Королю червонному — дорога дальняя

Кресло: чулки

Вскоре после войны она решает навестить Доктора. Войду, думает она, поздороваюсь и скажу…

Она идет по улице и думает, с чего начать. «Я рисковала жизнью, чтобы хоть что-то заработать, а вы…» Нет, не годится. Какое ему дело до ее жизни? «Вы небось рассчитывали на несметные богатства — доллары, драгоценности, — а получили пару полотенец и простыней. Ах да, еще купальный халат!» (Она расчувствовалась, вспомнив этот халат. Желтый, пушистый, с большим белым воротником. Она надевала его на пляже, прямо на мокрое тело. Пляж был в Сопоте. Они ездили туда вместе с отцом…)

Нет. Не надо ничего говорить, она просто спросит…

Доктор открывает дверь.

Отступает, потрясенный:

— Это вы? Правда вы?!

Он рад, он искренне рад. Что она выжила.

— И муж выжил? — ликует он. — Но это же чудесно!

Просит рассказать ему — подробно, по порядку — как все было. Взволнованно слушает, прерывает только один раз — когда она упоминает Освенцим. Спрашивает, не встречала ли она там Соню Ландау. Да, они виделись, Соня принесла ей теплые чулки. И полотенце. Она работала в Effektenkammer[10]… Он не понял: где-где? В конторе, она была функционеркой[11]. Соня сходила в Канаду[12] и принесла вещи венгерских евреек. Ношеные, но хорошего качества. Очень приличные вещи привезли в Освенцим венгерские еврейки.

Доктор не понимает, что за Канада такая и что случилось с венгерскими евреями. Объяснять не хочется. И вопросы задавать расхотелось. Она прощается. Идет по Маршалковской и сворачивает в одну из боковых улиц — Хожую или Вспульную, не понять — вокруг сплошные руины. Темнеет, вдалеке маячит площадь и, кажется, Уяздовские Аллеи. Они уже называются по-новому.

— Простите, Аллеи Сталина там? — спрашивает она прохожего.

Тот останавливается, вынимает зажигалку и освещает ее лицо.

— Дорогая моя, — говорит он, подчеркивая каждое слово, — там были, есть и будут — запомните, дорогая моя, — Уяздовские Аллеи.

Она смущается, благодарит и идет вперед.