Единственной радостью, спасающей кадет от желания завыть от показушной подготовки, была долгожданная встреча с родителями.
Как государство ни боролось с семьей, как “прежитком патриархального общества”, полностью уничтожить ее не удалось.
Успешно получилось решить задачу максимальной разлуки родителей и детей. И даже вырастить несколько поколений “иванов не помнящих родства”.
Но после окончания гражданских войн и новых открытий в медицине образовалась внушительная прослойка бабушек и дедушек с большим количеством свободного времени, которое бодрые старики и старушки совсем не желали тратить только на возделывание дачных участков. К тому же кто то должен был все эти соленья, варенья и прочие сельскохозяйственные радости употреблять?
Поначалу родственников просто не пускали к детям, ссылаясь “на дальнее родство”. Но пенсионеры быстро объединились в общественные группы и устроили такой психологический терроризм, что проблему пришлось решать на уровне Государственного совета.
Так что минимум два раза в месяц школьники наслаждались домашней едой, а школьные фельдшеры обновляли запас противодиарейных средств.
Единственной отрадой поборников “дедовской строгости” оставались военизированные учебные заведения с их отпуском два раза в год во время зимних и летних каникул.
Старшина Серёгин, который временно исполнял обязанности заместителя командира первого взвода, вручил грустному Архипову письмо, точнее - распечатку электронного письма, так как получать и отправлять сообщения в обход цензуры кадетам запрещалось.
Иван застыл с листком в руке, в глазах его стояли слезы.
- Ребята… Ко мне родители приезжают!
Ярослав присоединился к общим поздравлениям, хоть и не искренне. Теперь он остался единственным, для кого присяга “чужой праздник”. Он отправился в класс для самоподготовки, чтобы не слушать, как кадеты мечтательно обсуждают, какие гостинцы привезут их мамы, бабушки или тетки.
Еще одной сомнительной радостью стало возвращение с гауптвахты сержанта Смирнова. Выглядел он неважно: бледный, с ввалившимися глазами, вздрагивающий от малейшего шума. Серёгин немедленно отправил его в лазарет, чтобы к утру сержанта привели в относительный порядок.
В воскресенье взвод подняли в пять утра и заставли привести спальню в идеальный порядок. Старшина выдал белоснежное постельное белье и новые одеяла. - Вечером сдадите мне, - предупредил он, - и чтоб ни одна муха…
Не узнать было и столовую. На столах накрахмаленные скатерти, фарфор и серебряные столовые приборы.
- Ешьте аккуратно, - напуствовал начальник столовой, - если хоть на одной скатерти будет пятнышко - будете до конца года столовую языками вылизывать!
За два часа до присяги кадеты переоделись, с этой минуты им запрещалось даже сидеть, чтобы не помять форму. Суровый обратился к взводу.
- Значит так, мальчики! - Слова полковника буквально сочились ядом. - Шутки закончились. Скоро вы примите присягу и станете настоящими солдатами, со всеми вытекающими. На присяге будет присутствовать сам Канцлер. И я не потерплю, если мой взвод покажет себя хуже других. Надеюсь, каждый из вас помнит слова присяги? В противном случае, лучше ему прямо сейчас удавиться. Одна заминка, хоть малейшая, и вы пожалеете, что родились на свет. Шагом марш строиться.
После такой “воодушевляющей” речи, мало у кого не затряслись коленки. Подполковник Суровый словами не разбрасывался. Орден Золотого Грифона на груди свидетельствовал об этом. Этим знаком награждали наиболее отличившихся (читай: самых жестоких) офицеров Гражданской войны. Имена этих 113 человек каждый кадет был обязан знать наизусть.
Плац благоухал ароматом яблочного шампуня, которым его вымыли накануне.
Кадет построили напротив возведенных накануне трибун для гостей. Глаза слепило утреннее Солнце и вспышки фото и видео-камер, которыми восхищенные родители стремились запечатлеть своих чад. Женщины смахивали слезы умиления, мужчины крепились. Среди гостей было немало выпускников Корпуса. Их можно было отличить по золотому значку на лацкане пиджака или правой стороне мундира.
Вдруг оркестр заиграл государственный Гимн. На центральной трибуне появился Канцлер Безобразов в мундире полковника гвардии Агриджентского полка.
Князь выглядел нарочито скромно, из наград нося только звезду ордена Вотана с мечами и дубовыми листьями. Орденская колодка говорила о том, надень Канцлер все свои награды, мундир просто не выдержал их тяжести.
Кадеты с нетерпением ждали начала церемонии. От долгого стояния начинала болеть спина.
По рядам пронесся восхищенных вздох. На трибуне появился легендарный герой Империи, изобретатель, полководец, прославленный генерал-армии, отказавшийся от маршальской звезды - Неомир Вотан.
Сердце Ярослава радостно забилось.
Под звуки марша знаменосная группа в составе лучших кадет трех старших курсов вынесла Знамя Корпуса с геральдическим гербом Вотанов, пожалованное тогда еще князем Эльзидаром Вотаном. Одним из ассистентов знаменосца был Руслан Бакуничев.
- Самодовольный ублюдок! - Прошипел Ярослав.
Напротив каждого взвода поставили столы, покрытые красной материей. Командир взвода по-списку выкрикивал имя. Кадет подходил, поворачивался лицом к строю и ломающимся от волнения голосом произносил заветное 121 слово клятвы. После этого собственноручно расписывался в специальном журнале и получал из рук командира удостоверение кадета - на долгие годы единственный свой документ.
Когда прозвучало его имя, Ярослав подошел к столу и не поворачиваясь: стоять спиной к главе рода было немыслемым святотатством, произнес слова присяги, умышленно опустив слова “моему императору”, ибо титул по-праву мог принадлежать лишь единственному достойнейшему.
- Однако, каков наглец! - Едва заметная улыбка тронула губы Канцлера. - Что скажете, кузен?
- У этого кадета странное представление о том, где у товарищей находится лицо. - Глядя на Неомира, невозможно было понять: сердится он или смеется.- Хорошая порка, полагаю,поможет вправить мозги на место.
- Как глава государства, объявляю ему персональную амнистию, не стоит портить праздник. У мальчика будет возможность серьезно подумать над своим поведением и исправить его.
Когда все клятвы были произнесены, столы убраны, Канцлеру, как почетному гостю, предоставили слово.
Князь подошел к микрофону и окинул стройные шеренги. И словно не было прошедших лет. В этих мальчишках он видел себя - первокурсника, оглушенного торжественностью момента.
Безобразов откашлялся, улыбнулся сквозь выступившие слезы, смял в кулаке подготовленную речь и сказал:
- На пути познания вас ждет тяжелый, неприятный труд. Плоды его не всегда приятны, многие из них горьки. Но горечь эта излечивает от болезни невежества. Встречаются и такие плоды, что подобны твердому ореху. И нужно немало времени и сил, чтобы расколоть их. Но когда добираешься до мякоти сути, то полученное наслаждение невозможно сравнить ни с чем.
В жизни каждого из вас наступит момент, когда вы скажете: “больше не хочу”. Но в преодолении этой мысли и лежит первый шаг к становлению человеком. Как бабочка получает яркий окрас крыльев, преодолевая сопротивление кокона, так и ребенок становится человеком, преодолевая лень и страх.
Радуйтесь, когда учитель строг с вами. Требовательность его не желание тирана. Он видит, что вы способны на большее и не дает сойти с намеченного пути. Не злитесь на наставника, бичующего вашу плоть и колющего душу едкими замечаниями. Он закаляет ваши тело и дух.
Наставники, не применяйте к ученикам насилия без должной необходимости. И пусть наказание всегда будет соразмерно проступку.
Слова эти, много лет спустя будут печатать в каждой азбуке и это куда важнее бронзовых и мраморных памятников.
- К торжественному маршу! По-взводно. Дистанция одного линейного. Первый взвод прямо. Остальные напра-во!
В военном параде есть какое-то волшебство. Можешь считать себя убежденным пацифистом, но когда звучит марш, когда ты плечом к плечу шагаешь вместе с товарищами, которых минуту назад презирал и ненавидел, вдруг становишься с ними единым целым. Больше нет тебя, как личности, есть коллективный разум подчиненный неумолимому ритму барабана. Сердце наполняется легкой радостью, которой йогины добиваются годами медитаций.
В эти мгновенья люди, стоящие на трибуне, становятся живым воплощением божества - грозного и в то же время любящего. Прикажи оно умереть, и ты умрешь ради него, испытывая райское блаженство.
Зрители восторженно смотрели, как ладно и четко маршируют их дети, еще не мужчины, но уже не мальчики. Ощущали волну силы и молодости, исходящую от них.
На глазах молодели матери, превращаясь в вечных девчонок, взирающих из окон на бравых солдат. Отцы становились восторженными мальчишками, бегущими наперегонки с собаками за походными колоннами.
После парада, пока кадеты переодевались и выстраивались в очередь за получением увольнительной записки и инструктажем в канцелярию, для гостей устроили экскурсию по замку.
Офицеры заливались соловьями, расхваливая комфорт классов и казарм. Генерал Урусов упирал на богатую культурную жизнь кадет. Ведь для них в Корпусе и богатая библиотека имеется, и современный кинозал. Даже походы в театр и музеи предусмотрены. О том, что в театрах кадеты выполняли в лучшем случае роль работников сцены, генерал, почему то, умолчал.
Но и без этих слов многие из родителей оставили бы свои комфортные квартиры, чтобы хоть немного пожить среди этих стен, хранивших древнюю историю их страны.
Для матерей, бабушек и тетушек в столовой было разыграно целое представление: четыре вида меню на выбор, включая вегетарианское. А безе - тающее на языке?
Накрахмаленные скатерти, удивительной красоты посуда и столовые приборы - богатая добыча многочисленных войн, где Вотаны отметились не только полководческими талантами, но и отличным нюхом на трофеи.
Женщины были в восторге. Ну где еще чадо сможет отведать суп из тарелки мейсенского фарфора ложкой фирмы фирмы "Arthur Price of England" ?
Они не замечали, что за их спинами приборы и посуда немедленно заменялись на обычные, а скатерти на чистые, но изрядно потертые. Вот если бы еду можно было заменить на муляжи, а так сколько продуктов пришлось израсходовать!
Карцер? Пожалуйста, посмотрите, руководство ничего не скрывает от родителей - выглядит как приличный хостел.
А какие казармы! В каждой даже пурифайер в комнате отдыха имеется. И запас одноразовых чайных пакетиков и растворимого какао. А еще пусть и электрический, но камин.
Под накленной на табличку с названием пленкой предательски проступали слова “для сержантского состава”, но на это никто не обратил внимание.
В кинозале с креслами, обитыми бархатом, родителям продемонстрировали фильм о Корпусе, поставленный легендарным режиссером Говорковым, давно подвязавшимся на ниве пропагандистских фильмов. На экране жизнь кадет (как один голубоглазых высоких блондинов) протекала в непрерывном удовольствии. Даже во время работ с их лиц не сходила улыбка в 32 зуба. По изначальному замыслу Говоркова они, при этом, должны были еще и петь, но даже самые забронзовевшие генералы зарезали идею на корню.
После сеанса родители могли задать руководству интересующие вопросы не закрытые экскурсией.
Здоровье?
Кадет ежедневно осматривают, в Корпусе есть медицинская капсула, так что дети вернуться с положенным количеством конечностей. При желании можно даже нарастить дополнительные.
Телесные наказания?
Как правило, все ограничивается душеспасительной беседой. Но да, иногда приходится. Но это скорее, материнский шлепок, а не порка.
И вообще, если и существует рай на земле, то это Корпус имени Вотана.
После обеда любящие родственники смогли, наконец, воссоединиться. Ярослав направился к дяде и отцу, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на бег.
Делать этого не стоило в любом случае, чтобы не провоцировать охрану, ну и статус наследника не позволял.
Новоиспеченный кадет замер в трех метрах от вельможных гостей. Взгляд встретился с глазами Неомира.
- Вы что-то хотели, кадет? - Холодно осведомился генерал.
- Я…
- Не смущай парня, Нео, видишь, мальчик совсем растерялся от восторга. - Усмехнулся Канцлер. - Если хотите получить автограф, юноша, дослужитесь хотя бы до сержанта.
- Да, Ваше сиятельство. - Ярослав церемонно поклонился и развернулся, стараясь держать спину прямо.
“Только бы не заплакать”! - звенела в голове единственная мысль.
Закрывшись в самой дальней кабинке туалета и зажав рот ладонью, чтобы не было слышно, мальчик дал волю слезам.