Красный кролик

Глава двадцать первая Отпуск

На самом деле гарантированно сесть в нужный состав метро было совсем непросто. И «кролику», и Фоули приходилось полагаться на выходящую за пределы человеческих возможностей точность московского метро, пожалуй, единственной структуры в жизни всего Советского Союза, которая функционировала надлежащим образом. Самым примечательным было то, что поезда ходили по расписанию, такому же регулярному и предсказуемому, как и восходы солнца, только лишь значительно более частому. Вручив текст сообщения в Лэнгли лично в руки Майку Расселу, Фоули надел плащ и вышел из здания посольства минута в минуту, как и обычно, прошел пешком до станции обычным шагом и спустился на платформу строго в то же самое время, в чем убедился, сверившись с часами, подвешенными под потолком. Да, все как всегда. Предыдущий состав уже отошел, и из тоннеля выехал следующий. Фоули вошел в тот же вагон, что и обычно, обернулся и… да, «кролик» уже был здесь. Фоули развернул газету. Расстегнутый плащ свободно висел на плечах.

Если честно, Зайцев удивился, увидев красный галстук, однако ему вряд ли было на что сетовать. Как обычно, он начал медленно пробираться по наполненному вагону в нужном направлении.

У московского резидента ЦРУ мелькнула мысль, что теперь все это уже превратилось в рутину. Он ощутил, как рука украдкой скользнула ему в карман и тотчас же вынырнула обратно. Затем его обостренные органы чувств сообщили, что «кролик» отошел от него. Будем надеяться, таких встреч будет еще совсем немного. Для Фоули они были совершенно безопасными, однако про «кролика» этого определенно сказать было нельзя, как бы ловко он ни научился проделывать это упражнение. В вагоне метро их окружало множество других людей, некоторых из которых Фоули успел запомнить в лицо, так как ему приходилось ездить с ними изо дня в день. Вполне вероятно, среди них есть и сотрудники Второго главного управления. Скорее всего, агенты, ведущие наружное наблюдение, сменяют друг друга; подобная тактика наиболее надежна, поскольку значительно уменьшает вероятность того, что объект заметит за собой «хвост».

Строго через определенное время состав, как и прежде, подъехал к нужной станции, и Фоули вышел на перрон. Еще через несколько недель ему придется уже перейти на пальто с теплой подкладкой и, возможно, даже надеть меховую шапку, которую купила ему Мери Пат. Фоули уже начал задумываться о том, что будет после того, как они переправят «кролика» из страны. Если операция «Беатрикс» пройдет как задумано, ему надо будет еще какое-то время продолжать придерживаться той же самой однообразной рутины поездок на работу общественным транспортом, после чего можно будет начать ездить в посольство на машине — что русские вряд ли сочтут чем-то необычным. В конце концов, он американец, а американцы прославились на весь мир тем, что всюду ездят на личных машинах. Если честно, метро начинало ему надоедать. В нем всегда было очень многолюдно, причем среди пассажиров было немало тех, кто не имел понятия о том, что такое душ. Чего только не приходится терпеть ради своей родины! Подумав так, Фоули тотчас же поправился: чего только не приходится терпеть ради того, чтобы нанести удар врагам своей родины. Вот что оправдывает все неудобства. «Надо постараться, чтобы у этого огромного старого медведя разболелся живот, — решил Фоули, входя к себе в квартиру. — А еще лучше, чтобы у него развилась смертельная язва.»

— Да, Алан? — спросил сэр Бейзил Чарльстон, отрываясь от бумаг.

— Насколько я понял, это очень значительная операция, так? — спросил Кингшот.

— Да, если говорить о той важности, какую имеют для нас ее результаты, — подтвердил директор Службы внешней разведки. — Однако что касается практической реализации, все должно быть как можно незаметнее. У нас в Будапеште есть всего три человека, и вряд ли было бы разумно направить туда целый отряд бездельников.

— Кто еще едет в Будапешт?

— Джек Райан, американец, — ответил сэр Бейзил.

— Но он же не оперативник, — тотчас же возразил Кингшот.

— Алан, не забывай, что эту операцию начали американцы. Естественно, они попросили, чтобы за всем наблюдал на месте их человек. Взамен мы получим возможность в течение дня — двух побеседовать с их «кроликом» с глазу на глаз. Можно не сомневаться, он обладает массой полезной информации, и мы станем первыми, кто поговорит с ним по душам.

— Знаете, сэр, я боюсь, как бы этот Райан ничего не испортил.

— Алан, вспомни, в трудную минуту он показал себя с лучшей стороны, разве не так? — как всегда рассудительно заметил сэр Бейзил.

— Должно быть, все дело в том, что он прошел подготовку в морской пехоте, — вынужден был согласиться Кингшот.

— И Райан очень умен, Алан. Сейчас он занимается аналитическими исследованиями и выдает неплохие результаты.

— Как скажете, сэр. Для того, чтобы раздобыть три трупа, мне придется обратиться за помощью к специальному отделу полиции, а затем долго стоять на коленях, моля бога о том, чтобы произошло что-нибудь ужасное.

— Что ты надумал?

Кингшот поделился с начальником общими наметками зарождающегося плана. На самом деле, это была единственная возможность провернуть нечто подобное. И, как правильно заметил сэр Бейзил, вся эта затея была жуткой, словно вскрытие.

— Какова вероятность такого события? — спросил сэр Бейзил.

— Для того, чтобы получить ответ, мне надо будет переговорить с полицией.

— С кем ты поддерживаешь связь?

— Со старшим суперинтендантом Патриком Ноланом. Вы с ним знакомы.

Чарльстон на мгновение прикрыл глаза.

— Здоровенный тип, чтобы поддержать форму, играет в регби?

— Он самый. Коллеги прозвали его Крошкой. Полагаю, Нолан за завтраком съедает вместе с овсянкой пару гантель. Я могу обсудить с ним детали операции «Беатрикс»?

— Только в том плане, что нам от него нужно, Алан.

— Хорошо, сэр, — сказал Кингшот, выходя из кабинета.

— Что тебе нужно? — переспросил Нолан, потягивая пиво в пабе, расположенном в квартале от нового здания Скотленд-Ярда.

Времени было четыре часа дня.

— Крошка, ты не ослышался, — сказал Кингшот, закуривая сигарету, чтобы не выделяться среди остальных посетителей заведения.

— Ну, знаешь, должен сказать, за время работы в Скотленд-Ярде мне довелось наслушаться много всяких странностей, но ни с чем подобным я еще не сталкивался.

Шести футов четырех дюймов росту, Нолан весил двести тридцать фунтов, из которых на жир не приходилось почти ничего. Три раза в неделю он проводил по крайней мере час в спортивном зале Скотленд-Ярда. На службе Нолан практически никогда не носил с собой пистолет. Как правило, одного взгляда на него оказывалось достаточно для того, чтобы преступник сознавал всю безнадежность сопротивления.

— Ты не мог бы объяснить, для чего вам это понадобилось? — спросил он.

— Извини, не имею права. Могу только сказать, что речь идет о деле большой важности.

Нолан отпил большой глоток пива.

— Ну, ты знаешь, что мы не храним такие вещи в морозилке, даже в «Черном музее»77.

— Я думал об автокатастрофе. Люди ведь гибнут на дорогах, правда?

— Да, Алан, гибнут, но только не целыми семействами из трех человек.

— Ну хорошо, а насколько часто происходят такие трагедии? — спросил Кингшот.

— В среднем где-то около двадцати за целый год, причем случается это совершенно нерегулярно. Нельзя загадывать, что это обязательно произойдет в течение какой-то конкретной недели.

— Что ж, в таком случае, нам придется только надеяться на везение, а если этого не произойдет, значит, этого не произойдет, и только.

Конечно, это станет существенным неудобством. Возможно, было бы лучше заручиться помощью американцев. В конце концов, они ежегодно губят на дорогах страны по пятьдесят тысяч своих сограждан. Кингшот решил завтра утром предложить это сэру Бейзилу.

— На везение? — заметил Нолан. — Знаешь, Алан, я бы так не говорил.

— Ты прекрасно понял, что я хотел сказать, Крошка. Я могу только повторить, что все это очень важно.

— Ну, положим, автокатастрофа все же произойдет, и что дальше?

— Мы заберем тела…

— А родственники погибших? — прервал его Нолан.

— Мы положим в гробы мешки с песком. Тела ведь будут в таком состоянии, что хоронить их придется в закрытых гробах, разве не так?

— Да, тут ты прав. И что дальше?

— А дальше телами займутся наши люди. И, честное слово, тебе лучше не знать подробностей.

Внешняя разведка поддерживала близкие дружеские отношения с полицией, и все же существовали пределы откровенности.

Нолан допил пиво.

— Ладно, Алан, все кошмары я оставлю вам. — Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не поежиться. — Итак, я должен буду с завтрашнего же дня быть начеку, так?

— С сегодняшнего.

— И не следует исключать возможность собрать жертвы нескольких катастроф?

— Разумеется, — кивнул Кингшот. — Еще по кружке?

— Отличная мысль, Алан, — подхватил Нолан. Когда Кингшот махнул рукой, подзывая официанта, он добавил: — Знаешь, мне бы очень хотелось когда-нибудь послушать о том, в каких целях ты меня использовал.

— Увы, Патрик, тебе придется подождать до тех пор, когда мы оба не выйдем на пенсию. Тогда ты очень обрадуешься, узнав, чем нам помог. Это я тебе обещаю, старина.

— Это еще что за чертовщина? — пробормотал судья Мур, прочитав последнее сообщение из Москвы.

Он протянул лист бумаги Гриру; тот, пробежав взглядом, передал его Майку Бостоку.

— Майк, у этого вашего мальчика Фоули очень богатое воображение, — заметил адмирал.

— Скорее, за этим стоит Мери Пат. Из них двоих именно она является бесстрашным и изобретательным ковбоем. Ковбоем женского рода. Да, ребята, это действительно весьма оригинально.

— Оригинально — не то слово, — согласился директор ЦРУ, закатывая глаза. — Ну хорошо, Майк, это осуществимо?

— Теоретически — да. И если честно, задумка операции мне по душе. Заполучить перебежчика, оставив Ивана в неведении относительно этого. Да, джентльмены, в этом есть какое-то изящество, — с восхищением произнес Босток. — Неприятная сторона заключается в том, что нам потребуется три трупа, из них один — детский.

При этой мысли трое руководителей разведки с трудом сдержали дрожь.

Как это ни странно, проще всего это далось судье Муру, который обагрил свои руки кровью еще тридцать лет назад. Однако тогда шла война, и правила были значительно более терпимыми. И все же не настолько терпимыми, чтобы Мур сейчас не испытывал сожалений. Вот почему он посвятил свою жизнь служению закону. Не в силах исправить собственные ошибки, он постарался сделать так, чтобы они больше не повторялись впредь.

— Но почему автокатастрофа? — спросил Мур. — Почему не пожар в жилом доме? Разве это не лучше подходит для наших задач?

— Хорошее замечание, — тотчас же согласился Босток. — Значительно менее серьезные травмы, которые пришлось бы объяснять.

— Я тотчас же переправлю наше предложение Бейзилу.

Судья Мур уже давно понял, что даже самые блестящие головы порой начинают мыслить ограниченно. Что ж, именно поэтому он постоянно повторяет своим подчиненным, чтобы они ни в коем случае не стискивали себя никакими рамками. И время от времени кому-нибудь удавалось сделать прорыв. Жаль, это происходило не слишком часто.

— Знаете, — подумав, сказал Босток, — а если нам удастся провернуть такую операцию, это будет что-то.

— «Если» — это очень существенное замечание, Майк, — осторожно напомнил адмирал Грир.

— Ну, в худшем случае стакан останется полным наполовину, — предположил помощник заместителя директора по оперативной работе. — Замечательно. Главная задача состоит в том, чтобы вытащить «кролика», и все же жареный гусь по-настоящему вкусный тогда, когда к нему подают хороший соус.

— Гм, — с сомнением произнес Грир.

— Хорошо, я свяжусь с Эмилом Джекобсом и выясню, что думает по этому поводу Бюро, — сказал Мур. — Скорее, это будет его епархия, а не наша.

— Ну а если в дело сунет нос какой-нибудь пронырливый адвокат, что тогда, Артур?

— Джеймс, на каждого пронырливого адвоката можно найти свою управу.

«Очень часто полезным оказывается пистолет,» — не стал высказывать вслух Грир. Он кивнул, выражая свое согласие. Пересекать за один раз по одному мосту — это очень хорошее правило, особенно в таком сумасшедшем ремесле.

— Как у тебя дела сегодня, дорогой? — спросила Мери Пат.

— О, как обычно, — последовала фраза для микрофонов, установленных в стенах.

Настоящий ответ содержался в двух торжествующе поднятых больших пальцах, за чем последовала записка, извлеченная из кармана плаща. В ней были указаны время и место следующей встречи. Этим займется Мери Пат. Прочитав записку, она кивнула. Им с маленьким Эдди предстоит еще раз прогуляться, чтобы встретиться со Светланой, «зайчиком». Затем останется только вывезти «кролика» из Москвы, но поскольку он работает в КГБ, с этим никаких особых сложностей возникнуть не должно. Вот одно из преимуществ того, что Зайцев работает в центральном управлении на площади Дзержинского. Фактически, им придется иметь дело с мелким дворянином, а не с простым мужиком с какого-то завода.

Эд отметил, что жена приготовила бифштекс — обычно такое блюдо предназначалось для праздничного ужина. Мери Пат не терпелось поскорее переправить «кролика» из Советского Союза. Если операция «Беатрикс» закончится успешно, это укрепит репутацию четы Фоули — что не помешает им обоим.

Райан возвращался в Чатэм тем же поездом, что и обычно. Он снова не смог встретиться с женой, но на сегодня у Кэти не было намечено никаких операций, поэтому она ушла домой рано, как и врачи-бюджетники, с которыми она работала. У Джека мелькнуло опасение, не сохранится ли эта дурная привычка, когда они вернутся домой в Перегрин-Клифф. Впрочем, скорее всего, нет. Берни Кацу нравится держать свой письменный стол чистым, а очередь пациентов, дожидающихся операции, нулевой. А вот местные нравы толкают Кэти Райан на дорожку алкоголизма. Хорошего в этом только то, что поскольку на этой неделе не запланировано никаких ответственных операций, они с женой могут каждый вечер за ужином побаловать себя вином.

Райан гадал, сколько времени ему придется провести в отъезде. Он не привык надолго отлучаться из дома. Одно из преимуществ работы в аналитическом отделе заключается в том, что все дела делаются на рабочем месте, после чего можно с чистой совестью возвращаться домой. С тех самых пор, как они с Кэти поженились, Джек провел вдали от жены считанное количество ночей: в их браке это правило соблюдалось строжайшим образом. Ему очень нравилось, проснувшись в три часа ночи, перекатиться в кровати и в полудреме поцеловать жену, увидев, как она улыбнутся во сне. Женитьба на Кэти стала своеобразным якорем в его жизни, центром его вселенной. Но сейчас долг требует, чтобы он на несколько дней разлучился с ней — чего ему совсем не хотелось. Больше того, Джек был совсем не в восторге от перспективы снова лететь на проклятом самолете в одну из стран коммунистического блока, имея фальшивые документы, чтобы следить за проведением тайной операции — он в этом ни черта не смыслит, кроме того, что узнал из случайных разговоров с оперативниками в Лэнгли… а также из своего собственного опыта здесь, в Лондоне, и дома, на берегу Чесапикского залива, когда к нему в гости нагрянул Шон Миллер со своими вооруженными до зубов террористами. Хотя это ему как раз хотелось поскорее забыть. Возможно, все сложилось бы по-другому, если бы он остался служить в морской пехоте, когда рядом постоянно находились бы боевые товарищи. В этом случае можно было бы купаться в их уважении, с гордостью вспоминать свои подвиги, когда он с оружием в руках сделал то, что нужно было сделать, рассказывать о своих деяниях тем, кто слушал бы его с интересом, передавать тактические навыки, постигнутые собственными потом и кровью на поле боя, за кружкой пива в офицерской столовой, и даже улыбаться над тем, над чем обычно не улыбаются. Однако ему пришлось оставить службу в морской пехоте из-за травмированной спины, и в бой с террористами он вступил простым гражданским человеком, перепуганным до смерти. Впрочем, давным-давно он услышал, что мужество — это когда ты единственный, кому известно, насколько ты перепуган. Да, наверное, в нужный момент он проявил это качество. А теперь его задача в Венгрии будет состоять только в том, чтобы наблюдать со стороны, а затем, что самое важное, присутствовать во время бесед ребят сэра Бейзила с «кроликом» на какой-нибудь конспиративной квартире в Лондоне перед тем, как военные летчики на специально выделенном для этого задания транспортном КС-135 перебросит их с авиабазы Королевских ВВС в Бетуотерсе прямиком в Вашингтон, снабдив обильным количеством еды и выпивки, чтобы скрасить долгий перелет через Атлантику.

Выйдя из поезда, Райан спустился с платформы и взял такси до Гриздейл-Клоуз. Дома выяснилось, что Кэти, отослав мисс Маргарет, возилась на кухне сама. Джек с удивлением и радостью отметил, что ей помогает Салли.

— Привет, малыш.

Поцеловав жену, Райан подхватил Салли, тиская ее в объятиях. Ничто на свете не может сравниться с удовольствием, которое получаешь, обнимая маленьких девочек.

— Ну, что это было за важное сообщение? — спросила Кэти.

— Да так, пустяки. Если честно, я даже немного разочаровался.

Обернувшись, Кэти посмотрела мужу в глаза. Джек абсолютно не умел лгать. Именно за это она его, в частности, и полюбила.

— Угу.

— Честное слово, малыш, — правильно истолковав взгляд жены, тем не менее продолжал настаивать Райан. — Меня ведь не подстрелили.

— Ну хорошо, — согласилась Кэти тоном, подразумевавшим: «Мы с тобой еще поговорим об этом.»

«Ну вот, опять прокол, Джек,» — мысленно отметил Райан.

— Как поживает выписка очков?

— Приняла шестерых пациентов, хотя могла бы принять восьмерых или девятерых, но в очереди на прием больше никого не было.

— Ты говорила Берни о том, в каких условиях тебе здесь приходится работать?

— Звонила ему сегодня, как только вернулась домой. Он рассмеялся и пожелал мне счастливо провести отпуск.

— А что насчет тех ребят, которые во время операции хватанули пива?

Кэти обернулась.

— Берни сказал, цитирую дословно: «Это ведь Джек у нас работает в ЦРУ, не так ли? Скажи, чтобы он перестрелял негодяев.» Конец цитаты.

Она снова отвернулась к плите.

— Тебе следовало бы объяснить ему, что мы такими вещами не занимаемся, — выдавил улыбку Джек.

Это, по крайней мере, была правда, и он надеялся, что Кэти это почувствовала.

— Знаю. Твоя совесть ни за что не стерпела бы такого.

— На нее оказала слишком большое влияние католическая церковь, — подтвердил Райан.

— Что ж, по крайней мере, я твердо знаю, что ты меня не обманываешь.

— Да поразит меня господь бог недоброкачественной опухолью, если это когда-либо случится.

Пожалуй, это было единственное упоминание раковых заболеваний, к которому Кэти относилась одобрительно.

— У тебя никогда не будет на то причин, Джек.

Что тоже соответствовало действительности. Кэти терпеть не могла оружие и кровопролитие, но она действительно его любила. А в настоящий момент это было главное.

Ужин прошел как нельзя лучше. Затем последовали обычные вечерние занятия, и наконец пришло время четырехлетней девочке надевать желтую пижаму и ложиться в кровать.

Когда Салли легла спать и маленький Джек тоже заснул, настала пора как обычно рассеянно посидеть перед телевизором. По крайней мере, Джек очень надеялся на это до тех пор, пока…

— Итак, Джек, что все-таки случилось?

— Ничего особенного, — ответил он.

Худший ответ из возможных. Кэти слишком хорошо умела читать его мысли.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мне надо будет съездить ненадолго… в Бонн, — вспомнил совет сэра Бейзила Джек. — Появилось одно дело, связанное с НАТО.

— И чем тебе предстоит заниматься?

— Не могу сказать, малыш.

— Надолго?

— Полагаю, дня на три — на четыре, не больше. По какой-то причине начальство решило, что я для этого дела подхожу лучше всех.

— Угу.

В кои-то веки половинчатой правды оказалось достаточно, чтобы обмануть Кэти.

— Надеюсь, тебе не придется носить пистолет?

— Дорогая, я аналитик, а не оперативный работник, ты не забыла? В моей работе этого не требуется. Кстати, раз уж об этом зашла речь, не думаю, что и оперативникам приходится часто носить оружие. Если кто-то его заметит, это будет очень сложно объяснить.

— Но…

— Малыш, Джеймс Бонд существует только в кино, но не в реальной жизни.

Райан снова переключил все свое внимание на телевизор. По каналу Ай-ти-ви повторяли сериал «Опасность», и Джек поймал себя на том, что снова переживает, останется ли Брайан в живых после всех этих бесчисленных неразорвавшихся бомб и мин и поженятся ли они с Сюзи, когда он вернется к мирной жизни. Да, быть сапером — профессия незавидная; зато, по крайней мере, если ошибешься, страдать придется очень недолго.

— От Боба никаких новостей? — спросил в шесть часов вечера Грир.

Поднявшись с дорогого крутящегося кресла, обтянутого кожей, судья Мур потянулся. Ему приходится слишком много времени проводить сидя, и недостаток движения сказывался. Когда он жил в Техасе, у него было небольшое ранчо — оно называлось так потому, что Мур держал там трех охотничьих лошадей; в Техасе каждый уважающий себя человек должен иметь по крайней мере одну-двух лошадей, — и три или четыре раза в неделю он седлал Ацтека и скакал верхом час-другой, в основном, чтобы очистить голову, решить главные вопросы за пределами своего рабочего кабинета. Именно в седле Муру думалось лучше всего. Вероятно, мелькнула у него мысль, как раз поэтому сейчас ему кажется, что он работает крайне непродуктивно. Стены кабинета — далеко не лучшее место для размышлений, однако почему-то все руководители на свете притворяются, что это так. Почему — одному богу известно. Вот чего ему не хватает в Лэнгли — собственной конюшни. На территории охраняемого жилого городка достаточно места — в добрых пять раз больше, чем у него было в Техасе. Однако если он это сделает, новость мгновенно распространится по всему миру: директор американского ЦРУ любит скакать верхом в черной широкополой шляпе, неизбежном атрибуте всадника Дикого Запада, и, скорее всего, с «кольтом» 45-го калибра в кобуре; и вскоре вдоль всего забора выстроятся телевизионщики с камерами, спешащие запечатлеть такой захватывающий сюжет. И вот по причинам личной стеснительности судья Мур вынужден был отказать себе в возможности творчески мыслить. Он признавал, что это чисто ослиное упрямство — позволять подобным соображениям влиять на то, как он выполняет свою работу. В Англии сэр Бейзил мог гоняться за лисицами верхом на породистом жеребце, и кому было бы до этого какое-либо дело? Да никому, черт побери! Наоборот, им бы за это восхищались или в худшем случае считали слегка эксцентричным — и это в стране, где к эксцентричности относятся, как к чему-то, достойному уважения. Но в Стране Свободы народ оказался порабощен нравами и порядками, навязанными им журналистами и выборными официальными лицами, которые сами без зазрения совести спят со своими секретаршами. Что ж, ведь нет никакого закона, гласящего, что все на этом свете должно иметь смысл, так?

— Ничего интересного. Только телеграмма, в которой он сообщил, что встречи с нашими корейскими друзьями прошли успешно, — ответил Мур.

— Знаете, эти корейцы внушают мне какой-то животный страх, — заметил Грир.

Ему не нужно было объяснять, чем вызвано это чувство. Южнокорейское ЦРУ время от времени позволяло своим сотрудникам предпринимать чересчур радикальные меры в отношении государственных чиновников Северной Кореи. Однако там царили несколько другие порядки. Непрекращающаяся война между Севером и Югом по-прежнему оставалась страшной реальностью, а в военное время гибнут люди. ЦРУ не занималось подобными вещами вот уже почти тридцать лет. Однако азиатские страны до сих пор не переняли западные представления о ценности человеческой жизни. Возможно, потому, что они чересчур перенаселены. Возможно, потому, что у них другая религия. Возможных объяснений этому множество, но какими бы они ни были, в азиатских странах сложились несколько отличные представления о рамках дозволенного.

— Джеймс, не забывайте, именно через них мы присматриваем за Северной Кореей и Китаем, — напомнил Мур. — Южнокорейское ЦРУ является нашим верным и преданным союзником.

— Знаю, Артур. — Отрадно было время от времени получать хоть какую-то информацию о Китайской Народной Республике. ЦРУ никак не удавалось проникнуть в эту страну. — Просто хотелось бы, чтобы корейцы относились к политическим убийствам не так непринужденно.

— Они действуют в соответствии с весьма строгими правилами, которых, похоже, придерживаются обе стороны.

По обе стороны от 38-й параллели убийство политического противника должно было быть санкционировано на самом высоком уровне — хотя, разумеется, для самого трупа это особого значения не имело. «Мокрые» дела мешали осуществлению главной задачи, каковой являлся сбор разведывательной информации. Многие об этом забывали, однако и ЦРУ, и КГБ давно уяснили эту непреложную истину, и поэтому оба ведомства в последнее время отошли от подобной практики.

Однако когда полученная информация пугала или просто раздражала политиков, в чьем ведении находился контроль за разведывательными службами, шпионские ведомства получали приказ выполнить то, чего они обыкновенно старались избегать, — и в этом случае те в основном перепоручали грязную работу своим младшим братьям или просто наемникам…

— Артур, если КГБ все же решит расправиться с папой римским, как, по-вашему, русские подойдут к этому?

— Своими силами они ничего предпринимать не станут, — решительно заявил Мур. — Это слишком опасно. Неудача может стать настоящей политической катастрофой, ураганом, который пронесется прямо через Кремль. Политической карьере Юрия Владимировича точно настанет крышка, а он, на мой взгляд, не станет рисковать этим ни ради какой цели. Для него власть стоит превыше всего.

Зам по РА-работе кивнул.

— Согласен. Полагаю, в ближайшее время Андропов должен будет уйти с поста председателя КГБ. У него нет выбора. Никто не позволит ему прыгнуть прямиком из председателей в генеральные секретари. Это слишком кощунственно даже для русских. Они до сих пор не забыли Берию — по крайней мере, те, кто сидит за столом Политбюро.

— Вы совершенно правы, Джеймс, — согласился Мур, отворачиваясь от окна. — Интересно, сколько еще сможет протянуть Леонид Ильич.

Оценка состояния здоровья Брежнева являлась одним из приоритетных направлений деятельности ЦРУ — черт побери, в Вашингтоне этот вопрос волновал всех.

— Лучшим нашим индикатором тут является Андропов. Для нас практически не вызывает сомнений, что именно он должен будет стать преемником Брежнева. Как только Леонид Ильич выйдет на финишную прямую, Юрий Владимирович сменит место работы.

— Верно подмечено, Джеймс. Надо будет поделиться вашими соображениями с госдепом и Белым домом.

Адмирал Грир кивнул.

— Именно за это нам и платят. Но вернемся к папе, — предложил он.

— Президент постоянно задает мне вопросы, — подтвердил Мур.

— Если русские и затеют что-либо, непосредственным исполнителем ни в коем случае не будет советский гражданин. На этом пути слишком много политических ловушек, Артур.

— И снова должен согласиться с вами. Но, черт побери, что в таком случае остается?

— КГБ использует для «мокрых» дел болгар, — напомнил Грир.

— Значит, искать убийцу-болгарина?

— Как вы думаете, много ли болгар совершают паломничество в Рим?

— Не можем же мы посоветовать итальянцам присматриваться ко всем болгарам, ведь так? В этом случае очень быстро просочится вся правда, а этого нам нельзя допустить ни в коем случае, черт побери. В прессе все будет выглядеть слишком глупо. Мы просто не можем на это пойти, Джеймс.

Грир шумно вздохнул.

— Да, знаю. Только если у нас будут очень весомые доказательства.

— Значительно более весомые, чем то, чем мы располагаем в настоящее время, — а пока что это лишь один воздух, Джеймс, один лишь только воздух, черт бы его побрал.

«Как было бы хорошо, — подумал судья Мур, — если бы ЦРУ было таким могущественным, каким его считают киношники и критики. Ну не все время. Хотя бы изредка.»

Однако в действительности это было не так, что являлось непреложным фактом.

На следующий день события начали развиваться в Москве раньше, чем где бы то ни было. Проснувшись от трезвона пружинного механического будильника, Зайцев, как и все люди труда в мире, пробурчал себе под нос невнятное ругательство и побрел в ванную. Через десять минут он уже пил чай и завтракал черным хлебом с маслом.

Меньше чем в миле от него семейство Фоули проходило приблизительно через то же самое. Эд решил ради однообразия остановить свой выбор на английской булочке с виноградным джемом и кофе. К нему тотчас же присоединился маленький Эдди, оторвавшийся от «Работящей женщины» и видеокассет с «Роботами-мутантами». Мальчику не терпелось поскорее отправиться в подготовительную группу детского сада, организованного для детей дипломатов западных стран прямо здесь, в гетто, где он уже продемонстрировал способности рисовать цветными мелками и кататься на трехколесном велосипеде.

Эд рассудил, что сегодня можно будет расслабиться. Встреча с «кроликом» состоится только вечером, к тому же, на нее все равно отправится Мери Пат. Еще где-нибудь через неделю… максимум, через десять дней… операция «Беатрикс» будет завершена, и можно будет снова расслабиться, предоставив бегать по этому проклятому городу рядовым оперативникам. Разумеется, в финал от Американской лиги прошел чертов «Ориолс» из Балтимора, которому в Мировой серии предстояла встреча с «Филадельфия филлис», одержавшей верх в Национальной лиге, ну а «Бронкс бомберсу», наверное, суждено навечно застрять во второй лиге. Черт побери, неужели новые хозяева клуба так и не смогли ничего сделать? Ну почему все состоятельные люди настолько тупы?

Однако, не надо забывать про регулярные поездки в метро. Если КГБ за ним следит, отступление от устоявшейся рутины неизбежно покажется странным — впрочем, обратит ли кто-либо на это внимание? Это еще было под большим вопросом. Конечно, если слежку осуществляют двое, второй сотрудник может оставаться на платформе и после отхода поезда записывать время, сверяясь с часами на станции — единственными, на которые можно было положиться в данном вопросе, поскольку именно они определяли график движения составов. Конечно, КГБ славится своими профессионализмом и доскональностью, но неужели он настолько дотошен? От подобной точности, выходящей за рамки человеческого понимания, определенно веяло чем-то немецким; но если эти чертовы машинисты метро могли ее соблюдать, вероятно, КГБ должен был обратить на это внимание, а именно четкое соблюдение графика движения позволяло Фоули связываться с «кроликом».

«Черт бы побрал такую жизнь!» — в сердцах мысленно выругался Фоули. Хотя он еще до назначения в Москву знал, что все будет именно так. И работа здесь ведь действительно очень увлекательная и захватывающая, разве не так? «Ну да, наверное, такой же увлекательной и захватывающей была для Людовика Шестнадцатого поездка в тележке до гильотины,» — подумал Эд Фоули старший.

Когда-нибудь он сам будет читать об этом лекции на «Ферме». Оставалось надеяться, что слушатели школы ЦРУ оценят, каким трудом далось написание конспекта занятия по теме "Операция «Беатрикс». Что ж, наверное, это все же произведет на них впечатление.

Сорок минут спустя Фоули, купив «Известия», спускался по бесконечному эскалатору на станцию, как всегда, не обращая внимания на брошенные украдкой взгляды советских граждан, смотревших на настоящего живого американца, как на обитателя зоопарка. В Нью-Йорке с русским не было бы ничего подобного. В «Большом яблоке» можно найти представителей любых народов и народностей, особенно за рулем желтых машин такси.

К настоящему времени утренний ритуал стал железобетонно-незыблемым. Мисс Маргарет занялась детьми, а Эдди Бивертон уже ждал за дверью. Обняв и поцеловав детей, родители отправились на работу. Однако именно эта однообразная рутина и выводила Райана из себя. Если бы только удалось уговорить Кэти купить квартиру в Лондоне, каждый рабочий день получался бы на два часа короче — но нет, Кэти категорически настояла на зелени, в которой могли бы играть малыши. А вскоре они будут видеть солнце, только оказавшись на работе, а затем и вообще почти не будут.

Десять минут спустя супруги Райан уже сидели в купе первого класса поезда, который катился на северо-запад в Лондон. Кэти, как всегда, была поглощена чтением медицинского журнала, а Джек листал «Дейли телеграф». Одна заметка была посвящена Польше, и Райан тотчас же отметил, что журналист проявил небывалую осведомленность. В английских газетах материалы были значительно более короткими, чем в «Вашингтон пост», и в кои-то веки Джек поймал себя на том, что сожалеет об этом. Автор этой статьи или имел доступ к конфиденциальным источникам, или обладал незаурядными аналитическими способностями. По его словам, польское правительство оказалось между молотом и наковальней и чувствовало на себе небывалый нажим; кроме того, ходили слухи, что папа римский переживает вслух за судьбу своей родины и польского народа, а это, как метко выразился журналист, могло «вызвать большой переполох».

«Что является истинной правдой,» — подумал Джек. Негативный момент заключался в том, что подобные рассуждения просочились уже и в открытую печать. Кто допустил утечку? Фамилия журналиста была Райану знакома. Это был известный специалист по международным проблемам, и, в первую очередь, по европейским делам. Итак, кто допустил утечку информации? Кто-то из Министерства иностранных дел Великобритании? Там работают люди в основном неглупые, но, подобно своим американским коллегам из «Туманного дна», время от времени случается, что кто-то из них сболтнет лишнее, не подумав. Здесь, в Англии, такое могло произойти за дружеской пинтой пива в одном из тысячи уютных пабов, скорее всего, в отдельном кабинете, где правительственный чиновник отрабатывал свое угощение или просто бахвалился осведомленностью. Интересно, слетит ли с плеч чья-либо голова? Надо будет переговорить об этом с Саймоном.

Если только, разумеется, утечка произошла как раз не через самого Хардинга. Он занимает достаточно высокое положение и пользуется хорошим отношением со стороны начальства. А что если сэр Бейзил дал «добро» на утечку информации? Или, быть может, они оба знакомы с каким-то чиновником из Уайтхолла, которому было поручено дружески посидеть за пинтой пива с журналистом с Флит-стрит.

Впрочем, не исключена вероятность того, что журналист просто оказался достаточно умен и смог самостоятельно сложить два и два. Далеко не все умные аналитики работают в Сенчури-Хаузе. Черт побери, можно со всей определенностью сказать, что в Америке далеко не все умные аналитики работают в Лэнгли. Сказать по правде, таланты предпочитают направляться туда, где есть деньги, потому что умные люди, как и все остальные, хотят жить в больших особняках и отдыхать на дорогих курортах. Те, кто идет работать в государственные службы, знают, что смогут позволить себе жизнь в достатке, но не в роскоши. Правда, лучшие из них также сознают, что им суждено совершить в жизни что-то важное; вот почему среди тех, кто носит форму, встречаются очень хорошие люди. В частности, сам Райан очень неплохо преуспел в игре на бирже, однако в конце концов пришел к выводу, что это не приносит ему удовлетворения. То есть, не все талантливые люди стремятся получить большие деньги. Некоторые предпочитают отправиться на поиски приключений.

«Джек, не этим ли заболеванием страдаешь ты?» — мысленно спросил себя Райан, когда поезд подъехал к вокзалу Виктория.

— О чем глубокие размышления сегодня утром? — поинтересовалась Кэти.

— А? — очнувшись, спросил Джек.

— Дорогой, мне знакомо это выражение лица, — заметила она. — Ты пережевываешь какую-то важную мысль.

— Кэти, ты режешь глаза или копаешься в человеческих душах?

— В отношении тебя я в первую очередь психолог, — шутливо улыбнулась Кэти.

Встав, Джек открыл дверь купе.

— Ну хорошо, миледи, вам сейчас предстоит исправлять людям зрение, а мне — ломать голову над секретами. — Он галантно указал жене на выход. — А что новенького узнала ты по дороге в Лондон из «Новостей заднепроходного отверстия» и «Ежемесячника подмышек»?

— Ты все равно ничего не поймешь.

— Вероятно, — согласился Джек, направляясь к стоянке такси.

В этот раз они вместо обычной черной машины выбрали голубую, под стать яйцу малиновки.

— Сначала в клинику Хаммерсмита, — сказал водителю Райан. — А затем на Вестминстер-Бридж-роуд, дом сто.

— В штаб-квартиру Службы внешней разведки, сэр?

— Прошу прощения? — изобразил невинное недоумение Райан.

— В здание руководства управления внешней торговли, сэр, то самое, в котором работал Джеймс Бонд.

Ухмыльнувшись, водитель тронулся с места.

Что ж, подумал Райан, на здании штаб-квартиры ЦРУ на шоссе Джорджа Вашингтона больше не висит надпись «Федеральная администрация шоссейных дорог». Кэти находила это очень забавным. Очевидно, и от лондонских таксистов нельзя ничего сохранить в тайне.

Кэти вышла из такси под мостом развязки у клиники Хаммерсмита, и водитель, развернувшись, быстро проехал несколько кварталов до Сенчури-Хауза. Райан вошел в здание, прошел мимо старшего сержанта Кандертона и поднялся к себе в кабинет.

Войдя в дверь, он, не снимая плащ, бросил на стол Саймону свежий номер «Телеграфа».

— Я это уже читал, — тотчас же ответил Хардинг.

— Кто проболтался?

— Точно сказать не могу. Скорее всего, кто-нибудь из Министерства иностранных дел. Мы вкратце ввели их в курс дела. А может быть, кто-то из администрации премьер-министра. Сэр Бейзил очень недоволен, — заверил Райана Хардинг.

— С редакцией вы еще не связывались?

— Нет. Мы обо всем узнали только тогда, когда материал появился в утреннем номере.

— Мне казалось, у вас в Англии газетчики относятся к правительству более лояльно.

— Как правило, все обстоит именно так, что наводит меня на мысль, что утечка все же произошла из администрации премьер-министра.

Лицо Хардинга оставалось совершенно невинным, но Джек поймал себя на том, что пытается прочитать его выражение. Увы, это гораздо лучше получалось у Кэти. У Райана возникло ощущение, что Хардинг не до конца искренен с ним, однако никаких причин жаловаться на это у него не было, ведь так?

— За ночь ничего не пришло?

Хардинг покачал головой.

— Ничего интересного. По поводу операции «Беатрикс» тоже ничего. Ты уже сказал свей жене насчет предполагаемой командировки?

— Да. Правда, я совсем забыл вас предупредить о том, что она прекрасно читает мои мысли.

— Этим умением обладают практически все жены, Джек, — громко рассмеялся Хардинг.

На столе перед Зайцевым лежала та же самая кипа входящих и исходящих сообщений, всегда несколько отличная в конкретных мелочах, но по большому счету неизменная: донесения оперативных работников, передающих информацию на самые различные темы, полученную от зарубежных агентов. В памяти Олега Ивановича осели сотни названий операций и многие тысячи их деталей, в том числе настоящие фамилии нескольких агентов и кодовые имена многих-многих других.

Как и во все предыдущие дни, Зайцев неторопливо просматривал всю утреннюю почту перед тем, как отправить ее наверх, стремясь отложить в памяти все наиболее важные подробности.

Разумеется, некоторая информация была защищена многократно. Так, вероятно, в штаб-квартире ЦРУ имелся внедренный агент, однако Олегу Ивановичу не было известно о нем ничего, кроме его кодового имени — Труба. Даже информация, которую передавал Труба, скрывалась за многочисленными слоями наложенных друг на друга шифров — в том числе, полученных с использованием одноразовых блокнотов. Однако все эти данные направлялись одному полковнику с шестого этажа, который занимался изучением деятельности ЦРУ и работал в тесном сотрудничестве с Вторым главным управлением — из чего следовало, что Труба передавал КГБ сведения, интересующие Второе управление, а это означало информацию об агентах, работающих на ЦРУ здесь, в Москве. При одной мысли об этом Зайцева бросало в дрожь, однако он поделился своими опасениями с американцами, с которыми установил контакт. Те, в свою очередь, должны были снабжать все свои донесения относительно него специальной пометкой, которая существенно ограничивала бы число ознакомившихся с этими донесениями. Олегу Ивановичу было известно, что Труба получал за свое предательство огромные суммы, поэтому он, скорее всего, не входил в высшее руководство Управлением, которое, по прикидкам Зайцева, и так зарабатывало очень неплохо. Вот агент, работающий на КГБ по идеологическим причинам, внушил бы гораздо большую тревогу. К счастью, Олегу Ивановичу не приходилось слышать о таких из числа американцев — а если бы такие были, уж он-то должен был о них знать, разве не так?

Офицер связи успокоил себя тем, что через неделю, а то и раньше, он окажется на Западе, в полной безопасности. Хотелось надеяться, что с Ириной не случится припадок, когда она узнает о его замыслах. Впрочем, скорее всего, этого не произойдет. Близких родственников у его жены не было. Ее мать умерла в прошлом году, от чего Ирина до сих пор не могла оправиться; братьев и сестер у нее не было, и ей не нравилась работа в ГУМе из-за мелочной коррупции, царящей там. К тому же, он пообещает ей купить пианино, о котором она так мечтает, но которое Олег Иванович не мог купить даже на свою зарплату майора КГБ, какой бы относительно высокой она не казалась.

Поэтому Зайцев перебирал бумаги, возможно, несколько медленнее, чем обычно, но, как он надеялся, не слишком. Даже в КГБ по-настоящему работящих сотрудников было совсем немного. В Советском Союзе было широко распространено циничное изречение: «Мы делаем вид, что работаем, а начальство делает вид, что платит нам зарплату». Этот же принцип царил и в недрах здания номер два по площади Дзержинского. Если человек выполнял объем работ выше запланированного, ему на следующий год просто увеличивали план, при этом не повышая зарплату, — поэтому лишь немногие трудились настолько усердно, что им присваивали звание Героев Социалистического Труда.

В одиннадцать часов дня в помещении центра связи появился полковник Рождественский. Зайцев заметил его и жестом подозвал к себе.

— В чем дело, товарищ майор? — спросил полковник.

— Товарищ полковник, — тихо произнес Олег Иванович, — в последнее время никаких сообщений относительно операции «три шестерки» через меня не проходило. Вы ничего не хотите сказать мне по этому поводу?

Вопрос застиг Рождественского врасплох.

— Почему вы меня об этом спрашиваете?

— Товарищ полковник, — скромно продолжал Зайцев, — насколько я понял, речь шла о чем-то важном и я был единственным офицером связи, посвященным в эту операцию. И теперь я хочу знать, не допустил ли я какой-либо оплошности?

— А, вот вы о чем, — облегченно произнес Рождественский. — Нет, товарищ майор, нам не в чем вас упрекнуть. Просто этой операции больше не требуется связь такого типа.

— Понятно. Благодарю вас, товарищ полковник.

— Майор Зайцев, вы выглядите очень уставшим. У вас что-нибудь случилось?

— Нет, товарищ полковник. Просто, наверное, мне бы совсем не помешал отпуск. За все лето мне так и не довелось отдохнуть. Вырваться куда-нибудь на неделю — другую, пока еще не наступила зима, было бы настоящим благословением.

— Хорошо. Если у вас возникнут какие-либо затруднения, дайте мне знать, и я постараюсь все уладить.

Зайцев изобразил признательную улыбку.

— Огромное спасибо, товарищ полковник.

— Вы прекрасный работник, Олег Иванович. Всем людям, в том числе и нам, сотрудникам Комитета государственной безопасности, требуется отдыхать.

— Еще раз огромное спасибо, товарищ полковник. Служу Советскому Союзу!

Кивнув, Рождественский направился к выходу. Как только за ним закрылась дверь, Зайцев выдохнул и вернулся к работе. Он старался по возможности точнее запоминать тексты проходящих через него сообщений… но только делал он это не для Советского Союза. «Итак, теперь вся информация относительно „трех шестерок“ пересылается курьерами.» Больше он о ней ничего не узнает, однако он только что выяснил, что подготовка идет полным ходом, по высшему приоритету. Значит, Андропов решил идти до конца. Теперь весь вопрос состоял в том, успеют ли американцы вытащить его из страны достаточно быстро для того, чтобы предотвратить кровавое преступление. Информация находится у него в руках, однако он не имеет возможности что-либо предпринять. Зайцев чувствовал себя Кассандрой, дочерью царя Трои Приама, которая знала, что произойдет, но не могла никого заставить сделать хоть что-нибудь, чтобы предотвратить это. Кажется, Кассандра чем-то разгневала богов и в наказание получила от них дар ясновидения; но чем провинился он, что заслужил такое? Внезапно Зайцева захлестнула волна злости на нерасторопность ЦРУ. Но не может же он просто сесть на борт самолета компании «Пан-америкен», вылетающего из международного аэропорта «Шереметьево», ведь так?