Корректировка

Глава 8

Портал безропотно пропустил все мое барахло, и теперь я стоял в обнимку с сумкой, голый, абсолютно трезвый и немного ошалевший от мгновенного перемещения из ночи в солнечное утро. Стоял и озирался по сторонам.

Боже мой, как здесь пыльно и грязно! Организм был полон сил и требовал действий. Кинув вещи на диван, и распахнув окна, я включил радиоточку. Потом нашел в ванной тазик с тряпками и приступил к уборке. Передавали концерт «Песни комсомола», что пришлось как раз в жилу. «…Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым!» — орало радио. Вообще-то, обычно я ленив, но тут действовал с таким задорным энтузиазмом, словно смывал грязь с собственного давно не мытого тела.

«Комсомольцы-добровольцы, мы сильны нашей верною дружбой!..» — голося вслед за радио, тщательно протер все горизонтальные поверхности, затем принялся за пол. Через час все в квартире сверкало и дышало свежестью от разбрызганного дезодоранта, а я обливался потом, словно выбрался из парной — жарища стояла прямо с утра. Окна, конечно, тоже следовало помыть, но на это моего энтузиазма уже не хватило.

Решил, что сделаю это когда-нибудь потом. Ощущая законное удовлетворение, отправился в душ. Фыркая и отдуваясь долго плюхался под струйками прохладной воды.

Когда я, распевая: «И, вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди…» растирался свежим полотенцем, в дверь постучали. Кинувшись туда, поскользнулся на мокром полу и едва не навернулся. Увидел в глазок Женьку и с криком: «Одну минуточку мадмуазель!» бросился в комнату, где, чертыхаясь принялся разбирать вещи. Напялил на себя первые попавшиеся под руку джинсы и майку и вернувшись в коридор, открыл наконец, дверь.

— Слышу, ты песни поешь, — сказала Женька, — дай, думаю, зайду… Не помешала?

Вот какая тут слышимость… — подумалось мне, — значит девок не приведешь.

— Да что ты, заходи, конечно, я как раз уборку доделал.

— А сейчас, что ты пел? — поинтересовалась девушка, проходя в комнату. — Я такой песни не знаю.

Блин, малое па́лево! Походу, Пахмутова еще не успела сочинить «Неба утреннего стяг».

— Да это так… наша студенческая… — и чтоб замять тему, сунул ей в руки вещи брата и занятый рубль. — Спасибо, солнышко, очень выручила, чтобы я без тебя делал!

У «Солнышка» от удовольствия порозовели щечки. Она окинула меня оценивающим взглядом.

— Клевый прикид! Съездил на вокзал?

— Да, забрал вещички. Вот, кстати, обещанный подарочек!

Она осторожно, словно боясь обжечься, взяла пакет с юбкой.

— Какой красивый, наверно дорогой.

Я не сразу понял, что девушка решила: пакет — это и есть подарок.

— Да внутри подарок, ты разверни.

Когда Женька развернула юбку, увешанную яркими этикетками и бирюльками, ее глаза и рот округлились одновременно.

— Что это?

— Как что, юбка джинсовая.

— Это мне, что ли?

Понятно, что вопрос был риторическим, и я даже не стал на него отвечать.

— Может, примеришь, а то вдруг размер не тот.

Девушка молча унеслась из квартиры и через пять минут принеслась обратно уже в юбке, к которой была добавлена легкая приталенная рубашка в сине-белую клеточку и плетеные босоножки на каблучке.

— Вот, — сказала она смущенно, — не слишком короткая?

— Ну-ка, повернись.

Она послушно покрутилась, и я был вынужден присесть на диван, чтоб замаскировать подъем в штанах. Обтянутая эластичной джинсой Женькина попа, была что надо. Ножки, кстати, тоже, хоть и не слишком тоненькие, как у нынешних моделек.

— Супер! Ты секси!

— Чего? — не поняла девушка.

— Ну… в смысле, тебе идет.

— Я не могу взять, — нелогично отреагировала Женька.

— Почему?

— Не знаю, это очень дорого, да и за что мне?

— Как за что? Во-первых, за доброе сердце! Ты помогла мне, практически незнакомому человеку, в трудную минуту жизни! Во-вторых… э-э… за отличную учебу.

— У меня тройка в четверти по геометрии.

— Безобразие! — сделал я суровое лицо. — Ты и впрямь недостойна носить, этот предмет одежды! Снимай сейчас же! — и даже протянул к ней руку.

Согласен, мое предложение звучало двусмысленно, но девушка хихикнула и, отскочив на шаг, показала характерную фигуру из трех пальцев.

— Фиг!

Я понял — подарок принят.

— А поцелуйчик?

Она задрала подбородок и зажмурила глаза, типа, целуй пока не вижу. Я загнал похоть вглубь себя, взамен проникнувшись отеческой лаской, чмокнул ее в обе щечки как можно целомудреннее, и тут увидел, что соплюшка тянет губы для поцелуя.

Этого мне только не хватало.

— Евгения, а у тебя парень есть?

Она настороженно вскинула ресницы.

— Липнет тут один. А что?

— Так ты занята… жаль…

Выражение ее лица обещало кары небесные, пришлось добавить к подарку духи. Тут состояние юного женского существа приблизилось к катарсису.

— Сли-мат лан-соме, — прочитала по слогам.

— «Клима Ланком», — поправил я ее.

— Французские?! — спросила девушка с придыханием.

— Э-э… — откуда мне знать, где разливали эти «Клима», но не разочаровывать же ребенка, — французские… должно быть.

— Отпад! — заключила Женька и мечтательно добавила. — Все девки от зависти лопнут! Феликс… а у тебя девушка есть?

— Есть, — сказал я тоном, исключающим всякие поползновения, — невеста.

— Эх… Повезло ей!

Я саркастически хмыкнул. Тоже мне везение — с Наташкой мы разбежимся через два года после свадьбы, окончательно друг в друге разочарованные.

— Жень… ты бабушке только не говори…

— Что ты подарил? — сразу поняла девушка. — Ни в коем случае! Она ж если узнает, меня без соли съест — молчать буду, как Зоя Космодемьянская! Нет… — она наморщила лоб, — скажу, что папаша задарил, в честь окончания учебного года, вот! Клевая отмаза, типа, вспомнил, что у него дочка имеется. А я в музыкальной школе училась, — невпопад добавила она, — хочешь, что-нибудь сыграю?

— Как же ты сыграешь? — озадачился я.

— Так у Виктора Мефодьевича пианино же есть, ты что не знаешь? Они когда еще с женой жили, его дочка Любка, сестра твоя двоюродная, вместе со мной в музыкалку ходила. Они потом уехали, а пианино осталось. Там стоит в маленькой комнате, не видел, что ли? Чо, правда? — и, проскочив мимо меня, она толкнула дверь в портал.

Я обмер, ожидая чего угодно: что дверь окажется запертой; что Женька провалится в будущее и превратится в старушку, но только не того, что произошло. А ничего не произошло. Дверь распахнулась, а за ней была пустая пыльная комната с черным пыльным пианино в дальнем углу. Девушка шагнула через порог и опять ничего не произошло. Подошла к инструменту, подняла крышку и, пробежав пальцами по клавишам, извлекла какую-то сомнительную мелодию.

— Совсем расстроилось, — сказала она с сожалением.

Женька убежала хвастаться обновками перед подружками, оставив после себя густой аромат польских «Клима». Высунувшись в окошко, я проводил взглядом ее ладную фигурку, удаляющуюся в направлении автобусной остановки. Вернулся к двери в маленькую комнату, постоял, прислонившись плечом к косяку и пожав плечами, закрыл дверь. Попытался открыть — не тут-то было — дверь не желала поддаваться. Выходит, портал реагирует только на меня и постороннему человеку в него никоим образом не попасть. Ну а чего ты, собственно, ожидал: неведомые «они» допустят, чтоб всякие посторонние «Коли Герасимовы» бесконтрольно шастали из прошлого в будущее и обратно?

Итак, какие у меня планы? Ну, перво-наперво дойти до магазина, купить какой-нибудь еды, затем позвонить Генке. И думать, думать, думать: что делать дальше?

Я обулся в новые сандалии, сунул деньги в карман джинсов и вышел во двор. Жаркий денек распалялся пуще вчерашнего. Солнце словно приблизилось к земле и пекло немилосердно. Пахло пылью и горячим асфальтом. Кота сегодня что-то не было видно, наверное, растаял от жары. Вместо него на газоне дремала одинокая дворняга, высунув из пасти бледно-розовый язык.

Я брел по улице стараясь держаться в тени тополей и размышлял. Жорж велел мне обустраиваться, но не сказал на какой срок. Хотя срока этого самого, по его словам, осталось у меня не больше года.

В любом случае для обустройства нужны деньги и документы. Советские деньги и советские документы. Начнем с денег. Заработать их, имея неограниченный доступ к дефицитному товару, проще простого. Хотя, одно дело разок толкнуть часы, другое проделать ту же операцию десять раз кряду — живо привлечешь внимание криминала или ментов, либо тех и других вместе взятых. Значит нужен легальный канал сбыта. Что там Генка говорил про тетю Лену из треста комиссионок? Надо провентилировать тему.

Генка воспринял мое предложение относительно тети Лены с энтузиазмом. Выяснив с какого автомата, я звоню, велел никуда не уходить, через пятнадцать минут, мол, они будут. Я несколько удивился этому многозначительному «они», но расспрашивать по телефону не стал — через пятнадцать минут сам все увижу.

Плавясь на солнце, уже доедал второй пломбир, когда, наконец, пожаловал Генка.

Опаньки! — восхитился я, когда у тротуара лихо тормознул яично-желтый запорожец, модели шестидесятого года, прозванный в народе «горбатым». — Вот это я понимаю — лимузин!

— Знакомься, это Толян, — представил мне Генка длинного рыжего парня, непонятно как умещающегося за баранкой «запора», — мой кореш и великий автомастер! Люди говорят: построено, мол, без единого гвоздя… А он этот агрегат сам построил из одних гвоздей, да еще как-то умудряется на нем ездить. Трудно тебе было, Толян?

— Не без этого, — признался Толян неожиданным басом. — Керосинка с характером, полгода с ней возился. В принципе она ездить вообще не должна, но если душу вложить, талант и помолиться, то с божьей помощью как-то едет.

Божья помощь понадобилась и мне, чтоб как-то разместиться на заднем сидении.

Мы метнулись до дома и, через пять минут, я уже выносил предназначенные для продажи вещи. Синие джинсы классического покроя, белую женскую майку с Микки-Маусом на все сиськи и синюю мужскую с надписью: «Houston Rocket Lab», две пары черных колготок и зеркальные солнечные очки.

— Где взял? — поинтересовался Генка, разглядывая длинноногую красотку на упаковке колготок.

— Да дядя же, моряк из Находки, на сухогрузе по всей Азии ходит: Япония, Тайвань, Гонконг, Малайзия… Они тюками барахло возят на продажу. Запаяют в полиэтилен, гантель привяжут и на рейде выкинут за борт, а ночью сообщники с аквалангами гантель отвязывают и шмотки забирают. Там этих гантелей на дне валяется, на сотню спортзалов хватит. В самой Находке-то палево продавать, поэтому они через родственников из других городов реализуют.

— Хорошая работенка! — протянул с уважением Генка. — А я ведь тоже хотел в Находкинскую мореходку поступать на штурмана. А потом домой приехал, в ванную залез, расслабился и думаю: долбись оно все конем! Все-таки по натуре, я сухопутный человек.

Комиссионный магазин расположился на первом этаже старинного купеческого дома. В огромном торговом зале, несмотря на разгар рабочего дня было полно народу. Мы миновали отдел готового платья, завешанный подержанным шмотьем, прошли мимо секции мехов, мимо витрин с фарфором и фаянсом, мимо полок, на которых пылилось всякое антикварное барахло, протолкались через толпу зевак у отдела радиоаппаратуры и уверенно проследовали к служебному входу, где в конце короткого коридора имелась дверь с надписью «Директор». В приемной, рыженькая как солнышко, секретарша, неторопливо что-то отстукивала на пишущей машинке.

— Привет, Анечка! — по-свойски приветствовал ее Генка. — Все цветешь и пахнешь?!

Она забавно поморщила носик весь в золотистых конопушках, не оценив его панибратства и лишь лениво кивнула в ответ.

— Шефиня у себя? Одна? — нисколько не смутившись, поинтересовался Генка и удостоился еще одного кивка, — Обожди здесь, шепнул он мне и проник в директорский кабинет.

Эту тетю Лену, младшую сестру Генкиной матери мне часто доводилось видеть, когда она заезжала к ним в гости. И хотя я был ребенком, она уже тогда поражала меня своей безупречностью. У нее всегда был идеальный макияж, прическа, маникюр, наряды. Все это дополнялось нешуточной деловой хваткой: для тети Лены не существовало нерешаемых проблем, она всех, кого надо знала и всё у нее всегда было схвачено. Кстати, насколько мне известно, впоследствии она сумела успешно перестроиться, приватизировать свои и чужие магазины и в начале девяностых стать одной из богатейших бизнесвумен Обнорска.

Из двери высунулся Генка и поманил меня пальцем.

При моем появлении тетя Лена поднялась из-за своего директорского стола и, улыбаясь, сделала шаг навстречу.

Несмотря на возраст хорошо за сорок, выглядела она еще вполне годно, а макияж и прическа были по-прежнему в идеальном состоянии.

— Ну здравствуй Феликс, какой ты стал… взрослый!

Она отечески приобняла меня, я тоже бережно подержался за ее спину под кружевной блузкой, вдыхая запах дорогого парфюма.

Женщина отстранилась, разглядывая меня прозрачно-голубыми глазами.

— Красавец какой стал!

— А вы совсем не изменились! — счел я нужным польстить.

— Ладно тебе, не изменилась, — с притворной небрежностью отмахнулась она.

— Честное комсомольское!

— Геннадий говорит, ты институт заканчиваешь, на красный диплом идешь?

— Университет.

— Молодец какой, а этот обалдуй учебу бросил и в армию загремел.

— Армия, теть Лен — это «сапоги», — влез Генка, — а я на флоте служил!

— А на флоте кто?

— А на флоте — «прогары»!

— Сапоги, прогары… скажи лучше, когда за ум возьмешься?

— Мне государство дало три месяца отпуску. Отгуляю и возьмусь.

— Избаловала вас советская власть! — проворчала тетя Лена, усаживаясь на свое место и лицо ее приняло хищно-деловое выражение. — Ну ладно, что там у вас?

— Вот, — я высыпал на стол содержимое своей холщовой сумки. Она небрежно поворошила тщедушную кучку китайского ширпотреба.

— Спекуляцией решили заняться молодые люди? А что за нее бывает, знаете?

— Да какая спекуляция, тетечка Леночка?! — взвился Генка. — Человеку деньги срочно понадобились, он свои вещи продает! Буквально с себя снятые…

— Заткнись, Геночка, — ласково оборвала его тетка.

Генка послушно умолк, и принялся изо всех сил мне подмигивать, беззвучно шевеля губами, не обращай, мол, внимания, она придуривается, всё на мази.

Директриса меж тем, вновь обратила внимание на шмотки.

— Свои, говоришь, вещи… — задумчиво проговорила она, вертя в руках упаковку с колготками, — с себя снял?

— Да это так, случайно оказалось, — пожал я плечами.

— Бывает, — согласилась она, — а что у тебя еще случайно оказалось?

— А что нужно?

Она удивленно вскинула глаза.

— У тебя что, склад?

Да нет, конечно, — смутился я.

— Ладно, — решила она, — какой размер? Четверка. Колготки я забираю. Сколько?

— Да что вы, Елена Сергеевна, это мой вам подарок!

— Подарок, говоришь? — она ехидно прищурилась. — Подарков мне не надо, беру по госцене — по пять рублей за пару, — извлекла из ящика стола червонец, — держи, остальное несите товароведу, я ей сейчас позвоню, чтоб приняла без очереди, договоритесь с ней по ценам, оформите по прейскуранту.

— А что, обязательно оформлять? — удивился Генка.

— Ну, а как же, Геночка? Тебе здесь частная лавочка? Нагрянет ревизия, а вещь не оформлена, кто отвечать будет, Пушкин?

К товароведу была очередь комитентов, человек из десяти. Когда мы попытались пройти к двери, стоящие приняли нас крайне недружелюбно.

— Куда молодые люди без очереди прётесь? Что, в самом деле, то один лезет, то другой!.. Идут и идут… Сколько можно терпеть, этот бандитизм… Мы тут по два часа в очереди пукаем, а они шастают, понимаешь, как к себе домой… Да сироты они, у людей ни отца, ни матери, а у этих ни стыда, ни совести! Очередь занимайте, сукины дети! В очередь…

Мы были сражены этим напором нравственности, но дверь вдруг приоткрылась и оттуда выглянула, сногсшибательной красоты, девушка. Строго посмотрела на очередь, и та как по команде стихла.

— Они по записи. Проходите молодые люди.

Провожаемые злобным шипением обойденных клиентов, мы просунулись в кабинет.

Товаровед с простым русским именем Альбина (Алечка, как фамильярно назвал ее Генка) выглядела под стать своей начальнице. Такая же ухоженная и безупречная, только не блондинка, а шатенка и лет на двадцать моложе и глаза не бледно голубые, как небо, а синие, словно море. Так, и хотелось в них утонуть, а в голову сразу пришли слова из Добрынинской песенки про Незабудку.

Она неторопливо, покачиваясь на высоких каблучках, процокала к своему столу, а я не мог оторвать взгляда от прелестей, вкусно выпирающих из джинсового костюма.

Генка, пихнул меня плечом и закатил глаза, что примерно означало: «эхябейвдул!»

Альбина уселась за стол и выжидательно уставилась на нас своими синими светодиодами. Тут, наконец, я вспомнил зачем пришел, и повторил тот же трюк, что и в директорском кабинете, вывалив на стол вещички. Она деловито извлекла из пакета джинсы, покрутила так и этак, внимательно рассмотрела этикетки и мелодичным голосом, отозвавшимся резонансом у меня внутри, выдала вердикт:

— Фирма неизвестная, деним тонкий, швы странные, хотя работа явно фабричная, не самострок. Откуда?

— Малайзия, — ляпнул я первое, что пришло в голову.

— Окей, — кивнула она, — Поскольку лейбл не в ходу, дороже ста взять не могу. В фактуре пишем: пятьдесят.

Майки она оценила по шестьдесят за штуку, очки в двадцать. Таким образом мне на руки выходило двести сорок рублей, плюс чирик от тети Лены. Учитывая, что на все барахло было потрачено около трех тысяч, результат меня вполне удовлетворил.

— Ну, все, молодой человек, оформляем и, думаю, завтра, в крайнем случае, послезавтра уже можно звонить и приходить за деньгами. Давайте паспорт.

Это было как удар под дых.

Пока она что-то там писала, я притянул к себе друга и зашептал на ухо.

— Геша, паспорта у меня нет.

— Как нет, дома что ли забыл?

— Совсем нет… посеял где-то, найти не могу…

— Вот бляха-муха! Феля, ну ты даешь! — он задумался на несколько секунд. — Ладно хуйня-война, сдадим по моему́. Щас я на Толяне метнусь до дому.

Альбина, к тому времени закончив писать, следила за нашим горячим диалогом.

— Алечка! — горячо обратился к ней Генка, — Тут у нас мерехлюндия вышла… Феликс паспорт потерял. Сейчас я за своим сгоняю, тут рядом, буквально! Подождешь? Ну, пожалуйста, Солнышко!

Она томно подняла к потолку прекрасные глаза.

— Гена, ты видел сколько у меня народу?

— Пять минут! — уже пятясь к выходу, Генка тыкал перед собой растопыренной пятерней, — Пять минут!

Он выскочил за дверь и в кабинете повисла неловкая пауза.

Альбина откровенно скучала, подперев щеку кулачком. Я делал вид что интересуюсь развешанным по стенам секонд-хендом, исподтишка разглядывая хозяйку кабинета. Ей, наконец, это надоело.

— Ну, чего смотришь? На мне цветы не растут.

— Ты сама, как цветок… — не задумываясь, брякнул я. — Незабудка! — и запел, подражая Суручану, стараясь не сильно фальшивить: «Незабудка, незабудка, иногда одна минутка… иногда одна минутка, значит больше, чем года… Незабудка, незабудка, в сказке я живу как будто, и тебя я, Незабудка, не забуду никогда!»

Она хихикнула-по девчоночьи, в миг растеряв монументальную неприступность и показала мне на стул.

— Садись, чего стенку подпирать.

Я не заставил себя упрашивать и приземлился рядом с ней.

— Сам что ли сочинил?

— Ага, — желание подбить клин к хорошенькой девушке-товароведу победило мою природную честность, — вот прямо сейчас, экспромтом. Смотрю на тебя, а строки сами в голове складываются!

— Поэт, что ли?

Я важно кивнул.

— Я поэт, зовусь Незнайка, от меня вам балалайка!

— Тоже сам сочинил?

— Нет, — на этот раз поскромничал я, — это народное.

— Ну, слово не воробей, — развела руками Аля, — теперь будешь Незнайкой.

Когда потный запыхавшийся Генка ворвался в комнату с паспортом в вытянутой руке, мы мило беседовали о конъюнктуре рынка и влиянии на нее жаркой погоды.

— Женское белье влет уходит, — без смущения рассказывала Альбина, — в такую жару совковые рюкзаки и парашюты (судя по жестам, имелись в виду лифчики и панталоны) кроме бабок никому носить не хочется. Очки тоже разбирают, как горячие пирожки, — она покрутила в изящных пальцах солнцезащитные очки с гордой надписью «Italian design». — Жаль, что мужские — я бы себе взяла.

— Есть женские, — с горячностью заверил я. — В следующий раз принесу. Эти, честно говоря, фигня, от ультрафиолета плохо защищают, а такие красивые глазки надо беречь! Есть настоящие, фирменные!

— Дорого? — деловито осведомилась она.

— Договоримся, — пообещал я.

— Я вам случайно не помешал? — вклинился, уставший слушать наше щебетание, Генка.

Через пять минут все бумаги были оформлены. Мы договорились, что завтра в это же время я позвоню. Скорей всего вещи уже будут проданы, и можно приезжать за деньгами.

— Чао, Незабудка! — сказал я, направляясь к выходу из кабинета.

— Гуд бай, Незнайка! — насмешливо попрощалась она, и громко позвала уже прежним безразличным голосом. — Следующий!

— Ты, никак к Альбинке яйца подкатить собрался? — подчеркнуто небрежно поинтересовался мой друг, когда мы покинули комиссионку. — Так это зря, она птичка не нашего полета.

— Много ты знаешь о моем полете.