Космогонические мифы

Глава 9 Двоичное и четверичное разделение Вселенной

Очень часто можно увидеть, что после того, как яйцо создано, оно разделяется, обычно надвое. Одна часть становится небом, другая — землей. У индийцев земля сделана из серебра (серебро — это женский металл), а небо из золота.

В финикийской космологии Хузорос разделяет яйцо надвое. Мотив, очень близкий к разделению яйца — это мотив разделения изначальных родителей. Во многих космогонических мифах прародители, например, Отец-Небо и Мать-Земля, вначале существовали в непрерывном объятии. Они составляли, так сказать, существо-гермафродита, находясь в постоянном сосуществовании. В этом состоянии ничто не могло возникнуть, потому что Отец-Небо находится так близко от Матери-Земли, что между ними нет места для роста чего-либо. Мать-Земля не может родить ничего, потому что для этого нет места. Первым актом творения, следовательно, является разделение этой божественной пары, достаточно отталкивая их друг от друга, чтобы создать пространство для остального творения.

Чтобы представить идею такого акта разделения, я хочу привести миф творения, бытующий на одном из островов Новых Гебрид. Он рассказан сэром Артуром Гримблом в книге под названием A Pattern of Islands. Есть много версий этого мифа, но этот особенно красочен. Автор сообщает, как он слушал старика, рассказывавшего древний миф творения этого острова:

Темнело, когда он рассказывал свою историю. Все его слушатели кроме одного меня уже разошлись… Таакеута начал:

«Сэр, я помню голоса моих отцов. Слушайте слова Каронгоа…

Старейший Наареау был первым из всех. Ни человека, ни зверя, ни рыбы, ничего не было до него. Он не спал, ибо не было еще сна, он не ел, ибо не было еще голода. Он был в пустоте. Существовал лишь Наареау, сидящий в Пустоте. Долго сидел он, и был лишь только он.

Затем Наареау сказал в сердце своем: „Я сделаю женщину“. И смотрите! Женщина появилась из появилась из Пустоты: Ней Теакеа. И сказал он еще: „Я сделаю мужчину“. И его мысли: На Атибу, Скала. И На Атибу лежал с Ней Теакеа. И смотрите! Вот их ребенок: Наареау Младший.

И Наареау Старейший сказал Наареау младшему: „Все знание находится полностью в тебе. Я сделаю для тебя то, над чем ты будешь работать“. И он сделал эту вещь в Пустоте. Она была названа Тьма и Слипание Вместе; небо, земля и море были в нем, но небо и земля были слеплены вместе, и тьма была между ними, ибо еще не было разделения.

И когда работа его была сделана, Наареау Старейший сказал: „Довольно! Готово. Я ухожу, чтобы никогда не вернуться“. И пошел он, чтобы никогда не вернуться, и никто не знает, где он пребывает сейчас.

Но Наареау Младший шел по кромке неба, которая лежала на земле. Небо было твердым, и в некоторых местах оно погружалось в землю, а в других местах между ними были пустоты. Мысль пришла в сердце Наареау, он сказал: „Я войду под ним.“ Он искал щель, в которую он мог бы вползти, но не было такой щели. И опять сказал он: „Как же мне поступить? Я помогу себе заклинанием“. Это было Первое Заклинание. Он опустился на небе на колени и стал стучать по нему пальцами, говоря:

„Тук-тук, по небесам и по их жилищу. Это камень. Что происходит с ним? Он отзывается! Это скала. Что происходит с ней? Она отзывается! Откройся, господин Камень! Откройся, госпожа Скала! Они открыли-и-ись!“ И на третьем ударе небо открылось под его пальцами. Он сказал: „Готово“, и посмотрел вниз, в пустое место. Там было темным-темно, и его уши слышали шум дыхания и храп темноты. И вот он встал и потер свои пальцы. И смотрите! Первое Существо вышло из них, это была Летучая мышь, которую он назвал Тику-Тику-Тоумоума. И он сказал Летучей мыши: „Ты можешь видеть в темноте. Лети передо мной и находи то, что найдешь“.

Летучая мышь сказала: „Я вижу людей, лежащих на этом месте“. Наареау спросил: „Какие они?“ и Летучая мышь сказала: „Они не двигаются и не говорят, все они спят“. Наареау вновь отозвался: „Это компания Дураков и Глухонемых. Это порода рабов. Скажи мне их имена“. И Летучая мышь посидела на лбу каждого, кто лежал в темноте, и сказала Наареау имя каждого: „Это Ука Поддувальщик. Вот лежит Наабаве Чистильщик. Смотри! Вот Кариторо Свертывающий, это Котекатека Сидельщик. А вот Котеи Стояльщик — их великое множество“.

И когда все они были названы, Наареау сказал: „Достаточно. Я войду“. Так он прополз через щель и пошел под внутренней стороной неба, и Летучая мышь была его проводником в темноте. Он встал среди Дураков и Глухонемых и закричал: „Господа, что вы делаете?“ Никто не ответил, лишь собственный его голос откликнулся из пустоты: „Господа, что вы делаете?“ Он сказал в сердце своем: „Они еще не в здравом уме, надо подождать“.

Он пошел к месту посреди них, он крикнул им: „Двигайтесь!“, и они передвинулись. И вновь сказал он: „Двигайтесь!“ Они подняли ладони к внутренней стороне неба. Еще раз сказал он: „Двигайтесь!“ Они сели, небо было чуть-чуть поднято. И сказал он опять: „Двигайтесь! Встаньте“! Они встали. И сказал он: „Выше!“ Но они ответили: „Как нам поднять его выше?“ Он сделал шест из дерева, и сказал: „Поднимите его на этом шесте“. Они так и сделали. Он кричал: „Выше! Выше!“ Но они ответили: „Мы не можем больше, мы больше не можем, потому что у неба корни в земле“. И тогда Наареау возвысил свой голос и закричал: „Где Угорь и Черепаха, Осьминог и Великий Луч?“ Дураки и Глухонемые ответили: „Увы, они спрятались от работы“. [Уже тогда бывало такое!] И он сказал: „Отдыхайте“, и они отдыхали; и сказал одному из них, по имени Наабаве: „Пойди, позови Риики, морского угря“.

Когда Наабаве пришел к Риики, он свернулся во сне вместе со своей женой, короткохвостой угрихой. Наабаве позвал его: он не ответил, но поднял голову и укусил его. Наабаве вернулся к Наареау, плача: „Увы! Угорь укусил меня“. Тогда Наареау сделал палку с затягивающейся петлей, сказав: „Мы поймаем его этой штукой, если есть приманка, чтобы подманить его“. Затем он позвал Осьминога из его укрытия, а у Осьминога было тогда десять щупалец. Он отсек ему два щупальца и повесил их на палку как приманку, вот почему у осьминога сейчас только восемь щупалец. Они взяли приманку для Риики, и предлагая ему приманку, Наареау пел:

Когда Риики услышал это заклинание, он поднял голову и сон покинул его. Посмотрите на него сейчас! Вот выдвигается вперед его морда. Вот он хватает приманку. Увы! Петля затянута, он крепко схвачен. Его тащат! Его тащат все дальше от его жены, короткохвостой угрихи, и Наареау кричит и пляшет. Но не жалейте его, ибо небо готово быть поднятым. День разделения настал.

Риики сказал Наареау: „Что мне делать?“ Наареау ответил: „Подними небо на своей морде; придави землю своим хвостом“. Но когда Риики начал это делать, небо и земля застонали, и он сказал: „Может быть, они не хотят, чтобы их отрывали друг от друга“. Тогда Наареау возвысил свой голос и запел:

И когда Великий Луч, и Черепаха, и Осьминог услышали слова Наареау, они начали вырывать корни неба, вросшие в землю. Компания Дураков и Глухонемых стояла рядом с ними. Они смеялись и кричали: „Оно движется. Посмотрите, как оно движется!“ И все это было, когда Наареау пел, а Риики толкал. Он толкал вверх своей мордой, он толкал вниз своим хвостом, корни неба были вырваны из земли, они оторвались! Слипшиеся Вместе были разделены. Все! Риики расправил свое тело; небо стояло высоко, земля опустилась, Компания Дураков и Глухонемых осталась плавать в море.

Но Наареау посмотрел на небо и увидел, что у него не было сторон. И он сказал: „Только я, Наареау, могу потянуть вниз стороны неба“. И он запел:

Так же он пел на востоке, и на севере, и на юге. Он бежал, он прыгал, он летал, он был виден и вновь исчезал, как молнии по сторонам неба, и где он оказывался, там он опускал сторону неба так, что оно приняло форму чаши.

Когда это было сделано, он посмотрел на Компанию Дураков и Глухонемых, и увидел, что они плавают в море. Он сказал в сердце своем: „Здесь должна быть Первая Земля“. И он позвал их, „Ныряйте вниз, ныряйте внии-ииз! Хватайтесь руками. Захватите глубинные скалы. Поднимайте“».

А потом начинается вылавливание земли из моря, которое мы видели в ирокезском мифе.

Таково поэтическое впечатление от одного из многих различных мифов о разделении неба и земли. Психологическое значение легко понять, если мы отнесемся к этому пренебрежительно или поверхностно, потому это для нас очевидно, что каждый психологический процесс основан на паре полярных противоположностей. Это действительно основная идея Юнга, та новая идея, с которой он перерос фрейдистское мировоззрение. Она содержит его концепцию психической энергии, которая, как и все энергетические процессы, основана на полярности, или предполагает полярность двух противоположностей. Мы так привыкли сейчас в юнгианской мысли к этой идее, что склонны недооценивать ее и не задумываемся о том, что она значит, но когда мы читаем эти мифы творения со всеми их различными двойственными парами — два создателя, две половинки яйца, разделение образов Отца и Матери, — мы видим, насколько широко распространена эта идея и что она действительно является одним из самых основных архетипических образов и лежит в основе большинства сознательных процессов разделения: разделения эго и остальной психики, или субъекта и объекта, снаружи и внутри, и всех других противоположностей.

В мифе о разделении родителей акцент делается на том, что необходимо пространство, чтобы между небом и землей могло появиться все творение. Небо в целом символизирует более духовный аспект психики, а земля — более материальный аспект. В одной из своих поздних работ по структуре и динамике психики, Юнг определяет психическую область сознания эго как лежащая между материальным царством тела и архетипическим царством духа. Эта модель психики в точности соответствует этим мифам творения. Психика в этом представлении есть triton eidos (Платон) между соматикой и духом.

Таким образом, расщепление на две части предшествует каждой сознательной реализации. Также часто до того, как бессознательное содержание становится сознательным, когда оно затрагивает порог сознания, оно стремится разделится на две части: обычно это шаг непосредственно перед тем, как оно поднимается над порогом сознания. Это связано с тем фактом, что для нас непредставим никакой психологический процесс, в основе которого не лежит двойственность или полярность. Пока же противоположности суть одно и находятся в единстве, невозможен никакой сознательный процесс.

Этот момент связан с точкой зрения Востока, где конечной целью является возвращение в состояние, которое существовало до этого разделения на противоположности. Например, просветление, которое в буддийском учении и философии называется «бодхи», или просветление, описываемое как «сатори» в японском дзен-буддизме, являются попытками сознания перепрыгнуть в своего рода вспышке интуиции назад в единство, которое существовало до разделения на две части. Это состояние nirdvandva, за пределами противоположностей, возвращение в предсознательный этап тотальности и уход от субъект-объектного разделения, которое предполагает каждый процесс в сознании эго. Большинство космогоний, однако, описывают разделение противоположностей как положительный, творческий акт.

Тот же мотив двукратного разделения появляется в традиции маори, в мифе озаглавленном «Сыны Небес и Земли». В нем говорится следующее:

«Небеса, которые над нами, и земля, которая находится под нами, были прародителями людей и источником всех вещей, ибо ранее небеса лежали на земле, и все было во тьме. Они никогда не были разделены, и дети неба и земли стремились найти разницу между светом и тьмой [это важно — дети стремились найти разницу между светом и тьмой, между днем и ночью], потому что люди стали многочисленны, но все равно длилась темнота. [Затем идет примечание записывавшего эту легенду со ссылкой на фразы „ночью“, „первая ночь“, „от первой до десятой ночи“, смысл которой в том, что темнота была без предела и света еще не существовало.] И тогда сыновья Ранги [небес] и Папа [земли] посоветовались и сказали: „Будем искать средства, чтобы разрушить небо и землю, и отделить их друг от друга“. Тогда сказал Туматауэнга [бог войны]: „Давайте уничтожим их оба“.

И сказал Тане-Махута [бог леса], „Нет, пусть они будут разделены, и пусть одно идет вверх и становится чуждым нам; пусть другое остается внизу, и будет родителем для нас“.

И так дети неба и земли согласились, чтобы их родители были разлучены. Один лишь Теухири-Матеа [ветер] сжалился над ними. Пятеро согласились разделить их, и лишь один пожалел.

И таким разрушением своих родителей они стремились, чтобы люди увеливались и процветали, и в память об этом осталась поговорка: „Ночь! Ночь! День! День! Поиск, борьба за свет! За свет!“ И вот Ронго-Матане [один из сыновей — я не включаю все пояснения] встал, чтобы отделить небо от земли, но потерпел неудачу.

Затем Хаумиа-Тикитики попробовал свои силы, но у него также не вышло.

И встал Тангароа, чтобы оторвать своих родителей друг от друга, но не смог этого сделать.

Затем попробовал Туматауэнга, но также потерпел неудачу.

Наконец восстал Тане-Махута, Бог Леса, чтобы бороться против неба и земли. Руки его оказались слишком слабыми, поэтому склонив голову и подталкивая ногами кверху, он отделил их друг от друга. Затем возопило небо и воскликнула земля: „К чему это убийство? Зачем этот великий грех? Зачем уничтожать нас? Зачем отделять нас?“ Но о чем позаботился Тане? Вверх он послал одно и вниз другое, и вот почему говорят: „Тане толкнул, и Небо и Земля были разделены“. Он тот, кто отделил ночь ото дня. Сразу же по разделении неба и земли стали видны люди, которые до сих пор были скрыты между пустотами грудей их родителей.

И теперь Таухири-Матеа [ветер] подумал, что он начнет войну против своих братьев, потому что они разделили своих родителей, ибо он один не согласился отделить жену от мужа. [Здесь небо и земля внезапно названы женой и мужем.] Это его братья решили разделить их, и оставили только одного, землю, как своего родителя».

История, которую я процитировала, раскрывает причины, по которым дети неба и земли разделили их: во-первых, их стало слишком много, и поэтому пространство между небом и землей было слишком переполнено, во-вторых, они пытались открыть для себя разницу между ночью и днем, между тьмой и светом. Эта версия изображает более четко, чем любая другая, психологические аспекты разделения Вселенной, а именно, что отделение означает акт дискриминации, акт абсолютно необходимый как шаг в сторону большего сознания, то есть для дифференциации сознания. Не только первому, но каждому последующему шагу в сторону более высокого сознания предшествует разделение противоположностей. Слова для этого процесса разделения часто начинаются с приставки dis- (на латыни «врозь») — дискриминация, например. Этот факт указывает на тот принцип, что никто не может признать или понять что-либо без отделения и разделения. В мифе это связано с необходимостью более широкого дыхания и жизненного пространства: сначала близость неба и земли не была отрицательной, но постепенно так случилось, потому что стало задыхаться увеличившееся количество жизни.

Мы видим снова и снова необходимость расширения сознания. Более широкая и четкая точка зрения ощущается субъективно, как двери, которые вдруг открываются и вновь дают пространство для дыхания. Это освобождение определенных жизненных процессов. Бессознательное, когда оно устаревает (по причинам, которых мы знать не можем), воздействует на человека удушающе. Молодежь, например, говорит, что задыхается в домашних условиях. Participation mystique с семьей, бессознательная идентичность с ней, поначалу нормальна и является своего рода околоплодными водами, в которых плавает эмбрион, но позже она становится удушающей и человек начинает чувствовать, что не может дышать и ему нужно более широкое пространство. Иногда люди, которые живут в небольших деревнях и маленьких группах, или в племенах, испытывают одно и то же: внезапно отдельные люди чувствуют, что они задыхаются. В таких случаях может даже появиться психогенная астма как симптом, это всегда указывает того, что в данный момент необходимо расширение сознания. В прежние времена, это расширение, как правило, осуществлялось внешне, или уходом из группы, или приходом в другую группу, но не как внутренний акт. Естественно, оно также может быть достигнуто, и даже более эффективно, внутренне, расширением сознания и дискриминацией.

Такая потребность появляется, когда есть необходимость перерастания проекции. Юнг говорит, что мы можем говорить о проекции, когда появляется нарушение архаичного тождества между субъектом и объектом. Пока у меня есть мнение о чем-либо, будь то о сущности материи или о характере моего соседа, или о чем-либо еще, и это кажется совпадающим с тем, как ведет себя эта вещь или объект, я никогда не буду в состоянии действительно видеть проекции, потому что кажется, что поведение объекта совпадают с моими взглядами на него. И только когда я начинаю чувствовать внутреннее беспокойство, ощущение, что я утверждаю об этом объекте не совсем верно, когда я чувствую нечто вроде угрызений совести, когда говорю о нем, тогда я разрабатываю состояние ума, в котором я могу спрашивать себя: «Это проекция? Какой она была бы, если бы объект был другим?» И поэтому можно сказать, что в бессознательном уже присутствует новая идея об этом объекте, новая точка зрения, которая выросла и вытолкнула прочь старую. Это похоже на растения, на которых есть шапочка семян, когда они выходят из земли, и если попытаться потянуть их слишком рано, они будут уничтожены. Но спустя некоторое время, они отталкивают семена от себя и появляются новые побеги. Так же и с проекцией: сначала новая точка зрения из бессознательного растет внизу, а затем в какой-то момент другая точка зрения опадает, так сказать, как старая шелуха, и это момент, когда человек способен, и даже должен осознать проекции. Почему из этих проекций выросли, почему люди и даже целые народы перерастают их, и почему времена науки перерастают проекции и разрабатывают новые точки зрения, мы не можем объяснить. Мы можем лишь констатировать факт, что через некоторое время наступает до бессознательная потребность, которая иногда может быть предсказана наблюдением за снами и которая через некоторое время врывается в сознательную ситуацию.

Каждая точка зрения на реальность, будь то религиозная или научная, является системой упорядочения и отношения с вещами. Но, вероятно, именно потому, что это система упорядочения окружающего хаоса, и внутреннего, и внешнего хаоса, которому противостоит наш эго-комплекс, процесс упорядочения имеет свои ограничения; это, возможно, объясняет, почему по прошествии некоторого времени порядок воспринимается как тюрьма. Можно даже сказать, что каждая научная гипотеза — это инструмент для расширения сознания, которая через какое-то время ограничивает дальнейшее расширение. Вот пример: конструирование каждого события в трехмерном пространстве было очень полезным инструментом на заре механики и геометрии. Тогда было гипотезой то, что пространство имеет три размерности, и все должно быть сконструировано геометрически в этих трех измерениях. Это дало очень полезную точку зрения, так сказать, клетку, в которых ряд событий макрокосма могут быть описаны убедительным образом. Но когда приближаешься к субатомным явлениям, эта теория оказывается недостаточной, и человеку становится нелегко: наблюдаемые факты больше не вписываются в схему. Если бы мы могли признать, что три измерения составляют рабочую гипотезу, но что в той или иной области она больше не работает, мы могли бы отбросить ее и использовать другую схему. Это было бы нормально, но, как ни странно, у человеческого разума есть тенденция цепляться за старую схему любой ценой, даже ценой извращения фактов. Люди становятся эмоционально привязаны к своей рабочей гипотезе, словно это вечная истина, и потому, естественно, она становится тюрьмой, которая препятствует развитию сознания в той же степени, в какой когда-то помогла продвинуться. Так обстоит дело с большинством архетипических идей, которые использовались в качестве рабочей гипотезы. Если мы их излишне выделяем и цепляемся за них эмоционально, они становятся тюрьмами, и когда это происходит, это тот момент, когда разрушение клетки, которую они образуют, воспринимается как расширение сознания и открытие новых возможностей жизни. Это своего рода основной процесс, присутствующий в каждом шаге вперед, в каждом расширении сознания. Именно поэтому он описывается как одно из первых и самых основных событий во многих космогонических мифах.

Другая проблема, которая возникает вместе с потребностью в обновлении сознания, состоит в том, что в коллективном бессознательном все архетипы загрязнены друг другом. При достаточно глубоком изучении любого архетипа, вытаскивая все его связи, вы обнаружите, что можно вытащить все коллективное бессознательное! Мне всегда вспоминается китаец, который рассказывал о некоем виде травы, корни которых распространяются так широко, что ее никогда нельзя выдернуть полностью. Китаец говорил, что если потянуть корень этой травы, то можно выдернуть весь газон! То же самое и с архетипами: если тянуть за один из них достаточно долго, вытащишь все коллективное бессознательное! Вот почему в психологии нельзя и запрещено подходить к этому содержимому, используя лишь функцию мышления. Для психологической интерпретации нам нужна функция чувствования, которая рассматривает тон чувствования архетипического образа, так же, как и его логические связи с другими образами. У дерева, например, есть символ, с очень особенным оттенком чувства. Он эмоционально передает вам нечто, что не совпадает с солнцем, великой Матерью-Землей, Источником, и так далее. Как только посмотришь на него, испытывая чувство, то понимаешь, что хотя эти символы загрязнены или связаны, у каждого из них иной тон чувства. Например, можно сказать, что земля — мать, символ смерти связан с источником, и так далее, но Мать-Земля и Мать-Дерево или Древо Жизни ощущаются иначе. Логически можно идентифицировать их друг с другом, но с чувством этого сделать нельзя, и именно это настолько раздражает ученых, и вот почему столь многие называют нас, психоаналитиков, ненаучными. Но, наоборот, именно ради того, чтобы быть точными и не плавать в бессознательном, мы должны использовать чувство. Мы научны, когда мы используем его, и мы ненаучны, если мы не используем его, потому что без чувства мы начинаем интеллектуальное плавание, называя все всем. В этот момент мы достигаем предела, за которым одной лишь функции думания недостаточно и интеллектуальный человек должен осознать свои чувства. Благодаря природе архетипического содержания бессознательного, мы не можем подходить к ним только с функцией мышления.

У большинства ученых функция чувства есть низшая. Низшая функция является своего рода функцией «попал-промазал»: какой бы ни была четвертая функция, у нее есть качество быть или превосходной, или ниже допустимого. Поэтому я хотела бы сказать, что думающий тип должен подтянуть свои чувства как должно и стараться доверять им, но сохранять к ним некоторое критическое отношение, говоря: «Проецирую ли я?» потому что он более склонен к проецированию, ведь это его четвертая функция. Но он не должен говорить, что раз это четвертая функция, она, само собой, искажается. Она может так же хорошо попасть в цель! Не думайте, что низшая функция есть низшая в том смысле, что она паршивая, потому что она на самом деле очень хороша, но примитивна и неприспособленна. Он функционирует автономно, энергично и примитивными, а не культурно дифференцированными способами, но это не значит, что думающий тип, который доверяет своим чувствам, не решит проблемы или исказит ее, у него может быть правильное чувство, но он должен помнить, что оно наивно и примитивно функционирует, и потому может совершать очень грубые ошибки.

Затрагивая функцию чувства как представляющую четвертую функцию большинства ученых, мы подходим к нашему следующему мотиву в обсуждении мифов творения: подразделение вселенной на четыре фактора. После великого разделения неба и земли, между которыми на поверхности появилась земная реальность, очень часто следует четырехкратное разделение этой реальности.

Мотив двойного создателя, разделения и отделения первоначальных родителей, имеет отношение к поляризации между сознательным и бессознательным. Но есть также мотивы, которые касаются трех или четырех создателей, на чем мы сейчас и сосредоточимся. Они связаны с типологией Юнга, некоторое знание которой я должна считать само собой разумеющимся.

Индейцы племени черноногих, например, рассказывают, что Главный Творец, Второй Творец и женщина плыли по великим водам в каноэ, обсуждая, как поднять землю над водой. Они выслали четырех животных. Трем это не удалось, однако ондатра принесла чуточку грязи, которая была использована для создания мира.

В мифе майду Посвященный Земли создает мир, и у него также есть немного земли, выловленной животным, черепахой. Он захватывает ее руками и разминает ее, пока не получается кусок величиной с камешек, который он кладет на свой плот. Время от времени он смотрит на нее, но она не становится больше, пока он не бросает на нее взгляд в четвертый раз. Внезапно она становится огромной, как мир. Очень часто говорят, что животное пытается выловить землю три раза, но ему не удается это сделать до четвертого; или три раза он смотрит на кусок глины, и он не растет, но когда он смотрит на него в четвертый раз, она внезапно трансформируется. Здесь существует четверичность в форме разделения времени, и четвертый момент полностью отличается от трех предыдущих событий.

Такое же разделение времени можно встретить в сказках всего мира: почти всегда есть три ритма, а затем полностью отличающееся четвертое событие. В известной русской сказке герой отправляется на поиски Марьи с Золотыми Косами, которая спит в Королевстве под Солнцем. Однажды он встречает великую колдунью, Бабу Ягу, спрашивает у нее дорогу и остается ночевать. Она не может показать ему дороги, но посылает его к своей сестре, а после нее он идет к еще одной ведьме. Сказка в этом месте даже рассказывается ритмично, в одной и той же манере. Третья ведьма показывает ему дорогу, и он находит, как четвертую, Золотоволосую Марью.

Есть также много сказок, в которых девушка ищет своего мужа, или мужчина ищет свою возлюбленную. Он идет сначала к Солнцу, потом к Луне, а потом к звездам, чтобы спросить дорогу, или сначала к Солнцу, потом к Луне, а потом к Ночному Ветру.

В христианизированных версиях герой очень часто идет к мудрому старцу, отшельнику, который посылает его к другому отшельнику, а последний говорит ему, куда идти. Как правило, исследователи мифов говорят о трех ритмах, но на самом деле, если посмотреть более внимательно, мы видим, что три раза происходит одно и то же, а затем на четвертый раз происходит перемена. В индейских мифах творения можно заметить ту же самую совокупность.

Среди, опять же, индейцев-черноногих есть миф творения, в котором Солнце сотворило небо и землю, но никто не знает, как Солнце появилось на свет. У Луны был ребенок и у Солнца был ребенок. Ребенок Луны звался Старик, а ребенок Солнца — это Напи. Ребенок Солнца звался «Бог Апистотоки». Эти четыре фигуры начинают создавать мир. Им даны четыре вещи: песок, камень, вода и шкура для рыбалки — с помощью которых они завершают творение. Потом происходит наводнение, и они могут сохранить только эти четыре вещи. В конце концов они снова создают четыре вещи: старика, собаку, мужчину и женщину. После второго наводнения на земле остались только эти четверо, и они создают остальной мир. Таким образом, в этих космогониях мотив четырех постоянно повторяется.

У южных арапахо также есть миф, в котором земля была сначала создана Богом, но на ней ничего не было, и создатель земли сказал, что ему нужны слуги, чтобы смоделировать и сформировать его. Поэтому он создал Солнце и Луну, и мужчину и женщину — снова четыре, мужчину и женщину — снова четыре. Здесь они являются слугами Творца.

У виннебаго, одного из племен индейцев сиу, есть такой миф творения. Великий Дух чувствовал себя одиноким. Он взял часть своего тела, из области сердца, и чуть-чуть земли и создал первого мужчину, а затем еще троих мужчин. Затем он создал женщину, которая есть земля, бабушка всех индейцев. Четверо мужчин — это четыре ветра, и вновь они являются основными помощниками. Здесь на самом деле действуют пятеро, но пятая — это нечто иное, это пассивная земля, в то время как четверо мужчин стать помощниками творческого духа в создании Земли. Еще один вариант мифа виннебаго звучит так: мы не знаем, что сказал наш отец, когда у него появилось сознание, но он начал плакать. (Я уже приводила здесь эту часть мифа.) Затем он создал землю и послал четырех мужчин, четверых братьев, и поместил их в четырех местах Вселенной, чтобы поддерживать человечество. Существует еще один вариант, где говорится: Создатель Земли сделал четыре существа, которые выглядели так же, как он, и послал их, чтобы помочь человечеству: сначала создать его, а затем помочь ему.

У племен уичита есть верховный Бог, которого зовут «Человек, никогда не известный на Земле». Он Бог такого типа, который после творения уходит и никогда в дальнейшем не принимает в нем участия. Этот «Человек, никогда не известный на Земле» создал различных Звездных Богов и четырех Богов четырех сторон света. Индеец, который рассказывает эту легенду, говорит, что в крыше палатки или дома уичита (они жили в конусообразных травяных хижинах) есть четыре полюса: восток, запад, юг и север, которые представляют четыре Бога четырех сторон света. В середине находится полюс, который указывает на небо, на «Человека, никогда не известного на Земле». Итак, здесь вновь есть один неизвестный, который представляет предсознательную целокупность, все в целом, а затем подразделяется на четырех Богов четырех сторон света. Дом строится все еще подобным образом.

В других мифах — где, к сожалению, нет упоминаний о племени, но лишь о племенах прерий и плато в общем — Верховный Бог создал звезды Северо-Востока, Северо-Запада, Юго-Запада и Юго-Востока и говорит им: «Вы четверо должны держать небо, пока оно существует, это будет ваша главная задача, но я также дам вам власть создавать и обучать человеческие существа».

У ацтеков можно обнаружить четверичное творение во многих формах. Например, они учат, что было четыре эпохи создания людей, каждая была разрушена наводнением, пока боги не создали мир, который существует сейчас: четыре мировых периода, как и четыре первоначальных Бога, которые создали мир. Пятый называется «Четыре движения» и является днем Пятого, современного мирового периода. Затем, есть миф о четырех первичных богах, которые в год «Один Кролик», решили создать четыре способа достижения середины земли, чтобы поднять небо. Для этого они создали четырех человек, и там приводятся четыре их имени. Когда они создали этих четырех помощников, боги Тескатлипока и Кецалькоатль превратились в два дерева и уйти в отставку и удалились.

В вариации мифа виннебаго есть такая же история о четырех существах мужского пола, братьях, которые были созданы и помещены в четырех углах света. Но этого было недостаточно, потому что мир продолжал вращаться, как сумасшедший, и создатель не мог остановить его. Поэтому он создал четыре углах света. Здесь вновь его постигла неудача, и поэтому создатель надолго задумался. Затем своими собственными руками он сделал четырех существ, духов воды, и поместил их под землей, они называются Держатели островов. Наконец он рассыпал по всей земле женское существо, и это и есть пятое! Под женским существом подразумеваются камни и скалы. После всего этого, создатель посмотрел на то, что он создал и увидел, что земля, наконец, успокоилась, она была закреплена, с четырьмя водными духами, держащими ее снизу, и женским весом, в виде камней и скал, поверх его.

В мифологии переход от одного основного числа к другому может быть достигнут различными способами. Можно рассчитать две процедуры: либо расщепления одной единицы, либо добавления еще одной, чтобы сделать два. Но как только у нас есть два, то здесь вновь проблема: вы можете достичь трех двумя способами: или путем добавления еще одной единицы, или путем реконструкции первой единицы, разделяя ее на два, что позволит сделать три. То же самое с тремя: если у вас есть треугольник, вы можете добавить четвертое, или вы можете сказать, что три на самом деле одно, так что если объединение из трех добавляется к трем, это дает четыре. То же самое справедливо и для четырех: Есть четыре единицы, и вы можете продолжить, добавив единицу, которая могла бы дать пентаграмму, или существует четыре, и вы можете воссоздать исходную единицу, которая затем дает quinta essentia алхимиков. При добавлении следующего номера, как воссоздание первоначальной единицы, это на самом деле не следующий номер, но только один из предыдущих номеров. Мифологически, это просто один из четырех и он не чувствует себя пятым. Если вы читали алхимические тексты, это quinta essentia, квинтэссенция, которая на самом деле есть одна из четырех, в то время как пятый рассматривается как число природы, недостатка, природного несовершенства и телесного существования, некоторые размышления о символике чисел говорят, что это natura naturata, несовершенство «всего лишь природы». Но другой вид пяти есть квинтэссенция, наибольшее совершенство, полная противоположность natura naturata.

Таким образом, в символизме чисел всегда есть зависимость от того, какого типа ваше число. Например, в нашей теологической мысли есть проблема трех в Троице Отца, Сына и Святого Духа. Но Иоахим Флорский говорил о общей субстанции Отца, Сына и Святого Духа, и некоторые из его высказываний были осуждены Церковью как тайное введение Четверицы, так как у него была ипостась общей субстанции из трех, как будто это нечто самостоятельное. На самом деле он только смотрел на один из трех, который отличен от добавления единицы, но, естественно, одно приводит к другому, а его поняли в том смысле, что он добавляет четвертое и, соответственно, осудили. Если посчитать, то можно сказать, что исходная единица составляет континуум, и каждое число может быть понято как представляющее единство предшествующих ему в новой форме. Два на самом деле есть два аспекта единицы, три на самом деле есть три аспекта исходной единицы. Четыре — это только четыре проявившихся аспекта единицы, и так далее. Так что это своего рода объединение континуумов под первоначальным числом, исходной единицей.

Как я это понимаю, следовательно, в этом мифе ацтеков пятый мир не был действительно пятым, но граничным явлением пяти. То же самое можно видеть в Китае. У нас на Западе есть четыре основных элемента, а в Китае их пять или шесть. Но когда вы смотрите на это, они всегда находятся в одном и том же порядке, поэтому они не очень отличаются от наших четырех элементов, за исключением того, что единство четырех, исходная единица, подчеркнута отдельно. Вот почему, если считать поверхностно, говорится, у китайцев есть пять элементов, а не четыре. Но если посмотреть на китайские рисунки, то можно видите, что это не противоречие четверице, но иной тип счета.

Когда есть священное число, следующее число — всегда грешное. У нас это тринадцать. Двенадцать есть полнота, потому что три раза по четыре — особенно полно. Тринадцать — это число-нарушитель, так что оно или очень счастливое, или очень несчастливое. Оно нарушает естественное чувство целостности и группировки. У чисел, в их первоначальном смысле, всегда есть качество группы. Например — и это очень глубокая история, хотя и звучит наивно — Юнг сделал эксперимент с некоторыми людьми из африканского племени: он показал им три спички и спросил, сколько их. Ответ был — три. Затем он сделал другой набор, из двух спичек, и спросил, сколько их было. Ответ был — два. Затем он взял одну из спичек из группы трех и переложил ее в группу двух, и снова спросил, сколько спичек, и получил ответ: две-две спички и третья спичка. Указывая на другую группу, он спросил, сколько спичек там, и получил ответ: две-три спички. Так исходная группировка придала качества трех своей группе, которую она сохраняла, даже если одна спичка был перенесена, а остальные принадлежали к исходной два-группе.

Этот перенос качеств имеет отношение к тому, как действует бессознательное. Например, первобытные пастухи могут считать свой скот, на самом деле не умея считать, потому что словами они могут считать только до семи или до десяти, но они могут за минуту правильно сосчитать шестьдесят три овцы, которые у них есть. Существует своего рода бессознательное понимание числа как группы и способность видеть его непосредственно через бессознательное, не имея возможности рассчитывать последовательно, как мы. Такое осознание числа соответствовало бы осознанию полноты группы. Это очень таинственное явление, я могу лишь обратить ваше внимание на это, но в этой проблеме есть гораздо больше того, что мы еще не решили.

Я хочу дать несколько отсылок на четырехкратное разделение творения. В индуистской традиции иногда говорится о первоначальном существе, Пуруше, что одна четверть от него — это все существа, а три четверти — это мир бессмертных на небесах. Он представляет собой совокупность, но подразделяется на одну четверть и три четверти. Существует также тенденция к четырехкратному делению в Китае, где племена мяо до сих пор поклоняются Пань Ку, первому существу, вместе с тремя государями. Здесь снова есть исходная группа из четырех, и снова дифференциация трех и четырех. Они не просто четыре: трое из них — государи, а один первоначальное существо. Мы снова видим исходное единство, к которому затем добавляются три.

В германской мифологии можно найти идею, что мир создан из изначального гиганта Имира. Боги приняли его череп и распростерли его над землей, и над ним сделал небо. Череп держали четыре карлика, стоящие на четырех углах земли. Потому в более поздних стихах небо не называется небом, но очень часто его называют «бремя карликов», или «бремя четырех карликов».

В некоторых африканских мифах существует изначальный Бог, который спускается на землю, где находит трех других существ, которых он не создавал. Он создал все, кроме этих трех: грома, Ндоробо и слона. Не совсем ясно, кто такой Ндоробо, но он есть своего рода вторичный бог-творец: из его распухшего колена появились первые человеческие существа. Здесь опять ритм одного и трех, но первоначальная группа, приводящая все в существование, есть четыре.

Бена-лулуа говорят, что высшим создателем был Фидии Мукуллу. Он не создал мира напрямую, но у него было четверо сыновей, которых он послал на землю, чтобы создать мир.

У египтян были первоначальные воды Нун, первая вода, в которой невидимо существовал творческий дух Бога Атума. Из него вышли или четыре обезьяны, или четыре лягушки, или восемь обезьян и восемь лягушек, и они поклонились солнцу, выйдя из воды. В этом случае есть группа из четырех или восьми существ, которые поклоняются первому появлению света.

Четырехкратный акт творения можно найти в гораздо более дифференцированной формы в некоторых гностических мифах, например, в учении Валентина, который сейчас более известен нам по Codex Jung. Согласно Валентину, первое существо, которое он называет Autopater, Отец самого себя, или Само-отец, то есть, создавшая себя целокупность, в начале охватывало всю вселенную. Он не сознавал себя, никогда не стареющее, вечно молодое существо-гермафродит. Он, содержал в себя Эннойю, мысль, которая также называлась Sige, тишина. Они объединились и рождался человек (Антропос) и Алетейя (Истина). И вновь из первой пары сначала создается группа из четырех богов: Бога и его женский внутренний партнер, Человек (но не думайте о человека сегодняшнем в смысле человечества, ибо Антропос является божественным старшим братом человечества, если говорить по-индийски: я имею в виду идею о человеке как божественном существе), и Алетейя, Истина, это слово по-гречески женского рода. И теперь есть две пары, которые он называет первой, никогда не стареющей духовной тетрадой, что означает группу из четырех. Эта группа затем создала четыре других, а именно Антропос, Экклезиа, Логос и Зоэ: Антропос, духовный облик человека, Экклезиа, женская персонификация человечества, можно сказать, духовная церковь, Логос, проявленная и высказанная мысль, и Зоэ, жизнь. Эта четверка вновь создала четверичную группу, которая является Святым Духом, и так далее, но я это пропущу. Есть бесчисленное множество различных божеств, к которым я вернусь позже в главе, посвященной проблеме цепных реакций, — много, много богов, которые были созданы. Важно то, что в некоторых из систем Валентина есть четырехкратные начала, и даже потом процесс продолжается в четырехкратностях, вероятно, под влиянием пифагорейской философии (пифагорейцы поклонялись тетраде как святейшему из всех чисел).

Возможно, зависел от Валентина гнозис человека по имени Маркос, основателя другой гностической секты. Маркос говорит, что в начале было первое существо, у которого не было отца, о котором нельзя думать, у которого не было вещества, и который не был ни мужчиной, ни женщиной, которое не может быть понято. Он открыл рот, и произнес Слово, которое было таким же, как он сам, Сын, Логос (вы видите здесь влияние христианства), и первое слово, он сказал, было Arche — что по-гречески означает «начало»: А как число 1, R как число 2; СН как число 3, и Е, как число 4. Он говорил только слова, которые состояли из четырех букв, и, говоря эти творящие слова, он создал вселенную.

Если рассматривать на символику чисел в мифах, ни в коем случае нельзя думать, что два и четыре, затем восемь это единственные значащие числа (хотя я выбрала только те мифы, где эти числа имеют особое значение, и пропустила значительную их часть где есть три создателя). Например, два создателя дрейфует в лодке и черепаха приходит как помощник, как третий. В южноамериканских мифах группа из трех богов создает мир, и в мифах ацтеков очень часто существует группа из трех в виде фигуры отца, фигуры матери и сына. Творящая триада не так часта, насколько я могу судить, как тетрада, но это также очень часто встречающееся число в мифах творения.

Разница между тремя богами, создающими мир, и этими двукратными и четырехкратными разделениями заключается в следующем: всякий раз, когда акцент лежит на творческом действии, на творческой деятельности, у вас вполне может быть три, или шесть, или девять. Есть, можно сказать, триадные группировки творческих потенций. Всякий же раз, когда акцент мифа делается на создании ориентации, или порядка, Есть четыре создателя: четыре столпа мира, четыре направления на небе, четыре помощника Бога, и т. д. Таким образом, мы видим, что «три группы» подчеркивают творящий поток действия, в то время как «четыре группы» подчеркивают создание порядка, который вписывается в наши представления о сознательной структуре. Можно сказать, что номер четыре, из нашего практического опыта, всегда указывает на целокупность и общую сознательную ориентацию, в то время как число три указывает на динамический поток действия. Кроме того, можно сказать, что три — это творческий поток, и четыре есть результат потока, когда она становится спокойным, видимым и упорядоченным.

Для юнгианского психолога искушение, естественно, в том, чтобы сказать, что здесь мы видим четыре функции сознания. Я думаю, что это неверное переворачивание проблемы. Надо сказать, что здесь у нас есть архетипический паттерн, на котором построена наша идея о четырех функциях сознания. Другими словами, архетипическое четверичное деление реальности мира, каждого мифологического установления порядка, является более простым и более охватывающим символом, и наша идея четырех функций сознания является одним из его аспектов. Четверичность ориентации реальности есть более общее понятие, а наша теория четырех функций — это производная. Мы должны развернуть этот вопрос таким образом, и не должны проецировать назад, говоря, что эти четверо слуг, и так далее, есть четыре функции.