Это был мой последний день терапии, и я не могла дождаться, когда он закончится. Я так была этому рада, мне было плевать на то, что офицер по условному освобождению появился передо мной, как только я вошла в здание, и даже на то, что он всунул мне контейнер для мочи и потребовал, чтобы я наполнила его за пару минут до начала собрания АА.
Он сказал, что, раз это последняя проверка, ему хотелось, чтобы его появление было «эпическим».
– Ну, ну, – сказал он, когда я вышла из туалета, – будущая преступница снова чиста.
– Прости, что не дала тебе повода утащить меня в наручниках, как ты и мечтал, – я закатила глаза.
– Ничего подобного, будущая преступница, – он протянул мне табель, подтверждающий все мои отрицательные результаты во время выборочных проверок. – Я горжусь тобой. Между нами говоря, я уверен, что тебе нравились мои визиты к тебе. Ты хотела этого.
Я не ответила ему.
– И это хорошо, Мисс Андерсон, – тот факт, что он назвал меня по имени, заставил меня взглянуть на него, – это всего лишь означает, что ты не такая ужасная, как тебе кажется. Можешь сделать мне одолжение?
– Зависит от одолжения.
– Я знаю, что начиная с завтрашнего дня, ты больше не обязана посещать эти встречи. Но я хотел бы, чтобы ты приходила сюда хотя бы раз в неделю. Если не ради себя, то ради меня или ради кого-нибудь другого. Никто не должен проходить через такое дерьмо один, – он быстро меня обнял, шепча мне на ухо. – Надеюсь, я тебя больше не увижу.
Я засмеялась, крича ему в след:
– Ты зарабатываешь на жизнь тем, что целый день носишь с собой мочу!
Уже подойдя к двери, он показал мне средний палец и улыбнулся.
Ко мне подошел Тим.
– Эмерланд, у нас все готово к сегодняшней встрече?
– Ага.
– Ну, спасибо, – он вздохнул, – ты первый человек на моей практике, который прошел терапию, так и не рассказав о себе.
– Мне дадут за это медаль?
Тим закатил глаза.
– Когда-нибудь ты сорвешься, Эм. И тогда…
– Э-мер-ланд, – оборвала я его.
– Э-мер-ланд. Прости. Когда такое происходит, лучше находиться в кругу знакомых тебе людей. Я бы очень не хотел, чтобы ты снова сюда вернулась из-за нового постановления суда, так и не разобравшись, почему ты вообще сюда попала.
– Я собиралась рассказать сегодня, договорились? – я достала сложенный листок из кармана. – Я написала гребанную речь и все такое.
– Ты серьезно.
– К сожалению, да. Я расскажу о себе, но видимо ты предпочитаешь потратить весь день на то, чтобы отчитывать меня.
Томи улыбнулся и жестом предложил мне войти в аудиторию первой.
Как всегда все уже сидели в кругу, потягивая кофе.
Мы произнесли наши аффирмации, и когда уже собрались писать в наших журналах «Что я узнал на этой неделе», Тим встал.
– Подождите, – начал он, – сегодня у нас будет необычное собрание. Как вы уже знаете, у нашего поставщика кофе сегодня последний день терапии. Поэтому она хочет вам кое-что сказать.
– Что?
– Давай, – он жестом попросил меня встать, а сам сел на свое место.
Я встала, оглядывая всех.
– В первую очередь, я бы хотела извиниться за то, что смеялась над всеми вами в течение последних 90 дней.
– Мы не видели, чтоб ты смеялась.
– Да, ты не смеялась.
– Когда это было?
– Я смеялась над всеми вами, – я вдохнула и посмотрела на женщину, развлекавшую меня больше всех, которая приносила на встречи своё детское одеяльце, – особенно над тобой. Ты пиздец как много плачешь. Ты плакала, даже когда была не твоя очередь говорить, даже когда мы обсуждали такое простое дерьмо как, что мы делали на выходных, и ты всегда...
– Эмерланд… – Тим закатил глаза, – не отвлекайся от темы.
– Ну, да... ммм... – я покачала головой и подошла к подиуму, что находился в центре. – Давайте я начну все заново.
Я заметила, как все заерзали на стульях. Я никогда до этого не выступала на подиуме. Просто стоять и разговаривать - это удовольствие. Подиум же предназначался для более важных вещей, например, выплеснуть все накопившиеся в тебе дерьмо, надеясь никогда больше его не переваривать.
Я сделала глубокий вдох и на несколько секунд зажмурила глаза, мысленно приободряя себя. Открыв глаза, я развернула листок и начала читать.
– Меня зовут Эмерланд Андерсон, – я сделала паузу, рассматривая красивый подчерк и идеально подобранные слова, которые ясно описывали моё поведение, но это всего лишь часть картины. Я скомкала листок.
– Меня зовут Эмерланд Андерсон и я не собираюсь вешать вам лапшу на уши… Лишь несколько недель назад я осознала, что я – алкоголичка, и мне придется довольно туго, потому что я до сих пор просыпаюсь по утрам с мыслью о выпивке. Алкоголь мне необходим.
На работе я каждый день поддаюсь соблазну выпить, и я действительно очень удивлена тем, что до сих пор не сделала и глоточка. Потому как это было бы очень легко сделать…
Пиздец как легко… – в комнате тишина.
- Я начала пить очень рано, с моей мамой… Она была для меня всем. Даже когда она ничего не делала для меня, даже когда она забывала о вещах важных для меня, она всё равно была моим миром. Я никогда не ставила под сомнение её действия. Ни тогда, когда она учила меня сворачивать косяки, ни когда учила пить шоты в четырнадцать. Я была всего лишь ребенком. Я ценила каждую секунду проведенного с ней времени и была рада, что она уделяет мне хоть немного своего внимания, – мне хотелось остановиться, как раз перед тем, как рассказать самую тяжелую для меня часть, но тут я вспомнила слова Картера о том, что меня никто не будет осуждать, поэтому я продолжила.
– С четырнадцати лет я уже и вспомнить не могу то время, когда я не пила. Сначала, мне хватало одной-двух рюмок в день, бокал вина на ночь, чтобы выслушать её проблемы, чтобы она выслушала мои… – в моей памяти всплывали воспоминания о Лие на нашем диване, когда я снова и снова звонила в 911, потому что она не дышала, и я не могла нащупать её пульс.
– Я действительно не могу вспомнить ни одного раза, чтобы она просто проводила со мной время или уделяла мне внимание, и при этом мы бы не выпивали. Вплоть до этого лета я не понимала, но нас связывала только выпивка.
- Я уверена, что она любила меня, но… – я остановилась, не в состоянии закончить предложение, – когда она умерла, нет, не так. Когда она бросила меня, совершив самоубийство, только тогда я поняла, насколько одинока я была, лишь тогда осознала, что в моей жизни действительно больше никого нет. Поэтому я, при любой возможности, напивалась до беспамятства. Каждый раз, вспоминая о ней – я пила, это был её способ справляться с проблемами, и я думала, что мне это тоже поможет.
Я больше не находилась в комнате встреч АА. Комната была темной, и единственным человеком в ней была Лия. Она смотрела на меня с безразличным выражением лица. Я знала, что это моё разыгравшееся воображение, но мне действительно казалось, что Лия находилась в зале и слушала все, о чем я говорю.
– Она говорила, что людям нельзя доверять, что они ненадежные, что каждые 8$, потраченные на бутылку онемения и безболезненности стоят намного больше, чем любая дружба. После ее смерти, я начала пить ещё больше. Мне нужен был алкоголь, чтобы функционировать, чтобы дышать. Каждое утро, каждый вечер, каждый день…
Последовав плохим советам, и живя в Универе в одной комнате с мстительной сучкой, я потеряла над собой контроль. Выпивая по любому поводу, я тратила каждый лишний доллар на новую бутылку.
В ночь аварии, когда меня арестовали, мне сказали, что уровень алкоголя в моей крови в пять раз превышает допустимый, и если бы я выпила еще пару шотов, я бы вероятно умерла. Наверно этого я и добивалась… – я вздохнула, но всё ещё не могла плакать. Вбитая привычка не распускать нюни была слишком устойчивой.
– Я думаю, моя мама действительно поспособствовала тому, какой ебнутой я стала на сегодняшний день, и хотя я всё еще ненавижу её за то, что она оставила меня, я ни в чем ее не виню … Она старалась, как могла, а теперь я буду стараться сама. Я постараюсь измениться…
Ну, вот... Это все, что я хотела сказать.
Я спустилась с подиума и села на своё место.
В зале повисло молчание, и я уже собиралась встать и уйти, потому что обычно мы аплодировали, когда кто-то что-то рассказывал. Они должны были сказать мне, что все в порядке, что я хорошо справилась, но никто не проронил ни слова. Я просто впустую поделилась своей историей.
Я взяла свою сумку и повесив ее на плечо уже собираясь уйти, но тут я услышала, как Тим начал аплодировать. Его поддержал мужчина, сидящий справа от меня, затем женщина слева от меня.
Все в зале начали хлопать и подходить ко мне, чтобы обнять.
– Отъебитесь от меня, – говорила я, стараясь не улыбаться. – Я не люблю, когда меня обнимают…Нет, я серьезно, я не люблю обниматься…