Краткий китайско-английский словарь любовников

проститутка

Мне нужно развивать свою западную жизнь, поэтому я иду на Чаринг-Кросс-роуд искать какие-нибудь кулинарные книги. Я хочу узнать, как делать западные виды пищи, например, макароны или йоркширские пудинги. В конце концов я пришлась в «Настоящий книжный магазин Сохо». Здесь нет кулинарных книг, кроме «Как одновременно заниматься любовью и готовить ужин». Множество здешних книг показывают голое тело. «Проститутка» — читаю я слово из одной фотокниги. Фотографии шокируют. Я стою и читаю всю книгу. Тела, странные одежды, странные позы, и еще и еще тела, занимающиеся сексом.

Сохо, Бервик-стрит. Мои ноги не могут уйти от секс-магазина. Кожаные бюстгальтеры с двумя дырками посередине, кожаные пояса, наручники…

На некоторых инструкциях написано слово, которого я раньше никогда не изучала. Стоя перед полками, я достаю словарь Коллинза.

И больше никаких объяснений. Ненавижу этот словарь. Что такое «ляжки»? Как именно выглядит этот «кусок ткани, покрывающий только бедра»? Носят ли его каждый день?

Кладя словарь обратно в карман, я замечаю, что продавец смотрит на меня, как тигр. И еще два старых мужчинов, оба лысых, тоже смотрят на меня во все глаза. Я ухожу из магазина.

Район красных фонарей.

Один, два, три, четыре, пять, шесть… Я меняю банкноты на монеты.

Это пип-шоу. Маленькая комнатка на одного стоящего человека, и сквозь маленькую дырочку видна вращающая сцена.

Я вставляю первую монету и начинаю смотреть на женщину, показывающую свою голоту.

Она блондинка. Волосы блестят как золотой бархат. Она молода. На ней одет тугой блестящий топик. Нижняя часть ее тела покрыта куском блестящей ткани. Это и есть набедренная повязка? Потом она открывает себя. У нее красивые круглые груди, как два летних грейпфрута. Ее кожа немного темная, словно она только что вернулась с солнечного пляжа.

Дырочка закрывается. Я вставляю следующую монетку. Свет становится красным. Она лежит на круглой сцене, покрытой красным бархатом. Сцена вращается, медленно, тихо.

Я вставляю третий фунт. Она раздвигает свои ноги. Ноги из белого нефрита. Она улыбается всем; даже место между ее ногами улыбается. Ее сад флиртует с миром вокруг нее. У нее розовый сад, где две полуоткрытые губы словно ждут поцелуя. Я никогда прежде не видела сада другой женщины. Он шокирует мои глаза. Вспоминаю, как однажды, когда мы любили друг друга, ты даешь мне маленькое зеркальце, чтобы отразить место между моими раскрытыми ногами.

— Это твой клитор, — говоришь ты.

— Ликер?

Я узнаю, что цвет моего пола — коричневый. Я никогда прежде не знала цвет своего пола.

Вставляю четвертый фунт. Теперь ее тайное место полностью на виду. Потом ее правая рука ласкает долину нежности. Длинные тонкие пальцы — как прекрасные балерины, танцующие в ее саду. Она гладит свой сад, вверх и вниз, ласково, снова и снова. Два нежных лепестка расцветают в влажном саду. Ее кусты темны, как плодородная дельта — дельта, соединенная к тайной тропе. Она выглядит возбужденной. Но ее лицо исчезает, только желание говорит с людьми.

Я вставляю пятый фунт. Теперь она лежит на спине, высоко поднимая ноги. — Инь Дао: туннель тьмы, так по китайски называется вагина. Ее туннель тьмы прямо перед мной. Тайный туннель, извилистый и изогнутый, как лабиринт. Внутри туннель розовый и сочащийся, как открытый инжир.

Дырочка снова закрывается, и я вставляю свой последний фунт. Она еще там. Ее голое тело двигается на красном бархате. Как ее зовут? На что похожа ее жизнь? Есть ли в ее жизни мужчина — или множество мужчин? Откуда она? Сербия? Хорватия? Югославия? Россия? Польша?

Тот же день, тот же вечер, то же место. Я меняю еще монет. На этот раз трачу двадцать фунтов, чтобы посмотреть представление двух человек.

Теперь на сцене красивый молодой мужчина и черноволосая женщина.

У мужчины мускулистое тело. Он очень физически развит, у него золотистая кожа. На нем очки. У него красивые густые волосы, собранные в хвост. На нем только узкие шорты. У него сильные ноги. Он целует женщину. На женщине красный бюстгальтер и серебряная мини-юбка. Ее очаровательные груди выпуклы вверх, притягивают жадные взгляды. Мужчина расстегивает ее бюстгальтер. Ее соски немедленно расцветают, как бутоны розовых роз в начале лета. Он такой изящный, молодой джентльмен. Но он проститутка — человек, предлагающий себя для использования в недостойных целях, как говорит словарь.

Пока я стою и смотрю, я желаю стать проституткой. Я хочу быть возможной показывать свое тело, освободить его, избавить от словаря, грамматики и предложений, дать своему телу нарушить все дисциплины. Какое облегчение, что проститутке не нужно говорить на хорошем английском. И еще ей не нужно все время носить с собой словарь.

Теперь ее очередь, ее власть над ним. Она соблазняет его. Ее пальцы с ярко-красными ногтями гладят его дельту, место, похожее на холм, покрытый травой. Его птица становится больше и крепче. Он не может не поглощать ее розовые соски, не целовать ее белоснежную шею, не шептать в ее ухо. Ее тело — ритуал, электростанция, маяк. Неоновые огни распространяют волшебный цвет ее кожи.

Он возбужден. Он поднимает ее короткую серебряную юбку и я вижу ее дельту. У нее очень густой куст, как тот, который растет у реки в тропиках. Его пальцы путешествуют сквозь ее куст и исчезают в пещере. Теперь ее лицо освещено. Рот полуоткрыт. Ее сок блестит на его лице.

Огромный декаданс захватывает меня.

Огромный декаданс соблазняет меня, как магнит.

Музыка доходит до последней части. Большая мелодия. Почти беспокоящая.

Мужчина на вращающейся сцене стоит, как гора. Женщина встает на колени и берет его птицу в рот. Ее губы влажны как ее долина. Она сосет его. Он слегка дрожит, его тело покачивается. Он крепко держит ее голое плечо и терпит. Два тела склеиваются. Теперь он не может выдерживать. Вулкан извергается, и серебряная жидкость покрывает ее лицо.

рай

Мой отец сказал, что однажды ему приснилось, что он ест весенние побеги. Мой отец любит весенние побеги. В этом сне его зубы кусают свежие весенние побеги, и он ясно слышит хрустящий звук из своего рта. Это такой красивый звук. «Как в раю», сказал он. Но моя мать никогда не соглашается с ним. Она говорит, что в сне не бывает звука. Если ты слышишь звук в сне, значит, тебе кажется.

— Сон тих, как в раю, — сказала она.

В китайском раю должно быть множество сливовых деревьев, множество фей, одетых в шелковые юбки с длинными рукавами, как в фильмах про боевые искусства. Там нет мужчинов, только сын Небес живет там, каждый день ест сливы, прислуживаемый прекрасными феями. Я не знаю, тот ли это рай, о котором молилась и куда хотела попасть моя бабушка. Надеюсь, тот. Но если бабушка живет сейчас там, то она испортила всю страну фей. Потому что она уродина.

— В раю в самом деле тихо? — робко спросила я однажды свою мать.

— Что?! Ты думаешь, в раю шумно, как в этом доме? — ответила она.

Дом, в котором мы жили, был переполнен, мал и суетлив, как зона боев. Там было примерно двадцать семей кроме нас, и у каждой семьи было семь-девять детей, потому что политика «одна семья — один ребенок» началась в только в 1977. Так что там было около 150 детей, которые постоянно кричали боевитые крики. Потом там было около двадцати бабушек, каждый вечер кричащих на по меньшей мере сорок сыновей и сорок невесток. Дом был как маленькая деревня. Кроме того, по всему дому выращивали петухов и кур. Все время было слышно, как пищат маленькие цыпляты, на которых наступили бегущие дети. И отцы преследовали детей и били их. Такая жизнь была до того, когда мои родители начали делать бизнес. Вскоре кожаная обувь, матерчатая обувь, спортивная обувь громоздилась стопками на нашем дворе, как холм. Вначале они работали на закупщиков обуви. Пять лет позже мои родители открыли свою собственную фабрику, и тогда все из того же дома стали их работниками.

И вот ты, западный человек, снова спрашиваешь меня:

— Как ты думаешь, на что похож рай? Если ты, конечно, веришь, что он существует…

Я вспоминаю, что моя мать думала про рай и что мой отец думал про весенние побеги. Я сбита с толку:

— Какой рай? Китайский или западный?

— А что, между ними есть разница? — смеешься ты.

— Должна быть.

— Если есть несколько раев, они, думаю, должны бороться между собой.

— Борьба — это хорошо. Делает рай более жизнеспособным.

Ты удивительно глядишь на меня. Ты знаешь, что я люблю бороться. Я — женщина-воин. Я люблю все делать в борьбе. Я борюсь за все. Сражаюсь за все. Мы, китайцы, привыкли бороться: за еду, за образование, за жилище, за свободу, за визу, за права человека. Если не нужно бороться, мы не знаем, как больше жить.

роман

Дружба живет дольше, чем романтическая связь. Я часто думаю это предложение в твоем дневнике, но когда я смотрю в Тезаурус, я вижу так много значений этого слова. Роман — это любовь?

— Что именно такое — роман? — спрашиваю я тебя.

— Роман?

Ты сильно думаешь. Может быть, тебе впервые задают такой вопрос.

— Ну, это сложное слово… Возможно, он как роза…

— Роза? Какая роза?

Мы в саду, так что ты уходишь в дом и приносишь книгу.

— Такая, как в этом стихотворении, — говоришь ты, и читаешь:

Очень красивый стих, я хочу узнать, кто его написал. На книге сказано Неизв.

— Этот Неизв очень хороший писатель, — говорю я. — Я бы предпочла его Шекспиром, он гораздо легче.

Ты смеешься.

— О да, и, возможно, гораздо более плодовит.

— ?

— Неизв. — это не какой-то конкретный человек. Это сокращение, означающее, что автор неизвестен.

Раздраженная из-за этого Неизва, я гляжу по сторонам твоего сада. Здесь нет ни единственной розы, не говоря о китайской.

— Почему ты никогда не посадишь какую-нибудь розу в саду? Насколько я вижу, все садовники в этой стране выращивают розы. У тебя тоже должна быть.

На этот раз ты несомненно соглашаешься со мной.

И вот теперь у нас в саду есть ползучая роза, по стене. Это тощее растение с пять зеленых листьев и несколько раздражающих шипов. Мы поспорили на цветочном рынке, потому что я хотела купить розу с цветками, а ты — маленький росток и ждать, пока он растет.

Ты используешь свой любимый инструмент — лопату — чтобы выкопать яму.

— Яма должна быть вдвое шире длины корня и два фута глубиной… — Ты измеряешь яму пальцами. — Теперь стебель подвязать к опоре, чтобы не дать ему упасть на землю.

Ты такой научный. Я смотрю на тебя. Ты — романтический фермер?

Потом, здесь, в новом мире далеко от моего дома, под фруктовым деревом без цветов, ты начинаешь петь песню, знаменитую песню, которую я уже слышала где-то, может быть, в Китае. Твой голос нежный и почти дрожит.

Если человек слышит эту песню и она ее не трогает, то я думаю, она не человек.

Я люблю тебя. И ты знаешь это. И ты тоже любишь меня.

Ты говоришь, что эта песня из Бетти Мидлер, твоя любимая. Ты говоришь, что тебе нравятся сильные, крепкие женщины. Ты говоришь, все гомосексуалисты любят Бетти Мидлер, Мэй Уэст и Билли Холидей. Но Билли Холидей не сильная — она совершила самоубийство.

Два дня позже, ты ведешь меня смотреть документальные фильмы на двойной сеанс. Две необычные женщины за один вечер.

Маленькое кино на Руперт-стрит. Первый про Мэй Уэст, очень успешная звезда Голливуда, всегда приносящая зрителям счастье и смех. Она женщина номер один в мире, у нее нет соперниц, сказала она прессе. Сексапильная, всегда с сияющими драгоценностями, кокетливая, уверенная. Даже в восемьдесят семь лет она одета в ослепительно-белые меха, а вокруг молодые черные секьюрити и камеры. И ее лицо все еще очень красивое и молодое, несмотря возраст. Она — тропическое солнце, никто не может быть ярче ее.

Второй фильм — про Билли Холидей, сразу после. Первая сцена — Билли стоит на сцене и печально поет «Не говорите обо мне…» — ее последнее появление на ТВ перед смертью. У нее ужасно грустное лицо, безнадежное выражение. Из фильма я узнала про ее детство, ее мать-проститутку, про ее изнасилование в двенадцать лет, про наркотики и алкоголь, уязвленное чувство собственного достоинства потому что она черная. Билли Холидей даже не печаль, а безнадежность.

«Я всегда боюсь», — говорит она в фильме. Странный фрукт. Я хочу уйти из кино и плакать. Я чувствую ее боль в своем сердце. А позже, думая про Мэй Уэст, ее история кажется мне такой сюрреалистичной, как сказка, прилетевшая с луны…

Я хочу стать Мэй Уэст, чтобы у меня была ее смелость, бесстрашие, чувство юмора, талант, вызов всему миру. Она живет в восхищении, богатстве и уверенности. Мужчины — ее рабы, она их использует. Я хочу играть эту роль. Но в реальности — я никто, даже не болезненная Билли, я просто тусклое никто со странным именем, которое начинается с «Ч». Может быть, эта романтическая связь с тобой придаст моей жизни немного веса.