими доказательствами к гене­ральному.

Бесполезно. Бумага она и есть бумага. Она горит.

И какого рожна ждать-то?

Они сами пожрут друг друга. И очень скоро. Отнесешь ты материалы следствия генеральному, тот, разумеется, доложит премьеру. Премьер побежит к кому? Правильно! К Президенту. Теперь поставь себя на место Президента. И премьера. Премьер реко­мендовал, Президент подписал указ о назначении госпожи Стрельниковой. И нате, такой конфуз! По- тихому сплавят Ларису Ивановну в незаметное госу­дарство в ранге чрезвычайного и полномочного по­ела. И все дела. Не впервой. Бывшие премьеры по­слами сидят. А если уж брать, то брать надо с по­личным. Или позор, или петля. Я жду и дождусь этого момента.

Не будет вести Павлов двойную игру?

Может. Счет-то швейцарский тю-тю! Он попыта­ется найти каналы убраться за границу. Сделать ему это будет трудно. Визы он не получит ни при каких условиях. Значит, остаются каналы тайные. Кто ему может подсобить? Думаю, недостатка в благодетелях не будет, если он хорошо заплатит. Однако и здесь имеются проблемы. Охрана, люди генерала Самсоно­ва. Приказ жесткий, вплоть до применения оружия.

Каковы планы Николая Васильевича насчет Пав­лова?

Он говорит: сам кашу заварил, пусть сам и рас­хлебывает.

То есть руками купленных сотрудников навести порядок в притонах Бурята?

В принципе план такой.

Много кровушки будет. И смертей.

Мне лично ни тех ни других не жаль. Чем боль­ше с обеих сторон подохнет, тем лучше.

А как же заповедь Господня? «Не суди, да не судим будешь»...

Знаешь, Костя. Разочаровался я во всех этих за­поведях! Где он, Господь Бог?! Куда он смотрит? Уби­вают, грабят, насилуют, а мы все на Господа Бога упо­ваем!

Да-а, — протянул Меркулов. — Теперь вижу, оз­верел ты от бумаг... Ты когда в последний раз был в отпуске?

Чтоб толком отдохнуть, давно не был. Случалось, по мелочам. День-другой. Вот прошлой осенью — не­делька выпала, когда в газету уходил...

Может, в отпуск тебя отправить?

Отправь, Костя!

Пиши заявление.

Меркулов выложил чистый лист бумаги и авторуч­ку. Турецкий глянул на начальника и понял, что тот не шутит.

Нет, я все-таки немного погожу, Константин Дмитриевич.

Нечего годить! — повысил голос Меркулов. — И будь добр, подчиняйся приказу заместителя генпро­курора. Не сумасбродничай.

Ладно, но после окончания дела.

Нет! С завтрашнего дня!

Ну и хрен с вами! — махнул рукой Турецкий, придвинул лист, взял авторучку, подумал и вздох­нул. — Не могу. Извини, Константин Дмитриевич.

«Извини», — пробурчал Меркулов. — Озлобил­ся ты, Турецкий, на нашей работе. Людей не жаль... А мне вот жаль! Не кто-нибудь, наш, русский брат дохнуть будет! Павловых, Пестовых — тех не жаль! Я бы их сам собственными руками...

Меркулов побледнел, схватился за сердце, быстро достал таблетку нитроглицерина, положил под язык..

Костя, ты чего?! — перепугался Турецкий, вска­кивая и подбегая к Меркулову. — Ну и дурак же я! А с дурака что взять?! Доктора вызвать?

Вызовешь, а завтра же прочтешь приказ о моем увольнении по состоянию здоровья. Ничего. Уже легче.

Давай-ка лучше мы тебя отправим куда-нибудь подальше. Подлечишься, отдохнешь...

Куда это подальше?

Куда хочешь! Слыхал про Анталию? Вот туда и поедешь!

Ничего мне не поможет, Саша. Никакая Анта­лия... Укатали сивку крутые горки. Я как-то говорил с генеральным о своей замене, — прозрачно посмот­рел на друга Меркулов.

Да ни за что! Хоть золотом осыпь! Я еще моло­дой. Мне жить хочется. Я лучше постовым пойду! Там хоть дело живое.

Ты не горячись. Подумай. При твоем темпера­менте ты на любом посту найдешь живое дело.

И что генеральный? — буркнул Турецкий.

Одобрил. Я умирать пока не собираюсь. Поживу, но, чую, пора и на отдых. А в нашем доме, сам зна­ешь, желающих — только свистни. Толпа набежит! А мне ты нужен.

Эх, Костя, — только и смог ответить Турецкий. — Пойду. Документики забрать?

Забирай. — Меркулов помолчал. — А ведь ты прав. Пожрут они друг друга. Ей-богу, пожрут! Как... пауки в банке!

В мрачном настроении подходил к своему кабинету Турецкий. Два инфаркта было у Меркулова. Третий, говорят, чаще всего — последний. Турецкий даже не мог представить себе, как он обойдется без Меркулова, если того подкузьмит здоровье. Все удары, которые ме­тили в него, Турецкого, замгенпрокурора Меркулов при­нимал на себя. Турецкий и не прав бывал, и действовал резко и прямолинейно, а на красном-то ковре отдувал­ся за него он, Меркулов. Да что говорить, не было бы на свете заместителя генпрокурора Константина Дмит­риевича, не появился бы и старший следователь по осо­бо важным делам при генпрокуроре Турецкий. Турец­кий считал себя учеником Меркулова и гордился этим.

В коридоре, уже подходя к двери кабинета, Алек­сандр заметил Саргачева, который, тоже увидев следо­вателя, поспешил ему навстречу.

Як тебе.

Заходи, — распахнул дверь Турецкий, пропус­кая нежданного гостя. — Кофе?

Если есть что-нибудь покрепче, тоже не отка­жусь, — откликнулся Саргачев.

В Греции все есть! — улыбнулся Турецкий. — Рас­полагайся, будь как дома, но не забывай, что в гостях!

Кофе был приготовлен быстро, разлит по рюмкам коньяк, и даже нашлась закуска, два замороженных банана. Выпили, и Турецкий вопросительно посмот­рел на полковника.

Если гора не идет к Магомету... — начал было Саргачев, но Турецкий перебил его:

Старо, Валера. Ты давай уж сразу, без всяких там Магометов.

Думаю, с чего начать.

Раньше ты был более решителен. А хочешь, под­скажу?

Подскажи, — заинтересованно сказал Саргачев.

Я бы на твоем месте начал так: «Пришел я к тебе, старый мой бывший друг и приятель, по весьма скорбному случаю. Устроила мне венчанная жена моя Лариса Ивановна выволочку...» Позднее и мысли при­дут. И могут быть даже хорошими.

Саргачев наполнил рюмку, выпил и закурил.

Вижу, ты зря времени не терял.

Мне очень нравится самый короткий анекдот про Чапаева. «Василий Иванович! Белые сзади!» — «Впе­ред, Петька!» Вот и я, Валера, только вперед.

Да, венчанная жена устроила мне сцену, — твер­дым голосом заявил Саргачев.

К нему вдруг вернулись спокойствие и решимость, которые всегда приходили в тяжелые минуты жизни, как бывало в Афгане, как бывало и в Чечне.

Она была потрясена на кладбище.

Я тоже, — сказал Турецкий.

Попросила, а точнее, потребовала, чтобы я по­ехал к тебе. И вот я приехал.

Я понял, она хочет получить информацию из пер­вых рук. Хочет знать, чем мы располагаем по делу картежника Веста?

Ты прав на все сто процентов.

Это вы узнаете, когда будете знакомиться с де­лом в качестве обвиняемых.

Ты что, подозреваешь нас в убийстве Андрея?

Не только подозреваю, я убежден, что именно по приказу Ларисы Ивановны было совершено это заказ­ное убийство.

Имеются хоть какие-то доказательства?

Иначе я бы молчал.

Понимаешь ли ты, что говоришь? — медленно и зловеще произнес Саргачев.

Понимаю.

А если я передам сказанное тобой Ларисе?

Для этого я и говорю с тобой. Знаю, все мои слова ты с точностью передашь подозреваемой Стрельниковой.

Но ты же будешь уничтожен, Турецкий!

Не привыкать. Мне не раз говорили подобное.

Смотря какие люди...

Не имеет значения. Киллер работает за деньги, и ему безразлично, от кого поступает приказ. От вице- премьера или от вора в законе. Пока обходилось. Бог миловал.

Имеются и другие средства. Человека можно уничтожить и без помощи киллера.

Ничего у вас не выйдет. Вы лихо провернули дель­це с полковником Павловым, однако генерала Пестова вам освободить не удалось. И не удастся. Разделаться со мной вам будет очень сложно. Я выдаю тебе некоторую информацию, надеясь, вдруг и вправду у вас с Ларисой заговорит совесть и вы явитесь ко мне с повинной.

Тебе известно про взрыв в Хабаровске?

Не только про взрыв, но и про роль, сыгранную тобой в этой истории. Не пойму пока, почему ты сам не воспользовался такой возможностью? Глядишь, на генеральской должности восседал бы не Павлов, а ты, собственной персоной!

Нагловат ты, Турецкий, — помедлив, ответил Сар­гачев.

На том стоим.

Завидую.

Чему? Тому, что, как говоришь, буду уничтожен?

Твоей вере в чистые идеалы.

Я и сам удивляюсь своей наивности в век шака­лов, — искренне ответил Турецкий. — Видно, таким мать родила.

Перед тобой стена. Разобьешься. Лариса требует, чтобы ты немедленно прекратил порочить ее имя.

Передо мной пирамида, созданная на крови, об­мане, подкупе, взяточничестве и лжи. Она построена не из кирпичей, а из людей, связанных круговой по­рукой. Но внутри этой пирамиды неспокойно, идет жестокая, беспощадная борьба за власть. И пирамида эта уже дает трещины. Значит, вот-вот развалится.

Я хочу, чтобы ты понял главное: ты должен пре­кратить дело против Стрельниковой и против меня, иначе тебе — крышка!

Даже то, что ты по требованию вице-премьера пришел ко мне, свидетельствует о том, что я прав. Надо быть идиотом, чтобы к следователю, ведущему дело, прийти и потребовать его прекращения!

Условия диктует сильнейший. Одумайся, Турец­кий, и не зарывайся! Не делай лишних движений, и все будет отлично!

Да, вы сильны. Пока сильны.

Ты и меня упрятал в эту пирамиду?

Не я же пришел к тебе!

Ну что же... Извини. Разговора не получи­лось, — поднимаясь, сказал Саргачев. — Но запом­ни: я тебя предупредил о последствиях. Теперь пе­няй на себя!

Прочти на досуге, — протягивая газету, ответил Турецкий. — Вторая страница.

В газете было напечатано интервью корреспондента газеты с Лилией Федотовой.

Не вижу здесь упоминания о вице-премьере, — пробежав глазами напечатанное, сказал Саргачев.

Кому надо, тот и без фамилии догадается, о ком речь, кто руководитель так называемого женского дви­жения, — буркнул Турецкий. — Молодец главный! Куда его только не таскали! Как не стращали! Беспо­лезно. А ты говоришь, стена-а...

Саргачев положил газету на стол и молча вышел.

5

Все, о чем шептались за спиной Алексея Петровича Кротова, соответствовало действительности. Да, он был азартный игрок, имел обширные знакомства во всех сферах, как криминальных, так и государственных. Он играл на бильярде, в рулетку, в карты, на бегах, он знал всех швейцаров, барменов, официантов, крупье, называл всех по имени и отчеству и никогда не путал. Во всех играх ему везло, исключая рулетку, здесь раз на раз не приходилось, иногда уходил с полными кар­манами, а порой — хоть фамильный перстень заклады­вай! В игре на бильярде он входил, пожалуй, в пятерку лучших игроков страны, про бега и говорить нечего: жокеи, конюхи, администраторы были его друзьями, «темные» лошадки готовились исподволь, принося Кроту крупные выигрыши, которыми он, разумеется, делил­ся. Одним словом, Алексей Петрович был человек со средствами, и, если в его карманах не шелестело пять- шесть тысяч баксов, он чувствовал себя неуютно. Полу­чал он деньги и на Петровке, законную свою зарплату платного агента уголовного розыска. Иными словами, он был посредник между воровским миром и органами. «Золотой агент», — говорили о Кроте полковники и ге­нералы из уголовного розыска, из МУРа и МВД. В ред­ких случаях Крот оказывал услуги и генералам из гос­безопасности. Все, в том числе и крестные отцы, зна­ли, на кого он работает, что он профессиональный сту­кач, мент, но для них он был свой мент. Надо скостить срок какому-либо авторитету. К кому обращаться? К нему, Алексею Петровичу. Были случаи, когда и на волю отпускали, и не каких-нибудь сявок, а тоже лю­дей уважаемых. На предложения Крота пойти навстре­чу той или иной просьбе, идущей вразрез закону, на­чальники отделов и управлений гневались, угрюмо пых­тели, но выполняли, потому что знали: информация, которую давал агент Крот, стоит куда дороже.

Крот сидел в баре гостиницы «Юбилейная» и попи­вал холодное пиво. Бармен, блондинистый высокий па­рень, взбалтывал коктейль.

Баб готовят к отправке, Алексей Петрович, — улыбаясь кому-то, сказал бармен. — Человек двадцать. Двое здесь. Бурят для себя отобрал. Ничего бабы, в форме. Остальные в «Интуристе».

Грач давно сидит? — повел глазом Крот на сидя­щего в зале за столиком парня.

Отмокает, — ухмыльнулся бармен. — Давно. Скворца-то замочили. Переживает.

Спасибо за пиво, — поблагодарил Крот, подвигая бармену стодолларовую бумажку.

Петр Грачев был мрачен. Столик был заставлен бу­тылками с пивом.

Привет, Петро, — присаживаясь, поздоровался Крот.

Здорово... — поднял голову Грач. — Где я тебя видел вчера?

Вот те раз! — удивился Крот. — Я тебя поил, кормил, привез на хату, даже ботинки снял! И вот благодарность!

Вспомнил! В кабаке! В каком... Не помню.

Притормозил бы ты, Петро.

Грач налил бокал пива, подвинул Алексею:

Помяни друга, Леша.

Пивом вроде не поминают...

Водка в меня не лезет.

То в тебя! — Крот сделал знак официанту. — Бу­тылку водки. Погоди ты дуть! Сейчас принесут. Со мной полезет.

А друг был... Золото! Три срока тянули вместе. В одном доме выросли. На Полянке. И-эх, Леша-а!

Слыхал.

От кого? — потряс головой Грач и даже, кажет­ся, протрезвел.

От тебя и слыхал.

Так, — проговорил Грач, окончательно трезвея.

И чего я тебе намолол?

Много всякого. Спасибо, — поблагодарил Крот официанта, принесшего водку.

Пожалуйста, Алексей Петрович.

Крот разлил водку по рюмкам.

Ну что же, Петро, помянем друга твоего Дмит­рия Николаевича Скворцова!

Пошла, — прохрипел Грач.

А я что говорил?

Чего намолол-то?

Крот узнал от Славы Грязнова некоторые подробно­сти события в Хабаровске, а также о причастности Грача и Скворца к убийству Кузьминского в Гонконге.

Крот не ответил, снова наполнил рюмки.

Вчера ты храбрее был, — усмехнулся Алексей. — Всех порву, всех порежу...

Намолол... если имя друга моего знаешь, — сник Грач, машинально опрокидывая рюмку. — Кого по- рвать-то хотел?

Бурята.

Грач посмотрел по сторонам, перешел на шепот:

Ты поосторожнее, Леша.

Ты спросил, я ответил, — понизил голос Крот.

Не тяни. Может, еще чего брякнул?

Не бери в голову, Петро!

Как на тот свет отправился, не говорил?

Жаловался, что похоронить нечего. Сгорел. Ма­шину взорвали, что ли...

В ментовке подсказали? — сверкнул глазами Грач.

Я пошел, — равнодушно ответил Крот, подни­маясь.

Ты уж посиди, Леша, — ласково сказал Грач, опуская правую руку под отворот пиджака.

Дурак ты, Петро. И пушку оставь в покое. Уде­лаю, родная мать не узнает.

Посиди, — повторил Грач, но руку вытащил.

Сижу. Что дальше?

А то, что на крючке я у тебя.

Это точно. Не на крючке, на крюке. Ты, милок, такое сболтнул, что я, как мент, должен немедленно тебя арестовать и доставить пред светлые очи начальника МУРа. Но, как видишь, сижу с тобой и даже пью водку.

Говори, Леша, — посерьезнел Грач.

Со стула не свались, — улыбнулся Крот. — Ска­зал, будто замочил ты со Скворцом вождя Кузьмин­ского в Гонконге. На девке лежал, на китаянке. И это еще не все, Петро, — приметив, как дернулся Грач, сказал Алексей. — Китаяночка-то эта — девочка Бу­рята. Имечко забыл. Называл ты, но вот выпало из памяти. Такие дела, Петро.

Не мог я тебе сказать, Леша, — твердо заявил Грач.

В каком кабаке сидел?

Сначала в «Националы» забрел, потом в «Савой»... Встретил кореша...

В «Бегах» я тебя нашел, Петро.

Да? Как же я попал туда?

Ничего ты не помнишь, Петро. Где был, что мо­лол, кого порвать хотел...

Хорошо, если бы и ты все забыл, — помолчав, ответил Грач.

Я давно забыл. Первый год меня знаешь?

Знаю, Леша, знаю. Наш человек. Но ведь и на старуху бывает проруха...

Завязали, Петро, — улыбнулся Крот. — Если бы я болтал обо всем, что слышал и знаю, каждому встреч- ному-поперечному... Где был бы?

На том свете, — ухмыльнулся Грач.

Точно. Будь здоров, Петро!

Поставка русских девушек в публичные дома Вос­тока и Запада давно уже волновала Алексея Петрови­ча. Однажды он даже попытался с одной из них пере­говорить, но встретил неожиданный отпор. «Куда ты лезешь, хмырь болотный? — скосила на него мутные, видимо, от наркоты, огромные свои глаза девушка. — Сидишь и сиди. А хочешь, пойдем? Пятьсот баксов час». Девушка надолго отвадила Крота от подобных переговоров, но, будучи на Западе, он специально за­нялся этим вопросом. Сотни девушек ежедневно оби­вали пороги российских посольств и консульств, доби­ваясь возвращений на родину, плакали, умоляли, кля­лись, каялись, но сделать сотрудники посольств ничего не могли. Все они были гражданками других стран, с ними были заключены контракты, выплачены какие- то деньги, они жили по законам тех стран, в которые приехали по собственному желанию. Близко к сердцу принял их беды Алексей Петрович, слушая рассказы, в основном состоявшие из унижений и оскорблений. Были и довольные жизнью: иные удачно вышли за­муж, другие завели обеспеченных любовников, третьи ушли в содержанки к богатым немощным старичкам, ублажая угасающую мужскую их страсть широко из­вестными способами.

Крот не знал пока, какими путями удастся ему выйти на девушек, на продавцов живым товаром, на пахана, который руководит переправкой, но чувство азарта уже охватило его, а припомнив видеозапись и озвученные рассказы девушек о своем житье-бытье, дальновидно сделанные им на Западе, он дал<е приостановился. «Эв­рика!» — воскликнул он про себя.

После трех ударов: неудачи с освобождением генера­ла Пестова, ужасного крика Клавдии Владимировны на кладбище и появления в газете интервью со следовате­лем Федотовой, которые обрушились на Ларису Иванов­ну почти одновременно, она несколько растерялась. Осо­бенно потряс ее крик. На мгновение она увидела себя со стороны и внутренне содрогнулась. Не задавал вопросов и Саргачев, лишь после того как проехали некоторое расстояние, осторожно спросил: «Может быть, домой?» — «На службу», — коротко ответила вице-премьер. Сарга­чев не услышал от женщины ни слез, ни жалоб, но не­стерпимое молчание было, пожалуй, хуже любой исте­рики. Возле подъезда «Белого дома» Лариса Ивановна сказала: «Встретишься с Турецким и потребуешь не­медленного прекращения следствия в отношении нас». — «Это невыполнимо». — «Ты же «русский волк», — мрач­но усмехнулась женщина и вышла из машины. Уже в своем кабинете она прочла интервью, газета с которым, наряду с другими печатными изданиями, ежедневно по­даваемыми ей секретарем, лежала сверху. На первый взгляд ей показалось, что не стоит обращать особого вни­мания на опубликованную дребедень, теперь печатают и про самого Президента такое, что диву даешься, да и фамилия ее не указана, вот Фишкину не повезло, но он сейчас свободная птица, пусть думает. Однако последу­ющие события заставили вице-премьера насторожиться. Коммерческий банк, с которым была твердая договорен­ность о кредите с пустячным процентом на социальные нужды, вдруг пошел на попятную. Директор банка что- то мямлил о внезапных срочных выплатах, о долгах, ко­торые ему якобы не перевели, а именно на них-то он и надеялся, что необходимо некоторое время переждать, он ни в коем случае не отказывается от своих слов, но таковы обстоятельства на сегодняшний день... Лариса Ивановна не дослушав положила трубку. Второе обстоя­тельство касалось уже лично вице-премьера. На днях она должна была лететь в деловую командировку во Фран­цию, но, затребовав у помощника документы для более тщательного изучения командировочных целей, узнала, что поездка отменяется. Официальным поводом явился указ Президента о сокращении поездок аппаратных чи­новников за рубеж, но чиновник-то чиновнику — рознь, и если отменяется поездка вице-премьера, то тут дело в ином. Помощник, правда, перечислил большое количе­ство отмененных поездок, в том числе и командировок многих министров, но это было слабым утешением для Ларисы Ивановны.

Приехав домой, Лариса закрылась в ванной, в кото­рой была устроена финская мини-баня, довела темпе­ратуру до ста градусов и долго парилась. Вышла она оттуда повеселевшей, потрепала густые волосы на го­лове Саргачева и подмигнула:

Не боись, муженек. Все будет о’кей!

Саргачев, глядя на оживленную, веселую жену, по­нял, что она на что-то решилась.

Ну и что сказал тебе Турецкий? — спросила она, выставляя на стол бутылку старого бургундского и го­товя закуску.

Как я и предполагал, он заявил, что следствие ведется в полном объеме и объективно.

Значит, послал тебя подальше?

Считай, так.

И о чем же вы беседовали?

Ответ его был коротким: сказал, что закон нару­шать не намерен.

Что же, ты попросил, он отказал, и все?

Почти все, — подумав, ответил Саргачев. — Мы давно знаем друг друга, а потому понимаем с полуслова.

Ты недоговариваешь, Саргачев. По глазам вижу. Меня интересует, что ему известно, и, уже исходя из этого, я буду предпринимать меры.

По-моему, мы договорились, что ты занимаешь­ся лишь делами, которые касаются твоей непосред­ственной работы!

Все, Саргачев! Я долго ждала. Больше не могу.

Ты делаешь неосторожный шаг.

Неосторожные шаги уже сделаны. Теперь при­шло время идти ва-банк. Ты хороший человек, Сарга­чев. Понимаю, ты хотел меня спрятать, оградить, по­садить в золотую клетку, но это не удалось.

Мы можем уехать.

Уже не можем. Я — вице-премьер, и об этом не следует забывать.

Значит, снова богатство, власть и свобода духа?

У меня нет выбора. Или пан, или пропал!

Ты была связана с генералом Пестовым?

Нет, все шло через Павлова.

Ты узнала, почему не был освобожден Пестов?

Этот болван потребовал письменного распоряже­ния от премьера!

Шеф?

А то кто же?

Он далеко не болван, — ответил Саргачев. — Ход беспроигрышный.

Кстати, о Павлове. С ним необходимо встре­титься.

Не советую.

Почему?

Не могу объяснить, но какое-то чувство мне под­сказывает, что тут дело нечисто.

Но теперь у него в руках весь отдел. Назначен приказом директора ФСБ.

С одной стороны, он назначает, с другой — не освобождает... А если Пестов уже заговорил?

Если бы он заговорил, то Павлов не был бы на­значен.

Не знаю, не знаю, — задумчиво произнес Сарга­чев. — Кажется, я ошибся...

В чем?

В том, что Павлов до сих пор жив, — резко отве­тил Саргачев.

Нужно плясать от реальности, — помолчав, ска­зала Лариса. — Вот почему я и спрашиваю тебя о раз­говоре с Турецким.

Он глубоко копает, — неохотно ответил Саргачев.

Ему что-то известно?

Сказал, что располагает доказательствами.

По поводу чего?

По поводу гибели Веста.

Нет никаких доказательств и не может быть! — почти выкрикнула Лариса. — Берет на пушку!

Я тоже так думаю, — согласился Саргачев. — Смотрю, тебя не взволновала газетная статейка?

Собака лает, ветер носит, — усмехнулась жен­щина. — Интервью опасно для Фишкина... Ты гово­рил, что в скором времени необходимые документы будут у меня?

Через несколько минут еду, — глянул на часы Валерий.

Турецкий, Турецкий... Все дело в нем. Неужели он человек без изъянов?

Взяток не берет. Это точно.

У каждого человека есть свои недостатки.

Баб любит!

Ну, это скорее достоинство, чем недостаток, — рассмеялась Лариса.

Что-то ты очень веселая...

Я снова пришла в свою норму, в свою жизнь, и это меня радует. Пропади оно все пропадом!

Ухожу, — поднимаясь, сказал Саргачев.

И когда ждать?

Позвоню.

...Встречу Демидыч назначил на квартире Федора, сво­его напарника, который жил в районе «Сокола», в двух­комнатной квартире. Удобнее, конечно, было встретиться где-либо на улице, в том же сквере возле «Кропоткинс­кой», но Демидыч уперся. «Не-е, командир. Посидим, потолкуем, бутылочку раздавим...» И Валерий Степано­вич, зная упрямый характер парня, согласился.

Демидыч встретил своего бывшего командира ра­душно, сразу же пригласил за стол.

Давай, командир, по единой!

По единой можно. Но не больше — я за рулем.

Кто тебя тронет? Будь здоров!

Выпили, закусили селедочкой, посмотрели друг на друга.

Я жду, Демидыч.

Просто так я тебе бумажки-то не отдам, коман­дир, — не спеша проговорил парень.

Ты не за просто так отдаешь. За деньги. Возьми, — протянул пачку долларов Саргачев. — Можешь не пе­ресчитывать. Ровно десять тысяч.

Десять тысяч, — повторил Демидыч. — Баксов. Деньги хорошие...

Что ты тянешь? Я спешу.

Поспешишь — людей насмешишь! — усмехнул­ся Демидыч. — Слышал такую пословицу, командир?

Документы при тебе? — помолчав, спросил Сар­гачев.

Вот они, — Демидыч взял с серванта папку.

Давай, и, как ты говоришь, будь здоров!

Не-е, командир, не отдам.

Что случилось, Володя?

Я ведь тоже газетки почитываю, — ответил Деми­дыч, вытаскивая из кармана газету с интервью Лилии.

И что тебя смущает?

Все, — коротко ответил Демидыч.

Объясни.

Ты-то читал?

Да. Просмотрел.

А ты прочти. И повнимательнее, — назидатель­но сказал Демидыч, подавая газету. — Читай, читай, а я пока махну за твое здоровье.

Хватит паясничать, Владимир! — повысил голос Саргачев.

Я не паясничаю. Я хочу разобраться, почему мой бывший командир берет под защиту жулика и прохо­димца?

До этого момента Демидыч строго следовал указа­ниям Лили и Турецкого, с которым Федотова все-таки устроила ему встречу. Турецкий доходчиво объяснил, что собой представляет Саргачев, и даже рассказал о причастности Саргачева к убийству Андрея Василье­ва. «Правда?» — обернулся к Лиле парень. «Правда, Демидыч», — подтвердила Лиля. «Сказать Саргачу можно?» — «Лишь в крайнем случае», — ответил за Федотову Турецкий. «В каком крайнем?» — «Сарга­чев без оружия не ходит». —«Ты что-то не то гово­ришь, Александр Борисович, — вступила в разговор Лиля. — В любом, а тем более крайнем случае об этом молчи». — «Я имел в виду, если придется попри­жать», — пояснил Турецкий. «Поприжмешь ты, а с Демидыча достаточно и того, что он встретится и за­пишет разговор», — твердо заявила Лиля.

Я тебе все объяснил. Ты согласился. В чем дело?

В этом все и дело, — похлопал по газете па­рень. — Конечно, ты о своей бабе подумал. Докумен­тики в карман, и шито-крыто! А ей как быть, следова­телю Федотовой? Она же под статью попадет.

Каким образом достал ты документы? — поду­мав, задал вопрос Саргачев.

Стырил. А ты думал как?

О чем тогда разговор, если стырил? Потеря доку­ментов тоже статья — халатность.

Снова здорово! — развел руками Демидыч. — Я же не знал, что за документы! Если бы не статья... В общем, так, командир. Деньги забери. И гуд бай!

Видимо, ты не все запомнил при встрече, — мед­ленно произнес Саргачев.

Может, чего и запамятовал. Напомни.

Я сказал о том, что ты приговорен.

Так ты вроде отмазал...

Саргачев не успел ответить, дверь соседней комна­ты распахнулась, и первый, кого он увидел, был май­ор Сева Голованов, а за ним — его «афганцы», «рус­ские волки». Вон они глядят из-за спины Севы — бе­лобрысый застенчивый Филя, Шура Дьяконов, Денька Удачин, Орлов Никола... Сколько их? Семеро, считая Демидыча, все, кто живет в Москве. Саргачев, смер­тельно бледный, откинулся на спинку стула. А пар­ни, вмиг заполнив комнату, переговаривались о чем- то, пошучивали, посмеивались, налили по стакану водки и, не предложив бывшему командиру, выпили. Потом воцарилось жуткое молчание.

Что будешь делать, Саргач? — спросил майор Го­лованов.

Валерий не ответил. Да и что он мог ответить? Он понял, что потерял друзей, боевых друзей, готовых в свое время по одному его слову, движению, взгляду пойти хоть к черту на рога. Он боялся лишь одного: что будут спрашивать, допытывать, говорить, он страшил­ся их справедливых слов. Мужчины переглянулись.

Майор Голованов смял деньги, сунул их в карман бывшего командира и сказал:

Гуляй, падаль.

Саргачев, так и не сказав ни слова, встал и вышел. Мужчины наполнили стаканы во второй раз и, не чо­каясь, словно на поминках, выпили.

Саргачев не вернулся к Ларисе Ивановне» он приехал в старую свою квартиру, в которой давно не бывал, про­шел в гостиную и лег на диван. Он лежал долго, ни о чем не думал, на душе было пусто, он ни о чем не сожа­лел, он просто лежал и смотрел в высокий потолок. По­том встал и вытащил из кобуры пистолет. И в это время оглушительно зазвонил телефон. Саргачев подождал в на­дежде, что звонки прекратятся, но телефон не умолкал.

Слушаю.

Валера! — послышался плачущий голос Лари­сы. — Приезжай немедленно! Мама умерла!

Еду.

Саргачев посмотрел на пистолет, тяжело перевел ды­хание, сунул оружие обратно в кобуру и, на ходу наде­вая пиджак, бросился к двери.

Александр Турецкий покинул прокуратуру поздно, где-то в одиннадцатом часу. Стоял июнь, и на улице было светло. Возле дерева Турецкий приметил мужчи­ну средних лет, который при виде его двинулся на­встречу, Александр привычно сунул руку под мышку и сжал рукоятку «Макарова».

Добрый вечер, Александр Борисович.

Добрый вечер.

Подполковник Рябков.

Живы?!

Как видите.

Турецкий незаметно огляделся.

Слежки нет, — сказал Рябков.

Садитесь в машину.

Рябков положил на заднее сиденье объемистый «дип­ломат», сам сел на переднее. Турецкий тронул маши­ну, проехав полкилометра, включил правый поворот и остановился возле продуктового ларька.

Вы хотите купить что-то съестное? — спросил Рябков.

В доме шаром покати!

Все есть, — кивнул на «дипломат» Рябков.

Что значит — все? Может, я с вами выпить хочу?

Найдется.

Тогда едем.

К вам?

Ко мне. Или вы хотите в другое место?

Все равно, лишь бы не на Лубянку. Удобно ли? Жена, дети...

Их сейчас нет дома, они в деревне. Почему не на Лубянку?

В машине курят? — доставая пачку сигарет, спро­сил Рябков.

Спасибо, напомнили, — снова включая правый поворот, сказал Турецкий. — Две штуки осталось.

Я же сказал. Там все есть. Такие подойдут? — протягивая пачку «Мальборо», поинтересовался под­полковник.

Курю любые.

До дома ехали молча. Рябков, правда, иногда посмат­ривал на следователя, словно пытаясь сказать что-то, но, видимо, передумывал и закуривал очередную сигарету.

Турецкий завел машину во двор, заглушил мотор, включил секретку.

Приехали, Павел Геннадьевич!

У вас хорошая память, — усмехнулся Рябков.

Память у меня дырявая, но для человека, которо­го я лично считал погибшим, местечко в ней нашлось.

Вы были недалеки от истины.

В «дипломате» действительно оказалось все, что надо: водка, коньяк, вино, две палки сырокопченой колбасы, свиной окорок, сыр, осетрина, мясные и рыбные консер­вы и даже батон белого хлеба, завернутый в целлофан.

Вы не голодали, если в месте, где скрывались, было подобное, — усмехнулся Турецкий.

Оттуда и взял.

И что за местечко?

Дача генерала Пестова.

Вроде парней-то туда посылали квалифицирован­ных...

У Пестова две дачи. Та, где я жил, оформлена на подставное лицо.

И где она находятся?

Недалеко от Истры. Есть такая деревенька, Духонино.

Особняк из красного кирпича, бассейн с под­светкой, сауна и павлины?..

Деревянный дом, баня, забор, десяток кур, коро­ва, лошадь, две свиньи, гектар земли.

И кто ведет хозяйство?

Баба Глаша и дядя Вася. Муж и жена, из местных.

Охраняется?

Они же и охранники.

Стол царский! — оглядывая тарелки с деликате­сами, проговорил Турецкий. — За ваше прибытие, Па­вел Геннадьевич!

Спасибо.

Казалось бы, после водки у любого человека развя­зывается язык, но с Рябковым случилось наоборот. Он начинал то с одного события, то с другого, не доводя до конца сказанного, а то и вовсе надолго замолкал, страдающе глядя в угол комнаты.

Сделаем так, —решил Турецкий. — Я буду зада­вать вопросы, а вы отвечать.

Так будет лучше, — с облегчением вздохнул Ряб­ков.

Вот вы, к примеру, сказали, мол, все равно куда ехать, лишь бы не на Лубянку...

В кабинете Пестова теперь Павлов.

Вам-то откуда известно? — удивился Турец­кий. — Сидите в глухомани, в каком-то Духонине, а самые свежие новости кто-то преподносит!

Я позванивал. Каждый раз отвечал секретарь, но однажды поднял трубку Павлов. Возник вопрос: если арестован генерал Пестов, почему на его месте сидит он?

Про арест, а вернее, задержание генерала тоже надо было узнать.

Для меня это не проблема, — улыбнулся Рябков и неожиданно заговорил голосом Брежнева, потом пе­решел на Горбачева и Ельцина.

Да вы артист! И еще какой! Здорово голоса ими­тируете, — восхитился Турецкий.

Немного получается...

Не немного, а точь-в-точь! И кто вякнул про арест?

Шеф.

Вы позвонили директору ФСБ?

Так точно.

И от чьего имени?

От имени и голосом самого генерала Пестова. Думал, разговор будет более-менее продолжительным, а он сразу заорал. Откуда, мол, звонишь, ты же арес­тован! Положил трубку.

Турецкий весело рассмеялся и наполнил рюмки.

За это надо выпить, Павел Геннадьевич! Представ­ляю, что было дальше... Он же шум поднял, шеф-то!

Без шуму не обошлось, — согласился Рябков. — Но я-то дело сделал. Все стало на свои места. Я еще выжидал несколько дней, но, когда узнал про Павло­ва, пришло решение.

Вы не доверяете Павлову?

Он, чтобы спасти шкуру свою, мать родную про­даст! — резко ответил Рябков. — Полковник Павлов назначен на место генерала?

Да, — не стал скрывать Турецкий. — Причем назначен директором ФСБ.

Я так и думал, — усмехнулся подполковник. — Почему же вы его-то не задержали?

В отличие от генерала и вас, Павел Геннадьевич, мы не располагаем компрометирующими фактами и вескими доказательствами.

Понял, — после долгого молчания ответил Рябков.

Вы оказались на даче генерала по его приказу?

Нет. Пестов ничего не знает. Дело в том, Алек­сандр Борисович, что о даче в деревне, думаю, никому не известно, кроме меня.

Значит, отношения ваши достаточно близкие?..

Мы доверяли друг другу.

Перейдем непосредственно к убийству Веста, — перевел разговор на конкретную тему Турецкий.

Ночью позвонил Пестов и попросил приехать к нему. Встретил возле подъезда...

Удобнее, по-моему, было бы в квартире?

Видимо, на то у него были причины. В после­днее время он был очень осторожен.

Предполагал подслушивание?

В том, что телефон прослушивается, он был уверен.

И все-таки позвонил!

Он и раньше звонил. Наша работа в основном ночная, — усмехнулся подполковник. — Приехал. По­лучил приказ. Остальное вам известно. По-тихому не получилось. Кто мог подумать, что у Веста оружей­ный склад... Сержанта жаль.

Кроме сержанта были еще двое, — напомнил Ту­рецкий.

С них-то и началось, — подхватил мысль Ряб­ков. — Было решено убрать и этих парней.

Кто решил?

Я получал приказы только от одного человека, непосредственного начальника, генерала Пестова.

И всегда выполняли?

Приказ не обсуждается. Но в этом случае я отка­зался его выполнить.

Что на это ответил Пестов?

Одно слово. «Иди». И я ушел, вернее, уехал. На его дачу, в Духонино. И то не сразу. Лишь после того, как узнал, что приговорен.

Кто-то сообщил или вы сами догадались?

Рябков закурил, несколько раз глубоко затянулся.

Вы вообще-то представляете, Александр Борисо­вич, в чем заключалась наша работа?

Если говорить грубо, вы занимались вымогатель­ством.

Совершенно верно. Вопрос лишь в том, у кого мы вымогали...

Для закона это не имеет значения.

Да, мне сообщил один из тех, кто должен был меня убрать. Я даже не знаю его имени. К чему это говорю? Да к тому, что, когда начнутся аресты, а они начнутся, надо быть крайне осторожными с рядовыми сотрудниками. Они ни в чем не виноваты. Более того, большинство из них уверены, что делали святое дело. Не скрою, они получали какие-то деньги, но деньги эти шли как процент за выполненную работу. И кста­ти, вполне официально. Они ни в чем не виноваты, — повторил подполковник. — В этом основная причина, почему я пришел к Еам с повинной.

Какой же Костя все-таки молодец! — хлопнул ладонью по столу Турецкий.

Не понял вас, Александр Борисович...

Друг мой! Старый, добрый дружище! Заместитель прокурора Меркулов Константин Дмитриевич. Давай- ка махнем за его здоровье! Пошаливает у Кости сердеч­ко... Он на меня собак спустил, когда я выступил, мол, хрен с ними со всеми! Обозлился. Чуть в отпуск не прогнал! И оказался прав. Жалеть надо людей...

Виноваты не они. Вина лежит на таких, как Пе­стов, Павлов, как я, — твердо заявил Рябков. — Не подумайте, что я испугался смерти, хотя кто ее не боится, но, может быть, не легче мне было и решить­ся. Тоже ведь ничего хорошего не жду.

Хорошего ожидать не приходится, — согласился Турецкий. — Но жить будете... Много брали?

Достаточно. Наличные подготовлены к сдаче, счета в банках также готов представить.

Когда вы успели приготовить? И где? Не в дерев­не же!

Я съездил в Москву. К жене и детям. У меня их трое. Два мальчика и девочка...

Вы рисковали, и весьма серьезно.

Не мог ничего с собой поделать!

Поделились с женой... выражусь помягче, свои­ми неприятностями?

Нет. Не поделился. Но она же не без глаз, не без головы. Многое видит, слышит, о еще большем дога­дывается.

В чем заключалась конкретно ваша работа?

Моя работа черновая. Отвечал за московские злач­ные места. Собрать, пересчитать и отдать деньги.

Кому передавали?

Обычно генералу Пестову. В его отсутствие — Павлову.

Злачные места существуют не только в Москве.

Я отвечал только за Москву.

Куда, по-вашему, шли деньги? Наверх?

Обратитесь к генералу Пестову Юрию Гавриловичу.

Я вот думаю, Павел Геннадьевич, а не рано ли вы сдались? К примеру, не сдался Павлов и сел на генеральское место!

Павлов не приговорен. А у меня выбора нет.

В том-то и дело, что выбора нет, — вздохнул Ту­рецкий. — А если бы обошлось по-тихому? Так бы и продолжалось? Собрать, пересчитать, отдать...

Так бы и продолжалось, Александр Борисович, — прямо глянул в глаза следователя подполковник.

Ответ хороший. Искренний. — Турецкий гля­нул на часы. — Давайте-ка, как и Полагается, запи­шем ваши показания и зафиксируем на пленке.

С час ушло на оформление явки с повинной и прото­кола допроса свидетеля, а также записи на магнитофон.

В интересах дела вам придется некоторое время пожить здесь, — решил Турецкий. — Припасов более чем достаточно, кофе, чай на кухне. Имеется библиоте­ка, телевизор, магнитофон... Об одном прошу: ради Бога, не говорите по моему телефону голосом Президента!

Могу вашим. "

И Рябков точь-в-точь воспроизвел голосом хозяина последние его слова.

Неужели у меня такой менторский тон? Надо учесть. Устраивайтесь в спальне, Павел Геннадьевич.

Скажите, пацаны, охранники Веста, живы?

Живы, здоровы и наверняка выдули все мое вино.

Они тоже на вашей жилплощади? — усмехнулся Рябков.

Пригрел, — подмигнул Турецкий. — Вы умеете готовить борщ?

Мое хобби.

Отлично! С утречка сбегаю за мясом, а вечером ударим по борщецу, а?

Я и сам сбегаю.

Нет, уж, не надо. Вы и так набегались поряд­ком, — улыбнулся Турецкий.

С вашего позволения, я принял бы ванну.

Пожалуйста. Смеситель только барахлит. Жена шею перепилила, но все недосуг да некогда... Белье будет лежать на кровати. Я пошел спать.

Алексей Петрович Кротов добился-таки своего, вы­гнал, что к поставке русских девушек за рубеж имел отношение в свое время некий Фил Дэвис, американец, по почти постоянно проживающий в Бельгии. Остальное было уже делом техники, и через час Крот уже выяс­нил, что господин, носящий такую фамилию, прибыл в Москву несколько дней назад, проживает в гостинице «Славянская», является представителем торгово-промыш­ленной фирмы, которая располагается в городе Антвер­пене. Крот справедливо решил, что любой уважающий себя бизнесмен, прежде чем приобрести «товар», дол­жен его осмотреть, а потому поспешил в гостиницу «Ин­турист», где у него был свой человек, дежурный адми­нистратор Инна Александровна Полонская, имеющая пря­мое отношение к древней дворянской фамилии, о чем и свидетельствовала гербовая бумага, выданная ей Дворян­ским собранием на основе достоверных документов.

Инна Александровна, женщина строгой русской кра­соты, в которой и без всяких документов угадывалась го­лубая кровь, встретила Крота не очень-то дружелюбно, хотя тот и вручил ей огромный букет любимых желтых роз.

Ты, разумеется, по делу? — сухо спросила жен­щина.

Какое дело, Инуля? Соскучился!

От скуки приезжают не на работу...

Хоть сейчас к тебе!

Мне целые сутки здесь пропадать!

Пропадать будем вместе, — целуя руку Инны Александровны, шепнул Крот. — Номерок свободный, думаю, найдется?

Крот-Кротище! — засмеялась женщина. — Что надо-то?

Ничего, Инуля, ничего, кроме тебя!

Месяц не показывался. Не стыдно?

Стыдно. Но я исправлюсь. Переселюсь в номерок навсегда.

Если ничего не надо, то шагай, Кротик. Мне работать надо.

Насчет номерка-то я серьезно.

Поищу. Поднимись пока в буфет, я приду.

Зачем в буфет?! Жду в ресторане. Тебе что заказать?

Забыл мое любимое блюдо?

Как можно? Котлеты по-киевски!

Их и закажи.

По пути в ресторан Крот сделал звонок из телефо­на-автомата.

Ну что, Сережа?

Полный порядок!

Анфас и в профиль?

Как было сказано!

Я в «Интуристе». Жду.

После котлет по-киевски, а особенно после бокала бе­лого испанского, также любимого напитка Инны Алек­сандровны, разговор наладился. Помог этому и молодой человек по имени Сережа, который вручил Алексею Пет­ровичу пакет с фотографиями господина Дэвиса.

Инуля, этот человек здесь не появлялся?

Появлялся, — взглянув на фотографии, ответила Инна.

Когда?

Примерно полгода назад.

Мало иностранцев у тебя бывает? Вроде ничего особенного, а ты запомнила.

Запомнишь, если сама чуть не махнула с ним! — Инна Александровна посмотрела на Крота и добави­ла: — Шучу. А вот девочки мои чуть в самом деле не уехали. Еле отговорила.

И куда приглашал?

В разные страны. В Америку, Францию, Герма­нию, Бельгию...

В туристическую поездку? — ехидно улыбнулся Крот.

Работать. По договору. Срок — пять лет.

И какие должности предлагал?

Требовались служанки, домработницы, медсест­ры по уходу за старичками, учительницы русского языка... Показал видеофильм. Как принимают, где жи­вут, что едят-пьют, ну и так далее.

Кому показал-то? Девочкам твоим?

Жили тут одни... На служанок, пожалуй, и по­тянут, но на учительниц уж точно нет. А ты, значит, господина Дэвиса ждешь, Кротик?

Разве он должен тут появиться?

Не смеши меня, Алексей свет Петрович! Дамы- то давно проживают. Прибыли из разных мест. Около двадцати человек. Десять комнат плюс люкс.

Люкс, видимо, для учительниц?

Для фирмачей.

Понятно. Фирма «Рога и копыта».

Фирма солидная, — посерьезнела Инна Алексан­дровна. — Правда, фирмачи не очень-то мне нравят­ся. Особенно один. По роже видно — уголовник, а вот, поди ты, представитель фирмы!

Инуля, надеюсь, фамилии, имена, отчества, а так­же адрески, откуда прибыли будущие служаночки, ты мне подкинешь?

Нехорошее что-то ты задумал, Алексей Петрович...

А заодно просветишь, что за фирмочка такая с уголовными рожами. Ключик-то принесла? — пони­зил голос Крот.

Четвертый этаж. Шестнадцатый номер.

Так пойдем!

Работа, Кротик, работа!

Работа не волк, в лес не убежит!

Ночь впереди, милый.

Тоже верно, — согласился Крот.

Грязнов сидел за столом в своем кабинете и про­сматривал бумаги.

Парни что надо, — пробурчал Демидыч, стоящий возле окна. — Свои в доску.

Сколько они имели?

По-разному.

Тысяча устроит?

Вполне.

И где они?

Ждут, — кивнул на дверь парень.

Зови.

Ты и меня к ним пристегни, Грязнов. На воро­тах стоять не буду.

Да ты вроде как неплохо устроился...

Демидыч кашлянул в кулак и ничего не ответил.

A-а, значит, уже поперли за ненадобностью? — ухмыльнулся Грязнов.

Чего это?

А кто попер? Лилия Васильевна?

И снова Демидыч промолчал.

Приревновал, что ли? — понял Грязнов.

Ты, того, случаем, не этот... Как его... Не пророк?

Не по Сеньке шапку выбрал, Демидыч! Лиля — баба вольная. А ты, видно, про женитьбу балясы раз­вел, про детей, про загс... Хочешь, хороший совет дам?

Ну!

Оформлю тебе командировку, и поезжай-ка ты в свою деревню... Как называется-то?

Медведки...

Поезжай-ка ты в свои Медведки!

Чего я там не видел?

Во-первых, отца с матерью. Во-вторых, жену при­везешь.

Чего-о?

Не чего, а кого! Жену, доярочку, во с таким Ка­рабахом! — показал Грязнов руками, с какой грудью может быть будущая жена Демидыча. — Тебе в самый аккурат будет.

Можно и съездить, — помедлив, сказал Демидыч.

Заметано! Зови своих орлов!

Грязнов внимательно оглядел вошедших, пригласил сесть, пошелестел бумагами.

Демидыч объяснил, в чем будет заключаться ваша работа? — спросил он.

А то вы Демидыча не знаете? — усмехнулся майор Голованов. — Хотелось бы послушать лично вас.

У меня частное сыскное агентство. То, что теря­ют, крадут, отбирают, мы ищем. К примеру, собачек, кошечек, обезьяну недавно нашли. Других зверей, типа львов или тигров, находить не приходилось. Да с та­кими просьбами и не обращались. — Грязнов посмот­рел на потускневшие лица мужчин и улыбнулся. — Для вас, как для «волков», найдутся дела и покруче. Значит, так, мужики. Беру первый попавшийся лис­тик. Пожалуйста! Гражданка Коврова пишет. «Прошу уничтожить моего мужа, Василия Никитича Коврова, как элемента развратного, пьяницу и ворюгу...!» На мокруху баба тянет. Ну, это для дурдома, — сминая бумагу и бросая в корзину, —сказал Слава. — А вот эта бумажка, пожалуй, подойдет... Квартирная кра­жа. Ого! Золотые и серебряные изделия, картины, ико­ны, меховые манто... На большую сумму тянет. Пи­шет, порядка трехсот тысяч, и не рублями. Значит, надо помножить минимум на три. Мы десять процен­тов берем, — пояснил Грязнов, — а пострадавший, как правило, ценность вещей занижает...

Это легко проверяется, если вещи находятся, — сказал майор Голованов.

Уже входите в дело, — удовлетворенно улыбнул­ся Слава. — Проверяем, товарищ майор, проверяем. И делаем выводы. А какие, вам объяснят бывший стар­ший опер МУРа капитан Щербак и бывший начотде- ления того же МУРа майор Симонов. Разобьем вас на две группы. Первая займется квартирной кражей под руководством бывшего капитана Щербака, второй, под руководством бывшего майора Симонова, тоже найдет­ся срочное делишко... Грязнов слушает! — поднял труб­ку забренчавшего телефона Слава. — Понял. Будут.

Грязнов положил трубку, задумчиво оглядел мужчин.

Вы, ребята, при оружии?

Сдали.

А ты, Демидыч?

Есть пукалка.

Что случилось? — спросил Голованов.

Что-то случилось, если Крот... — Грязнов кашля­нул. — Если Кротов Алексей Петрович людей просит.

Мы готовы, — сказал Голованов.

Оклад тысяча баксов. Будем считать, что вы при­ступили к работе с сегодняшнего дня, — решил Гряз­нов. — Демидыч! У входа в гостиницу «Интурист» бу­дет ждать Крот... Тьфу! Кротов! Все узнаешь на месте. Возьмешь джип и «ауди». Вперед, мужики!

Возле гостиницы «Интурист», как обычно, стояло множество легковых автомобилей, сидели за столиками под тентами девушки, провожая взглядами проходя­щих мимо мужчин, сновали сутенеры с бледными ли­цами, на которых явственно читалась печать их сволоч­ной профессии, солидно, по-хозяйски заходили в гос­тиницу иностранцы. Демидыч прошелся вдоль подъезда раз-другой, но Крота так и не увидел. Правда, стоял неподалеку какой-то иностранный гражданин, одетый с иголочки, провожал взглядом Демидыча, но, видя, что тот не обращает на него внимания, залопотал что-то по-своему с подошедшей к нему крашеной девкой.

Нету? — подошел к Демидычу майор Голованов.

Не вижу.

В холл заходил?

Заглядывал.

Пойдем посмотрим вместе.

Ты же его не знаешь!

Встречались, — усмехнулся майор.

Иностранец, видимо, отшил девку и сейчас снова стоял одиноко, но уже ближе к двери.

Разрешите, — сказал Голованов, обходя иност­ранца.

Не спеши, майор, — услышал он в ответ шепот.

Демидыч остановился как вкопанный и округлил

глаза.

Пройдите в холл и сядьте за стол.

Точно, его голос, Крота! Но перед Демидычем стоял совершенно незнакомый человек, с бородкой, усами, в очках, но главное — черноволосый, тогда как Крот был блондином!

Идем, — сказал Голованов, трогая остолбеневше­го Демидыча.

Крот подошел быстро.

Ну, если ты здесь, Головач, — обратился он к майору, — я спокоен. Подойдут две машины. В одной этот человек, — протянул он фотографию Дэвиса, — в другой, видимо, охрана. Иностранец настоящий. Так что вы поосторожнее с Демидычем. Да, и пара фирма­чей. Поднимутся на шестнадцатый этаж. Девятнадца­тый люкс. Взять тихо, держать в номере до моего при­хода. Буду на улице. Знак подам. Все.

Ясно, — ответил майор.

Крот поднялся и направился к выходу. Немного по­медлив, следом за ним вышли Голованов и Демидыч. Майор, склонившись к дверце машины, в которой си­дели его друзья, пошептался с ними, и те, не сказав ни слова, вышли из машины и поспешили к гостини­це. Ушли четверо, а трое — Голованов, Демидыч и Шура Дьяконов — остались, облокотившись на маши­ну, закурили, то и дело поглядывая на Крота.

Прошло двадцать — тридцать минут, но знака Крот не подавал. К нему то и дело подваливали сутенеры, девки, но Крот в ответ лишь улыбался и отрицательно махал руками. Но вот к подъезду подкатили две машины. Вы­скочили двое крутых, распахнули дверцы второй маши­ны, из которой вышел господин Фил Дэвис, представи­тельный, улыбающийся, одетый в светлый, по последней моде сшитый костюм, двое фирмачей и Мишка Слон, тот самый, кого встретил Грязнов в гонконгской гостини­це «Виктория», главная «шестерка» Вани Бурята.

Крот прикурил сигарету и тут же резко бросил ее в урну.

Пошли, — негромко приказал Голованов. — Шу­рик! Быстро в лифт. Шестнадцатый.

Есть, командир!

Демидыч, берешь хмыря здорового!

Демидыч кивнул.

Двери лифта бесшумно открылись. Господина Дэ­виса пропустили вперед.

Прошу, господин Дэвис!

Спасибо, спасибо!

Охранники зашли последними. Поперся за ними и Демидыч.

Вали! — прошипел один из крутых.

Чего-о? Места мало?

Быстро, парень, быстро!

Но Демидыч уже твердо стоял в лифте.

Ничего, ничего, — улыбнулся господин Дэвис.

Ия говорю то же самое, — обернулся Демидыч. —- Сразу видно, человек воспитанный. «Вали...»

Тихо, парень, тихо, — снизил тон охранник, од­нако взгляд его ничего хорошего не предвещал.

Ты скажи лучше, двадцатый номер где? — обра­тился к нему Демидыч.

Двадцатые на всех этажах, — вежливо объяснил один из фирмачей. — У вас какой?

Шестнадцатый.

Держись меня, мужик, — ухмыльнулся Мишка Слон. — Ты откуда такой свалился?

Лифт мягко затормозил, распахнулись двери.

Мне в какую сторону? — начал оглядываться Де­мидыч.

Все в порядке, идут друзья, посмеиваются.

Говорю, меня держись! — повторил Слон.

А здесь курят?

Кури, — вытащил пачку «Мальборо» Мишка. — Небось и прикурить-то нечем?

Были где-то спички...

Прикуривай, — щелкнул золотой зажигалкой Слон. — Так откуда, говоришь, сам-то?

С Княж-Погоста, — краем глаза следя за идущи­ми по коридору фирмачами, иностранцем и одним из охранников, ответил Демидыч. — Слыхал про такой?

Второй охранник стоял за спиной Демидыча.

Не шутишь? — заинтересовался Слон.

А рядом деревня Медведки...

Внезапно что-то всхлипнуло за спиной Демидыча. Слон дернулся, но тут же ощутил на своем запястье такую хватку, что скрипнул от боли зубами и прохрипел:

Кончай ломать.

Демидыч привычно и быстро обезоружил Мишку, сунул пистолет в карман.

Иди спокойно, — приказал он.

Мимо быстренько пропылил к люксовскому номеру майор Голованов, поддерживая под мышки обмякшее тело охранника. А в номере был уже полный порядок. Охранник сидел возле батареи, пристегнутый наруч­никами, и ошарашенно хлопал глазами, господин Дэ­вис превратился в безмолвный столб, фирмачи выгля­дели не лучше. Второго крутого привели в чувство, дав понюхать нашатырю, и тоже пристегнули к бата­рее вместе с Мишкой Слоном. В номере стоял накры­тый стол.

К вам, господа, пришли гости... — прозрачно намекнул Голованов, обращаясь к фирмачам.

Пожалуйста, — кисло улыбнулся один из них.

Прошу вас, господин Дэвис, — повел рукой на стол майор. — И «дипломатик», пожалуйста!

Здесь документы!

А я не знаю! — Вдруг вскипел Голованов. — Мо­жет, взрывчатка?!

Один из фирмачей внезапно кинулся к двери, но тут же, споткнувшись о подставленную ногу, загре­мел на пол.

Всех пристегнуть, что ли? — проговорил май­ор. — Вставай, пердило! И наливай! За официанта бу­дешь! — рявкнул он.

Услышав знакомое выражение, Слон оживился:

Вы чьи будете, мужики?

А ты?

Слон я. Неуж не слыхали?

Наложи ему зелени, — приказал Голованов фир­мачу. — Слоны травку любят.

Веселый ты человек, гляжу, — хмуро выговорил Мишка. — Только знаешь ли ты, мент поганый...

Слон не договорил. Демидыч ткнул его пальцем под нижнее ребро, и Мишка, хрюкнув, боком повалился на пол.

С приездом, господин Дэвис! — приподнимая рюмку, вежливо привстал майор Голованов.

Просматривая списки девушек, давших согласие на выезд за рубеж, Алексей Петрович с удивлением про­чел фамилию Дины Аркадьевны Кузнецовой, девочки десяти лет, поинтересовался у Инны Александровны, и та объяснила, что девочка является дочерью Кузне­цовой Анны Григорьевны, также отъезжающей за гра­ницу. Однако Анне Григорьевне оказалось двадцать три года, и матерью девочки она никак не могла быть, если только не предположить, что родила она в три­надцать годков. Впрочем, такое случается, редко, но случается.

И теперь, открывая дверь небольшого зала, точнее, просторной комнаты на четверых, где собрались де­вушки для знакомства с господином Дэвисом, Крот нашел взглядом девочку. Она сидела впереди, была худенькая, в темно-русых кудряшках, падающих на лоб, с большими синими глазами.

Здравствуйте! — широко улыбнулся Крот. — Раз­решите представиться! Господин Фил Дэвис! Девуш­ки завизжали, захлопали в ладоши.

С вами я познакомлюсь позднее, постараюсь пе­реговорить с каждой в отдельности...

А тебя хватит?! — выкрикнул чей-то озорной голос.

О! Но, но, но! А вы шутницы!

В ответ раздался громкий смех. Можно было бы по­баловаться и дальше, но Крот вдруг увидел синие гла­за девочки, приметил ее несмелую улыбку и перешел к делу.

Сейчас вы посмотрите киноматериалы о жизни девушек, приехавших на Запад раньше вас, и сделае­те свой выбор!

Алексей Петрович включил телевизор, вставил видео­пленку. Он в свое время поработал над монтажом мате­риала, и первый кадр, на его взгляд, был ударным, бил прямо в точку. Перед российским посольством стояла на коленях, держа икону в руках, девушка...

Спятила, что ль?

Молится...

Чему молится-то?

Звук давай! — заволновались, зашушукались в комнате.

Пошел звук. Одна за другой возникали на экране телевизора русские обманутые девчонки, и каждая по- своему рассказывала про свою жизнь. «Разрешите... Верните... Простите... Мама, мамочка милая...» — ле­тели по притихшей комнате девичьи голоса. Когда по­мерк экран, опустивший голову Крот услышал легкие пропадающие шаги и шелест одежды. Он поднял го­лову и увидел девочку.

А ты почему не ушла?

Девочка не ответила, лишь взмахнула длинными рес­ницами.

Почему с мамой не ушла? — повторил вопрос Алексей Петрович.

Моя мама в больнице.

Кем же тебе приходится Анна Григорьевна?

Она взяла меня из детского дома.

Чем больна мама?

Она пьет, — прошептала девочка.

Отец жив?

В тюрьме...

Алексей Петрович вытащил кассету с пленкой, спря­тал в карман.

Пойдем, Дина, побеседуем, — взяв девочку за руку, сказал он.

На стук в дверь люкса открыл Демидыч. На пороге стоял Крот, держа за руку девочку. Он снял грим и стал прежним Алексеем Петровичем Кротовым.

Позови майора, — сказал Крот.

Когда Голованов вышел, Крот очень коротко объяс­нил ему дело, в котором он, майор, и его друзья уча­ствуют.

Что с ними делать? — кивнул на дверь Голованов.

Отойди, Дина, чуть в сторонку, — обратился Крот к девочке. — Эти падлы, фирмачи и охранники, пере­пробовали всех. Бабы битые, хрен с ними... Девчушку жаль.

Кто?

Слон.

Может, сдадим?

Сядем сами. Работали чисто, по закону.

Майор посмотрел на девочку, сжал зубы так, что

заходили желваки на скулах.

Тебе надо идти, Леша, — мягко сказал он. — Разберемся.

Слон мой.

Иди, — повторил Голованов, прикрывая дверь.

...Вызванный дежурной по этажу наряд милиции обнаружил следующую картину в люксовском номе­ре на шестнадцатом этаже гостиницы «Интурист»: в гостиной, на ковре, лежали четыре человека с кляпа­ми во рту, аккуратно уложенные рядком, а в спальне сидел прикованный к батарее американский поддан­ный, проживающий в Бельгии, тоже, конечно, с кля­пом во рту. Подоспевший доктор определил у постра­давших многочисленные кровоподтеки, переломы че­люсти у двоих, у одного оказалась сломанная рука, четвертый был без памяти. Он был кастрирован. По­терпевших отвезли в клинику, где им была оказана медицинская помощь. На вопросы прибывшего де­журного следователя отвечать они наотрез отказались. Один из них, здоровенный парень, с наколками на груди и руках, явно из уголовников, крыл всех под­ряд заковыристым матом. Ночным рейсом иностра­нец вылетел в Бельгию.

А Крот приехал домой не один, с синеглазой девоч­кой Диной.

Мама-а! Принимай внучку! — весело крикнул он с порога.

Вышла мать, посмотрела на девочку, на сына, вздох­нула.

Ты же всегда хотела внучку! Вот она. Зовут Диной.

Откуда она взялась-то?

Давняя история, — улыбнулся Крот. — Она по­терялась, а я нашел. Правда, Дина?

Правда, — улыбнулась девочка.

Проходи, Динуля! Теперь это твой дом.

Леша...

Потом, мама, потом! Ты лучше накорми, напои и спать уложи!

Сначала в ванну!

Тоже дело, — согласился Крот, проходя в комнату.

Ну, иди ко мне, внучка, — помолчав, сказала мать.

Она погладила девочку по голове:

Диной зовут, значит?

Диной, — прошептала девочка, глянула на ста­руху огромными синими своими глазищами и вдруг, раскинув ручонки, порывисто прижалась к ней.

Ночью Крот подошел к спящей девочке, поправил одеяло, смотрел на длинные ресницы, на бледное ли­чико, даже и во сне не потерявшее грусти, и вдруг острая жалость полоснула его по сердцу. Неслышно приблизилась мать.

Что я скажу-то тебе, Леша...

Тсс, — прижал палец к губам Крот, выходя из комнаты. — Что?

Когда мыла, заметила синие пятна на плечиках и на спинке...

Пройдут, — закуривая, не сразу ответил Крот.

Ты всерьез или все-таки пошутил? — помолчав, спросила мать.

Всерьез.

Родители-то живы?

Она сирота.

Девочке мать нужна, — строго сказала старуха.

Коли нужна, значит, будет.

Кто-о?! У тебя же все эти... Уж не знаю, как их и назвать!

Не все, мама, — улыбнулся Крот. — Полонская Инна Александровна! Чем плоха?

Да разве она за баламута пойдет?

Побежит! — ответил Крот, обнимая и целуя ста­рушку.

6

Ваня Бурят еще нежился в постели, когда к нему в номер гостиницы «Юбилейная» нагрянул Антон Маевский. Рядом с Ваней лежала девка весьма крупных габаритов.

Прикройся, кобыла, — лениво сказал Ваня.

А то он голых баб не видел!

По виду Антона Бурят понял, что опять случилась ка­кая-то неприятность, и, срывая зло на девке, рявкнул:

Пошла вон, лярва!

Девка, однако, не испугалась, сильно потянулась всем телом, поднялась не спеша и, покачивая круты­ми бедрами, пошла из спальни.

Жрать-то будете? — обернулась она на полпути.

Ты иди подмойся сначала! Всего измочалила, — пожаловался Бурят, натягивая трусы. — Давай, давай, и все ей мало!

Зинка у нас такая, ей много надо, — согласился Антон.

Ну, что у тебя?

Слона подхолостили! — с ходу брякнул Антон.

То есть как?

Как поросят холостят! Или жеребцов!

Яйца вырезали, что ль?

Вчистую!

Бурят поразмышлял немного и вдруг громко расхо­хотался:

Верняк? Сам видел?

Сам не видел, а с доктором говорил.

Слышь, Антон, кто он теперь. Мишка-то?

Кто? Евнух.

Бурят снова раскатился смехом.

Ия поначалу смеялся, Ваня, а потом подумал. А ежели меня подхолостят? Или тебя?

Слушаю тебя, Антоша, — закуривая, сказал Бурят.

Я и сам толком ничего не знаю!

Что знаешь, то и говори.

Я ему говорил, суке, оставь девчонку! А он, мол, хочется, с подливой давно не пробовал! Теперь попро­бовал...

Отвоевался Миша... Значит, так тому и быть.

Я, Ваня, не знаю, какому Богу молиться. Ведь и я должен был ехать к Дэвису.

Давай-ка по порядку, Антоша, — разливая вод­ку, сказал Бурят. — Выпей и не суетись.

По утрянке позвонил мне следователь из Склифа. Тревожу, говорит, по просьбе пострадавшего Рыбина. Слона то есть. А там, в Склифе, не один пострадавший. Пятеро. Фирмачи, охранники и он, Мишка. Шамкает, небось и зубы-то выбили, ни хрена не поймешь. Одним словом, взяли их в «Интуристе», ну и подхолостили...

Всех, что ли?

Одного Слона. Да и другим несладко пришлось. Лежат в бинтах, в гипсе... Я в «Интурист».

Дежурная по этажу приметила открытую дверь но­мера, зашла, а они, голубки, там и лежат, рядком, с кляпами! Приехали менты. В спальне нашли Дэвиса, сидел возле батареи. Грелся с браслетами на руке. Я к бабам, а их нет!

И где же они?

Смылись. Одна сидит, из Костромы, с девчонкой которая.

Девчонка-то с ней?

Исчезла. Рассказала, что приходил господин Дэ­вис, показал какую-то картину, мрак и ужас, после чего бабы тут же и смылись.

Допрос следователь вел?

Не дураки, чтобы раскалываться, фирмачи-то. Молчат.

Дэвису звонил?

Господин Фил Дэвис уже давно в Бельгии, — глянул на часы Маевский.

Спросил эту, костромскую, как выглядел гос­подин?

Я же не мент, Ваня! У меня другая профессия! — вспылил Антон, посмотрел на Бурята и виновато доба­вил: — Из головы выпало.

Съездишь и спросишь. Кто их мог так уработать, Антон?

Мишка прошамкал, мол, мужики незнакомые. Может, залетные?

Слон понял бы. Что не менты и не фээсбэшники, точно...

Это уж как пить дать не они.

Попробуй разобраться, Антоша.

Попробовать-то можно, да как бы без яиц не ос­таться...

Евнух, — хмыкнул Бурят. — Поднимется, и что мы с ним будем делать?

Если поднимется, — серьезно ответил Антон. — Его к койке привязали. Выброситься хотел.

От судьбы не уйдешь, Антоша! Кто же такие эти резаки? Не Чечня ли?

Русаки были.

Недоброе чую, — помолчав, произнес Бурят.

Чего это? Дела идут лучше не надо! Ну, потеря­ли мы на девках. Отыграемся на другом.

Позвони-ка этой костромской!

Маевский вытащил из кармана лист бумаги, провел пальцем по списку.

Кузнецова Анна Григорьевна... — подвигая те­лефон, проговорил он. — Не отвечает.

— Звони дежурной!

Добрый день! Скажите, пожалуйста, Кузнецова Анна Григорьевна не выехала? Спасибо... — Антон по­ложил трубку. — Ушла с вещами.

Так и думал. Зачем этим волкам оставлять свиде­теля?

Волкам? — переспросил Антон. — Уж не «вол­ки» ли полковника Саргачева?

Какие еще «волки» Саргачева?

Слыхал я, командовал он разведротой в Афгане... Точно. «Русские волки». Так их называли «духи».

Ты поинтересуйся, Антон, — сказал Бурят. — Чую, пахнет дело керосином...

Грязнов ни о чем не спрашивал, а «волки» майора Го­лованова молчали. Слава, правда, поинтересовался по при­езде: как, мол, порядок? На что Голованов ответил: «Пол­ный порядок». Слух, однако, о событии в «Интуристе» дошел до ушей Грязнова, но не от подчиненных, а от одного из муровцев, бывших на месте происшествия. Слава вызвал на ковер всех участников, присесть не пригласил, поочередно обвел их грозным начальственным взглядом.

Кто Слону яйца вырезал?!

Голованов оглядел друзей, остановился на Филе.

Ты, что ли, Филя?

Как что, сразу Филя, — ответил парень.

Ходил с дочкой в зоопарк?

Ну, ходил.

Слышал, что начальник сказал?

Не глухой.

Слона видел?

Глядеть слона специально и ходили!

Он, товарищ начальник! Больше некому, — об­ратился майор к Грязнову. — Только на кой ему это надо было, не пойму.

Парни грохнули, так и раскатились оглушитель­ным смехом. Грязнов не ожидал такого поворота, хо­тел сначала показать характер, но, глянув на хохочу­щих парней, на Филю, застывшего с простоватой улыб­кой, тоже рассмеялся.

Я бы и сам их, сволочей, будь моя воля, подве­сил бы за эти самые места, — сказал он. — Обидно, мужики...

Чего ты, шеф? — даже встревожился Голованов.

Директор я или кто?

У Крота спроси, — посерьезнел Голованов.

Ты меня не учи, у кого спрашивать! Надо будет, узнаю... Вот что, браточки, собирайтесь-ка вы в ко­мандировку.

Куда?

В славный русский город Воронеж.

Филя! Ты же воронежский!

Правда? — обрадовался Грязнов.

Родился и вырос, пока в армию не загремел. Отец с матерью там живут.

Город хорошо знаешь?

Чего его не знать? Знаю.

Ты не стесняйся, Филя, — сказал Голованов. — Очень застенчивый. Сил нет. Ты расскажи начальству, за кого тебя принимали блатные в родном городе Во­ронеже.

Ладно тебе, Головач...

Стесняется. По-моему, Филя, все блатняги воро­нежские тебе кланялись?

Чего ты мелешь, Головач? Кончай гнать.

В самом деле, Филя, блатных знаешь? — спро­сил Грязнов.

Когда-то всех знал.

Отлично, — что-то соображая, проговорил Сла­ва. — Выезжаем через сутки. Задачу объясню в по­езде.

Так ты с нами? — широко улыбнулся Голова­нов. — Намекни хоть, что за делишки-то...

Обычные. Постреляете, повоюете, помашете ку­лаками... Все. Свободны.

* * *

Турецкий допрашивал генерала Пестова на Лубян­ке. Руководство ФСБ любезно предоставило ему обшир­ный кабинет. Они только что просмотрели озвучен­ный киноматериал.

Ну и что? — насмешливо спросил Юрий Гаври­лович Пестов.

Помню, вы возмущались отсутствием звука, — напомнил Турецкий.

Появился. И что?

Ваш голос?

Этого я не знаю. Был у меня подполковник Рябков...

Генерал кашлянул, почувствовав, что сделал промаш­ку, что конечно же не ускользнуло от внимания следо­вателя.

Продолжайте, Юрий Гаврилович.

Этот подполковник любой голос может изобра­зить.

Не он один такой умелец!

Ия говорю! Может, Винокур или этот... Миха­ил Евдокимов! Я таких картинок воз могу настря­пать!

На экране-то вы. Собственной персоной.

А я думаю, известный артист Яковлев. Мы с ним, кстати, похожи. Не замечаете?

Сходство есть, — признал Турецкий. — А под­полковник Рябков не был, как вы выражаетесь, а он есть. Он жив и здоров.

Пестов промолчал, взял сигарету и закурил.

И он подтвердил, что на пленке изображен именно он, хотя тоже смахивает на какого-то артиста.

Вызовите Рябкова, — властно по-генеральски ска­зал Пестов.

Пожалуйста, — нажимая кнопку, ответил Турец­кий. — Пригласите подполковника Рябкова.

Сотрудник ввел подполковника и сразу же вышел.

Присаживайтесь, Павел Геннадьевич. Вы про­смотрели киноматериал?

Да. Просмотрел.

Признаете, что именно вы запечатлены в кадре?

Признаю.

Кто находится рядом с вами?

Генерал-майор госбезопасности Юрий Гаврило­вич Пестов.

Генерал Пестов утверждает, что в кадрах запе­чатлен известный артист Юрий Яковлев.

Утверждать можно что угодно, — усмехнулся Ряб­ков. — А вместо меня кто изображен?

Надеюсь узнать об этом у генерала... Каким об­разом произошла ваша встреча?

Генерал Пестов позвонил, и я прибыл в назна­ченное место.

Куда?

К подъезду дома.

Имеете ли что-либо сказать по поводу записи?

Запись верная.

Вы свободны, Павел Геннадьевич.

Паша! — окликнул Пестов подполковника. — Сколько тебе заплатили, Паша, за мою голову?

Себя я презираю, генерал, — медленно произнес Рябков. — Тебя ненавижу. И не дай Бог нам встре­титься наедине.

Это — угроза! Запротоколируйте! — приказал Пе­стов.

Протоколируется, генерал, все протоколируется... Как видите, дела ваши худеньки! Вы понимаете, ра­зумеется, что подполковник Рябков, кроме того, что признал киноматериал действительным, еще кое-что поведал следствию?

Прекрасно понимаю!

И что на это скажете?

Я буду отвечать на вопросы, касающиеся лишь вашей компетенции.

Моя компетенция довольно широка, — ответил Турецкий, — она не ограничивается расследованием убийства Веста. Моя компетенция расширяется ото дня ко дню.

Когда расширится до расследования всего того, что происходит внутри ФСБ, тогда потолкуем о том, что поведал Рябков.

Итак, Юрий Гаврилович, услышав несколько так­тов похоронного марша по домашнему телефону, что явилось вам очередным сигналом, вы знали, что это приказ, и затем сами приказали подполковнику Ряб- кову уничтожить Андрея Васильева. Приказ был вы­полнен, но, правда, не очень-то удачно...

Вы говорите, а я послушаю, — усмехнулся генерал.

Вообще-то бывает наоборот, но если вы так уж хотите, пожалуйста, — Турецкий пожал плечами. — Генеральным прокурором уже дана санкция на ваш арест, так что сидеть вы будете долго, советую вам признать свое соучастие в этом убийстве. Как видите, сильные мира сего не смогли вас освободить из-под стражи, хотя вы были совершенно уверены в своей безнаказанности, если припомнить ваши угрозы гене­ралу Самсонову. Вы, конечно, не сами по себе отдали приказ, вам тоже приказали.

И вы знаете кто?

Иначе я с вами бы не разговаривал.

Назовите фамилию.

Не только фамилию, но и имя, и отчество, и дол­жность.

Что же вы тянете?!

Позвонила вам вице-премьер нашего государства Лариса Ивановна Стрельникова.

Теперь я убежден, что ваша компетенция будет расширена, — помолчав, ответил Пестов.

Звонок был из квартиры Веста, что на Арбате, о чем свидетельствует номер телефона, оставшийся в па­мяти вашего аппарата типа «Ассистент», который, ви­димо, по халатности позабыли смыть. Скажу больше. Вам не показалось странным, что звонок с музыкой похоронного марша был сделан из квартиры, где вице- премьер не проживает?

Не обратил внимания. Сразу начал звонить Ряб- кову.

Спасибо, Юрий Гаврилович. Это уже признание.

Вы хотели сказать что-то большее...

Лариса Ивановна была в квартире не одна. С Валерием Степановичем Саргачевым, с которым вы тоже хорошо знакомы. Чем они там занимались, не­трудно догадаться, если внезапно вошедший в квар­тиру Андрей Васильев через некоторое время выбе­жал сам не свой.

Чем бы они ни занимались, Васильеву-то что за дело?

Андрей любил Ларису Ивановну. По-настояще­му. Мне не хотелось бы, Юрий Гаврилович, залезать в чужие постели, а потому, чтобы не терять время, сооб­щаю вам следующее. Вот санкция прокурора, дающая мне право допросить вице-премьера. Дана она, как ви­дите, самим Генеральным прокурором Российской Фе­дерации. Но я пока решил повременить с допросом.

Почему?

У Ларисы Ивановны умерла мать.

Жаль. Людмила Васильевна была хорошим чело­веком, — помолчав, сказал Пестов. — Очень жаль.

Вы были знакомы?

Да. Я служил под началом генерала Стрельникова.

Решил повременить, — повторил Турецкий. — И правильно сделал. Вице-премьер сама предложила мне встречу. Это как-то удобнее.

Вы полагаете, Лариса Ивановна напугана?

Ее положение безвыходно. И она хочет найти козла отпущения.

И этим козлом окажусь я?

И вы тоже.

Пестов задумался, потом перевел взгляд на теле­фонный аппарат.

Разрешите позвонить?

Кому?

Вице-премьеру.

Звоните, — подумав, разрешил Турецкий. — Но­мерок подсказать?

Спасибо, я помню.

Нажмите, пожалуйста, кнопку включения звука. Мне тоже любопытно послушать вашу дружескую беседу.

Здравствуйте, Лариса Ивановна!

Это вы, Юрий Гаврилович?! — раздался голос жен­щины. — Вас освободили?

Да, — с некоторой заминкой ответил Пестов.

Слава Богу! Вы заходили к Павлову?

Пока нет.

Поспешите. До встречи, Юрий Гаврилович.

Минутку! Один вопрос, Лариса Ивановна...

Слушаю.

Вы сами захотели встретиться со следователем Александром Борисовичем Турецким?

Вы откуда звоните? — после молчания голосом, в котором явно ощущалась тревога, спросила вице-пре- мьер. — Определитель не показывает...

Я жду ответа, Лариса Ивановна.

По комнате понеслись короткие гудки.

Теперь поверили? — спросил Турецкий.

Поверил. — Пестов снова закурил. — Где сейчас Павлов?

Он работает в вашем кабинете.

Павлов назначен на мою должность? — багровея, медленно произнес генерал. — Вы что, с ума посходили?!

Не вижу ничего странного, — возразил Турец­кий. — Он достоин этого, как человек, который в кур­се всех ваших дел...

Вот именно! Он в курсе всех дел! Козла отпуще­ния из меня решили сделать?! Не выйдет, господа хо­рошие! Не выйдет!

Успокойтесь, генерал. Кандидатуру Павлова, пред­ложенную шефом, поддержал и генерал Самсонов.

Не может быть, — обмяк Пестов. — Этого просто не может быть.

А вы подумайте, Юрий Гаврилович, почему Сам­сонов поддержал Павлова. Хорошо подумайте. Вы же профессиональный разведчик.

В комнате надолго воцарилось молчание, слышалось лишь тяжелое дыхание Пестова.

Если я правильно понял, вы совершили очень тонкий, очень хитрый ход...

Вы правильно поняли, Юрий Гаврилович.

Что мне грозит?

По делу, которое я веду, ничего страшного вам не грозит. Не вы же были непосредственным убийцей...

Еще чего не хватало, — пробурчал Пестов.

Вы выполняли приказ...

Да. Выполнял.

Отставка, конечно, обеспечена, но с делами, ко­торые не входят в мою компетенцию, будет сложнее.

Вы многое знаете?

О делах ваших и вашего отдела я знаю многое. Кроме того, мне известно то, о чем вам лучше и не знать.

Павлов! — выдохнул генерал.

Давайте заканчивать, Юрий Гаврилович. Вы при­знаете, что звонок, то есть сигнал или приказ, паро­лем которого являлся похоронный марш, был сделан именно вице-премьером Стрельниковой?

Да.

Ну и, видимо, не будете настаивать, что в кино­материале вместо вас снят артист Яковлев? — улыб­нулся Турецкий.

Давайте бумагу, ручку. Я напишу, — ответил Пестов. — Я дал полные показания, не собираюсь ни­чего утаивать от следствия.

Отлично.

Я вам доверяю, Турецкий. И не против, чтобы это дело поручили вам.

Я передам ваше пожелание своему руководству.

Войдя в кабинет генерал-лейтенанта Самсонова, Ту­рецкий устало сказал:

Раскололся генерал.

Что-то быстренько он...

Он не заявил мне отвода, а даже выразил жела­ние работать со мной и дальше.

Вероятно, так и будет, — сказал Самсонов. — Неважно ты выглядишь, Саша...

Не выспался, — грустновато улыбнулся Турец­кий. — Я поеду, Николай Васильевич.

Езжай, отдохни, — крепко пожал руку следова­телю генерал.

Анатолий Сергеевич Павлов прекрасно понимал свое положение и роль, которую он играет и будет играть в задуманных комбинациях, разработанных генералом Самсоновым и следователем Александром Турецким. Рас­сказывать Павлову пришлось много, вопросы, которые задавал Турецкий, были точны, поскольку основаны были на знании материалов дела. Что касалось вояжей по заграничным казино, Павлов совершенно ничего не скрывал, наоборот, расписывал со всеми подробностя­ми, стараясь обильным словоблудием отвлечь Алексан­дра от основных, наиболее острых вопросов, касающих­ся наркотиков и путей их проникновения в Россию. С мертвого Веста что взять? Нечего... А потому Павлов нэ то чтобы чернил бывшего своего подельника, но давал понять, что тот имел на вице-премьера влияние не мень­шее, чем он сам. К примеру, он сказал, что с Бурятом госпожу Стрельникову свел Вест, пользуясь своими свя­зями с людьми из казино. Конечно, все это было шито белыми нитками, но бумага терпит все. Правда, разуме­ется, выйдет наружу, но на это уйдет время, а время работает на него, Павлова. Особенно он опасался вопро­сов, связанных с отмыванием денег, добытых преступ­ным путем, а также налогов. Не мог не знать Турецкий, что все казино без исключения не платят налогов госу­дарству, что все, начиная с мелкого чиновника и кончая боссами наверху, получают на лапу от владельцев кази­но, но, к удивлению Павлова, Турецкий даже не заик­нулся об этом. Оставалось предполагать, что он не ставит перед собой такой задачи или задумал и твердо решил нанести удар в удобный ему момент. После того как Лариса Ивановна стала вице-премьером, она полностью захватила контроль над индустрией развлечений, маши­на по выколачиванию денег заработала как часы, а ког­да власть над многочисленными казино перешла в руки Бурята, дело пошло еще веселее. Ваня развернулся ши­роко, даже, может быть, слишком широко. Наши де­нежные знаки, поставляемые по приказу Бурята из ком­мерческих банков, готовых вот-вот сгореть, с рынков, ларьков, глухих предприятий, держащихся на плаву лишь с помощью государственных дотаций, каковые, иногда очень крупные, шли отнюдь не на заработную плату ра­бочим, потекли рекой. В казино они обменивались на твердую валюту. Шла грандиозная по своим масштабам операция по отмыванию денег. Нет, размышлял Павлов, такую махину ни Самсонову, ни Турецкому с места не свернуть. Они могут добиться локальных целей, как-то: изобличение сотрудников ФСБ, вовлеченных в преступ­ления, обнаружение заказчиков наркотических средств, даже ликвидация складов в том же Воронеже. Возник­нут громкие дела, аресты главарей и исполнителей, тем более что в руках у мафии и он, полковник Павлов, зна­ющий всю подноготную преступных операций. Но фун­дамент, на котором стоят криминальные структуры, ос­танется незыблемым. Мафия бессмертна!

Бессмертна-то бессмертна, но что станется с ним, Ана­толием Павловым? Ну хорошо, загребут его руками жар Самсонов и Турецкий, а дальше-то надо решать судьбу полковника. Пестова в обиду не дадут, это уж точно. Ну хорошо, если только посадят Павлова рядышком с гене­ралом, а в один прекрасный вечерок Анатолий может и исчезнуть. Такое было, есть и будет. А исчезнуть он может не только с помощью ФСБ, могут убрать и люди того же Бурята. Ничего нет тайного, что не стало бы явным. Павлов находился между двух огней, каждый из которых представлял смертельную опасность. Было два выхода. Выдать тому же генералу Самсонову всех под­ряд, кончая вице-премьером, дать изобличающие пока­зания в отношении подельников, божиться, клясться, дать слово офицера, но кто же ему поверит? Единожды предавший предаст и в другой раз... Да и нужны ли его клятвы генералу Самсонову? Ему неизвестны детали — частности, но он знает и понимает все в общем и целом. Спрятаться под крыло всемогущей вице-премьерши? Но она не для того поставила его на ключевую генераль­скую должность. Да и так ли всемогуща теперь Лариса Ивановна? Копает Турецкий, глубоко копает, и как у него, черта, терпения хватает? И ведь докопается, при­прет всех участников махинаций к стенке.

И есть третий выход — Ваня Бурят. Ему тоже грозят неприятности, да еще какие! Хабаровские ребята навер­няка подсуетились и установили личность человека, по­гибшего при взрыве, а то, что он был человеком Бурята, Павлов не сомневался. А если ракеты оказались с атом­ным зарядом? Тут не лагерем попахивает... Нужна встреча с Бурятом, нужен разговор начистоту. Если он спасает жизнь Буряту, то Ваня — через чеченцев, через того же Гирихана — переправит его за кордон. Когти рвать надо, и как можно быстрее! Хорошо было задумано — через деньги, через миллиарды долларов прийти к власти, но пусть властвуют другие, может, у них и получится, де­нежки-то накоплены, а он, Павлов, жить хочет.

Пока генерал Самсонов не ставил четкой задачи пе­ред полковником Павловым, не объяснял ему подроб­ности перехода казино в руки работников ФСБ. Но Пав­лов отчетливо представлял, что может ему приказать руководитель отдела «К». Он должен будет отдать при­каз своим людям, курирующим казино, чтобы те спо­койно и вежливо объяснили уголовничкам Бурята, что песенка их спета, пора уходить подобру-поздорову. И лучше навсегда. Ванины ребятки, разумеется, уйдут, хотя, видимо, не обойдется без эксцессов, включая и стрельбу, но дело-то того стоит. Давно руководители групп отдела Павлова с большим нетерпением ожидали такого момента, надоело им смотреть, как мимо их рук плывут деньги. Переход злачных мест в руки отдела Павлова представлял крайний интерес и для госпожи Стрельниковой. Она становилась единоличной хозяй­кой основной отрасли индустрии развлечений, прино­сящей неслыханные доходы. Так полагала вице-пре­мьер, не зная истинного положения дел. А истина за­ключалась в том, что после этого перехода руководителей групп немедленно арестуют, начнется следствие, а куда оно приведет, чьи головки полетят, один Господь зна­ет. Нет, бежать надо, бежать во что бы то ни стало!

Так размышлял полковник Павлов, сидя в своем ка­бинете. Он перебрал в памяти многих людей, которых можно было бы без риска пригласить для передачи Буряту просьбы о встрече, и ни на ком не остановил­ся. Любой телефонный звонок, любая встреча, даже вызов помощника фиксировались сотрудниками гене­рала Самсонова. Но должен же быть какой-то выход!

Нет безвыходных положений, как утверждают опти­мисты. И вдруг Павлова осенило. Похороны! Сегодня в двенадцать похороны Людмилы Васильевны, вдовы генерала Стрельникова, матери вице-премьера государ­ства! Траурная церемония в зале правительственного здания, что на Рублевке. И уже последовали звонки с приглашением как от самой Ларисы Ивановны, так и от ее помощника. Зазвонил телефон.

Слушаю.

Вы просили напомнить, Анатолий Сергеевич, о похоронах. Машина подана.

Спасибо. Выхожу, — глянув на часы, ответил Павлов.

Провожающих в последний путь Людмилу Василь­евну Стрельникову прибыло много. В большинстве это были отставные генералы и офицеры с женами и без жен, соседи по дому, по даче. Неподалеку от Ларисы Ивановны, сидящей на низкой скамейке, стояли груп­пой министры. Не вое, правда, министра иностран­ных дел Павлов не увидел, так же как и министра внутренних дел, и своего шефа. Не смог он увидеть, сколько ни вглядывался, и нужных ему людей. Хоть бы Алик Попов-Городецкий примчался...

Павлов прошел в курительную комнату и тут увидел стоящего возле открытого окна Алексея Петровича Кро­това. Он был в черном костюме. Павлов не был близко знаком с ним, однако они несколько раз встречались. Полковнику было известно, что Кротов — платный агент МВД, да и ФСБ, но он знал также, что Алексей Петро­вич сделал немало полезного для крупных авторитетов уголовного мира и даже лично для Бурята. Работал Кро­тов за деньги, получаемые и от органов, и от воровского мира, и цену назначал сам, о чем шел верный слух. Павлов молча протянул Кротову руку, закурил.

Изменилась Лариса Ивановна... — сожалеюще проговорил он.

Ив какую сторону? — вопросительно посмотрел Кротов.

Похудела, побледнела...

Естественно. А где хоронят?

На Введенском, рядом с мужем... Алексей Пет­рович, у меня к вам дело, — понизил голос Павлов.

Кротов поднял глаза.

Мне необходима встреча с Бурятом.

Это будет стоить ровно десять тысяч, — бесстраст­но и совершенно не удивившись, ответил Кротов.

Деньги при мне.

Ну и отсчитывайте. Я беру, если вам известно, вперед. В случае неудачи возвращаю. Но сбоя у меня не бывает.

Здесь? — оглядел Павлов курящую публику.

Именно здесь. Почему бы и нет? Вы возвращаете долг.

Павлов вытащил бумажник, но, вспомнив, что у него имеется отдельно отложенная сумма, в точности та­кая, какую потребовал Крот, стукнул себя по лбу:

Я же отложил вам, Алексей Петрович! Пожалуй­ста, извините, что задержал.

Кротов пошелестел долларами и положил пачку в карман.

Разрешите прикурить? — склонился над ним вы­сокий парень.

Здравствуй, Денис.

Алексей Петрович, — расплылся в улыбке па­рень. — Не узнал вас. Честное слово!

Ты, может, и начальника своего не узнаешь? — кивнул на Павлова Кротов, щелкая зажигалкой. — При­курил? Теперь погуляй. Дяди разговаривают, — неза­метно подмигивая, добавил он.

Спасибо, Алексей Петрович!

Не за что.

Неужели ты всех знаешь? — удивился полковник.

Не всех, но многих. Нужных всех. Я позвоню, Анатолий Сергеевич.

У меня изменился телефон...

Я позвоню в кабинет генерала Пестова. Через два дня.

Павлов улыбнулся и лишь развел руками.

Через два дня произошли события, полностью пере­вернувшие жизнь полковника Павлова, хотя слово свое Крот сдержал и встреча состоялась.

7

Поезд шел по равнине. Был вечер. Полыхал на за­паде огромный, в полнеба, закат. Равномерно пере­стукивали колеса.

Красота-то какая, мужики, — глядя в окно ваго­на, проговорил Слава Грязнов.

Промелькнул мост через небольшую речку, возле которой вытянулись дома большой деревни. На зе­леном просторном поле паслось стадо коров. Пастух сидел на лошади, смотрел из-под руки на летящий поезд.

Красота, — повторил Грязнов. — И чего бы лю­дям не жить? Так нет, норовят грабить, убивать, нарко­ту жрать! — Он обвел взглядом сидевших в купе майо­ра Голованова, Демидыча и Филиппа Агеева — Филю. — Ладно. Объясняю ситуацию... На чем мы остановились? На складах. Ну какие там склады? Притоны. В каж­дом свой хозяин. К нему приезжает за героином чело­век, которого он знает как свои пять. Другого и на нюх не пустит. Некоторые адрески на примете. Местные сотрудники объяснят что почем. В притонах хранится, как правило, небольшое количество «геры». Двести — триста граммов, ну от силы полкило, но откуда-то они эти граммы берут! Известно точно, что в Воронеже не килограммы, даже не десятки, а, может быть, сотни килограммов этой заразы.

С Афгана? — спросил Голованов.

Увидишь — скажешь. Видал небось?

Не видал, а едал! — ухмыльнулся Демидыч.

С Гонконга, — сказал Грязнов. — А я, братки, там бывал!

Китаянок пробовал?

Не пришлось, — вздохнул Слава. — Только на­строился, а она, курва, какой-то заразы в чаек сыпа­нула! Ну и того, поплыл.

И долго плавал? — хохотнул Голованов.

Долго, мужики. До прихода Вани Бурята.

Бурят, Бурят, — пробубнил Демидыч. — Что ж его, суку, прижать нельзя, что ли?

Можно, — ответил Грязнов. — Возьми с поличным.

Демидыч засопел и умолк.

Пошли дальше... Где лежат эти сотни килограм­мов, нам требуется узнать, взять охрану, желательно живыми, и...

И Потом расстрелять, — продолжил майор Голо­ванов. — А что с ними, тварями, делать? У соседа мо­его дочку изувечили. Доктор наук, между прочим, со­сед-то. Не девка была, Василиса Прекрасная! Теперь помирает. Раз укололась, два, а потом «села на иглу» прочно.

Сто пятьдесят баксов грамм, — подал голос Филя. — Где деньги-то брала?

Не у доктора же наук! У него что взять? Триста пятьдесят тысяч в месяц! Сама зарабатывала. Объяс­нить тебе, Филя, чем?

Ладно тебе, командир, — застенчиво улыбнулся Филя.

Ну и кипяток ты, майор, — покачал головой Гряз­нов. — Чую, понарубите вы в славном граде Воронеже дровишек...

Обидно, Грязнов.

Не тебе одному!

Они же, гады, два-три раза бесплатно колют, а потом все, хана...

Такова наша задачка, мужики. Найти, взять и арестовать.

Ввосьмером будем брать? — поинтересовался Го­лованов.

Люди будут. — Грязнов посмотрел на Филю. — Ты про Леню Пальца что-нибудь слыхал, Филипп?

Про Симкова?

Про него.

Слыхал, будто в авторитетах ходит.

Теперь он крестный отец Воронежа. Бизнесмен. Слово его — закон. Знал его?