Красный кролик

Глава семнадцатая Срочное сообщение

Войдя в свой кабинет, Эд Фоули написал следующее сообщение:

«Ну вот, — подумал Фоули, — достаточно сжато.» В таких случаях чем короче текст, тем лучше — это уменьшает вероятность того, что противник дешифрует сообщение, если оно попадет к нему в руки.

Однако к этому сообщению будут прикасаться только руки сотрудников ЦРУ. Ставки очень высоки. Оценка 5/5 означала, что, по предположению Фоули, важность информации и ее достоверность имеют класс пять, то есть, наивысший. Так же высоко Эд оценил и приоритет. Четыре туза — подобные сообщения отправляются далеко не каждый день. Такую классификацию он поставил бы только информации, исходящей от Олега Пеньковского или от самого Кардинала, и это уже говорило само за себя. Эд Фоули задумался было на мгновение, не преувеличивает ли он в своих оценках. Однако за время работы в ЦРУ он привык доверять интуиции. Кроме того, Эд всегда сопоставлял свои мысли с тем, что думала его жена, и в данном случае между супругами была полная гармония. Их «кролик» — на жаргоне ЦРУ человек, желающий срочно выбраться оттуда, где он находится, о каком бы месте ни шла речь, — требует многого, но, если верить внешним признакам, он именно тот, за кого себя выдает: обладатель очень важной и очень срочной информации. То есть, на измену его толкнул голос совести, а значит, ему можно доверять. Если бы это был провокатор, «подсадная утка», он попросил бы денег, потому что, по мнению КГБ, именно так рассуждают все предатели, — и ЦРУ старалось всеми силами поддерживать данное заблуждение.

Одним словом, Фоули печенкой чуял, что это именно то, что нужно, — хотя «чувства печенки» не пересылают дипломатической почтой на седьмой этаж штаб-квартиры в Лэнгли. В данном случае начальству придется довериться своему сотруднику. Как-никак, речь идет о человеке, который возглавляет московскую резидентуру, то есть, занимает ведущую должность в оперативном отделе ЦРУ, — а с этой должностью неразрывно связана огромная ответственность. Всем этим соображениям предстоит лечь на одну чашу весов, в то время как на другой будут те возражения, которые, возможно, возникнут у руководства. Если бы на ближайшее время были намечены встречи на высшем уровне, это создало бы значительные трудности, однако пока что ни у президента, ни у государственного секретаря таких планов нет. Так что ничто не помешает Лэнгли одобрить операцию — если только на седьмом этаже решат, что московский резидент прав…

Фоули не смог бы даже объяснить самому себе, почему у него возникли подобные сомнения. В конце концов, он — главный человек ЦРУ в Москве, и этим все сказано. Сняв трубку, Эд нажал три кнопки.

— Рассел слушает.

— Майк, это Эд. Мне нужно, чтобы ты зашел ко мне.

— Хорошо.

Через полторы минуты дверь открылась.

— В чем дело, Эд?

— У меня есть кое-что для мешка с диппочтой.

Рассел взглянул на часы.

— А не поздновато ли ты спохватился?

— Сообщение очень короткое. Я пойду с тобой.

— Что ж, в таком случае не будем терять ни минуты, дружище.

Рассел вышел из кабинета, и Фоули последовал за ним. К счастью, в коридоре никого не было, а центр связи посольства находился совсем рядом.

Усевшись в крутящееся кресло, Рассел включил шифровальную машину. Фоули протянул ему листок с текстом сообщения. Рассел закрепил листок над клавиатурой.

— И правда, короткое, — одобрительно заметил он и начал печатать.

Набирал текст он практически так же ловко, как и секретарша посла, и меньше через минуту сообщение было зашифровано — вместе с «пустышками», шестнадцатью фамилиями, взятыми наугад из телефонного справочника Праги. Как только из шифратора выползла страница с зашифрованным сообщением, Фоули выхватил ее, сложил и убрал в конверт из плотной бумаги. Заклеив конверт, он запечатал его воском и протянул Расселу.

— Вернусь через пять минут, Эд, — бросил офицер связи, направляясь к двери.

Рассел спустился на лифте на первый этаж. Там уже ждал дипкурьер. Его звали Томми Кокс. В прошлом уоррент авиации, пилот боевого вертолета, он прикрывал с воздуха Первую кавалерийскую дивизию на Центральном плато и четырежды оказывался сбитым. Этот человек испытывал крайне отрицательные чувства к врагам своей родины. Дипломатическая почта помещалась в брезентовом мешке, который в течение всего пути будет прикован наручником к запястью Кокса. У дипкурьера уже было забронировано место на «Боинг-747» компании «Пан-америкен», выполняющий прямой рейс до международного аэропорта имени Кеннеди в Нью-Йорке. Перелет будет продолжаться одиннадцать часов, на протяжении которых Кокс не позволит себе ни минуты сна и ни капли спиртного; хотя он заблаговременно и запасся тремя детективами в мягкой обложке, чтобы скоротать время в дороге. Коксу предстояло через десять минут покинуть здание посольства в посольской машине; дипломатический паспорт означал, что у него не будет никаких проблем с пограничной охраной и с таможней. Надо отдать должное, русские весьма строго соблюдали требования Венской конвенции, хотя, вероятно, им до смерти хотелось ознакомиться с содержимым сумки. Уж конечно же, это были не косметика или нижнее женское белье русского производства, купленные для знакомых в Нью-Йорке и Вашингтоне.

— Счастливого пути, Томми.

Кокс кивнул.

— Спасибо, Майк.

Рассел вернулся в кабинет Фоули.

— Все готово. Конверт в сумке. Самолет поднимется в воздух через один час десять минут.

— Хорошо.

— Этот «кролик» действительно то, что я подумал?

— Не могу сказать, Майк, — строго напомнил Фоули.

— Да, Эд, понимаю. Прости за глупый вопрос.

Рассел был не из тех, кто нарушает правила, хотя его, естественно, мучило любопытство. И, разумеется, он знал, кто такой «кролик». Всю свою сознательную жизнь Рассел проработал на различных должностях в черном мире спецслужб и знал профессиональный жаргон. Однако и у черного мира спецслужб есть свои стены, и это была одна из них.

Взяв копию отправленного сообщения, Фоули убрал ее в свой личный сейф и включил обе системы сигнализации. Затем спустился в посольский кафетерий, где телевизор был настроен на спортивный канал И-эс-пи-эн. Там Фоули выяснил, что его любимый «Янкиз» снова потерпел поражение — уже третье подряд, и это на финише регулярного чемпионата! «Неужели в этом мире совершенно отсутствует справедливость?» — мысленно проворчал Эд.

Мери Пат занималась домашними делами. Эта скучная работа зато позволяла ее мозгу пребывать в отключенном состоянии, а тем временем воображение имело возможность развернуться вовсю. Хорошо, она снова встретится с этим Олегом Ивановичем. Именно ей предстоит определить, как переправить «упаковку» — еще одно словечко из профессионального жаргона ЦРУ, обозначающее человека (людей) или материальные ценности, которые необходимо вывезти из страны, — в безопасное место. Существует много способов осуществить это. И все они сопряжены с опасностью, однако они с Эдом — опытные оперативные работники ЦРУ, обученные иметь дело с опасностью. Москва — многомиллионный город, и в такой обстановке передвижения трех человек являются лишь фоновым шумом, подобным одному опавшему листу, кружащемуся в осеннем лесу, подобным одному бизону, бродящему по тучным пастбищам Йеллоустоунского национального парка, подобному одной машине на улицах Лос-Анджелеса в час пик. Ничего сложного нет, ведь так?

На самом деле, сложностей было хоть отбавляй. В Советском Союзе все стороны личной жизни человека находились под бдительным присмотром государства. Если продолжить сравнение с Америкой, «упаковка» — это лишь одна из бесчисленных машин на улицах Лос-Анджелеса, но поездка в Лас-Вегас будет уже сопряжена с пересечением границы штата, а на то уже должны быть причины. Но если в Америке все чрезвычайно просто, здесь, наоборот, на каждом шагу возникают непредвиденные трудности.

И необходимо учитывать еще одно обстоятельство…

«Было бы очень неплохо, — размышляла Мери Пат, — если бы русские не узнали об исчезновении этого Олега Ивановича.» В конце концов, никакого убийства нет, если нет трупа, на основании которого всем становится ясно, что кто-то умер. И про перебежчика узнают только в том случае, когда советский гражданин появляется где-то в другом месте — там, где он не должен был появляться. «Да, так было бы очень даже хорошо… — думала молодая женщина. — Вот только как это сделать?…»

Наверное, это будет удар прямо в сердце. Но как его устроить? Мери Пат ломала голову над этим вопросом, шурша пылесосом на ковре в гостиной. Да, кстати, шум пылесоса нейтрализует все «жучки», которых русские насовали в стены квартиры… Молодая женщина застыла, осененная внезапной догадкой. Зачем упускать такую возможность? Конечно, они с Эдом могут общаться языком жестов, однако разговор в этом случае получается вязким, словно кленовый сироп в январский мороз.

Мери Пат задумалась, пойдет ли на такое Эд. «Может быть, и пойдет,» — пришла к выводу она. До такого сам он ни за что бы не додумался. Эд Фоули, несмотря на опыт и мастерство, не обладал бесшабашной удалью ковбоя. Хотя у него и имелись свои способности, и незаурядные, он был скорее пилотом бомбардировщика, чем истребителя. Но Мери Пат привыкла мыслить, как Чак Йегер в Х-157, как Пит Конрад58 в лунном модуле. Она просто обладала способностью мыслить более быстро, более изобретательно.

Мысль, которая только что пришла ей в голову, имела далеко идущие стратегические последствия. Если можно будет заполучить «кролика» так, чтобы об этом не стало известно противнику, можно будет использовать его знания неопределенно долго, а эта возможность была действительно соблазнительная. Главное — придумать, как это осуществить практически. Сделать это будет непросто, и, возможно, усложнения окажутся бесполезными, — и в этом случае от них можно будет отказаться. Однако подумать над этим стоит. Только надо будет заставить мозг Эда работать в нужном направлении. От него потребуются способность планирования и умение подстраиваться под реальные возможности. Однако от одной только общей концепции у Мери Пат голова пошла кругом. В конечном счете, все сведется к доступным средствам, и вот тут-то и начнется самое сложное…

Однако «сложное» еще не означает «невозможное». А для Мери Пат и «невозможное» тоже еще не означает «невозможное», ведь так?

Так, черт побери!

«Боинг» компании «Пан-америкен» оторвался от земли строго в назначенное время, предварительно попрыгав на разбитых рулежных дорожках аэропорта «Шереметьево», который славился на весь мир гражданской авиации своим неровным бетонным покрытием — маневрирование по нему было сравнимо с катанием на американских горках. Однако взлетно-посадочная полоса оказалась сносной; четыре мощных турбовентиляторных двигателя Джей-ти-9Д корпорации «Пратт энд Уитни» разогнали тяжелую машину, и она наконец поднялась в воздух. Томми Кокс, сидевший на месте 3-А, с усмешкой отметил обычную реакцию пассажиров американского лайнера, вылетающего из Москвы. Все до одного они радостно кричали и хлопали в ладоши. Никаких правил на этот счет не существовало, и экипажи воздушных судов не поощряли подобное поведение. Это просто получалось само собой — вот какое впечатление производило на американских граждан советское гостеприимство. Такое отношение очень импонировало Коксу, не питавшему любви к стране, выпустившей пулеметы, которые четыре раза дырявили пулями его «Хьюи», — за что он сам, кстати, получил три медали «Пурпурное сердце», ленточки которых вместе с двумя звездочками украшали лацканы всех его пиджаков. Повернувшись к иллюминатору, Кокс наблюдал за тем, как земля растворяется вдалеке слева от него. Услышав долгожданный звонок, он достал сигарету «Уинстон» и щелкнул зажигалкой «Зиппо». Жаль, что во время долгих перелетов он не может поспать и пропустить стаканчик — другой виски. Однако кино, к счастью, оказалось из тех, что Томми еще не видел. В его работе приходилось учиться радоваться любым мелочам. До Нью-Йорка двенадцать часов, но прямой рейс лучше, чем пересадка во Франкфурте или в лондонском «Хитроу». Вынужденные остановки означали для Кокса только то, что ему приходилось повсюду таскать с собой долбанную сумку, даже не имея возможности воспользоваться тележкой. Ладно, у него полная пачка курева, и меню на обед приличное. Кроме того, правительство платит ему как раз за то, что он просидит двенадцать часов на одном месте, нянча на руках дешевую брезентовую сумку. Это все-таки лучше, чем летать на «Хьюи» над Центральным плато. Кокс уже давно перестал гадать, какую такую важную информацию он возит в своей сумке. А если кого-то это интересует — что ж, это их дело.

Райан с трудом осилил три страницы — не слишком плодотворный день; причем нельзя было делать поправку на то, что его изысканная проза требует кропотливой работы над каждым словом. Он писал грамотно — английскому языку его научили в основном священники и монахини. Механика его слов была эффективной, однако едва ли ее можно было назвать изящной. Из первой книги Райана, «Обреченных орлов», редактор исключил все робкие попытки художественного стиля, что привело автора в тихую ярость. Тем более, что немногочисленные критики, ознакомившиеся с этой исторической эпопеей и похвалившие ее за глубокий и всесторонний анализ, сурово отмечали, что книгу можно считать неплохим учебником для студентов исторических факультетов, однако простой читатель вряд ли захочет тратить на нее свои деньги. В итоге было распродано 7865 экземпляров — не слишком хороший результат для работы, длившейся два с половиной года. Однако Райан напомнил себе, что это было только начало; возможно, новое издательство подберет ему другого редактора, который не окажется таким беспощадным врагом. По крайней мере, надо надеяться на лучшее.

Однако проклятая книга не будет написана, если он не будет над ней работать, а три страницы были слишком скудным урожаем целого дня, проведенного в своем логове. Райану приходилось делить свой мыслительный процесс между двумя проблемами, а это никак не может положительно сказаться на производительности труда.

— Ну, как идут дела? — спросила Кэти, внезапно появившаяся у Джека за спиной.

— Неплохо, — солгал он.

— Докуда ты дошел?

— До мая. Холси по-прежнему воюет со своим кожным заболеванием.

— С дерматитом? Знаешь, даже в наши дни это может доставлять очень много хлопот, — заметила Кэти. — Больные прямо-таки сходят с ума.

— С каких это пор ты разбираешься в кожных болезнях?

— Джек, ты не забыл, я как-никак доктор медицины. Возможно, всего я и не знаю, но мне известно очень многое.

— Больше всего мне в тебе нравится твоя скромность, — скорчил гримасу Райан.

— Ну, когда ты подхватил простуду, разве не я вылечила тебя?

— Пожалуй, ты. — Его действительно вылечила Кэти. — Как малыши?

— Чудесно. Салли вдоволь накачалась на качелях, и еще она завела себе нового друга. Его зовут Джоффри Фроггэт. Его отец адвокат.

— Замечательно. Здесь что, кругом одни юристы?

— Ну, среди них найдутся один врач и один шпион, — напомнила Кэти. — Вся беда в том, что я не могу никому говорить, чем ты занимаешься на самом деле, ведь так?

— И что же ты им говоришь? — спросил Джек.

— Что ты работаешь в посольстве.

Достаточно близко к правде.

— Еще один крючкотвор, не вылезающий из-за своего стола.

— Ты что, хочешь вернуться в «Меррил Линч»?

— Фу! Только не в этой жизни!

— А есть люди, которым нравится зарабатывать прорву денег, — заметила Кэти.

— Только в качестве хобби, дорогая. — Если он вернется на биржу, его тесть будет злорадствовать целый год. Нет, только не в этой жизни. Он уже отслужил свой срок в преисподней, как и подобает настоящему морскому пехотинцу. — У меня есть более важные дела.

— Какие, например?

— Не могу тебе сказать, — парировал Джек.

— Знаю, — игриво улыбнулась жена. — Ну, по крайней мере, это не покупка акций осведомленным лицом59.

На самом деле, Райан вынужден был признать, что все сводилось именно к этому — причем в худшем духе. Тысячи людей ежедневно работали над тем, чтобы узнать информацию, которую они не должны были знать, а затем предпринять действия, которые они не должны были предпринимать.

Однако обе стороны вели эту игру, вели ее крайне осторожно, потому что ставкой в ней были не деньги. Игра шла не на жизнь, а на смерть, а такие игры бывают самыми беспощадными. Однако Кэти не мучит бессонница каждый раз, когда она уничтожает в мусоросжигательной печи клиники удаленную недоброкачественную опухоль, хотя ведь раковые клетки, вероятно, тоже хотят жить. Но ведь от них столько вреда, что они не имеют права на жизнь, так?

Положив сообщение на стол, полковник Бубовой внимательно прочитал его. Руки у него не дрожали, и все же ему пришлось закурить, чтобы лучше думалось. Итак, Политбюро все-таки решило осуществить задуманное. Леонид Ильич лично подписал письмо, адресованное первому секретарю ЦК болгарской компартии. Надо будет предупредить советского посла в Софии, чтобы тот в понедельник утром позвонил в министерство иностранных дел Болгарии и договорился о встрече. Встреча будет недолгой. Болгары — послушные собачонки Советского Союза, но иногда от них бывает большая польза. Советские спецслужбы посодействовали в устранении Георгия Маркова на Вестминстерском мосту в Лондоне — именно КГБ снабдил болгар оружием, если можно назвать оружием зонтик, средство доставки маленького металлического шарика, наполненного ядом рицин, который заставило навеки умолкнуть этого надоедливого перебежчика, любившего пространные беседы с корреспондентами международного отдела Би-би-си. Хотя с тех пор прошло уже какое-то время, подобные долги не имеют срока давности, не так ли? По крайней мере, не на государственном уровне. И вот сейчас Москва решила получить причитающееся. Кроме того, до сих пор не потеряло силу соглашение 1964 года, согласно которому «Държавна сигурност» должна была помогать КГБ в осуществлении «мокрых» дел на Западе. А Леонид Ильич к тому же пообещал передать болгарской армии целый батальон новых танков Т-72 последней модификации — именно такие подарки позволяют коммунистическому лидеру чувствовать себя в большей политической безопасности. И танки дешевле истребителей МиГ-29, которых просили болгары. Как будто болгарские летчики смогут справиться с управлением таким самолетом — Бубовой вспомнил шутку, бытующую у советских пилотов, относительно того, что болгарам приходится руками запихивать в гермошлем свои усы, чтобы опустить стекло. Впрочем, с усами или нет, болгары всегда считались детьми России — подобное отношение сохранилось еще с царских времен. И, по большей части, они были детьми послушными. Болгары не знали разницы между добром и злом — главное, чтобы их не схватили за руку.

Итак, Бубовой выкажет подобающее уважение главе суверенного государства. Его примут любезно, как посланца великой державы. Болгарский лидер немного поупрямится, но в конце концов согласится. Его поведение будет таким же стилизованным, как выступление балерона Александра Гудонова, и таким же предсказуемым относительно исхода.

После этого надо будет встретиться с Борисом Строковым и выяснить у него, как быстро тот сможет подготовить операцию. Борис Андреевич с восторгом ухватится за такую возможность. Это станет самым ярким эпизодом в его жизни, подобно выступлению на Олимпийских играх, и в случае успешного исхода ему обеспечено продвижение по службе, — а может быть, и новая машина или дача под Софией. Или даже и то и другое. «Ну а на что рассчитывать мне самому? — задал себе вопрос полковник КГБ. — Определенно, на продвижение по службе.» Генеральские звезды, перевод в Москву, уютный отдельный кабинет в центральном управлении. Плюс просторная квартира на Кутузовском проспекте. Мысль о возвращении домой согрела душу резиденту, которому пришлось провести столько лет за пределами родины. «Достаточно, — подумал Бубовой. — Более чем достаточно.»

— Где сейчас находится дипкурьер? — спросила Мери Пат, вычищая пылесосом ковер в гостиной.

— Где-нибудь над Норвегией, — подумав, ответил муж.

— Мне пришла в голову одна мысль.

— Вот как? — повернулся к жене Эд.

— А что если нам удастся вытащить «кролика» так, что русские об этом не догадаются?

— Черт побери, и как же мы это осуществим? — удивленно спросил муж. Что она надумала? — Знаешь, даже просто вытащить его отсюда вместе с семьей будет очень нелегко.

Мери Пат поделилась с ним мыслью, родившейся в ее изворотливом мозгу, и Эд вынужден был признать, что она оригинальна.

«Я всегда знал, что от тебя можно ждать что-нибудь такое,» — подумал он, сохраняя на лице непроницаемое выражение. Но затем московский резидент начал размышлять вслух:

— Слишком сложно.

— Однако осуществимо, — возразила жена.

— Дорогая, это еще под большим вопросом.

Но Мери Пат по глазам мужа видела, что он задумался.

— Да, но если нам удастся провернуть такое, какая это будет удача! — сказала она, орудуя пылесосом под диваном.

Рев стал таким громким, что маленькому Эдди пришлось наклониться к телевизору, чтобы слышать реплики трансформирующихся роботов. Очень хорошо. Если Эдди ничего не слышит, микрофоны КГБ уж подавно ничего не услышат.

— Вообще-то, стоит об этом подумать, — наконец согласился Эд. — И все же осуществить что-либо такое… черт возьми!

— Знаешь, нам платят как раз за изобретательность, разве не так?

— Нечего даже и думать о том, чтобы провернуть здесь что-нибудь подобное…

Если не задействовать все имеющиеся в распоряжении средства; а среди агентов есть не совсем надежные, что, естественно, вызывает наибольшую тревогу, справиться с которой очень непросто. Это является одной из самых главных проблем в профессии разведчика. Разоблачив кого-нибудь из завербованных агентов, контрразведчики из КГБ, как правило, начинали вести тонкую игру. Они могли, например, «побеседовать по душам» с раскрытым агентом и убедить его продолжать работать, пообещав в обмен на это сохранить ему жизнь — до конца текущего года. Все агенты были обучены в случае опасности подавать сигнал о провале, однако кто может гарантировать, что каждый агент пойдет на это? Это значило бы требовать от них слишком много, больше, чем то, на что были способны некоторые из них — а точнее, подавляющее большинство.

— И что с того? Есть и другие места, где осуществить это будет гораздо проще. Восточная Европа, например, — предложила Мери Пат. — Надо увезти «упаковку» подальше от России.

— Полагаю, это возможно, — снова уступил Эд. — Однако наша задача — вытащить «кролика» отсюда, а не заработать очки за стиль исполнения в глазах какого-нибудь восточногерманского судьи.

— Знаю, но ты все же задумайся. Если нам удастся увезти «кролика» из Москвы, это обеспечит нам значительно более широкую свободу маневра, разве не так?

— Да, дорогая. Но это также означает, что у нас возникнут дополнительные проблемы со связью.

То есть, повысится риск неудачи. Принцип максимальной простоты являлся такой же неотъемлемой составляющей деятельности ЦРУ, как темный плащ и надвинутая на глаза шляпа — плохого шпионского фильма. У слишком большого числа нянек дитя остается не только без глаз, но и без рук и без ног.

И тем не менее в том, что предложила Мери Пат, есть свои огромные плюсы. Если вывезти «кролика» так, что русские будут считать его погибшим, они не предпримут никаких мер предосторожности. Это будет равносильно тому, как если бы в центральное управление КГБ наведался капитан Кирк60 на невидимом транспортере и забрал бы «кролика» с собой, да так, что никто не узнал бы о том, что тот там вообще был, — да еще и прихватил бы уйму наиважнейшей информации. Да, такая дерзкая операция превзойдет по значимости все то, что удавалось осуществить до сих пор. «Черт побери, — подумал Эд, — в реальной жизни ничего подобного еще никогда не было.» В который раз он мысленно отметил, что его жена изобретательна в работе так же, как и в постели.

Что просто чертовски хорошо.

Мери Пат видела лицо мужа. Она умела читать его мысли. Эд Фоули — игрок очень осторожный, однако сейчас его жена задела нужную струну, и он сразу же разглядел широкие перспективы. Конечно, то, что предлагает Мери Пат, приведет к усложнению операции… однако, возможно, и не такому уж значительному. Вытаскивание «упаковки» из Москвы и так будет не прогулкой на пляж. Труднее всего будет пересечь финскую границу — это обязательно оказывалась Финляндия, о чем знали все. Было несколько способов осуществить это, в основном, связанных со специально переоборудованными машинами, оснащенными тайниками для перевозки пассажиров. Русским было очень нелегко противодействовать подобной тактике, поскольку если водитель обладал дипломатическим паспортом, это существенно ограничивало возможности производить обыск. Любой дипломат, желающий быстро заработать деньги, мог сколотить неплохое состояние на контрабанде наркотиков — чем, не сомневалась Мери Пат, кое-кто и занимался, причем попадались немногие. Имея индульгенцию, гарантирующую освобождение от уголовной ответственности, можно было отважиться на самые решительные действия. Однако и этот метод не был абсолютно безопасным. Если советские спецслужбы узнают об исчезновении «кролика», правила игры изменятся, так как информация, которая находится у него в голове, является очень ценной. Единственным возможным ответом на нарушение дипломатической неприкосновенности станет нота протеста, которая потонет в шумихе, поднятой по поводу того, что аккредитованный дипломат оказался шпионом. А если при этом от грубого обращения пострадают и советские дипломаты — что ж, ради достижения своих политических целей русским уже не раз приходилось идти на огромные жертвы; для них это станет лишь ценой, которую необходимо заплатить. За информацию в голове «кролика» Советы с готовностью прольют кровь — в том числе, и свою собственную. У Мери Пат мелькнула мысль: сознает ли в полной мере этот Олег Иванович опасность, нависшую над ним, то, какие внушительные силы противостоят ему. Но в конечном счете все сводится к тому, известно ли русским о готовящемся предательстве. Если нет, обычные меры предосторожности, какими бы доскональными они ни были, будут предсказуемыми. Однако, в случае тревоги, вся Москва может оказаться наглухо запертой.

Но оперативный отдел ЦРУ привык все готовить тщательно, предусматривая запасные варианты на случай возникновения каких-либо непредвиденных проблем. Надо было только стараться не довести дело до крайности.

— Заканчиваю, — предупредила Мери Пат мужа.

— Хорошо, Мери Пат, я буду думать.

С этими словами Эд Фоули сосредоточил весь свой незаурядный ум на решении поставленной задачи. "Иногда бывает нужно подтолкнуть его, — подумала Мери Пат, — но уж если Эда направить в нужную сторону, он становится неудержимым, словно Джордж Паттон61, закусивший удила." Ей захотелось узнать, будет ли ее муж спать сегодня ночью. Впрочем, уж ей-то это будет известно, ведь так?

— Бейзил в тебе души не чает, — сказал Мюррей.

Пока женщины возились на кухне, Джек и Дэн вышли в сад, якобы для того, чтобы осмотреть розы.

— Вот как?

— Да, а ты сам не замечал?

— Черт меня побери, если я знаю, чем объяснить эту любовь, — сказал Райан. — Пока что от меня еще нет почти никакого толка.

— Твой сосед докладывает о тебе каждый день. Саймон Хардинг — восходящая звезда, это я предупреждаю тебя на тот случай, если тебе еще никто ничего не говорил. Вот почему он вместе с Бейзилом ездил на Даунинг-стрит, 10.

— Дэн, я полагал, ты работаешь на Бюро, а не на Агентство, — заметил Джек, гадая, насколько широк спектр деятельности юридического атташе.

— Знаешь, мы в дружеских отношениях с ребятами из соседней комнаты, и у меня есть контакты с местными разведчиками.

Под «ребятами из соседней комнаты» Дэн подразумевал сотрудников ЦРУ. И тем не менее Джеку снова захотелось узнать, на какую правительственную службу все-таки работает Мюррей. С другой стороны, всем своим видом Дэн кричал: «я фараон!» — для тех, кто знал, что искать. Впрочем, а может быть, это тоже какое-то изощренное прикрытие? Нет, это невозможно. Дэн являлся личным порученцем по особо важным делам Эмила Джекобса, немногословного, компетентного директора ФБР, а для «крыши» государственного служащего это было уже слишком. К тому же, в Лондоне Мюррей не руководит агентурной сетью, ведь так?

Но так ли? В действительности все оказывалось не таким, каким казалось со стороны. Райан терпеть не мог этот аспект своей работы в ЦРУ, однако он вынужден был признать, что такое положение вещей не позволяло рассудку ни на секунду расслабиться. Даже когда Джек пил пиво во дворе своего дома.

— Что ж, полагаю, я должен быть этому рад.

— Мальчик мой, поразить чем-либо сэра Бейзила Чарльстона очень нелегко. Но они с судьей Муром любят друг друга. То же самое можно сказать про Джима Грира. Бейзил просто в восторге от аналитических способностей адмирала.

— Да, ума Гриру не занимать, — согласился Джек. — Я у него многому научился.

— Он хочет сделать из тебя звезду.

— Вот как?

У самого Райана были серьезные сомнения на этот счет.

— А ты не обратил внимания на то, как быстро он тебя продвигает? Как будто ты профессор Гарвардского университета, дружище.

— Ты не забыл, я окончил Бостонский колледж и университет Джорджтауна.

— Да, конечно, это мы, творение рук иезуитов, заправляем всем миром — просто мы слишком скромны, чтобы кричать об этом. А вот в Гарварде понятию «скромность» не обучают.

«Это уж точно, Гарвардский университет не готовит своих воспитанников к таким плебейским занятиям, как работа в полиции,» — подумал Райан. Он вспомнил ребят из Гарварда, с которыми сталкивался в Бостоне, — многие были уверены, что им принадлежит весь мир, потому что для них его купил их папаша. Райан предпочитал сделать подобное приобретение самостоятельно — несомненно, вследствие своего пролетарского происхождения. Однако и Кэти нисколько не походила на этих высокомерных снобов, хотя она-то родилась с золотой ложкой во рту. Разумеется, ребенка, избравшего профессию врача, ни в коей мере нельзя было считать позором своих родителей, особенно если он, к тому же, окончил медицинский факультет университета Джонса Гопкинса. «Быть может, Джо Маллер, в конце концов, и не такой уж плохой человек,» — мелькнуло у Райана. Как-никак, он участвовал в воспитании такой хорошей дочери. Жаль только, что он ведет себя так заносчиво по отношению к своему зятю.

— Ну да ладно, лучше скажи, как тебе нравится Сенчури-Хауз?

— Больше, чем Лэнгли. Там обстановка уж слишком сильно напоминает монастырь. А здесь, по крайней мере, живешь в большом городе. В обед можно выйти выпить кружечку пива или что-нибудь перекусить.

— Жаль, что здание разрушается. Это беда многих старых лондонских зданий. Наружная штукатурка, или как ее здесь называют, известковый раствор, была приготовлена некачественно. Поэтому фасад осыпается. Это очень неприятно, но подрядчик уже давно как перебрался в мир иной. А покойника в суд не оттащишь.

— А тебе когда-нибудь приходилось? — небрежным тоном спросил Райан.

Мюррей покачал головой.

— Нет, я еще никого не замочил. Один раз все было к этому близко, но я вовремя остановился. И к лучшему, поскольку, как выяснилось, бедняга был безоружен. Мне пришлось бы очень несладко, когда я объяснялся бы в суде, — добавил он, потягивая пиво.

— Ну а что ты можешь сказать про местных фараонов?

В конце концов, работа Мюррея заключалась в том, чтобы поддерживать контакты с английской полицией.

— Знаешь, они весьма неплохо знают свое дело. Хорошая организация, большой опыт расследования серьезных дел. А уличная преступность здесь такая, что о ней можно не беспокоиться.

— Конечно, Лондон — это не Нью-Йорк или Вашингтон.

— Согласен, — кивнул Мюррей. — И все же, что у вас там в Сенчури-Хаузе интересненького?

— Да в общем-то ничего. В основном я копаюсь в старых материалах, сопоставляю результаты анализов с новыми данными. Пока что не наткнулся ни на что стоящее, о чем нужно было бы сообщить домой. Вот только регулярно отчитываться перед начальством мне все равно приходится. Адмирал Грир отпустил меня на длинном поводке — и все же это поводок.

— А какого ты мнения о наших кузенах?

— Бейзил очень умен, — заметил Райан. — Он очень осторожно следит за тем, что показывать мне. Полагаю, это справедливо. Ему известно, что я докладываю в Лэнгли, и, если честно, мне незачем знать об источниках британской Службы внешней разведки… Однако кое-какие догадки у меня есть. Судя по всему, у «Шестерки» в Москве есть очень хорошая агентура. — Райан помолчал. — Будь я проклят, если когда-нибудь вздумаю играть в эту игру. Уж если в наших тюрьмах несладко, я не хочу даже думать о том, что творится в России.

— Спешу тебя успокоить, Джек: ты бы все равно не успел бы испытать это на своей шкуре, поскольку долго не прожил бы. Русских никак нельзя считать самыми великодушными людьми на свете, а к изменникам они просто не знают снисхождения. В России уж лучше замочить милиционера прямо перед отделением милиции, чем быть шпионом.

— Ну а у нас?

— Ты не поверишь, как патриотично настроены наши заключенные. Просто поразительно! Шпионам в федеральных тюрьмах приходится очень туго. К ним отношение такое же, как к педофилам. Они удостаиваются самого пристального внимания со стороны убийц и грабителей — то есть, честных преступников.

— Да, отец рассказывал мне про тюремную иерархию, добавляя, что ни в коем случае нельзя оказаться на нижней ступени.

— Уж лучше быть подающим, чем принимающим62, — рассмеялся Мюррей.

Настала пора задать серьезный вопрос:

— Итак, Дэн, скажи, насколько тесно ты завязан со шпионскими ведомствами?

Мюррей уставился вдаль.

— О, мы прекрасно ладим друг с другом, — ограничился он.

— Знаешь, Дэн, — заметил Джек, — если меня здесь что-то и беспокоит, так это недосказанность.

Мюррею эти слова понравились.

— Что ж, сынок, в таком случае, ты поселился не в том месте. Здесь все так говорят.

— Да, особенно в шпионских ведомствах.

— Ну, если бы мы говорили как обычные люди, наверное, исчез бы налет таинственности, и окружающие поняли бы, что мы на самом деле ничем не отличаемся от остальных. — Отхлебнув пиво, Мюррей широко улыбнулся. — И в этом случае нам не удалось бы сохранить доверие людей. Полагаю, то же самое можно сказать про врачей и биржевых брокеров.

— В каждом ремесле есть свой жаргон, понятный только для своих.

Это якобы помогает более быстро и действенно общаться между собой посвященным, однако на самом деле, разумеется, главное тут — не допустить в свой круг посторонних. Но в этом нет ничего плохого, если ты относишься к первым.

Неприятность произошла в Будапеште, и явилась она следствием крайне неблагоприятного стечения обстоятельств. Если честно, агент сам по себе не представлял никакой ценности. Он передавал информацию относительно венгерских военно-воздушных сил, однако к этой структуре мало кто относился серьезно, как и вообще ко всем венгерским вооруженным силам, ничем особым не проявившим себя на полях сражений. Марксизм-ленинизм никогда не имел в стране особенно прочных корней, однако венгерская контрразведка действовала достаточно эффективно, и работали в ней далеко не дураки. Были даже те, кто прошел обучение в КГБ, а если Советы в чем-то и разбирались, то в первую очередь в разведке и контрразведке. Сотрудник венгерских спецслужб Анраш Морришей просто сидел в кафе на Андраши-утка и спокойно пил кофе, и вдруг у него на глазах один человек допустил ошибку. Морришей ни за что бы не обратил на это внимание, если бы утренняя газета не оказалась невыносимо скучной, однако все произошло именно так. Венгерский гражданин — это можно было определить по его одежде — что-то уронил. Что-то небольшое, размером с банку трубочного табака. Венгр тотчас же нагнулся за банкой, но, подняв ее с пола, как это ни странно, прижал снизу к крышке стола. И, как обратил внимание Андраш, банка больше не упала. Должно быть, на нее был нанесен клей. И это было не просто необычно; такие вещи Андраш видел в учебном фильме, который показывали в центре подготовки Высшей школы КГБ в подмосковной Балашихе. Этот простой старинный метод до сих пор использовали западные спецслужбы для обмена информацией со своими агентами. У Андраша возникло такое ощущение, будто он случайно заглянул в кинотеатр на шпионский фильм и сразу же интуитивно догадался обо всем, что происходит на экране. Он тотчас же встал из-за столика и отправился в туалет, где имелся телефон-автомат. Затем Андраш действительно заглянул в туалет, поскольку ему, вероятно, предстояло длительное ожидание, а его внезапно охватило возбуждение. За время его отсутствия ничего страшного не произошло. Здание центрального управления контрразведки находилось всего в нескольких минутах пешком, и вскоре в кафе появились двое коллег Андраша. Сев за столик, они заказали кофе и принялись с видимым оживлением что-то обсуждать. Андраш работал в контрразведке относительно недавно, всего два года, и ему еще не приходилось ловить шпионов в момент совершения преступления. Но сегодня был его день, и он это понимал. Перед ним был шпион. Венгерский гражданин, работающий на разведку иностранного государства, и даже если он лишь передавал информацию советскому КГБ, этим он совершал преступление, за которое его нужно было арестовать, — хотя в этом случае связной из КГБ быстро уладит недоразумение.

Минут через десять венгр встал из-за столика и вышел из кафе, и один из двоих контрразведчиков последовал за ним.

А далее в течение почти целого часа ничего не происходило. Андраш заказал штрудель63, в Будапеште такой же вкусный, как и в расположенной в трехстах километрах от него Вене. Несмотря на то, что венгерское правительство придерживалось принципов марксизма-ленинизма, венгры всегда любили хорошо поесть и Венгрия оставалась развитой сельскохозяйственной страной, невзирая на командную экономику, навязанную крестьянам Восточного блока. Андраш курил сигарету за сигаретой, читал газету и ждал продолжения.

Наконец оно наступило. За соседний столик сел мужчина, одетый слишком хорошо для гражданина Венгрии, закурил сигарету и достал газету.

И тут в пользу Андраша сыграла его сильная близорукость. Ему приходилось носить очки с такими толстыми стеклами, что постороннему требовалось несколько секунд, чтобы понять, куда направлен взгляд его глаз. И Андраш не забыл то, чему его учили: он не задерживал взгляд на одной точке дольше, чем на несколько мгновений. Большую часть времени Андраш делал вид, будто читает газету, как это делали с десяток посетителей этого уютного кафе, каким-то чудом пережившего Вторую мировую войну. При этом Андраш следил за тем, как американец — он почему-то твердо вбил в голову, что это должен будет оказаться американец, — попивает кофе и читает газету. Наконец американец поставил чашку на блюдце, достал из заднего кармана брюк носовой платок, высморкался и убрал платок в карман…

Но предварительно достав из-под стола банку. Это движение было выполнено настолько ловко, что заметить его смог бы только опытный контрразведчик, — однако, как заверил себя Андраш Морришей, он и был опытным контрразведчиком. И именно его самоуверенность и стала причиной его первой и самой дорогой ошибки в тот день.

Допив кофе, американец встал и направился к выходу, и Андраш проследовал за ним. Иностранец повернул в сторону ближайшей станции метро, расположенной в квартале от кафе, и почти дошел до нее. Однако, спускаясь вниз, он почувствовал, как ему на плечо легла чья-то рука.

— Вы не могли бы показать мне банку из-под табака, которую взяли из-под стола? — вежливо поинтересовался Андраш, поскольку иностранец, скорее всего, формально являлся дипломатом.

— Прошу прощения? — удивился иностранец, и его акцент сразу же выдал в нем англичанина или американца.

— Ту, которая лежит в кармане ваших брюк, — уточнил Андраш.

— Я понятия не имею, что вы имеете в виду, и меня ждут срочные дела.

Иностранец попытался было пойти своей дорогой.

Но уйти далеко ему не удалось. Андраш достал пистолет. Это был «Агрозет-50» чехословацкого производства, ставший действенным завершением разговора.

— Что это такое? Кто вы такой?

— Ваши документы. — Андраш протянул руку, держа пистолет направленным на иностранца. — Вашего агента мы уже взяли. Вы арестованы, — добавил он.

В кино американец выхватил бы свое оружие и попытался бы спастись бегством, преодолев двадцать восемь ступенек вниз по лестнице до станции старинного метро. Однако в действительности американец побоялся, что этот тип, насмотревшись кино, занервничает и нажмет на спусковой крючок своего дерьмового чешского пистолета. Поэтому он сунул руку в карман пиджака, очень медленно и осторожно, чтобы не напугать идиота, и достал свой паспорт. В черной корочке, такой, какой выдают дипломатам, что сразу же понял даже такой глупый осел, как этот долбанный везучий венгр. Американца звали Джеймс Шелл, чьи предки были венграми, в конце прошлого века перебравшимися в гостеприимную Америку.

— Я американский дипломат, аккредитован правительством вашей страны. Я требую, чтобы вы немедленно доставили меня в посольство Соединенных Штатов.

Внутри Шелл кипел. Разумеется, внешне он не показывал переполняющей его ярости, но пять лет оперативной работы только что завершились бесславным провалом. И все из-за какого-то второстепенного агента-новичка, передававшего второсортную информацию относительно военно-воздушных сил третьеразрядного коммунистического государства. Проклятие!

— Но сначала вы пройдете со мной, — решительно произнес Андраш Морришей. Он сделал движение пистолетом. — Сюда.

Вследствие попутного ветра «Боинг-747» авиакомпании «Пан-америкен» приземлился в аэропорту имени Кеннеди на час раньше запланированного времени. Убрав детектив в мягком переплете в карман, Кокс встал и с помощью стюардессы ухитрился покинуть салон первым. Он быстро прошел через таможню — брезентовая сумка служила лучшим документом — и сел на ближайший рейс, вылетающий в Национальный аэропорт Вашингтона. Всего через полтора часа Кокс уже сидел на заднем сиденье такси, направлявшегося к «Туманному дну». Оказавшись внутри обширного здания Государственного департамента, он открыл сумку и рассортировал ее содержимое. Конверт, переданный Фоули, был вручен курьеру, который тотчас же доставил его по шоссе имени Джорджа Вашингтона в Лэнгли, где дела также шли быстро.

Курьер отнес конверт в «Меркурий», центр связи ЦРУ. Как только сообщение было расшифровано и распечатано, посыльный отнес его на седьмой этаж. Оригинал был отправлен в мешок, предназначенный для сжигания в печи; бумажных копий оставлено не было, однако в электронном виде сообщение было переписано на обычную видеокассету, которая заняла свое место на полке в хранилище.

Майк Босток находился у себя в кабинете. Увидев, что сообщение пришло из Москвы, он решил, что все остальные дела смогут подождать. Пробежав сообщение взглядом, Босток сразу же понял, что был прав, но, посмотрев на часы, он увидел, что Боб Риттер в настоящий момент на борту «Боинга-747» авиакомпании «Олл ниппон» пролетает где-то над восточной оконечностью Огайо, направляясь на запад. Поэтому Босток позвонил домой судье Муру и попросил его тотчас же приехать в Лэнгли. Недовольно ворча, директор ЦРУ ответил, что уже едет, и попросил Бостока предупредить также Джеймса Грира. К счастью, директор и его заместитель жили неподалеку от штаб-квартиры ЦРУ, и уже через полчаса они с интервалом в восемь минут поднялись на седьмой этаж на служебном лифте.

— В чем дело, Майк? — прямо в дверях спросил Мур.

— Сообщение от Фоули. Похоже, у него что-то весьма интересное.

Несмотря на всю свою горячность, Босток выражался всегда очень осторожно.

— Проклятие! — выдохнул директор ЦРУ. — А Боб уже улетел?

— Да, сэр, час назад.

— В чем дело, Артур? — спросил адмирал Грир, наспех натянувший дешевую футболку.

— К нам обратился «кролик».

Судья Мур протянул ему сообщение. Грир внимательно ознакомился с его содержанием.

— Это может быть очень интересно, — подумав, сказал он.

— Да, может. — Мур повернулся к помощнику заместителя по оперативной работе. — Майк, говори, что ты думаешь по этому поводу.

— Фоули считает, это что-то горяченькое. Эд — отличный оперативный работник, как и его жена. Они хотят как можно скорее вывезти этого человека и его семью из России. В данном случае нам нужно полагаться на интуицию Фоули.

— Какие могут быть проблемы?

— Вопрос стоит вот в чем: как осуществить эту операцию? Обычно мы оставляем это нашим людям на местах, если только они не предлагают что-то совсем уж безумное. Однако Эд и Мери Пат — опытные сотрудники. — Помолчав, Босток выглянул в окно от пола до потолка на долину реки Потомак, начинавшуюся за автостоянкой. — Судья Мур, Эд считает, что этот «кролик» располагает очень важной информацией. Мы можем только положиться на его чутье. Судя по всему, «кролик» имеет доступ к сведениям особой важности, и он хочет как можно скорее сделать ноги из Москвы. Включить в «упаковку» его жену и дочь будет очень нелегко. Опять же, мы склонны доверять людям на местах. Конечно, было бы очень неплохо сделать из этого человека постоянного агента, использовать его как долговременный источник информации. Однако по какой-то причине это или неосуществимо, или Эд считает, что «кролику» и так уже известно все, что нам нужно.

— Почему Фоули не высказался более подробно? — заметил Грир, все еще держа в руках сообщение.

— Ну, возможно, его просто поджимало время, так как он хотел успеть отправить сообщение с этим курьером. А может быть, Эд не доверяет диппочте и опасается, что его сообщение может скомпрометировать «кролика». Кем бы ни был этот человек, Эд решил не пользоваться обычными каналами связи, и одно уже это, джентльмены, само по себе является очень важной информацией.

— Итак, ты хочешь сказать, что поддерживаешь просьбу Фоули? — спросил судья Мур.

— Ничего другого нам не остается, черт побери, — сказал Босток.

— Ну хорошо, даю свое одобрение, — официальным тоном произнес директор ЦРУ. — Немедленно передай мой ответ Фоули.

— Слушаюсь, сэр.

С этими словами Босток вышел.

Грир усмехнулся.

— Боб будет вне себя от злости.

— Что же может быть такое важное, что Фоули решил сократить формальности до минимума? — высказал свою мысль вслух Мур.

— Для того, чтобы узнать это, нам остается только ждать.

— Да, наверное, но, знаете, терпение никогда не входило в число моих достоинств.

— В таком случае, Артур, считайте это как возможность обзавестись еще одной добродетелью.

— Замечательно.

Судья Мур встал. Теперь можно возвращаться домой и дуться весь день, словно ребенок накануне Рождества, гадающий, что будет ждать его под елкой, — если Рождество в этом году действительно наступит.