Космос Пушкина " России первая любовь…"

Повесил звонкую Свирель,

Моя страдающая ель!

Ей выпало немало ран

В годину лютую. Вандалы

Здесь натворили бед немало.

Ты, ель, войны той ветеран.

Я преклоняюсь пред тобою.

Ты, ставшая моей судьбою,

Услышишь ли, родная ель, –

Для леса, льющего прохладу,

Для Сороти и милых нив, –

Всё это в сердце сохранив,

Поёт послушная Свирель!

Множество старинных деревьев выпестовал и спас от гибели директор заповедника.

Вырастил он и новых три сосны на памятном Поэту месте.

Я смотрю сейчас на снимок, где запечатлён зимний вид Пушкинской усадьбы. И на

листок моего альбома слетают строки. Это Пушкин говорит со Свирелью:

В ТОСКЕ ОДИНОЧЕСТВА.

Зимой здесь спит краса седая,

Метелей ритмы повторяя.

В глуши лесов сей чуткий сон

Всегда стихами напоён.

Под снегом – Сороти стекло,

И всё здесь чисто и бело.

293

Всё ждёт красавицу весну.

Разламывая тишину,

Вдруг зажурчит струистой влагой,

Роняя перлы на бумагу

И пряча бурю в бездну вод,

Весенних будней хоровод.

И твоего очарованья,

И тихий вздох, и нежный взгляд

Уловит свежих нив наряд.

И в знак грядущего свиданья

Мне нарисует на листке

Твой взор и локон на виске.

Лирическая струя не покидает этот ареал, всегда помнящий и встречающий вне времени

своего любимого Поэта и его друзей.

Одиночество Поэта скрасило знакомство с обитателями усадьбы Осиповых-Вульф. Здесь

было много молодёжи, всегда царило оживление, добросердечность, гостеприимство.

Здесь не чуждались умной беседы, остроумной шутки, чтения сказок и интересных

историй. В Тригорском очень любили Пушкина и всегда ждали его с нетерпением.

Поэт отправлялся в усадьбу тригорских друзей верхом на своём аргамаке:

Старо, но мило сердцу и привычке

Скакать за полдень на коне верхом

В Тригорское. Не помяни грехом,

*Полина, друг, и все мои сестрички,

Мои проказы, шалости и слёзы,

Мою смешливость, мой мальчиший дух,

Бунтарство праздное и непечатность прозы,

Излившейся случайно на листок.

Вы все, как раньше я сказал бы – розы –

Моих стихов и радостей исток!

Примечание: *Полина –Владелица усадьбы Прасковья Александровна Осипова-Вульф.

Пушкин называл её Полиной.

Обитательницы имения были барышнями экзальтированными, склонными к мечтаниям и

к поэзии, музицировали, обладали хорошими голосами.

Летом, когда приезжал Поэт, рояль иногда выдвигался в сторону поляны. И этот

зелёный мир слышал и трели соловья, и чудный стих, и нежный романс и девичий заливистый

смех.

Поэт шлёт нежные строки этому пространству, соснам и елям, потомкам тех дерев,

которые были свидетелями давних радостных встреч.

294

Усадьба Тригорское Парк Тригорское

ПРИЮТ НИМФ

Я вижу их всегда. Они как дети

Моей судьбы – те сосны, ели,

И дуб уединенный, – весь тот сад –

Моей Души зелёный виноград,

Приют нежнейших нимф, ундин, дриад.

Я помню, как их очи здесь горели.

Как их ланиты от улыбок рдели.

Они со мной и ныне говорят.

Тот мир ума, и граций и любви –

Он не остынет никогда в крови!

С юмором, с тёплой улыбкой Поэт вспоминает свою баньку, при которой была келья

няни.

Здесь бывал он с поэтом Николаем Языковым, который приезжал погостить. Отсюда

бежали они к Сороти и бросались с разбега в её волны.

БАНЬКА

О, банька! Ты меня, бывало,

Водой святою обливала

И чресла бренные мои,

Принявшие твои струи,

От утомленья оживляла

Да, мы здесь счастливы бывали,

Мой друг, когда струился ток

Небесных поэтичных строк.

И омовения урок

Не раз совместно повторяли.

***

О, банька светлая, восторг и наслажденье!

Здесь русский дух подобен божеству.

Здесь праздник воздаётся естеству:

Поистине – вторичное рожденье!

А Свирель, та самая Свирель, которую повесил Он на "тёмну ель" в Тригорском, а затем снял

в конце 20-го века и вручил её Музе Урала, та самая Свирель была рядом с Поэтом и пела Его

бессмертие и торжество жизни.

И Муза Южноуралья, которой ныне дарована Свирель, робко напоминает Ему о себе:

О, мой Поэт, великий и простой!

Твой стих своей воздушной красотой

Меня бодрит, в меня любовь вливая.

295

И снова – нежность без конца и края.

Как я хочу в Михайловском побыть,

Пройтись тропой. Но, Боже, даже в мыслях, –

Рискну ли сопрягать свой шаг с той высью,

Которую немыслимо забыть?

Могу ль пройтись по тропке, где, бывало,

С Тобой, быть может, Анна Керн гуляла?

И нежный шаг и каждый нежный вздох,

Накинув тайны свето-покрывала,

В стихе ту тайну светлую сберёг.

Рискну ль войти в светлицу, где Мой Пушкин,

Волос раскинув на подушке завитушки,

Замыслил свой нестынущий сюжет,

Где нет конца, начала тоже нет.

Здесь нет конца ни творчеству, ни Богу.

Могу ль ступить на странную дорогу,

Что вьётся без начала и конца

По воле шутника и мудреца?

Здесь всё живёт законом Лукоморья –

От чащи до порога и подворья.

Здесь дышит всё улыбкою Аи.

Могу ль ступить я в Сороть голубую,

Чьи чистые прозрачные струи

Омыли руки лёгкие Твои?

Могу ль ступить на этот вот балкон,,

Чьи окна наподобие икон,

Где Ты касался этих колоннад,

Где Ты грустил и пел и в склад и в лад.

Здесь ты оставил свой священный след.

И здесь доныне царствует Поэт!

ПУШКИН:

Моя Свирель! Мой нежный птицепев!

Ты мой помощник в творческой работе,

И, повторяя строчки нараспев,

Остановись на этой самой ноте.

Входи, будь ласкова. И пусть приметят взоры

Дворца и леса зимние уборы.

Пусть заблестят под Солнышком глаза.

И пусть неутомимая слеза

Сбежит по древу мудрости на плаху,

Зажжёт костёр любви на зло вражде и страху.

И за бессмертье кубок выпьем мы,

Отрекшись от сумы и от тюрьмы!

Готов удостоверить подпись я.

Со мною ты и все мои друзья.

Пушкин, 24-30, 19. 02. 1994.

296

Но Свирель Южноуралья всё время что-то задерживает, сколько бы она ни мечтала

побывать в Михайловском.

Остаются только рядом – книги, альбомы, стихи и диалоги с Поэтом. Перед взором –

лишь фотографии Приюта, сияньем муз одетого: Тригорский парк, пруд, река Сороть, холмы,

туманная даль…

Да, вот о чём нельзя забыть. У Гейченко были помощники. Это были люди из разных

уголков страны нашей: учёные и люди рабочих профессий, участники войны и совсем молодые.

Кто-то пришёл из окрестных деревень. Но главное, что их объединяло, это любовь к

Пушкину. Многие знали поэмы и стихи Поэта наизусть. Каждый был готов к любой черновой и

самой тяжёлой работе. Эти люди были надёжной опорой директору Пушкиногорья во всех его

нелёгких трудах.

И благодарность им за их самоотверженность воссылается с Небес теперь и самим

Хранителем… Он ушёл из жизни в 1993 году. 90 лет отслужил Отечеству!

А Свирель, отдавая дань этому чудесному человеку, вовлекает Поэта в диалог, в котором

Сам Пушкин воздаёт должное Семёну Степановичу Гейченко.

Свирель:

О, Пушкин мой! Прийти к Тебе стремлюсь

Сквозь годы, сквозь пургу, сквозь разговоры,

Сквозь ангелов небесных хоры

К Тебе идёт твоя Свирелька-Русь!

Прошу Тебя, найдём тот уголок,

Где расцветает в роще незабудка.

И я уверена, найдётся та минутка,

Когда пройдёмся по твоим лесам,

По косогору. Пряно пахнут травы!

Упьёмся светом Пушкинской дубравы

И Сороти родной, – не ради славы,

А ради встречи этой всё отдам!

Я в мыслях только прикасаюсь к тем полям,

Измятым, как Ты говорил, Твоей бродячей ленью,

К стогам и пажитям селян,

Живущим рядышком с Твоим селеньем.

Я взором лишь слежу за бегом вод,

Голубизной сравнимой лишь с глазами,

Которые всё знали наперёд

И ведали о всём, как Вы сказали Сами.

То Вас на «Вы», то Вас на «Ты» назвать хочу.

Как это получается, не знаю.

От «Вы», как водится, нередко я скучаю,

От «Ты», Вы знаете, нередко хохочу.

Шутник, забавник, маг, насмешник белозубый,

Судили, зная всё, Вы обо всём шутя.

Беспечное кудрявое дитя,

Для всех необходимый, нужный, любый,

Мудрец, шалун, ребёнок и Поэт,

Не знавший старости. Уже в расцвете лет

Прошедший воды, и огонь, и трубы.

Да, медных труб звучанье до сих пор

297

Смущает слух, волнует синий взор.

Но всё, чем дышит грудь

И всё, что шепчут губы,

Всё слышат и река, и плёс, и бор.

ПУШКИН:

Свирель моя, как звонок голос лета

В кудрявости берёзкиных ветвей!

Я вновь услышал прежний зов поэта.

Прошу тебя, вина строки налей!

Упьёмся накануне Дня Рожденья

Родного Пушкина, повесы прежних дней.

Припомним о нежданных совпаденьях

В его судьбе, о странных сновиденьях

И восстановим юности секрет.

Я стих любил, весёлый, звонкий, смелый.

Стих белозубый, как и сам Поэт,

Скакал по Свету много долгих лет,

Как наш Пегас, как луч, прозрачно-белый.

Стих веселился и грустил и плакал,

И вёл в дубравы и водил в поход,

И славил наш славянский славный род,

И выводил друзей моих из мрака,

И создавал свой стиль и свой народ.

Я много делал. И не только мне величье

Воздало время. Мой помощник – Бог.

Я не бряцаю знаками отличья.

Их вид, скажу, претит до неприличья.

Мой символ бег, стрела, Свирель и рог.

Струна – мой знак на вечном лике Лиры.

Я эти струны вещие задел

И не прошу ни дачи, ни квартиры.

Я вечный странник вечности и Мира.

Поэзия – мой радостный надел.

Тебя возьму Свирель, мой милый вестник,

Посмотрим на развесистую ель,

Где Лель-проказник, Пушкинский ровесник

Вызванивает солнечную трель.

Здесь псковский соловей поёт, не прячась

В густых кустах семёновских хлопот.

Здесь Гейченко хранит мой славный род.

Вот это, я скажу тебе, мой друг, всем дачам дача.

О, эта дача Богом создана.

Она – в наследство нашему народу.

Она, восславив нежность и свободу,

Равна Семёну, Пушкину равна.

Да, Гейченко наш гений, мой спаситель.

Ему я верю, знаю и люблю.

298

Его я помнить правнукам велю.

Он ныне, как и я же, небожитель.

О, Гейченко Семён, позволь воспеть

Твой долгий труд и подвиг многотомный,

Твоих хлопот бессчётных груз огромный

И звонкой веры радостную медь.

Вдали от муз, в глуши, наследник пагод,

В тиши лесов, среди грибов и ягод

Мы укрепляли вещий наш союз.

Дай руку мне. Ты видишь, как светла

Поэта длань – она тебе навечно

Дана, как знак Поэтова родства,

Как знак любви, труда и мастерства.

И, несмотря на жизни быстротечность,

По-прежнему беспечна и жива!

Свирель:

О, этот гимн труду и благородству

Я в сердце, милый Пушкин, сберегу!

Душа болит – ушёл спаситель пагод,

Что жил в глуши, среди грибов и ягод.

Он юной жизни радостную влагу

Не отдавал ни злобе, ни врагу.

Оценим подвиг тот по первородству

Высоких Душ, что одолеют мрак.

Многое из того, что видел и чувствовал Семён Степанович в просторах Пушкиногорья,

осталось за пределами его рассуждений и рассказов.

Этим он делился только с самыми близкими людьми.

А причиной умалчивания было то же опасение, которое мешало многим космонавтам

откровенно признать, что полёты в Космос укрепили их веру в Бога, или заставили понять, что

Божественность Мира безусловна.

Однажды, после очередного урагана, который превратил в бурелом большую часть

старых сосен, Хранитель вышел на расчистку парка от бурелома. С ним на эту нелёгкую работу

вышли все сотрудники заповедника.

Кто-то углубился в чащу. Кто-то шёл поодаль. А Семён, остановившись около огромной

древней сосны, поверженной ураганом, обратил внимание на воронов, которые мелькали на фоне

очищающегося от туч небосвода, как чёрные молнии.

С удивлением он обнаружил, как странно и жутковато светились глаза птиц. Их лучи как

будто пронизывали тебя насквозь и вызывали дрожь. Семён невольно перекрестился и

перекрестил пространство заповедника..

И вдруг птицы пропали. Это было необыкновенно и неожиданно. После этого случая он

ещё раз убедился, что ущерб, наносимый заповеднику, не обходится без участия недоброй силы.

Он приобрёл икону Божьей Матери «Утоли моя печали» и хранил её в недоступном для

других месте, часто обращаясь к ней мысленно в самые трудные моменты жизни.

299

Однажды, – это было в начале 70-х годов, – Семён шёл по тропинке и увидел, что

навстречу ему идёт человек среднего, скорее даже – высокого роста. Он был в ярко-красной

рубашке под поясок. Тёмно-каштановые волосы золотились под жарким июньским Солнцем.

Приближаясь к незнакомцу, Хранитель заметил во всём облике его нечто очень близкое и

родное. И вот он уже не сомневался – навстречу ему шёл сам Пушкин.

Те же густые, но не чёрные, а скорее русые бакенбарды, походка упругая, быстрая,

спортивная.

Лицо озарилось белозубой улыбкой, на Солнце блеснули знаменитые пушкинские перлы.

А глаза, глаза! Они сияли, сверкали синими огнями, источая необычную магию доброты

и света.

Вся фигура Поэта была окутана сиянием. Семён заметил, что Поэт был подпоясан не

ремешком и не пояском, а обыкновенной довольно толстой верёвкой.

Гейченко не почувствовал ни удивления, ни испуга. Он готов был произнести

приветствие и только открыл рот, как видение исчезло. Как будто ничего и не было…

Он рассказал об этом случае только жене.

Она не удивилась и, в свою очередь, сказала ему, что однажды в усадьбе Тригорского на

аллее видела пару: мужчину и женщину в одеяниях 19-го века. И по силуэтам угадала, что это

был Пушкин и Анна Керн. Больше к этому разговору они не возвращались.

Но следующий случай, произошедший с директором Заповедника, ещё более укрепил в

нём чувство глубокой убеждённости, что вся жизнь его и деятельность в Святогорье находится

под неусыпным бдением Небесных Светлых Сил. И сам Пушкин не оставляет его без своего

внимания.

Это произошло ранней весной, где-то в конце семидесятых годов. День разгорался

яркий, солнечный. Семён был занят во дворе очередными хлопотами по благоустройству

помещений музея. Вышел на крыльцо, что-то заставило взглянуть на Небо.

И увидел необычную картину: на голубом небесном своде чётко вырисовывался профиль

Пушкина, именно такой, каким мы знаем Поэта по его самому знаменитому авторскому рисунку,

который является символом «Литературной газеты».

Профиль был нарисован белой небесной нитью, похожей на белый след, какой оставляет

после себя реактивный самолёт. Изображение держалось не менее пяти минут.

Семён пожалел, что рядом не было никого, кто бы мог удостоверить истинность видения.

Были и другие моменты, когда в дни Пушкинских праздников приезжали гости из разных

городов, приходили жители окрестных деревень. В усадьбе собиралось много народа. И Гейченко

не раз ловил себя на мысли, что в толпе то и дело мелькало лицо Пушкина. Его трудно было с

кем-то перепутать. Но фигура эта исчезала так же мгновенно, как и появлялась.

После встречи в лесу с Поэтом, идущим в красной рубахе*, Гейченко купил себе верёвку,

приблизительно такую же, какой был подпоясан Поэт, и стал носить рубаху навыпуск,

подпоясываясь верёвкой…

*Это проявилось ясновидение у Гейченко.

А Поэт Хранителю и нам даёт наказ:

Нет, радость одолеет грусть и старость.

Ни раздражения, ни злобы – нежность чувств.

Одна лишь нежность нам с тобой осталась

И вера в жизнь на паперти искусств.

Твори же рай в Душ и только рай!

И раем ад Души уничтожай!

Но мы продолжаем путешествовать по Пушкиногорью и Свирель задаёт вопрос

любимой реке Поэта – Сороти:

Свирель:

Скажи, о, Сороть, что в Душе

Хранишь о незабвенных прежних летах?

СОРОТЬ:

Прикосновение Поэта – России верное клише.

В моей воде отражены Его глаза – глаза Пророка.

Голубизною светит Око, и наливается слеза.

300

Песчаный берег помнит след Его ноги, где шёл Поэт.

И каждый камень у дороги, и каждый кустик у реки

Содержит пульс Его руки, Его надежды и тревоги.

И тут же слышен отклик Поэта:

НАПОМИНАНИЕ

Тоскую. Годам нет забвенья.

Я в мыслях к Сороти лечу.

Соединить в Душе хочу

Любви летучие мгновенья

С волной её прикосновенья.

Она как женщина во мне

Живёт, прозрачна и игрива,

И своенравна и красива,

Как белый лебедь на волне.

О, дай мне, Сороть, эту длань.

Она прозрачна, словно полдень.

Её теплом спешу наполнить

Свою ладонь, чтоб в эту рань

России о себе напомнить.

***

Привычка юного Поэта –

Плескаться, плавать и нырять,

И на приволье загорать.

Он прав, скажи, на то, мой друг, и лето!

Тригорское манило Пушкина ещё и возможностью заниматься самообразованием. Он

всегда жаждал знаний.

А у хозяйки имения Прасковьи Александровны Осиповой-Вульф была великолепная

библиотека, где Поэт пропадал часами. И пространство библиотеки содержит память об этом

времени:

ПАМЯТЬ БИБЛИОТЕКИ

Свеча горит в подсвечнике чугунном.

И в лакированной поверхности стола

Огонь дрожит, как луч при свете лунном,

И освещает молодость чела,

Склонённого над мудростью страницы.

Летят года. Но остановлен час,

В котором голубых очей ресницы,

Порхая, как полуночные птицы,

Чтеца залётного возносят на Парнас.

Его прикосновеньем дышат стены.

Портреты взор Поэта берегут.

Бегут года, столетия бегут.

Но чудные мгновения нетленны.

301

Библиотека в Тригорском

Здесь, в Тригорском, среди множества прекрасных стихотворений возникло «Я помню

чудное мгновенье», посвящённое Анне Керн.

И даже мостик в этой усадьбе, наверное, помнит эту встречу, поэтому Свирель слышит

такие строки:

МОСТИК

Вот мостик маленький, ажурные перила.

Над бездной памяти вознёс он свой каприз.

Здесь слёзы нежности впервые пролились,

Вмещая всё в себя, что дорого и мило.

Здесь в первый раз руки коснулся Он,

Которая была нежней зефира.

Здесь обнял Он в мечтах своих полмира,

Воспев любовь, как пел Анакреон.

И слышится, как будто аллея, названная аллеей Керн, сама говорит сквозь годы и

расстояния:

АЛЛЕЯ КЕРН

Я помню звук его шагов

И рядом с ним – её дыханье –

Неуловимое порханье

Прозрачно-белых мотыльков.

Божественное провиденье

Свело двоих под эту сень,

Объединив сердец биенье,

И Солнца луч, и ночи тень.

О, волхованье этих строк!

Оно исторгнуто порывом,

Как Пушкин, чистым и игривым,

И вдохновенным, как Пророк!

302

Здесь, в Тригорском, где его окружала девичья юность, Поэт проходил испытание на

сдержанность, на чувство чести и долга перед этими юными созданиями, перед самой хозяйкой

имения, перед самим собой.

Душу порой переполняли противоречивые чувства: лёгкой увлечённости и

разочарования, нежности и жалости.

Грудь иной раз теснили отголоски чьей-то ревности.

Но все тончайшие оттенки переживаний, – благодарение Богу!– находили отражение в

стихах, которые снимали напряжение и печаль. Так, наверное, в 1829 году родились известные

чудные строки:

ПРИМЕТЫ

Я ехал к вам: живые сны

За мной вились толпой игривой,

И месяц с правой стороны

Сопровождал мой бег ретивый.

Я ехал прочь: иные сны…

Душе влюблённой грустно было,

И месяц с левой стороны

Сопровождал меня уныло.

Мечтанью вечному в тиши

Так предаёмся мы, поэты;

Так суеверные приметы

Согласны с чувствами Души.

Однако, поспешим в Михайловское, где Поэт проводил большую часть своего времени.

Вся окружающая Природа здесь: и Небо, и звёзды, и облака, дожди и снега, земля, кусты

и травы, цветы и птицы, – всё, что видело и слышало Поэта, сохранило о Нём свою память:

Здесь Лик Поэта светит ясно,

И звезднолико и прекрасно

Амур играет меж ветвей.

Здесь чудных взоров полон лес,

И тень стволов, и свод Небес,

И, неги полный, ежечасно

Им вторит псковский соловей

Здесь, несмотря на жалобы в письмах к друзьям, что его покидает вдохновение, Пушкин

работал над трагедией «Борис Годунов», продолжал писать «Евгения Онегина» и создал пролог к

«Руслану и Людмиле»: У Лукоморья дуб зелёный, Златая цепь на дубе том…

Он собирал здесь материалы для исторических записок о роде Ганнибалов, продолжал

изучать Библию и внимательно читал «Коран». Завершил поэму «Цыганы».

Вот он, кабинет Пушкина и стол Поэта.

И само воспоминание о тех временах растворено в воздухе имения:

МИХАЙЛОВСКОЕ.

Голубизной сквозит приют

Души великого Поэта.

Зима. Когда-то будет лето.

Но нежность с верой тут как тут.

Они дрожат в ветвях берёзы,

Как струны арфы в Небесах.

И юный полдень на часах

Роняет солнечные грёзы.

СТОЛ ПОЭТА

Вот стол – особенный, –

Он освёщён бокалом

Старинного чудесного вина.

303

Вина причастия, которого алкала

Тетрадь Поэта и родная сторона.

Здесь всё освещено теплом

Его руки, воздушно-строгой.

И всё – в согласии с пером.

Оно – как лебедь-недотрога

Над влажной гладью тихих вод

В туманность вечности плывёт.

***

Здесь сиживал со мною Дельвиг

И Пущин. Здесь кутили мы

И в духе доброй старины

До полночи стихи читали.

Здесь мы смеялись и мечтали

И в неизвестность улетали,

И мудрость жизни обретали

России славные сыны!

И сама атмосфера Михайловского пропитана ритмами Пушкинских строк:

АЛЛЕИ ТВОРЧЕСТВА

Аллеи творчества в Михайловском не вянут.

Строкой доверия означен путь Певца.

Сбери стихи в букет. Букеты эти станут

Эмблемой века – наподобие венца!

Здесь каждый шаг Его храним

Стволами елей, хвоей, кроной.

Здесь Он, печален и раним,

Грустил, как вечный пилигрим,

Гонимый Миром и короной.

Здесь каждый жест запечатлён

В своём небесном отраженье.

Вступив сюда, не думал Он,

Что Бог, судьбина и Закон

Вершат Его Преображенье!

ПРУД В МИХАЙЛОВСКОМ

В застывшем зеркале пруда

Поэта облик отразился.

Но и сегодня, как тогда,

Свежа во озере вода,

304

Где лик Его с Природой слился.

ВЕСНА (февраль 1994 год)

Снега сошли. И Сороть обнажила

Голубизну своих очей.

О, Пушкин мой, таинственная жила

Реку любви и день соединила

Во глубине невидимых ночей!

***

Какой простор, какая синева,

Какая глубь сквозит, какая тайна

В тебе, о, Сороть! Ты, конечно, не Нева,

Но ты всегда, как женщина права,

И как любовница случайно-неслучайна!

Вбирала ты и ветра перехлёст,

Стремленье лодок, рассекавших волны,

И грустный взгляд Поэта, мысли полный,

Вела на луг, привольный и просторный,

Построив радугу до Неба – к Богу мост!

ДУБ УЕДИНЕННЫЙ

Он крепок, строен, как Поэт.

Его кудрями дышит крона.

Ему без мала триста лет.

Живи, мой дуб уединённый!

В Михайловском Пушкин слушал сказки няни Арины Родионовны, записывал их: «Что за

прелесть эти сказки! Каждая есть поэма!»

БАБУШКЕ АРИНЕ

Ромашки в глиняном кувшине,

Рушник обвил иконостас.

И в память бабушке Арине

Перо, глядящее на нас.

Наливки, снадобья, варенье –

Всё это – плод её забот,

Как чудное стихотворенье,

Озвучившее небосвод.

Но не сравним ни с чем тот Мир,

Который открывал нам пир –

Полёт фантазии свободный,

Неудержимо благородный.

305

В каких мы странах ни бывали,

Каких чудес мы ни видали!

Перо, схватив любую тему,

Любой Аринушкин рассказ

Мгновенно превратив в поэму,

Как лот, как бот, как ватерпас

Вело под звон колоколов,

Где каждый весел и здоров!

И вновь с балкона легендарного домика видна Сороть. А на балконе, на круглом столике

кем-то оставлена веточка сирени.

Небрежно брошена сирень

На старый столик на балконе.

Здесь простирала каждый день

Его тоскующая лень

Свои прозрачные ладони –

Обнять простор родной реки,

Чьи очи, словно васильки,

Ему мерцали сквозь берёзы.

И поэтические слёзы

Его спасали от тоски!

Ещё в 1819 году, двадцатилетним, Пушкин написал, обращаясь к невидимому хранителю

дома:

ДОМОВОМУ

Поместья мирного незримый покровитель,

Тебя молю, мой добрый домовой,

Храни селенье, лес и дикий садик мой,

И скромную семьи моей обитель!

И, возможно, от имени этого самого Домового пришли стихи в альбом Свирели в 1994

году, когда она мысленно вопрошала: Как же теперь обитель Пушкина будет жить без Хранителя?

ОТ ДОМОВОГО

Его любви хранитель строгий,

Я берегу Его печаль.

И, верьте, неизбывно жаль

Мне этот домик одинокий.

Но есть небесная обитель,

Где наш прекрасный небожитель

Объемлет сердцем и рукой,

И поэтической строкой

И дом, и лес, и свод Небес,

И Сороть, верную подругу,

Сквозь ветры, ночь, мороз и вьюгу…

О, нежность вещая, нет слов!

Здесь всё впитало вдохновенье

Его Души и явь и снов

Непреходящее значенье,

И взлёт мечты, и взмах пера,

И взора синь, и мощь таланта,

И трель того же музыканта

Михайловского соловья!

306

ПЕСНЯ СОЛОВЬЯ

Однажды в день Рождения Поэта Свирель решила задать вопрос псковскому соловью:

Скажи мне, псковский соловей, о чём поёшь?

О чём поёшь и снова чистишь перья

Легчайшей песней древнего поверья?

Псковский соловей:

Пою о тех, кто жил в краях, где эта песня

Звучит легчайшей трелью о любви,

Несёт в себе чарующие вести

Свирель:

Скажи мне, соловей, что видишь ты, что слышишь,

Чем ты сердце наполняешь?

Встречаешь ли Его иль провожаешь –

Певца иной и здешней стороны?

СОЛОВЕЙ

Соловей:

Я Пушкина пою – Его свеченье

Разлито в в травах, Небе и реке.

И скромное своё предназначенье –

Хранить тот звук, дыханье и реченье

И передать, как нежность и прощенье

Простому сердцу и родной руке,

Я выполню в полёте, налегке.

Я стих пою, пропитанный ветрами,

Что помнят гения, Его просторный шаг,

Его крылатку, кубок, свет во храме,

Всё, что с другими дивными дарами

Оставил Он –Учитель, Бог и Маг.

Мои рулады – сердца клокотанье,

Ретивого Небесного огня,

Поэтово неровное дыханье,

Впитавшее Россию и меня.

Я часть Души, великой, незабвенной.

Я бесконечен как Земля и Свет.

Во мне живёт и царствует Поэт

Во всей своей натуре откровенной.

Моих колен бессчётные рулады

Разнообразны, как дыханье нив.

Во мне Сам Пушкин, память сохранив,

Высвечивает трель земной отрады.

Я есть доверенный посланник светлых муз,

Связующих бескрайние просторы

Вселенских тайн и времена и хоры,

Означивший бессмертия союз.

Я сам, хотите верьте, – Аполлон,

Явившийся в обличии скромнейшем,

Передающий Родине поклон

И стих о мудром, нежном и светлейшем.

307

О, как воспеть и глубже и звучней,

Чтоб голос мог вобрать паренье тяги

Любви вселенской, тянущей к бумаге

Перо и сердце, полное отваги

И выпускающее розовых коней?!

Пушкинский заповедник стал воистину Колыбелью Поэта, как назвал его первый нарком

просвещения А. В. Луначарский.

И в наши дни мы слышим поэтические пушкинские строки, которые звучат в самом

сердце Пушкиногорья:

КОЛЫБЕЛЬ

Ты колыбель бессмертных тем,

Времён очаковских и вечных,

Серьёзных, смелых и беспечных,

Словесных формул, теорем,

Ты дух возвышенно свободный,

Навечно сбросивший ярем,

Владеющий стихией водной

И поэтической мечтой,

И всей зелёной красотой,

Где дышит вольно дух народный.

Ты колыбель мечты и света,

Рождённого в Душе моей

Движением зимы и лета,

Весенних и осенних дней,

Сияньем глаз, нежданных встреч,

Мятежных дум, теснящих речь

В пути, в тени кабриолета,

Где рядом губ её и плеч

Магнит, не терпящий рассвета, –

Всё, что дано на Свете этом

В Душе безвременно беречь…

С БОГОМ

Я всё объял единым взглядом:

И лес, и дол, и сухостой. –

Мой мир – и сложный и простой,

Где я всегда был с Богом рядом.

Мой Бог всегда в меня входил

Движеньем Солнца и ветрил,

И дуновением зефира,

И лёгким веяньем эфира,

И шёпотом ночных светил.

И упадал на лист бумаги

Стремленьем дерзостной отваги,

Рождая бег моей строки

Повиновением руки.

Во дни торжеств, когда вся страна собиралась в мыслях своих в этот укромный уголок

Родины, чтобы поздравить Поэта с очередным юбилейным днём, из уст гостей, именитых и

простых, не раз звучали слова о том, что Пушкин был и остался нашей весной, зарёй детства

России, певцом света, добра и содружества.

308

НАША ВЕСНА

Да, Он был нашею весной,

Благоуханный чудный Гений,

Расцветший в час поры ночной

России, ждущей озарений.

Он стал хозяином владений

Сокровищ сердца и ума.

Чтут континенты и народы

Певца надежды и свободы.

И чтит религия сама.

Пушкинская элегия «Вновь я посетил…» у каждого из нас вызывает свои воспоминания

и ассоциации.

Это не только думы о нашей собственной жизни. Пушкин побуждает к размышлениям о

Родине, о её прошлом и грядущем.

ВСЁ – В ЕДИНСТВЕ

Воспоминаний рой неспешный

Влечёт поток бессмертных дум.

И опыт весь наш, здешний и нездешний,

Всё, что могли вместить Душа и ум.

У каждого тот опыт свой и общий.

Он влит в единую российскую судьбу,

Вобравшую и радость и борьбу,

На что уж сердце робкое не ропщет.

И боль, и тьма, и казни, и бесчестье

Уходят в прошлое. Лишь остаётся свет,

Тот свет, которым озарён Поэт,

Поклонник творчества, певец любви и чести.

И вся палитра красок и мерцаний,

Каким наполнен наш чудесный Мир,

Он отразился в Нём – в единстве отрицаний

И в тождестве побед, взошедших на Памир

Возвышенного царственного чувства

Божественного Гения искусства.

ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ГЛАВА

ПУШКИН И МОСКВА

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ПОЭТА

6 ИЮНЯ 1799 г.

Июньский день был чуден и велик:

С Небес смотрел Христа пресветлый Лик,

Зерцало вод улыбку отражало.

Слегка тумана марево дрожало,

Готовя омовенья покрывало

Дитяти – Гения Земли, Руси моей.

Тотчас в домах умолкли разговоры,

Зато в садах запели птичьи хоры,

И, вторя им, защёлкал соловей.

Свирель, 2016, февраль

ОДА ПСКОВСКОМУ СОЛОВЬЮ

Соловушка времён золотозвонных,

309

Залётный вестник из святых краёв,

Сын Ариадны, он и в полдень томный

Своим полётом охраняет кров.

Он – покровитель моего Альбома,

Тот соловей – по-прежнему он – Феб,

Соединив строку законом Ома,

Отринул суть бытующих потреб.

Он главным сделал в этой жизни вечной

Прозрачный стих средь кружев облаков

И напоил его слезой сердечной,

Наполнив звоном новеньких подков.

И стих летит – подобие Пегаса,

Развеяв гриву, сбросив удила.

Несёт он вести вечного Парнаса,

Расправив огнестойкие крыла.

Летит он от планеты до планеты,

От Солнца – к Солнцу, от руки – к руке,

Пересекая путь ревнивой Леты,

Рождая вкус плода на языке.

О, Пушкин мой, дерзаю верить снова,

Что выйдет книга, нужная сердцам.

И Пушкинское ласковое СЛОВО

Блеснёт как луч в поверхности зерцал.

Под радугой Небесного покрова –

Доверие страдающим Отцам –

Твой нежный стих придёт в Россию снова

Наследием лачугам и дворцам.

Стих – тот же Человек, живёт и плачет,

Смеётся, улыбается. поёт,

Резвится, падает, летит. А это значит,

Что в нём Душа Небесная живёт!

Пусть Души у стихов пребудут в свете,

Пусть не заденет их ревнивый рок.

Стихи Души – они ведь тоже дети,

Явившиеся с Богом на порог!

Пусть стих взлетает легче херувима

И падает в ладони невзначай,

Но никогда не пролетает мимо.

Открытым сердцем нежный стих встречай,

Наполни ароматом свежих строчек

Альбом Души и юноше вручи.

Твои стихи, как гроздья свежих почек,

Русь сохранит у века на печи!

Свирель, 1998 год.

Восходит новый век. Он нами не изучен.

А стих, вобравший веянье молвы,

310

Преодолев года безвременья и тучи,

Врывается к окрестности Москвы.

ПОЭТ И МОСКВА

( на 850-летие Москвы)

Из цикла «Мозаика Сердца»

ПРОЙДЁМСЯ ПО МОСКВЕ

О, Александр Сергеич! Пройдёмся по Москве,

Найдём следы былого в московской мураве,

Пречистенку припомним и озорной Ваш стих,

И нотки речи томной, и ласковый мотив.

Московскому романсу восторги воздадим,

Красе и реверансу вниманье отдадим.

Не отрекшись от моды, не позабыв мечты,

В слиянии с Природой, во власти красоты,

Былое и святое в своей Душе храня.

О, Александр Сергеич! Речь не про меня…

КОЛЬЦО НА СУДЬБЕ ВЛАСТЕЛИНА

(На день венчания Поэта)

Кольцо вдруг упало. И свечка погасла.

И Ты побледнел.

И стало так тяжко. И стало всё ясно..

Но кто же хотел,

Но кто же хотел так упорно и долго

томительных пут?

Движение кармы, стремление долга

зовут и гнетут.

Москва! Ты не только и люлька и няня, –

Ты ножны и меч.

Москва, Он тобою рождён и изранен.

Ты вечность и речь.

Москва, ты кольцо на судьбе властелина,

свеча на пути.

Москва, ты, свечу погасив, засветила,

живи и свети!

ДИАЛОГ ПОЭТА С МОСКВОЙ

(На 850-летие Москвы)

МОСКВА:

Поэт мой нежный, светлое дитя,

Взошедшее на ниве безучастья,

Как и во мне, в тебе кипели страсти.

Ты жил, стремясь, страдая и шутя!

Своей Москвы нигде не забывая,

Своей слезою льющийся со мной,

Себя со мною вместе открывая,

Моею омываемый волной,

Скажи, Поэт, что в этом Мире ново,

Чем жив доселе, как живёт народ?

ПУШКИН:

Скажу, Москва, – повсюду жизнь сурова.

311

И каждому свой дорог огород.

Но нива наша полнится приплодом.

И гениев Руси не занимать.

Чего дала нам матушка Природа,

Того теперь у нас уж не отнять!

Обширен Мир. Друзья живут повсюду.

Я так же молод, смел и невредим.

Не суечусь, не рвусь в объятья к блуду.

И в Мире, Слава Богу, не один.

МОСКВА:

Скажи, родной, Наташа Гончарова

По-прежнему волнует и влечёт?

ПУШКИН:

Достойна кисти самого Брюллова,

И в свете ей вниманье и почёт.

ПУШКИН:

В каких же ныне с ней вы отношеньях?

Неужто чужды всюду и во всём?

ПУШКИН:

Скажу: она – моё произведенье.

Но карму нашу вместе мы несём…

МОСКВА:

Какая боль… А чувства, дети, внуки?

Неужто всё отринуто навек?

ПУШКИН:

Мы врозь. Но нет ни ревности, ни скуки.

Всё может в этом Мире Человек.

Детей и внуков полные пенаты.

Я ими не отринут. И со мной

Они умом и мужеством богаты,

И чтимы свято-русской стороной.

Москва, Москва! Как много в этом звуке

Слилось для жизни, сердца и ума!

Мы не одни. А правнуки и внуки –

Твоя любовь и молодость сама!

Они несут по Миру обновленье,

В них сок столетий бродит как вино.

Они – Твоё, Москва, произведенье.

И мы, конечно, с ними заодно

В мечте, романсе, в книге и картине,

В науке, на плацу и в мастерской.

Москва, Москва! Ты тоже вместе с ними –

На Пресне, на Таганке, на Тверской.

Всю Русь вобрали отзвуки кварталов.

Звенит она в соборах и борах.

Тебя, Москва, всегда мне не хватало:

В поездках, за столом и на пирах.

Но где бы ни был я, о, Святый Боже,

Куда б меня мой жребий ни загнал,

312

Москва и Русь – вы мне всего дороже:

Вокзал, причал, и норов, и сигнал!

Не променять тебя на сто Америк

И не уехать от тебя в Париж.

Тебе я нужен, как Кавказу Терек.

Не зря же ты со мною говоришь!

Мы льёмся вместе в жизни в романсе.

С тобой вдвоём мы обновляем кров.

Москва моя, с тобою в дилижансе

Я обгоняю тысячи ветров.

Я молод. Дух мой наполняет поры

Российских городов и деревень.

И я с тобою встречусь очень скоро,

Москва! В твой ясный юбилейный день!

ВЕСТИ С ЮБИЛЕЯ ПОЭТА

В 2009 году мировая общественность отмечала 110-ю годовщину со Дня Рождения

Александра Сергеевича ПУШКИНА.

И 6 июня 2009 года через космический приёмник «Святозар» мною, Татьяной

Потаповой, Свирелью, был принят и записан в мой космической альбом репортаж из Тонкого

Мира с торжественного вечера, посвящённого Юбилею Поэта.

Вечер проходил на планете Душ, в Московском Колонном зале Дворца литераторов.

Репортаж вёл Отец мой Пётр Павлович Лямзин –Томский, мой космический Учитель,

специалист в области космических технологий, один из создателей лептонного космического

устройства «Святозар», который усиливает звуковой и визуальный сигналы.

Итак, вечер начался:

«В зале, где более пяти тысяч присутствующих, зажигается голубовато-зелёный свет.

Раздвигается нежно-сиреневого цвета занавес, на котором золотыми буквами написано:

210 лет НАШЕМУ СВЕТОЧУ и размещён портрет Александра Сергеевича.

На авансцене из двух полукруглых рядов сидят патриархи нашей культуры. Среди них

Михаил Васильевич Ломоносов, Фонвизин, Державин, друзья Пушкина: Дельвиг, Кюхельбекер,

Пущин, Горчаков, его любимая Прасковья Александровна Осипова-Вульф, владелица усадьбы

Тригорское.

Здесь же во втором ряду его родители, няня Арина Родионовна, Семён Степанович

Гейченко.

В первом ряду, рядом с Пушкиным Николай Васильевич Гоголь. Из молодых литераторов

: Есенин, Блок, Высоцкий, Анна Андреевна Ахматова и Марина Ивановна Цветаева.

Поднимается и берёт слово Михаил Васильевич Ломоносов. Он в белоснежной одежде.

Кружевные манжеты и кружевной воротничок символизируют его эпоху. На голове – нечто вроде

парика. Весь он – олицетворение знакомого нам исторического портрета Ломоносова.

М. В. ЛОМОНОСОВ: «Дорогие друзья! Здесь много гостей из различных уголков Земли,

а не только из России.

Я же, прежде чем сказать приветственное слово, произнесу просто: «Виват, Наш Пушкин!

Виват, Пророк, виват, опекун российской культуры, наш любимый Поэт и судья истории!

(Зал взрывается аплодисментами)

Дорогие мои! Непредставимо видеть сегодня в одной аудитории и не только лицезреть, но

иметь возможность услышать людей разных поколений, да ещё и из различных стран. Но всего

невероятнее, что нас теперь могут услышать и увидеть в различных временных измерениях люди

разных созвездий. И всего приятнее – нас могут слышать и видеть наши потомки на нашей

Плотной Земле, нашей Родине и Прародине наших предков! (аплодисменты).

Не буду вас утомлять долгими речами, хочу обнять нашего любимого Александра,

поздравить Его с очередным Юбилеем и сказать, что на роду нашем написано – трудиться без

промедления и без отдыха ради просвещения и облагораживания идущих за нами.

313

Солнце нашей Поэзии, Солнечный Центр Истории и центр вибрационных благородных

структур, соединяющий Миры разных Эпох и планет, виват, Александр Сергеевич Пушкин!

У ног Его – вся Поэтическая Россия!»

Ломоносов обнимает Александра Сергеевича, который утирает слезу кружевным розовым

платком.

Александр Сергеевич в тёмно-сиреневом костюме. Аккуратно подстрижены бакенбарды,

кудряв, тёмно-рус, с большими сияющими синими глазами.

Он очень приятно улыбается и благодарит Ломоносова за приветствие.

Далее встаёт Державин.

Г. Р. ДЕРЖАВИН: «Я покорён всем, что происходит. Благодарен Богу и судьбе, что

довелось увидеть в расцвете лет в Духовной России моего юного крестника, который в своё

время на выпускном экзамене в Царском Селе читал свои стихи: «Старик Державин нас заметил

и, в гроб сходя, благословил».

Я убедился за эти двести лет, что русская словесность мощно развивалась, получив такой

огненный импульс от моего крестника.

Я знаком со многими Поэтами и писателями разных поколений и убедился, что огонь,

сброшенный с Неба, по выражению Николая Васильевича Гоголя, не угас и продолжает

разгораться на всю Россию.

А процесс мнимого затухания этого огня – не что иное, как временное явление, в котором

зреют мощные космические силы, способные всколыхнуть и Душу, и сознание миллионов.

Эта сила не пропала. Она кроется в загадочной русской Душе, которая непредсказуема

для заграничных менял и для безбожников. Сила эта – духовное богатство России.

Мы – тоже своеобразный град Китеж, который невидимым Оком зрит и благословляет,

помогает и объединяет добрые силы в борьбе с недобрыми.

Виват, Александр Пушкин». (Все хлопают). Зал встаёт.

Раздаются звуки старинного гимна Глинки:

Славься, славься, наш русский царь,

Славься, любимый наш царь-государь!

Да многие лета Поэту-Творцу!

Да многие лета и Богу-Отцу!

Слово дано Анне Андреевне Ахматовой. Указывая рукой на мелькающие кадры Царского

Села, Анна Андреевна говорит: «Здесь лежала Его треуголка и зачитанный томик Парни.

Я благодарна Богу, что мне довелось родиться в одном веке с Александром Сергеевичем.

Но мало того, посчастливилось и учиться в Царскосельском Лицее. Я вдыхала воздух

Царского Села. Мне представлялась в грёзах моих вся жизнь Поэта.

Я видела Его, как наяву, путешествующим верхом по окрестностям Михайловского,

следовала за ним в Тригорское. Признаюсь, по-юношески ревновала Поэта к Его прелестным

юным подругам. Я сидела с Ним мысленно в Тригорской библиотеке, гуляла с Ним по аллее

Керн.

Я не могла насытиться этой Поэзией, которой пронизан воздух Михайловского, когда

бывала там.

Я ловила трели псковского соловья, трепетание трав, аромат цветов, журчанье любимой

Сороти. Они мне говорили:

Он здесь, со мной. Мы на одной волне.

Мы уплываем вдаль, в долину жизни.

Он здесь, со мной, в зовущей тишине.

Мы дарим нежный стих своей Отчизне.

Он здесь, со мной. И я с Ним, не одна.

Мы одиночества не чувствуем в разлуке.

Моя волна предчувствием полна.

И я живу в стиха воздушном звуке.

Виват, Гений века и Земли! Виват, Гений Вселенной и Вселенский Поэт, наш Александр

Сергеевич Пушкин!»

Затем вышел ролик и альбом с празднества, посвящённого 210-й годовщине Пушкина.

Запечатлены кадры встреч и разговоры Поэта со своими современниками и людьми

последующих поколений.

314

В частности, звучали разговоры Пушкина с Дельвигом и Кюхельбекером. Они

вспоминали посещение Михайловского после отдаления Поэта от столиц.

Горчаков сожалел, что мало приходится видеться с Александром, потому что он в

настоящее время занят работой в отделе межпланетарной дипломатической службы.

Они стояли вместе с Грибоедовым, который пошутил: «Что скажет княгиня Марья

Алексевна*, когда узнает о том, как расширились наши полномочия?»

Запечатлена группа Поэтов, участников Великой Отечественной войны: Симонов,

Твардовский, Слуцкий и рядом с ними Денис Давыдов. Они стояли и шутили по поводу того, что

пропадает опыт участия в боях и в партизанском движении.

Марина Ивановна Цветаева беседовала с Максимилианом Волошиным. Они говорили о

судьбе Крыма на Плотной Земле и сожалели, что памятные им места и дача Волошина в Крыму

подвергаются разрушению.

Коснулись и предстоящих событий, связанных с неприятностями в отношениях России с

Украиной, которые прогнозируются в ближайшие годы.

Затем на сцене в малом зале Дворца поэты читали свои стихи. В частности, Николай

Рубцов прочёл такое стихотворение:

Да, тема вечная: Поэт и суета.

Поэт и чернь, Поэт и Царь – тем паче!

Да, тема вечная… Не зря Россия плачет

И как Христа снимает Пушкина с Креста!

Как Сам Христос, Поэт воскрес и в Небе синем

Вознёсся раскудрявой головой.

И белозубою улыбкой над Россией

Сияет несравнимый и живой!

А Николай Васильевич Гоголь пришёл на вечер со сборником твоих стихов и вышел

перед аудиторией с рассказом о том, как возникла связь с Плотной Землёй, как родилась мысль

опубликовать стихи земной музы, которой Пушкин подарил имя Свирель, – в приложении к

журналу Пушкина «Вестник Востока».

Художники, оформившие сборник твоих стихов, на этом вечере делали эскизы встреч

Поэтов, рисовали портреты участников события и запечатлели Александра Сергеевича на сцене

и в беседах с друзьями.

Всё это нашло отражение на страницах проспекта, посвящённого 210-летию Александра

Сергеевича Пушкина.

ПОТОМКИ ПУШКИНА

поэма

Нам каждый день бы начинать со строчки.

Нам каждый день бы Пушкина читать.

Тогда бы не могли мы – это точно –

Ни злиться, ни обманывать, ни лгать.

Поэмы очистительное пламя

Сжигало бы безверие и прах.

И Пушкин сам своими бы крылами

Развеял неуверенность и страх.

Нам каждый день бы начинать со сказки,

Нам каждый день бы с Пушкина начать.

Тогда б от Петербурга до Аляски,

Сорвав со всех уродливые маски,

Ложилась благомыслия печать

На лица. Вот с чего бы нам начать.

Преобразуй любую мысль в поэму,

Коль в мысли благозвучие поёт.

Развей в стихе своём любую тему.

315

И песня отправляется в полёт.

Роняй смелей зерно воображенья

В благую почву трепетной Души.

Душа к Душе в свободном проявленье

По воле Бога радостно спешит.

И радует Христа сердец слиянье

В порыве веры, истины, любви.

И торжествует в Душах созиданье,

Усиливая мужество в крови.

Мы родом все из детства, из юдоли

Лишений, голода, бесчинства и беды.

Мы все хлебнули незавидной доли,

Где слёзы – наподобие воды.

Где все привыкли к плачущим сиротам,

К обиженным и бедным старикам,

Где кто-то вечно мучает кого-то,

Где карлик говорит: «Я – великан!»

Мы все из детства, где любая сказка

Сильнее были, радостнее дня.

Нас всех несут упругие салазки

Простого поэтичного коня.

Мы все когда-то, обморозив пальчик,

Играли с Жучкой, маму осердив.

Мы все, как тот смешной далёкий мальчик,

Улавливали пушкинский мотив

В звучанье рек, лесов, в порыве ветра,

Любили няню, плакали в ночи.

Нас всех пугал в окно глядевший недруг.

Мы все любили греться на печи.

Нас всех влекло задумчивое чтиво

За обоюдным родственным столом,

Где чай журчит уютно и игриво,

Где кто-то улыбается красиво,

И льются строки, строки о былом.

Мы необычны. Нас влекут рассветы.

Нам мнится звон полуночных орбит.

Среди зимы мы вспоминаем лето.

Нам каждый штрих о многом говорит:

Узор на стенке, всхлип воды в колодце,

Случайный взгляд, походка или жест.

Красавца прозреваем мы в уродце,

Цветенье средь глухих, недобрых мест.

Мы жертвуем цветку стихотворенья

Ночной покой, последний день в году,

Последний час движенья и горенья,

Преобразуя в творчество беду.

316

Переплавляя сердце в жарком тигле

Любви, терпенья, мысли и мечты,

Преображать страданья мы привыкли

В божественные лики красоты.

Не потому ли смотрит Богоматерь

С Небес России на своих сынов

И жертвует всем людям без изъятья

Величественный ласковый Покров?

Мы многогранны. Мы грустим о Маме,

Покинувшей так рано ближний Свет.

Мы помним о военном древнем стане,

Которого давно в помине нет.

Мы, у ручья склонившись осторожно,

Поймаем отражение Небес

И, сделав невозможное возможным,

Подслушаем, о чём лепечет лес.

И, долетев до множества окраин,

Взволнуем Души многих городов.

Мы – голуби, но не из общей стаи,

Пыльца не общих редкостных садов ,

Сдуваемая злобой неурядиц,

Бездарностью владетельных тупиц.

Мы – принцы нищи, но Бога ради

Не потерявшие ни Душ, ни лиц.

Элита сердца вещего – Россия,

Элита необузданных страстей,

Высот небесных, где творит Мессия

Цветенье необычных новостей!

Сердечной болью наполняя строки,

Мы их подарим людям и земле,

Уничтожая нежностью пороки,

Отыскивая огненность в золе.

Воспламенив всё то, что еле дышит,

В движенье приведём уснувший стан.

Нас равнодушный только не услышит

И тот, кто совесть променял на сан.

Потомки златокудрого Поэта,

Не растеряв тепло своих сердец,

Поэтами содружества и света

Несут морошку солнечного лета.

И им не страшен зависти свинец!

Нас много – легионы, миллионы,

Чей дух – Молитва, руки – на сохе.

Нам не нужны короны или троны.

Нам не страшны заезжие Бироны.

Мы не погрязнем вечно во грехе.

317

Мы пишем летопись, как знаменитый Пимен.

В той летописи не бывать вранью,

В угасшем дне ища любое имя,

Упавшее добычей воронью,

Мы видим сквозь пергамент древних хартий

Любое СЛОВО, данное в залог

Свободы, изменившее на карте

Родной страны порог, оброк и срок.

Мы восстановим истину в законе.

Нам Бог сопутствует и в мыслях, и в делах.

Не идолы, а светлые иконы,

Колоколов божественные звоны

Помогут нам не уронить во прах

Ни совести, ни чести, ни свободы.

Мы вновь войдём под радостные своды,

Отринув ложь, неверие и страх!

Сопоставляя древность и привычки,

Мы овладеем русским языком,

Поднимем гордость, как предмет отличья,

С которым каждый издавна знаком.

Мы пушкинским великим звонким словом

Научим изъясняться всех детей,

Живущих под родным священным кровом,

Не опасаясь плёток и клетей!

Мы просто быть обязаны при этом

Умнее, лучше. проще и дружней,

Забыть навек о правилах вендетты,

В глазах лелеять золотое лето

Прощенья, что надёжней и верней.

Мы языки бесчисленных наречий

Должны в язык любви соединить.

Мы каждого хотим обнять за плечи.

Мы верим, что простое слово лечит.

Мы не порвали божескую нить,

Что нитью Ариадниной зовётся.

И кто на голос чести отзовётся,

Тому и Мир доверено хранить!

Мы, слово каждое в свою роняя лунку,

Прислушаемся к голосу небес,

Свежайшей темы девственнейший лес

Доверим поэтичному рисунку.

Мы – арии. В нас жив наш Заратустра.

Однажды Он пришёл на Свет Христом,

Стихи слагая письменно и устно,

Нас осенил божественным крестом.

318

В нас жив наш Пушкин. В нём – огонь дерзанья;

Божественного Серафима путь

Нам осветил дремучее сознанье,

Сумев его к Иисусу повернуть.

Наш путь похож на тяжкий путь Поэта:

Сквозь непроглядный сумрак и бедлам,

Содеянных врагом любви и света,

Ломающего судьбы пополам.

Мы повторяем пушкинские строфы

И от неверья к вере – наш удел –

Пройдём, минуя смерть и катастрофы.

И Пушкин вновь, глядишь, помолодел!

Мы не торгуем совестью и честью.

Нас не прельщают роскошь и разврат.

Не поддаёмся зависти и лести.

Нам вор – не друг, и киллер нам не брат.

Мы не зовём грабителей элитой.

Элита – те, кто прост и справедлив.

Элита – кто в стране моей разбитой

Не забывает пушкинский мотив.

Элита – те, кому близки потери

Российской полнозвучной стороны,

Кем так любимы ангелы и звери,

И близки фолианты старины.

Элита – те, кому земные раны

Изранили и Души и сердца.

Элита – те, кому чужие страны

Не заслонили взора и лица.,

Чей слух и взор всегда открыты людям.

ЭЛИТОЙ я хочу НАЗВАТЬ НАРОД.

Напрасно вечно голову на блюде

Иродиада глупая несёт.

. Элита – те, кто восстановит имя,

Забытое за таинством могил.

Элита – те, кто ранами своими

Россию от позора оградил.

СПАСЛА ДЕТЕЙ И ВНУКОВ ТА ЭЛИТА,

ОТДАВ В НАСЛЕДСТВО РАВЕНСТВО И МИР.

ЭЛИТА – ТА, ЧТО С ДУХОМ БОГА СЛИТА

ПОД МУЗЫКУ НЕБЕСНЫХ ЛИР.

СЛОВО О «СОВРЕМЕННИКЕ»

На 180-летие выпуска

первого номера журнала Пушкина

«Современник»

«Нет убедительности в поношениях

и нет Истины, где нет любви».

А. С. ПУШКИН

319

11 апреля 1936 года Александр Сергеевич Пушкин выпустил первый номер своего

журнала «Современник».

После ухода Дельвига из жизни в 1831 году, что Пушкин воспринял как личную

трагедию, был прекращён выпуск их «Литературной газеты».

Поэт ещё раньше задумывался над изданием новой газеты или журнала и говорил: «Нам

надо завладеть одним журналом и царствовать самовластно и единовластно».

Насчёт названия нового издания он имел такое мнение: «Люблю имена изданий, не

имеющие смысла, – «шуточкам» придраться не к чему!»

На деле название «СОВРЕМЕННИК» очень точно выразило суть задуманного журнала.

И, по предсказаниям литератора С. Н. Глинки, «Современник» явился для России

СОПОТОМСТВЕННИКОМ, то есть журналом, значимым для всех поколений потомков

Пушкина!

Пушкин хотел создать журнал широкого профиля: не только с отражением литературных

тем, но и научных, с участием учёных, специалистов по различным, интересующим читателей

проблемам.

Но Бенкендорфом журнал был разрешён как чисто литературный. И «Современник»

стал продолжением «Литературной газеты».

Историк Иван Васильевич Киреевский заметил, читая Пушкинский журнал, что «Пушкин

открыл средство в критике быть таким же Поэтом, как в стихах!»

Пушкин мечтал о своём журнале, как о средстве воспитания и просвещения. Новое

издание должно было стать не только источником занимательного чтения.

Перед издателем стояла, в первую очередь, культурно-просветительская задача. До сих

пор в журналах публиковались лишь переводы статей с других языков.

Пушкин считал необходимым привлечь к участию в работе журнала именно русских

авторов по различным вопросам науки.

Особое значение Он придавал историческим материалам: «Это поможет читателям

овладеть мыслями о современном и будущем развитии России».

Издатель был настроен на публикацию поэтических произведений более

гражданственного содержания, связанных с общественной проблематикой. Это же касалось и

прозы.

Пушкин охотно публикует военные очерки Дениса Давыдова, Записки женщины-гусара,

участницы войны с Наполеоном Надежды Дуровой, «Прогулки по Москве» М. Погодина.

Размещает он на страницах журнала свои стихи о Петре Великом и «Путешествие в

Арзрум», в котором вспоминает, как в 1829 году на дорогах Грузии встретил арбу с гробом

убитого в Персии фанатиками Александра Сергеевича Грибоедова: «Кого везёте?» –

«Грибоеда…»

Пушкин пишет статью «Полководец». В этой статье Он даёт подробнейшую

характеристику деятельности замечательного героя Отечественной войны 1812-го – 14-го годов

полководца Барклая-де-Толли.

Барклай был урождённым немцем. Но вырос в России и всем сердцем был предан

России, служил ей правдой и верой.

Он внёс значительный вклад в стратегические и тактические планы Штаба русской

армии, принесшие победу над Наполеоном.

Однако много пережил по поводу несправедливых подозрений и нападок со стороны

недалёких политиков и военных чинов. Пушкин своей статьёй снял все обвинения с личности

героя, отдав должное его мужественной стойкости как на полях сражений, так и в поединках с

рутинёрами, подняв имя Героя Отечественной войны Барклая- де-Толли в глазах потомков на

должную высоту.

Статья Пушкина «Радищев» была подготовлена к публикации в журнале, но осталась в

архиве, и сейчас приложена к репринтному изданию избранных страниц четырёх томов

«Современника».

Вопреки нашим представлениям о Радищеве, как образце патриота русской земли, как о

страдальце за состояние народа при царизме, что так и преподносилось на страницах учебников

для средних школ в советское время, Пушкин говорит об обратном.

Он высказался уже однажды по поводу бунтарских настроений народа после знакомства с

последствиями Пугачёвщины: «Не дай вам Бог видеть русский бунт, бессмысленный и

беспощадный».

320

Оценивая Радищевское «Путешествие из Петербурга в Москву» с точки зрения

исторической, Пушкин даёт характеристику автору этого сочинения, как последователю

настроений французских мыслителей Вольтера и Дидро, подталкивающих народные массы к

революционным кровавым событиям.

ПУШКИН знал, чего стоили Франции кровавые дела Робеспьера. И высказывается о

Радищеве очень нелицеприятно.

Он считает, что все факты, описанные в «Путешествии», даны сквозь призму ненависти,

в то время как можно было бы «представить правительству способы к улучшению создавшегося

положения».

Тем более, что правительство само требовало от писателей соучастия, прислушивалось к

их суждениям. (Вспомним, как Павел Первый повелел на дверях собственного дворца повесить

почтовый ящик для писем простого люда).

Недостатки и ущербность быта крестьянства даны тенденциозно. «Об этом можно было

доложить в записке правительству, которое всегда открыто для диалога».

Пушкин снижал патетику претенциозно-патриотического духа Радищевского

«Путешествия», резко выразившись, прежде всего, о плохом владении автора русским языком.

«Порывы чувствительности, жеманной и надутой, иногда чрезвычайно смешны».

В целом произведение это посредственно. «Оно принесло бы больше пользы, будучи

представлено с большей искренностью и благоволением».

Не злословить, а сотрудничать, не звать к возмущению, а призывать к милосердию, – вот

идея Пушкина: «Нет убедительности в поношениях. И нет истины там, где нет любви».

На страницах «Современника» особого внимания заслуживают исторические материалы

Пушкина, касающиеся развития стран и народов. Они дают нам наглядное представление о

современности взглядов Пушкина на развитие земной цивилизации.

Россия нынче ищет свою национальную идею. Но эта идея изначально заложена в самой

Руси. Это идея жертвенности и возрождения из пепла, как птица Феникс.

И сам хаос не страшен, как говорит Поэт. Хаос – это предтеча творения. Пусть только

луч Гения пронзит этот мрак.

Наш Гений – Пушкин. Он стрелой алмазной

Божественного лёгкого стиха

Пронзил Мир хаоса, слепой и несуразный,

Оберегая Души от греха. Свирель.

Наш Гений Пушкин не перестаёт удивлять нас проникновением в наш сегодняшний день.

Он современен, всемирно отзывчив. Его поэтическая Душа вибрирует в унисон с душевным

организмом его потомков.

Нет, не напрасно создавал я «Современник»,

Где лучшие умы соединил.

Восходит Человек, иного века пленник,

По лестнице Небесной без перил.

До Гоголя, до Пушкина, до Блока

Дотянется просящего рука.

До розового вещего Востока

Кудрявится прозрачная строка.

Да, я влеком Бомбеем и Парижем

И в Геттинген по-прежнему влюблён,

Как Ленский мой. Но мне Россия ближе,

Дыханием её я опалён.

Летаю я на Орион и ближе,

Стихом, надеждой, дружбой окрылён,

Красив, отважен, ловок и подвижен,

Упруг. огнеупорен, закалён.

Стихом я режу пласт горы и моря,

321

Стихом уничтожаю волны горя,

Стихом ласкаю верную любовь.

Кипит и манит вдаль младая кровь.

А. С. Пушкин, 1998 год

Пушкин пытается обнять весь славянский Мир. Он интересуется переводами Мериме –

«Песни западных славян».

Его собственные переводы этих песен в 1834 году отразили истинную глубину страстей и

трагизм балканских народов, страдавших тогда под гнётом Турции.

В песнях «Гайдук Хризич» и «О Георгии Чёрном» Пушкин показал, что этих людей

трогать нельзя. «В их натуру крепко внедрён необычно крутой нрав самой Природы, осенённый

магическим блеском глубинных тайн Адриатического моря и крутизной прибрежных скал.

Ландшафт страны не ровен, непокорен, своенравен. Это место – на краю бездны.

На страну эту постоянные посягательства. Но, тронувши её, можно вызвать смертельный

обвал!

А победить этих людей невозможно. Их нужно оставить в покое».

Вот одна из песен западных славян в переводе Пушкина:

Над Сербией смилуйся Ты, Боже!

Заедают нас волки янычары!

Без вины нам головы режут,

Наших жён обижают, позорят,

Сыновей в неволю забирают…

Гусляры нас в глаза укоряют:

Долго ль вам мирволить янычарам?

Долго ль вам терпеть оплеухи?

Или вы уж не сербы, – цыганы?

Или вы не мужчины, – старухи?

Вы бросайте ваши белые домы,

Уходите в Елийское ущелье.

Там гроза готовится на турок,

Там дружину свою собирает

Старый сербин, воевода Милош.

(«Воевода Милош»)

В октябре 1836 года Пушкин в письме к Чаадаеву – из Петербурга в Москву – обращает

его внимание на свою статью, напечатанную в 3-м томе «Современника».

Статья называется «Джон Теннер». Джон Теннер – американец, проведший 30 лет среди

индейцев и оставивший «Записки», изданные в Нью-Йорке в 1830 году.

Эта пушкинская статья с её характеристиками в адрес тех нравов, какие увидел Джон

Теннер после возвращения в Америку, не теряет своей злободневности.

То, что характерно в целом для капиталистического Мира с его стремлением внедрить в

сознание людей принцип, что всё продаётся и покупается, поразило Теннера.

Он сопоставляет мир простых индейцев с этим миром цивилизованного барства, резкого

разделения на имущих и неимущих. И вся горечь человеческой Души, разочарованной

движением такой цивилизации, выливается в резкую критику увиденного.

Пушкин разделяет призыв к милосердию из уст человека, отчуждённого на десятилетия

от этого мира откровенной наживы. Он сокрушается по поводу того, что на Земле мало ещё

справедливости: «Блеснёт ли в ближайшем веке луч надежды на всеобщее умиротворение и

благоденствие?!»

Темы, избираемые редактором «Современника», говорят о том, что Поэт живо

интересовался не только развитием литературного процесса.

Он желал сближения интересов журналистов Москвы и Петербурга, вникал в жизнь

народов разных стран, поднимал вопросы нравственности и воспитания, мечтал о наиболее

широком просвещении народа, радел за то, чтобы писатели и журналисты лучше овладевали

современным русским языком.

По достоинству оценивая роль «Современника», как СОПОТОМСТВЕННИКА всех

следующих за Пушкиным поколений, все писатели и журналисты России считают этот журнал

образцом журналистики.

322

Но ещё более высокую оценку в наших глазах обретает детище Пушкина, как

журналиста, с философской точки зрения. И в этом случае, на основании мудрой мысли

знаменитого Пифагора: «Числа правят Миром», обратимся к «Числовым кодам Крайона».

Фундаментом для разработки «Кодов Крайона» стал русский алфавит, содержащий 33

буквы. Именно 33 буквы. Это сакральное число, которое божественно, потому что трижды

содержит число 11 – высший уровень жизненных вибраций, создающий канал связи с Тонким

Миром. (По Крайону).

То есть число 33 – это Троица, помноженная на священное число Крайона (11). Такое

сочетание цифр можно назвать богатырским, то есть содержащим богатырскую силу энергии

ЛЮБВИ.

Русские сказки – держатели народной мудрости. Вспомните, как в сказке у Пушкина

являются «в чешуе, как жар горя, тридцать три богатыря». Ровно тридцать лет и три года сидел

на печи знаменитый Илья Муромец, набираясь сил на богатырские дела. И так далее.

И оказывается, что количество цифр, которое составляют дни, числа и год издания

первого номера «Современника» Пушкина, составляет ЧИСЛО 33!

Журнал Пушкина был издан под покровительством Святой Троицы! Обратимся к

«Числовым кодам Крайона»

На первом уровне число 33 означает Братство духа и Великий дар любви. Это вечное

пламя, Детская Душа и Дорога к храму. Это Единое сознание и Золотой Свет. Это Огненная роза

и Поток огня, Предназначение и Просветление. Это Семья Света и Сила убеждения а также

СЛОВО ТВОРЦА!

На втором уровне (174) выпуск «Современника» означает привнесение мира в Души

людей через Любовь к ним, единение всех четырёх сторон Света и Слияние полярностей.

Это целостная картина видения Мира, Согласованность действий и Соединение

несоединимого.

И само число 33 – это Великий гармонизатор и Святая Троица: Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-

Дух Святой.

ЭХО БОЛДИНСКОЙ ОСЕНИ

Болдино… Ещё один приют, сияньем муз одетый. Ещё один уголок русской природы, где

отдыхала Душа Поэта, где он достиг вершин творчества и в прозе, и в поэзии.

Ежегодно в Болдине Нижегородской области проходят литературные чтения,

посвящённые очень важному периоду в творчестве Пушкина. Этот период обозначен в

пушкиноведении как «Болдинская осень».

У Пушкина было три Болдинских осени. И каждая из них достойна подробного описания.

И, как всегда, при одном приближении ко всему, что связано с Пушкинской поэзией и

судьбой, Душу охватывает какой-то особенный трепет и радостное приподнятое чувство.

Село Болдино Нижегородской губернии было родовой вотчиной Поэта. Оно было

пожаловано одному из предков Пушкиных, принимавших участие в избрании на царство

Михаила Фёдоровича Романова.

Смотрю сейчас на фотографию Дома Пушкиных в Болдине в книге «Пушкин и его

время», и сами собой рождаются стихи:

Вот барский дом, старинный, деревянный.

Два этажа. С балконом мезонин.

Среди лесов здесь дух витает странный.

Один как перст. В безвременье один…

Взовьётся ль ввысь, прильнёт ли деревами

К старинным стенам, сбросит ли вуаль

Печали давней, знайте, Пушкин – с вами.

Хоть и ушёл в заоблачную даль.

Пройдёмся же по скрипучим половицам старинного дома, прислушаемся к шелесту

ветвей осеннего леса за окном, увидим, как осень позолотила округу.

Притихнув, дремлет Болдино, вспоминая шаги Поэта, прислушиваясь к шороху листов

его тетради, к движению пера. И грезятся строки, рождённые под сенью этой тишины

Октябрь уж наступил, уж роща отряхает

Последние листы с нагих своих ветвей.

Дохнул осенний хлад. Дорога промерзает.

323

Журча ещё бежит за мельницу ручей…

В 1830 году, в сентябре, Пушкин пишет из Болдино Плетнёву: «Ах, мой милый! Что за

прелесть здешняя деревня! Вообрази: степь да степь. Соседей – ни души. Езди верхом сколько

душе угодно, пиши дома, сколько вздумается – никто не помешает. Уж я тебе наготовлю всячины,

и прозы, и стихов…»

Из расспросов болдинских старожилов известно очень немного об образе жизни

Пушкина.

Столетний старик Михаил Иванович Сивохин хорошо помнил о том, что курчавый барин

Александр Сергеевич каждый день ездил верхом в соседние Казаринские Кусты и в

Кистенёвскую Рощу и записывал «какие местам этим звания, какие леса, какие травы растут».

Каждый день, по словам Сивохина, барину готовили кадушку тёплой воды. Это была его

импровизированная ванна.

Дни поздней осени бранят обыкновенно.

Но мне она мила, читатель дорогой,

Красою тихою, блистающей смиренно.

Так нелюбимое дитя в семье родной

К себе меня влечёт. Сказать вам откровенно:

В ней много доброго. Любовник нетщеславный

Я нечто в ней нашёл мечтою своенравной.

Не иссякает интерес пушкиноведов к болдинскому периоду творчества Поэта. Пора эта

насыщена жаждой и ожиданием новой волны творчества: «Осень любимое моё время. Здоровье

моё обыкновенно крепнет, пора моих литературных трудов настаёт».

Болдинские осени были урожайны, как ни один из периодов его жизни. В болдинском

уединении для Пушкина было ещё одно очарование: оно было совсем не мирным.

В округе разыгрывалась чума. Рядом таилась смерть.

Но, как во время поездки в Арзрум, эта угроза не пугала, а по-особому волновала его.

Пушкин любил опасности и риск:

Всё, всё, что смертию грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья.

Есть упоение в бою

И бездны мрачной на краю…

Болдинское творчество Пушкина поражает свободой в выборе тем, раскованностью

замыслов, разнообразием сюжетов.

Свобода для Пушкина была важна, как полнота жизни, её насыщенность, разнообразие.

Пушкин не любил однообразия в писательском труде и говорил: «Однообразность в

писателе доказывает однообразность ума, хоть может, и глубокомысленного».

Разнообразие – вот Пушкинское кредо.

Быть разным в прозе, в лирике, в стихе!–

От монотонности – все в жизни беды. –

Чтоб ум – на взлёте, руки – на сохе!

Вспахать идей непаханое поле,

Дремоту Душ строкой разворошить.

Пусть сердце вырвется из душных стен на волю,

Любовью всех людей объединить.

Понять всё в Мире, постигнуть внутренний смысл событий, – вот Его стремление! Он

обращается к самой жизни:

Я понять тебя хочу,

Смысла я в тебе ищу…

Смысл событий раскрывает история. И Пушкин обращается в своём творчестве к

различным эпохам.

Он мечтает написать историю Петра Первого и историю Пугачёва, пишет «Повести

Белкина» и «Домик в Коломне», завершает «Евгения Онегина», создаёт маленькие трагедии:

«Пир во время чумы», «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», пишет прозу, в том числе, –

«Метель», «Сказку о попе и работнике его Балде».

324

Поражает многообразие тем, сюжетов, охват событий, яркость образов. Мы плачем над

«Станционным смотрителем» и улыбаемся над «Барышней-крестьянкой», задумываемся над

«Гробовщиком» и с замиранием сердца следим за развитием острого сюжета повести «Выстрел».

Нас поражает философско-символический характер «Медного Всадника», который

содержит элементы фантастики. Медный Всадник у Пушкина – живое действующее лицо.

Блок сказал о «Медном Всаднике»: «Все мы находимся в вибрациях его меди».

Тема власти и народа глубоко волнует Пушкина. И он создаёт во время Болдинской осени

ещё одну поэму, которая была для него особо значимой. Это «Анджело».

Белинский отнёсся к этой поэме резко отрицательно. А Пушкин писал Нащокину: «Наши

критики не обратили внимания на эту пьесу и думают, что это одно из слабых моих сочинений,

тогда как ничего лучше я не написал».

Через поэму «Анджело» проходит главная для Пушкина тема милосердной власти.

Пушкин призывает к милосердию власть имущих. В поэме противостоят непреклонный и

жестокий наместник Анджело и друг мира, истины, художеств и наук, чадолюбивый отец народа

– правитель Дюк.

Он не только идеал человека, но и идеал правителя.

Этим образом Пушкин намечает новые важные идеи русской художественной и

философской мысли.

Вопреки драматическому развитию событий, в поэме все действия завершаются по

законам милосердия и всеобщего прощения. Всё содержание поэмы – художественное

воплощение политической программы автора.

К образу пушкинского Дюка восходит сказочный идеальный герой Островского

Берендей, а также некоторые положительные герои Льва Толстого и Салтыкова-Щедрина.

И, обращаясь к образу Дюка сегодня, мы с полным правом можем сказать, что Пушкин

своим творчеством прозревал будущее Человечества.

Он жил духом своим в этом будущем. Он чувствовал его, приближал это будущее своим

творчеством.

Гений Пушкина знал, что приходит Эпоха Света, Эпоха Водолея, которая посадит всех

враждующих между собой за единый круглый стол мирных переговоров.

Приходит время, «Когда народы, распри позабыв, в единую семью соединятся».

Поэт живёт не только в наших воспоминаниях и в своём творчестве. Он жив и

присутствует в наших делах, мечтах и в неумолимом ходе истории, которая подтверждает

предсказания Гения.

Он жив в действительности, дышит без сомненья.

Любовь вибрирует и в сердце и в строке.

Он с нами вместе в думах и твореньях.

Огонь СО-Творчества живёт в его руке.

Заглянем же ещё раз в Болдино и взойдём на крыльцо Пушкинского дома. Вберём в себя

дыхание этой обители, поговорим мысленно с этим гнездом Птенца Петрова.

Почувствуем присутствие в этом гнезде, как и в Москве и в Петербурге, как и во всей

России, Самого Поэта.

Услышим, как бьётся Его сердце, отражаясь в мелодии, которая изливается из ауры дома:

Дом помнит всё: шаги его, дыханье.

В нём дух живёт Поэта самого:

Влеченье, вдохновенье. созиданье,

Все мысли, все стихи до одного.

До чёрточки Его любой, до взгляда, –

Всё помнит дом. Улыбкой давних встреч

Сквозь грёзы лет прозрачная отрада

Назначена тот ветхий дом беречь.

И кажется, что взор Поэта светит

Сквозь дерева. И дум Его порыв

На все вопросы сложные ответит.

Здесь всё внушает: «Знайте, Пушкин ЖИВ!»

325

О ТВОРЧЕСТВЕ БУДУЩЕГО

И БОЖЬЕЙ БЛАГОДАТИ

ВЗДОХ

Дел не счесть. Стопки книг на столе.

Рукописных стихов листопад.

Дремлет парусник счёта во мгле.

Сладок поздней строки виноград.

Только Пушкин отринет печаль

И, к странице приблизив перо,

Он уронит в Альбом невзначай

Стих весенний – небесный пароль.

Свирель, 1998.

ОТКЛИК

Душа моя, мой ангел, мой ребёнок,

Не плачь о том, что сердцу тяжело.

Я слышу, как Свирели голос тонок.

Взгляни, уж снова утро рассвело.

Тоскуешь в одиночестве, мой друг,

Подумай про детей и про подруг.

Ты им нужна ещё на этом Свете.

И без тебя им будет тяжело.

Взгляни на них – они ведь тоже дети.

Утешься – снова утро рассвело.

А. С. ПУШКИН, 1998.

ПОЭТ ЖИВ

Кому-то не по сердцу, не по нраву,

Что нежный стих живёт в крови Земли,

Что он спасает от беды Державу,

Что где-то эдельвейсы расцвели.

Кому-то надо, чтоб в золе сомнений

В беспамятстве продлились наши дни,

Чтоб нас коснулась риза унижений,

Чтоб мы под старость мучились одни,

Чтоб не было земного каравая

Весёлых обоюдных наших встреч.

Дракон на счастье зубы открывает,

Желая бесконечно нас стеречь,

Не допуская мысли звонкогласой,

Съедая соловья весенних дней.

Но самому дракону дня и часа

Осталось ждать. Мгновения, верней.

Дракон гвоздит себя своей же злобой.

Чем злее – тем короче день и час

Драконов. А Поэт высоколобый

ЖИВЁТ, КАК ЖИЛ, И ДУМАЕТ О ВАС!

ПУШКИН, 1998.

Вспомним, что сказал Михаил Васильевич Ломоносов о Пушкине в 2009 году на

праздновании 210-й годовщины со дня рождения Поэта:

«ПУШКИН – Солнце нашей Поэзии, Солнечный Центр Истории и Центр

вибрационных благородных структур, соединяющих Миры разных Эпох и планет».

326

Мы уже имеем понятие о ВИБРАЦИИ, как о свойстве всего сущего на Земле и во

Вселенной.

От былинки до планеты и звезды, от сердечного влечения до дыхания и любого движения

и проявления любого чувства и мысли, – всё в этом Мире родится и держится благодаря

разнообразным вибрациям, соответствующим той или иной сущности, тому или иному явлению.

У любого страдания: у тоски и чувства одиночества, у ревности и зависти, у боли и у

смерти тоже есть свои вибрации.

Так Творец устроил Мир. А Человеку Бог дал свободу выбора: идти по пути возвышения

или по пути снижения вибраций своего душевного организма.

Путь возвышения вибраций и есть тот процесс изменения, восхождения, *сублимации

духа, о котором рассказывает нам замечательная книга русского философа Бориса Петровича

Вышеславцева, высланного вместе с группой писателей и учёных из России в 1922 году на так

называемом «философском пароходе».

Книга эта называется «Этика преображённого Эроса»*. Она вышла за границей в 1932

году. Но пришла к нам в Россию лишь в 1994 году, тиражом в 60 тысяч экземпляров. И вряд ли

издавалась позднее. Что это для России?

А, между тем, глубокие мысли, заключённые в этой книге, касаются не только

творчества Пушкина.

Эти мысли предназначены для каждого человека и для каждого художника слова, кисти,

музыки, архитектуры.

Этот философский труд даёт понять любому рождённому на Земле, что его назначение в

Мире – развивать в себе то зерно божественного огня, которое заложено в любом из нас.

Это зерно даёт нам надежду приблизиться к образу Божию. Автор книги вводит в текст

слово СУБЛИМАЦИЯ.

Смысл сублимации – преобразить дух до высоких или даже высочайших вибраций

любви, надежды и веры.

Примечание: Этика Преображённого Эроса имеет тот же смысл, что и поднятие

путём творческих усилий Человека мощнейшей энергии Кундалини, чтобы вся мощь

творческого процесса восходила в Горнее, а не была направлена лишь на умощнение

эротического состояния и на удовлетворение земной страсти. Именно только путём

творческих усилий, этически преображается сила Эроса.

О СУБЛИМАЦИИ *

О сублимации, о власти , о свободе…

Ты, эти слова три соединив,

Расшифровав, поймёшь, что будешь ты свободен,

Настроившись на творческий мотив.

Лишь Творчество – твой гений даст свободу

Твоей Душе, мятущейся во тьме.

Лишь творчество свободу даст народу,

Отринув мысли о войне и о суме.

В период царства атеизма люди забыли, что их Души бессмертны. У многих из сознания

выветрилась вера в Господа Бога. Усвоив одну «истину», что они смертны, многие поддались

страсти накопительства, битвы за лучшее место под Солнцем, взяли на вооружение «волчьи

законы»: стали действовать по принципу расталкивания всех локтями, чтобы повыше забраться

на пьедестал власти.

Стремление к власти и стремление к свободе, – говорит Вышеславцев, – есть ведущие

инстинкты человека.

Но на практике жизни они взаимоисключаемы, потому что противоречат друг другу.

Народы, стремившиеся к свержению угнетавшей их власти, сбросив эту неугодную им

власть и встав над страной, над «массами», сами становились тиранами и, в свою очередь,

подвергали насилию и уничтожению тех, кто стоит внизу.

327

Так было в течение всей долгой истории человечества. Уроки бесчеловечности показали

французская революция и революция 1917-го года в России.

Уроки истории полностью подтверждают слова немецкого канцлера Бисмарка: «О

революции мечтают фантасты, свершают революцию фанатики. А плодами революции

пользуются авантюристы».

Эту мысль постиг в своё время Пушкин. Поэтому он и сказал, изучив историю

пугачёвщины, в назидание потомкам: «Не дай вам Бог видеть русский бунт, бессмысленный и

беспощадный!»

Вот почему он и пришёл к безусловной мысли о том, что власть должна быть

справедливой и милосердной.

Никакая борьба за власть ничем добрым не кончается. Это замкнутый круг страданий и

потерь.

Вот, наверное, почему так необычно звучат строки из поэмы Свирели «Потомки

Пушкина»:

Переплавляя сердце в жарком тигле

Любви, терпенья, мысли и мечты,

Преображать страданья мы привыкли

В божественные лики красоты.

Потомки златокудрого Поэта,

Не растеряв тепло своих сердец,

Поэтами содружества и света

Несут морошку солнечного лета.

И нам не страшен зависти свинец.

Мы повторяем пушкинские строфы

И – от неверья к вере – наш удел,

Пройдём, минуя смерть и катастрофы.

И Пушкин вновь, глядишь. помолодел!

Чьи это строфы? Не забыть нам слова Самого Пушкина: «Мы все, вас медитируем,

слетаясь» и слова Марины Цветаевой: «Каждый Поэт – медиум».

Конечно, эти слова пришли к нам в Россию через Свирель от Самого Пушкина!

Я в это верю. Поэма писалась одним росчерком пера. Здесь говорится о миролюбивом

нраве россиян, которые, получив жестокий урок истории, когда отвергли Бога и убили семью

Романовых, вновь извлекают из сердца свою глубинную веру в Творца, приносят покаяние за

содеянное и мечтают о всеобщем преображении и умиротворении.

Сублимация, возвышение, преображение умов и сердец, обращение к Богу всех

поколений – неизбежный процесс, который должен овладевать человечеством. Иначе – конец

земной цивилизации. (Сублимация - хим. - возгонка, здесь - Вознесение).

И я открываю свой космический дневник 1996-го года с поэтическими текстами. 1998

год.

Здесь как раз и дана картина того, над чем следует работать людям Земли, преодолевая

заблуждения и ошибки прошлого.

АПОКАЛИПСИС.

Апокалипсис – это не конец Света, это – ОТКРОВЕНИЕ.

Апокалипсис – это откровение Земли и признание её в своей любви к людям, в меру той

ответственности, которую несут сами люди за свою жизнь на Земле.

Это признание Неба в своей любви к людям.

Это – открытие истины веры и её влияния на человека.

Это откровенное признание Матери перед детьми в её любви к ним и признание детей в

любви к родителям.

Апокалипсис дан людям не в устрашение, а во вразумление. Это верховная милость Бога

к подопечным.

Это доля тех, кто ходит под Луной и под Солнцем.

328

Апокалипсис – откровение сердца, как самого могучего инструмента, который

преобразует Мир.

Это признание Мира в любви к человеку, в его неравнодушии к духовной сфере

Человечества.

Откровение – раскрытие Истины даётся один раз за много тысячелетий, потому что

Человечество поглощено своими бытовыми заботами и нуждается в напоминании о

Божественном своём происхождении и подобии Божьем.

За пять тысячелетий Кали-Юги была сотворена плотная оболочка зла, принесённого на

Землю Люцифером.

Чтобы разбить эту оболочку, нужны были жертвенные мощные структуры, которые

возьмут на себя роль очистителей ауры Земли. Две тысячи лет тому назад Иисус Христос

светоносной стрелой своего подвига спас Землю.

Он объединил Человечество Своим страданием и Своей гибелью. Как это произошло?

Об этом говорит Елена Ивановна Рерих. Иисус Христос, возносясь, исторг из своего

светоносного тела мощнейший заряд благодатной энергии, которая сожгла тьму, застилающую

Землю.

Сын Бога дал возможность человеческим Душам умерших уйти в другие, более Тонкие

Миры. И сейчас Человечество может очищать себя своими молитвами, любовью, терпением,

милосердием.

Искупительные жертвы уже принесены. Это тоже Откровение. Это плата за

несоблюдение Космических Законов.

И эту Истину тоже следует осознать. Откровение, как Библейская книга, развернёт перед

Человеком его истинное назначение и роль в Природе.

Отношение к Богу определяет место Человека на Земле и в Космосе. Его отношение к

собратьям спроецирует его место в будущем среди народов Вселенной.

Откровение заставит народы переосмыслить своё отношение к быту и техническому

прогрессу, освежит верования, заставит вернуться к Природе, как к панацее от всевозможных бед

и болезней, заставит людей уважать свой уголок, свой дом, свой край, страну.

Откровение вознесёт на должную высоту понятие Родины, Отечества, свяжет день

сегодняшний с древностью, с вечностью и предвечностью, заставит взглянуть на Землю, как на

маленькую частичку огромного бескрайнего Космоса, который сам есть величайшая МЫСЛЬ

Великого Божественного Разума.

Откровение заставит зазвучать самые тончайшие струны человеческой Души, открыв ей

простор для восприятия космических знаний, доверия, открытий, восхождения по ступеням

Иерархии.

ОБРАЩЕНИЕ БОГОМАТЕРИ

В ХОДЕ АПОКАЛИПСИСА.

Люди добрые, родные соотечественники наши, братья во Христе! Я, Богоматерь Бога

Нашего Иисуса Христа, жива во веки веков и неприкасаема притязаниям недобрых.

Я покровительница и попечительница Земли нашей и Матушки России. Сердце кровью

обливается при виде потерь и ущербности, нанесённых хаосом конца тысячелетия.

Но ничто не остаётся без возмездия. Знаю, вижу и слышу стенания Человеческого сердца,

чья боль пронзает и Моё сердце и сердце Сына Моего Иисуса, взявшего на себя роль Спасителя

Человечества.

Родимые дети мои, отторгнутые от самостоятельного выбора пути, пришло время

раскаяния.

Беда в том, что человек, получив свободу действий, выбрал путь разрушения и

жестокости, взаимоуничтожения и расторжения уз с Богом.

Сегодня Христос смотрит, как человечество сохраняет Его Заветы. Дальнейшее

промедление без контроля и отчёта перед Богом для человечества смерти подобно.

Выход из создавшегося тупика возможен только через осознание каждым живущим на

Земле своей большой или малой вины перед Миром, перед Человечеством, перед родительским

домом, перед семьёй, перед Матерью своей, Которая и есть Природа.

Она кормит, поит и лелеет своё чадо, которое взбунтовалось и рвёт материнское сердце и

тело, казнит его за то, что оно произвело его на Свет.

329

Чадо это рвёт Душу Матери своей Природы отчаяньем и злобой, жадностью,

ненасытностью, двоедушием, жестокостью к себе подобным своими инстинктами чрезвычайного

насыщения.

Человечество сегодня может помочь себе только покаянием. Покаянием за беды,

нанесённые родному краю, Земле.

Покаянием за содеянное коварство в отношении братьев наших меньших, за мысли и

дела, ведущие к потенциальному уничтожению целых племён, народов, наций, за разрушение

Земли, за действия, направленные на отравление огромных земных массивов, за разложение

первоначальной Природы края и самого Человека.

Добрые и недобрые дела рождаются из мысли. Мысль воплощается в действия. Вот

почему так необходимо сегодня собрать воедино добрые мысли каждого Человека и, объединив

их с чувством раскаяния, сожаления и милосердия создать в атмосфере силу противодействия

злу.

Помогите Богу, люди, себе, своим покаянием, чувством милосердия, взаимного уважения,

восстановления святынь в жизни, в сердце своём!

Не плачьте, не суетитесь и не впадайте в отчаяние.

Сердце Великого Творца Нашего не остаётся равнодушным к страданиям младших сынов

и детей наших.

Нет места среди нас растерянным в лени, унынии и презрении. Мы знаем силу сердечной

Мысли, Молитвы и могущество Божественной воли. Мы знаем Божественное действо, которое

станет спасительным на пути возрождения Земли.

Центр добрых флюидов мужества, добросердечия и прекраснодушия находится в

сердцах потомков ариев.

Россия станет спасительницей Мира от злобы и предательства, опорой в борьбе с

остатками зла на Земле.

Россия пробудит народы к жизни скромной и благоуханной, отринет эгоизм и

накопительство.

Россия откроет кладовые несметных богатств Человеческого сердца и поведёт Землю к

возрождению и определению.

Мы видим вдали прекрасное могучее здание будущего. Фундаментом его станут

древние глубокие и мудрые знания о созидании общества, достойного называться Человеческим.

Человек, осмысли, что ты есть Подобие Божие!

Открой в себе путь к самому себе и прими в сердце мысль о великой безусловной

Божественной Любви!

Ни огонь, ни камень, ни ветер, ни вода, а только сердце Человека несёт в себе

ОТКРОВЕНИЕ ЛЮБВИ И ВЕРЫ, НАДЕЖДЫ И БЕССМЕРТИЯ.

Приняла Свирель, 21. 09. 1996.

О ЛИТЕРАТУРЕ БУДУЩЕГО.

К БОГУ ЧЕРЕЗ ТВОРЧЕСТВО И МОЛИТВУ

И я возвращаюсь к содержанию книги «Этика преображённого Эроса», чтобы сказать

ещё о долге Поэта перед самим собой и перед обществом.

Кто- то спросит: «Причём тут Эрос?» Опираясь на учение Платона, автор книги говорит о

том, что Сам Творец всего сущего «Есть добрый и Божественный Эрос, добротворящий Эрос

бытия, безначальный и бесконечный».

Эрос – это побудительная сила Духовного Восхождения, а не в узком смысле слова –

аспект сексуальности. Вспомним, как Пушкин называет себя и Ваалом и Сераписом. Эти

древние боги являются образцом Духовного Плодородия.

Богом Духовного плодородия, великим Эросом является и Пушкин. Он сеет разумное,

доброе, вечное, благородное, нравственное чувство своим Творчеством. Он сеет зёрна Любви. Он

осуществляет роль, которую ему предназначил Творец: Глаголом жечь сердца людей.

Тело Человека есть Храм Духа Божия. Человек обязан преображать, то есть возвышать,

сублимировать как Душу, так и тело своё.

Возвышение, или преображение Человеческой Души, духовное обновление и есть

Стяжание Духа Святого.

Святой Дух – это БЛАГОДАТЬ, то есть средоточие Божественной любви, веры и

надежды.

330

Стяжание Духа Святого невозможно без Молитвы. Внутренней возвышенной молитвой

для художника может стать безмолвное созерцание возвышенной его воображением красоты.

Так, возвышаясь над чисто плотскими инстинктами, художник обожествляет образ

красоты, возвышает образ Матери, женщины вообще, благоговеет перед Природой.

Но и Божественный Эрос стремится к воплощению своих идей, то есть к воплощению

воображаемой красоты и святости в конкретный образ.

Поэтому воображение является инструментом возвышения чувств и мыслей в Человеке.

Без воображения невозможна ни фантазия, ни фантастика. Именно воображение помогает

художникам Слова, музыки, кисти, скульптуры, архитектуры создавать великие бессмертные

произведения.

Но автор «Этики Преображённого Эроса» предупреждает, что существует Эрос

творчества и существует Эрос разрушения!

Эрос разрушения подвластен тёмным силам.

Эрос Творчества – в руках людей -Творцов, которые прониклись Божественностью Мира

и Любовью ко Вселенной.

И здесь встаёт перед художником вопрос о свободе выбора: каким силам служить?

Свободу выбора предоставляет людям Творец. Свобода выбора определяет, каким силам

хочет служить художник: добру или злу, жизни или смерти.

Но каждый художник обязан подумать: к каким результатам приведёт его выбор служения

тьме.

А для художника, стяжающего Духа Святого своим творчеством, остаётся свобода

выбора, ограниченная благородством его натуры, обузданная его Разумом и сердцем.

В 1998 году Свирель ведёт разговор с Пушкиным и с грустью сообщает:

О, мой Поэт, я стражду пробужденья.

Во мне энергия жива и зорок взгляд.

Свирель Твоя – Поэта продолженье.

Стихи об этом ярко говорят.

Пою я втуне. Обо мне не знают

Сегодняшние графы и князья.

Они свиданья нам не назначают.

В чертоги их Души войти нельзя.

Но нам с тобой тесны их кабинеты.

Палат их каменных не греют вид и взор.

Они мрачнее даже вечной Леты.

Не с ними мы продолжим разговор,

А с чистым сердцем Родины и края.

И, с детским смехом стих соединив,

Отчизне посвятим, Любовь вбирая,

Свой пушкинский немолкнущий мотив.

А. С. ПУШКИН:

О, да, мой друг, воители Востока,

Вельможи, да не даст соврать сонет,

Любили свет без устали и срока.

У каждого придворный был Поэт.

Поэт лишь тяготился этой клеткой.

Поэт – в чертоге, что твой соловей.

Поэт бывал помечен этой меткой

При отпрыске божественных кровей.

Он был слугой, придворным зазывалой.

Он славил мудрость, царственность и честь.

Но этого Поэту было мало.

331

Он всё на Свете был готов прочесть.

Хотел увидеть бедность за порогом

Богатого уютного жилья.

До Бога шёл, но не дошёл до Бога.

Таков удел Поэта-соловья.

Он выброшен был за порог однажды

В глухую степь, где вечно бродит тать.

За нрав, за честь, за неуёмность жажды

Всё перечесть, увидеть и познать.

Познав свободу, он опять взмолился:

Кому я нужен в той глухой степи.

А Бог, услышав это, удивился,

Сказав: Стихами степь мою кропи.

Ходи по людям развевай сомненье.

Посеешь веру – урожай сберёшь.

Играй и пой своё стихотворенье,

ПОСЕЙ ЗЕРНО ЛЮБВИ – ВОЗНИКНЕТ РОЖЬ!

Вот наказ Пушкина: СЕЯТЬ ЗЁРНА ЛЮБВИ. Это то же, что ГЛАГОЛОМ ЖЕЧЬ

СЕРДЦА ЛЮДЕЙ.

Поэт, возвышая любовью, верой и надеждой вибрации своей Души, настолько истончает

энергию Сердца, что свободно проникает в Тонкие Миры, вступает в Со-Творчество с поэтами

других Измерений и становится ПРОРОКОМ, предсказателем.

Всё должно возникнуть вовремя. Вот и сейчас, открываю свою тетрадь под номером 24 и

на странице 64-й вижу очень важный для сегодняшней темы текст.

Это информация от моего Отца Петра Павловича Лямзина. Он напоминает мне о том, что

наступает Эпоха Матери Мира.

Общее число цифр даты, когда произошёл приём этого текста, даёт сакральное число

Крайона – 11!

Значит, информация очень важная. Это то, о чём писали ещё в начале 20-го века Елена

Ивановна и Николай Константинович Рерихи.

ЭПОХА МАТЕРИ МИРА

Наступает Эпоха Матери Мира. А это значит, что все созвездия будут находиться под

влиянием благотворной энергии планеты Венеры, которая олицетворяет собою великую любовь к

Человеку.

Венера распространит своё влияние на все области жизни, на политику, экономику, на

развитие изящных искусств и, в особенности, на медицину. Возродятся взгляды людей на

Вселенную, как на живое существо.

Кроме этого, Эпоха Матери Мира будет способствовать возрастанию роли женщины в

обществе, её организующего и созидательного начала.

Начнут открываться гимназии, лицеи, специальные военные учебные заведения,

направленные на элитарное, в лучшем смысле слова, обучение и воспитание девочек, девушек и

юношей.

Будет придано особое значение обособленному гуманитарному обучению и

нравственному воспитанию.

Возвратится система раздельного обучения мальчиков и девочек ради восстановления

истинного уважения к женщине, девушке, девочке.

Возродится культ почитания Женщины. Возникнут храмы Матери Мира. При обучении и

воспитании молодёжи будут приняты во внимание достижения науки и философии древности и

современности.

332

Постепенно из Мира будут уходить чувство воинственности, которая влечёт человечество

к кровопролитию.

Влияние Венеры заслонит собой влияние воинственного Марса, бога войны. Это и будет

означать наступление золотого века, который спасёт Землю и Человечество от разорения и

гибели.

Следует сказать и о том, что в эти годы наша звёздная система приобретает особое

расположение к межпланетным контактам, к международным связям и развитию

интернациональных видов искусств.

А это значит, что вся предстоящая Эпоха будет способствовать развитию феноменов.

Ещё мощнее пойдут трансмутационные процессы преобразования человеческой

природы.

Этот период будет чрезвычайно плодотворным для людей творческого склада. Он

пробуждает в открытом к Миру сердце необычайно могучую энергию Со-Действия, Со-

Дружества, Со-Творчества.

Это было сообщение моего Отца Петра. Завершая его, он добавил: «От тебя родные тоже

ждут новых порывов и высот в творчестве. Твоя книга «Возвращение Истины» получит высокую

оценку. Но она станет фундаментом и трамплином к созданию других трудов, которые будут

необходимы обществу. Почаще бывай на Природе, подпитывайся чистым зарядом Урала!».

Это было в июне 1992-го года.

Предсказание Отца сбылось. Я продолжаю работать над материалами, касающимися

творчества БУДУЩЕГО.

А Свирель, которую подарил мне Александр Сергеевич Пушкин, – и есть тот самый

волшебный инструмент, который помогает моему Со-Творчеству с людьми Тонкого Мира.

Роль и путь Свирели подтверждают «Числовые Коды Крайона».

ПУШКИНСКИЕ МОТИВЫ

СЕРДЦЕ ВЕРИТ

Зачем мне сердце, коль оно не слышит

Небесной Пушкинской причудливой строки?

Нет, для того Поэт живёт и дышит,

Чтоб уловить движение руки,

Передающей волны чувств и знаний,

Поэтику таинственных высот.

Мгновенно стих рождён – не для признаний:

Он радугу вселенскую несёт.

Он утверждает, что Поэт бессмертен.

Он дружество пускает на порог.

Он говорит вам: Пушкин жив, поверьте,

Поймите, что безверье – хуже смерти.

Земному эгоизму вышел срок!

Свирель, ноябрь 1998 г.

СЕРДЦЕ

Нет, сердце Родины, в котором дышит правда,

Не примет сердце лживое в расчёт.

Нет, сердцу бедному всегда одна награда,

Когда его чужая боль сечёт;

Когда измученным оно теряет силы

И в одиночестве влачит свой долгий путь.

Но не страшится смерти и могилы,

Сердцам любимым дав легко вздохнуть.

333

Нет! раствориться в золотом сеченье

Бессмертных дум и в радуге Души –

Вот сердца зов и сердца назначенье.

И ты, мой друг, на этот зов спеши!

Не высказать, не выразить, не вылить

В стихе ту предназначенность сердец,

Которые о Боге не забыли,

В ком жив Бог-Дух, Бог-Сын и Бог-Отец.

О том ли им тревожиться, чтоб имя

Своё под этой строчкой начертать?

Они живут страстями не своими.

Они живут, чтоб Пушкинское ИМЯ

Нас научило думать и мечтать.

Свирель поёт. Последние страницы

Октябрьских дум в Душе перелистав.

Свирель – подобье северной жар-птицы

Передаёт стихи из уст в уста.

Пусть за окном ночной хлопочет дождик.

И тьма приникла к тонкому стеклу.

Но стих рождён – пусть раньше или позже

Слеза любви скатилась по стволу.

И лес признаний, вновь заворожённый

Отчаянным свирельным голоском,

Стоит и внемлет, к сердцу приближённый,

Вздымая ветви веры высоко.

Свирель моя! Ты поздняя пичужка,

Мой поползень, перебежавший жизнь,

В глуши лесной надёжная подружка,

Не гневайся, не плачь и не дрожи,

Не возмущайся эгоизмом старых,

Цеплявшихся за собственный плетень.

Моя Свирель – ты истинный подарок

Сознанию, Душе и красоте!

От Синклита Поэтов Тонкого Мира

через Свирель, октябрь 1998 г. .

ДИАЛОГ ПУШКИНА СО СВИРЕЛЬЮ.

О значении Свирели

Свирель:

Ну почему так больно до сих пор,

Когда читаю о Твоём уходе?

О, Пушкин! Ты и ныне жив в народе.

Но не о том же, милый, разговор!

Зачем так сердце рвётся без конца

От безысходности немыслимой потери?

Не потому, что в жизнь Твою не верю, –

Бессмысленность жестокости свинца

Гнетёт опять. Душа рыдает молча.

334

Молчит Природа, век и весь народ.

Молчит тысячезвёздный Небосвод –

Кто жив, кто мёртв и чей мундир испорчен.

Всё сказано… Зачем же повторяться?

А я опять вернуть Тебя хочу

В Захарово. В Тригорское лечу.

Хочу встречаться , а не расставаться!

Всё минет, всё проходит, как сказал

Царь Соломон, кольцо своё роняя.

Пройдёт и эта без конца и края

Тоска. Как мимо город и вокзал,

Село, поля, причудливые горы

Уходят, если в поезде сидишь.

Так снег весной уходит с тёплых крыш.

Так ночью затихают разговоры…

Уходит всё, но только не тоска.

Ещё надёжней сердце обнимая,

Объемлет грудь и без конца и края

Жужжит единой мыслью у виска:

Зачем Он руку дал клеветникам ничтожным?

Зачем поверил их словам и ласкам ложным,

Он, с юных лет постигнувший людей? –

Слова другого гения Природы

Мне возвращают снова год от года

И стих, и боль, и строчку и набат.

Недаром же в народе говорят,

Что голова дана нам не для моды –

Не для красивых шляп и котелков,

Не для платков, расписанных узором,

А для тысячелетий и веков.

И знаю я: лишь стих, резвясь и плача,

Снимает боль лазурною рукой.

Поэт, прими сей стих и сердце успокой

Своим стихом. – Не велика задача?!

А. С. ПУШКИН:

Ужель Свирели звук раздался средь дубравы?

Октябрь стремиться прочь. Под ветром стынут травы.

Но чем взволнован нынче синий бор?

Изволь, возьми сей стих, плод дружбы и забавы!

СВИРЕЛЬ:

О, Пушкин, Ты откликнулся опять!

Дитя любви, тысячелетний воин

С невежеством, со злостью и враждой!

Ты юн, я знаю, хоть уже седой,

Любви и поклонения достоин.

А. С. ПУШКИН:

Ты, словно реченька, бегущая под гору!

Размыслим о культуре и любви!

СВИРЕЛЬ:

335

Свирель свою в дубраву позови.

Уж то-то будет много разговору!

А. С. ПУШКИН:

Возьми уж заодно мои цветы,

Брось на ковёр. Тебе сегодня впору

Накидка лёгкая туманной синевы.

Как Вас назвать: На Ты или на Вы?

Свирель:

Родной, с Тобой на Ты уже давно мы.

Неужто Ты забыл? Как горько мне…

А. С.ПУШКИН:

Вздыхать о невозвратном в тишине…

Оставь на это осени и зимы.

Свирель:

Неужто так задумано Природой,

Иль Богом – бесконечно нам страдать?

Ждать невозвратного, в безвестности рыдать?

А. С.ПУШКИН:

Страданье – крест для русского народа.

СВИРЕЛЬ:

Я знаю – Ты подмога мне во всём,

Голубоглазый ясноликий Гений,

Содеятель высоких настроений.

Недаром мы в сердцах Тебя несём.

А. С. ПУШКИН:

Не пой мне панегириков, мой друг.

Мне скучно, право, от таких речений.

Далёк я от великих назначений.

Поэзия – моя судьба, мой круг.

СВИРЕЛЬ:

О, необъятен круг Твоих значений,

Прекрасных дел, творений и мечты.

Ты самый нежный Гений красоты,

Моей Души и молодости Гений.

Ты детство пробуждаешь каждый раз,

Когда Твои стихи беру я в руки.

Ты избавляешь от тоски и скуки.

Ты стих зовёшь на ласковый Парнас.

Ты жив, мой друг. И никаким Дантесам

Тебя уж, мой любимый, не достать.

А. С. ПУШКИН:

Ты хочешь мне о чём-то рассказать?

Скажи, я слушаю с великим интересом.

СВИРЕЛЬ:

Скажу, тут как-то критик Лёва

Меня решил строкою укорить

И, посмотрев так строго и сурово,

Сказал; «Как можно говорить –

«Угроза Пушкину, немыслимый обвал…»

Так про себя нескромно – видит Небо».

А я ему: «ОН обо мне сказал.

А слог Его дороже хлеба!

336

Он шутит, Он велик.Он понимает шутку.

Зачем ты принимаешь всё всерьёз?»

А Лёва мне: «Ты задираешь нос.

Стихи твои годны на самокрутку…»

Скажи мне Пушкин, прав или не прав

Редактор наш. Он только от железок.

Сам признаётся, что не лирик он.

А. С. ПУШКИН:

С чем проверять: с пером или с обрезом?

В каких боях сей критик закалён?

С пером, так перья тонко отточить

Придётся Вам, великий критик Лёва.

Пока что вижу – критика сурова,

Мне рукава придётся засучить.

Неужто не понятна эта шутка –

Не оскорбительно сравненье это мне.

Я сам его родил. Рождённое минуткой

Оно сияет в мирной тишине

И ласково напоминает Миру:

Моя Свирель поёт на все лады.

Мне дороги всегда её труды.

Она Душа и молодость Эфира.

Я ей дарю энергию Творца.

Я чакры ей открыл на радость людям.

В ней отраженье своего лица

Я вижу. Пусть она мощнее будет

День ото дня. Она моя – Свирель.

Я ей доверил ритмы и рулады.

Я ей открыл невянущий Апрель.

Как соловей нестынущего сада,

Угроза Пушкину смешливая Свирель.

Я повторить готов сравненье это.

Она – угроза главному Поэту.

Пойди, сравнись сегодня, Лёва, с ней!

Ну что, не хочешь выглядеть смешней?

Она моя – моя Свирель-Петровна.

Держи перо. Пусть сердце бьётся ровно.

Тоска пришла и так же отошла,

Как голод от российского села.

Ты не страшись «железных» чудаков.

Они себя пусть вдоволь критикуют.

Они ещё не видели такую

Свирель, не признающую оков,

Ни дня, ни ночи, ни зимы, ни лета,

Ни вьющейся колючки за стеной,

Того так называемого Света

И одиночества. За то, что ты одной

337

Единственной пастушеской Свирелью

Прокладывала путь к семье родной,

Я наградил тебя своею трелью

И подарил её тебе одной!

Свирель моя! Она такие штуки

Порой вот в этих строчках выдаёт,

Что лишь всплеснут от удивленья руки,

И сердце отправляется в полёт.

Она стихом Цветаевой Марины

Уносит грусть на паперть прежних дней.

Она зовёт меня на именины,

Где дышится свободней и вольней.

А то Бальмонта солнечные Боги

Играют здесь, как дети на лугу,

Иль маленькие нимфы-недотроги.

Она Авророй дышит на снегу,

По-пушкински неся меня по брегу,

Мне жарко руку под накидкой жмёт,

Игривая, послушна мне и Небу,

Она то по-весеннему вздохнёт,

То замолчит, с метелью замирая,

То вдруг затянет песенку дождя –

Волшебный дар Отеческого края –

Поёт, явившись, плачет, уходя.

Свирель, мужскую рифму вспоминая,

Бросает в окна резкий Вовин стих.

И рубит ад в преддверье сна и Рая

Высоцкого заученный мотив.

Она моя великая забава –

Послушна Блоку на брегах Невы,

Как ей послушны поле и дубравы,

Как ей послушны, извините, Вы,

Читатель мой, не в меру часто строгий,

Скептически настроенный чудак!

Свирель, учтите, выдумали Боги.

Её вам не забросить на чердак.

Она висит на ели верхолазной.

Я сам её снимаю до сих пор,

Чтоб увалень, мой Дельвиг несуразный,

С тобой опять продолжить разговор

О нашей встрече под любимым Псковом,

В Михайловском, у речки голубой.

О, Сороть, Сороть! Здесь, под этим кровом,

Свободой мысли тешились с тобой!

Я сам вручаю ту Свирель старушке

Своей Арине, сидя на печи,

338

Чтоб иногда послушал сказки Пушкин,

Вдыхая дым от гаснувшей свечи.

Я ту Свирель даю и Доне Анне,

Входящей в Царскосельский тихий сад.

Ахматова. Она при Иоанне.

Он, уверяют, этой встрече рад.

Она поёт теперь стихи-молитвы,

Чтоб отвести заклятье от Руси.

Иной же стих сечёт острее бритвы.

Ну, хоть царя Петра о том спроси!

Не раз он диктовал Указ Свирели,

Роняя между строчек царский гнев,

Желая, чтобы ложь и зло сгорели.

Такое не расскажешь нараспев!

Свирель моя подвластна хулигану. –

Серёженька Есенин, ты мой друг! –

Она и тут подобна ятагану,

Когда выходит на любовный круг.

Но чаще грусть её гнетёт доныне

В есенинских берёзовых стихах.

Рукой судьбы Свирель ту грусть отринет,

Нарисовав Серёжу в облаках,

Над дымными московскими холмами

Идущего навстречу синеве

Известными России Покровами –

Подарок Неба матушке Москве

В сей юбилей*, значительный и важный.

Он освежит страницы дневника.

И стих, опять же, лёгкий и отважный,

Загадка мирового языка,

Прорвёт плотину долгого молчанья

И, вырвавшись на берег тишины,

Спасёт сердца от грусти и отчаянья,

Став достояньем Бога и страны.

Кого забыл я, вспомнив о Свирели?

Она уж не забудет никого.

В её стихах живут ручьи «Апреля»

И даже звёзды Фета самого.

И Гумилёв заглядывает в рощи,

Озвученные нежностью твоей,

Моя Свирель. И рог его не ропщет,

Забыв про Чад, жирафа, дикарей.

*Конкистадор давно в Руси витает,

По-рыцарски неся нелёгкий крест,

В боях с неправдой время коротая,

Не зная ни чужих, ни дальних мест.

339

И Авиценны царственные очи

Роняют свет на русские поля.

Моя Свирель сквозь сумрак дня и ночи

Над рубаи сиреневым хлопочет.

И слышит Ибн-Сину вновь Земля.

Он жив. Живёт с Иисусом он на Троне.

По-своему прародину любя,

Россию помня, славя и скорбя,

Её он славы в Мире не уронит.

Свирель моя, ты плачешь и смеёшься.

Ты помнишь стих классически-простой.

В дубраве ты поутру раздаёшься

И ночью дымкой нежной речи льёшься,

Вьюночек мой, прозрачно-золотой!

Я стих и штрих приемлю твой отныне.

Я рад созвездью сердца и ума.

Моя Свирель вовеки не остынет.

Её Россия в жизни не отринет.

Она любовь и молодость сама.

Она угрозой может быть невежам.

Всем, кто боится веры и любви.

Невежи ныне, между нами – те же.

Свирель моя, захочешь – назови.

По мне же – лучше, их не называя,