Котенок. Книга 2

Глава 12

Веник откупорил бутылку, плеснул портвейн в гранённые стаканы. Новая порция спиртного запаха расползлась по репетиционной комнате. Я прижался спиной к холодной стене — наблюдал за сидевшими около стола музыкантами и за стоявшей позади Рокота Изабеллой Корж. Впервые за всё время своего очередного пребывания в Советском Союзе я отчаянно захотел выпить чашку крепкого кофе: эспрессо или капучино — не растворимого. Я сглотнул слюну, вдохнул пропитанный табачным дымом воздух. Увидел, что Сергей первый схватил свою порцию спиртного. Он ополовинил её одним глотком — без тоста, не чокаясь с приятелями. Рокотов скривил губы, потёр кулаком нос. Он вынул из пачки сигарету — Веня Любимов чиркнул спичкой, помог Сергею прикурить.

— Скажи, Котёнок, — произнёс Рокот, — ты уже задумывался о том, что с тобой будет через полтора-два года?

Я пожал плечами, поправил очки.

Сергей махнул рукой.

— Ёлы-палы, о чём это я тебе говорю, — сказал он. — Вам с Чагой армия не светит: вы же у нас очкарики.

Рокотов ухмыльнулся.

— А вот мы с парнями…

Он указал на противоположную сторону стола, где сидели Веник и Бурый.

— …Помесим сапогами грязь — никуда не денемся.

Сергей допил из стакана остатки портвейна.

— Ты слышал, что с января вступают в силу изменения в Закон о всеобщей воинской обязанности? — спросил он. — Поправки снимают отсрочку от призыва со студентов многих вузов. Пока ещё не понятно, как будут обстоять дела. Но уже факт, что поступление на вышку не обязательно гарантирует нам отсрочку от службы.

Он поставил стакан на стол, ухмыльнулся. Рокот погладил руку Изабеллы. Девчонка печально вздохнула.

— Ёлы-палы, мы с парнями не отказываемся служить, — сказал Сергей. — Ведь так, пацаны?

— Фигня вопрос, — сказал Веник.

Бурый неуверенно кивнул.

— Но нам важно, — заявил Рокотов, — где и как мы будем проходить службу. Всё же два года жизни — это немалый срок…

— Если не три, — добавил Бурый.

— …Или три, — согласился Сергей.

Он посмотрел на свои руки.

— Мы музыканты, — сообщил Рокот. — Лично я бы не хотел вернуться на гражданку с отмороженными или травмированными пальцами.

Сергей сжал кулаки.

— Да и не хочу провести два-три года без практики, — сказал он. — За это время не только разучусь играть на гитаре, но и позабуду ноты.

Рокотов пожал плечами.

— Долг Родине мы отдадим, — заявил Сергей. — Вот только мы бы предпочли делать это с толком: не лопатами махать, а выступать на сцене. Так от нас будет больше пользы. Разве я не прав?

Я ответил, что полностью с ним согласен.

— А ещё вас могут отправить в Афганистан, — едва слышно произнесла Белла.

Мне почудилось, что Бурый после её слов слегка побледнел.

Но Рокот не обратил на них внимания.

— У Веника есть дядя, — сказал Сергей. — Он работает в нашем военкомате.

Любимов кивнул — подтвердил слова Рокота.

— Так вот, этот дядя говорил, — продолжил Рокотов, — что едва ли не в каждой военной части есть собственные вокально-инструментальные ансамбли. Они состоят из обычных солдат. Солдаты выступают с концертами по праздникам и на выходных — в военной части. Вот в эти самые ансамбли мы с парнями и хотели бы попасть.

Сергей улыбнулся.

— Представляешь, какая была бы красота? — спросил он. — Мы бы и служили. И в то же время репетировали. Руки бы не отвыкли лабать на гитаре. Мы бы такие концерты устраивали!.. Всем бы от этого была только польза. Вот только есть проблемка: в нашей стране таких непризнанных музыкантов, как мы, вагон и маленькая тележка.

Он развёл руками и сообщил:

— У нас ведь на рожах не написано, что мы клёвые музыканты. А на гитаре сейчас каждый пятый пацан бренчит. Вот мы и решили, что до конца следующего года перейдём из разряда «непризнанных» артистов в «признанные». Понимаешь, о чём я говорю? Мы с парнями собираемся стать лауреатами или дипломантами серьёзного музыкального конкурса.

Рокотов указал пальцем в потолок.

— Как тебе наша задумка? — спросил он.

— Что за конкурс? — сказал я.

Сергей скрестил на груди руки.

— Есть несколько вариантов, — ответил он. — Мы с парнями уже разведали, где, что и когда будет. Решили, что попробуем себя на Республиканском музыкальном фестивале молодёжи и студентов Карельской АССР, для начала. Это ближайший конкурс, где примут участие ВИА, и… тот, на котором у нас будут хоть какие-то шансы затесаться в ряды счастливчиков.

— Когда и где он состоится? — поинтересовался я.

Сергей затянулся табачным дымом.

— Он пройдёт в декабре, — сказала Белла. — В Петрозаводске.

— Зимой? — переспросил я.

Белла пожала плечами.

— Мама сказала, что в этом году он будет не просто нашим, карельским, фестивалем, — ответила она. — А станет отборочным конкурсом на всесоюзный, который пройдёт летом в Москве. Потому его и запланировали на начало зимы. Туда съедутся только наши коллективы: карельские. Будет не так много народа, как два года назад.

Рокот дёрнул рукой — уронил на пол сигаретный пепел.

— Но только сразу тебе, Котёнок, говорю: нам в Москву дорога закрыта, — сказал он. — Даже не мечтай, что попадём в столицу. С победителями в конкурсе вокально-инструментальных ансамблей вопрос заранее решён. Уже сейчас всем понятно, что первую премию за наш жанр заберёт петрозаводская «Искра». Они же и представят Карельскую АССР в Москве.

— Откуда такая информация? — спросил я.

Изабелла вздохнула.

— Мама сказала, — сообщила она.

— Лидер ВИА «Искра» Илья Смоктуновский, — сказал Рокот. — Слышал о таком? Неплохой, кстати, музыкант. Но не это главное. Его дядя заседает в Верховном Совете КАССР. Вот в чём его главное преимущество. И пока этот дядя не уедет в Москву, Ильюшин ансамбль будет побеждать у нас в республике на всех конкурсах.

Бурый шёпотом обозвал Смоктуновского самкой собаки.

Я спросил:

— Хорошо поёт этот Смоктуновский?

— И с этим у «Искры» тоже всё нормально, — сказал Сергей. — Сам Илья не поёт. У него в ансамбле два солиста. Оба из Петрозаводского культпросветучилища. И песни у них есть неплохие — слышал я их выступления в прошлом году. Так что шансов на Москву у нас нет. Но нам они и не нужны. Второе-третье место или диплом конкурса нас вполне бы устроили.

Он ухмыльнулся.

— Награды республиканского конкурса, — сказал Рокот, — сделают нас не просто бывшими участниками безымянного ансамбля из карельской глубинки. Мы станем титулованными артистами. С такой бумажкой у нас будут немалые шансы попасть на сцену дома офицеров, а не на рытьё окопов. Я так считаю.

Сергей указал на Веника.

— И парни со мной в этом согласны.

Он развёл руками.

— Но с чужими песнями нам на конкурс не попасть, — сообщил Рокотов. — Об этом сказано в правилах… да это и так понятно. С поэтами-песенниками ни я, ни парни не знакомы. О местных поэтах и композиторах я вообще не слышал. В правилах конкурса сказано, что можно исполнять собственные композиции. Мы пробовали сочинить стихи сами. Херня получилась, честно говоря. Наши песни даже до уровня «Гимна ПТУшника» не дотягивали.

Я заметил, что на лицах музыкантов сверкнули улыбки, словно парни вспомнили о чём-то забавном.

— Вот поэтому нам и нужны стихи твоего друга, — сказал Сергей. — И твоя музыка. Не ворованные. Такие, чтобы понравились не только молодёжи, но и жюри конкурса. Репертуар ещё до выступлений пройдет рассмотрение худсовета. А он, естественно, не все песни пропустит на сцену. Так что «Гимн ПТУшника» не годится, как ты сам понимаешь.

Рокотов вздохнул.

— А ещё нашему ансамблю не помешал бы хороший вокалист. Мы с парнями никогда всерьёз вокалом не занимались. Мой голос годится для выступлений перед школьниками. Но даже рядом с тобой я выгляжу бледно. А в Петрозаводске будут ребята с музыкальным образованием. Мои вокальные потуги вряд ли принесут нашему ВИА высокие места или диплом от жюри.

Сергей затушил сигарету.

— Попасть-то в декабре на конкурс мы сможем, — сказал он. — Поедем туда как коллектив рудогоргкого Дворца культуры. Мама Беллы об этом позаботится. Вот только я знаю, на что способны наши конкуренты. В одном только Петрозаводске есть несколько приличных молодых коллективов. А будут ещё парни из Беломорска. Они тоже не лыком шиты.

— И из Кондопоги приедут, — подсказал Чага.

— Вот-вот, — сказал Сергей. — Наш ансамбль далеко не самая главная лягушка на карельском болоте. По любому: второе или третье место мы за просто так не получим. Грызня за них будет неслабая. Точно тебе говорю. А вот с тремя-четырьмя хорошими песнями и… с твоим голосом шансы на высокое место у нас наметятся. Небольшие, но будут.

— Мальчикам нужна твоя помощь, Ваня, — заявила Изабелла. — С тобой у них всё же появится возможность стать лауреатами конкурса. Если вам, конечно, повезёт. Заявку на участие в фестивале, ноты и слова песен для конкурса, численность и имена участников моя мама отправит до первого ноября. Осталось четыре недели.

— Песни нужны уже сейчас, — добавил Рокотов. — У нас осталось меньше двух месяцев на репетиции. А иначе поедем позориться с моими сочинениями. Но мы по любому поедем. Потому что следующий фестиваль будет уже в Ленинграде. Но там конкуренция на порядок выше, чем в Петрозаводске. Поэтому зимой мы точно опробуем свои силы: с тобой, или без тебя.

Изабелла снова погладила Сергея по плечу, словно успокаивала его.

Я поправил очки: раздумывал, как втолковать парням, что участие в конкурсах никак не входило в мои планы на будущее.

На моём лице скрестились пять взглядов.

— Что скажешь, Котёнок? — спросил Веник.

Он открыл пачку, раздал сигареты приятелям — музыканты снова задымили.

— Прозондирую почву насчёт песен, — пообещал я. — Если они нужны не для школьной дискотеки, а для конкурса, то это уже совеем другое дело. Тут сгодятся и те, под какие школьники не будут плясать: была бы «правильная» тема. А вот насчёт своего участия в конкурсе пока вам не отвечу. Правильно ведь понял, что у меня есть время на принятие решения? До конца октября?

Рокотов выпустил в сторону зашторенных окон струю дыма, пожал плечами.

Чага усмехнулся, покачал головой — словно возмутился моей нерешительностью.

— Время есть, — произнесла Белла. — Но лучше сказать моей маме состав участников ансамбля раньше. Хотя бы через две недели.

Я кивнул.

Сказал:

— Уверен, что через две недели я чётко определюсь: поеду в Первомайск или останусь в Рудогорске. А пока прозондирую почву насчёт стихов для песен. Как только выясню что-то конкретное, сразу же вам сообщу.

Сегодня я снова прогулялся вечером по городу: не пошёл из Дворца культуры к своему дому по кратчайшему пути. Потому что в понедельник выслушал претензию от Лидочки Сергеевой. Одноклассница заявила, что больше часа дожидалась меня после танцев около входа в ДК. Причём, рассказала, что помимо неё меня поджидали и ещё «какие-то три девахи». Я не признался Лиде, что попросту сбежал от неё через служебный ход — наврал, что засиделся с музыкантами: «Обсуждали с парнями из ансамбля Рокотова план следующего концерта». Заверил Лидочку, что и в следующую (в эту) субботу после концерта освобожусь не скоро. Сказал Сергеевой, чтобы она не мёрзла после танцев на улице, а сразу шла домой. Заверил, что пообщаться мы с ней сможем и в понедельник: в школе, на перемене. Увидел тогда на Лидочкином лице ироничную ухмылку — поэтому и пошёл сегодня к дому обходным маршрутом.

До своей пятиэтажки добрался спокойно: без встреч с поклонницами и без стычек с желающими подраться. Опасение, что Сергеева устроила засаду около подъезда, не оправдалось. Решил, что Лидочкины планы относительно меня не столь серьёзны, как мне казалось. Объяснил себе это тем, что Котёнок я только на сцене — в «обычной» жизни я остался прежним «невысоким очкариком». Эту мысль подсказал факт, что количество любовных посланий за последнюю неделю снизилось (получил только семь предложений «дружить»). А вот количество визжащих девиц в зале около сцены заметно увеличилось. Я вспомнил, как нахмурился Рокот, когда зал сегодня приветствовал нас криками «Котёнок! Котёнок! Котёнок!..» Подумал, что Сергей Рокотов очень хотел заблистать на декабрьском фестивале. Неспроста же он мирился с тем, что некий невзрачный очкарик потеснил его на городском «звёздном олимпе».

О задумке Рокотова я размышлял, когда улёгся спать. Отметил: мысли Сергея о том, что звания лауреатов карельского фестиваля повлияют на прохождение военной службы, казались мне сомнительными и наивными. Понял, что меня не привлекала возможность участия в музыкальном конкурсе: планы на ближайшие шесть лет я мысленно уже сверстал — любое отступление от них теперь казалось бессмысленной тратой времени. Чувствовал, что восторг поклонниц моего «таланта» мне уже слегка приелся. А работа артиста и раньше не казалась хождением по лепесткам роз. «Республиканский музыкальный фестиваль молодёжи и студентов Карельской АССР», — отправил я «запрос» в память. Но та промолчала: с ноября тысяча девятьсот восемьдесят первого года Карельская АССР и связанные с ней события меня уже не волновали. Результатами того фестиваля я не интересовался, не читал о них в газетах.

Я почти погрузился в дремоту, когда вспомнил слова Изабеллы Корж об Афганистане. Сообразил, что по возвращении обратно в СССР почти позабыл об этой войне. А ведь некоторые мои друзья и знакомые на ней побывали (побывают). Съездят в эту «заграничную командировку» и два моих первомайских одноклассника. Оба вернутся из неё живыми. Но помять о той поездке сохранят на всю жизнь. Один умрёт от цирроза печени — в сорок лет. Второй дослужится до генеральских лампасов. Я не виделся с ним со школьного выпускного. Встретился с этим располневшим генерал-майором только за пять лет до того, как угодил в Нижегородскую больницу (в последний раз). Мой младший сын «пересёкся» с ним по работе — рассказал ему о моей жизни и об аварии. Генерал явился ко мне домой с бутылкой коньяка — мы с ним допоздна гарланили песни «нашей молодости» (дважды приезжал вызванный соседями полицейский наряд).

От генерала я и узнал, что из Афганистана вернулись не все мои знакомые. Славка Романов из параллельного класса сразу после школы переехал с родителями в Новосибирск — туда и доставили из «дружественной заграницы» его запечатанное в цинк тело (потому мы и не побывали на его похоронах). Генерал не сообщил, как погиб Славка. Лишь обронил: «Ему просто не повезло». А вот я заинтересовался обстоятельствами смерти школьного приятеля. Прошерстил интернет в поисках информации. Славкину фамилию нашёл только на сайте «Погибшие» в графе «Афганистан». На букву «Р» увидел там девяносто три фамилии. Романовых оказалось два, но меня заинтересовал Вячеслав Романов. Я кликнул тогда на фамилию и увидел лишь три строки:

Не нашёл никаких подробностей.

Я заглянул и под другие фамилии — там тоже не обнаружил пояснений. Только под одной фамилией увидел короткое пояснение, что «взвод попал в засаду и был уничтожен противником». Вспомнил, что эта запись была под фамилией… — фамилию погибшего сержанта из разведвзвода я без труда отыскал в памяти. А рядом с ней мысленно увидел и другую: знакомую. Мой сон вдруг улетучился. Я лежал на кровати, смотрел в потолок — глаза давно привыкли к полумраку. Не сразу, но я сообразил, что именно меня сейчас встревожило. Я чётко вспомнил, что когда кликнул на строку рядом с «Романов Вячеслав Фёдорович», то увидел и такую надпись: «Рокотов Сергей Валериевич». Под неё я тогда тоже заглянул. Память послушно выдала добытую в тот день информацию:

В воскресенье перед школьным концертом для учителей я поинтересовался Рокотова его отчеством.

— Валериевич, — ответил Сергей. — С чего вдруг тебя, Котёнок, заинтересовало моё отчество?

Я провел пальцем по струнам взятой из кабинета директора школы гитары.

Ответил:

— Если вступлю в твой ансамбль, ты станешь моим начальником. Пока потренируюсь обращаться к тебе по имени отчеству. Вдруг, пригодится?

Перед выходом на сцену школьного актового зала я совершенно не волновался. Не грыз ногти и не маялся животом, как артисты из младших классов. В перерывах между выступлениями посматривал в зал. Видел, что сегодняшняя публика не походила на ту, перед которой я пел вчера. Смотрел на учителей, что сидели на зрительских местах с серьёзными лицами. Наблюдал за тем, как они скупо аплодировали участникам концерта. Как внимательно рассматривали юных артистов, словно мысленно выставляли тем оценки: за внешний вид, за артистизм, за правильный репертуар. Отметил, что педагоги одинаково реагировали и на читавших стихи октябрят, на сыгравшую на скрипке пионерку, и на пение Сергея Рокотова. Я удостоился от них всё тех же скупых аплодисментов, что и прочие участники концерта. Не услышал ни одного выкрика из зала: «Котёнок!»

Заметил сидевшую в центре зала симпатичную учительницу математики. Смотрел ей в глаза, когда исполнял вторую песню. Наши взгляды соединились примерно в середине первого куплета. В глазах женщины я прочёл удивление, смущение, интерес — всё это рассмотрел, пока вытягивал ноты. Скулы молодой учительницы за это время покрылись румянцем, словно женщине стало душно. А моя фантазия нарисовала множество восхитительных сцен с участием математички. Я обуздал распоясавшееся воображение. Напомнил себе, что стоял на сцене под лучами прожекторов. И что мои брюки не скроют реакцию шестнадцатилетнего организма на эротические фантазии. Зрительная связь между мной и симпатичной учительницей прервалась, лишь по завершению песни. Я мысленно поздравил себя, когда спускался со сцены: понял, что молодая математичка — орешек по моим зубам.

В третий свой выход на сцену я сразу же отыскал глаза учительницы математики (принципиально не смотрел на прочие не менее интересные части её тела). Гипнотизировал женщину все те минуты, что простоял на сцене. За это время математичка ни разу не отвела глаза. Изредка она смущённо улыбалась, потирала щёки и шею. Я уже чувствовал себя «победителем», спускаясь в зал. По завершении концерта вместе с прочими артистами отвешивал со сцены поклоны — следил за тем, как интересная мне особа направилась вслед за прочими учителями к выходу. И мне почудилось, что шагавший рядом с ней Василий Петрович (учитель физкультуры) обнял математичку за талию. Но уже в фойе школы я сообразил: не почудилась. Физрук по-хозяйски тискал молодую математичку на глазах у коллег. И эти его возмутительные действия не вызывали удивления или интереса у педагогов.

Я поинтересовался у Рокотова:

— Рокот, у нашего физрука роман с…

Сообразил, что так и не узнал имя симпатичной учительницы.

— …Математичкой?

Сергей взглянул на Василия Петровича и его спутницу, что стояли в окружении коллег.

— Так у них свадьба после Нового года, — сказал он. — Наши девчонки с первого сентября об этом шепчутся.

Рокот усмехнулся и добавил:

— Станет у нас в школе на одного Лесонена больше.

Я поправил очки. Напомнил себе, что я (в отличие от Василия Петровича) жениться на этой учительнице не собирался. С грустью смотрел на упакованные в чулки ноги математички.

— Тебе Полковник ещё не предлагал стать скоморохом для наших старичков во время банкета? — спросил Рокотов.

Я покачал головой.

— Не соглашайся, Котёнок, — сказал Сергей. — Эти жлобы тебя даже вином не угостят. Мы с Чагой уже отказались: нам хватило и прошлогоднего веселья. Пусть сегодня их пионеры развлекают.

Рокотов указал на девочек в красных галстуках, которые сегодня танцевали на сцене.

Я вспомнил о словах Рокота, когда возвращал директору школы гитару.

Полковник пригласил меня «остаться» — его приглашение поддержала Снежка.

— Ты ведь знаешь много хороших песен, Ваня, — сказала она.

— Я бы послушал про Снежную Королеву, — заявил её муж.

Но я сказал Михаилу Андреевичу, что устал: не «отошёл» ещё от вчерашнего концерта в ДК.

Взглядом попрощался с молоденькой математичкой и направился в гардероб.

Надел куртку. И едва ли ни нос к носу столкнулся с Наташей Кравцовой (на выходе из закутка, где оставлял верхнюю одежду десятый «А» класс). Кравцова ойкнула, уперлась мне в грудь ладонями.

— Ты меня напугал, Крылов! — заявила она.

— Сам себя иногда боюсь, — ответил я.

Посторонился — пропустил Наташу к ряду крючков для одежды. Та кивнула: поблагодарила меня. Вспомнил, как Сергеева называла Наташу «Принцессой» — вот за такие высокомерные жесты.

— Молодец, Кравцова, — сказал я. — Хорошую речь толкнула со сцены. Правильную. Учителям она понравилась.

Принцесса пожала плечами.

— Ну, так… не зря же я отвечаю за идейно-политическое направление в нашей комсомольской организации, — ответила она.

Наташа прошла к своей куртке. Но вдруг замерла. Обернулась.

— Ты уходишь, Ваня? — спросила она. — Не останешься на банкет?

Я покачал головой.

Сказал:

— Скоро начнётся «Спокойной ночи, малыши!»

— И что с того? — поинтересовалась Кравцова.

— Не смогу уснуть, если не посмотрю на Хрюшу, — сказал я.

Развёл руками.

Наташа улыбнулась, посмотрела на часы.

— Не переживай, Крылов, увидишь ты сегодня своего Хрюшу, — сказала она. — Передача начнётся через сорок девять минут.

Я печально вздохнул.

— Так я ещё не дома…

Кравцова махнула рукой.

— Не переживай, Ваня, — сказала она. — Посмотришь на своего Хрюшу. Успеешь.

Наташа сняла с крючка куртку и подошла ко мне. Остановилась. Посмотрела в мои глаза — как во время нашего «предновогоднего» танца в девятом классе. Я почувствовал на своих губах тепло её дыхания. Память послушно воспроизвела те эмоции, что я испытывал, когда сжимал «тогда» Наташину талию. Напомнила она и о том, что в далёком прошлом я мечтал: однажды Кравцова снова посмотрит на меня «вот так».

— Ваня, раз уж время до встречи с Хрюшей ещё есть, — сказала Наташа. — Может, ты проводишь меня домой?