Котенок. Книга 2

Глава 8

В субботу у поклонниц Котёнка будто случилось «обострение». Девчонки с исписали любовными посланиями стены в моём подъезде, школьный забор и саму школу (надпись «Котёнок, я люблю тебя!» вновь появилась под бессменным баннером «Слава КПСС!»). Старшеклассницы хватались за моё плечо, заглядывали мне в глаза, задавали вопросы, засыпали намёками и предложениями «погулять после танцев» (от которых провожавший меня от гардероба до класса Лёня Свечин едва не потерял дар речи). Я не баловал девиц конкретикой в ответах, многие слова школьниц пропускал мимо ушей. Несколько раз услышал брошенные за моей спиной реплики о том, что я «совсем зазнался». Вспомнил, как реагировал на приставучих девчонок Сергей Рокотов — теперь понимал, почему Рокот изображал гордеца и недосягаемую для простых смертных «большую звезду».

Атаковали меня сегодня и одноклассницы. Они окружили меня у входа в класс. Расспрашивали о вечерних танцах, об ансамбле Рокотова, о самом Сергее, о его «малолетке», о моих планах на вечер после концерта. Особенно постаралась Лидочка Сергеева. Она не постеснялась, оттолкнула от моей парты своих подруг. Нависла надо мной, уперлась руками в столешницу, смотрела на меня в упор, едва ли ни дышала мне в лицо. Лидочка поинтересовалась, не опоздаю ли я сегодня на концерт, «как в прошлый раз». Предложила «проводить» меня до ДК. Листавшая учебник Волкова громко хмыкнула, махнула подкрашенными ресницами, посмотрела на меня. Я устало вздохнул и пояснил одноклассницам (не только Сергеевой), что перед концертом долго «разминаю» голосовые связки и настраиваюсь на выступление; заявил, что «в это время» ни на что не отвлекаюсь (и ни на кого).

Девиц отогнал от меня звонок на урок. Алина Волкова проводила взглядом Лидочку, сдвинула учебник на середину парты. О самочувствии Кукушкиной она меня не расспрашивала: Лена по дороге в школу рассказала, что вчерашний вечер провела в квартире моей соседки по парте. Семиклассница упомянула, что они снова «беседовали о поэзии». Прочла мне наизусть длинное жалостливое стихотворение. «Это из тех, что она сочинила после смерти мамы», — сказала Кукушкина и вздохнула. «О любви она больше не пишет?» — спросил я. Лена повела плечом и ответила: «Пишет». Но больше на эту тему ничего не сказала — снова склонила голову и призналась, что слышала, как я вчера днём играл на гитаре — дома. «Хорошая была мелодия, — заявила она. — Мне понравилась». А ещё Лена похвасталась мне воспалёнными кончиками пальцев. «От гитарных струн», — с гордостью заявила Кукушкина.

После химии я не пошёл вслед за одноклассниками в спортивный зал — направился к стендам с расписаниями уроков, около которых скучала Лена. О просьбе Петрова я Кукушкиной не сказал. Лишь попросил, чтобы она дождалась меня после уроков. Увидел, что Кукушкина встала спиной к зеркалу, словно опасалась в него случайно взглянуть. Косичка (что со стороны «подбитого» правого глаза) зацепилась за пионерский галстук — походила на ухо Чебурашки. Вторая коса лежала на груди семиклассницы — такая же поникшая и печальная, как и её владелица. Заметил, что Лена опустила голову, украдкой посматривала на проходивших мимо неё школьников, демонстрировала им лоб и тонкий яркий белый пробор. Девочка переминалась с ноги на ногу, сжимала двумя руками ручку пухлого портфеля — чуть раскачивала его, постукивала им себя по ногам.

Я подошёл к семикласснице — задал «стандартные» вопросы («как дела», «как самочувствие»), получил на них «стандартные» ответы («нормально», «уже лучше»). Объяснил Кукушкиной, что мы ждём «моего друга». Лена кивнула головой, снова махнула портфелем. Она не поинтересовалась именем «друга» и не выяснила, почему тоже должна его ждать. Только спросила, не опоздаю ли я на урок. Улыбнулась, когда я махнул рукой и озвучил название следующего занятия («физра»). Я поправил очки, бросил взгляд на выход из школы — не заметил там долговязую фигуру Руслана. Поинтересовался планами Лены на сегодняшний день. Та послушно озвучила мне своё расписание («сделаю уроки, потом проведаю Барсика»). Я посоветовал Кукушкиной «не слишком усердствовать» при обучении игре на гитаре — сказал, чтобы «поберегла пальцы». Лена в ответ лишь неопределённо повела плечом.

Петров вошёл в школу под звуки звонка к уроку. Старшеклассники к тому времени разошлись по кабинетам, а шумные пионеры всё ещё суетились около гардероба. Руслан остановился в фойе, повертел головой: взглянул на настенную мозаику, на детей в пионерских галстуках, на приоткрытые двери актового зала. Вздохнул, словно почувствовал тоску по школе. Ухмыльнулся: увидел меня и Кукушкину. Поприветствовал нас взмахом руки, взглянул на часы. Он не двинулся в нашу сторону, застыл в пяти шагах от главного входа. Рядом с пионерами он выглядел настоящим великаном. Но те без стеснения толкали его плечом, когда проходили мимо. Я подошёл к Петрову — Кукушкина осталась около стендов с расписанием уроков. Пожал Руслану руку, поинтересовался у своего бывшего одноклассника, что его «сюда привело» и что ему «удалось узнать». Руся положил мне на плечо руку и попросил «немного» подождать.

Он снова посмотрел на циферблат часов. Нахмурился. «Чего подождать?» — собрал уже озвучить я. Но очередной вопрос буквально застрял у меня в горле — я кашлянул. Руслан заметил мою реакцию, обернулся. Теперь мы оба смотрели на замерших около входа в школу девиц. Уставились на явившихся в первую школу трёх старшеклассниц и вдруг притихшие пионеры. «Оба на!» — произнёс один из мальчишек. Я мысленно повторил его слова. Мазнул взглядом по красной куртке, взглянул на лицо её владелицы: моей бывшей одноклассницы, а ныне учащейся ПТУ — той самой, что бросила в мой почтовый ящик письмо на имя Котёнка. Двух других девиц я тоже узнал. Но не по именам: видел их лица в прошлую субботу на танцах, в толпе девчонок около сцены. Сообразил, почему эти девицы выглядели похожими: у всех троих под опухшим правым глазом наливались схожие гематомы.

— Это они? — спросил я.

— Они самые, — ответил Руся.

Он махнул рукой.

— Входите, красавицы, чего застеснялись? — сказал Петров.

Руслан повысил голос:

— И морды свои наглые не прячьте! Приподняли подбородки! Мы на вас полюбуемся. Приподняли, я сказал!

Девчонки вздрогнули — приподняли лица, показали нам и пионерам свои украшения под правым глазом (их гематомы пока «не доросли» до размеров того кровоподтёка, что красовался на лице Кукушкинай, но стремились к его цвету и размерам). По щекам девчонок скользили слёзы. Моя бывшая одноклассница хлюпала носом, едва сдерживала рыдания. На меня и на Руслана она не смотрела. Девица уставилась поверх голов пионеров: на застывшую около стендов расписания Кукушкину. Мне почудилось, что у Лены задрожал подбородок. Я протиснулся мимо приоткрывших рты детишек в красных шейных платках, подошёл к застывшей с портфелем в руках соседке-семикласснице. Положил руку на её плечо. Кукушкина сдвинулась в мою сторону, прижалась к моей руке. Я шепнул ей на ухо: «Они?» Лена кивнула. Она стиснула челюсти (я услышал зубной скрежет), исподлобья смотрела на старшеклассниц.

— Чего стали, дурёхи?! — сказал Петров. — Я вас за руку водить не буду! Что вы обещали? Забыли?!

Помеченные кровоподтёками под правым глазом девицы синхронно помотали головами и хором выдохнули: «Нет». Они размазывали по щекам слёзы, шмыгали носами, тёрлись друг о друга плечами, топтались на месте. Но лица не прятали — держали линию подбородка параллельно полу. Выходившие из гардероба школьники замечали эту троицу, удивлённо таращили на девиц глаза, останавливались на полпути к выходу: ждали продолжение представления.

— Ты, в красном! — сказал Руслан.

Он щёлкнул пальцем и указал на девицу в красной куртке, потом на нас с Кукушкиной.

— Первая, — произнёс Петров. — Пошла!

Моя бывшая одноклассница вздрогнула и сошла с места. Стоявшие с приоткрытыми ртами пионеры расступились, освободили ей прямой коридор — тот вёл ко мне и к Кукушкиной. Девица прошла по нему, безвольно повесив руки и шаркая ногами. Держала спину прямой, лила слёзы. Не опускала голову. Не смотрела в глаза ни мне, ни Лене — рассматривала царапину на лице Кукушкиной. Она замерла в трёх шагах от семиклассницы. Сбивчиво и невнятно попросила у Лены прощения.

— Я не слышу! — сказал Руслан. — Мы не слышим! Громче говори!

Девица в красной куртке вздрогнула, слёзы по её щекам заскользили чаще. Она взглянула мне в глаза, но тут же отвела взгляд. Откашлялась. И повторила всё то, что мы с Кукушкиной уже слышали, но громко и с надрывом. Моя бывшая одноклассница попросила у Лены прощение за нападение, побои и оскорбления. Пообещала «никогда в жизни» не подходить к Кукушкиной «близко», поклялась не говорить о ней «плохо» и не думать о Лене «всякие гадости».

— Что происходит?! — раскатом грома прокатился по фойе голос директора школы.

Михаил Андреевич шёл к нам со стороны третьего школьного корпуса. Полковник хмурил брови, глазами скользил по головам школьников: оценивал диспозицию. Я закусил губу — сдержал ухмылку. Ни словом, ни взглядом не выдал, что заметил Снежина ещё пару минут назад, когда тот стоял в соединявшем корпуса коридоре и молча следил за устроенным Русей «шоу». Директор прошёл мимо гардероба, остановился за спинами ватаги пионеров. Посмотрел на Руслана.

— Петров? — сказал он. — Какими судьбами? Соскучился по школе?

Полковник скрестил на груди руки.

Руся смотрел ему в лицо, радостно улыбался.

— Соскучился, Михаил Андреевич! — ответил Руслан. — Вот, стою, вспоминаю.

Он развёл руками.

И тут же взглянул на застывшую напротив Кукушкиной старшеклассницу.

— Ты, в красном, свободна! — сказал Петров.

Он повернулся к другим старшеклассницам.

— Ты следующая. Вперёд!

Девица вздрогнула, словно Руслан не пальцем на неё указал, а выстрелил её в грудь из пистолета. И на прямых ногах пошла навстречу моей бывшей однокласснице, уже повернувшейся к Лене спиной. Сжимала кулаки — прятала внутри них большие пальцы.

— Отставить! — скомандовал Полковник. — Петров! Что происходит?!

Девица не остановилась, даже не замедлила шаг. Только вздрогнула всем телом, услышав слова директора школы. Она горбила спину, но тянула шею: удерживала подбородок приподнятым — целила ним в меня и в прижавшуюся к моему плечу Лену Кукушкину.

— Сейчас узнаете, Михаил Андреевич, — пообещал Руслан.

Старшеклассница вскоре замерла на том же месте, где недавно стояла её наряженная в красную куртку подельница. Она взмахнула рукой: ладонью смахнула со щёк слёзы. И громко, чуть заикаясь, оттараторила примерно те же фразы, что и её предшественница.

— Услышали, Михаил Андреевич? — спросил Петров. — Или повторить?

Полковник покачал головой.

— А этих-то кто разукрасил? — спросил он. — Петров? Ты постарался?

Руслан усмехнулся и повернулся к третьей девице, пока ещё не принёсшей Лене извинения.

— Откуда у тебя синяк под глазом? — спросил он.

Указал пальцем на лицо девчонки.

— Упала, — едва слышно пробормотала старшеклассница.

— Не слышу! — сказал Руся.

— Упасла!!

Голос девчонки сорвался на визг.

Петров повернулся к директору.

— Дороги скользкие, Михаил Андреевич, — сказал он. — Или фонари не везде светят.

Руслан пожал плечами.

И тут же вновь обратился к бесшумно рыдавшей девице:

— Чего сопли жуёшь, дурёха? Ты следующая. Вперёд!

Руслан не поделился с нами подробностями поисков напавших на Лену девиц. Он махнул рукой в ответ на слова благодарности Кукушкиной, пожал мне руку. И заявил: «Моя Надюха девок в два счёта вычислила». Руслан поклялся, что это не он разукрасил девчонкам лица. «Я с ментами дружу, — сказал он. — Законы не нарушаю. У меня республиканские соревнования скоро!» Петров признался, что передал своей подруге мои слова о том, что я намеревался говорить с папашами преступниц «по-мужски». Он хохотнул, но нам причину своего веселья не объяснил. Лишь заявил, что «Надюха пожалела мужиков». Он заверил Кукушкину, что никто из поклонниц Котёнка её больше и «пальцем не тронет». Пригласил её на вечерний концерт. Семиклассница печально вздохнула и призналась: «Папа не отпустит». Когда прощались с Петровым, Лена всё же решилась: привстала на цыпочки и поцеловала Руслана в щёку.

Вечером, во время концерта, я попросил Сергея Рокотова «одолжить» мне его гитару. Сказал, что исполню песню «для друга». Случилось это перед вторым «медляком»: я нарочно подгадал именно этот момент. Рокотов передал мне музыкальный инструмент — неохотно, но молча. Я набросил на плечо ремешок гитары, предупредил музыкантов, что у них «перекур» (Чага тут же умчался со сцены). Я поправил настройки, подошёл к микрофону. Снова отметил, что зал сегодня заполнился школьниками едва ли не до предела. В прошлую субботу мне казалось, что на танцплощадке не оставалось свободного места. Но теперь понял, что тогда этого «свободного места» в зале было относительно много — в сравнении с той теснотой, которую видел сейчас с высоты сцены. Но старшеклассники выглядели довольными и счастливыми. Они поддерживали ансамбль Рокотова с первой же песни: обошлись без «разогрева».

— Друзья, прошу минуту внимания, — произнёс я.

Почудилось, что звуки моего усиленного динамиками голоса заглушили гул толпы.

Почувствовал, как на моём лице скрестились две сотни взглядов.

— Снова благодарю моего друга Руслана Петрова за оказанную помощь, — произнёс я.

Нашёл Русю взглядом — примерно в центре танцплощадки. Как и прежде, Руслан едва ли не на голову возвышался над окружавшими его старшеклассниками. Петров вскинул руки, помахал мне.

— Спасибо тебе, Руслан, — сказал я. — И ещё выражаю искреннюю благодарность и восхищение любимой девушке Руслана: Наде.

Бросил воздушный поцелуй туда, где (по моим прикидкам) находилась сейчас Надюха.

— Специально для Нади сейчас спою новую песню, — объявил я.

Улыбнулся, сыграл короткое вступление — музыка заглушила и восторженные вопли, и недовольный гул.

Голоса в зале стихли.

Я приблизил губы к микрофону и запел:

— Ты подойди поближе…

Почувствовал, как в далёком Дмитровграде (городе в Ульяновской области) икнул пятилетний Серёжа Жуков, будущий солист пока не существовавшей группы «Руки вверх!». Я исправно вытягивал каждую ноту его музыкальной композиции — не ленился и не жалел голосовые связки. Скользил взглядом по лицам школьниц, что покачивали телами в зале около сцены. В очередной раз мысленно попросил у Сергея Евгеньевича прощение за исполнение без спроса его ещё не написанной композиции. Не сомневался: скоро слова песни «Я не отдам тебя никому» будут напевать все школьники Рудогорска. Как это когда-то делала моя последняя (в «прошлой жизни») жена — поклонница группы «Руки вверх!» с многолетним стажем. «Простите, Сергей Евгеньевич, — произнёс я перед концертом, — но лучшего подарка для хорошей девушки, чем ваша песня, попросту не существует».

— …Как быстро ночь промчалась…

Гитара едва ли не рыдала у меня в руках («Урал 650А» радовал качеством звучания — в очередной раз). Звуки музыки успокаивали, но не убаюкивали. Мой голос чуть дрожал, словно от волнения. Мне казалось, что так он лучше передавал заложенные в песню эмоции. По взглядам девчонок видел, что песня била «точно в цель». То и дело переходил с вибрато на субтон — безжалостно давил на пока неокрепшую психику школьниц. Я недолго раздумывал над тем, какой именно песней отблагодарю Русину подружку. Потому что помнил: после моего исполнения «хитов» группы «Руки вверх!» жена едва ли на весь день заряжалась хорошим настроением. Не сомневался, что рудогорские школьницы отреагируют на песню схожим образом. Видел мечтательные улыбки и затуманенные глаза старшеклассниц — верные признаки того, что я не ошибся с выбором песни.

— …Только тебя одну любить…

После концерта я снова сбежал из зала вместе с музыкантами ансамбля Рокотова. Ушел не к гардеробу, а по запутанным и безлюдным коридорам к комнате, где проходили репетиции ВИА. Выступления (с паузами на пение Сергея Рокотова) уже не походили на рабский труд в каменоломнях. Они радовали и развлекали теперь не только слушателей, но и меня. Со сцены я спустился в хорошем настроении, крепко держался на ногах. Пожал руку Руслану Петрову, обменялся дружескими поцелуями с Надюхой. И вслед за Рокотовым и Изабеллой Корж покинул зал через «служебный» ход. Улыбался, потирал горло. Голосовые связки приноровились к работе: сами подсказывали, когда следовало их поберечь. Я не пренебрегал их намёками — придерживался щадящих нагрузок: они позволяли не только петь, но и наслаждаться звучанием собственного голоса и царившей в танцевальном зале Дворца культуры атмосферой.

В репетиционной комнате я занял «свой» стул — прижался спиной к холодной стене. Распрямил ноги, зевнул. Без особого интереса слушал болтовню Веника и Чаги. Вдыхал табачный дым. Наблюдал за тем, как Бурый исполнил работу бармена: с точность до грамма поделил семьсот миллилитров портвейна на четыре порции.

— Хорошо отыграли, — резюмировал Рокот. — Как и всегда. Молодцы.

Он сел за стол, погладил опустившуюся ему на плечё руку Изабеллы. Взял из рук Бурого уже наполовину заполненный портвейном стакан, отсалютовал им музыкантам ансамбля (мы с Беллой снова отказались от спиртного). Парни осушили гранёную тару до дна, словно мучились от жажды. Сергей вытер губы и взглянул на меня.

— Неплохую музычку ты слабал для подружки Петрова, — сказал он. — Девкам слова понравились. Сам сочинил?

Я помотал головой.

— Нет. Серёга Жуков из Дмитровграда. Его песня.

— Кто это такой? — спросил Рокот. — Никогда о нём не слышал.

— Лидер вокально-инструментального ансамбля «Руки вверх!», — ответил я. — У них много хороших песен.

Рокотов вздохнул.

— Ёлы-палы, нам тоже нужны свои песни, — сказал он. — Пусть не такие крутые, как «Олимпиада-80», но свои! Вон, парни из Дмитро… хрен знает откуда и то имеют собственный репертуар. А мы?

Сергей протянул стакан Бурому, который уже откупорил новую бутылку. Я неохотно поднялся со стула и прогулялся к пылившейся в углу комнаты акустической гитаре. Музыканты звякнули стаканами — оросили столешницу пахнувшими виноградом красными каплями. Я вернулся к стене, проверил настройку музыкального инструмента.

— Есть у меня одна эксклюзивная вещица, — сообщил я.

Сыграл короткий проигрыш — прислушался к звучанию струн.

— Ты написал песню? — переспросил Рокотов.

— Только музыку, — уточнил я. — Слова… сочинил один мой хороший друг.

— Руслан Петров, что ли? — сказала Изабелла.

Она смотрела на меня поверх пышной причёски Сергея. Ухмыльнулась. Музыканты отреагировали не слова Беллы Корж улыбками. Чага и Веник обменялись шутками, хохотнули. Бурый заглянул в пустой стакан, вздохнул. Рокот сощурил глаза — смотрел не на моё лицо, а на мои руки: будто силился распознать ту мелодию, что я наигрывал.

Я оставил слова Беллы без ответа.

Завершил проигрыш.

Посмотрел Изабелле в глаза и запел:

— Ты возьми моё сердце на память. Пусть согреет оно твои руки…