Краткий китайско-английский словарь любовников

равенство

Руперт-стрит, рыбный ресторан. Субботний вечер. На витрине выставлен большой лобстер, такой соблазнительный, что я не могу заставить себя пройти мимо. Мы заходим. Ты заказываешь козий сыр и овощи, я — рыбный суп и барбекю из кальмара в винном соусе. Еще мы решаем взять по стакану белого вина. Потом, когда официант приносит нам счет, это в целом сорок фунтов. Дорого.

Ты достаешь двадцать фунтов, кладешь в книжечку со счетом. Я не шевелюсь. Удивленно смотрю на тебя.

— Это половина, — говоришь ты.

— Почему? У меня нет с собой двадцати фунтов!

— У тебя есть платежная карточка.

— Но почему?

— Я всегда плачу за тебя. На Западе мужчины и женщины равны. Нам нужно поровну платить за еду и жилье.

— Но я думала, мы любовники! — громко спорю я.

Пожилая пара за соседним столиком перестает есть и смотрит на меня со странным выражением.

— При чем тут это? Ты же из Китая, страны, где существуют самые равные отношения между мужчинами и женщинами. Я думал, что ты должна понять, о чем я говорю. Почему я должен платить за все?

— Конечно, ты должен платить! — говорю я. — Ты мужчина. Если я тоже буду платить, тогда зачем мне быть с тобой?

Теперь ты разозлился:

— Ты что, в самом деле хочешь сказать, что живешь со мной только ради денег?

— Нет, не это! Ты мужчина, а я женщина, и мы живем вместе. Когда пара живет вместе, женщина автоматически теряет свою социальную жизнь. Она только сидит дома, готовит и стирает. А после того, как дети, еще хуже. Поэтому женщина не может иметь никакого социального положения. Она теряет… как это называется… финансовую независимость?

Эти слова я выучила из передачи «Женский час» Радио 4, каждое утро в десять часов.

— В самом деле? Отлично. Но если женщина весь день сидит дома, как ты, почему она не может пропылесосить пол? Почему я должен пылесосить, вернувшись домой после рабочего дня?

Это правда. Я никогда не пылесосу. Только подметаю. И у меня такое плохое зрение, что я всегда оставляю что-нибудь на полу.

— Но я стираю одежду! И готовлю каждый день!

— Спасибо, очень мило с твоей стороны. Но почему бы немножко не пропылесосить?

— Потому что я ненавижу этот пылесос. Ты, должно быть, купил его на блошином рынке. Он такой шумный и такой огромный, как дракон. Я просто не люблю такие большие вещи!

— Вот оно как! Большой член, тебе, стало быть, нравится, а большой пылесос — нет?

— !

Хорошо, значит, мужчина и женщина платят поровну, даже когда живут вместе. И у женщины, и у мужчины есть своя личная жизнь и свои собственные друзья. И раздельные банковские счета. Наверное, поэтому западные пары так легко расстаются и так быстро разводятся?

Мы спорим всю дорогу домой. Открыв дверь и заварив чайник, ты снова начинаешь пылесосить.

Так шумно. У меня сразу начинает болеть голова. Должно быть, пылесос изобрели мужчины. Я сижу на стуле, чтобы большой дракон не проглотил меня, и достаю цитатник Мао. Там есть страницы о женщинах и равенстве:

Наверное, эти мысли и стали основой для легенды о том, что женщины в Китае «держат половину неба».

Я все еще погружена в мысли о Китае, когда ты выключаешь дракона. Ты смотришь на меня и говоришь:

— Я начинаю жалеть, что давал тебе книги. Теперь ты только и делаешь, что сидишь и читаешь. Или пишешь. Ты стала такой буржуазной!

неудовлетворенность

Ты лежишь в ванне. Вода поднялась к краям, пена скрывает твое тело. Мы оба всегда принимаем ванну, когда мы в плохом настроении. Может быть, так делает большинство англичан, особенно длинной темной зимой? Интересно, сколько ванн мы приняли с тех пор, как стали жить вместе? За последние полгода я залезала в ванну, наверное, чаще, чем за все предыдущие двадцать четыре года.

Сейчас ты даже не включил радио. Ты лежишь в воде, как обнаженная статуя.

— Почему ты молчишь?

Ты пожимаешь плечами. Тебе нечего ответить.

Ты не хочешь говорить, совсем не хочешь. Ни одного слова.

— У тебя болит голова?

Ты отрицательно качаешь.

— Значит, ты не хочешь со мной говорить?

— Нет.

— Почему?

— Я просто хочу побыть в одиночестве и подумать. Знаешь, человеку иногда нужно побыть наедине с самим с собой, чтобы никто не вторгался в его личное пространство.

На поверхности воды только твое лицо. Выражение на нем — как небо, покрытое большим темным облаком. Ты не счастлив.

— Почему ты не счастлив? Что плохого я сделала?

— Я чувствую, что устал от тебя. Ты вечно спрашиваешь меня о словах, о том, как они пишутся, что означают. Я сыт этим по горло.

Я слушаю.

— Это слишком утомительно — так жить. Я не могу провести всю свою жизнь, объясняя тебе значение слов и отвечая на твои вопросы с утра до вечера.

Ты выходишь из ванны, укрывая свое тело голубым полотенцем. Ты так холоден со мной. Ты оставляешь меня одну. Я чувствую себя покинутой.

Ты продолжаешь:

— Мне тяжело так жить. У меня должно быть свое личное пространство, я хочу иметь возможность подумать о своих скульптурах, о своих собственных делах, о своих собственных словах. А у меня нет на это времени. Теперь, общаясь с другими, я говорю все медленнее и медленнее. Я теряю свои слова.

Я слушаю. Боже, как грустно это слышать. Нужно сказать что-нибудь в свою защиту.

— Если так, то это не моя вина. Это просто потому, что мы принадлежим к слишком разным культурам. Нам обоим очень сложно искать верные пути общения.

Ты выслушиваешь и говоришь:

— А ты и в самом деле начинаешь хорошо говорить по-английски.

После этого мы проводим весь вечер в молчании. Мне не хочется больше спрашивать у тебя слова, по крайней мере в эти несколько часов, и я говорю себе, что мне не следует совсем говорить с тобой, по крайней мере этим вечером. Ты не хочешь со мной разговаривать. Атмосфера в доме становится тяжелой. Наконец ты говоришь мне:

— Давай съездим в кино.

Я надеваю куртку и иду за тобой. Мы садимся в белый фургон и едем в кино. О, кино спасает нашу жизнь.

Да, может быть, ты прав. Может быть, слова — не главное в жизни. Слова это пустота. Слова сухи и далеки от мира чувств.

Может быть, мне следует прекратить учить слова.

Может быть, мне следует прекратить записывать новые слова каждый день.

бессмысленно

Мне надоело, что я так ужасно говорю по-английски. Мне надоело, что я так ужасно пишу по-английски. Я ощущаю себя связанной по рукам и ногам, мне кажется, что я живу в тюрьме. Я боюсь, что превратилась в человека, который всегда думает о том, что и как сказать, и от этого потеряла уверенность в себе, потому что не могу быть самой собой. Я стала такой маленькой, такой незначительной — а окружающая меня английская культура становится необъятной. Она поглощает меня, насилует меня. Господствует надо мной. Мне хочется — но я не могу — забыть про всю эту лексику, про глаголы и времена, я хочу вернуться в свой собственный язык. Но разве мой родной язык так уж прост? Я еще не забыла, как мучилась в школе, когда мы заучивали иероглифы.

Зачем нам нужно учить языки? Зачем нам нужно принуждать себя общаться с другими людьми? Почему процесс общения так сложен и мучителен?

разногласия

Не помню, когда начались наши стычки.

Мы ссоримся каждый день. Мы спорим каждый день. Звук этого дома — диссонанс. Ссоримся из-за чашки чая. Ссоримся из-за неправильно понятого слова. Ссоримся из-за того, что я добавляю уксус в еду, а ты его ненавидишь. Ссоримся из-за свободы, потому что ты думаешь, что она важнее, чем все остальное.

Спор может развиваться в любом направлении.

Типичный спор № 1

(О Тибете)

— Помню, ты однажды сказала, что Тибет по праву принадлежит Китаю. Не могу поверить, что ты способна так думать.

— Ну… Ты смотришь с точки зрения белого англичанина. Тебе завидно, что твоей Англии не удалось колонизировать Тибет и Китай, — нападаю я в ответ.

— Но теперь-то Тибет — китайская колония! — ты повышаешь голос.

— Если бы Тибет не был с Китаем, им правила бы Британская империя или американцы. Потому что Тибет никогда не был экономически независим! Им всегда нужно опираться на других, на сильное правительство. Китай и Тибет находятся на одной земле, почему бы им не быть вместе?

— Это зависит от того, что ты понимаешь под «быть вместе»! Нельзя делать это за счет тибетской культуры. И смотри, сколько тибетцев вы убили!

— Я не убивала никаких тибетцев! И ни один китаец, которого я видела за всю жизнь, не убивал никаких тибетцев! На самом деле никому в Китае не хочется ехать в эту пустыню!

— Но китайское правительство убивало тибетцев.

— Да, конечно, Би-Би-Си рассказывает о Китае только плохое!

Типичный спор № 2

(О еде)

— Как скучно каждый день садиться с тобой за стол. Ты ешь только овощи, ни пшеницы, ни макарон, ни белого риса, ни хлеба, не говоря уже о рыбе, только козий сыр. Тебя не устраивает ни один ресторан. И готовить тебе тоже невесело. Мои родители сказали бы, что ты упускаешь самое радостное в жизни.

— Ты — враг животных. Как думаешь, сколько животных ты убила за свою жизнь? — отвечаешь ты ударом на удар.

— Есть животных — в природе человека. В лесу тигр ест кролика, лев ест оленя. Так устроена природа.

(Так говорила моя учительница в средней школе.)

— Но вы, китайцы, едите все, что угодно, даже животных из Красной книги. Готов поспорить, что если бы в лесах Китая бродили динозавры, кто-нибудь из вас непременно захотел бы проверить, каково мясо динозавра на вкус. Почему у твоего народа напрочь отсутствует понимание того, что природу надо охранять?

— Но какая разница, если кушать растения? Они тоже живые. Если ты такой чистый и непорочный, почему бы тебе совсем не перестать есть? И дерьма производить не будешь.

— С тобой невозможно разговаривать! — ты встаешь и выходишь из-за стола.

Типичный спор № 3

(О карьере)

Я говорю, что хочу стать большим знатоком английского языка среди китайцев. И что я хочу сделать в жизни нечто большое и прославиться.

— До чего же ты амбициозна. Что толку в славе? Зачем она нужна? Почему не попробовать просто быть собой?

— Почему быть амбициозной — плохо?

— Ну, для начала, из-за этого с тобой чертовски сложно жить.

Эти слова ранят меня.

— Хорошо, у меня большие амбиции, и это дурно. Но почему ты хочешь показывать свои скульптуры другим? Ты должен просто заниматься своим делом и никогда не показывать его людям!

— Я хочу показывать скульптуры другим, потому что мне любопытно, что они могут подумать, глядя на них. Мне любопытна их реакция. Мне не хочется стать большой шишкой. Мне не нужны слава или деньги.

— Это потому, что ты белый англичанин, живущий в Англии, у тебя есть собственность и социальное обеспечение. Ты сам себе хозяин, поэтому у тебя есть достоинство. Но у меня в этой стране нет ничего! Я должна бороться, чтобы получить все это!

Я почти кричу, но я не должна кричать в твоей частной собственности. Люди в этой стране в любой момент могут вызвать полицию.

индивидуальность

Я стараюсь вести себя тихо в твоем доме. Читаю книги, которые ты мне подарил. Быстро закончила «Счастливый принц и другие истории» Оскара Уайльда. Мне понравилась история про соловья, такая печальная. Принц совсем не оценил любовь соловья. Почему красивые истории всегда печальные? Еще мне понравился великан-эгоист, у которого был большой сад, но от последнего предложения я заплакала. Вот оно: «И на другой день, когда дети прибежали в сад, они нашли Великана мертвым: он лежал под деревом, которое было все осыпано белым цветом».[7] Начала читать «К маяку». Ты прав, для меня это довольно сложно. На задней обложке говорится, что это история о женщине средних лет, которая живет с восемью детьми в летнем домике. Восемь детей без мужа? Боже, это, должно быть, тяжелая книга. Я читала первую страницу, затаив дыхание. Не могу дышать свободно, потому что здесь почти нет точек. Виржиния Вульф, похоже, была очень многословной особой. Она пишет так неистово, что мне почти больно читать. Внезапно я понимаю, что ты, должно быть, немало страдал из-за меня, потому что я тоже неистово требовательна на слова. И даже хуже, ты вынужден постоянно выслушивать мой путаный английский. Тебе не повезло, что ты меня встретил.

Я откладываю книгу на будущее.

Мое внимание привлекли слова «кризис индивидуальности» в «Таймс». Записываю их в свою тетрадку. Я всегда хотела найти это слово, и вот встретилась с ним. Теперь я хочу интеллектуально подумать о своей собственной индивидуальности.

Мать говорила мне: «Твоя кожа слишком темная, а волосы слишком тонкие. Ты совсем не похожа ни на меня, ни на своего отца. Ты такой же варвар, как твоя бабка!» Она говорила: «Посмотри на свои большие ступни. Ступни настоящей деревенщины! Никто не захочет взять тебя замуж!»

Я ненавидела ее и хотела, чтобы она умерла на месте.

Но тут она права: пока еще никто не хотел взять меня замуж.

В средней школе одноклассники все время смеялись надо мной. Поэтому я проводила время, читая — чтобы не разговаривать с ними. Я читала «Белоснежку и семь гномов» на китайском, и представляла свою мать в роли злой королевы-мачехи. Но у меня не было белоснежной кожи, и я была всего лишь деревенщина. Поэтому не было принца прийти и спасти меня, и это моя судьба. В подростковом возрасте я смертельно хотела сбежать из моего родного города, из города, где мать вечно била меня и винила во всем, что я сделала неправильно, из места, где нет мечты и свободы.

В день, когда я прибыла на Запад, я внезапно обнаружила, что я китаянка. Если кто-нибудь черноглаз и черноволос, помешан на рисе, не может глотать западную пищу и произносить разницу между «р» и «л», а также обращается к людям без «пожалуйста» — значит, этот или эта кто-нибудь — типичный китаец: нелегальный иммигрант, плохо обращается с тибетцами и тайваньцами, любить поесть, но кладет в еду MSG,[8] чтобы травить людей, ест собачье мясо и пьет змеиную кровь.

«Я хочу быть гражданином мира». Недавно я научилась этой фразе. Я бы стала гражданином мира, если бы у меня был более пригодный паспорт. Ах, миссис Маргарет, опять этот условный оборот!

анархист

— Что такое анархист? — я поднимаю взгляд от «Гардиан».

Мы в «Первом выборе» — дешевая закусочная, сорок пенсов за чашку чая. Нам нравятся такие места. Здесь вас не просят уйти, если вы тратите за полтора часа меньше одного фунта. Я люблю восточный Лондон.

Ты пьешь чай «Эрл Грей», я пью кофе. Жидкие яйца плавают по моей тарелке. Рядом плачут дети — два младенца с одной толстой мамой, снова нет мужа.

На твоем лбу собираются морщины.

— Анархисты? Анархисты не верят в то, что людям, обществу нужно правительство. Они считают, что все должны быть равны, — медленно отвечаешь ты.

— Похоже на коммунистов, — говорю я.

— Нет. Коммунисты считают, что рабочий класс может обладать властью над всем обществом, а анархисты вообще не признают никакую власть. Они — индивидуалисты, а коммунисты — коллективисты.

Ты замолкаешь, потому что какой-то представитель рабочего класса уставился на нас, перестав кусать свою сосиску.

Мой интерес возрастает. Я хочу еще обсудить эту тему. Ты — моя академия.

— Но похоже, что анархист — конечный коммунист, то есть продвинутый коммунист. Цель торжества коммунистической революции как раз в этом — революционно уничтожить классовые разницы и отменить правящее правительство. Без государственных границ. Чтобы весь мир был равен. Я права?

— Может быть.

Ты перелистываешь страницу газеты.

— Так значит, ты анархист? — не сдаюсь я.

— Раньше был. А теперь — нет, — ты наконец отложил газету и отвечаешь мне серьезно. — Большинство анархистов на самом деле буржуазны. На самом деле они не хотят отказываться ни от каких преимуществ. Они могут быть очень эгоистичными. Не думаю, что теперь я такой человек. Я хочу отказаться от всего материального и жить самой простой жизнью.

Жить самой простой жизнью и есть самое сложное, говорю я себе.

— Так кто же ты? — мне очень хочется узнать.

— Не знаю. Может быть, атеист. Я не верю в бога, сидящего на небесах. Я не верю в капитализм, но и коммунизм в его нынешнем виде меня не очень привлекает.

— А ты вообще во что-нибудь веришь?

— Гм… А ты?

— Я? Я верю, что существует некая высшая сила, управляющая всей нашей жизнью. Это такая сила, с которой человек ничего не может поделать.

Я выглядываю в окно и в этот самый момент твердо верю в эту таинственную высшую силу — выше нас, выше этого дешевого кафе и выше нашего глупого разговора.

Ты указываешь мне на статью о фильме «Донни Дарко» и спрашиваешь:

— Смотрела этот фильм? Учитель говорит Донни: «Ты не атеист, ты агностик». Мне кажется, ты тоже агностик.

— Что такое агностик? — я лезу в карман за Кратким китайско-английским словарем.

Но мы оба осматриваем этот словарь от и до, и нигде не можем найти это слово. Может быть, это слово не важно для китайцев. Или никаких агностиков в Китае не было за всю историю. Или, может быть, это слишком капиталистическое слово, и власти наложили на него цензуру?

— Агностик — человек, который верит в духовный, метафизический мир. Но он еще не нашел, во что именно ему верить…

— Постой, что такое «метафизический»? — я открываю записную книжку.

— Не физический, не реальный… — пауза, потом ты продолжаешь: — Впрочем, мне кажется, что ты, скорее всего, скептик.

— Что?

Я снова немедленно открываю словарь. Я тороплюсь учиться. Я спешу понять все эти слова!

Пока я зарываюсь в море словарных слов, ты говоришь:

— Милая моя, ты хорошо говоришь по-английски. Но должен сказать, пока все-таки не настолько хорошо.

Человек из рабочего класса за соседним столиком жует пирог с почками, глядя на меня в огромном изумлении. Похоже, я стала для него самым интересным событием за день.

герой

Ты снова счастлив, твое настроение как английская погода.

Ты пребываешь в мире, как фруктовое дерево без цветов в саду. Ты счастлив, потому что начал делать новую скульптуру. Поэтому теперь во всем доме грязь и беспорядок. Это как жить на стройке. Глина и гипс, воск и вода. Твое счастье — от твоего собственного мира, от твоего физического объекта, от оформованной мужской головы, мужских рук, мужских ног, мужской привлекательности… Твое счастье — от твоего мужского мира. Ты чувствуешь, что в этом мире все под контролем.

Ты грустил на самом деле не из-за меня. Твой стресс не имеет ко мне никакого отношения. Это все из-за твоего мужского мира, потому что ты не чувствуешь удовлетворения от своего бытия мужчиной. И, возможно, ты думаешь, что я — помеха в твоей жизни. Тебе кажется, что твоя грусть вызвана нашими отношениями, тюрьмой любви. Неправда. Твое счастье и твоя грусть — из-за мира, в котором ты борешься сам с собой.

Моя любовь к тебе — как маяк, всегда ищет в тебе что-то особенное. А ты и в самом деле особенный. Но я не знаю, думаешь ли ты обо мне так же. Ты всегда говоришь что-нибудь вроде:

— Что же это у тебя снова рис подгорел? У китаянки рис подгорать не должен, вы же его каждый день едите!

— Я провожу с тобой больше времени, чем с друзьями. На что же ты жалуешься? Чего ты еще хочешь?

Кажется, ты не воспринимаешь меня как особенного человека своей жизни. Ты относишься ко мне как одному из своих друзей. И еще ты проводишь границу между мной и собой. Есть какой-то предел, вызванный твоим сердцем, твоим образом жизни, заставляющий воспринимать любовь как дружбу. Ты живешь внутри меня, но я внутри тебя не живу.

Ты говоришь, что Фрида Кало — одна из твоих героев. Конечно, я и так это знала. Знала по твоей книжной полке. Знала, потому что твои герои всегда страдают и умирают молодыми.

Я снова читаю о Фриде, потому что хочу понять тебя и твоего скорченного обнаженного, лежащего на земле в саду.

Тело Фриды распадается, когда она еще живет. Ее кости разбило в автобусной аварии. Смерть грызла ее день за днем, пока не осталось ничего здорового. И снова я вижу твоего обнаженного на земле. Твоя скорченная статуя, схожая с телом Фриды на ее картинах.

Я теряю свой мир в твоем. В твоей боли я теряю себя. Все заставляет меня думать о тебе, о тебе и твоем мире. Я как обои на стене твоего дома — смотрю на тебя и украшаю твою жизнь. «Не хороните меня, сожгите. Я больше не хочу лежать», — сказала Фрида своему мужу, лежа в постели. Она не могла пошевелиться ни на дюйм. Сделка с дьяволом. Моя жизнь по сравнению с ее жизнью — ничто.

свобода

Я говорю, что люблю тебя, но ты говоришь, что тебе нужна свобода.

Почему свобода важнее любви? Свобода без любви беззащитна. Почему свобода не может жить вместе с любовью? Почему любовь — тюрьма свободы? Почему тогда столько людей живет в этой тюрьме?

шенгенская зона

— Посмотри-ка, — говоришь ты. — Если ты получишь французскую визу, то сможешь поехать и посмотреть все эти страны.

Ты передаешь мне брошюру.

Я внимательно читаю условия Шенгенского договора. Я не знаю, где Нидерланды, Норвегия и Финляндия, и уж конечно не знаю, где Греция. Я думала, что Греция находится в Риме. Я сверяюсь с картой Европы и снова читаю условия. Мне понятно, что куда бы я ни захотела поехать, мне нужна виза, но до сих пор непонятно, что такое «Шенген». Я уроженка материкового коммунистического Китая, не член Евросоюза и нет британского паспорта. Для того чтобы получить визу, мне нужно подготовить документ о медицинской страховке и финансовый документ (хорошо, что я бесплатно живу у тебя и поэтому экономлю множество денег, которые родители приготовили для платы за жилье).

— Столько хлопот! Я не хочу никуда ехать. Я хочу остаться с тобой в Хэкни.

Ты выглядишь серьезно.

— Мне кажется, тебе следует немного посмотреть мир. В конце концов, ты никогда не видела моря.

— Ну так покажи мне его.

Ты лишь улыбаешься.

— Думаю, будет правильнее, если ты поедешь одна.

Когда виза наконец готова, я все еще изучаю карту Европы, пытаясь понять, что где: Польша рядом с Германией, Румыния выше Болгарии. Но у меня не получается найти Люксембург.

— Не беспокойся. Просто купи «Интер-Рейл», билет на неограниченное количество поездок, и можешь садиться на любой поезд, — говоришь ты мне, такой опытный.

— Неограниченное? — я в восторге от такого.

— Да, тебе еще нет двадцати шести, должно обойтись дешево. Ты сможешь объехать весь Континент.

— Континент? А это где?

— Ты поймешь это, когда вернешься.

Ты говоришь со мной, как будто я твой ребенок. Может быть, я выгляжу по сравнению с тобой идиотом. Может быть, ты любишь идиота.

Ты достаешь из книжного шкафа несколько старых карт. Вот карта Берлина, карта Амстердама, Кельна, Рима… Ты сдуваешь с них пыль и кладешь их в мой рюкзак.

— Теперь они снова будут приносить пользу, а ведь столько лет пролежали на полке, — говоришь ты.

— Но ведь все эти места, должно быть, изменились с тех пор, как ты ездил, — отвечаю я, вспоминая карту Пекина, которая меняется каждый месяц.

— Это тебе не Китай, — говоришь ты. Потом ты достаешь роман «Близость», автор Ханиф Курейши, и тоже кладешь в мой рюкзак. — Это тебе почитать в поезде.

Ты садишься на стул, пьешь чай и смотришь, как я собираюсь.

Уже сейчас, складывая вещи, я чувствую себя одинокой. Это все, что ты хочешь? Хочешь, чтобы я уехала от тебя?