Красавица и чудовище

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Только немного успокоившись, Лиза заметила в нем перемену — именно перемену в нем, а не в его размерах, хотя он подрос с тех пор, как она видела его в последний раз. Ей пришлось поднять руки, чтобы достать до его шеи; руки ее ощутили крепость мускулов там, где раньше были просто длинные, тонкие юношеские руки.

Однако, хотя он держал ее крепко, как бы защищая, в его прикосновении не было никакого чувства, будто он был ее партнером на танцах всего несколько часов назад. Она отступила назад, чтобы хорошенько рассмотреть его, и глядела с восхищением и удивлением.

На него было удивительно приятно смотреть: высокий рост и осанка вовсе не казались несовместимыми с львинообразным лицом. Лиза, пожалуй, не могла бы вспомнить время, когда не знала его. Она сразу же приняла его как лучшего друга, но не переставала удивляться его внешности, никогда не воспринимая это как нечто само собой разумеющееся. Она запомнила Винсента молодым и энергичным, всегда готовым выполнить все ее желания. «Добровольный раб», как говорили девочки. Он никогда не был спокоен, по крайней мере когда они были вместе; был таким же веселым, как и она, когда они вместе бегали и играли, и потом, когда они исследовали туннели, он говорил и говорил — бесконечно. Он был необычайно грациозен, по крайней мере до переходного возраста, когда он вдруг стал бурно расти, и это застало его врасплох. Но и тогда он не выглядел неуклюжим и угловатым, как многие другие мальчишки.

Ее глаз танцовщицы отметил в нем гармонию и изящество. Он сильно вырос. Лицо его стало — нет, не старше, но более зрелым, брови — более густыми, лицо — более тонким. Слабый свет, падающий на него из бокового туннеля, резко очертил его скулы. Волосы стали темнее и гуще, подумалось ей.

Внутренняя гармония и сила придавали его движениям грацию танцовщика, но это было не только физическим аспектом. В нем ощущалось какое-то внутреннее спокойствие, эмоциональный покой, и это тоже было новым.

А может, это она болтала без умолку, а он внимал ее словам. В те редкие моменты, когда она предавалась воспоминаниям, она не могла припомнить, что говорил ей Винсент.

Она не могла сказать, сколько времени она стояла и глядела на него. Он тоже смотрел на нее своими прекрасными, синими, как небо, глазами — и ждал. Она стряхнула с себя последние остатки ужаса и счастливо рассмеялась.

— Винсент. Дай же мне как следует рассмотреть тебя!

— Лиза.

У него был низкий, звучный, ласкающий голос. Образ холодного Коллина сразу развеялся, будто его никогда и не существовало.

— Ты очень изменился, — сказала она и обняла его — на этот раз от переполнявших ее чувств. — Ты единственный из всех в этом мире, о ком я вспоминала.

Она взглянула на него. Он просто наблюдал за ней, и она не могла прочесть, что выражали его глаза. Ей стало как-то неловко, улыбка застыла на ее лице.

— Я забыла, какой ты спокойный. — Она действительно забыла. Ведь это она тогда трещала как сорока, а он слушал. А он все молча стоял, не делая попытки подойти к ней и дотронуться до нее.

— Ты сердишься, потому что я вчера не пришла?

Он покачал головой. А действительно ли она намеревалась сказать ему всю правду? И как ей такое могло прийти в голову! Даже если он и остался прежним Винсентом, она не сможет заставить себя сказать все как есть, не сможет выразить словами все эти мерзости, не может позволить ему думать о себе так, как было на самом деле.

Она весело рассмеялась, провела пальцем по решетке, загораживающей вход в туннель, и вдруг сделалась необычайно разговорчивой.

— Я бы пришла, если б могла. Я хотела, но, видишь ли, мистер Пальмиери… — Коротко вздохнув, она снова повернулась к нему лицом. — Наш патрон мистер Пальмиери пригласил меня на ужин. Он впервые увидел меня на сцене, когда мне было двадцать два года. — Ложь полилась уже гораздо свободнее. Она улыбнулась своей самой очаровательной улыбкой. — И… в общем, он подписал с нами контракт на весь сезон…

Улыбка вдруг стерлась, поглощая слова, скрытое извинение — и ложь. А он молча стоял, наблюдая за ней.

Винсент смотрел на нее и старался не показывать своего огорчения. Он почти совсем забыл Лизу, какой она может быть. Тогда, много лет назад, она приводила его в отчаяние, валяя дурака, когда нужно было быть серьезной, и работая под дурочку и отчаянно флиртуя в самое неподходящее время. Будто она абсолютно ничего не понимала, будто для нее имела значение только она сама, ее красота и ее одежда. Но ведь он поощрял ее, как, впрочем, и другие. Она так и не отучилась говорить неправду. Неужели она думает, что никто не догадывается, что она лжет. Он посмотрел в глубь туннеля, где была водовыводящая труба и внешний мир. Совсем близко, и оттуда пришла Лиза, будто преследуемая всем злом мира.

Она проследила за его взглядом, и после всех этих долгих лет, проведенных Наверху, к ней вернулась прежняя выучка. Это место не должно быть обнаружено, о нем никто не должен знать: от этого зависело благополучие многих, и в данный момент и ее жизнь. Он опасался за Подземелье, боялся, что она может подвергнуть их опасности.

— Не беспокойся. Я была в Нью-Йорке. Я просто… — Она набрала в легкие воздуха. — Просто хотела увидеть тебя, Отца и всех.

— Но раньше ты не приходила.

Он не хотел, чтобы это звучало обвинением, но она восприняла его слова именно так. Лицо ее сразу же превратилось в маску безо всякого выражения.

— Это верно, — тихо промолвила она, и теперь он не мог определить, что было у нее на уме. — Воспринимай меня как свою беспутную сестру, давно потерянную и всеми забытую, которая наконец пришла в свой дом.

Как она могла так притворяться? Как могла забыть проведенные вместе годы?

— Ты была мне больше чем сестра.

Ее глаза потеплели, и нежная улыбка неожиданно коснулась ее губ. Она подошла к нему, и на мгновение ему показалось, что она опять обовьет его шею руками. Но она стояла и смотрела на него встревоженными глазами. Наконец она робко протянула руку к его горлу, как бы говоря: я знаю.

Указав в сторону туннеля, он произнес:

— Идем, — моментально почувствовав, с каким облегчением она подошла к нему, и они отправились в путь.

Сначала это был длинный, грязный коридор, затем металлическая лестница. Лиза закусила зубами подол юбки и первая полезла Наверх по бетонному выступу параллельно глубокому потолку, морщась от запаха керосиновых ламп. Потом он вел ее по узкой винтовой лестнице. В темных местах он брал ее за руку, которая пассивно лежала в его руке. За всю дорогу она не сказала ни слова.

Он не догадывался, о чем она думает, не знал, что она как раз думает о том, что уже не может угадать, какие мысли его занимают.

Проходя мимо Большой Залы, они встретили там нескольких обитателей Подземелья — детей. Две маленькие девочки остановились и завороженно уставились на ее роскошное, с блестками платье, потом, потрясенные, с благоговением посмотрели на нее. Лиза улыбнулась им, высвободила руку из руки Винсента и вернулась, чтобы с ними поболтать. Тут подошли те, кто знал ее раньше. Когда Винсент повел ее дальше, сзади у нее, как у кометы, образовался хвост, и голоса девочек, возбужденно обсуждающих счастливую встречу, на время заглушили звуки, издаваемые перестукивающимися по трубам людьми, и далекий грохот поездов подземки, проходящих высоко Наверху.

Когда Отец вышел из своей комнаты, чтобы узнать, что за шум, Лиза остановилась как вкопанная. Лицо ее превратилось в маску. Но тут же она снова заулыбалась, бросилась к нему и обняла.

— Отец, я так рада снова видеть тебя! — Глаза ее увлажнились слезами. Она немного отступила назад, все еще держа руки на его плечах. — А знаешь, я запомнила твои однорукие объятья, так как в другой руке ты всегда держал какую-нибудь книгу! — Она подняла его руку с книгой — «Сокрушительные высоты» — Бог ты мой!

Отец улыбнулся — во всяком случае губами:

— Рад снова тебя увидеть, Лиза. Ты прекрасно выглядишь.

Она кивнула головой и улыбнулась, словно не замечая недосказанности в его словах и настороженности во взгляде. Как будто не было тогда последних минут разговора между ней и Отцом. Она не хотела портить эту встречу подобными воспоминаниями.

— Заходи, поговорим, — добавил он.

Он занимал большую комнату, казавшуюся гораздо меньше своих размеров из-за обилия книг: полки с книгами были на всех стенах; все свободное пространство от пола до потолка тоже было заполнено книгами. Книга лежали па стеллажах и в связках в невероятных зигзагообразных «позах» — фолианты в кожаном переплете поверх современных романов, с которых еще даже не сняли суперобложку, томики в мягкой обложке, тяжелые энциклопедии, огромные иллюстрированные книги. Положив свой томик на стол, заваленный открытыми и закрытыми книгами, Отец принялся зажигать свечи. К тому времени, когда комната была полностью освещена, Лиза выбрала себе самое лучшее место, и ее тут же окружили девушки, восторженно глядящие на нее широко открытыми глазами, застенчивые юноши и остальные.

Отец уселся в свое любимое кресло, откинулся назад, упершись ногами в край стола, и обвел взглядом комнату, ища Винсента. Винсент занял место в полуосвещенной части комнаты. Он стоял прислонившись к стене, со скрещенными на груди руками. Лицо его ничего не выражало, задумчивый взор устремился на чудное создание, находящееся в центре внимания всех присутствующих.

Отец был встревожен. Все эти годы после ухода Лизы Винсент ни разу не заговорил о ней — с того самого дня, как он, Отец, взял это дело в свои руки и отослал ее, — до получения Лизиной записки. Он не знал, как Винсент объяснил себе все происшедшее тогда. Он не имел права спросить, но он обязан быть рядом с Винсентом, если тот того хочет. Но вот Лиза вернулась… Он опасался, как воспримет такую яркую, очаровательную женщину не только Винсент, но и Эндрю — юный Энди, который смотрел на нее так, будто нашел редкий драгоценный камень. А также маленькая Саманта, — все еще дитя и такая впечатлительная, — которая с упоением ловила каждое слово Лизы.

Но ведь не захочет же она сюда вернуться! Еще девушкой она уже не была частью этого мира. Теперь, став взрослой женщиной, она не сможет быть здесь счастливой! А что, если она хочет вернуться или по какой-то причине вынуждена это сделать? Все это ему совсем не нравилось. Не нравилось то, что могло за этим последовать. Громкий смех вернул его в действительность. Лиза развлекала их своими рассказами.

— А потом, когда я танцевала в России…

— В России? — выдохнула Саманта.

Несмотря на свою озабоченность, Отец улыбнулся. Саманта наверняка представила себе Лизу, танцующей ни больше ни меньше как в Зимнем дворце для царя, как она видела в своих книжках.

Лиза кивнула головой, одарив ее обворожительной улыбкой.

— С ленинградской балетной труппой. — Она прижала руки к груди и закрыла глаза. — О! Видели бы вы этот театр! Просто постоять на этой сцене! В жизни не встречала ничего подобного! Такое чувство, будто танцуешь в храме.

Русские были просто счастливы иметь ее, русские обожали ее. Среди них она чувствовала себя сказочной принцессой. Воспоминания согрели ее, и теплота эта отражалась в ее глазах, когда она посмотрела на девочку… Саманта — вспомнила она. Саманта вся подалась вперед, ловя каждое слово Лизы. Да и все остальные тоже. А почему бы и нет? Она так мечтала об этом — чтобы они восхищались тем, чего она достигла и чем стала.

— А вы правда выросли в туннелях? — Судя по выражению глаз и голосу, Саманта не могла себя заставить поверить в это.

Лиза улыбнулась и, доброжелательно рассмеявшись, склонилась над девочкой.

— Да. А знаешь, как много людей спрашивали меня, где я родилась и где научилась танцевать!

Саманта во все глаза глядела на нее. Потеряв дар речи, она лишь покачала головой.

— Запомни одно, Саманта, — весело добавила Лиза. — Восемьдесят процентов очарования женщины — в ее загадочности.

Все так же пожирая ее глазами, Саманта торжественно произнесла:

— Я запомню.

— В сущности, — продолжала Лиза, обводя всех ласковым взором, — если бы я не была здесь, то вообще бы не танцевала.

На нее нахлынули воспоминания, и улыбка замерла на устах. Жизнь до Подземелья, жизнь после Подземелья. Отмахнувшись от них, она стала искать глазами Отца. Он, сгорбившись, сидел за столом, полуприкрыв глаза, и она ничего не могла прочесть в них.

— Отец нашел мне учителя, — продолжала она, перемещая смягченный дорогими воспоминаниями взгляд на Винсента. И даже в неярком свете свечей она увидела ответное тепло в его глазах. — А Винсент — ну конечно же, это был Винсент! — впервые повел меня на балет.

Винсент отошел в глубь комнаты, чтобы можно было смотреть на нее издалека. Он вспомнил, как она всегда любила представлять перед публикой, очаровывая буквально всех своей хрупкой, почти неземной красотой, своей грацией, веселым смехом и черными, бархатными глазами. Когда-то ему нравилось смотреть, как она играла на публику — как сейчас. Но теперь ему было грустно, потому что он понимал, что она именно играет. И улыбка у нее была какая-то нервная, а движения неестественно быстрые, хотя, как и прежде, исполненные изящества, только теперь в них чувствовалась некая уязвимость и напряженная суетливость. Что-то там, Наверху, опалило крылья этой бабочки, что-то темное омрачило ее веселость.

Ее первый балет. Он был тогда так молод, так беззаботен и невероятно наивен. А она — это обворожительное создание — была непередаваемо красива. Она появилась в туннелях совсем маленькой. Он считал, что она не помнит как жила до них. Он был ее самым первым и самым любимым товарищем, дорогим другом — и рабом. Он как-то процитировал ей Байрона: «И шествует в красе своей, как ночь…» Она засмеялась, услышав эти стихи, засмеялась так чудесно и спросила: «Правда, Винсент? Я так хожу?» — и нежно дотронулась пальцами до его лица.

Она очень любила поэзию и рыцарские романы, и он заучивал наизусть огромные куски из «Идиллий короля» Теннисона, когда она влюбилась в Ланцелота и плакала по поводу расстроенной свадьбы Джейн Эйр. Однако самое большое значение имели для нее музыка и танцы, — еще когда она была совсем маленькой. В подростковом возрасте это стало наваждением. Она моментально разучивала все танцы, которые исполнялись на Празднике Зимы и других празднествах — отрывки из балетов и современные танцы. Она по книгам учила экзерсизы и убедила сделать в углу Длинной Залы станок — для нее и еще нескольких девочек. — Но только она относилась к этим занятиям с религиозным почтением и спустя какое-то время осталась единственной, кто там работал.

Но на первый балет ее сводил он, Винсент. Он вспомнил, как торжественно вел ее по длинному, затемненному проходу и лишь покачивал головой, когда она задавала вопросы, пытаясь выведать, куда они идут. Она напоминала маленькую девочку, с нетерпением ожидающую Рождества. Он остановился, когда они вышли на маленькую открытую площадку, от которой во все стороны и вверх и вниз расходились тускло освещенные туннели и трубы. Один проход зиял полной темнотой. Она изящным движением расправила юбки и сложила пальцы, как балерина, — она видела это на рисунке в книжке. Это растрогало его. Она была такая молодая, такая непосредственная и восторженная! Она с беспокойством взглянула на него: «Мое платье в порядке? Как я выгляжу?»

Это всегда занимало ее в первую очередь. «Ты прелесть». Она углубилась вслед за ним в темноту, шурша юбками от соприкосновения с ее ногами и с ним. Он остановился, она — тоже. Тускло светил фонарь, принесенный им заранее. Почти на уровне их ступней зияло отверстие, но внутри этого бездонного колодца находилась лестница, поднимающаяся снизу вверх. Винсент посмотрел Наверх. Проследив за его взглядом, Лиза услышала доносившийся оттуда шум — шум аплодисментов.

Лиза дотронулась до его руки и прерывисто вздохнула, как будто у нее пересохло в горле. «Слушай, Винсент», — прошептала она. Это действительно были аплодисменты. Едва они замерли, как услышали музыку: «Лебединое озеро», ее любимый балет. Он чувствовал, как ее всю трясло. «Ты нашел дорогу».

Винсентa забавляло ее возбуждение. «Нужно спешить». Взяв ее за руку, он повел ее к лестнице, но сначала дал ей подняться на несколько ступенек, а потом стал взбираться сам.

Они вышли к скрытому за металлической решеткой вентиляционному отверстию, выходящему прямо на сцену. Он был уверен, что она не видела этой решетки и едва ли ощущала его присутствие за своей спиной. А он стоял, готовый ее подхватить, если она упадет. И в ту минуту, когда он впервые положил свою руку на ее, она повернулась и одарила его своей самой очаровательной улыбкой.

Нужно было быть сделанным из камня, чтобы не влюбиться в нее. Даже если бы он уже не любил ее всем пылом своего юного сердца.

Потом она снова повернулась к решетке. Все переполнявшие ее чувства отражались в ее глазах. Я ведь смотрел балет. Кажется, да, — пронеслось у него в голове. Но я помню только музыку, великолепный сплав счастья и трагедии — и лицо Лизы.

Казалось, она даже не дышала на протяжении всего спектакля — когда вызывали несчетное количество раз, кричали «Браво!» и «Брависсимо!» и бросали на сцену цветы. Как только занавес опустился в последний раз, она заговорила, не сводя глаз со сцены и танцоров — со ставшего каким-то будничным света и болтающих мужчин и женщин, спешащих уйти, как будто здесь только что не произошло Чудо. «Когда-нибудь, Винсент, — произнесла она тихим, страшно напряженным голосом (и казалось, что она сама вибрирует, стоя высоко на неудобной перекладине), — я тоже там буду. И буду танцевать для всех, танцевать для королей. — Она повернулась и посмотрела на него, и глаза ее потеплели. Она нежно улыбнулась и слегка дотронулась до его плеча. — Но танцевать я буду только для тебя».

И он был так молод и наивен, что поверил ей. Он тщательно обдумал мысль и в конце концов отверг ее. Лиза именно это и хотела сказать, она не лукавила. Тогда она была так же наивна и молода, как и он. В тот момент не было никакого предупреждающею знака — им обоим. Он не мог знать и никогда бы не поверил, будь у него возможность предвидеть будущее. Это не его и не ее вина. Он улыбнулся этим воспоминаниям и тут же отбросил их. Во всяком случае этот эпизод не мог вызвать неприятных воспоминаний.

Он вдруг снова вернулся в действительность, почувствовав запах книг Отца и свечей. Гордость Отца — настольная лампа из бело-зеленого стекла отбрасывала яркий свет на полудюжину открытых книг на его столе. Ох уж эта лампа! — улыбнулся Винсент. Единственной слабостью, которую позволял себе Отец, было хорошее освещение на письменном столе. Отец даже пошел на то, чтобы модернизировать эту старинную, прекрасной работы бронзовую лампу батарейками для карманных фонариков. Спасибо одному из их Помощников. Он понял, как важны для Отца книги, и по мере надобности посылал ему перезаряжающиеся батарейки.

Винсент осторожно понюхал воздух, ощутив слабый (экзотический для этого места) аромат Лизиных духов. Его ушей достиг голос Лизы, продолжающей рассказывать свои истории, и у него было ощущение, что он ничего и не пропустил. Возможно, так оно и было: у памяти свое время, не имеющее никакого отношения к реальному миру.

— … И тогда я поняла все, — завершила она свой рассказ. Взор ее, смягченный воспоминаниями, потеплел. Она посмотрела на сидящих у ее ног девочек. — Видите, мечты сбываются. — Она легко поднялась на ноги и поклонилась, как будто на сцене.

Девочки молча наблюдали. Наконец, Саманта нервно заерзала и робко выдавила из себя:

— А вы научите меня танцевать — когда-нибудь?

Лиза кивнула:

— Конечно научу. — Потом, после паузы, метнула быстрый взгляд на Отца, который пристально смотрел на нее.

Она не хотела встретиться с ним глазами и повернулась к девочкам.

— Если, конечно, Отец разрешит мне здесь остаться на некоторое время.

Он все еще задумчиво смотрел на нее.

— Ты можешь оставаться здесь столько, сколько пожелаешь. — Он подумал, что голос его звучал не слишком-то радостно, но он ведь и не испытывал никакой радости по этому поводу. — А как же твои спектакли?

Он попал в самую точку, только не знал, какую. Она вдруг затихла и долго стояла не двигаясь. Потом, покачав головой, печально улыбнулась и с нарочитой небрежностью повернулась в другую сторону.

— В общем, — весело начала она, и он понял, что она выдумывает какую-нибудь небылицу — для них обоих. — Гастроли закончились. Мне об этом сообщили вчера на обеде.

Ему все это очень не нравилось, но он не знал, что делать. Сказать «нет»? А вдруг окажется, что у нее была веская причина, чтобы спешно покинуть Верхний мир? Ладно, решил он. Пусть она пока останется со своей ложью и своими иллюзиями. Он только сказал:

— Ну, что ж, в таком случае оставайся.

Но Лиза уже опять сосредоточила внимание на своих юных обожателях.