Красный чех

Снова в строю журналистов

Подходил к концу боевой восемнадцатый год… В ноябре — декабре началось победоносное наступление армий Восточного фронта. Особенных успехов добилась легендарная Краснознаменная Пятая армия, которая вела бои в центре фронта, на Уфимском направлении. Уже с середины декабря инициатива полностью перешла в руки Красной Армии и никакие попытки командующего Самарской группы белочехов и белогвардейцев генерала Войцеховского не смогли задержать победоносного наступления.

Части Красной Армии подошли к Уфе, которую белогвардейцы держали в своих руках более полугода.

Наступило 30 декабря 1918 года. На улицах ревет свирепая метель. Она засыпает снегом все дороги. Трудно устоять под жестокими порывами ветра. А в окнах маленьких домиков на рабочих окраинах Уфы горит свет. Их обитатели вот уже который день с замиранием сердца ждут прихода красных, прислушиваются к каждому звуку, раздающемуся со стороны станции Чишмы. Неужели и Новый год придется встречать с мародерами-белогвардейцами?

…Острые иглы снега больно режут лицо и глаза, холод пронизывает все тело. Ветер валит красноармейцев с ног, но они как будто не замечают непогоды. Все их мысли, чувства там, в Уфе, которую нужно взять во что бы то ни стало!

26-я дивизия стремительно переходит по льду через реку Белую и врывается в город с юго-западной стороны. Первая бригада 27-й дивизии обошла Уфу с северо-востока и с боем заняла вокзал и северную часть города. Одним внезапным ударом войска, прошедшие за месяц более чем двухсоткилометровый путь от реки Ик до Уфы, выбросили белогвардейскую военщину из города.

31 декабря выдалось на славу! Ярко светило солнце. В небе — ни облачка, словно сама природа радовалась успехам Красной Армии. Среди трудящихся царило неподдельное ликование.

В Уфе состоялся многолюдный митинг. Рабочие и их семьи гостеприимно зазывали к себе красноармейцев, угощали, старались как можно лучше отблагодарить своих спасителей, устроить для них радостную встречу нового, 1919 года.

Рано утром 1 января вышла газета «Окопная правда», которая открывалась долгожданными словами: «С Новым годом, уфимский рабочий! Освобожденная Уфа — наш новогодний подарок!»

В городе стала налаживаться нормальная жизнь.

Революционный военный совет и политический отдел Пятой армии решили издавать большую ежедневную газету для красноармейцев и жителей прифронтовой полосы. Кстати сказать, именно на Восточном фронте, который ЦК партии считал решающим, особенно интенсивно в то время развернулась издательская деятельность политических органов Красной Армии. К октябрю 1919 года здесь выпускалось более двух десятков газет общим ежедневным тиражом в 250 тысяч экземпляров. По количеству газет это составляло более четверти всех красноармейских газет республики.

В первых числах января, сразу после занятия Уфы, в политотдел явился по вызову 23-летний коммунист Василий Сорокин. Несмотря на молодость, за его плечами был большой и трудный жизненный путь.

— Вот какое дело, Сорокин, — сказал ему начальник политотдела Иван Дмитриевич Чугурин. — Хотим поручить тебе редактирование новой газеты. Подбери людей, найди типографию. Понадобится помощь — окажем. Только дело это серьезное и решать его надо как можно скорее. Время, сам понимаешь, военное, оно не терпит отсрочки.

— Сразу же прошу помощи, — ответил Сорокин. — Нужен опытный человек для руководства типографией. Без этого трудно начинать.

Иван Дмитриевич немного подумал, а потом, улыбнувшись, ответил:

— Видишь, держу свое слово. Есть такой. Чешский журналист Гашек. Кажется, подойдет, да и сам просится на работу в печать. Говорит, руки чешутся.

…Молодой агитатор — организатор политотдела среди чувашских национальных частей Михаил Рублев торопился к Чугурину. Очень хотелось поскорее доложить, что задание о переводе «Интернационала», других революционных песен на чувашский язык выполнено.

Шел Рублев и мысленно повторял слова доклада, представлял, как обрадуется начальник.

Но сразу доложить не удалось: в кабинете сидел какой-то военный.

«Вот некстати, — подумал Михаил. — Да еще надолго, поди. Присяду-ка тут, в уголочке, глядишь, догадается и не станет засиживаться».

А Чугурин продолжал оживленно (и видно было, с удовольствием) говорить с незнакомцем. По выговору, вроде, иностранец, хотя в общем довольно чисто говорит по-русски.

Но вот наконец-то разговор заканчивается, Чугурин пишет какую-то записку, отдает ее гостю, выходит из-за стола, крепко жмет руку.

— Наздар, Ярослав, — говорит он, широко улыбаясь. — Заходи почаще, не жди особых приглашений.

— Спасибо; Иван Дмитриевич. Декуйи. На схледаноу[3].

«Вот так да, — молнией пронеслось в голове у Рублева, — мы с чехами не на жизнь, а на смерть воюем, они вон что вытворяют, а начальник удачи одному из них желает, „наздар“ говорит…»

Не успела закрыться дверь, Михаил заговорил. Быстро-быстро, все, что подумалось в этот момент. А Чугурин не перебивает, слушает да головой качает, улыбается.

Когда юноша кончил, Иван Дмитриевич встал, подсел поближе.

— Чехи, Миша, как и русские, как и чуваши, мордвины, башкиры, татары — всякие бывают. Есть чехи-буржуи, а есть чехи-пролетарии, так те вместе с нами поют: «Вставай, проклятьем заклейменный…» У нас и у них один общий враг — капитал. Других врагов, кроме него, нет. Потому-то против нас и идут те самые чехи, что у себя на родине трудовой народ угнетают. А наши братья по классу — с нами. Знаешь, сколько их в Красной Армии воюет! За нашу республику. Целые отряды.

— А тот чех, которого ты сейчас видел, особенный, — продолжал Чугурин, — он давно стремится людям пользу принести. И родину свою от австрийского ига освободить. Да вот все никак не мог найти пути для этого. Метался из стороны в сторону. А в Россию попал — нашел. Коммунистом стал.

— А в чем его особенность, я что-то не заметил.

— Писатель он, журналист. У себя на родине известный очень. Чехи любят его, прислушиваются к его слову. С виду вроде бы скучный, зато пишет весело… Ты фамилию запомни — Гашек. И следи теперь за нашей новой газетой. Скоро выйдет.

В первые дни работы редакции, расположившейся на улице Александровской[4], когда еще и газета не выходила, а только велась подготовка к этому, к Сорокину явился плотный, несколько грузный, но подвижный военный, лет 35. Щелкнув каблуками, он с чуть заметным иностранным выговором доложил:

— Ярослав Гашек.

И подал записку от Чугурина.

Сорокин вспомнил разговор в политотделе, дружески пригласил сесть. Сам же быстро пробежал глазами записку.

— Что ж, — довольно улыбнулся редактор, — раз Иван Дмитриевич так горячо рекомендует да еще ссылается, что вас лично Свердлов знает, тут более чем авторитетная рекомендация. Вы сами как относитесь к должности руководителя типографии?

— Полностью согласен. Давно хочу быть поближе к печати.

Сразу же завязалась непринужденная товарищеская беседа. Гашек подробно рассказал о себе, о том, что он бывший военнопленный, коммунист, работал в Самаре, Бугульме.

— Кстати, ведь я о вас раньше слышал, — сказал он.

— Откуда? — удивился Василий.

— В Самаре, в «Приволжской правде» ваши стихи были в прошлом году напечатаны.

— В Самаре? Никогда не был. Это, наверное, однофамилец. Мало, ли Сорокиных.

— И Василий. Стихи мне понравились. «К борьбе» назывались.

— Это мое стихотворение. Но вы напутали. Оно в «Правде» печаталось.

прочитал редактор.

— Да, да, именно это мне и понравилось особенно. Я даже искал вас в Самаре, да не нашел. Мне потом в редакции объяснили, что из «Правды» его перепечатали.

Долго в тот раз говорили они. Кажется, не было темы, какой бы не коснулись. А когда Гашек сказал, что уже давно занимается журналистикой, молодой редактор страшно обрадовался.

— Это очень здорово! Значит, и в нашей газете не откажетесь сотрудничать?

— Разумеется.

Ярослав с головой уходит в работу. В любое время дня, а подчас и ночи, его можно было встретить здесь. Он отлично наладил не только систематический выпуск газеты, но и листовок, различного рода воззваний, брошюр. В типографии вновь, как и до прихода белогвардейцев, был избран фабрично-заводской комитет, который стоял на страже интересов рабочих. С помощью политотдела была собрана библиотека художественной, политической и технической литературы.

Чугурин не ошибся, когда говорил о Гашеке, что у того давно чешутся руки. Долгие месяцы он был оторван от газетной работы. И вот, наконец, в Уфе снова можно отдаться любимому делу!

Как-то еще в первые дни работы Гашек пришел к Сорокину. Уточнив порядок верстки очередного номера газеты, расположения клише, он подал редактору несколько листков, исписанных мелким, но разборчивым почерком.

— Посмотрите. Если подойдет, прошу напечатать.

Сорокин стал читать вслух, а автор скромно присел у стола и внимательно слушал.

«Говорят, что большевики заняли Казань. Наш владыка Андрей приказал соблюдать трехмесячный пост. Завтра будем кушать по три раза в день картошку с конопляным маслом. Да здравствует Учредительное собрание! Чешский офицер Паличка, который у нас на квартире, взял у меня взаймы две тысячи рублей».

Это был первый гашековский фельетон, написанный в Уфе, — «Из дневника уфимского буржуа». Когда во время чтения Сорокин останавливался и предлагал внести какую-либо поправку, Гашек молча кивал головой. Иногда вместо кивка он шутливо восклицал «Нáздар!»[5].

«Болтовня о взятии Казани красными, — продолжал чтение редактор, — действительно отличается от прежней именно тем, что у нее есть известная объективная почва. Наши очистили Казань потому, что, как секретно сообщил мне чешский офицер Паличка, в Казань прибыло два миллиона германских солдат. Со всех купцов и купчих, которые красным попали в Казани в плен, содрали шкуру и печатают на ней приказы Чрезвычайной следственной комиссии. Говорят, что прибудут беженцы из Казани Надо спрятать сахар из магазина, чтобы немножко повысить цену. У нашей братии из Казани денег много. Да здравствует Учредительное собрание!»

Василий несколько раз останавливался, громко смеялся. Вместе с ним мягко улыбался и сам автор. По всему было видно, что ему тоже нравится написанное.

— Только вот что, — прервал чтение Сорокин, — не смягчить ли нам то место, где вы приводите в «Дневнике» слова завравшегося Палички о фантастическом прибытии в Казань двух миллионов… немцев? Не слишком ли это?

— А как же в гоголевском «Ревизоре»? — возразил он. — Тридцать пять тысяч одних курьеров? Арбуз в семьсот рублей? Суп в кастрюльке, доставленный из Парижа?.. Почему же Паличка не может подражать Хлестакову?

Гашек так настойчиво, убедительно говорил, доказывал, что редактор согласился и начал снова читать.

«Сегодня прибыла в Уфу первая партия беженцев из Казани и Симбирска. По дороге их по ошибке раздели оренбургские казаки. Была торжественная встреча. Я выпил две бутылки коньяку и написал заявление на дворника, что он большевик. Дворника отправили в тюрьму».

— Что ж, — сказал, улыбаясь, Сорокин, когда кончил читать фельетон, — обязательно опубликуем. Сдавайте в набор!

…В типографии печаталась завтрашняя газета «Наш путь». Как всегда, рабочие-печатники и на этот раз стали просматривать свежий номер, еще пахнувший типографской краской.

— Смотри, смотри, — сказал один из них, молодой парень, показывая газету, — наш-то заведующий и писатель еще! Глянь, фельетон-то какой отмахал. «Из дневника уфимского буржуа», — прочитал юноша. Вокруг него столпились люди. Мерно стучала типографская машина, то и дело появлялись новые экземпляры газет, на которых стояла дата: «14 января 1919 г.» Рабочие внимательно слушали читавшего.

Дружба с типографскими рабочими после появления фельетона стала еще крепче.

Как-то однажды, во время обеденного перерыва, к молодому наборщику Ганцерову подошел его друг, тоже наборщик, Андрей Сокуров.

— Ты хотел поближе с Гашеком познакомиться. Смотри, вон он идет.

В наборный цех в сопровождении метранпажа входил заведующий.

Степан поднялся с табурета и, обрадовавшись тому, что увидел писателя, неожиданно для себя громко рассмеялся.

Гашек заметил его, подошел и, поздоровавшись, спросил:

— Над чем вы это так весело смеетесь?

— Над тем буржуем, у которого белогвардейцы украли дочь, часы и шесть тысяч, товарищ Гашек. Здорово вы его разделали, — вывернулся Ганцеров.

— Вот хорошо. Спасибо. Я очень рад, что угодил вам, — сказал Гашек приветливо. А глаза его лукаво улыбались. Немного помолчав, он добавил:

— Кстати, я недавно узнал, что ваш гениальный писатель Николай Васильевич Гоголь тоже имел удовольствие выслушать похвалу за свои первые рассказы «Вечера на хуторе близ Диканьки». Так что я очень польщен вашим отзывом.

— Это было давно, — с серьезным видом ответил Степан, — я еще тогда маленьким был.

Гашек удивленно посмотрел на Ганцерова, затем весело рассмеялся и, крепко хлопнув его по плечу, сказал:

— Да ты, оказывается, с перцем. — Прищурив один глаз, Ярослав посмотрел на своего нового друга и в выражении его лица было так много подкупающей простоты и добродушного юмора. — Будем знакомы. Ну, не стану мешать. — И быстро пошел к столу метранпажа, стал оживленно с ним говорить, иногда заглядывая в свой блокнот.

— Интересный человек и, видать, простой, — сказал Андрей Сокуров, когда Гашек отошел.

— Это точно. Простой, — ответил Степан. — До того простой, что я хотел дернуть его за козырек.

— Зачем?

— А чтобы посмотреть, как он будет выглядеть в фуражке набекрень, — сердито ответил Ганцеров.

Андрей фыркнул, тут же испуганно оглянулся в сторону, где стоял Гашек, и, грозя пальцем своему другу, присел за реал.

Рабочим очень нравилось, что Гашек часто разговаривал с ними, держался просто, по-товарищески, много шутил, поддерживал бодрое настроение. В то же время не терпел разболтанности, разгильдяйства, сурово относился к нарушителям дисциплины, порой сам бывал «виновником» нарушения.

По газетным делам понадобилось Сорокину быть в типографии. Пришел, и его глазам предстала картина: перед почти закрытой в цех дверью стоял Гашек и внимательно прислушивался.

Застигнутый врасплох, Ярослав смутился, а потом вполголоса, чтобы никто не услышал, объяснил:

— Понимаешь, в сложное положение попал. Я как заведующий должен строго следить за тем, чтобы никто не занимался посторонними делами во время работы. Но вот приходит от тебя мой фельетон в набор, рабочие собираются у наборных касс и начинается громкая читка. А мне страшно хочется услышать, как они понимают, как реагируют. Прежде все мои рассказы проходили первую «цензуру» в кабаках, пивных, там я сам читал. А теперь вот другая, куда более серьезная цензура.

— Так зачем прячешься? Подойди — и послушай.

— Э, не та картина. Я же начальник. Нарушение.

— В порядке исключения.

— Могут не все сказать. А тут меня нет, но я — есть. И волки сыты, и овцы целы. Кстати, среди них есть просто артист, он всякий раз и читает.

— Кто же?

— Степан Ганцеров. Вот слушай. — И Гашек прильнул к двери. То и дело раздавался громкий смех. А когда чтение закончилось, все сразу заговорили, зашумели.

— Пойдем-ка отсюда скорее, — зашептал Ярослав, явно довольный, что удалось дослушать до конца, — а то как бы не влетело нам. Шпионаж получается. В пользу иностранного государства.

Он лукаво улыбнулся, и друзья быстро удалились.

12 января в 4 часа дня в доме № 3 по Губернаторской улице, где помещался Политический отдел Пятой армии, состоялось партийное собрание иностранных коммунистов. Секретарем Уфимского комитета партий иностранных коммунистов был избран Ярослав Гашек.

И с первых же дней Гашек, несмотря на огромную занятость в типографии, отдает много сил партийной работе. Его часто можно видеть на многолюдных митингах.

Телеграф и печать во все концы разнесли трагическую весть: 15 января бандой немецких офицеров были зверски убиты выдающиеся деятели международного революционного движения, основатели Коммунистической партии Германии Карл Либкнехт и Роза Люксембург.

Это известие глубоко потрясло Гашека. Вечером в редакции состоялся траурный митинг. Ярослав, сидя у окна, молча слушал выступавших. Иногда взглянет в темное стекло, запишет что-то на листке бумаги и снова слушает…

После митинга он подошел к Сорокину и подал исписанный листок.

— Посмотри, пожалуйста, — тихо проговорил Гашек.

Сорокин прочитал: «Два выстрела».

В газете «Наш путь» эта заметка появилась 21 января. Весь номер был посвящен памяти двух замечательных борцов за дело рабочего класса.

«Мы все чувствуем, — писал Гашек, — что эти два выстрела должны превратить весь мир в пожар. Не может быть сегодня ни одного рабочего, который бы не знал, что ему делать и как бороться со всеми виновниками смерти великих вождей германского пролетариата.

Каждый рабочий и крестьянин знает, что эти два выстрела — символ атаки международной буржуазии на революционный пролетариат, и что нельзя тратить времени, рисковать жизнью других работников Великой Революции Труда и что надо сразу покончить с буржуазией…»

С большой внутренней силой звучал заключительный призыв Гашека: «Эти два выстрела нам сказали ясно: „Винтовку в руки! Вперед!“»

Кровью обливались сердца простых людей. На фабриках, заводах, в деревнях и селах Республики Советов, в воинских частях Красной Армии, повсюду проходили митинги, собрания. Рабочие, крестьяне, красноармейцы клеймили врагов пролетариата, социал-предателей Германии. И среди тех, кто особенно часто выступал перед народом, был Ярослав.

Политотдел Пятой армии устроил собрание в Новом клубе (ныне здание уфимского Дома офицеров Советской Армии). Затаив дыхание, слушает выступавшего Гашека 24-летняя накладчица типографии Шура Львова. Эта простая девушка, всегда веселая, неунывающая, трудолюбивая, снискала искреннюю любовь и уважение у всех работников типографии.

«Наша Шурочка», — так тепло и нежно называли они ее.

И в самом деле, в ней были обаяние, сердечная простота, чуткость к товарищам. Шура, как никто, умела с улыбкой, веселым видом переносить все невзгоды трудных военных лет.

Глубоко взволновала девушку речь Гашека. Его слова о всемирной революции, о Советской власти, о том, что, наконец, в России настала счастливая жизнь для простых людей, нашли в ее сердце живой отклик.

Долго она не могла забыть этого вечера.

И надо же так случиться, что на следующий день Гашек, проходя по цеху, остановился около литографского станка. Постоял, посмотрел, как Шура кладет чистые листы на камень, взял в руки оттиск, почитал и ушел, не сказав ни слова.

В следующие дни подобное повторялось еще несколько раз. Девушка не на шутку встревожилась: «Может, не так что делаю… Но почему не скажет?»

Высказывала тревогу подругам своим:

— И чего он придирается ко мне? Наверное, недоволен работой моей. Ой, чем все это кончится…

Где ей было знать действительно, чем все это кончится? Впрочем, если бы она хоть мельком взглянула на «страшного» начальника, когда он останавливался около нее, то обязательно бы заметила, как внимательно и ласково следит он за движениями рук ее, как нравится ему стоять здесь и молчать…

Но ничего этого Шура знать не могла. И потому однажды, когда Ярослав подошел, не выдержала и спросила его, чуть не плача:

— Скажите, что я сделала плохого? Почему вы так ко мне?..

А он улыбнулся, махнул рукой и тут же ушел.

Несколько дней не появлялся Гашек в цехе. Девушка даже забеспокоилась, не случилось ли что, не заболел ли. Но потом он снова подошел к станку.

— Здравствуйте, Шура.

…Стоял холодный зимний вечер. В одноэтажном домике сторожа винного склада Андрея Дмитриевича Александрова ждали возвращения Шуры с работы. «Что-то долго нет. Уж не стряслось ли какой беды?» — думала-мать, Анна Андреевна, то и дело подходя к окну, тревожно всматриваясь в темноту.

Горела коптилка, еле освещая комнату. Тихо. Лишь изредка слышны шаги красноармейцев, находящихся в караульном помещении, расположенном по соседству с квартирой.

Но вот, наконец, стукнула дверь в сенях и в комнату, раскрасневшаяся от мороза, вошла Шура. Мать облегченно вздохнула.

— Славу богу! А я уж так измучилась…

Но что это? Шура не одна… Позади стоял какой-то военный.

Шура поцеловала мать и девочек, затем застенчиво проговорила:

— Мама, познакомьтесь, это Ярослав Романович Гашек. Мой друг. — А затем тихо добавила: — Я люблю его и выхожу за него замуж.

В тот же вечер Шура ушла из дома, оставив родственникам свой новый адрес.

Удивительно даже, как успевал Гашек выполнять столько дел. Он был неутомим, его энергии хватило бы на добрый десяток людей. Писатель участвует в организации спектакля-концерта на русском, венгерском, немецком, еврейском и турецком языках, проходившего в в Новом клубе, читает лекцию на русском языке: «Лига народов, или III Интернационал».

Много сил и энергии отдавал Ярослав работе среди военнопленных-иностранцев. И особенно велика его заслуга в организации еженедельной газеты на русском, венгерском и немецком языках.

Первый номер органа Уфимского комитета партий иностранных коммунистов вышел 15 февраля. «Красная Европа» — так многозначительно назвали газету интернационалисты, выражая тем самым главную свою задачу: бороться за власть пролетариата в странах Европы.

Редактором и одним из самых активных ее корреспондентов стал Гашек. Уже в первом номере он выступает сразу с двумя материалами. В одном — «Задачи „Красной Европы“» — от имени комитета партии иностранных коммунистов рассказывает о направлении нового печатного органа, а в другом — «Ликующий зверь» — раскрывает причины убийства руководителей немецкого пролетариата К. Либкнехта и Р. Люксембург, ставит перед иностранными соратниками по борьбе ближайшие задачи. «Недалек день, — взволнованно пишет он в заключение, — когда везде в Европе и во всем мире предательские и соглашательские правительства будут уничтожены, и восторжествует власть трудящихся над капиталистами, кулаками, купцами и банкирами. Это власть советская, неограниченная диктатура пролетариата».

Вполне понятен тот огромный интерес, который проявлял Гашек к состоянию международного рабочего и коммунистического движения. Он стремился глубоко выявить и помочь уяснить читателям значение русской революции для пролетариата других стран. Его статьи, заметки на эти темы в «Нашем пути», «Красной Европе» предельно сжаты, выразительны, действенны.

С большим подъемом рассказывает Гашек в обозрении «Переворот в Германии» о революционных событиях в Баварии, подчеркивает пролетарскую солидарность других народов с немецкими революционерами.

Гашек был тем счастливым человеком, около которого постоянно было много друзей. Его ценили, обожали, к нему быстро и накрепко привязывались.

Большая, искренняя дружба связывала Ярослава с редактором газеты Сорокиным.

— А не сделать ли нам получасовую декретную передышку? — частенько после решения текущих дел предлагал Гашек. Сорокин уже хорошо знал, что на языке Ярослава это означало обеденный перерыв.

— Что ж, можно, пожалуй.

Они отправлялись в ближайшее кафе, что находилось на Александровской улице.

— Пражских сосисок, — заказывал Гашек. Хозяин заведения — частник — уже привык к неизменным шуткам постоянного посетителя и каждый раз подавал одно и то же дежурное блюдо. А затем шло высшее лакомство того времени — кофе со свежей булкой.

Нередко за стаканом кофе обсуждались темы, сюжеты будущих материалов Гашека.

— Вот хочу написать об эсерах, их «творчестве». Уж очень они глупыми выглядят в своих брошюрах, инструкциях.

Вскоре в газете появляется интересная и острая статья «Творчество эсеров».

Порой во время обеда друзей посещала муза, и они с увлечением сочиняли экспромты. Как-то Сорокин написал на обороте меню:

Ярослав весело и заразительно захохотал. Потом попросил у буфетчика огромный нож и начал «точить» огрызок карандаша. На минуту задумался и написал:

— Ну-с, разрядка мозгам окончена. Пошли, — вставал Гашек, когда были съедены сосиски, выпито кофе и выкурено несколько папирос.

Даже в минуты отдыха он не был многословен, хотя и любил «соленую» шутку. Не терпел праздных разговоров, постоянно был увлечен каким-либо делом или темой нового материала.

Приближалась первая годовщина Красной Армии. Рожденная в огне гражданской войны, жестокой битвы с внутренними и внешними врагами Советской власти, она за год совершила поистине героический, победоносный путь.

Газета «Наш путь» выпустила в день юбилея — 23 февраля — красочный праздничный номер. И на первой странице была опубликована небольшая статья «Международное значение побед Красной Армии». Под ней стояла подпись — «Ярослав Гашек».

Известный сатирик, юморист, постоянно высмеивающий пороки общества, способен ли он написать серьезную статью на такую важную тему? Оказалось, способен. Многие мысли ее, выводы настолько глубоки и значительны, что звучат злободневно и сейчас, точно написанные недавно.

«Значение Красной Армии для Западной Европы весьма важно», — четко и ясно начинается статья, И далее Гашек продолжает: «Красная Армия, как представитель вооруженного пролетариата, есть надежда всех западноевропейских трудящихся масс». А разве устарел смысл вот этих слов: «Штыки Красной Армии — это международный язык пролетариата, который понятен для буржуазии во всех государствах»? И как не вспомнить, когда мы говорим об укреплении военной мощи социалистического содружества, высказывание писателя-интернационалиста: «Между Красной Армией и пролетариатом на Западе зародилась та внутренняя связь, которая укрепляет позицию революционных рабочих в Западной Европе… Российская Красная Армия — это часть всемирной Красной Армии и ее первый боевой пост!»

Тому же событию Гашек посвятил статью «Вооруженные силы пролетариата», опубликованную в «Красной Европе». Однако написана она в ином плане. Это и понятно, автор следует важному ленинскому совету: всегда учитывать категорию читателей, для которых пишешь, их уровень, интересы, запросы. Газета «Наш путь» была предназначена, главным образом, для красноармейцев и трудящихся прифронтовой полосы, т. е. для читателей, которые сами непосредственно участвовали в создании Красной Армии, в ее боевых операциях. Поэтому автор и редакция совершенно правильно посчитали, что выступление иностранного коммуниста на страницах советской газеты должно быть посвящено раскрытию интернационального значения Красной Армии, той роли, которую она призвана сыграть в развитии коммунистического и рабочего движения во всем мире.

Статья же «Вооруженные силы пролетариата» написана прежде всего для иностранцев, боровшихся в рядах Красной Армии, работавших в партийных, советских органах, учреждениях. Здесь Гашек стремится раскрыть в историческом аспекте необходимость создания пролетариатом своих вооруженных сил, особо подчеркивает коренное отличие Красной Армии от армий капиталистических. Он обращает внимание на тесную связь народа со своей армией, напоминает о грядущих битвах с капитализмом в других странах. «Вы, иностранные рабочие и крестьяне, — пишет он, — должны быть вооружены и должны быть готовы к борьбе с контрреволюцией и социал-предателями в своих странах». Затем Гашек призывает вступать в ряды Красной Армии, еще теснее сплотиться с русскими товарищами для общего дела — защиты пролетарской диктатуры. И в заключение с уверенностью утверждает: «Вы, иностранные красноармейцы, будете надежным оплотом победы пролетариата над буржуазией во всех государствах».

Интересно отметить, что подобное отношение к Красной Армии как оплоту международного пролетариата мы обнаруживаем в статье другого чешского публициста Юлиуса Фучика, опубликованной в газете «Руде право» 27 февраля 1938 года. И хотя дистанция между этими публицистическими произведениями, написанными в разных исторических, политических и социальных условиях, почти два десятилетия, они заключают в себе своеобразную перекличку единых политических взглядов. Как и Гашек, Фучик (и уже спустя девятнадцать лет) утверждает, что Красная Армия — «это историческая действительность, имеющая глубокое влияние на жизнь и судьбы всех стран, всех народов, всех трудящихся во всем мире». Более того, мы видим, что и по характеру изложения произведения обоих авторов весьма близки, родственны. Фучик пишет: «…Красная Армия стала армией не только Советского Союза, но и всех прогрессивных сил мира. Как армия победившего рабочего класса СССР, являющегося частью мирового пролетариата, она, разумеется, принадлежит с самого начала всем рабочим земного шара. Красная Армия — их армия, и это проявляется в могучем духе интернационализма и международной пролетарской солидарности, который составляет ее суть». Или вот еще: «…сегодня, например, не только рабочий класс Чехословакии, но и всякий подлинный демократ в этот действительно тревожный момент может спокойно глядеть в будущее, ибо на страже нашей безопасности стоит такая огромная сила, как Красная Армия… ее мощь стала самой большой надеждой всех прогрессивных людей на земле».

Не правда ли, как перекликаются эти строчки с приведенными высказываниями Гашека? И как это убедительно свидетельствует о высокой политической зрелости Гашека-публициста, еще на заре существования Красной Армии увидевшего и понявшего ее значение для судеб народов мира.

Была у Гашека и еще одна очень близкая ему тема, которой, кстати, он посвящал свои сатирические произведения еще на родине. Это — борьба против религии, церкви и духовенства. Еще в детстве маленький мальчик прислуживал священнику во время церковной службы и, конечно, имел возможность не только хорошо изучить различные религиозные обряды, но и непосредственно наблюдать быт, нравы «слуг господних». Наверное, близкое знакомство с закулисной стороной жизни духовенства ускорило и официальный разрыв Гашека с религией. Это произошло в 1907 году, когда ему было 24 года. Правда, три года спустя, для того, чтобы жениться, ему пришлось заявить о своем возвращении в лоно католической церкви, но это было лишь формальным актом. И потом он продолжал публиковать антирелигиозные произведения.

Обличение церковников, а вместе с ними и религии, стало делом всей жизни сатирика. Но если прежде антицерковные выступления носили лишь характер осмеяния священников, монахов, их лживости, продажности, то теперь произведения стали глубже, вскрывая контрреволюционную антинародную деятельность служителей церкви, направленную против Советской власти.

Широк и разнообразен круг интересов Гашека-публициста. Прирожденный сатирик, остро чувствующий теневые стороны в новой жизни, он бичует их в своих остроумных и злых материалах.

Особенно ярко это дарование проявляется в нескольких фельетонах, заметках, которые тематически можно объединить в одном цикле под названием «Уфа обывательская».

В них Гашек сумел создать колоритные типы врагов Советской власти. Вот, к примеру, Иван Иванович. Уже самим именем «героя» автор подчеркивает, что это образ не единичный, а собирательный, так сказать, обобщенный. Иван Иванович — купец, оставшийся в Уфе, чтобы вести провокаторскую деятельность против Советов. Он хитрый и злобный враг, которого не сразу и раскусишь.

Иван Иванович появляется на базаре. Он очень якобы заинтересованно разговаривает с торговцами, выспрашивает цены на капусту, муку, мясо, сало, вздыхает, качает головой, сочувственно поддакивает собеседнику. А затем так, будто вскользь, бросает:

— Вот белые обратно Бугульму взяли и поэтому выезд в Симбирск запрещен.

Один слух пущен. Иван Иванович идет дальше. Гашек очень тонко характеризует провокатора. «Он никогда не скажет прямо: „Я узнал то и то“. Он говорит, „что это слышал“, „что это где-то читал“».

Так и в парикмахерской, где находится много народу.

— Сегодня ночью, — сообщает он тихим голосом, — был хороший мороз. Интересно, как далеко за таким морозом слышно стрельбу из орудий. Так близко было слышно стрельбу, что сразу подумал: белые не дальше 15 верст от города.

В кофейню своим друзьям по несчастью он приносит еще более сногсшибательную новость:

— Дутов взял Казань и Москву! Петроград занят союзниками.

И хоть слушающие знают, что это ложь, все же с радостью распространяют ее повсюду.

«Вы слышите сегодня, — с гневом говорит в заключение Гашек, — что занят Бирск, завтра Стерлитамак: и не знаете, или смеяться над идиотами, или взять револьвер и пустить им пулю в лоб.

Это последнее, по-моему, есть самое лучшее средства борьбы с провокаторами».

Уфа того времени кишмя кишела разного рода мародерами, спекулянтами, которые стремились использовать недостаток продуктов, промышленных товаров для своего обогащения. И, естественно, Гашек не мог остаться равнодушным к подобным отвратительным типам. Он создает фельетон и сейчас заставляющий читателей возмущаться неслыханным грабежом населения, — который под маской благочестия совершал «уфимский разбойник, лавочник Булакулин». Уже первой фразой Гашек дает уничтожающую характеристику своему «герою»: «Есть разбойники, которые действуют топором, обухом. Лавочник Булакулин действовал спекуляцией, и никто из разбойников не относился так легко и насмешливо к своим жертвам, как он».

Фельетон этот написан сочным языком, с замечательным чувством юмора, со многими интересными и надолго запоминающимися художественными деталями.

Разве можно забыть эпизод со спичками, когда покупатель просит продать их:

«Можете из меня щепы нащепать, — ответил купец, — а спичек не найдете. Не стоит продавать, цена очень высокая. Я сам покупал десяток за сто двадцать рублей.

В амбаре у него спрятаны два ящика еще с того времени, когда коробка стоила копейку.

— Если хотите, я вам могу отпустить, — продолжает дальше кровопийца, — коробку за двенадцать рублей.

— Не хочу, не надо.

Лавочник Булакулин потрясает кулаком:

— Какой неблагодарный народ, харя.

Испуганный уфимский обыватель машинально вынимает из кармана двенадцать рублей, берет коробку спичек и шепчет:

— Простите меня, окаянного, больше не буду дразнить, — и выбегает из бакалейной лавки с убеждением, что случайно спас себе жизнь».

Этот фельетон был напечатан в газете «Наш путь» 9 марта. Чуть ли не половину первой страницы занимала очень смешная и выразительная карикатура, подпись под которой гласила: «Что может случиться с каждым мародером и спекулянтом…» На рисунке изображены три типичных уфимских спекулянта. Они стоят у стены бакалейной лавки, а напротив — красноармейцы со взятыми на прицел винтовками. Сзади красноармейцев — довольные лица трудящихся Уфы.

Гашек печатным словом боролся не только против провокаторов, спекулянтов. Он резко обличал и тех бездушных канцеляристов, бюрократов, которые часто встречались в учреждениях Уфы того времени.

В жизни он продолжает оставаться простым, скромным, отзывчивым товарищем.

Вскоре после перехода Шуры на новое местожительство к ней пришла в гости Лида. Она постучала в дверь небольшого одноэтажного домика на улице Гоголя[7]. Ей открыла Шура, одетая в черную юбку и беленькую блузку. Лида давно знала этот скромный наряд, он был единственной праздничной одеждой у старшей сестры. «Хорошо, — подумала Лида, — значит, у нее все в порядке, раз так одета».

Комнатка, в которую вошла сестра, была очень маленькой. Здесь стояли кровать, небольшой столик, два стула и шкаф с книгами. На окне — белая занавеска. Вот и вся обстановка. Но в комнате было уютно, хорошо. Особенно этому помогало множество книг.

Лида подошла к шкафу и стала читать корешки на книгах: Н. В. Гоголь, А. С. Пушкин, М. Е. Салтыков-Щедрин. Выделялось несколько томиков в голубом переплете произведений А. П. Чехова.

И тут же популярный в то время роман А. Вербицкой «Ключи счастья».

— Шурочка, дай, пожалуйста, почитать «Ключи». Очень хочется. И Чехова — тоже.

После долгих уговоров Шура согласилась:

— Только на неделю, не больше. Береги их. Ярославчик очень не любит растрепанных и грязных книг.

Лида, радостная, обещала точно в срок вернуть книги. Но обещания своего выполнить не успела: через несколько дней Уфу снова заняли белогвардейцы.

В начале марта белогвардейцы бросили на уфимское направление значительные силы отборных войск, вооруженных с ног до головы. Им противостояли сильно поредевшие части Пятой армии. Было решено временно оставить Уфу. Началась эвакуация.

Утро 13 марта было туманным, пасмурным. Для типографских работников последняя ночь в Уфе оказалась очень напряженной. Номер газеты «Наш путь» сдали в печать только около четырех часов утра. Гашек все время находился в типографии, следил за работой, подбадривал печатников, то и дело шутил с ними.

Когда весь тираж был напечатан, его передали оставшимся верным людям для того, чтобы газета и и этот день попала к уфимцам.

Через несколько дней редакция и типография прибыли в небольшой городишко Белебей. Гашек сразу же проявляет большую заботу о рабочих. Он обращается в политотдел Пятой армии с официальным письмом, где просит выдать им зарплату за период с 1 на 13 марта, так как из-за отступления из Уфы жалованье выдать не успели. Этот, казалось бы, на первый взгляд незначительный факт характеризует Гашека как чуткого, заботливого руководителя.

В Белебее Гашек энергично взялся за организацию типографии, оборудование которой предусмотрительно было взято из Уфы, Бугуруслана и Белебея. Он привлек к работе опытных наборщиков, печатников.

Дело было так быстро налажено, что на восьмой день после отхода наших войск из Уфы, 21 марта, в Белебее снова начала выходить газета. А на следующий день в ней появилось продолжение замечательного гашековского фельетона «Из дневника уфимского буржуа».

Гашек внимательно следит за развитием военных действий. Уже на следующий день после опубликования «Дневника» в газете появляется обзор на эту тему. Просто и доходчиво, а главное, правдиво, объясняет он причины отступления из Уфы, останавливается на политическом положении «сибирского правительства» Колчака, которому, видя его неудачи, отказались помогать союзники — японцы, французы, англичане. Неиссякаемой верой в победу звучат заключительные слова: «Каждому понятно, что нужно теперь делать. Не только взять обратно Уфу и продвинуться к Уралу. Мы должны перейти Урал. Уфа нам по дороге. Пускай каждый красноармеец знает свой маршрут: Уфа — Златоуст — Челябинск!»

До предела был занят Ярослав. Типография в это время выпускала десятки, сотни тысяч воззваний, листовок, обращенных к обманутым солдатам колчаковской армии, к тем красноармейцам, кто дрогнул в боях за власть Советов.

Все работали с большим воодушевлением. Рабочих типографии не приходилось подгонять, наборщики буквально рвали материалы из рук. Печатники держали машины в образцовом порядке, печать всегда была четкой и ясной.

Однажды заведующий прибежал в типографию чем-то очень возбужденный.

— Ребята, — с порога закричал он, — кричите «ура»! В Будапеште революция! Советская власть!

Все окружили Гашека, расспрашивали подробности, то и дело слышались радостные возгласы.

— Друзья мои, — возбужденно говорил он. — Сбылась мечта моя! Я же бывший подданный Австро-Венгерской империи. Сколько сил потрачено, чтоб развалить ее. И вот — сбылось. Да еще как! В самом центре Европы — вторая Советская республика. Мы должны помочь ей. Вот что, Степан, — обратился Гашек к рядом стоявшему наборщику Ганцерову, — набери-ка да поскорее эту штуковину. — И отдал густо исписанный листок. — Обещали дать в номер.

На следующий день, 25 марта, в газете «Наш путь» вместе с телеграммами о событиях в Венгрии было опубликовано и это обращение:

«Всем венгерским гражданам, проживающим в Уфимской губернии. В Венгрии победила пролетарская революция. Вся власть в Венгрии перешла в руки рабочих и крестьян. Отныне Венгрия объявлена Советской республикой. Она состоит в оборонительном и наступательном союзе с Российской Социалистической Республикой. В силу этого союза против врагов рабочего класса объявляю всеобщую мобилизацию до 40 лет всех венгерских граждан, проживающих в Уфимской губернии. Они должны записаться в трехдневный срок в Губернском Военном Комиссариате в городе Белебее.

С неподчинившимися этому приказу будет поступлено как с предателями Венгерской Советской Республики.

Уполномоченный Австро-Венгерским Советом Рабочих и Солдатских Депутатов — Ярослав Гашек».

В эти дни Гашек почти все время проводил в губернском военкомате, где находился мобилизационный пункт. И распоряжения, бумаги, связанные с типографскими делами, подписывал там же.

Много оказалось желающих помочь новой республике. Ярослав внимательно говорил с каждым, проявлял исключительную заботу об отъезжающих, сердечно напутствовал их.

Неделю спустя штаб армии, ее политотдел, а вместе с ними и редакция, типография перебазировались на станцию Кротовка, неподалеку от Самары.

Как бы ни были сильны духом красноармейцы, все же недостаток оружия, питания серьезно сказывался. Колчаковцы, хотя и с трудом, с большими потерями, на продолжали двигаться вперед. И всякий раз в это тяжелое время, когда бойцы получали свежий номер своей армейской газеты, они обращали внимание на ее название.

— Неужто наш путь назад, на Москву? — с горечью спрашивали они, — надо бы другое дать имя…

И вот 17 апреля газета вышла под новым названием — «Красный стрелок».

Каждым своим выступлением в газете Гашек стремился ободрить бойцов, вселить в них уверенность в победу. «Меч революционных красных войск висит уже над головой Сибирского Скоропадского — Колчака», — пишет он в небольшой заметке «Сибирская Скоропадщина», сравнивая диктатора Колчака с украинским диктатором Скоропадским.

«Мы накануне крупных событий… — уверенно заявляет Гашек. — Поднялось Поволжье и превратилось в огромный военный лагерь. Сверкают на солнце штыки красных стрелков. А эти красные штыки несут с собой неминуемый конец Сибирской Скоропадщине!»

9 июня Уфа снова и теперь уже навсегда стала советской!

Гашек с первых дней освобождения города весь в работе. Уже 11 июня в газете «Красный стрелок» появляется объявление о том, что 12 июня созывается конференция печатников доходных типографий Пятой армии. Внизу стояла подпись: «Секретарь ячейки Р.К.П. (большевиков) при типографии газеты „Красный стрелок“ Я. Гашек».

На этот раз Шура и Гашек поселились в домике, где жили мать и сестры. Им отвели лучшую комнатку. Но здесь они бывали очень мало. Рано утром, позавтракав, спешили в типографию. Возвращались всегда поздно. Ярослав обычно, придя домой, тут же ложился на кушетку, затем, немного отдохнув, вставал, садился за стол и писал.

Первое время дома Гашек был замкнутым, мало говорил, почти никогда не смеялся. Но затем, когда ближе познакомился с семьей Шуры, с ее матерью Анной Андреевной, сестрами Лидой и Зоей, он стал оживленнее, разговорчивей. В редкие часы отдыха Гашек беседовал с Анной Андреевной, внимательно слушал ее рассказы о трудовой дореволюционной жизни в башкирской деревне. О себе, своей жизни говорил неохотно. Лишь о матери мог рассказывать подолгу.

— У меня была замечательная мама, — мягко и нежно говорил Гашек, — она тоже много перенесла горя и нужды, когда умер отец. Нас, детей, осталось трое, мне — старшему — всего 13 лет. Умерла моя мама, — тихо произносил Гашек и становился грустным и молчаливым.

Непосильная и трудная работа, военная обстановка, недостаток питания — все это давало о себе знать. Здоровье писателя было в то время неважное. Часто, приходя вечером домой, лежа на кушетке, он массировал свою грудь. Однажды за таким занятием застала его Анна Андреевна.

— Что, Ярослав Романович, нездоровится? Может, лекарства какого…

— Пустяки, — бодрясь, ответил Гашек, — кончится война и здоровье вернется. А сейчас не до него. Надо работать для революции. Время не ждет.

И тут же сел писать.

В начале июля в «Красном стрелке» появился его фельетон «Дневник попа Малюты». Бойцы заразительно смеялись над незадачливым «полковым адъютантом» войска христова, того самого полка Иисуса Христа, который недавно был разбит красными.

Материалы, основанные на конкретных примерах, оказывали особенно большое воздействие. Сатирик знал это и потому стремился как можно больше и чаще в своих статьях, фельетонах использовать подлинные факты.

В доме № 41 по Телеграфной улице до прихода красных жил священник Сперанский. Широко известен был он главным образом лютой ненавистью к коммунистам и корыстолюбием. Священник писал антисоветские воззвания, за что получал кругленькие суммы от Сибирского «правительства». Так, например, за воззвание «Антихрист» он получил 3500 рублей.

Убегал Сперанский из Уфы с такой поспешностью, что не успел даже захватить с собой многие документы и письма. Дом, где он жил, был предоставлен Уфимскому комитету партии иностранных коммунистов. Гашек; будучи одним из руководителей комитета, случайно натолкнулся на этот архив. И вот в газете «Красный стрелок» 29 июля появляется страстная обличительная статья под красноречивым названием «В мастерской контрреволюции». Используя документы, личную переписку Сперанского с колчаковским полковником Гогиным и некоторые тексты воззваний, Гашек гневно изобличает деятельность верного пособника буржуазии. Священник, например, до того усердствовал, что даже такой прожженный враг Советской власти, как полковник Гогин, вынужден был в одном письме посоветовать Сперанскому «не очень увлекаться, так как воззвания к крестьянам относительно сжигания на кострах своих комитетов слишком уж сильно написаны, хотя и желательны».

Гашек приводит в статье и наиболее гнусное высказывание этого матерого контрреволюционера: «В каждого красноармейца нужно воткнуть несколько штыков, чтобы он умер, как собака, так как он предатель святой Руси».

«Товарищи красноармейцы, — гневно призывает Гашек, — помните хорошо эти слова, вышедшие из мастерской контрреволюции, и ловите всех злодеев в Сибирской тайге!»

Как и прежде, Ярослав много сил отдает партийной работе. Вместе с другими товарищами по партии проводит в эти дни «чистку» рядов партии, вовлекает в нее новых бойцов за рабочее дело, за Республику Советов.

В одно из воскресений комитет иностранных коммунистов устраивает концерт-митинг. В летнем театре собралось почти полторы тысячи человек. Здесь на русском, немецком, венгерском и других языках шел горячий разговор на тему: «Переустройство Европы и всемирная революция», а также о том, что должен теперь делать каждый иностранец, живущий в России. Активное участие в организации и проведении этого митинга принял Гашек. Через три дня в газете «Красный стрелок» появилась заметка, название которой подчеркивало смысл происходившего: «Иностранные рабочие с нами».