Краткая история попы

ГЛАВА 26. Одалиска

Одалисками в Турции называли рабынь гарема. В середине XVII века их, так сказать, статус повысился — в Европе одалисками стали именовать наложниц. Тогда же началась их карьера в живописи. Мисс О'Мёрфи, в которой не было ничего от турчанки, весьма успешно играла свою роль, позируя Франсуа Буше, однако только в творчестве Энгра, Делакруа, Модильяни и Матисса одалиски нашли себе достойное воплощение. Нас, естественно, интересуют портреты красавиц, повернувшихся к зрителю попой, — вариант изысканный, но и редкий.

Женщина-одалиска всегда лежит. Никто никогда не видел стоящей одалиски. Она лежит, застыв в полной неподвижности. На картине «Рождение Купидона», принадлежащей кисти художника, известного как «мастер Флоры», нога героини даже кажется усохшей — недостаток физической активности быстро приводит к атрофии органов. Одалиска смотрит в сторону или разглядывает себя, всегда совершенно обнаженная, иногда она опирается на локоть, являя нам зрелище своих чуть напряженных ягодиц, или лежит на животе в состоянии полной истомы или сладостной пресыщенности. Женщина как будто не знает, что ей делать с собственным телом, она словно бы вечно ищет позу, которая не даст ей окончательно закостенеть. Одалиска — неженка, она только и думает, как бы убить время. Что же, подобное восприятие ничем не хуже любого другого. В истории живописи очень мало портретов лежащих обнаженных мужчин, как, впрочем, мало и девственниц в доспехах (разве что в «Пентесилее» Клейста), свирепых воительниц Малой Азии, широкобедрых и крепкозадых, как неукротимые амазонки. Одалиска казалась многим мужчинам идеалом женщины — кроткой, томной и неудовлетворенной. Пожалуй, только Хельмут Ньютон[106] решился соединить на своих снимках высокомерную, победительную, мускулистую попу с длиннющими ногами на высоченных каблуках. Ньютоновская поджарая попка-андрогин великолепно сочетается со своим визави — наполовину выбритым лобком.

Первооткрывателем женщины-одалиски стал Веласкес, хотя в «Венеры с зеркалом» (ок. 1650 г.) нет ничего турецкого. Она скорее напоминает аллегорию Тщеславия. Художник написал ее со спины, лежащей на черной простыне (один из главных фетишей де Сада) и разглядывающей свое лицо в зеркале, которое держит маленький купидон. Веласкес, творивший в чопорную эпоху Филиппа IV Испанского, проявил тут недюжинный темперамент. Нам известны еще как минимум пять портретов обнаженной натуры, свидетельствующих о вполне определенной природной склонности художника. Но самое пикантное заключается в том, что образ этой восхитительной женщины явно был навеян великому испанцу мужчиной, или полумужчиной, — Гермафродитом с виллы Боргезе. Зад молодой женщины роскошным не назовешь: она кажется нам прекрасной, потому что стройна, у нее молодые ягодицы, блеск кожи на фоне черной простыни ослепляет, тела еще не коснулась рука времени. Венера Веласкеса — почти девочка. Некоторые критики даже называли ее «первой языческой обнаженной натурой», что, возможно, все же некоторое преувеличение. Но эта Венера действительно разглядывает себя, вернее, она наблюдает за тем, как мы ее разглядываем, и в центре композиции находится ее попа. Зад дивной красоты — не первый в истории живописи, но столь упоительный и волнующий, что зритель невольно впадает в приятную задумчивость. Впрочем, в 1914 году на выставке в Национальной галерее какая-то возмущенная суфражистка нанесла этой дерзкой части тела семь ударов ножом.

Самое удивительное, что на картинах и рисунках Энгра попа повсюду — и в то же время ее нигде нет. Энгр умел заставить зрителя увидеть ягодицы своих героинь, не изображая их на полотне. Его одалиски показывают эту часть своего тела намеком — через лебединую шею, поднятую руку, — бескостную, но волнующе тяжелую, — через восхитительную кисть, напоминающую то ли осьминога, то ли тропический цветок. Что это — длинная витая лиана или гибкая женщина? Женщина Энгра неправильна по форме. Художник владел секретом рафаэлевской чистоты, умел передать ауру греховности, но он был склонен к преувеличению. Современники не преминули пересчитать позвонки «Большой одалиски» — их на два больше положенного. У Фетиды («Юпитер и Фетида») слишком длинная рука. «Шея женщины никогда не бывает чересчур длинной», — возражал недоброжелателям мастер. И все-таки в его женщинах нет ничего человеческого. Как писал Валери, «уголь господина Энгра низводит изящество до уровня уродства». Его одалиска больше всего похожа на плезиозавра, она заставляет зрителя грезить о том, как селекционеры создали бы особую породу женщин для наслаждения (ведь вывели же англичане идеальную скаковую лошадь!).

Бодлер в 1846 году, скорее всего, ошибался, полагая, что Энгр взял темнокожую натурщицу, когда ему понадобилось воплотить на полотне пышное и одновременно гибкое тело. Связь с Жанной Дюваль, «несравненной мулаткой», началась в 1842 году, и ее красота вполне могла вдохновлять художника, но Энгр плутовал: вряд ли музой мастера была одна женщина, — думаю, он любил их всех. Женщина на полотнах Энгра всегда одна и та же: пышная, невероятно гладкая, но при этом удивительно воздушная. Подобное однообразие было бы утомительным, не приди Энгру в голову гениальная идея населить картину «Турецкая баня» (1862) таким количеством фигур. «Водоворот чувственности» действует почти удушающе. «Турецкая баня» — это уникальная антология женского тела во всех мыслимых ракурсах и позах: одалиски душатся, показывают грудь, ласкают себя или своих соседок, предаваясь сладким воспоминаниям о былых наслаждениях или грезя о любви султана. Один из современников Энгра, Теофиль Сильвестр[107], раскрыл нам тайную страсть мастера: он любил сплетать, соединять воедино и перекрещивать линии, как «гибкие прутья лозы, из которых делают корзины». Энгра привлекала не женщина-змея, но женщина-корзина. Попа тут, конечно, была ни при чем.

Женщина-одалиска удовлетворяла все требования, принимая любые позы. Коро обмазал Мариетту, позировавшую ему для «Римской одалиски», жженым сахаром, чтобы кожа обрела цвет сиены. Одалиска Ван Гога («Лежащая обнаженная», 1887) — молодая крепкая женщина, ее величественный зад затмевает все остальные части тела, а змеящаяся по спине длинная черная коса похожа на лошадиную гриву. «Большая лежащая обнаженная» (1917) Модильяни, рыжая и скучновато-неподвижная, напоминает, что женщина-борзая всегда была недостижимой мечтой мужчины. Впервые в истории изобразительного искусства (если не считать «Происхождение мира» Курбе) Модильяни — к вящему гневу общественности — написал покрытый волосами лобок. Наделенные животной силой женщины почти заставили зрителей забыть Великую Восточную Неженку, но Матисс, создав в 1924 году «Обнаженную со спины», вернулся к этому волнующему сюжету. Какая задница! Кажется, она втрое увеличилась в объеме. Героиня лежит на правом боку, и ее ягодицы, покоящиеся одна на другой, производят сногсшибательное впечатление. Эта женщина — воплощенная тяжеловесность. С такой оснасткой она способна существовать только в лежачем положении — подняться на ноги ей не позволит закон тяготения.

И наконец, на свет появился фантастический крестообразный зад Кловиса Труя[108], который художник назвал «О! Калькутта! Калькутта!»[109]. Это, наверное, самый прекрасный зад всех времен и народов — ведь нам виден только он, все остальное задрапировано складками покрывала. Священные цветы оттиснуты на обоих полушариях — так в день праздника Тела Господня украшают аквилегиями усыпальницу. Сомкнутые ягодицы образуют крест, а в центре находится отверстие, похожее на кровоточащее сердце. Кловис Труй превратил идеально круглую попу в ex voto, воплотив в ней все устремления и надежды мужчины.