Космогонические мифы

Глава 1 Мифы о творении

В этой книге я попытаюсь интерпретировать основные мотивы, которые встречаются в мифах о творении. Такие мифы относятся к совершенно иному роду мифов, чем, скажем, эпос или сказки. Когда они рассказываются, всегда присутствует некоторая торжественность, серьезность, которые придают им центральное значение. Они передают настрой, который предполагает, что сказанное затрагивает базовые основы существования, нечто большее, чем то, что содержится в других мифах. Поэтому, что касается сопровождающих чувств и эмоционального настроя, мифы о творении являются самыми глубокими и важными из всех. Во многих примитивных религиях рассказ мифов о творении является неотъемлемой частью учения в ритуалах инициации. Они рассказываются новопосвященным как самая важная часть племенной традиции. Во множестве других случаев, как мы увидим позже, они восходят к наиболее базовым проблемам человеческой жизни, соотносясь с абсолютным значением не только человеческой жизни, но и существования целого космоса.

Поскольку происхождение природы или человека есть полная загадка для нас, бессознательное породило множество моделей этого события. То же самое происходит и там, где человеческий разум затрагивает границы неизвестного. Если, например, вы посмотрите на карты античности, Греция показана примерно в центре карты, но на границах рисунки становятся искаженными и неверными; верхняя часть Югославии сдвигается к верхней части Италии, и дальше, к концу изведанной территории, попросту следует изображение уробороса, змеи, поедающей свой хвост, которая на старых картах еще обозначала океан. В качестве декораций на углах карты были картинки животных, монстров или четырех ветров. В Средневековье известный мир всегда был показан в центре, окруженный всеобъемлющими символами и иногда даже демоническими фигурами: четыре ветра, дующих в центр, головы с дующими ртами или что-то в этом роде. Эти карты ad oculos демонстрируют, что в любом месте, где известная реальность заканчивается, и мы затрагиваем непознанное, там мы проецируем архетипические образы.

То же самое применимо к средневековым астрономическим картам. В Средние века рисовались все созвездия, которые были известны, а за ними космос был окружен зодиакальной змеей, на которой были все знаки зодиака; за пределами ее располагалось непознанное. Змей, кусающий свой хвост (мотив уробороса), снова возникает там, где человек достигает конца своих осознанных знаний. В поздние времена античности зарождение химии показало, что люди также имели определенное знакомство с элементами и некоторое техническое знание, но доходя до предела известных фактов, они опять проецировали архетипический образ, символ уробороса, чтобы с его помощью характеризовать тайну неизвестной материи. В алхимии это был символ первичной материи, исходного вещества вселенной.

Большинство вопросов касательно происхождения и сущности нашего космоса до сих пор не разрешены; несмотря на развитие техники, непонятные моменты остаются и в наше время. Существуют архетипические модели и проекции современной науки, которые я буду обсуждать позже, но мы до сих пор стоим лицом к лицу с заводящими в тупик фактами и противоречащими теориями. Другие цивилизации тоже сталкивались с непознанным, и, когда они встречались с тайной, то создавали мифологические символы из которых, среди прочего, и возникли мифы о творении.

Объясняя, что значит проецирование, я хочу обратить ваше внимание на определение проекции Юнгом. Постоянно обращается внимание на то, что проекция до сих пор, на самом деле, не был понята, что автоматически порождает множество разного сорта неверных толкований. В конце своей работы «Психологические типы» Юнг пишет:

Проекция есть перенесение субъективного внутреннего содержания на внешний объект, в противоположность к интроекции. Согласно этому, проекция есть процесс диссимиляции, в котором субъективное содержание отчуждается от субъекта и, в так сказать, воплощается в объекте. Это бывает и с мучительными, невыносимыми содержаниями, от которых субъект отделывается при помощи проекции, но бывает и с положительными, которые по тем или иным причинам, например, вследствие самоуничижения, оказываются недоступными субъекту. [Следующее предложение крайне важно для нас] Проекция основывается на архаическом тождестве субъекта и объекта, но называть это явление проекцией можно лишь тогда, когда возникает необходимость распада этого тождества с объектом. Возникает же эта необходимость тогда, когда тождество становится помехой, то есть когда отсутствие проецированного содержания начинает существенно мешать приспособлению и возвращение проецированного содержания в субъект становится желательным.

Мы иногда используем термин «проекция», когда упоминаем примитивные общества, говоря, что их мифы и боги являются проекциями архетипических образов. Это ведет к путанице, поскольку в обществе, в пределах которого эти боги до сих пор психологически живы, необходимость отказа от проекций пока что еще и не возникла, так как эти общества до сих пор находятся в состоянии архаической тождественности. Это сложно понять, поскольку мы не верим, скажем, в богов народа Шиллук, занимающего берега Верхнего Нила. Мы можем сейчас говорить о проекции, но это косвенное применение термина. Мы часто сталкиваемся с этнологами, которые говорят, что это не только проекция. Они жили в среде таких людей, для которых боги представляют существующую реальность, поэтому нельзя сказать «это всего лишь проекция».

Есть еще один момент, который стоит затронуть в данной теме, но сначала я хочу разобрать термин «архаическая идентичность», который Юнг использует и определяет в той же книге:

Об идентичности я говорю в случае психологической схожести. Идентичность есть всегда бессознательный феномен, потому что сознательная схожесть всегда предполагала бы уже сознание двух различных вещей и, следовательно, отделение субъекта от объекта, вследствие чего сам феномен идентичности был бы уже упразднен. Психологическая идентичность предполагает, что она бессознательна. Она составляет характерное свойство примитивного уклада души и настоящую основу «мистического соучастия», которое есть не что иное, как пережиток первобытной психологической недифференцированности субъекта и объекта, то есть остаток изначального бессознательного состояния; далее, она есть свойство, характеризующее духовное состояние раннего детства, и, наконец, она характеризует и бессознательное взрослого культурного человека, которое, поскольку оно не стало содержанием сознания, длительно пребывает в состоянии идентичности с объектами… Она не есть уравнение или отождествление, но априорное подобие, которое вообще никогда не было предметом сознания.

Итак, на сравнительно ранних этапах нашего развития не было разницы между нашим бессознательным духом и внешним миром; они были в состоянии полного равенства, это и есть архаическая тождественность. Кроме того, случаются определенные таинственные физические процессы и изменения, которые нарушают гармонию этого тождества, заставляют нас отказаться от конкретных образов и понять, что они были внутренними факторами, не внешними. Мы в таком случае всегда заменяем идею о внешних факторах новой «проекцией», субъективный аспект которой мы до сих пор не замечаем.

Как вы увидите, когда мы изучаем мифы о творении, иногда нам очень ясно открывается, что они представляют бессознательные и предсознательные процессы, которые описывают происхождение не нашего космоса, а начало сознательного понимания человеком мира. Это значит, что многое происходит в бессознательном еще до осознанного понимания мира. Предсознательные процессы, которые протекают в человеке до того, как происходит осознание, могут наблюдаться во снах и бессознательном материале: как аналитик, вы можете предвидеть за 2 недели, а иногда и больше, формирование новой формы сознания, но сновидящий пока совершенно этого не осознает. Это похоже на возвещение об изменениях в сознании, которое возникает во снах, но пока не имеет места в реальности. Через 2 недели этот человек скажет: «Теперь я понимаю, теперь я осознал что-то», а вы, зная его сновидения, видели, что это новое понимание, внезапное осознание, было приготовлено некоторое время назад в предсознательных процессах. Сейчас я представляю это как априорное утверждение, но надеюсь убедительно это продемонстрировать, когда мы будем рассматривать мифы о творении.

Ни в коем случаем не следует думать, что такие процессы должны отражать происхождение внешнего мира, поскольку старая идентичность была нарушено и были созданы новые проекции — проекции, которые, как нам кажется, представляют «объективные» научные модели мира. Эти новые модели оттолкнули старые, и, таким образом, старые представляются нам проекциями. Ниже на рисунке представлен процесс проекции:

А — субъект, человек (или эго) в центре области своего сознания, смотрит на объект. В случае исходной проекции Архетип В установился в бессознательном. Субъект пристально глядит на объект (С), и не может понять, что это за чертовщина! Далее к нему приходит мысль, он представляет себе объект как нечто, но он не осознает тот факт, что архетип В установился в его бессознательном и передал модель идеи, в которой А узнал С; А лишь увидел, что объект соответствует его идее. Вот так в делом и устроен познавательный процесс.

Этот способ апперцепции функционирует до тех пор, пока не становится неприемлемым. Если, например, я скажу, что Мистер X представляется мне гением, и если он никогда не делает ничего опровергающего мое мнение, тогда меня уже никак не переубедить, что он не гений. Но если однажды он станет вести себя, как полный идиот (это фактор дисгармонии, нарушения), тогда я скажу: «Как так получилось, с чего мне вообще пришла мысль, что этот человек — гений?» Но только после такого нарушения, несоответствия, я начинаю понимать — случилось что-то, разрушившее мою идею. В таком случае Юнг указывает: проекция больше не подходит. К примеру, я хочу быть убежденным, что объект такой-то, но моя идея больше не подходит; существует множество факторов, которые, как кто-то в современной естественной науке сказал, «не сходятся», нет сходства результатов. Если с идеей Эдвина Хаббла о расширяющемся космосе не будут совпадать другие результаты исследования атомов и произойдет несостыковка результатов, вы начнете сомневаться, быть может она была всего лишь спекуляцией, умозаключением, или, говоря нашим языком, проекцией Хаббла. Но пока кажется, что результаты едины, поведение объекта видится в соответствии с мысленной моделью, нет никаких причин изъятия проекции. Я буду простодушно убеждена, что знаю качества самого объекта.

Итак, первая причина изъятия проекции заключается в том, что идея объекта не соответствует фактам — что-то где-то хромает, не соответствует фактам. Вторая причина — это достаточно часто частая возможность того, что существует еще один архетип (D): второй архетип продвигается в бессознательное и выдает еще одну модель, или идею, в сознании субъекта, предлагая альтернативную проекцию на объект. Тогда субъект переходит к этой новой идее, полагая, что она истинна, а старая была ошибкой, иллюзией — проекцией. Оглядываясь назад, мы назовем это проекцией, но до тех пор, пока мы ее осуществляем, архетип надежно установлен в нашем сознании и бессознательном, и мы никогда не назовем это проекцией, но будем считать истинным восприятием. Таким образом, субъект чувствует, что честно говорит об истинных фактах. Эта смена архетипов естественным образом обычно соответствует внешним переменам, мешая определенным концепциям быть подходящими. До тех пор, пока мы субъективно чувствуем, что говорим не о проекциях, а об истинных свойствах объекта (одна из особенностей западной ментальности), мы называем это научной истиной.

На Востоке люди настолько сосредоточены на себе, что даже когда они чувствуют себя убежденными, они все еще таят определенные сомнения и способны поставить под вопрос свои «истинные убеждения». Но мы, европейцы, уверенно говорим о внешних объектах, поскольку наши проекции им вполне соответствуют. Мы сейчас находимся под властью нового архетипического образования, которое в данный момент работает, и которому соответствуют все объективные качества. Когда есть то, что Бавинк назвал сходимостью научных достижений, когда кажется, что любая вещь является элементом единой картины, и не наблюдаются факты, противоречащие модели, нам известной, мы считаем ее истинной. Не будучи столь критичными, имея только отдельные знания о внешних явлениях, или лишь часть знаний, если сравнить их с нашими, примитивные общества создали космогонические толкования происхождения всего сущего, которые для нас с абсолютной очевидностью являются проекциями. Это очень важно, поскольку мы не сможем понять эти мифы, если просто назовем их проекциями предсознательных процессов, не поняв «проекцию» именно так, как я попыталась ее объяснить.

Прежде, чем пытаться понять мифы о творении, мы должны вспомнить один факт, а именно то, что мы можем говорить о любой реальности только лишь как о форме, содержащейся в нашем сознании. Как указал Юнг, единственная реальность, о которой мы можем говорить — реальность, которую мы осознаем. Если для вас сложно понять это, то представьте, что ночью вам снился сон, но утром вы про него забыли. И если нет никакого наблюдателя, который бы доказал, что вы видели сны, то сна не существует. Вы можете допустить, что он существует, или что не существует, вы вольны сказать об этом все, что вам нравится, но с научной точки зрения вы не можете сказать, существовал ли он или нет. Из этого следует, что ни об одной вещи, которая каким бы то ни было способом ни попала в поле осознанности какого-нибудь субъекта, человека нельзя говорить как о реально существующей. Единственные факты, о которых мы можем говорить, как о реальных — это те, что где-то и как-то вошли в область человеческого понимания. Все остальное — произвольные размышления. Утром можно предположить, что сон просто забылся, однако это нельзя считать фактом.

Проще говоря, единственная реальность, о которой мы можем говорить или с которой мы реально связаны — это образ реальности в нашем сознании. Спонтанные аргументы экстраверта, который в силу своего темперамента ужасно ограничен объектами, будут, например: «Да, но есть реальность, только мы не можем о ней говорить». Здесь можно только сказать, что если ему нравится предполагать так, то он, конечно же, может, но это абсолютно субъективное предположение. Если вы захотите возразить: «Я верю в реальность за сферой моего сознания», то это лишь ваше убеждение, и если кто-то другой предпочитает в это не верить, прав отрезать ему голову у вас не прибавится. Таким образом, если индийцы предпочитают считать, что нет никакой реальности вне той, что входит в их сознание, мы не имеем права называть их дураками. Мы можем просто ответить, что это нам не подходит, поскольку мы привыкли иметь дело с вещами в трансцендентальной нашему сознанию реальности, хотя и не можем контактировать с ней напрямую. Здесь мы касаемся метафизических, религиозных верования и убеждений, где каждый свободен делать свои собственные предположения; но это вне территории научно обсуждаемых фактов. Следовательно, истории, которые предполагались описывающими происхождение реального мира, целиком переплетены и перемешаны с факторами, которые мы лучше назовем историями предсознательных процессов о происхождении человеческого сознания.

Здесь мы приближаемся к следующему важному вопросу: как эти явно необходимые вымышленные, мифические идеи реальности отличаются от принятия желаемого за действительное? Множество людей скажет: «Это все лишь выдумки». Но это не так. Если мы проанализируем себя психологически, то скоро сможем провести различие и сказать, что «они» думают в нас; то есть определенные содержания появляются в нас и мы действуем в соответствии с ними, поскольку они имеет для нас смысл, и мы чувствуем себя намного лучше, думая таким образом. Несмотря на то, что, как мы все знаем, вопросы жизни после смерти или происхождения и смысла человеческой жизни никогда не будут иметь окончательного рационального ответа, согласно Юнгу, крайне важное, если не важнейшее значение имеют наши попытки сформулировать некоторые идеи относительно их. Если у человека нет собственного мифа о таких вопросах, то он психически истощен и подорван, и, вероятно, страдает от невроза. Юнг предлагал всем знакомым пожилым людям поделиться своими мыслями на вопросы: «Существует ли жизнь после смерти?» и «Какое значение имеет смерть?». Один из учеников Юнга спросил: «Мне сейчас семьдесят, вам восемьдесят. Может быть вы скажете, что вы думаете о жизни после смерти?». Юнг ответил: «Вам это не поможет, когда на смертном одре вы будете пытаться вспомнить „Юнг сказал то или се“. У вас должно быть собственное представление на этот счет, ваш собственный миф. Иметь свой собственный миф значит страдать и биться над вопросом, пока ответ не появится из глубин души. Это не значит, что он является окончательной истиной, это означает, что эта истина имеет к вам непосредственное отношение и вера в нее помогает вам хорошо себя чувствовать».

Итак, мы видим, что есть жизненно важные мифы. Можно даже сказать, что подобный феномен есть и на физиологическом уровне. Например, люди всего мира знают о жизненной необходимости соли. Как всем известно, люди мигрировали, и иногда отдавали все свои сокровища и имущество за горстку соли. Еще двадцать-тридцать лет назад было непонятно, почему люди так поступали, но сегодня это широко известный факт: соль играет огромную роль в человеческой физиологии. Но то «оно» в нас, о котором уже упоминалось выше, всегда знало ответ. Когда-то кто-то искал способ объяснить, почему соль так необходима человеку. Все было основано на жизненном инстинктивном знании. На таком знании и основаны мифы, и если человек в них верит, то он, получается, остается здоровым. Это кардинально отличается от принятия желаемого за действительное или фантазирования.

В наши дни до сих пор сохраняются некоторые примитивные племена. Среди них есть небольшое число таких, которые категорически отказываются открывать свои тайные мифы белым людям. Они осознают, что эти мифы воплощают только их жизненное знание. Если белый человек придет, неуважительно и оскорбительно вмешается в их верования, говоря: «Я не верю в это. Это ничего больше, чем глупые сказки», — то он серьезно и глубоко заденет души этих примитивных людей. Можно только сказать, что человек, который не верит ни в какой миф и не имеет прочной идеи, мнения о смысле жизни, или же просто верит написанному в газетах, то он невротик и просто-напросто жалок, его веру составляет идеологическая полуправда. Нужно помнить, что пытаясь интерпретировать мифы о творении как проекции внутренних, психологических процессов, мы всегда делаем это с позиции европейцев. Эта позиция будет недопустимой, если мы будем иметь дело с мифами из религиозных верований эскимосов, например, или любой другой этнической группы. Однако, понимая, кто они, я бы сказала: «Да. Я тоже верю, что мир был создан именно так». И это не будет дипломатической ложью, поскольку для них мир был создан именно так, это отражает их видение мира.

Где мы в нашей практической аналитической работе и снах сегодня встречаем мифы о творении, их элементы, типичные мотивы таких мифов? Самые яркие формы их могут наблюдаться при работе с шизофрениками, когда шизофренические эпизоды часто приуготовляются снами о разрушение мира. В наши дни конец света в таких снах наступает, к примеру, в результате ядерного взрыва, падения звезды (абсолютно апокалипсические образы), раскалывания поверхности земли, мгновенного вымирания всех людей и т. д. Это обычно говорит о том, что сознание этого человека взрывается или только собирается взорваться, а его осознанию реальности грозит скорое исчезновение; фактически, его субъективный мир разлетится на куски. Но очень часто, когда шизофренические эпизоды начинают стираться, или проходят свою сильную стадию, в фантазиях и снах появляются мотивы мифов о творении, и мир зарождается из маленького зародыша, как это и происходит в мифах. Реальность восстанавливается. На основе своего опыта могу сказать, что если вы разгадаете эти символы нового построения мира, если вы поймете, что происходит, когда такие символы появляются после картин разрушений, и, как врач, адекватно поддержите их, примите участие и будете вести дело должным образом, тогда у вас получится лично помогать восстановлению нового сознания, которое не будет разнесено на куски вернувшейся волной.

Я помню случай, не слишком ужасный; это не было клинической шизофренией, скорее пограничной ситуацией. Женщина, одержимая анимусом, разорвала отношения с мужчиной, на которого она имела сильнейший перенос. Она была просто ходячей ненавистью и жила лишь этой враждебностью. Полное разрушение ее женской сущности продолжалось много лет (шизофреническая предрасположенность), и она была уже на волосок от того, чтобы сойти с ума окончательно. Коллега, который лечил ее вместе со мной, предложил госпитализацию, полагая, что она либо совершит суицид, либо убьет того мужчину. Прежде чем согласиться, я хотела ее лично осмотреть, но когда я это сделала, я немедленно поняла, что никакой контакт не получится. Она свирепым взглядом пристально смотрела мимо меня, я не мог никак до нее достучаться. У меня было чувство, что она меня не слышит, что позже подтвердилось, когда она мне сама сказала, что не слышала ни одного моего слова. Она была в таком состоянии, что ее сознание и понимание полностью отсутствовали. В отчаянии я, наконец, сказала: «Никаких снов? Никаких снов в такой ужасной ситуации?» Она ответила: «Только фрагмент: я видела яйцо, и голос сказал, „Мать и Дочь“». Я была на седьмом небе от счастья и начала рассказывать ей все мифы о творении, о том, как мир возрождается из яйца. Я сказала, что это говорит о зародыше, возможности новой жизни, все теперь будет приходить в порядок, нужно только подождать, пока все выйдет из яйца и т. д. Я говорила с сильнейшим энтузиазмом, объясняя, что образ «Мать и Дочь» восходит к Элевсинским мистериям, рассказывала о них, о возрождении женоподобного мира, где новое сознание будет женским и т. д. Я заметила, что пока я говорил, она немного успокаивалась; наконец, я коснулась ее руки и сказала: «Тебе полегчало?» Она впервые мне улыбнулась и сказала, что да. Я спросила ее, сможет ли она сейчас пойти домой спать, не делая глупостей, и она ответила «да», она начала обретать уверенность! Таким образом, трудный этап ее расстройства был преодолен. Позже она мне рассказывала, что была как будто в вакууме, и ее сознание было так далеко, что она не понимала ни единого моего слова. Она лишь осознавала, что я поняла мотив ее сна, причем сделала это абсолютно правильно, и, таким образом, по дороге домой она сказала себе: «Ну что ж, это можно понять, теперь все, кажется, будет в полном порядке». Как видите, я поняла, что происходило. Я не могла это до нее донести, ее эго уже достаточно отдалилось, но даже тот факт, что она почувствовала чье-то понимание, был достаточным для преодоления чрезвычайно опасной ситуации. На этом примере хорошо видно, насколько важным является знание этих предсознательных архетипических процессов.

Но в моей практике обычно попадаются ситуации, когда невозможно донести значение подобных мифов творения до людей, когда они находятся в полной тьме, поскольку материал касается процессов, далеких от сознания. В противовес другим мифологиям, такие темы не приводят к близкому, интимному пониманию и способности применить их в конкретном личном случае, в отличие от интерпретации сказок или героических мифов, когда у вас есть эмоциональная и чувственная связь с этим материалом. Мотивы мифов о творении кажутся странными и крайне абстрактными, и поэтому очень сложны для перенесения в сознание. И, поскольку смысл так далек, очень трудно вызвать в людях чувство понимания, когда вы пытаетесь его передать.

То, что наблюдается в пограничных ситуациях, а именно уничтожение сознания, понимания реальности и перестройка нового сознания, это всего лишь экстремальные случаи, преувеличение того, что можно также найти и в нормальных ситуациях. Мотивы мифов о творении можно найти там, где бессознательное готовит фундаментальный рывок в сознание. Психологическое развитие человека с виду похоже на модель физического развития ребенка, который растет не последовательно, а скачкообразно. Рост сознания тоже имеет склонность делать резкие прыжки вперед: бывают периоды, когда область знаний увеличивается внезапно в значительной степени. В случаях, когда расширение или перестройка сознания происходят внезапно, обычно говорят об «озарении» или откровении.

Когда все происходит более последовательно, то это не слишком замечается, и люди довольствуются лишь приятным чувством того, что они растут, плывут по течению жизни, при этом она кажется интересной. Но они не испытывают внезапных озарений или пробуждений. Когда совершается большой скачок вперед в развитие сознания, сперва приходят подготавливающие сны, обычно содержащие мотивы мифов о творении.

Последним, но немаловажным является то, что знание мотивов мифов о творении необходимо при анализе творческой личности. Анализировать творческого человека — это большая проблема, поскольку такие люди часто считают себя невротиками или находящимися в нервном кризисе, принимая все за признаки этого. Но если взглянуть на материал их сновидений, то видно, что они невротики не потому, что не могут приспособиться к внешним или внутренним событиям в жизни, а поскольку их преследует творческая идея, и им следует сделать что-то творческое. Они преследуются творческой задачей; внешне они ведут себя как остальные невротики, и часто таковыми себя и считают. Но проблема-то в том, что невозможно за кого-то что-то изобрести! Скажем, приходит физик, который должен сделать какое-то изобретение; его бессознательное хочет этого от него. Вы не можете это сделать за него! Между тем, вы, наверняка, почти ничего не знаете по физике, да и кроме того, это будет вашим изобретением, и изобрести, значит придумать, открыть что-то новое, вы не можете делать это за другого. Он говорит: «До чего я должен докопаться?». Хорошо, я тоже этого не знаю, но он должен что-то открыть! Однако, он отвечает, что если я не могу сказать ему, что это, то не помогу ему. У вас должны быть на руках кипы научных материалов, чтобы быть в состоянии ему показать, что творческий акт уже свершается, новый мир вот-вот родится, что-то новое пытается проникнуть в его сознание. Существуют конкретные подготовительные процессы, которые необходимо понимать, поскольку из них вы можете извлечь некоторые знаки, касательно направления, в котором будет совершено изобретение, и уделить уже непосредственно вашему объекту психоанализа болезненную трату времени. Вы как собака берете след и говорите: «Не здесь, не тот след, скорее всего вот тут!». Так можно интуитивно ограничить зону, в которой двигается его внутренний творческий процесс, тем самым спасая его от нужды тратить годы в хождениях по ложным следам и быстро приблизиться к наступлению преображающего мир события, которое возникло в его душе.

Это крайне важно знать, если вы не понимаете, почему так широко распространилось верование в то, что психоанализ, и юнгианский анализ тоже, является разрушительным для творческой личности. Ряд художников и творческих ученых избегают контактов с нами, поскольку верят, что мы с помощью редуктивного метода собираемся уничтожить их креативность. Рильке, когда ему пришлось обратиться к фрейдистскому анализу, сказал, что если изгнать его внутренних демонов, внутренние ангелы будут изгнаны тоже, поэтому он все-таки отказался от анализа. Я бы сказала, что этот страх творческой личности пройти аналитическое лечение или заинтересоваться анализом объясняется тем, что не все аналитики знают о творческих процессах души и, неправильно их понимая, применяют редуктивный метод лечения неврозов, когда следовало бы поддерживать рождение нового сознания. Творческие личности в момент депрессии и угнетения новой творческой задачей часто ведут себя невыносимо, как ужасные невротики, не умеющие приспосабливаться к окружающей среде. Немного скорректировать, отсечь поведение невротика, и в то же время не повредить сути творческого процесса — это достаточно деликатная задача. Здесь очень важно знать сведения, факты, данные для того, чтобы распознать процесс. Мы увидим, что мифы о творении помогают их отыскать.

Иногда можно сказать, что творческая часть составляет 80 % проблемы, а исправление — остальные 20 %; но иногда бывает и наоборот. А подобные случаи могут попасться в любой момент, в этом заключается одна из тонкостей анализа. Многое зависит от чувствования отношений между аналитиком и анализандом. Если имеет место быть значительный контрперенос, аналитик имеет склонность не быть достаточно редуктивным, и если он тайно недооценивает анализируемого, то может причинить ему вред, будучи, наоборот, слишком редуктивным, и тем самым уничтожить творческие зачатки. Это очень деликатная ситуация, в которой иногда нужно положиться на свои собственные сны. Психиатр, как садовник, должен организовать свой разум, решая, что он собирается отсеять, а рост чего поддержать. Но может иметь место сильный перенос, при котором аналитик думает, что в каждом человеке зародыш креативности — самая важная вещь, и какой бы ни получался бред — он творческий, и, следовательно, должен быть взращен. С этим тоже нельзя переусердствовать.

С другой стороны, я считаю, что творческий инстинкт настолько силен, что если даже аналитик пытается его уничтожить, то этот инстинкт не будет утрачен пациентом и будет распознан. Если аналитик ошибся и начал подавлять инстинкт, то этому будет результатом плохое самочувствие пациента и, возможно, его ненависть к психологии. Наступит состояние горечи, но динамическая сила творческого характера никогда не будет сдержана.

Человек будет чувствовать себя лучше, если никто не будет подавлять его импульсы. К примеру, каждый раз, когда вы хотите позабавиться с чем-то занимательным, вы думаете, что это несерьезно, и прекращаете. Это не катастрофа, но я считаю, что печально подавлять такие небольшие творческие импульсы, которые вполне могут украсить жизнь. В общем, к счастью, если кто-то что-то подавляет, то активность снов по этому поводу резко возрастает.

У М. Элиаде вы найдете, что мифы о творении в разных цивилизациях встречались при специфических обстоятельствах. Космогоническая мифология, например в Индии, используется каждый раз при строительства дома. Элиаде приводит пример:

В Индии, прежде чем положить в основание фундамента хотя бы один камень, астролог определяет исходную точку закладки фундамента, которая находится прямо над змеем, поддерживающим мир. Из дерева Khadira главный каменщик выстругивает сваю и с помощью кокосового ореха заколачивает ее в землю в точно указанном месте, дабы непременно попасть в голову змея. Камень, закладываемый в фундамент (padmacila), кладется поверх сваи. Таким образом краеугольный камень закладывается в «центр мира». Но акт закладки фундамента воспроизводит космогонию, ибо «приколотить», забить сваю в голову змея означает повторение первого подвига Сомы (Ригведа, II, 12,1) или Индры, когда последний «поразил дракона в его логове» (Ригведа, IV, 17, 19) и молния его «отсекла дракону голову» (Ригведа, I, 52,10). Дракон символизирует хаос, аморфную бесформенность. Индра встречает Вритру (Ригведа, IV, 19, 3), безмятежного (aparvan), спокойного (abudhyam)…

Одновременно закладывается фундамент и воссоздается заново целый мир. В Средневековье, когда викинги или англо-саксы впервые высаживались на новую землю, они строили алтарь и воспроизводили мифы о творении. Это значило, что данная земля до них формально не существовала, и лишь когда они на ней появились, она возникла в сфере их сознания, и они устанавливали на ней свой порядок, в соответствии со своим разумом. Они создали новую землю, вступив на нее и обосновавшись на ней. Как к этому относились завоеванные люди, не бралось в расчет. Воплощение мифов о творении можно также встретить в любой цивилизации в месте, где располагается город. Каждый из них напоминает космогонию: центр обозначает центр мира, вокруг которого все сконцентрировано, а сам город — новый порядок, новый космос, основанный из этого центра. Еще один случай воплощения мифа о творении, где он еще жив в рамках религии — это Новый год. Говоря об этом празднике, я имею в виду Новый год в широком смысле, не только в нашем его понимании. Где бы это новое время ни наступало, торжественно повторяется миф о творении, означающий начало нового мира, и, следовательно, тот, кто празднует, должен привнести в свое сознание все, что случилось illo tempore, как называет это Элиаде.

Другая ситуация, в которой миф о творении находит свое выражение, существует среди жителей о. Фиджи. Они повторяют его не только при восхождении каждого короля на престол, но и всегда при плохом урожае: «Каждый раз, когда жизни угрожает беда, и космос, в их, представлении, истощен и пуст, фиджийцы ощущают нужду в возвращении in principio; другими словами, они ожидают регенерации космической жизни не путем реставрации, а в виде создания ее вновь. Поэтому существенное значение в мифах и ритуалах имеет, все, что может означать „начало“, „изначальный“, „первоисточник“…»

Это еще раз подтверждает, что где бы мы ни наблюдали новое сознательную отношение, необходимо новое приспособление к реальности с самых ее основ. Завоеватель, например, вступая на новую землю, находится в психологически и физически опасной ситуации; это огромный риск, он далек от своей родины, не приспособлен и, таким образом, ему угрожает физическая смерть и психологическая диссоциация. Поэтому в новых странах завоеватели устанавливали новый космос. Новый год демонстрирует, что наше сознательное понимание реальности и приспособление к ней смазываются, становятся небрежной, полубессознательной привычкой, а не сознательным достижением, стареют, как и символический царь, как и символы религии. Что некогда было страстной молитвой, произносившейся от всего сердца, становится позже механическим бормотанием. Так при исчезающей жизненности постоянная опасность впадения в повторяемое, механическое продолжение и плавный уход в бессознательное состояние должны быть устранены пересозданием всей реальности путем возвращения к источнику сознания. Фиджийцы делают это не так машинально — они прибегают к этому не каждый Новый год, а каждый раз, когда резко чувствуют внезапную угрозу жизни. Будь это диссоциация, паника или общественный беспорядок, они восстанавливают мироздание и весь космос путем пересказывания мифа о творении.

Они создавали вновь сознательный порядок вещей и потом ожидали соответствующий эффект, который бы значил, что они снова чувствуют себя в порядке. Что касается коренного населения, то у них доходит до того, что когда, например, рис по каким-то причинам плохо растет, колдун обходит поле и, используя материал из мифа о творении, рассказывает рису, как он появился. Рис в итоге должен понять: «Теперь я снова знаю, как я появился», и быть способным расти в достаточном количестве. Это, конечно же, есть проекция на рис, которая едва ли оказывает на него какое-то влияние. Но это производит впечатление на людей. Когда они вновь узнают причину своего рождения, предназначение и смысл жизни, то снова могут жить дальше. Поэтому Юнг говорил, что никогда не лечил пациентов, которые прожили уже больше половины жизни, но так и не приближались к вопросу ее смысла. Неважно, какая проблема привела к началу лечения; все восходит к этому конечному вопросу. Если человек знает, что его жизнь имеет смысл, то он способен стойко ее выносить. То есть человек способен стойко пережить что угодно, при условии, что он видит в этом смысл.

И, наконец, мы можем видеть, что когда индивиду угрожает что-то физически, или же ему грозит полная диссоциация, как в примере с пациенткой, миф о творении пересказывается бессознательным. Оно пересказывает части мифа с целью реконструировать сознательную жизнь и сознательное понимание реальности.

Я собираюсь обсуждать мифы о творении следующим образом. Во-первых, расскажу миф, который яснее других показывает творение как пробуждение сознания, которое идентично с сотворением мира. Во-вторых, приведу несколько примеров рождения космоса в результате случайного действия. В-третьих, разберу случаи, когда создание представлено как движение сверху вниз — когда духи из потусторонних миров создают наш мир нисходя, либо сбрасывая что-то вниз. В-четвертых, затрону мифы, где создание — это движение снизу вверх, когда, например, все выходит из земного разлома. В-пятых, возьму мотивы, в которых присутствуют 2 творца, двое животных, например, или близнецы. В-шестых, мотив Deus Faber, Верховного Бога, который создает мир, как, например, в библейском мифе. В-седьмых, мотив первой жертвы. В-восьмых, опишу, каким встречается видение характера созидающего Существа: например, создание посредством смеха, страха, плача; через переживание страстного желания, податливости и любви. В-девятых, объясню несколько таких мотивов, как, например, мировое яйцо, первочеловек, при разложении которого образовался космос, концепция создающего пламени, маны, мировой энергии. А также, почему так много мифов о творении содержат бесчисленное количество порождений. Это хорошо видно в полинезийских или гавайских мифах, в японских, или, например, в гностических, где Бог создает пары близнецов, таких, как жизнь и истина, или Logos и Слово, и т. д., несчетные вереницы богов, духов, иных созданий до рождения реальности. Затем, мотив частиц, семян мира. И, наконец, субъективное воссоздание творения в медитации, алхимии, где изготовление философского камня считалось сотворением мира на субъективном уровне.

В этой книге затронута важная проблема мифов о творении как базовых мифов любой цивилизации, и, следовательно, сущности человечества; но это не значит, что они просты для понимания. С другой стороны, мне кажется, что мифы, написанные на языках, которые я понимаю (греческий и латинский, к примеру), не представляют особого интереса. Много мифов о творении крайне абстрактны и основаны на странных идеях и на вид странных концепциях. Но чтобы говорить о них, в идеале нужно знать санскрит, вавилонский, шумерский, иврит, а также все наречия и древние языки. Это выше моих сил, поэтому я вынуждена положиться на переводы. Я, конечно, попыталась получить качественные переводы, но все же не могу гарантировать, что учтены все нюансы и каждое слово переведено соответствующе. Поэтому я хочу сделать акцент и обратить внимание на конкретные сходства мотивов и их типов, не разбирая нюансы отдельных мифов.

Я также вполне понимаю, что многие читатели могут быть шокированы от подобной мешанины из мифов разных цивилизаций, в которой есть такие глубоко специфические культурные группы, как, например, греческая. Я не пытаюсь объяснить их культурные различия, этнологи и историки религий могут сделать это намного лучше, но целью моего обозрения является продемонстрировать, что базовые архетипические структуры видны сквозь разнообразие мотивов и, среди прочих своих функций, олицетворяют тайну творчества в бессознательном человека. Пытаясь интерпретировать некоторые мотивы, мы доходим до творческой движущей силы, которая показывает себя через символы. Я попытаюсь обеспечить читателя средством понимания творческих процессов, которые происходят в самых глубинах человеческой души.