Кротовский, вы последний

Глава 6

Оглядываюсь на замерших домочадцев и даю отмашку, чтобы шли за мной. Что производит моя фабрика, я так и не выяснил. Но сейчас разговор с управляющей важнее. Иду через весь цех за нею следом. Проходя мимо работников замечаю, что все они сидят, вжав головы в плечи и не поднимая взглядов. По-моему, они просто боятся.

Захожу в кабинет управляющей. За моей спиной маячат Анюта с дедой. Они тоже робеют перед этой женщиной, но бросать меня одного на растерзание «гадюке» даже не помышляют. Анюта с дедой у меня молодцы, за меня готовы в огонь, воду и гадючье логово.

Баронесса проходит через кабинет и усаживается за стол в массивное кожаное кресло. На пристенном диванчике по левую руку сидит Посконников. Вот даже не сомневался, что эта паскуда крутится где-то рядом. По гаденькой ухмылке на подвижном лице догадываюсь, что Посконников пребывает в радостном предвкушении.

— Вы двое, — ледяным голосом приказывает Гадюкина Анюте и Матвею Филиппычу, — Подождите за дверью. Разговор будет с юным графом, а не с вами.

От этих слов деда набычился, Анюта сощурилась. Оба дают понять всем своим видом, что за меня готовы стоять горой до последнего. Но вот это уже ни к чему. Вступать в противостояние с баронессой им точно не стоит. Они с баронессой в разных весовых категориях. Баронесса их переиграет как детей. Помочь они мне не помогут, а напортачат запросто.

— Матвей Филиппыч, Анюта, — оборачиваюсь к своим, — Обождите в приемной. Я вас позову… когда понадобитесь.

И аккуратно подмигиваю деде, мол спокуха, деда, мол все идет по плану. Старый слуга хмурится, но перечить мне не решается. Выходит из кабинета. Анюта за ним следом. Я прикрываю за ними дверь. И снова поворачиваюсь к баронессе.

Баронесса даже не скрывает брезгливого превосходства во взгляде. Спровадив деда с внучкой, я, по ее мнению, остался совсем беззащитен. Деда с внучкой еще могли бы хоть что-то ей возразить. Инфантильный Сереженька Кротовский не может ничего. Сереженька — полный ноль. Сереженька просто червяк под подошвой ее дорогой туфли.

Она не стала даже предлагать мне сесть. И я так понимаю, это двойное оскорбление. Ибо я выше ее и по статусу, и по титулу. По всей видимости баронесса собирается размазать меня в грязь. Посконников даже задышал как-то часто плотоядно. Как будто его это возбуждает, хотя… почему как будто? Попадались мне и такие, кто на самом деле испытывает извращенное наслаждение от унижения других людей.

— Как это понимать, Кротовский? — обрушивается на меня Гадюкина, как завуч на нашкодившего школьника, — Тебе что, совершеннолетие в голову ударило? Возомнил себя взрослым? Самостоятельным?

Я молчу. Пока мне возразить нечего. Мое молчание Ядвига воспринимает, как знак слабости. Продолжает давить.

— Ты думаешь, продал дом, и теперь владеешь крупной суммой? Думаешь, можно жить припеваючи? Я тебя расстрою, Кротовский. Твоя фабрика в долгах как в шелках… ну, что молчишь?

Та-ак. А вот теперь пошла конкретика. Ну что ж. Дадим баронессе высказаться до конца.

— Правильно, что молчишь. Сказать тебе нечего. Если не закроешь долги, отправишься на каторгу. Надолго, Кротовский. Скорее всего до конца твоей никчемной жизни. Уяснил теперь положение дел?

Долги… нары… конец никчемной жизни… серьезные заявления. Впервые меня так плющили в восемьдесят седьмом… еще при советской власти… и позже тоже бывало. В девяносто третьем в Магнитогорске… и потом еще…

— Ну что молчим? Вякни хоть что-то вразумительное. Дай понять, что отражаешь сказанное…

— Да он совсем потек, обделался уже, — Посконников хихикает гадливо по шакальи. Его прямо штырит от происходящего. Даже ножками засучил от возбуждения.

— А откуда такие долги? — задаю вопрос.

— Ого! Граф Кротовский удосужился, наконец, поинтересоваться делами на фабрике, — Гадюкина продолжает надо мной глумиться, — Долги, Кротовский, от твоего рода недалекого. Предупреждали папеньку твоего, чтоб не лез, куда не следует. А он лез… все лез и лез. Вот и впал в немилость.

— Папенька его редкий был упрямец. До смешного даже, — Посконников подтявкивает Ядвиге, — Всех привилегий лишился. А все уняться не мог.

Посконников давится каким-то кашляющим смехом. Но мне плевать. Пусть хоть приступ его хватит. Я хочу уяснить для себя обстановку.

— И как потеря привилегий связана с долгами? — задаю новый вопрос.

— Аренда земли, Кротовский… вместе с привилегиями папашка твой утратил освобождение от земельного налога, — Посконников совсем перестал себя сдерживать. Он рад похвастать стараниями своими. Он не пытается скрывать отношения ко мне, к семье, к роду, вываливает, как на духу, — Раз за разом я подавал прошения в апелляционной суд. Я тянул дело так долго, как только возможно. А теперь все. Наконец-то. Последний аккорд. Теперь уже и императорский исковой суд отказал. Отсрочек по суду больше не будет. Ты разорен, Кротовский. Понимаешь?

Посконников хохочет заливисто, как дитя шаловливое. Радуется, что смог довести дело до полной неспособности оплатить счета. Фактически довел меня до банкротства. Ну, с этим я тоже сталкивался. В девяностые банкротили такие крепкие предприятия, что я поверить не мог. А теперь не просто верю, теперь знаю. Схема проста, как коромысло.

— Значит так, — Ядвига повышает голос и бросает на Посконникова неприязненный взгляд. Под этим взглядом поверенный тут же прекращает смеяться, — Сейчас немедленно побежишь в банк и переведешь все деньги на фабричный счет… тебе все ясно? Ты что… куда ты уставился? Совсем умом тронулся?

Ой, да. Засмотрелся что-то на упругие сиськи баронессы Гадюкиной. Замечтался немного…

— А почему всю сумму? — продолжаю спрашивать, как ни в чем не бывало, ибо задавать вопросы — это часть моей работы, — Вроде изначально в договоре было прописано восемьдесят процентов?

— Будет тебе уроком. Чтобы впредь думал, прежде чем сделать глупость, — баронесса откидывается на спинку кресла и кладет ноги на стол одна на другую. Боковой разрез на юбке слегка оголяет мускулистое бедро. Посконников сглатывает слюну, — Не переживай, Кротовский. Совсем без средств к существованию не останешься… если будешь себя хорошо вести…

Ядвига усмехается, в ее взгляде вдруг отчетливо проявляется похоть. Она как бы невзначай кладет руку себе на бедро. Проводит ладонью по ноге, будто бы неосознанным поглаживающим движением. Посконников начинает громко дышать.

— Ну, если тебе все ясно, не смею дальше задерживать, — Ядвига многообещающе едва заметно улыбается уголком рта, медленно проводит кончиком языка по верхней губе, — Принесешь мне выписку из банка… лучше прямо на дом… время позднее… и тогда поговорим… о сумме твоего помесячного содержания.

О как задвинула, гадюка. Как все повернула. Собирается взять меня на содержание… если буду себя «хорошо вести»…

— Да, действительно, время позднее, — теперь начинаю говорить я, — Но я в свою очередь, пожалуй, все же посмею вас немного задержать.

Повышаю голос:

— Матвей Филиппыч!

Дверь распахивается и с треском бабахает об косяк. Деда явно только этого и ждал. Залетает в кабинет на мой зов. Обличающе показываю пальцем на Посконникова.

— Господин поверенный только что признался в умышленном доведении фабрики до разорения, — говорю размеренно, веско, четко проговаривая каждое слово, — Он так же оскорбительно отзывался обо мне, моем отце и о моем роде. Напомните, Матвей Филиппыч, что ему за это полагается?

— Дыба!

Старый слуга подскакивает к Посконникову и отвешивает такого мощного леща, что тот слетает с дивана.

— Давно напрашивался, сученыш…

Поверенный пытается уползти в угол, но деда ловит его за ворот. Следующая оплеуха выбивает из носа кровавые брызги.

— … как ты к Анюте домогался… какие непотребства предлагал…

Кровавые капли из носа Посконникова заляпали пол, диван, стол и даже попали на туфли баронессы. Она старается не показывать вида, но струхнула, гадина. Так что, первый эффект достигнут.

— Матвей Филиппыч, — окрикиваю деду на всякий случай, — Прямо сейчас убивать его не надо… поверенный мне еще понадобится для дачи показаний.

— Кротовский, ты с ума сошел, — Гадюкина делает попытку вернуть ситуацию под контроль. До нее еще не дошло, что контроль ее был иллюзорен.

— Молчать! — прикрикиваю на баронессу и звонко шлепаю ладонью по столу.

Гадюкина отшатывается, сбрасывая ноги со стола, непроизвольно пытается вжаться в кресло.

— На кого работаешь, гадина? — выкрикиваю ей в лицо.

Я умышленно задал вопрос с двойным подтекстом. И попал в десятку. Вон как зрачки заметались… ненадолго заметались. Через пару мгновений она уже вернула самообладание. Но я сразу подозревал, что у нее есть какой-то могущественный покровитель. Иначе не вела бы себя так нагло.

— Я… я…

— Говори, на кого работаешь, или…

— Ни на кого я не работаю… — начинает отвираться баронесса.

— Ты совсем охренела? — рявкаю так, что она снова вздрагивает.

— Но это правда.

— Ладно… чудно… — резко снижаю напор и обращаюсь ко всем сразу, — Господа, баронесса только что при свидетелях заявила, что ни на кого не работает… Анюта, будь добра, зачитай нам приказ о назначении управляющего. Напомним баронессе, что работодатель у нее все-таки есть.

Анюта открывает папку и начинает читать. Гадюкина выглядит оплеванной. Понимает, что конкретно дала маху, а я ее немного переиграл. Когда Анюта закончила читать, снова обращаюсь к ней уже спокойней

— Так на кого ты работаешь?

— На вас.

— Громче, пожалуйста, я не слышу.

— На вас, Кротовский, довольны?

— Уже лучше. Хотя бы это вспомнили… а теперь, Аня, будь добра еще раз, зачитай из Устава параграфы об обязанностях управляющего.

Умница Анюта быстро находит в Уставе нужные строчки и зачитывает. Однако эффект первого ошеломления Гадюкина уже полностью поборола, взяла себя в руки.

— Ну хватит… хватит этого балагана… — баронесса кривит брезгливо губки, — Вы не сможете меня ни в чем уличить. За дуру меня не держите… а я не собираюсь больше в этом участвовать…

Гадюкина порывается подняться из кресла. Сесть она мне сразу не предложила, так что по своей вине оказалась в проигрышной позиции, когда сама она сидит, а я нависаю над ней, опираясь кулаками на стол.

— А ну села! Села, я сказал!

Сколько раз я слышал эти слова: «вы ничего не докажете» — и всегда находились доказательства. Даже матерые зубры, зная, что за расхищение социалистической собственности им грозит высшая мера наказания, и то на чем-то да прокалывались, а уж здесь…

— Анюта, пригласи сюда старшину Гребенкина и кто там еще есть из управления… бухгалтер наверняка на месте. Тащи сюда бухгалтера. Посмотрим, какая баронесса «не дура». Много времени это не займет.

Анюта убегает выполнять поручение. В кабинете повисает тишина, нарушаемая только скулежом забитого в угол Посконникова. И похоже, Ядвига Пална начинает что-то понимать. На дне ее глаз поселяется даже не страх, а ужас. Инфантильный туповатый Сереженька превратился в чудовище, прозорливое, умное, с железной хваткой.

И вдруг еще замечаю, что зрачки ее не только от страха расширены. Вижу по губам, по дыханию, по едва уловимому трепету ноздрей… она возбуждена, черт возьми. Натурально. Она сексуально возбуждена. Теперь понимаю, почему «садо» и «мазо» всегда пишется через дефис. Одно без другого в человеке не сидит.

Возвращается Анюта с робеющим Гребенкиным и перепуганным бухгалтером. Бухгалтер при этом тащит сразу несколько пухлых папок. У, какой молодец. Догадался, что от него потребуется документация.

— Как ваша фамилия, бухгалтер?

— Ершов, — шепчет бухгалтер посиневшими губами.

— Очень приятно, моя фамилия Кротовский. Что там у вас в папках?

— Приходы-расходы, ваше сияс-ство.

— Отлично. То, что нужно, — открываю первую попавшуюся папку, — Тэк, что у нас здесь?

— Приходные накладные, ваше сияс-ство.

Наконец я смогу узнать, что производит моя фабрика. Просматриваю накладные, но… пока ничего не понимаю.

— Что это за номенклатура?

— Это макры, ваше сияс-ство.

Ага, что-то знакомое. Буквально сегодня об этом слышал. Приходит образ блондинистого Репейникова… вспомнил… он говорил, что макры — это магические кристаллы, добываемые из тварей тьмы. К сожалению, углубляться в тему сейчас не ко времени. Сейчас меня другое занимает.

— Гребенкин, — подзываю старшину, — А ну-ка гляньте. Я вижу, что поставки идут от четверых поставщиков. Что скажете по каждому?

— Известно, что, ваше сияние, — Гребенкин пожимает плечами, — Вот эти трое годный материал присылают. А вот от этого сплошной полубрак. Едва-едва на четвертый сорт.

Я сегодня прям в ударе. С одного раза попадаю. Вот и сейчас сразу открыл нужную папочку. Просматриваю накладные наметанным глазом.

— Вы глядите, какая любопытная картинка выходит. Полубрак покупается по той же цене, что и качественные макры. И главное, много так его покупается…

— Фабрика испытывает нехватку в качественном сырье, — пытается возразить баронесса, — Приходится докупать то, что есть…

— Гадюкина, ты же понимаешь, что проверить, труда не составит. Но я даже без всякой проверки готов спорить, что от этой… как там ее… «воробьевские ватаги»… либо откат получаешь, либо это предприятие прокладка.

Я так-то отдаю себе отчет, что использую терминологию другого времени, но люди знающие по контексту и так поймут значения слов «откат» и «предприятие прокладка».

— Воробьевские ватаги прокладками не занимаются, — вдруг решается вставить свои пять копеек бухгалтер Ершов, показывая тем самым, что сути «прокладки» он не уяснил, — Это предприятие Кольки Воробья, воровского авторитета…

— Благодарю вас, Ершов. Значит, Гадюкина на откате сидит или… если так будет понятней, на взятке, — одариваю баронессу лучезарной улыбкой, — Заметь, Гадюкина, я пока только взял в руки первый попавшийся документ. Ты понимаешь, сколько я на тебя нарою, когда возьмусь за тебя серьезно?

Гадюкина все же выскользнула по-змеиному из своего кресла и обошла меня с другой стороны стола.

— Нет, Кротовский, вы все равно ничего не докажете, — она бочком пятится к выходу, — Деньги Посконников получал…

— Ах ты… ты, — взвыл Посконников из своего угла, — На меня все свалить хочешь… не выйдет.

У-у, как все замечательно складывается. Инспекция перешла в завершающую фазу. Когда уличенные фигуранты дела пытаются минимизировать степень собственной вины и начинают активно закладывать подельников. Мысленно потираю ладошки. Да, мастерство не только не пропьешь, но и в прежнем теле не оставишь.

— Не смейте меня останавливать, — взвизгнула баронесса, когда Матвей Филиппыч попытался преградить ей путь к бегству, — Мой рабочий день окончен. Задерживать меня вы имеете право только по предписанию суда.

— Оставьте ее, — отмахиваю деде, чтоб не задерживал баронессу, — Пусть катится. Никуда она от нас не денется. Сегодня ограничимся показаниями поверенного. Он у нас готов петь, как соловей. Благо вот, и свидетели имеются…

Уже выйдя из кабинета баронесса Гадюкина все же не удержалась:

— Ты еще пожалеешь, Кротовский, — прокричала из-за двери, — Ты не знаешь, с кем связался.

Тут она права. Пока не знаю. Покровителя своего она не выдала, и, я так думаю, не выдаст. Но мой небедный опыт подсказывает, что и это выяснится… рано или поздно, но выяснится. А пока есть дела более неотложные.

— Матвей Филиппыч, усадите Посконникова за стол… благодорю вас… ну что, Посконников, начинайте… теперь только от вас зависит, кого я посчитаю главным виновником разорения моей фабрики… вас или баронессу.

Сняв показания с поверенного, я его отпустил. Тут Ядвига права, без постановления суда удерживать кого бы то ни было права не имею… да и с постановлением не имею, это функция госаппарата. Впрочем, на каторгу он себе и сам наговорил.

Когда умелся Посконников, и мы остались одни, первой не удержалась Анюта:

— Сережка, что мы теперь делать будем?