Котенок. Книга 2

Глава 3

— Ваня, ты и в эту субботу будешь петь вместе с ансамблем Серёжи Рокотова? — спросила Лидочка Сергеева.

Она будто невзначай положила руку мне на плечо. Стояла около моей парты, смотрела на меня сверху вниз. Сергеева была сегодня не первой и даже не десятой, кто задал мне этот вопрос. Меня расспрашивали о моих планах на субботний вечер с того самого мгновения, когда я на входе в школу предъявил строгим пионерам сменную обувь. Ко мне подходили одноклассницы, девчонки из параллельного класса и смелые девятиклассницы, чьи имена я не вспомнил (не помогла и нынешняя «суперпамять»). Они лили мне в уши хвалебные оды о моём субботнем выступлении во Дворце культуры, кокетничали… и выясняли мои планы на субботу. Старшеклассницы при этом неизменно прикасались ко мне (будто тактильный контакт с моей кожей или одеждой принесёт им удачу) и заверяли, что обязательно явятся на следующие танцы (словно они надеялись: после этого признания я лично встречу каждую из них на пороге танцплощадки).

Лидочке я ответил то же, что говорил сегодня другим девчонкам:

— Пока ещё не знаю. Мы с Сергеем этот вопрос не обсуждали. Рокотов просил подменить его только один раз.

Я пожал плечами. Опустил крышку дипломата, щёлкнул замками. Заметил, что Алина Волкова листала учебник, но явно прислушивалась к моему разговору с Лидой.

Сергеева фыркнула — её «третий размер» покачнулся над моей головой.

— Конечно, позовёт снова! — сказала она. — Рокотов же не дурак. Ты хорошо поёшь!

Лидочка поправила мне причёску.

Будто невзначай обронила:

— Я тоже приду в субботу на танцы.

И тут же добавила:

— Все наши пойдут в ДК, чтобы послушать Котёнка!

Посмотрела на Волкову и уточнила:

— Ну, почти все.

Сергеева снова погладила меня по плечу, улыбнулась. И направилась к своей парте — в обход учительского стола.

Я поставил на пол дипломат. Поднял голову и увидел ухмылку на лице своей соседки по парте.

— Они тебе ещё дыру на плече не протёрли? — спросила Алина.

Она закрыла учебник, провожала Лидочку взглядом.

Я печально вздохнул.

— Волкова, я не заметил в твоих словах сочувствия.

— Будет тебе сейчас сочувствие, — сказала Алина.

Она указала на переступившую порог класса Наташу Кравцову.

Я наблюдал за тем, как комсорг неторопливо (походкой манекенщицы) прошла мимо доски. На ходу Кравцова отыскала меня взглядом, чуть сощурила глаза. Я отметил, что Наташа сегодня пришла в школу, словно на праздничное мероприятие: в нарядном белом фартуке. Не позабыла Кравцова и нанести на лицо допустимый минимум косметики (на подобную неброскую раскраску классная руководительница смотрела сквозь пальцы). Не удивился, когда Наташа не свернула к своему месту, а направилась по популярному сегодня у девчонок класса маршруту: мимо учительского стола к окну. «Ха», — выдохнула моя соседка по парте. Она открыто следила за приближением Кравцовой, не прятала взгляд на страницах учебника. Комсорг на Алину внимания не обращала. Она гипнотизировала меня. И покачивала лишь на две трети прикрытыми платьем бёдрами. Наташа подошла ко мне вплотную (почувствовал запах её духов).

И положила руку мне на плечо.

— Иван, — сказала она, — ты будешь петь и на этих субботних танцах?..

На перемене меня окружили в школьном коридоре одноклассники — в основном, парни. Лёня Свечин «со знанием дела» объяснял нам, как «правильно» выступать на сцене. В первую очередь Леонид раскритиковал мою «нелепую» манеру «дрыгать ногами». Он призвал меня брать пример с Сергея Рокотова: стоять спокойно, не отвлекаться от пения. Свечин заявил, что это девчонки на сцене «вертят задницами». А мужчина должен не «дёргаться», а концентрировать своё внимание на словах песни и музыке. Он продемонстрировал нам «допустимый максимум телодвижений» — вместо микрофона при демонстрации своих навыков Лёня использовал шариковую ручку. Будто случайно проходившая мимо нашей компании Сергеева фыркнула. Но Свечин на Лидочкину реакцию не обратил внимания — он с серьёзной миной на лице постукивал по полу каблуками, будто неповоротливый Железный Дровосек.

Из толпы одноклассников меня буквально выдернул Рокотов. Сергей пожал мне руку (только мне), отконвоировал меня к окну. Он будто бы не заметил притихших и внимательно следивших за нами школьников. Похлопал меня по многострадальному плечу, где сегодня оставили отпечатки пальцев едва ли не все старшеклассницы первой школы. Снова похвалил моё пение. Говорил он уже не шёпотом, хотя и с хрипотцой в голосе. Рокот призвал меня не обращать внимания на «клоунов» — он взглянул при этом на вытянувшего от любопытства шею Лёню Свечина. Заверил, что позавчера я делал «всё, как надо». Спросил, понравилось ли мне чувствовать себя «звездой». Посмеялся в ответ на мои рассказы о сегодняшнем «повышенном внимании» со стороны девчонок. Посоветовал не реагировать на приставания одноклассниц. Мудро предостерёг меня: «Потом проблем не оберёшься».

И озвучил цель своего нежданного визита.

— Я ещё в субботу хотел поговорить с тобой, Иван, — сказал Рокот, — на счёт этого твоего «Котёнка». Тут такое дело…

Он кашлянул. Потёр горло. Вздохнул.

— «Котёнок» клёвая песня, — заявил Сергей. — И девкам она понравилась. Но…

Рокотов выдержал паузу — словно придумывал «как бы помягче сказать».

— …Ёлы-палы, на фоне других композиций она звучит бедненько, — продолжил он. — Не находишь? Парни подыгрывали тебе в полруки. Бас — так и вовсе молчал. Такое исполнение не к лицу серьёзному музыкальному коллективу.

Он покачал головой — потряс своей пышной шевелюрой.

— Песню непременно нужно добавить в наш репертуар, — сказал он. — Но только в приглядном виде.

Помахал пальцем.

— Нужно отшлифовать её музыкальное сопровождение, — уточнил Рокотов. — Придётся много репетировать. Работы предстоит дофига. А до субботы осталось не так уж много времени.

Сергей покачал головой.

— Мне нужны гитарные аккорды для «Котёнка», — сказал он. — И чем скорее — тем лучше. Так нам с парнями будет проще работать. В идеале было бы получить табулатуру. Знаешь, что это?

Я кивнул.

И пообещал:

— Распишу её. К завтрашнему дню. Постараюсь записать и ноты.

Рокотов хлопнул себя по бедру. Заметно повеселел. Откашлялся.

— Ноты — это вообще здорово! — заявил он. — Табулатура для гитары и ноты — просто фантастика! К субботе мы с парнями так отшлифуем этого «Котёнка»: любо дорого будет послушать!

Он ухмыльнулся, постучал меня по плечу.

— Надеюсь на тебя, Крылов! — прохрипел Сергей. — Не подведи нас.

После учёбы я вышел из здания школы в сопровождении Алины Волковой. Ещё на уроке мы с Алиной договорились, что «поговорим» в этот раз не в её квартире. Решили: прогуляемся по городу. Чтобы нам снова не помешали неожиданные гости: я подозревал, что моя соседка пионерка не ограничится одним посещением Барсика (да и с получением автографа любимой поэтессы Лена не затянет — примчится к Волковой в ближайшее время). По школьному двору мы шли, будто не вместе. Алина не повисла на моей руке, подобно Кукушкиной — выдерживала дистанцию. Я благородно предложил понести её набитый учебниками портфель. Но Волкова в ответ затрясла головой; и тут же взглянула по сторонам (как шпион, направлявшийся на встречу со связным).

Я пожал плечами и взглянул на небо. Отметил, что дождя в ближайшие часы не будет. Поправил на носу очки, помахал рукой засмотревшимся на меня старшеклассницам. И зашагал мимо флагштока с трепыхавшимся на ветру флагом СССР к распахнутым воротам. Неторопливо пересёк школьный двор (Алина шла в паре метров от меня, но словно не со мной), свернул по привычке вправо. Увернулся от брошенного мне в лицо ветром берёзового листа. Зашагал вдоль невысокого деревянного забора в направлении своего дома. Волкова не отставала, но и не сокращала дистанцию. Она не спрашивала, куда мы идём. Не претендовала на ведущую роль в нашей паре. Она догнала меня уже за хоккейным кортом, когда школу заслонили кроны сосен и елей.

— Ну и что случится с твоей Кравцовой? — спросила она.

Предложил Алине взять меня под руку — девчонка после недолгих колебаний всё же согласилась. Я посмотрел на её бирюзовые глаза. Отметил, что в школе они не были столь же яркими, как сейчас. Улыбнулся. И «вывалил» на Волкову описание своей встречи с Лёней Свечиным (той, что произошла в Ленинграде на Московском вокзале в июле тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года). Рассказывал я неторопливо, рассматривал веснушки на лице Алины, белую полосу шрама и ямочку на подбородке девчонки. Извлекал при этом из памяти не подробности своей беседы с Лёней — прокручивал в голове воспоминания о той ночи, когда избавлял Волкову от «эмоционального и физического напряжения». Алина будто прочла мои мысли — мочки её ушей потемнели.

Но десятиклассница не отвела взгляд.

— Что это значит: их всех убили? — спросила она.

Мы подошли к небольшой площади, рядом с которой возвышалась каменная глыба — памятник первооткрывателям Рудогорского железорудного месторождения. Маршрут я мысленно уже спланировал. Потому на площади не сбавил ход. Взглянул на пионеров, кормивших хлебными крошками голубей; на мужчин предпенсионного возраста, что увлечённо беседовали рядом с телефонной будкой; на трёх молоденьких мамочек с детскими колясками, которые будто забастовщики из капстран перегородили тротуар. Около памятника мы повернули на широкую пешеходную дорогу. Та вела в горку, где на самой высокой точке города располагались здание почты и мачта с радиопередающими антеннами.

В ответ на Алинин вопрос я пожал плечами.

Процитировал Леонида:

— Солдаты их всех убили. Тогда: зимой. Нас пятеро осталось. Из всего десятого «А» класса. Троих отправили доучиваться в «Б» класс. А нас с Ерохиной — в «В».

Я выдержал паузу.

Добавил:

— Это всё, что сказал мне Свечин в Ленинграде. Дословно.

Снова дёрнул плечом.

— Ещё он упомянул КГБ, — сообщил я. — Сказал, что не хочет «проблем». И заявил, что не расскажет мне никаких подробностей, потому что дал подписку о неразглашении.

Взмахнул дипломатом.

— Вот и всё, что я об этом знаю. Может, и обманул меня Лёнька. С начала ноября этого года я… в своём сне никого из наших одноклассников больше не встречал — кроме Свечина. Интернета в восемьдесят восьмом году у меня не было…

— Чего не было? — спросила Алина.

— Не важно, — сказал я. — Суть в том, что Лёнькины слова я не проверил. Но и не опроверг их. В Рудогорск я после того ноября больше не наведывался. Да и не очень-то интересовался судьбой наших нынешних одноклассников. Так уж получилось.

Волкова нахмурилась.

— Он сказал: погибли все, кроме пятерых, — произнесла она. — Получается, что и я тоже: как все…

Я покачал головой.

— Тебя тогда не было вместе со «всеми».

Посмотрел в Алинины глаза.

— Уже… не было, — добавил я. — Не забывай про окно.

Волкова вскинула брови — бровь со шрамом приподнялась лишь слегка.

— Про какое окно? — спросила она.

— В моём сне ты десятого сентября выпала в окно, — ответил я. — Забыла? Зимой ты уже не посещала школу.

Волкова сказала:

— Так ты тогда мне…

— Не наврал. Даже и не сомневайся в этом. Во сне я был на твоих похоронах. И в прошлый четверг я действительно тебя спасал. Наш секс стал частью того спасения. Во всяком случае, тогда мне так казалось.

Я снова взмахнул дипломатом: поправил очки.

— А теперь уже не кажется? — спросила Волкова.

Она стрельнула взглядом в моё лицо и тут же опустила глаза.

Её волосы при солнечном свете выглядели по-осеннему: перекликались расцветкой с высаженными вдоль дороги молодыми рябинами (ягоды на них созрели, а листва пока не осыпалась).

Я спросил:

— Хочешь об этом поговорить? Сейчас?

Алина помотала головой. Отвернулась.

Проследил направление её взгляда — Волкова смотрела на ворон, что следили за нами с высоты фонарного столба.

— Не о чем здесь разговаривать, — сказала она. — Мы с тобой обсудили этот вопрос. Разве не так? Что было, то было. Я ни о чём не жалею. Но и вспоминать о… том случае не хочу!

Она решительно тряхнула портфелем.

Вороны поддержали её короткую речь возмущённым карканьем.

— Я теперь не открываю в квартире окна, — сказала Алина. — И не собираюсь делать это в будущем. Так что не волнуйся, Крылов. В новом… спасении я не нуждаюсь — что бы тебе там ни казалось.

Она взглянула на меня и тут же снова отвела глаза.

— Поэтому, зимой я тоже… буду в школе, — сказала она. — Вместе с Кравцовой и… со всеми. И если ни ты, ни Свечин не врёте, то встречусь с этими «солдатами», которые нас «всех» убьют.

Она ухмыльнулась.

— Весёленький десятый класс у меня получится. Как ни старайся, а до выпускного мне не дотянуть: если не в окно выпаду, то солдаты убьют. Весело. Ты уже разобрался, что это за «солдаты» такие были… будут?

Вороны вспорхнули со столба, перелетели на следующий — будто следили за нашим разговором.

Я покачал головой.

— Даже не представляю.

Около минуты мы шли молча. Я разглядывал украшенные гроздьями ярких ягод деревья, что ровными рядами выстроились вдоль дороги. Алина задумчиво опустила голову, покусывала губу.

— Может… финны на нас зимой нападут? — спросила она. — До границы от нас всего тридцать километров. Может… там, в твоём сне, у нас началась война с Финляндией? Или со всем НАТО?

Я хмыкнул.

Ответил:

— Очень сомневаюсь. Я бы о таком событии узнал даже в Первомайске. Его не засекретили бы никакими подписками о неразглашении. И думаю: если в то дело вмешался КГБ — значит, произошёл и не несчастный случай.

Волкова кивнула.

— Но… у тебя же есть какие-то догадки? — спросила она. — Ты ведь уже обдумывал Лёнины слова?

Я дёрнул плечом.

— Почти никаких.

Взглянул на Алинины веснушки.

— Свечин указал мало ориентиров, — сказал я. — «Солдаты», «всех», «зимой» и «пятеро осталось» — вот и вся конкретика. Ещё он упомянул, что остатки нашего класса раскидали по параллельным. Из этого делаем вывод, что от «солдат» больше других пострадал именно десятый «А». А может, только он и пострадал. Логично?

— Наверное, — сказала Алина.

— Чем, по-твоему, наш класс отличается от других? — сказал я. — Ничем, на первый взгляд. Но если копнуть глубже… получается, что едва ли не у половины наших с тобой одноклассников родители военные. У Наташи Кравцовой отец так и вовсе: командир Рудогорского погранотряда. Папаша Васи Громова — начальник нашей погранзаставы.

— И что с того?

Следившие за нами вороны склонили головы и громко каркнули — будто продублировали Алинин вопрос.

— Вполне возможно, что и ничего, — ответил я. — А быть может, что в этом и есть причина той встречи с «солдатами». Пока я учился в «Г» классе, мы ни разу не ездили ни на погранзаставу, ни в расположение погранотряда. А вот «А» класс бывал в гостях у пограничников неоднократно. Я узнал об этом у Свечина.

Заметил, что Алинина бровь со шрамом снова дёрнулась.

Продолжил:

— Вот я и подумал: не будет ли у нашего класса этой зимой подобной экскурсии? В целях патриотического воспитания. Или вдобавок к урокам по начальной военной подготовке. А может, как с тем походом: чтобы на старости лет нам было что вспомнить. Тогда встреча всего класса с солдатами выглядит вполне логичной.

Алина повернула в мою сторону лицо.

— Ты считаешь, что на заставе с нами что-то случится? — спросила она.

Всё же опёрлась о мою руку.

— Очень может быть, — сказал я. — Экскурсия к пограничникам, где будет только наш невезучий десятый «А» класс. Такой вариант выглядит логичным. Не находишь? И более вероятным, чем нападение солдат финской армии на нашу школу. Где оружие — там и несчастные случаи. А иногда даже и не случайные.

— Несчастный случай? — повторила Волкова. — И выживут только пятеро из всего класса?

Я поправил очки.

Предположил:

— Или же эти пятеро попросту не поедут на экскурсию. Что тоже кажется логичным. Именно это я и предположил, когда вспомнил слова Лёни об Оле Ерохиной. Вот уж кто точно бы не поехал ни на какую заставу! Почти не сомневаюсь: ты, Волкова, стала бы шестой выжившей. По своей воле ты к пограничникам вместе с классом не поедешь.

Алина неуверенно повела плечом.

Я посмотрел на показавшееся впереди, на горке, облицованное красным кирпичом здание почты. Его внешний вид отличался от прочих городских построек. Лишь большие окна намекали: его тоже построили и спроектировали финские строители. Будто бы в подтверждение этому факту на стене трёхэтажного строения я увидел баннер с изображением соединившихся в рукопожатии рук, разукрашенных в цвета флагов двух стран: Финляндской Республики и СССР.

— Ты должен рассказать об этом… кому-нибудь, — сказала Волкова.

— Я рассказал: тебе.

Алина помотала головой — её собранные на затылке в хвост волосы словно заискрились.

— Ты должен рассказать о своём сне милиционерам, — сказала она. — Или… ещё кому-нибудь. Чтобы они помешали той экскурсии. И предотвратили несчастный случай.

Я усмехнулся.

— Вот этого я как раз и не сделаю.

Волкова сжала мою руку.

— Почему? — спросила она. — Ведь… нужно же что-то предпринять!

Я кивнул.

— Нужно. Обязательно.

Ухмыльнулся и добавил:

— Но рассказывать о своём сне я никому не буду.

Солнце скрылось за облаком — глаза Алины тут же потемнели. Мы остановились, не дойдя до входа в почтовое отделение около двух десятков шагов. Я смотрел на тот лесок, куда в субботу ПТУшники загнали «школяров» — Алина рассматривала моё лицо.

— Почему? — спросила Волкова. — Ты думаешь, тебе не поверят?

Она дёрнула меня за руку.

— Но ведь я же тебе верю! — сказала Алина.

Десятиклассница смотрела мне в глаза.

Я закусил губу — сдержал улыбку.

— Тогда почему ты не расскажешь об этой экскурсии милиционерам? — спросила Волкова.

— Потому что прекрасно представляю, чем для меня обернётся тот рассказ, — ответил я.

Опустил взгляд, стряхнул на асфальт прилипший к моему ботинку оранжевый лист рябины. Рядом с нами приземлились два голубя. Птицы склоняли набок головы, посматривали на нас в ожидании подачки.

— Допускаю, что мне поверят, — сказал я. — Допустим, что власти нашей страны не упрячут меня в психушку.

Погремел дипломатом — голуби не испугались, а подошли ближе.

— Вот только сомневаюсь, — сказал я, — что мои рассказы о случившемся во сне помогут нашим одноклассникам. Очень в этом сомневаюсь. Ведь мне, по сути, особенно и нечего рассказать об их судьбе — кроме слов Свечина. Мне слабо верится, что о судьбе десятого «А» класса вообще кто-либо задумается.

— Почему это? — спросила Волкова.

Она взяла пример с голубей: тоже склонила голову.

Я указал пальцем в небо.

— Потому что существуют государственные интересы. Им наши власти и уделят внимание в первую очередь — если допрашивать меня будут честные и ответственные люди. А других, нечестных и безответственных, заинтересует личная выгода: причём, не наша с тобой. Боюсь, Волкова, что интересы учеников десятого «А» класса будут учтены даже не в третью очередь — если их вообще учтут.

— Почему это?

Алина чуть сощурила глаза.

— Потому что у меня нет чёткой информации о возможной гибели учеников нашего класса, — сказал я. — Экскурсия на погранзаставу — это мои собственные домыслы. А Свечин в Ленинграде мог и нафантазировать, чтобы произвести на меня впечатление. Да и вариант с десантом солдат армии НАТО на крышу нашей школы тоже имеет право на существование.

— Но ведь… нужно же что-то делать! — сказала Алина.

— Нужно, — снова согласился я.

К зданию почты мы не подошли — свернули, зашагали в направлении наших пятиэтажек.

Голуби разочаровано заворковали.

— Я обязательно рассказал бы о своём сне и в милиции, и в КГБ, и в горкоме партии. Если бы знал, что сведения из моего сна используют во благо нашей страны и советского народа. Вот только я, Волкова, в благородные порывы власть имущих не верю. Почти не сомневаюсь: мои рассказы они используют для политической борьбы и для набивания собственных карманов.

Алина дёрнула головой.

— Но не все же люди такие! — сказала она. — Есть и порядочные!

Я хмыкнул.

— Возможно, что и не все.

Пожал плечами.

— Вот только не представляю, где искать этих честных и благородных, — сказал я. — К тому же, у меня есть собственные представления о том, что в нашем будущем нужно менять, а что лучше не трогать. Да и… Как говорил один покойник в фильме «Бриллиантовая рука»: «Я слишком много знал». У меня на эту жизнь планов громадьё — рано мне становиться покойником.

Повёл Алину в обход припаркованного на тротуаре грузовика.

— Но мне ты о своём сне рассказал, — напомнила Волкова.

Кивнул.

— Рассказал.

— А не боишься, что я поделюсь твоими рассказами с милиционерами?

Я улыбнулся.

— Не боюсь.

— Это ещё почему? — спросила Алина.

Она будто бы отстранилась от меня. Но не выпустила мою руку.

— Потому что я буду всё отрицать.

— Надеешься, что мне не поверят?

Я спросил:

— А ты сама бы в такое поверила?

Пожал плечами.

— Но… я же поверила, — сказала Алина.

— Ты, Волкова, поверила не голословным утверждениям, — сказал я. — Были предсказания на уроках, рассказ о нашем воскресном походе, результаты хоккейных матчей. А что покажешь и расскажешь милиционерам ты? Ничего. Только выставишь себя не в лучшем свете. И разочаруешь меня. Вот и всё.

Десятиклассница снова закусила губу.

Мы не разговаривали, пока переходили проезжую часть.

Волкова кивнула.

— Да, — сказала она. — Наверное, ты прав: мне не поверят. К тому же…

Она замолчала.

И вдруг спросила:

— А зачем ты вообще мне обо всём этом рассказал?

Она выпустила мою руку — забежала чуть вперёд и заглянула в мои глаза.

— И почему именно мне? — сказала она.

Девчонка выставила руку — я остановился.

— Давно хотела это узнать.

Волкова взялась за ручку портфеля обеими руками и словно отгородилась им от меня.

Я хмыкнул.

Сказал:

— Так было проще всего убедить тебя не соваться пьяной к окну — это во-первых.

Алина кивнула.

— А во-вторых, я очень хотел поговорить на тему своего сна: хоть с кем-то.

— Со мной?

— Не маме же объяснять, что считаю себя шестидесятилетним стариком. Это усложнило бы наши с ней взаимоотношения. А ты — хороший вариант: умеешь держать язык за зубами — если захочешь.

— Ну, допустим, — сказала Волкова.

Махнула портфелем.

— Четвёртая причина — тот самый разговор со Свечиным, — сказал я. — Хотел, чтобы о нём знал не только я. Только он и держит меня в этом городе. Как я и говорил, в моём сне я уехал из Рудогорска в начале ноября.

Мне почудилось, что Алина вздрогнула.

— А… теперь? — спросила Волкова. — Тоже уедешь?

Мне почудилось, что её голос дрогнул.

— Пока не решил.

Добавил:

— Но я очень хочу увидеть отца. И своих друзей, которые живут в Первомайске. В том моём сне я со многими из них дружил всю жизнь. А некоторых и похоронил. А в Рудогорске… тут у меня, так же как и у тебя, друзей нет. У меня здесь было единственное важное дело: закрыть твоё окно. Мы с тобой это сделали — ты жива, твоя бабушка не будет доживать в одиночестве. Учёба в школе меня не интересует: хоть сейчас сдал бы выпускные экзамены. Что ещё?

Пожал плечами.

— Вот потому меня и злит эта мутная ситуация с рассказом Лёни Свечина.

Взглянул на посыпанное веснушками лицо.

Алина вздохнула. Печально улыбнулась. Посмотрела поверх моего плеча.

— Понимаю, — сказала она. — Я бы тоже всё и всех бросила. Не задумываясь. И помчалась бы даже на край света. Если бы там хоть на минутку смогла снова увидеть маму.

Во вторник утром я снова повстречал на лестничной площадке Лену Кукушкину.

Соседка мне улыбнулась.

И сказала:

— Ванечка, ко мне вчера в школе несколько раз подходили старшеклассницы. Они расспрашивали о тебе. Говорили всякие глупости. И называли тебя Котёнком. Представляешь?

Лена хихикнула.

— А ещё они хотели знать, — сказала Кукушкина, — будешь ли ты снова петь в ДК на субботних танцах.