Красный чех

В поисках истины

Все осталось позади: и манифест Франца-Иосифа, объявлявший войну с Сербией, и повестка в армию, получив которую Я. Гашек, с присущей ему обаятельностью и непосредственностью, попросил немного повременить с фронтом, так как у него еще не закончены личные дела… Даже то, что он объявил себя идиотом, — не помогло, пришлось надевать ненавистную австрийскую военную форму.

Расставаясь с друзьями, Гашек вроде бы выглядел все таким же: весельчаком, балагуром, выдумщиком. Но сейчас его мучили, не давая покоя, тревожные раздумья о родине. О том, что чехам и словакам приходится воевать против своих же братьев-славян. Да и, в конце концов, долго ли еще будет висеть над родиной гнет австрийской монархии, когда же наступит час освобождения? А главное, зачем эта проклятая война, кому нужно братоубийство?

Он стал «историографом», своего 91-го пехотного полка и по совместительству… пас полковых коров, был квартирьером, ординарцем. А полковых поваров Ярослав поражал своими изумительными познаниями в области кулинарии.

В полку судьба столкнула его и с прототипами будущих героев — капитаном Сагнером (командиром маршевого батальона), надпоручиком Лукашем (командиром роты), фельдфебелем Ванеком, кадетом Биглером… Помните их яркие образы в романе? Все они вошли туда под своими именами.

Кстати, у Гашека потом в связи с этим были большие неприятности. Впрочем, неприятности были не только потом. В полку к Ярославу относились с подозрением. Еще бы, из пражского полицейского управления получена характеристика, познакомившись с которой невольно будешь обходить его стороной. Ведь он, оказывается, отличается антиавстрийскими взглядами, фигурирует в списках неблагонадежных, находится под негласным полицейским надзором…

Но не только с будущими отрицательными персонажами познакомился Гашек. В маршевом батальоне среди солдат нашел много новых друзей, товарищей. Сошелся, например, с денщиком Лукаша рядовым Франтишеком Страшлипкой, весельчаком, любителем рассказывать по всякому случаю анекдоты, подчас «с бородой», разные истории. Некоторые черты его поведения затем станут присущими Йозефу Швейку.

24 сентября тишину раннего утра нарушили оглушительный грохот орудий, винтовочные выстрелы. И все это сопровождалось громкими криками и удивительно изобретательной бранью.

Когда Гашек и Страшлипка, спавшие рядом, проснулись, они услышали голос Лукаша.

— Русские прорвали фронт! Мы вынуждены отступать. (Прочно высылайте подкрепление, — орал командир в телефонную трубку.

Два друга вскочили и бросились бежать. Неожиданно остановились, взглянули друг на друга и… поняли: вот он, тот случай!

Вокруг суматоха, паника, неразбериха. Офицеры раздраженно кричат на солдат, собирающих военное снаряжение. Солдаты в панике хватаются то за одно, то за другое, бегут то в одну, то в другую сторону. И только Гашек со Страшлипкой не торопятся. Впрочем, они тоже делают вид, что готовятся к отступлению, собирают вещи.

— Чего вы там возитесь, черт возьми! — орет взъерошенный Лукаш, размахивая пистолетом. — Скорее…

Речь оборвалась на полуслове. Командир обмер от страха: цепи русских солдат неумолимо и стремительно приближались к окопам. Лукаш дернулся, махнул рукой и тут же бросился за отступающими, не оглядываясь назад, не видя, что Гашек и Страшлипка спокойно сидят и ждут.

В окопы ворвались русские. Ярослав поднял руки и радостно закричал:

— Земляки, не стреляйте. Свои мы, братья-чехи!

Когда под конвоем его вели в расположение русских, он только радостно улыбался.

В деле ефрейтора австрийской армии Я. Гашека (он получил повышение в чине 1 августа 1915 года) появилась последняя запись: «Считать пропавшим без вести 24/9 1915 после сражения у Хорупан».

Не пропал Гашек. А тем более, без вести. Напротив, вскоре о нем узнали многие военнопленные.

Сначала Гашек оказался в Дарницком лагере, что находился под Киевом. Это был крупнейший пересыльный лагерь царской России. В бараках, построенных военнопленными, неимоверная теснота, грязь. А люди все прибывают и прибывают… Труд каторжный, почти не кормят.

Гашек, ставший теперь военнопленным № 294217, остро, болезненно переживал все это, никак не мог постичь, почему к тем, кто добровольно отказался воевать, такое жестокое, бесчеловечное отношение. Какой уж тут помощи ждать, чтобы идти освобождать свою родину! Хоть бы остаться живым, дотянуть до… А до чего? Что впереди?

Но вскоре все же мелькнул лучик надежды: Гашека, как и многих других военнопленных, решили перебросить в другой лагерь — в село Тоцкое, что в Поволжье, в Самарской губернии. Там, прошли слухи, совсем иначе. И жить есть где, и кормят лучше, а главное — за людей считают.

Строили планы, один радужнее другого. Но первое же знакомство с лагерем опрокинуло все мечты. Такие же бараки, то же полуголодное существование, вши, грязь…

Чтобы не умереть с голоду, пленные торговали из-под полы. Этого хватало ненадолго. Когда все было продано и съедено, начались повальные болезни. Ежедневно умирало, до 150 человек.

«В Тоцком лагере военнопленных в Самарской губернии, — сообщалось в докладе командующего Юго-Западным фронтом генерала Брусилова начальнику штаба верховного главнокомандующего 24 декабря 1916 года, — умерло 16 тысяч военнопленных, из них свыше 6 тысяч от сыпного тифа, о чем высшим властям ничего не известно…».

Впрочем, кое-кто все же проявлял заботу.

Как-то в лагерь пришла посылка. Обратный адрес: Австро-венгерский Красный Крест. Сколько было возбужденных разговоров! Высказывались самые противоречивые догадки по поводу содержимого.

Вот наступил торжественный момент. Вскрыли и… внутри оказалась библия. Графиня Каллиш-Алетенгоф сообщала, что священное писание посылает сама Австрия. «Я хочу, — продолжала она, — чтобы вы с доверием ожидали конца войны и черпали из нее силу».

Совсем иные разговоры были после прочтения послания. И уж, конечно, без всяких недоговоренностей. Графине просто повезло, что она этого не слышала.

Были в те дни и приятные моменты в жизни Гашека. Очень радовался, когда его приятель, тоже военнопленный, Йозеф Водичка приносил из города добытые неведомыми путями свежие газеты. Гашек буквально набрасывался на них, зачитывая, как говорится, до дыр. Каждая строчка была для него важной, необычайно, интересной.

Но, пожалуй, самым памятным был один из весенних дней 1916 года. Тогда Гашеку, как и сотням других военнопленных, показалось, будто вот-вот светлые надежды начнут сбываться. Из числа чешских и словацких военнопленных начали формироваться военные части, которые, как говорили, создаются для борьбы за освобождение Чехословакии от австрийского гнета. Кого такая идея не воодушевит? Уже очень заманчивы перспективы: освободить многострадальную родину от чужеземного ига.

Гашек был в числе самых первых и притом самых активных. Не узнать было Ярослава. Из яростного противника войны он превратился в энергичного агитатора и организатора регулярной части. С жаром, глубокой убежденностью выступает перед пленными, ведет с ними задушевные беседы, уверяя всех в необходимости добровольно вступить в ряды новой армии, армии-освободительницы. Вскоре Гашек становится даже помощником русского командира батальона.

Кажется, нет предела энергии Ярослава, никакая усталость не берет его. Он весь — в активном действии. В каких только местах не побывал за это время! Даже в бараках с тифозными больными.

После одного такого посещения ему вдруг стало плохо, почувствовал сильное недомогание. А вскоре сыпняк окончательно свалил его с ног. И это в такой-то горячий момент!

Врачи признали его положение совершенно безнадежным. Но крепкий организм, закаленность, привычка переносить любые тяготы сделали свое дело: смерть и на этот раз ушла ни с чем. Кто знает, может быть, в выздоровлении сыграло немалую роль и стремление скорее встать в строй бойцов за свободу родины, увидеть Чехию сбросившей цепи австро-венгерской монархии.

И вот в июне 1916 г. из ворот Тоцкого лагеря торжественно, с развернутым трехцветным чешским знаменем вышло подразделение добровольцев. В их числе — радостный, возбужденный Ярослав Гашек. Ему хотелось скорее попасть на фронт. Путь лежал в Киев!

Прежде, находясь в австрийской армии, Гашек всячески стремился увильнуть от службы, придумывая всевозможные уловки, вплоть до симуляции. А теперь он торопится, ждет не дождется, когда медицинская комиссия, наконец, даст свое заключение. И каждый день кажется месяцем. Скорее бы, скорее… Родина не может долго ждать, надо использовать малейшую возможность и как можно полнее.

А врачи рассудили иначе. Они признали его негодным к несению строевой службы. Сказались последствия только что перенесенной в лагере тяжелой болезни. Гашека назначили на должность писаря штаба Первого полка.

Но разве мог он удовлетвориться этой работой? Его активная натура не могла успокоиться. Он несколько раз обращается с одной, и той же настоятельной просьбой:

— Направьте меня в разведку.

Командование всякий раз отказывало. Оно ждало указаний от руководителей «Союза чешских обществ в России». А там все думали, прикидывали, не ошибиться бы (ведь Гашек широко известен как анархист, неблагонадежный), и наконец, решили использовать его в качестве пропагандиста чехословацкого легиона. Ему так и сказали:

— Возьми в руки перо вместо винтовки: им ты принесешь больше пользы нашему делу.

Ярослав с головой уходит в новую работу. Много ездит по лагерям военнопленных, выступает во вновь сформированных чехословацких частях, на митингах, распространяет агитационную литературу.

Но с особенной энергией сотрудничает в еженедельнике «Чехослован», выходившем в Киеве. Гашек выступает глубоко убежденным пропагандистом идей легионерского движения в России, его взгляды, пусть даже порой ошибочные, полностью совпадают с направлением печатного органа.

Как и прежде, он остается непримиримым врагом австро-венгерской монархии, но теперь более открыто, не опасаясь цензурных рогаток, разоблачает лицо Габсбургской династии. Этому посвящена одна из первых статей — «Над старыми газетами», подписанная довоенным псевдонимом «Д-р Владимир Станко». Здесь автор проявляет себя серьезным историком, политиком, умеющим глубоко анализировать факты прошлого, обобщать их и делать верные выводы. Характеристика монархии, ее взаимоотношения с Пруссией, оценка Бисмарка поражают точностью и прозорливостью. Резко высмеивает Гашек тех, кто надеялся, что именно Австрия принесет народу Чехословакии счастье. «Дурашливые головы… некогда верили… будто в рамках австрийской монархии когда-нибудь будет лучше чешскому народу». И далее дается весьма значительный вывод: «…право народа защищается не так, как частное право речами защитников перед судом присяжных, нужно силой оружия придать этому праву действенное значение». Здесь звучит не только призыв к революционному, насильственному свержению власти, но и критика либеральных болтунов-политиканов, слова которых расходились с делами.

Еще более резко и определеннее говорит Гашек об этом в статье «Дело угнетенных». «У нас, — страстно и горячо пишет он, — грозили на сходках и митингах мятежами, забывая, что о таких вещах заранее не объявляют, их просто совершают. Болтали о блестящем возрождении, забывая, что время чудес прошло и что спасти нас может только действенная борьба, а не патетические выступления в перчатках». И опять глубокий и решительный вывод: «Нас подавили штыками, но штыки надежнее всего защищают и дело угнетенных».

Как ясно видно, Гашек продолжает начатое еще в довоенный период разоблачение монархии. Но теперь откровенно звучит и новый мотив: призыв к революционному, вооруженному свержению власти.

Гашек ведет активную пропагандистскую и агитационную работу не только в прессе, но и на митингах, собраниях. Он выступает перед пленными чехами, призывая в ряды легионеров, чтобы с помощью воюющей России принести свободу и независимость своей многострадальной родине. Эту же мысль он проводит и в статье «Государь, который сядет на чешские штыки», где предсказывает скорое падение династии Габсбургов. Гашек согласен даже, чтобы чешский престол занял кто-нибудь из Романовых. Это не значит, конечно, будто автор неожиданно становится монархистом. Вероятно, не видя иного пути освобождения от австро-венгерского игл, а также давно симпатизируя русским, он и высказывает подобное предложение. К тому же не надо забывать, что статья написана и опубликована на территории царской России, где в то время формировались войска для борьбы с ненавистной ему Австро-Венгрией. Поэтому можно понять, хотя ни в коем случае не оправдать, этот своеобразный «поклон» в сторону царствующей фамилии.

Шел конец февраля 1917 года… Из столицы. России в Киев прилетает радостная весть: свергнуто царское самодержавие. Многие часы проводит Ярослав в эти дни на улицах, площадях. Повсюду ликование, со всех сторон то и дело слышатся возгласы, поздравления, люди обнимаются, целуются. И, конечно, Гашека не могла не захватить эта праздничная атмосфера. Его часто можно видеть там, где возникали стихийные митинги, манифестации. Ведь он всегда, еще на родине, охотно примыкал к массовым выступлениям, становился их активным участником. Так случилось и на этот раз.

Ярослав внимательно слушает выступающих. Кадеты, меньшевики и эсеры, захлебываясь от восторга, разглагольствуют о поддержке Временного правительства.

— Война до победного конца! — кричат они. И Гашек одобрительно кивает головой, глубоко убежденный, что только победа России в войне поможет увидеть Чехию свободной.

Но вот начинает говорить еще один оратор. И Ярослав невольно настораживается.

— Нечего народу ждать от буржуазии. В правительстве ихняя шайка сидит, — со злостью говорит выступающий. — Мир, хлеб и свободу даст нам только власть Советов! Долой войну! Вся власть Советам! — восклицает он.

Последние слова покрываются бурными одобрительными возгласами, злобствующими выкриками. Гашек в смятении: он никак не может понять, кто же тут прав, кому отдать предпочтение. А главное, что же будет с Чехией, когда же и на ее земле наступит свобода? Нет, нет, нельзя сидеть в такое время сложа руки. Надо решать, надо действовать!

И Гашек выступает 15 марта в «Чехословане» со статьей «Темная сила», в которой горячо приветствует свержение самодержавия. А на следующий день чехи приняли участие в демонстрации в честь победы Февральской революции. И в очередном номере «Чехослована» Гашек рассказывает об этом знаменательном событии. Своему материалу дает весьма красноречивое заглавие, выражающее отношение всех прогрессивно настроенных чехов и словаков: «Праздник свободы — праздник чешской революции».

А еще через неделю идет в коммерческое училище на первое собрание чешских социал-демократов России. Зал заполнили бывшие военнопленные, а теперь солдаты формировавшихся чешских частей, рабочие киевских предприятий и мастерских, служащие.

Выступает один оратор, другой, третий… И вот председатель объявляет:

— Сейчас выступит доброволец чехословацкой бригады писатель Ярослав Гашек.

Гул одобрения пронесся по залу. Гашека хорошо знали по его статьям, фельетонам, рассказам. Ждали, что он теперь скажет.

Выступление его было кратким, но энергичным.

— Я призываю, — говорит он, — всех объединиться в единый блок, в великую республиканско-демократическую партию, за создание которой говорит вся наша история.

В зале бурные аплодисменты. С особой силой они звучат после того, как Ярослав провозглашает:

— Наш лозунг: вера и энтузиазм победят всякие Бастилии! Я предлагаю, — продолжает он, — послать Временному русскому правительству такую телеграмму: «Чешские революционеры-республиканцы в Киеве просят свободную Россию, которая свергла династию Романовых, об освобождении пленных чехов-революционеров, чтобы они могли участвовать в активной борьбе за свержение династии Габсбургов».

Предложение принимается единодушно. И Гашек с воодушевлением заканчивает:

— Слава чешскому революционному войску первой Чехословацкой республики!

Кажется, освободился Гашек от пут, все время мешавших ему, вырвался на широкий простор и мчится, мчится вперед, оставляя позади себя глубокий след.

На какие только темы он в эти дни не выступает! Показательна, например, его статья «Республиканская программа в Чехии», где прослеживаются славные республиканские традиции чехов, начиная с гуситов. Не забывает сказать и о сочувственных выступлениях на родине в поддержку первой русской революции 1905 г. Говоря о ближайших задачах, Гашек писал, что республику нельзя завоевать парламентской деятельностью, нужны иные методы, решительные действия. И с гордостью приводит пример России, «где насильственно свергнут старый строй».

До всего есть дело писателю. Он чутко подмечает те или иные настроения у солдат и отражает их в своих материалах, Так, он обратил внимание, что многие чехи уж очень враждебно относятся к продолжавшейся войне, ждут — не дождутся, когда, наконец, наступит мир и они смогут вернуться на родину. И Гашек обрушивается на них в статье «На Валгалу». А в зарисовке «Наши пулеметчики» непосредственно рассказывает о человечности чешских солдат.

Пройдет не так уж много дней, и Гашек выступит с фельетоном, публикация которого внесет серьезные изменения в его собственную жизнь.

Наступило 23 апреля. В этот день открывался третий съезд Союза чехословацких обществ в России.

Еще с утра газетчики выкрикивали:

— Читайте новую газету русских чехов! Читайте «Революцию»!

С особым интересом раскупали газету делегаты съезда.

Среди материалов читатели увидели хорошо знакомую фамилию Ярослава Гашека. Да еще под фельетоном с весьма интригующим названием «Клуб чешских пиквиков».

Крепко доставалось некоторым буржуазным политиканам. Зло, остроумно высмеивает тех, кому чужды подлинные интересы народа, кто равнодушен к судьбам родины, живет лишь своими маленькими корыстными интересами и расчетами, самовлюблен, эгоистичен, весь пронизан духом мещанства, обывательства.

Фельетон не остался незамеченным, особенно теми, кого он касался непосредственно. Тем более, что на съезде «герои» в результате закулисных сговоров оказались во главе Союза. И они «отблагодарили» автора за их популяризацию. Как? Весьма щедро: на его квартире был произведен обыск, а хозяин арестован.

Но этого им показалось мало. Действуя через военное командование корпуса, Гашека немедленно отправили на фронт. В течение целого месяца его то и дело перебрасывали из части в часть и, наконец, определили в Первый полк, известный своей реакционностью и консервативностью.

Многое узнал и увидел Гашек на передовых позициях. Особенное впечатление производило на него разложение русской армии. Часто приходилось видеть ему, что солдаты целыми группами бросали свои винтовки и уходили из окопов, держа путь домой, в родную деревню или город. Не раз вел беседы с русскими, пытаясь понять, что же произошло в их душах, почему они не хотят продолжать войну до победного конца.

— Да чего там, осточертело! Во где она сидит, война-то, — зло хлопнув себя пониже спины, говорил один из них. — И ни к чему она нам. У нас земля тоскует. Вон и большевики толкуют: кончай, говорят, бери землю — твоя она, нечего волынить.

«Опять эти большевики, — подумал Гашек. — С кем ни поговоришь — все на них ссылаются. Умеют мужикам головы морочить…»

Сам он никак не мог понять и принять антивоенную агитацию большевиков, их программу о мире, революции. Да и где тут понять, когда все мысли, весь настрой души направлены к одному: скорее освободить свою родину от австрийского гнета. А это может осуществиться только после разгрома Австро-Венгрии. Поэтому — война и еще раз война.

Гашек принимает самое активное участие в боевых операциях, являет собой пример отваги и мужества. Особенно отличился он в ожесточенных боях под Зборовом во время июньского наступления русских войск, организованного буржуазным Временным правительством. Его даже наградили медалью святого Георгия 4-й степени.

В конце августа избирался солдатский комитет Первого полка имени Яна Гуса. Это происходило в небольшой украинской деревушке Лабунь. Собирались делегаты от всех рот. От штаба был избран Гашек.

По-разному относились к нему делегаты. Рядовые — с огромным уважением, знали, что он всегда держит их сторону, другие — с раздражением, побаиваясь, зная его острый язык, неприязнь к власть имущим. И конечно же, последние были весьма обеспокоены тем, что он будет в составе комитета: не внес бы смуту…

Приступили к выборам комитета. Когда председатель собрания спросил, кого бы солдаты хотели избрать секретарем, с места выкрикнули:

— Гашека!

Он вышел к столу.

— Пусть о себе расскажет, — предложил кто-то из присутствовавших офицеров.

— Зачем? — удивились солдаты. — Мы и так знаем всю его подноготную. Рассказы, стихи и статьи еще дома читали.

Ярослав был избран единогласно. Когда зашла речь о деятельности комитета, он предложил расширить права комитета, создать четыре комиссии: финансовую, хозяйственную, воспитательную и лекционную.

Командование стремилось ограничить деятельность комитета, превратить в свое послушное орудие. А Гашек и его друзья не шли на это. Напротив, с каждым разом влияние выборного органа все более усиливалось, авторитет рос. Немалую роль в этом сыграл, конечно, сам писатель. Где только не побывал он, куда не забрасывала его кипучая натура!

— Дорогие братья! — страстно и горяча в те дни говорил он на одном из митингов, обращаясь к легионерам. — Не забывайте, что вы подняли знамя революции! Вы должны быть полны революцией! Вашей единой мыслью должна быть революция! Вставая, бодрствуя и ложась, вы должны думать о революции, только и только о революции!

Новых друзей обрел здесь Гашек. И одним из самых близких стал молодой ткач из Моравии Иосиф Поспишил. Собственно, знакомы-то они были еще прежде, но заочно, по письмам. Еще до войны Иосиф зачитывался рассказами Гашека. А когда сдался в русский плен и попал на Украину, обратил внимание, что его кумир часто выступает со статьями, фельетонами в «Чехословане». И or имени группы военнопленных послал ему письмо, спрашивая совета: вступать ли в легионы. Гашек ответил Поспишилу статьей в газете.

А вот теперь они встретились. Вместе мерзли под осенними проливными дождями в окопах, вместе ездили по заданию командования в Киев… И конечно же, вели долгие задушевные разговоры о Чехии, мечтали о ее свободе. Только бы скорее сбросить австрийское иго!

И вдруг ошеломляющая новость: в Петрограде в ночь на 26 октября свергнуто правительство, вся власть в руках Петроградского Совета. А тут еще большевики предложили всем воюющим странам немедленный мир.

«Как же так? А Чехия? Значит, опять кабала, опять бесправие, унижения? Ведь без победы над Австрией невозможна свобода Чехии. А большевики мир объявляют…»

Обуреваемый противоречивыми мыслями, Гашек не находил себе места. Новые и новые вопросы мучили его, не давали покоя.

Вспыхнуло вооруженное восстание в Киеве. Рабочие и солдаты в течение трех дней бились со сторонниками низложенного правительства. Однако к власти прорвались буржуазные националисты. Во главе встала украинская Центральная рада.

Связь с революционным миром России была почти прервана. И все же до Гашека дошли новые вести, которые окончательно сбили его с толку. Он никак не мог согласиться с мыслью о мире. А тут стало известно, что большевики передали фабрики и заводы самим рабочим, а землю — крестьянам. Массы идут за Лениным. И это — прекрасно. Но мир-то, мир зачем? Воевать надо! До победного конца!

Вот и реши: с кем идти? С легионерами, руководители которых призывают продолжать войну и потому намерены влиться в состав французской армии, или с чешскими левыми социал-демократами, которые сразу же после Октября встали на сторону Советской власти?

И все-таки Гашек принял сторону легионеров. Она отвечала главному его стремлению: воевать, чтобы скорее освободить родину. Он резко выступает в «Чехословане» против большевиков, чешских левых социал-демократов, их газеты «Свобода».

И в это же время пишет глубокие, серьезные статьи о рабочем движении на родине. Это, разумеется, вызвано тем, что в Чехии под влиянием Октябрьской революции происходит коренной перелом в национально-освободительном движении: оно становится подлинно всенародным и революционным по своему характеру. Чехию, Моравию, Словакию охватывают забастовки. Кстати, никогда прежде Гашек не ставил в своих материалах вопрос о роли рабочего класса в освободительном движении. Теперь же он совершенно определенно пишет: «Неудивительно, что сегодня чешский рабочий — это революционер. Он прошел суровую школу рабочего движения, а война, которая была направлена против него, закалила его. Это было неумолимое жизненное испытание, в котором чех, несмотря на угрозы ему австрийской виселицей, сохранил свой твердый непреклонный характер и не склонился перед Австрией».

Но главная, как и прежде, тема его публицистики — это обличение австро-венгерской монархии, стремление вовлечь в борьбу с ненавистным режимом как можно больше чехов и словаков.

И вдруг опять сногсшибательное известие: легионы решено отправить во Францию, чтобы на Западном фронте продолжать борьбу против немцев.

Такой поворот событий сбил с толку Гашека. Он никак не может понять, зачем ехать во Францию, чтобы бороться с врагом, когда здесь, именно здесь, надо быть сейчас, чтобы оказывать поддержку обновляющейся России. Отсюда, верит он, придет долгожданное и желанное освобождение родины.

В смятении и тревоге встретил Гашек 1918-й год. Что-то он принесет? Как сложится его жизнь?

А принес тот год такое, что даже самая богатейшая фантазия не смогла бы заранее предсказать.

Началось это в январе. Киевский пролетариат поднял вооруженное восстание против контрреволюционной диктатуры Центральной рады. На помощь восставшим пришли красные части. 8 февраля в городе была установлена власть трудящихся.

Многое видел в те дни Гашек, многое открывал для себя. Своими глазами видел всенародное ликование, которым были охвачены простые люди. Из подвалов, и трущоб рабочие переселялись в особняки городских богачей. У буржуазии конфисковывалось имущество и распределялось среди нуждающихся. На фабриках, заводах устанавливались революционные порядки.

Нельзя было оставаться равнодушным к происходящему. В душе Гашека начинает происходить коренная «переоценка ценностей». И вот уже в «Чехословане» 17 февраля появляются его стихи, в которых он с восторгом пишет об Октябре, о том, что несет он человечеству:

А вскоре происходит окончательное «прозрение». 18 февраля германские войска, вероломно нарушив перемирие, вторглись на территорию Украины. И в тот же день командование легионов приказало своим частям оставить позиции и отходить на восток. Многие никак не могли понять, почему они должны уйти, ведь легионы-то как раз и созданы были для борьбы с австро-германскими захватчиками. Гашек же, как и другие чехи и словаки, понял, что это настоящее предательство. Именно в эти дни со страниц «Известий чехословацкого революционного Совета рабочих и солдат» обращается он ко всем чехословацким солдатам с пламенным призывом встать на защиту советской республики, дать отпор вероломным захватчикам.

— Мы — потомки гуситов, — говорит он на собрании в типографии «Чехослована», — а большевики — прямые продолжатели их дела. Советская власть осуществляет гуситский коммунизм, а поэтому мы все, без долгих раздумий, должны идти с большевиками и помогать им.

Да, окончательное «прозрение» пришло в эти дни. Горько, ох, как горько было сознавать, что те, с которыми так много собирался сделать для родины, оказались просто-напросто предателями, трусами и мещанами. Зато Гашек узнал и истинных борцов за свободу народа. Чешские левые социал-демократы развернули в Киеве энергичную деятельность по формированию красногвардейских отрядов из числа революционно настроенных солдат легиона.

Однако привлечь на сторону Советской власти корпус в целом не удалось. Он начал отходить на восток. Под Бахмачом чехословацкое командование предательски отвело свои части, оголив фронт, поставив под удары отряды Советской власти. А 1 марта в Киев ворвались немцы. В числе тех, кто пытался отстоять его, были и отряды красногвардейцев-чехословаков. Но силы оказались неравными…

Уже значительно позднее Гашек говорил своему другу:

— После битвы у Бахмача наше командование, несомненно, под чужим влиянием, отдало приказ: «Отступать. На восток!» Ты понимаешь, я давно им уже не верил. А тут подумал: это новое предательство… Тогда-то я решительно порвал с легионами.

Он пытался наладить сотрудничество с левыми социал-демократами. Но ничего не получилось: слишком: свежи еще были в памяти его злые саркастические нападки на них.

Но что же делать? Как действовать дальше? К кому идти?

И Гашек принимает твердое решение: ехать в Москву!