Коррумпированный город

Глава 16

Флорейн Уэзер жила, пока была жива, всего в нескольких кварталах от дома Сэнфорда. Я поехал туда, полагая, что, может быть, найду ее в своем доме. Я запарковал машину за углом и прошел пешком к парадной двери. Служанка, которая подметала ступеньки соседнего, углового дома, посмотрела на меня, когда я поднялся на крыльцо. Поэтому я сделал вид, будто звоню в дверь. Она оказалась незапертой, и я вошел в дом.

Шторы в передней комнате все еще опущены, но через них проникало достаточно света, чтобы рассмотреть комнату. Флорейн лежала около дивана, на котором накануне вечером пыталась склонить Джоя Солта совершить великий поступок. Ее телу придали нелепое и неуклюжее положение. Спиной она опиралась на диван, ее ноги были широко раздвинуты, а подбородок уперся в плечо. При тусклом освещении, в тихой, красивой комнате казалось, что труп, оставленный в ритуальном помещении, сумел в последнем отчаянном порыве жизни сползти со смертного одра.

Я прошел на середину комнаты и посмотрел на нее. Нож, который я отобрал у Солта, лежал, обнаженный и окровавленный, на ковре рядом с ее скрюченной ногой. Над страшной маской запекшейся крови, которая обезобразила ее шею и нижнюю часть лица, тупо и холодно смотрели на меня открытые глаза. Мне не хотелось этого делать, но я все же склонился над ней и посмотрел на ее руки. Между пальцев увидел волосы, которые Керч выдрал из моей головы. Я вынул их. Пуговица от моего пальто оказалась под ее туловищем, и мне пришлось сдвинуть его, чтобы найти ее. Теперь мертвая женщина стала совсем каменной и холодной, окончательно превратилась в неодушевленный предмет. Керч преподнес мне урок: оказывается, процесс смерти довольно продолжителен и имеет несколько стадий.

Я поднял нож и закрывал его, когда внезапный звук глубокого вдоха за моей спиной мгновенно заставил напрячься все мое тело. Я взглянул через плечо и увидел женщину средних лет, которая, расставив ноги, застыла в дверях. На ее простом лице отразился такой ужас, что я почувствовал себя виноватым. Будто она действительно застала меня за каким-то позорным делом. Когда я обернулся к ней, из ножа, который я держал в руке, вдруг со щелчком выскочило лезвие. И тогда ее замерший глубокий вдох прорвался выдохом отчаянного вопля. Я шагнул к ней и увидел вблизи поднявшиеся невыщипанные брови, морщинистый лоб; складки, начинавшиеся у мясистого носа, углубленные и искривленные гримасой ужаса; напряженные морщины на ее прикушенной верхней губе; искусственные верхние зубы, которые сползли в пространство между открытыми губами и сделали смешным даже ее неподдельный страх. Невыразимая дикость возникшей ситуации оказалась такой гнетущей, что я ощутил почти потребность прикончить ее, как она того и ожидала. Ее вопли были невыносимы. Никакие мои слова не заставили бы ее замолчать - в руке у меня был нож.

Но я отказался от предназначавшейся мне роли убийцы. Когда я приблизился к двери, она вся съежилась и свалилась на пол. Я сложил нож и вышел наружу через парадную дверь, оставив ее сидящей на полу с раздвинутыми ногами. Ее цветное платье задралось, обнажив испещренные вздутыми синими венами ноги, черные чулки свернулись под толстыми коленками.

Я вышел на улицу. На соседнем крыльце стояла служанка и смотрела в мою сторону. Сдерживая паническое чувство, которое вселила в меня горничная госпожи Уэзер, я быстро, но небрежно сбежал с лестницы и живо пошел по дорожке к улице мимо уставившейся на меня девушки с веником в руках. Неожиданно распахнулась дверь на другой стороне улицы, но я не повернул головы, чтобы взглянуть. Я завернул за угол и устремился к "паккарду". Я еще не успел до него дойти, как раздался крик:

- Держите его! Убийство!

Я вскочил в машину и включил зажигание. Но тут же сообразил, что если я хочу скрыться, то машина Флорейн Уэзер не годится.

Когда я вылез из машины, ко мне со всех ног бежал, выскочив из-за угла, большой мужик в брюках и купальном халате, с намыленной шеей и безопасной бритвой в руках. Я выхватил из кармана пистолет Гарланда и показал ему. Он остановился, тяжело дыша, сжимая в руке маленькую бритву как оружие. Из-за угла выбежала служанка с веником и завопила:

- Не подходите к нему, господин Терхун! Он убьет вас.

- Брось оружие, - приказал мне Терхун. Его голос звучал хрипло и прерывисто.

Еще несколько женщин присоединились к служанке на углу, подняв визг и крики, когда увидели меня.

- Терри, вернись! - закричала одна из них. - Разве ты не видишь, у него пистолет!

Для своего возраста и комплекции господин Терхун оказался смелым малым. Он направился в мою сторону неуверенно, но не останавливаясь, немного согнувшись вперед в своем развевающемся халате, как старый борец, идущий по проходу зрительного зала, чтобы столкнуться с непобежденной, неизвестной знаменитостью.

Я не мог в него стрелять, не мог с ним поговорить, не мог его остановить. Я повернулся и побежал. Господин Терхун бросился за мной вдогонку, истошно крича:

- Держи! Держи!

Когда я достиг следующего угла, он отстал от меня на полквартала, но, наверное, с дюжину людей, мужчин и женщин, присоединились к погоне, растянувшись цепочкой по улице. Из домов выбегали все новые люди и присоединялись к ним. Их беспорядочная, торопливая беготня напоминала поведение своры обезьян, напуганных змеей.

Скрывшись за угол, я перешел на ускоренный шаг и быстро осмотрел улицу. Пока что никого не было видно. Я повернул в первый же проезд рядом с высоким домом из красного кирпича, который стоял недалеко от улицы. Когда я подскочил к закрытому гаражу в конце проезжей части, до меня донеслись крики и топанье от угла улицы. Я забежал за задний угол дома и прижался к стене, лихорадочно соображая, куда мне теперь податься. Топающие ноги пронеслись дальше по улице, но за первыми преследователями бежали все новые.

Я оторвался от стены и пересек просторный дворик, миновал закрытый ящик с песком и детские качели, проскочил через полосу оголенного кустарника, сучья которого цеплялись за одежду, перемахнул через высокий деревянный забор. За забором пригнулся, всматриваясь вперед и прислушиваясь к тому, что за спиной. Шум, кажется, затихал - во всяком случае, он оставался где-то в пределах улицы. Впереди, справа от меня, из двери в задней части дома вышел мужчина, застегивая пальто. Он вошел в гараж и минуту спустя вывел оттуда свою машину. Маленькая девочка в слюнявчике побежала к двери и помахала ему ручкой. Женщина с бигуди в волосах подошла вслед за девочкой и попросила ее отойти от открытой двери, чтобы не простудиться. Я наблюдал за этими людьми с таким же интересом, как если бы являлся членом этой семьи. Они не видели меня.

Дверь наконец захлопнулась, я выпрямился и пошел по грязной лужайке к заднему крылечку дома; за которым оказался. Из кухни в глубине дома доносились звуки чьих-то шагов и голос женщины, вернее, крик, который заставил меня замереть на мгновение:

- Алекс! Ты встал? Ты опоздаешь в школу.

У задней стороны дома, рядом с выездом, стоял велосипед Я вскочил на него и начал спускаться по проезду на улицу. После, казалось, долгой езды я опять очутился на, бульваре Фентон, на расстоянии полуквартала от парадной двери дома Флорейн Уэзер. Я пытался утешить себя мыслью о том, что велосипед - это своего рода маскировка: пожилой человек на нем выглядит старше, а молодой - моложе; но возвращение на ту же улицу напоминало погружение в ледяную воду. Когда я повернул к Центру, то краем глаза увидел женщин и детей, рассыпавшихся как горох по тротуарам и верандам следующего квартала. Я вцепился в резиновые рукоятки руля и нажал на педали, удирая от них. Упругий холодный воздух непрерывно дул мне в лицо, глаза слезились, а ноги по-спринтерски крутили педали. Один Господь знает, куда я несся, но я несся во весь дух, и мне это даже нравилось.

Когда я проносился мимо второго перекрестка, мое приподнятое настроение лопнуло как мыльный пузырь. Господин Терхун топал мне наперерез по боковой улице, его обнаженный вспотевший живот трясся на брюками, купальный халат развевался позади него. Я пригнул голову и продолжал накручивать педали, но он увидел меня, потряс безопасной бритвой, как талисманом, и испустил истошный вопль. Пестрая толпа, следовавшая за ним, подхватила его клич об убийстве. На следующем перекрестке я оглянулся и увидел, как он машет руками посередине улицы. Одна из машин затормозила, и он прыгнул на подножку. Я оглянулся еще раз и увидел его голову, высунувшуюся из окна набиравшей скорость машины, и указывающую вперед руку, как это бывало в старых кинокартинах о ловле беглецов. Владелец дома средних лет становится избранником судьбы и оказывается мужественным человеком, который ставит на карту все, чтобы поймать бандитов. Я начинал испытывать к нему глубокое отвращение и даже жалеть, что не прострелил ему ногу. Но в тот момент единственное, что я мог сделать, это жать на педали, стараясь спастись, что я и делал.

Где-то впереди, за пределами видимости, возник прерывистый звук, который нарастал, становился отчетливым и постепенно поднялся до такого громкого завывания, что заглушил все другие утренние звуки. Потом опасность будто бы пронеслась мимо, сирена замерла вдалеке и растворилась. Но затем ее звук прорезался вновь, гораздо громче и ближе. Когда я пролетал мимо пресвитерианской церкви, в двух кварталах от меня на улицу въехала полицейская машина и, завывая, понеслась в моем направлении. Я тут же завернул во въезд сбоку от церкви, пытался притормозить, обнаружил, что тормоза отказали, меня занесло на покрытом гравием проезде. Но кое-как я удержался и, виляя, подкатил к задней стене церкви.

Дверь оказалась закрытой. На другой стороне здания кто-то выстрелил. Я схватил велосипед и, чтобы сбить со следа, бросил его через матовое стекло. Затем побежал за угол церкви.

В следующем здании помещалась публичная библиотека. И не то память, не то инстинкт заставили меня обогнуть его. Здесь находилась старая, ржавая пожарная лестница, первая ступенька которой висела над землей на расстоянии девяти или десяти футов. Я подпрыгнул и ухватился за перекладину. По лестнице быстро поднялся на площадку на уровне второго этажа. Окно оказалось немного приоткрытым, а комната - пустой. Снизу донеслись ритмичные удары, а затем треск, как будто там выбили заднюю дверь. Я перелез через подоконник и закрыл за собой окно. Минуту или две простоял у стены, вдыхая запах мебели и старых книг, от которых веяло покоем, и слушая, как успокаивается мое сердце.

Книжные полки закрывали три из четырех стен большой квадратной комнаты. У четвертой стены стояла полукруглая стойка с пружинистой дверкой. Прикрепленная к стойке табличка гласила: "Детское отделение. Выдача книг. Часы работы: с 15 до 17.30". Я с облегчением вздохнул. Все говорило о том, что вряд ли кто зайдет сюда утром. На стене, рядом с открытой дверкой, висела доска объявлений, и я торопливо просмотрел прикрепленные записки. Самая крупная была написана от руки и приглашала: "Приходите слушать мадемуазель Флику Ранимеде на ее еженедельные чтения произведений Андерсена и Перро". На четверг были назначены сказки "Золушка" и "Гадкий утенок".

Пара шаркающих ног начала подниматься по потрескивающей лестнице. Я быстро пересек на цыпочках комнату, перепрыгнул через стойку выдачи и присел среди пачек книг. Шаги прошаркали по лестничной площадке, и, скрипнув, открылась дверь в комнату.

- Какая-то чертовщина, - донесся старческий голос. - Я бы поклялся, что утром открыл это окно.

Я начинал жалеть, что закрыл его под влиянием минутного порыва.

- Какое-то проклятье, черт возьми, - бормотал старик себе под нос. - Я даже не открывал задвижку на этой чертовой раме. - Я слышал, как он толкнул раму и широко ее раскрыл. - А теперь не смей закрываться, слышишь? Будто мне больше нечего делать, как ходить по этажам и открывать окна весь проклятый день.

Снаружи кто-то крикнул:

- Эй, там! Здесь никто не пробегал?

- Нет, - ответил старик. - Я никого нигде не видел. Кого вы ищете?

- Удравшего убийцу. Полоумного бандита, который убил женщину недалеко отсюда.

- Убийцу? - повторил старик дрожащим голосом.

- Думаешь, я шучу, дед? Ты ничего не видел и не слышал?

- Я никого и ничего не слышал.

- Ладно, если что узнаешь, дай нам знать. Мы будем тут поблизости, продолжим поиски.

- Понятно, начальник. Да, сэр. Но я буду молить святого Моисея, чтобы он не сунулся к нам сюда.

Старик вновь пересек комнату неровно шаркающими шагами и начал спускаться по поскрипывающей лестнице. Я выбрался из-за стойки и последовал за ним. Теперь я боялся воспользоваться окном; надо было отыскать другой выход. Опираясь на поручни и плавно наступая то на одну, то на другую ногу, я не допустил поскрипывания лестницы. С площадки на середине этажа увидел, что лестница спускается в парадное фойе библиотеки. Я прикидывал в уме шансы на успех побега, когда увидел у входной двери спину полицейского в синей форме. На площадке находилась дверь с матовым стеклом, на котором было написано: "Склад". Я попробовал набалдашник ручки. Он повернулся, и я вошел в темный коридор. Дверь в конце коридора вела в продолговатую низкую комнату. Полки с пожелтевшими газетами и книгами в потрепанных обложках высились от пола до потолка, оставляя неширокие проходы. У меня возникло дикое желание порыться среди старых газет и, может быть, найти описание убийства моего отца. Такое импульсивное желание охватывает человека, когда он не может зря терять время, но и ничего не выигрывает, экономя его.

В дальнем конце комнаты, между окнами, занавешенными зелеными шторами, находилась полка, на которой было написано: "Эти книги не выдавать". Я рассмотрел некоторые названия: "Гаргантюа и Пантагрюэль", "Воспитание чувств", "Иметь и не иметь", "Дикие пальмы". Доставляла какое-то утешение мысль, что добропорядочные люди, поддерживавшие Керча, тщательно охранялись от невоздержанности Рабле, аморальности Флобера, дерзости Хемингуэя и деградации Фолкнера.

В углу, справа от меня, находилась винтовая железная лестница, уходившая вниз, в темноту. Я спустился по ней на нижний этаж, где очутился между полутемных книжных стеллажей - возможно, основного хранилища библиотеки. Железная лестница уходила дальше. Я спустился по ней еще на два пролета и почувствовал под ногами цементный пол. Маленькие окна подвального помещения расположились высоко в бетонной стене, но я попытался выяснить, открываются ли они. Чем дольше я оставался в этом здании, тем в более опасное окружение попадал, тем больше было шансов в конце концов попасться.

Но не успел я добраться до первого окна, как мимо него промелькнули начищенные черные сапоги полицейского. Их вид, как удар по лицу, отбросил меня через комнату к другой стене. Боком я пробрался к двери, нащупал задвижку, открыл ее и вошел в другую комнату. Там оказался туалет с умывальником, освещенный лампочкой без абажура; она свисала с потолка на электрическом шнуре над раковиной и потрескавшимся зеркалом.

За последние двенадцать часов передо мной прошло столько лиц, столько произошло событий на моих глазах, что я забыл о своем собственном лице. Когда же взглянул на себя в покрытое пылью зеркало, то согласился бы вообще отказаться от лица. Я выглядел бледным, черная щетина, выросшая на щеках и подбородке, усиливала бледность, как и грязные подтеки. На правой скуле выделялась темная ссадина. Но больше всего досталось глазам: грязно-голубые зрачки, окаймленные распухшими розоватыми веками, как будто я куролесил и кутил всю ночь напролет. Лицо мне не понравилось. Пропало выражение искренности и юношеской привлекательности. В забрызганной кровью рубашке я походил на сбежавшего убийцу, который к тому же немного не в себе.

Я умылся холодной водой и причесал часть волос на темени карманной расческой. Затылок запекся, закрытый перепутанной массой волос, к нему было больно притронуться. Потом осторожно приоткрыл дверь и заглянул в соседнюю комнату.

Передо мной открылась камера без окон, около одной стены которой выстроились незакрытые гардеробные шкафчики, а вдоль второй - ряды крючков, на которых висели несколько пальто и две или три шляпы. Я примерил одежду и подобрал себе поношенное оксфордское пальто серого цвета, которое кое-как налезло на мои плечи, не порвавшись. Засаленная старая шляпа, висевшая над этим пальто, оказалась велика, но мне была нужна шляпа. Свою я где-то потерял. Поэтому я глубоко напялил ее на голову, так что поля коснулись ушей. В довершение маскировки я нашел пыльное пенсне на верхней полке одного из открытых гардеробных шкафов, а в другом шкафу - большую книгу в кожаном переплете. В пенсне все у меня расплывалось перед глазами, даже когда я его протер, но так было даже лучше. В пенсне мои глаза могли выглядеть иначе.

Вернувшись в туалетную комнату, я посмотрелся поверх пенсне в зеркало. И, конечно, не узнал себя. Теперь я выглядел как бедный ученый, даже, возможно, еврей. Я надеялся, что местный фашизм расцвел в городе не до такой степени, чтобы полиция отнеслась ко мне с подозрением только потому, что я несколько напоминал еврея. Я отправился обратно тем же путем, вверх по винтовой лестнице, через склад на лестничную площадку над парадным фойе. Там по-прежнему спиной к двери стоял полицейский. Я чувствовал себя неуверенно, как неопытный водитель, который впервые собирается выехать на большую дорогу, и ему кажется, что jy всем бросается в глаза. Но я сгорбился, надеясь, что это будет воспринято как сутулость ученого, и пошел вниз по лестнице, к двери.

Открыл тяжелую стеклянную дверь и пробормотал, обращаясь к широкой спине полицейского:

- Простите, пожалуйста.

- Извиняюсь. - Он отступил, освобождая мне проход.

Я спустился по каменным ступенькам, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не пуститься бегом. У обочины стояла полицейская машина, в ней сидел мужчина в гражданской одежде и слушал радиопередачу на коротких волнах. На углу, перед церковью, стояли еще два офицера и группа граждан. Я перешел улицу перед припаркованной машиной и зашагал в противоположную от церкви сторону. Подойдя к углу, заставил себя не оглянуться назад. И повернул к центру города, ускорив шаг. Улица Мэйн - не лучшее место для побега, но единственный человек, к которому я мог обратиться за помощью, жил в домах Харви, в другой части делового района. Однако я был готов к тому, что и там меня могла подстерегать неудача.

Со мной повстречались несколько человек, и никто из них не обратил на меня ни малейшего внимания. Жизнь в городе продолжалась, как будто Флорейн Уэзер не умирала или вообще не жила на свете. На углу остановился автобус, который шел в нужном мне направлении. Я встал в хвост очереди и сел в него.

- Сколько стоит? - спросил я у водителя.

- До Центра пять центов. Послушайте, я смотрю, вы собираетесь читать книгу?

- Конечно.

Я нашел незанятое место в глубине автобуса, сел и открыл на коленях книгу. У меня оказалось произведение святого Августина "Божий город" на латинском языке. На следующей остановке, на улице Мэйн, большинство пассажиров вышли, и у меня возникло чувство какой-то обнаженности. Я оставался на своем месте и делал вид, что погрузился в латинский язык, которого не понимал.

- Эй, приятель, - обратился ко мне водитель. - Вы, с книгой. Вам надо заплатить еще пять центов, если вы поедете дальше.

- А куда отсюда пойдет автобус?

- На Фермерскую площадь, а потом вверх по бульвару Фен-тон. Вам туда надо?

Я проворно выскочил из автобуса, зажав под мышкой книгу. Полицейский, стоявший на углу, взглянул на меня с любопытством, потом опять обратил взгляд на движение, а затем снова посмотрел на меня с удвоенным интересом. Я вошел в первую же открытую дверь, которая мне повстречалась. Там оказалась парикмахерская.

Парикмахер, стоявший у пустого кресла в глубине комнаты, тряхнул полотенцем, как это делает дрессировщик при виде льва.

- Побриться или постричься, сэр?

Я ужаснулся от одной мысли, что придется потратить полчаса в кресле парикмахера, когда за дверью стоит полицейский.

- Я зашел купить какое-нибудь укрепляющее средство. Меня беспокоит перхоть.

- Может быть, вы снимете шляпу и я взгляну на вашу голову.

- Нет, шляпу снимать не хочу. Хочу, чтобы вы мне просто продали флакон укрепляющей жидкости.

- Очень хорошо, сэр. Какой тип вы желаете?

- Вот этот. - Я указал на флакон с фиолетовой наклейкой.

- Пожалуйста, сэр. Фиалковая эссенция. Очень хорошее средство против перхоти. С вас один доллар и три цента налог.

Я положил книгу на стол и вынул свой бумажник, чтобы заплатить ему. Передавая деньги, обернулся и увидел полицейского, который наблюдал за мной через окно.

- Здесь есть черный ход?

- Да, сэр. Вот сюда. Вы что, нездоровы?

- Да, - сказал я и бросился к выходу.

- Эй, вы забыли свою жидкость! Вы забыли книгу...

Захлопнувшаяся за мной дверь заглушила его голос, зато я хорошо слышал звук полицейского свистка на улице.