Кротовский, вы последний

Глава 18

— Вор… вор к нам залез! — выпаливает Анюта.

— Пошли внутрь, — подхватываю ее под локоток и завожу в помещение.

Мои, в смысле дед и Кеша, тоже здесь. Еще вижу фабричного сторожа и городового со смутно знакомой физиономией.

— Ну, что украли?

Городовой лихо подкручивает ус, выходит на полтора шага вперед и выкладывает на рабочий верстак обычную канцелярскую папку.

— Э-э… что это? — спрашиваю ошалело.

— Бургантерская докментация! — докладывает бравый городовой.

— Чего? — я ни черта не понял.

— Обнаружено у вора по факту поимки, — городовой не прекращает попыток внести ясность в дело.

— Так его поймали?

— Вон он, ваш-бро, скручен с поличным.

Перевожу взгляд вслед за указующим перстом городового. В углу действительно вижу лежащего связанного человека с чулком на голове.

— А чулок на башку ему тоже вы нацепили? — происходящее начинает меня забавлять.

— Никак нет. Имел на себе во время кражи.

— Так, — фрагменты паззла проявляются один за другим, но общей картины я пока составить не смог, — Анюта, перестань уже психовать. Что это за папка?

— Приходные накладные.

— О как. А зачем она вору понадобилась?

— Я не знаю.

Зато я знаю. Папка с приходными накладными понадобилась ему потому, что он не вор… не совсем вор…

— А ну-ка, чулок снимите с него…

Я как-то даже не очень удивился, когда под чулком оказалась голова Посконникова, моего бывшего поверенного по финансовым делам.

— А теперь рассказывайте по порядку, — мне надоело получать разрозненные сведения.

По итогу пересказов от нескольких лиц, наконец, удалось составить цельную картину произошедшего. Посконников попытался проникнуть на фабрику, имея при себе ключ от одного из черных ходов. И ему это вполне удалось, и возможно его проникновение осталось бы незамеченным. Но накануне Матвей Филиппыч проводил смотр замков и засовов и счел их состояние неудовлетворительным. А потому, Кеша, мой инженер-изобретатель, навесил на все задние двери разработанную им к тому моменту сигнализацию.

В результате сигналка сработала. Под будоражащие трели полицейского свистка сперва прибежал сторож, который охерачил супостата сторожевой колотушкой. А следом примчался патруль в лице городового, который и довершил процесс задержания преступника путем скручивания и связывания.

Далее был произведен мобилетный звонок на ресепшен доходного дома, посредством которого на место происшествия были вызваны мои домочадцы. Точка. Доклад окончен.

— Ну, гражданин Посконников, — обращаюсь к преступнику и потерпевшему в одном лице, ибо фингал у него под глазом достиг лиловой цветовой насыщенности, — Зачем тебе понадобилась папка с приходными накладными?

В ответ Посконников изобразил на лице угрюмую решимость человека, готового принять мученическую смерть, но «проклятому буржуину» то есть мне, ничего не сказать.

— Молчишь… впрочем, это неважно. Кража документов переводит тебя из разряда обычного воришки в диверсанта и шпиона.

Посконников скептически хмыкает.

— Не веришь? Напрасно. Ты проник на фабрику, выполняющую контракт по линии МВД. Сечешь, Посконников? Тебе будут шить госизмену. И не думай, что Мышкин тебя прикроет.

— Это почему же? — вскидывается Посконников с вызовом.

— А потому, что сдадим мы тебя не в полицию, а… куда там положено шпионов сдавать? — обращаюсь к городовому.

— По нашему ведомству в самый раз, — радостно сообщает городовой, — В Министерство Обороны.

— Постойте-ка, — уточняю у городового, — А вы разве не в полиции служите?

— Никак нет, ошибочка вышла, ваш-бро. Из военной жандармерии мы. Петербург — город военный, ваш-бро, это вам не Москва. Тут большинство патрулей нашинские, войсковые.

— М-м… вот, значит, как… — это я прокололся, конечно, спутал полицию с армией, — Послушайте, а мне как будто лицо ваше знакомо.

— Так точно, ваш-бро, это ж вы мне наводку дали на лошадку.

— На лошадку?

— Вы мне тогда на двор указали, где ту лошадку прятали… ворье, значит. И описание дали. У одного нос сломан. Другой за причиндалы держится. Там мы их споймали… и лошадку вернули… вот, — жандарм тычет пальцем себе в лычку, — Опосля того случая мне дали ефрейтора. Оченно вам признателен, ваш-бро.

— И что, важные были преступники? — спрашиваю, — За абы кого ефрейтора не дают.

— Преступники самые обычные. Шантрапа. А вот лошадка та была оченно непростая. Из конюшен самого графа Орлова. По тому разу всю армию и флот на уши подняли. А нашел ее, получается, я.

Так. Граф Орлов… граф Орлов… попадалась мне в газете эта звучная фамилия… вспомнил. Граф Орлов у нас министр обороны всея Руси. А ведь это фигура Мышкину не уступающая. Уж во всяком случае в Питере точно. Армия с полицией в некоторой степени структуры конкурирующие, имеют целый ряд дублирующих полномочий. Надо бы взять это себе на заметку.

— Ну что ж, голубчик, ефрейторские лычки вы несомненно заслужили. А вот мы с вами сейчас еще и шпиона оформим по всем правилам. Глядишь, и унтера получите.

— Рад стараться, ваш-бро, вы токма скажите, что делать, а мы со всем тщанием.

— Да вы что, Кротовский? — Посконников на этот раз испугался не на шутку, — Какой же я шпион? Это же смешно просто…

— А зачем тебе приходные накладные? Ну!? Живо отвечай!

— Гадюкина велела узнать, кто из поставщиков осмелился продавать вам макры, — Посконников громко шмыгнул носом, — Сказала, макры к этому времени уже должны были закончиться.

— Ну что ж, Посконников, я был добр к тебе, ходу твоему делу не давал. Но ты как будто сам рвешься на каторгу.

— Ефрейтор, пакуйте этого засранца… стоп… минуточку, — замечаю, что у Посконникова за пазухой что-то оттопыривается, — А ну-ка, расстегивай тужурку. Показывай, что ты там еще спер?

Посконников вдруг густо краснеет и начинает отнекиваться. Но деваться ему некуда. Жандарм достает у него из-за пазухи… мои глаза меня не обманывают? Нет, не обманывают… достает из-за пазухи сменные Гадюкинские туфельки. Я не удерживаюсь и начинаю смеяться.

— Пос… Поско… Посконников… зачем же туфли было красть? Я бы баронессе их и так отдал.

— Только не говорите ей, умоляю, — страстно просит Посконников.

— Понятно, туфельки тырить она тебе не приказывала. То была личная твоя инициатива. Да ты, Посконников, шалунишка…

— Так что, ваш-бро, — уточняет ефрейтор, — Туфельки к делу присовокупляем?

— Обязательно при…совокупляем. Туфельки непременно надо к делу подшить. А вот дам я показания о том, кому они принадлежат или промолчу… от тебя, Посконников, зависит… так, нам еще какие-то свидетели, понятые требуются?

— Присутствующих вполне достаточно, — отвечает жандарм.

— Не переживайте, Кротовский, отнекиваться не буду, — мрачно говорит бывший поверенный, — Только ее не впутывайте. Я ее все равно не выдам.

Надо же, какая преданность баронессе. Впрочем, на этот раз Посконников уже точно срок получит, с поличным взяли. Пришьют ему шпионаж или нет, не от меня зависит, но… тут мне приходит светлая мысль:

— А скажите-ка, ефрейтор, если, скажем, репортер из газеты попросит вас пересказать, как вы преступника изловили, расскажете про сигнализацию?

— Про что? — не понял жандарм.

— Ну как услышали звук полицейского свистка и побежали не него.

— А, про это… так и было. Слышу свисток засвистел… громко так… долго так. Думаю, стряслось что-то. Прибегаю, а там вор.

— Во-во, про это расскажете?

— Это я запросто, ваш-бро. У нас, почитай, хроникер из газеты постоянно ошивается. всех наших, значит, табачком угощает. Только обычно рассказать нам нечего. А в этот раз есть чего. За такой рассказ он штофчик выставит.

— Отлично. Анюта, на тебе хроникер. Если в участке его не окажется, дуй в редакцию. Я хочу в утренней газете прочитать статью, как наша цеховая сигнализация предотвратила попытку кражи. По технической части Кеша подскажет… да, Кеша?

— Ага.

— Сережка, а ты куда?

— Я думаю, пришло время навестить баронессу. Так сказать, по горячим следам событий.

Конвертик с приглашением и адресом у меня имеется. Вечер не очень поздний, трамваи еще ходят. Решено, отправляюсь к Гадюкиной.

Баронесса, как оказалось, тоже снимает комнаты в доходном доме, только пошикарней нашего, и комнат у нее аж четыре. Не зажимает последнюю копейку как мы. Поднимаюсь на пятый этаж, стучусь. Ядвига Пална открывает мне дверь лично. М-да, при всем ее змеином характере, тут ничего не скажешь, женщина она крайне эффектная.

— Баронесса, вы обворожительны, — говорю совершенно искренне и склоняюсь в галантном поклоне.

— Прогиб засчитан, — холодно произносит баронесса и впускает меня к себе.

Проходим в очень прилично обставленную комнату. На этот раз Ядвига Пална все же позволяет мне сесть, но… и тут она пытается поставить… а вернее усадить меня в унизительное положение. Мне предлагается сесть на низкий не очень удобный пуфик, сама она садится в высокое кресло. Закидывает ногу на ногу, так что носок ее шикарный туфли оказывается у меня чуть не под носом.

— Что-то не спешил ты ко мне, Кротовский, — начинает она жестко.

— Дел много. Не знаешь, за что хвататься.

— Ну так я позаботилась о том, чтобы дел у тебя стало поменьше… что, Кротовский, купец Хоромников уже сообщил тебе, что разрывает с тобой отношения?

— Сообщил.

— Так это только начало. Не знаю, как ты уговорил кого-то из поставщиков продать тебе макры. Но я это скоро выясню. Уж поверь, этот поставщик перестанет поставлять их не только тебе, а вообще кому бы то ни было.

— И что же теперь будет?

— Плохо будет, Кротовский. Напрасно ты захотел против меня поиграть. Сделал бы по-моему, сейчас бы жил припеваючи. Никто бы твою фабрику не отнял. А теперь все, Мышкинское министерство отберет ее по неисполнению условий контракта.

— И ничего нельзя уже поделать?

— Ну почему же нельзя, — Гадюкина хищно улыбается, — Я, знаешь ли, могу и помиловать… если приложишь усилия. Ну, начинай уже Кротовский. Я хочу слышать от тебя слова раскаяния… я хочу видеть твои слезы… я хочу насладиться зрелищем, как ты будешь ползать передо мной на коленях и лобзать мои ноги… не томи, приступай…

Сползаю с пуфика, опускаюсь на колено и наклоняюсь к ее туфле.

— Смелее, Кротовский… до этого ты робок не был… ну… на что ты там смотришь? Зачем ты стащил с меня туфлю? Какого черта, Кротовский?

— Вот, видите, баронесса? — показываю внутреннюю часть туфельки, — Здесь выдавлено клеймо мастера.

— Кротовский, ты что, умом тронулся?

— Увы, мадам, к несчастью для вас, нет. Это туфли, как говорит один мой родственник, клеймовые. По клейму мастера найти не трудно. И любой мастер свою работу узнает… и с легкостью подтвердит, для кого именно их делал.

— И что из этого?

— А то, что на фабрике вы оставили еще одну пару туфель, с точно таким же клеймом.

— Ты бредишь что ли? Причем здесь они?

— При том, что тебе Гадюка не следовало посылать на дело дурака Посконникова. Он уже попался и во всем сознался.

— Это ничего не изменит. Его словам никто не поверит.

— Слова — это ладно. Слова — это полбеды. Кроме папки с приходными накладными он попытался украсть дорогие сердцу туфельки… он так и попался, прижимая их к сердцу.

— И впрямь дурак, — в сердцах ругнулась баронесса, — А я еще понять не могла, почему у меня с утра те туфли постоянно влажные.

— Уволь меня от интимных подробностей твоих отношений с Посконниковым… вернее, от интимных подробностей отношений Посконникова с твоими туфлями. Но скандал получится знатный. Репортер уже строчит статейку для завтрашнего номера. Как тебе такая слава, Гадюка? Завтра весь Петербург будет зачитываться статьей «про влажные туфельки баронессы Гадюкиной…»

— Не надо блефовать, Кротовский, — Гадюкина заметно побледнела, — Никто не пустит репортера в полицейский участок.

— А кто тебе сказал, что он в полиции? В военной жандармерии, Гадюка, в ведомстве графа Орлова. Как думаешь, разве откажется граф щелкнуть по носу конкурента?

Вообще-то, про графа Орлова я ткнул почти наугад. Но попал в самую десяточку.

— На смей, Кротовский, слышишь меня? — вот тут баронесса слегка потеряла самообладание, — Не делай этого. Ну что мне сделать, Кротовский? Хочешь, я буду тебя умолять….

— Э, нет, Гадюка, это разговор несерьезный. Я от чужих унижений удовольствия не испытываю. Ты снимешь все ограничения с моей фабрики, а я сниму с публикации статью. Баш на баш.

— Но это невозможно. Ты же понимаешь, что я не могу отменить распоряжение самого Мышкина.

— Разве? Ты только что говорила, что «можешь меня помиловать» … «если я приложу усилия»… я приложил усилия Гадюка… я жду обещанного.

— Я преувеличила свои возможности, Кротовский.

— Тогда скажи мне, что хочет Мышкин? Какого лешего ему сдалась моя фабрика?

— Мышкин жадный. А твоя фабрика — лакомый кусок. Что здесь непонятного?

— Ладно. Предлагаю поступить следующим образом. Ты сходишь к Хоромникову и скажешь, что навела на меня поклеп. Хотела отомстить за увольнение с работы. И скажешь, что проблем с поставками макров у меня на самом деле нет. Это ты можешь сделать?

— Кротовский, — Гадюкина в кои-то веки решила заговорить со мной откровенно, — Это все равно не спасет твою фабрику.

— Это уже мои трудности… так мы договорились?

— Да. Сделаю.

Выйдя от Гадюкиной, на последний трамвай не успел, а незанятый извозчик не попался. Идти не слишком далеко. Мосты разводить пока рано… прогуляюсь.

Подойдя к доходному дому, вижу на крыльце Анюту. Некий носатый мужчина богемного вида экзальтированно читает ей стихи. Анюта вежливо улыбается, старательно сдерживая зевок. Ай да Анюта, растет на глазах. Подхожу ближе. Девчонку из богемных лап надо вытаскивать.

— Добрый вечер, — привлекаю к себе внимание.

— А вот, наконец, и сам граф, — обрадованно говорит Анюта, волочащийся за ней любитель стихов ее явно задолбал, — Знакомьтесь, Сергей Николаич, репортер «Светских хроник».

— Рад знакомству, — говорю вежливо, ибо с репортерами желательно если не дружить, то хотя бы не ссориться.

— Большая честь познакомиться с вами, граф, — выспренно говорит труженик пера.

Репортер бесцеремонно сует мне для пожатия неожиданно крепкую для репортера руку, но я не вижу смысла вставать в позу, руку ему пожимаю.

— Чем порадуете? — задаю наводящий вопрос.

— В завтрашнем номере будет моя статья, — самодовольно заявляет репортер, — Детективный сюжет. Интрига. Неожиданная развязка. Преступник пойман охранным заклятием. Как его там? …цыган… цынга…

— Сигнализация, — устало подсказывает Анюта.

— Да… точно… она, — вдохновенно подтверждает репортер, — Кстати, граф, очень хочу у вас уточнить относительно тех событий.

— Слушаю.

— При поимке преступника всплыла одна пикантная подробность… это может о-очень оживить статью, понимаете, граф?

— Вы про туфли?

— Разумеется, да!

— Я бы не стал освещать в статье про туфли, — говорю сухо, — Пока непонятно, что это за туфли… украл их преступник или притащил с собой… вполне может оказаться, что это туфли его жены, которые он нес в починку.

— Да, вы правы, — озадачивается репортер, — Непроверенные сведения в статью включать нельзя.

— Вот и я так думаю. Вы не сомневайтесь. Если в связи с туфлями вскроется что-то заслуживающее вашего внимания, вы узнаете об этом первым.

— Вы очень обяжете меня этим, граф.

— Пустое. Вы делаете важную для общества работу. Освещаете городские события. Ничего другого мы от вас и не ждем.

Отделавшись от репортера, мы отправились спать, а уже на утро за завтраком в блинной я читал в газете свежую статью. Репортер не соврал, статейка действительно вышла увлекательная, хотя и сильно раздутая по фактам. По тексту выходило, что на фабрику пролез чуть ли не английский шпион, который охотился за чертежами сверхмощных боеприпасов.

Шпион однако был пойман при помощи хитроумного фабричного магического помощника под названием «свистковая сигналка». По итогу погонь и перестрелок шпион был тяжело ранен и задержан силами военной жандармерии. М-да, вот и верь после этого газетам. И он еще говорил мне, что «непроверенные сведения в статью включать нельзя». То есть вот это все — это «проверенные…»

Понимаю теперь, почему так перепугалась Гадюкина. Страшно подумать, что бы там понаписал в своей статье репортер, если бы я слил ему подробности «про влажные туфельки баронессы».