Кровавые розы

— А если Высший Орден услышит об этом, наши жизни в любом случае не будут стоить того, чтобы жить. Ты же знаешь, как сильно Джарину не терпится добраться до тебя. Достаточно того, что он с подозрением относится к вашим отношениям с Фейнит…

— Бывшим отношениям, — вставил Калеб. — Она ушла от меня навсегда в ту минуту, когда обручилась с этим лживым ублюдком.

— Калеб, если он узнает, что ты спрятал серрин, это даст ему прекрасный повод привлечь тебя к ответственности.

— Тогда нам нужно убедиться, что никто ничего не узнает. Вот почему мне нужно, чтобы ты остался на публике и присматривал за происходящим, пока я разберусь с этим.

Он ни за что не мог оставить своего брата с ней наедине. Не тогда, когда знал, что есть вещи похуже смерти, которые Калеб может причинить. Гораздо худшие вещи.

— Делая что?

— Тебе не о чем беспокоиться.

Он отпил глоток. Лёд звякнул о стекло.

— Я не оставлю тебя с ней наедине.

— Нужно ли мне напоминать тебе, что не у меня одного проблемы с самоконтролем, младший брат?

— Нет, но я знаю, что ты любишь играть опасно, а это просто слишком близко к краю. Активна она или нет, но кровь, текущая по её венам, всё равно ядовита. Её нужно держать в стороне. Нам, возможно, придётся отвезти её куда-нибудь. Передай её кому-нибудь до рассвета. Держи это под землёй. У тебя достаточно преданности, чтобы сохранить это в тайне.

Калеб оглянулся на своего брата.

— И что в этом забавного?

— Я знал это. Я знал, что ты не сможешь сопротивляться. Калеб. Я не могу позволить тебе сделать это. Не ради тебя. Не для неё. Если ты прав, если она применила удерживающее заклинание, она нужна тебе живой, верно? Она умирает, я умираю вместе с ней.

— Я не собираюсь её убивать.

— Ты можешь пообещать мне это, не так ли?

Калеб посмотрел на своего брата.

— Да, до рассвета.

— Когда ты в последний раз ел, Калеб? Правильное питание.

— Я в порядке.

— Я подберу для тебя пару девушек. Насыться. Тебе нужно взяться за неё с ясной головой.

— Моя голова совершенно ясна.

— Как алкоголик говорит полной бутылке водки. Калеб, мне это не нравится.

— Есть только один способ, которым я могу принять решение, Джейк. Если этот фасад реален, она не сможет поддерживать его всю ночь. Если я хочу увидеть, что она собой представляет, я должен сначала ослабить эту защиту.

Джейк крепче сжал свой стакан. Он точно знал, что это значит.

— Ты имеешь в виду, что если ты хочешь оправдать то, что планируешь с ней сделать, тебе нужно, чтобы этот фасад соскользнул. Ты хочешь, чтобы она доказала, что она такая же, как другие. Это главная причина, по которой ты держишь её здесь. Ты сумасшедший. Я не собираюсь позволять тебе делать это — эта сумасшедшая силовая игра, которую ты затеял, прекратится прямо здесь.

— Мой брат действительно из-за чего-то переживает?

— Посмотри мне в глаза и скажи, что ты не провоцируешь её на что-то.

— Я хочу убедиться, что мы готовы.

— Скорее, хотел убедиться, что она знает, кто здесь главный. Но это слишком опасно, даже для тебя. И не забывай, что в уравнении участвует Алиша.

— Она всё ещё в клубе?

— Хейд приглядывает за ней. Я сказал ей, что мне нужно разобраться с парочкой дел. Но через час или около того она начнёт дергаться.

— Тогда угости её побольше выпивкой. Воспользуйся сегодня одной из свободных квартир. Я не хочу, чтобы она была здесь до завтра. Я также не хочу, чтобы ты был рядом. Как только успокоительное закончит действовать должным образом, реальность встанет на свои места, и я не хочу, чтобы ты был на линии огня.

— А как насчёт тебя? Что, если ты откусишь кусочек? Что, если она — та самая серрин, которой слишком много? Как ты сказал, что, если она исключительно хороша в том, что делает? Для тебя это было долгое время, Калеб.

— Недостаточно долгое, чтобы я забыл, как с ними обращаться, — сказал он, снова уставившись на экран.

Джейку нужно было вернуться в подземелье и предупредить её. Ему нужно было сказать Лейле, чтобы она сохраняла спокойствие. Ему нужно было сказать ей, что, если она не будет поднимать голову, он заставит Калеба отпустить её.

Но это был его брат. Его брат, которого он любил и которому доверял. Калеб не был дураком, когда дело касалось серрин. Он всегда говорил ему, какими коварными они были и какими манипулятивными — заманивали вампиров, заставляя их видеть то, что им было нужно. Он не знал, была ли она какой-то другой, на самом деле. Он поверил Алише только на слово. Но он действительно знал своего брата. И его брат знал, как обращаться с серрин, лучше, чем кто-либо другой.

Джейк указал на тело Тая, оставленное вне поля зрения в комнате позади них.

— А что насчёт него?

— Я сожгу его. Мы не хотим, чтобы были обнаружены следы её крови. И отдай это фото сестёр, которое у нас есть, обратно Хейду. Скажи ему, что я хочу найти вторую сестру.

— Зачем?

— Она может оказаться полезной.

— Как?

— Просто доверься мне, Джейк.

Джейк помедлил, затем провел руками по своим коротко постриженным волосам, прежде чем неохотно, отрывисто вздохнул.

— Тебе лучше знать, что ты делаешь.

— А когда было иначе?

Джейк облизнул зубы и слегка покачал головой, опустив руки на бёдра.

— Я разберусь с Алишей, но проверю тебя через пару часов. Никаких споров, — сказал он, направляясь к двери.

Он оглянулся через плечо на своего брата, но внимание Калеба снова было приковано к экрану.

Закрыв за собой дверь кабинета, Джейк встал в коридоре, справа от него вибрировала музыка.

Он должен был доверять Калебу больше. Он никогда не срывался. Неизменно. Он увлекался, но охота всегда была идеальной, судя по рассказам, которые он слышал. Каждая серьёзная казнь контролировалась. Именно это делало его таким чертовски хорошим. Именно это сделало его самым успешным охотником на серрин много десятилетий назад. Калеб кусал только тогда, когда хотел кусать. И ни одной серрин так и не удалось убедить его в обратном. Именно это сделало его таким искусным. Именно это сделало его лучшим. И он сражался с лучшими и побеждал.

Этот случай ничем отличаться не будет.

А Лейла не станет притворяться. Лейла будет думать только о том, как бы ей и Алише выбраться отсюда в целости и сохранности. И он должен был верить в это. У неё хватит ума это понять. А его брат, если он действительно верил, что она наложила удерживающее заклинание, слишком сильно любил его, чтобы сделать что-либо, что подвергло бы его опасности до рассвета.

У него не было другого выбора, кроме как пока оставить их в покое.

Лейле придётся пройти через это самой.

ГЛАВА 7

Ветер хлестал по стене здания, со свистом врываясь в щели в окне. Холодный воздух дразнил кожу Лейлы. Смех и голоса, раздававшиеся вдалеке, гулко отдавались эхом, напоминая ей о мире, который жил, не заботясь о том, что происходит в тени.

Раздался металлический лязг. Дверь отперли. Она оглянулась и увидела Калеба, входящего в комнату, только на этот раз он был один и вооружен двумя стульями.

Калеб — самопровозглашённый охотник на серрин.

Она слышала о них, читала о них. Она знала, что они были так же редки, как и сами серрины. Она также знала, насколько они почитаемы. Лишь немногие избранные бесстрашные осмеливались сразиться с серрин. Охотники на серрин были жестокими, безжалостными. Они также были самыми сильными в своём роде, как физически, так и ментально. Они должны были быть такими. Серрины были известны тем, что уничтожали любого вампира по своему выбору. Но даже самые могущественные из её вида, как известно, колебались при мысли о встрече с настоящим охотником.

И она не удивилась бы, если бы все они были такими же, как он. Калеб был смертоносен по многим причинам, помимо своих заявленных навыков.

Он запер дверь темницы, пересёк комнату по направлению к ней и поставил стулья в метре от неё.

Лейла собралась с духом и сжала руки в кулаки, когда он встал над ней, широко расставив ноги.

— Я собираюсь развязать тебя, — сказал он, его суровые глаза прожигали её. — Но если ты попытаешься совершить какую-нибудь глупость, в том числе произнести какое-нибудь маленькое мерзкое заклинание, даже намёк на заклинание, я снова пристегну тебя ремнями, пойду и вырву сердце твоей сестры. Поняла?

Она не сомневалась, что он всерьёз подразумевал каждое своё слово. Она неохотно кивнула.

Он достал ключ из заднего кармана и присел у её ног. Он высвободил сначала её лодыжки, а затем запястья.

Когда он сделал шаг назад, Лейла вытащила кляп и глубоко вздохнула. Она села слишком быстро, кровь прилила к голове, заставив её потерять равновесие и опереться на руки.

— Спокойнее, — сказал он. — Успокоительное пробудет в твоём организме ещё некоторое время.

Она подняла на него взгляд. Его зеленые глаза потемнели в тени, когда он протянул руку, чтобы помочь ей подняться — руку, которая была такой же твёрдой, как и его бескомпромиссный взгляд.

Проигнорировав его предложение о помощи, она встала на колени. Она подождала мгновение, поняла, что ей не хватает равновесия, и снова опустилась на корточки. Она обхватила свои ледяные ступни и сжала их, пытаясь восстановить кровообращение, настороженно наблюдая, как он опускается на ближайший стул, стоящий боком к ней.

Ещё одна попытка подняться на ноги была удачной, и она почувствовала облегчение от того, что встала и поднялась с твёрдого пола. Она обхватила себя руками в попытке получить столь необходимое тепло — ещё одна роскошь, которую не позволяли ей оковы.

Он пинком пододвинул к ней свободный стул.

— Садись.

Она почувствовала, как в ней закипает негодование, но знала, что сейчас разумнее всего подчиниться. Она присела на краешек и вцепилась руками в обе стороны сиденья, борясь с дрожью, вызванной возмущением её положением, страхом.

Потянувшись вперёд, он просунул руку между её колен и подтащил её стул к себе. Он снова откинулся на спинку и поставил ногу на левую перекладину её стула.

— Ты не совсем подходишь для подземелий, не так ли?

Она отпустила свою правую руку с боковой стороны стула, чтобы не рисковать задеть его бедро, и вместо этого, защищаясь, обхватила другой рукой живот. Она сжала колени вместе, не желая, чтобы их ноги соприкасались. Он дразнил её своей близостью на террасе, но она не собиралась снова доставлять ему такое удовольствие.

Она посмотрела поверх его плеча на открытую дверь. Всё в ней кричало о том, что надо бежать, но сложно было сказать, где она находится и каковы её шансы найти Алишу. Где бы они ни были, это всё равно будет Блэкторн, а это означало, что снаружи было гораздо больше вампиров, нежели один Калеб, жаждущих её крови.

Кроме того, у неё не было ни малейшей надежды убежать от него… и он это знал. Что-то подсказывало ей, что незапертая дверь это его способ подзадорить её на попытку. Она опустила взгляд в пол.

— Посмотри на меня, — сказал он.

Она на мгновение закрыла глаза, чувствуя, как её охватывает негодование.

— Посмотри на меня, или ты на собственном горьком опыте убедишься, что я не люблю просить дважды.

Она оторвала взгляд от пола и сердито посмотрела в его зелёные глаза.

Он ухмыльнулся.

— Ну, если это не взгляд типа «пошел ты», то я не знаю, что это такое.

Он был как нельзя более прав, но она проигнорировала его вкрадчивость. Вместо этого она перевела взгляд на пятна под наручниками. Пятна, с которыми она уже разобралась, были кровью. Её желудок сжался при мысли о том, насколько свежими они были.

Ей потребовалась вся её выдержка, чтобы не спросить, где Алиша, всё ли с ней в порядке, но она понимала, что спрашивать его о чём-либо бессмысленно.

— Ты же не думала всерьёз, что тебе это сойдёт с рук, не так ли? — спросил он. — Войти сюда и выйти обратно незаметно?

Она отвернулась и сомкнула губы.

— Я с тобой разговариваю, — сказал он.

Она вздохнула с вызывающим негодованием.

Краем глаза она увидела, как он подался вперёд, свободно опустив руки между бёдер и наклонив к ней голову.

— Просто чтобы внести ясность, я могу заставить тебя говорить. Это метод, который я с радостью применю. Просто зависит от того, насколько сильно ты хотела бы сохранить своё достоинство.

Она неохотно встретила его пристальный взгляд. И когда он посмотрел на неё так, словно мог разорвать на части без причины, её охватил не просто страх — несправедливость его суждения привела её в ярость.

Но пока она была жива. На этот раз он пришёл без оружия. Требовался разговор, и она должна была принять в нём участие, нравится ей это или нет.

— Где моя сестра?

Он снова откинулся назад.

— С Джейком. Вероятно, сейчас уже пьяна, и, к счастью, ничего из этого не замечает. Он внимательно следит за происходящим. И плюс парочка служащих не спускают с него глаз… на всякий случай.

— На случай чего?

— Давай не будем наивными. Ты — серрин. Джейк — вампир. Разве нет какого-нибудь предания серрин против того, что ты сделала сегодня вечером?

Она ненавидела слетевшее с его губ слово. Ей не нравилось, как в его устах оно звучало по-настоящему.

— Я пришла сюда как переводчик, а не как серрин.

— Это правда?

— Я сделала то, о чём ты просил.

— Но пока я верю тебе только на слово, не так ли?

Она нахмурилась.

— Ты видел, как я это сделала.

— Всё выглядело будто ты сделала это. Но я также знаю, как очень эффективно можно использовать удерживающие заклинания, чтобы вывести вас, ведьм, из затруднительного положения.

Её сердце подпрыгнуло. Это даже не приходило ей в голову.

— Ты думаешь, я выкинула какой-то фокус?

— На рассвете мы узнаем, не так ли?

Рассвет. До рассвета оставались считанные часы. Об этом не могло быть и речи. Он, должно быть, сошёл с ума, если планировал удерживать её здесь так долго. Это было немыслимо.

— Ты не можешь держать меня здесь.

— Ты узнаешь, что я могу делать всё, что захочу. Теперь ты на моей территории.

Когда его тёмно-зелёные глаза сверкнули, она поняла, что прозвучала чистая правда. Точно так же, как теперь она знала, почему всё ещё жива — если бы она наложила удерживающее заклинание, и он бы убил её, Джейк умер бы вместе с ней.

По иронии судьбы, его подозрение стало её нынешним спасением, и она была не настолько глупа, чтобы утверждать обратное.

— Откуда ты узнал, кто я такая?

— Я повстречал достаточно. К тому же требуется нечто чертовски более могущественное, чем обычная ведьма, чтобы сделать то, что ты сделала сегодня вечером.

— Значит, у тебя были подозрения ещё до того, как я пришла. Но ты всё равно привёз меня сюда?

— У меня не было выбора.

— И ты обвиняешь меня в глупости или безрассудстве?

По тому, как сузились его глаза, она поняла, что он не оценил насмешку. Она взглянула на его забрызганную кровью рубашку после казни Тая — достаточное напоминание, чтобы оставаться умной. Она осторожно вглядывалась в блестящие зелёные глаза, задумчиво оценивающие её, внимательно читающие каждую её реакцию, каждое выражение лица. И она неохотно сопротивлялась запугиванию этих прекрасных глаз, таких тёмных в сумрачной комнате, его чёрных волос, растрёпанных над густыми прямыми бровями. Она вернулась к моменту, когда увидела его в первый раз — то инстинктивное, глубокое чувство желания снова нахлынуло на неё, поглощая её; что-то подсознательное, чрезвычайно сексуальное пробудилось в ней, несмотря на её страх.

Она стиснула руки, раздраженная и сбитая с толку своим влечением к нему. Для серрин было невозможно найти вампира привлекательным. Они были изначально невосприимчивы к их чарам. Но более того, он олицетворял всё, что она презирала. Всё, что она с детства научилась презирать. Но в равной степени она знала, что нужно быть мёртвой внутри, чтобы не увидеть его привлекательности.

Она уставилась в пол. Спорить с ним было бессмысленно. Может и поспорила бы с ним, если бы смерть или пытки были неминуемы. Но, похоже, это было не так. Поскольку её зубы стучали не только от холода, она стиснула челюсти.

— Итак, — сказал он, — как Алиша может не знать, кто ты такая? Потому что, если только она не выдающаяся актриса, она, в самом деле, ничего о тебе не знает.

Её пристальный взгляд вернулся к нему.

— Ты ей что-то сказал? Ты сказал, что она несведущая.

— Так и есть. На данный момент.

Её сердце бешено колотилось.

— Твоя проблема со мной, а не с ней. Отпусти её.

— На случай, если ты не заметила, наши брат и сестра в некотором восторге друг от друга. Не думаю, что она планирует куда-либо уезжать.

Лейла прищурила глаза.

— Если ты причинишь ей боль…

— Вряд ли ты в том положении, чтобы угрожать, ведь так, серрин?

— Ты не имеешь права так поступать с нами. Я пришла сюда помочь.

— Что, конечно, ты бы сделала охотно, если бы в уравнении не участвовала твоя сестра.

— Точно так же, как я была бы уже мертва или продана, если бы в уравнении не было твоего брата?

Его глаза мерцали в лунном свете.

— Так почему же она не знает?

— Потому что ей незачем знать, — сказала она. — И ты обязан мне оставить ей в неведении.

— Я думал, мы договорились, что, возможно, я тебе пока ничего не должен.

На этот раз она не разорвала зрительный контакт. На этот раз она смотрела прямо в его проницательные зелёные глаза. — Верь во что хочешь. На рассвете увидишь.

Через пару секунд Калеб встал. Он просунул колено между её ног и, раздвинув её бедра, когда между ними.

Лейла отпрянула, вцепившись в обе стороны сиденья. Она откинулась назад, стремясь нарушить интимность, когда он нежно взял её за подбородок, заставляя встретиться с его каменным взглядом.

— Тебе лучше надеяться на это, — сказал он. — Потому что ты у меня именно там, где я хочу. Ты и твоя младшая сестра. Просто запомни это.

Он ещё мгновение удерживал её взгляд, прежде чем отступил.

Лейла затаила дыхание. Всё ещё вцепившись в стул, она смотрела, как он неторопливо идёт к двери.

Она ожидала, что он захлопнет и запрёт дверь за собой, но вместо этого он оставил её широко открытой — приглашение, инструкция, которой она должна следовать.

ГЛАВА 8

Сначала Лейла не могла пошевелиться. Дверь, которая должна была быть символом распростёртых объятий, внезапно стала надвигающейся угрозой. Подземелье парадоксальным образом превратилось в её сеть безопасности. Но когда снаружи повисла тишина, она поднялась со стула и осторожно переступила порог.

Схватившись за наличник, она оглядела крошечную комнату без окон. Там ничего не было, если не считать единственного стула, прикреплённого к полу. Прямо напротив была ещё одна открытая дверь. Она пересекла бетонный пол. Её босые ноги слишком онемели, чтобы заметить переход от камня к дереву.

Офис был просторным, но соблазнительно уютным с полом из красного дерева и мебелью, дополненной тёмно-зелёными кожаными диванами в центре комнаты. Впереди, в правом верхнем углу, под углом стоял внушительный письменный стол. Над ним, прикреплённый к стене, висел меч, несомненно, тот самый, которым орудовал Калеб.

Центральное место на стене занимала арка мониторов. Пять экранов в высоту и не менее двадцати в поперечнике. Широкое чёрное кожаное кресло стояло под углом, под которым рабочее место наклонялось внутрь.

Когда она шагнула дальше в комнату, её внимание сразу же привлёк Калеб, стоявший в открытом дверном проёме слева от неё, прислонившись плечом к дверному косяку.

Она могла слышать отдаленный монотонный ритм басовой музыки за окном, явный признак того, что они всё ещё находились в тех же четырёх стенах клуба. Надо надеяться, Алиша тоже.

Она прошла мимо диванов, просматривая на своём пути дугу мониторов — мониторов, которые показывали каждый угол и нишу клуба. Образы возвратились к ней во всём своём красочном, но безмолвном великолепии: танцпол, бар, вход, кабинки, дальние комнаты, коридоры, лестничные клетки. Некоторые люди танцевали, некоторые разговаривали, некоторые переплетались друг с другом, некоторые отдыхали небольшими группами, некоторые бродили в одиночестве.

Когда она приблизилась, Калеб выпрямился и попятился в коридор.

Он мог бы вести её обратно к Алише или в какое-то ещё менее приятное место, чем подземелье. Каковы бы ни были его планы, она знала, что у неё нет другого выбора, кроме как последовать за ним.

Он провел её по каменному коридору и через первые двойные двери. Теперь уже запечатанный пожарный выход справа от неё точно показывал ей, где они находились и, более чем вероятно, куда направлялись. Только на этот раз, вместо сопровождения Хейдом и его приспешниками, её сопровождал сам Калеб.

Бесшумно ступая рядом с ним, чувствуя, как кровообращение болезненно возвращается к её ногам, она старалась не тревожиться из-за лёгкой небрежности его шагов. Наедине с вольной серрин рядом с ним, он должен был, по крайней мере, проявить некоторое беспокойство, должен был, по крайней мере, немного нервничать из-за неё, но она знала, что его самообладание не было притворством. Это было точно такое же самообладание, какое было у него, когда он перекачивал её кровь из шприца в одного из своих. Ей было интересно, скольких серрин он убил, и как ему удалось выжить. Более того, как, чёрт возьми, ей так не повезло, что она перво-наперво столкнулась с ним. Блэкторн кишел вампирами. Её сестра должна была выбрать именно того, чей брат охотился на таких, как она, ради денег. И удовольствия.

Калеб открыл следующую дверь и снова пропустил её первой, проделав то же самое со второй, а затем и с третьей парой дверей. Она попыталась сосредоточиться на предстоящем пути, а не на широте его плеч или совершенстве этого стройного, явно спортивного тела.

Толкнув последние двери, он открыл единственную в конце коридора и придержал её, чтобы Лейла могла войти на лестничную клетку. Пропасть внезапно стала холоднее, темнее и даже более угрожающей, чем несколько часов назад — время, когда она была уверена, что, должно быть, слишком оцепенела от беспокойства за Алишу, чтобы могла полностью осознать собственный страх. Она посмотрела в темноту наверху, прежде чем перевела взгляд на Калеба.

— После тебя, — сказал он, указывая на ступеньки.

Этот рыцарский поступок вывел её из себя, и она неловко застыла в гробовой тишине.

— Мои глаза ещё не привыкли. Я последую за тобой.

— Они достаточно скоро привыкнут, — сказал он, кивнув головой в сторону ступенек, как бы приказывая ей двигаться.

Это можно было бы счесть тривиальной заботой, но всё в ней кричало, что позволять вампиру следовать за ней по тёмной лестнице — не самый лучший способ самозащиты. Но, не имея иного выбора, кроме как уступить, она ухватилась за металлические перила и поднялась по бетонной лестнице. Каждый шаг давался ей с трудом, ноги отяжелели. Она знала, что это во многом было связано с успокоительным, но ещё больше это было связано с осознанием того, что глаза Калеба прожигали её со спины. Она задавалась вопросом, было ли это сделано намеренно, чтобы подразнить её, или это был просто стратегический ход на случай, если она потеряет равновесие и упадёт.

Добравшись до верха, Калеб протянул руку мимо неё, чтобы открыть дверь. Когда его холодная рука на долю секунды коснулась её руки, Лейла немедленно отдёрнула свою, прервав мимолетную близость.

Она вышла в коридор и последовала за ним в открытый лифт слева.

Она прислонилась спиной к стене, когда двери лифта закрылись. Ухватившись за поручень позади себя, она опустила голову.

Подъём заставил её осознать, насколько плохо она себя чувствует. От едва заметного движения у неё скрутило живот. Озноб прекратился, но головокружение взяло верх, и её ноги начали дрожать.

Она взглянула на Калеба из-под ресниц только для того, чтобы увидеть, что он откровенно смотрит на неё в ответ. Эта прямота заставила её запнуться и снова понурить взгляд в пол.

Двери лифта открылись, и Калеб указал ей выйти первой, а потом повёл по знакомому коридору обратно в пентхаус.

Лейла поняла его намёк, вошла внутрь первой и с облегчением обнаружила, что гостиная пуста — по крайней мере, там не было других вампиров. Но её грудь сжалась от разочарования из-за того, что она не увидела Алишу.

Когда Калеб неторопливо спустился по трём широким ступеням. Реальность её положения поразила её сильно и быстро — возможно, потому, что первоначальный шок прошёл, а может быть, потому, что подавляющий эффект успокоительного наконец-то улетучился из её организма. Какова бы ни была причина, когда она остановилась на верхней ступеньке и посмотрела на террасу, она точно вспомнила, что привело к тому, что она проснулась привязанной к полу подземелья.

За это время он мог сделать с ней всё, что угодно. За то время, что она потеряла, могло случиться всё, что угодно. Вообще что угодно. И она бы ни о чём не догадалась. Он мог бы уже найти потенциальных покупателей, если бы намеревался получить прибыль, а не убивать её. Она могла быть окружена ими, торговавшимися за её бессознательное тело. Насколько она знала, он уже однажды взял у неё кровь и протестировал её. Инцидент с Таем, на самом деле, был только ради неё.

Её охватила тошнота.

— Мне нужно в ванную, — заявила она с большей настойчивостью, чем намеревалась.

— Первая дверь направо, — сказал он, указывая на коридор, который, как она теперь знала, вёл в комнату Джейка.

Она не оглядывалась, торопливо спускаясь по ступенькам. Распахнув дверь ванной, она ворвалась внутрь и захлопнула её за собой. Она оглядела просторную комнату. Она была больше, чем их кухня и гостиная вместе взятые у неё дома, с чёрными мраморными полами и выложенными плиткой стенами. Она поспешила в туалет прямо напротив. Она добралась до него как раз вовремя. Внезапная боль в животе, кислый привкус в горле, холодный пот, окативший её, лишь предупредили, что её сейчас стошнит.

Слёзы сопровождали её рвоту до тех пор, пока у неё не осталось ничего, что можно было бы извлечь. Потянувшись за салфеткой, она вытерла рот, спустила воду в унитазе и прислонилась спиной к стене. Она подтянула ноги к груди и обхватила их руками, чувствуя, что тёплый пол стал небольшим утешением в уходящие минуты.

Ей следовало просто сказать ему в темнице, что он был неправ. Ей следовало посмотреть ему в глаза и заверить, что она не накладывала удерживающее заклинание, но его сомнение в её словах было единственным, что поддерживало её жизнь. Её и Алиши. Если она выдаст эту информацию, то лишится своих рычагов воздействия. Калеб был бы волен делать всё, что захочет, а она не могла позволить ему такую власть.

Но был шанс, маленький шанс на то, что Алиша была права — что он останется верен своему слову.

И отпустит вид, который он явно презирал? Вид, к которому у него не было ни жалости, ни угрызений совести?

И как ей было объяснить, а затем доказать, что она серрин по крови и званию, но не более того?

И признать, насколько опасно неподготовленной она была? То, о чём у неё никогда раньше не было причин сожалеть. То, о чём она никогда не думала, что пожалеет.

Прошло два дня после её семнадцатилетия, когда дедушка познакомил её с Беатрис. Были вопросы, на которые он не мог ответить, а она могла — ответы, которые, по его мнению, были более подходящими для неё.

Они добрались до центра Мидтауна и поднялись на третий этаж того, что когда-то было мансардой викторианского дома. Здесь было сумрачно и пыльно, стены были скрыты за стопками книг и бумаг.

— Ты не такая, как я ожидала, — сказала Беатрис, прищурившись глянув на Лейлу.

Она налила чай и протянула его Лейле в изящной фарфоровой чашке с блюдцем.

— Но ты также не будешь той, кого они ожидают, и в этом твоё самое большое преимущество.

Лейла приняла чашку, хотя никогда в жизни не пила чай. Беатрис была знакомой её дедушки, пожилой женщиной, и по обеим этим причинам Лейла отнеслась бы к её гостеприимству с большой благодарностью, несмотря на её нежелание быть там.

Беатрис было восемьдесят четыре. Она была единственной известной выжившей сестрой серрин. Её сестра умерла более тридцати лет назад в возрасте сорока трёх лет — по общему мнению, чрезвычайно впечатляющий возраст для серрин. Если судить по Беатрис, то её сестра была привлекательной женщиной. Высокая, с пышными формами и элегантная. Её подтянутая черная кожа была безупречна, если не считать морщинок, собравшихся вокруг глаз и рта. А большие карие глаза были умными, быстрыми, пытливыми.

— У вас много книг, — заметила Лейла, не зная, что сказать, кроме того, для обсуждения чего её привели сюда.

— Ты любишь читать, Лейла?

— Да, люблю. Я бы хотела когда-нибудь стать владелицей книжного магазина.

В воздухе повисла неловкая тишина, которую она до сих пор чувствовала, просто вспоминая об этом.

— Кармен мечтала стать архитектором, — сказала Беатрис. — Здания были её страстью. Но свободный выбор — это не вариант для тех, кто принадлежит к наследию, Лейла.

Лейла посмотрела в её тёмно-карие глаза. Желание бросить ей вызов было непреодолимым, но она заставила себя вспомнить о хороших манерах. Она была здесь для того, чтобы слушать, а не говорить.

— Тебе тревожно, не так ли? — добавила Беатрис. — Кто ты есть?

— Как это может не тревожить?

— Твой дедушка рассказывал мне о твоей внутренней борьбе. Я сочувствую. Моей сестре потребовались годы, чтобы смириться с тем, кем она была.

Лейла ничего не сказала, сделав ещё один глоток чая.

— Никто из вас этого не выбирал, Лейла. Я знаю, это тяжело. Никаких перспектив женитьбы, дети невозможны, как и обычная работа. Это трудное будущее, с которым сложно смириться, когда ты так молода. Некоторые из вас принимают это с большей готовностью, некоторые нет. Но поскольку борьба неотделима от самой вашей природы, я знаю, что никто из вас не выбирает с легкостью это предназначение.

— Что ж, судьба может делать всё, что захочет. У меня есть свои планы.

Беатрис улыбнулась.

— Истинный боец, — её улыбка исчезла. — И я не сомневаюсь, что трагедия, которую ты пережила, сделала тебя сильнее.

Дедушка велел ей никому не говорить о той ночи. Очевидно, это не относилось к Беатрис. Но если Беатрис хотела избавить Лейлу от внутреннего смятения, её ждало горькое разочарование.

— В жизни всякое случается!

— Действительно, — это было всё, что она успела сказать, прежде чем они снова погрузились в молчание. — Я знаю, сейчас тебе может показаться что это не так, но это поможет тебе, когда придёт время.

— Что?

— Ярость. Тем более что она так хорошо подавляется.

Лейла сузила глаза.

— Если вы собираетесь сказать мне, что всё происходит с какой-то целью, мисс Чарн, то я убедительно прошу вас этого не делать.

Она почти улыбнулась, делая ровный вдох.

— Именно об этом я и говорю.

Она наклонилась вперёд, ставя свою чашку на стол, всё это время не сводя глаз с Лейлы.

— И эти глаза. Я никогда не видела такой глубины. Возможно, ты даже более могущественна, чем считает твой дедушка.

Лейла встала и поставила свою чашку на стол. Она отступила, скрестив руки на груди, и остановилась перед стеклянным шкафом с книгами.

— Лейла, — мягко сказала Беатрис, подходя к ней.

Но когда она протянула руку, чтобы коснуться её руки, Лейла отстранилась.

— Я не хочу продолжать этот разговор, мисс Чарн. Я даже не хотела приезжать сюда, но я приехала, потому что этого хотел мой дедушка. Я буду читать свои книги и усердно учиться. Я буду знать всё, что мне нужно знать, чтобы быть хорошим и эффективным переводчиком. Я изучу эти пророчества вдоль и поперёк. Но я никогда, ни за что не стану реализовывать серрин в себе. Я никогда и близко не подойду ни к одной из этих тварей, и я никогда не позволю ни одной из этих тварей приблизиться ко мне. Мне жаль, но так оно и будет. И ничто не убедит меня в обратном.

Теперь, когда Лейла сидела взаперти в вампирской ванной, это заявление казалось сущим идиотизмом.

Ей следовало бы знать, что она не сможет прятаться от этого. Не бесконечно.

Она поднялась на ноги, немного поторопившись, и оперлась рукой о стену, чтобы не упасть. Она подошла к одному из двух умывальников.

Может, она и была неподготовленной, но это не означало, что она не могла вести себя умно. И это означало, что никаких вспышек гнева, никаких споров и никаких заявлений о своих убеждениях. Она должна была оставаться безобидной, спокойной и уступчивой. По крайней мере, до тех пор, пока она не придумает план.

По крайней мере, на какое-то время она будет нужна ему живой. У неё было время до рассвета. Это была временная передышка. Это даст ей время — время подумать, время решить, что, чёрт возьми, она собирается делать. Пока что с ней и Алишей всё было в порядке. И это было самое главное.

Она тщательно вымыла руки. Сделав полные глотки воды, чтобы прополоскать пересохший рот, она избавилась от кислого привкуса. Она открыла шкафчик рядом с раковиной и поискала зубную пасту, желая освежить рот. Она нашла её одновременно с сумкой для туалетных принадлежностей на средней полке. Она потянулась за ней и вынула.

Сумка принадлежала Алише — ярко-розовая, с изображением котёнка, инкрустированного бриллиантами. Ей было несколько лет. Они с Софи купили её ей как-то на Рождество в шутку над её ужасающе девчачьим вкусом. Она никогда не думала, что Алиша сохранила её. И здесь, в квартире вампиров, она хранила их маленькую частичку. Она сохранила маленький кусочек дома.

Горло Лейлы сжалось, и она попыталась сглотнуть. Все бессонные ночи, которые у неё были за предыдущие три месяца, когда Алиша не приходила домой, и вот где она была — крепко спала в постели вампира в центре Блэкторна.

Где их жизни пошли наперекосяк? Деда давно нет. Софи пропала. Алиша спит с вампиром. Её обязанностью было обеспечить безопасность Алиши, оберегать обеих её сестер, и она потерпела во всём неудачу. Если бы она этого не сделала, Алиша не обратилась бы к вампиру из-за того, чего ей не хватало. Она никогда бы не оказалась тут сейчас — ни одна из них. Часы тикали в ожидании их нерешенной судьбы.

Она как-нибудь вытащит Алишу. Назад в Саммертон. Домой. Никто не связывался её семьей. И уж точно не вампир.

Она открыла сумку и порылась внутри. Там были привычные вещи Алиши, до краёв набитая косметикой и кремами. Но она всё-таки нашла зубную щётку.

Лейла тщательно почистила зубы. Наполнив раковину теплой водой, она вымыла лицо и шею и стёрла все следы темницы со своих рук, ног и ступней. Тепло воды сначала вызывало болезненное покалывание на её коже, пока приток крови не начал восстанавливаться, после чего действие стало успокаивающим.

Она убрала сумочку и взглянула на часы. До рассвета осталось меньше восьми часов. Меньше восьми часов на то, чтобы придумать выход из ситуации. Восемь часов наедине с Калебом. Её выживание станет чудом.

Но она могла справиться с этим. Она могла бы это сделать. Как-нибудь она справится с этим.

Лейла отступила к двери. Поколебавшись ещё пару секунд, она глубоко вздохнула и открыла её.

Гостиная вдруг показалась темнее. Вуаль над дверью террасы лениво развевалась с уходящей грозой.

Калеба нигде не было видно, но аромат свежего кофе в воздухе подсказал ей, что он либо недалеко, либо собирается вернуться.

Она обхватила себя руками. Лёгкий ветерок трепал её платье, и она неловко потопталась на месте, прежде чем направиться на террасу.

Там тоже не было никаких признаков его присутствия.

Она вернулась внутрь и присела на диван, но тут же снова встала, когда он появился в коридоре, который был зеркальным отражением коридора Джейка.

Бросив лишь быстрый взгляд в её сторону, он шагнул за стойку. Через несколько мгновений он появился со стеклянным бокалом с янтарной жидкостью в одной руке и кружкой в другой. Подойдя к ней, он протянул ей кофе.

— Судя по твоему виду, тебе он нужен.

Она недоверчиво посмотрела на содержимое, затем снова посмотрела в его зловещие зелёные глаза.

— Не волнуйся, я не подсыпал в него наркотик, — сказал он. — Как ты уже видела, я не настолько хитёр.

Она приняла кружку. От жара у неё начало покалывать руки.

— Пойдём со мной, — сказал он и повернул обратно тем же путем, которым пришёл.

ГЛАВА 9

Лейла на мгновение застыла, как вкопанная. Но, напомнив себе быть покорной, она последовала за ним по коридору.

Дойдя до конца и открыв единственную дверь с правой стороны, Калеб указал ей войти первой.

Как только Лейла вошла внутрь, у неё перехватило дыхание. Комната, наверное, была размером не менее девять на пятнадцать метров. Три из четырёх стен от пола до потолка были заставлены книжными шкафами, в которых хранилась самая большая коллекция книг, которую она когда-либо видела за пределами библиотеки.

Лишенное какого-либо искусственного освещения пространство освещалось янтарным светом от пылающего камина, установленного на стене справа от неё; тёплое сияние пламени смешивалось с лунным светом, льющимся из двух высоких, разделённых створками окон. Прямо перед ней, лицом к окну, стояло кресло с изогнутой спинкой, его зелёно-золотистая ткань дополняла портьеры с рельефным рисунком, которые в избытке ложились на полированный пол из тёмного дерева.

Ещё одно кресло с откидной спинкой стояло у камина. Оно было обращено к двуспальному дивану. В центре стены рядом с камином, была приоткрытая дверь. Изнутри вырисовывалась темнота, а с дальней стороны от неё находился ещё один книжный шкаф. Слева от неё стоял длинный стол красного дерева с двумя стульями.

Она посмотрела на потолок, на мгновение завороженная замысловатостью того, что явно было оригинальным гипсовым покрытием здания: две потолочные розы, обрамляющие чёрные люстры. Комнату наполнял затхлый запах книг и кожи, смешанный с ароматом горящего дерева.

Лейла нервно оглянулась, когда Калеб закрыл за ними дверь. Он подошел к камину и поставил свой бокал на богато украшенную каминную доску красного дерева.

— Присаживайся, — сказал он.

Огонь в камине явно был разведён ради неё и, несомненно, был главной причиной, по которой он привел её в комнату.

Когда он исчез в тёмном дверном проёме, она на мгновение заколебалась, но затем села по центру дивана. Она наклонилась вперёд и вытянула шею, желая заглянуть в комнату, теперь освещённую слабым, далёким свечением. Тяжёлая отдёрнутая штора висела над единственным створчатым окном слева, частично закрывая сиденье у окна. Рядом с окном стоял большой, широченный комод с выдвижными ящиками. Чёрная металлическая кровать, казалось, стояла у стены прямо перед дверью, а в углу красовался богато украшенный латунный шар. Кроме этого, всё, что она могла видеть, это покрывала, такого же насыщенного тёмно-синего цвета, как и штора.

Она сжала колени вместе, благодарная покалывающему теплу, уже охватившему её ступни и голени. Она засунула слегка подвёрнутые ступни в тёплые складки ковра с глубоким ворсом. Сделала глоток горячего напитка, благодарная за то, что он согрел её горло. Кофе был сладким, той сладостью, которую дают, чтобы помочь человеку после шока.

Калеб появился через несколько минут. Он сменил забрызганную кровью серую рубашку. Вместо неё на нём была чёрная, которую он оставил расстёгнутой, демонстрируя каждый отточенный, закалённый мускул своей обнажённой груди. Теперь Лейла могла разглядеть татуировку, обвивавшую его шею: агрессивно изогнутый вверх хвост скорпиона, покрывавший его правую грудную клетку. На его плоском животе, чуть левее, нечто кельтское спиралью спускалось вниз, скрываясь из виду под джинсами. Джинсами, которые низко сидели на его стройных бёдрах и открывали на дюйм чёрную резинку нижнего белья.

Прилив был волнующим, мгновенное напряжение в её теле вызвало затруднённое дыхание. Чувствуя, что краснеет, она испытала благодарность к полумраку комнаты.

Босой, он молча подошёл к креслу у камина и, прежде чем сесть, взял что-то с каминной полки.

Вытащив сигарету, он вернул пачку на каминную полку. Его бицепсы напряглись при этом движении. Он поджёг кончик зажигалкой, которую использовал ещё в комнате Джейка, а затем бросил её рядом с пачкой. Весь процесс был плавным и хорошо отработанным — загадочно увлекательным.

Курение было запрещено в Саммертоне, как и любой другой источник загрязнения, не говоря уже о том, что оно наносило непоправимый вред организму курильщика, а также тем, кто находился поблизости. Это было просто неприемлемо. Но вампирам было глубоко плевать на это. Было доказано, что табак никак на них не влияет. Лейла вспомнила, что это был умный аргумент, используемый протестующими против вампиров, чтобы придать вес своему аргументу о том, что вампиры вполне способны выжить в пронизанном загрязнениями Блэкторне.

Она всегда считала курение отвратительной привычкой, но было нечто завораживающее в том, как Калеб с лёгкостью и точностью прикуривал, привлекая внимание к его сильным рукам и умелым пальцам. И когда он выпустил ровную струйку дыма через чарующие губы, она почувствовала неприятный прилив, от которого её затошнило.

Она снова взглянула на татуировку на его груди и задалась вопросом, сколько ещё татуировок у него было, отмечающих это совершенное, отточенное тело. Она молча отругала себя, но не сильнее, чем тогда, когда он обхватил рукой подлокотник кресла, подчёркивая силу своих бицепсов и предплечий, а рубашка распахнулась, открывая большую часть его гладкой, рельефной груди.

Едва заметный намёк на ухмылку на его губах, сказал ей, что он заметил её реакцию, и она мгновенно перевела взгляд на пламя.

— Ты очень тихая, — сказал он после нескольких мучительных минут.

Она не отрывала глаза от огня, отказываясь встречаться с ним взглядом. Жара только усиливала чувство клаустрофобии.

— А что тут можно сказать? Я знаю, ты не собираешься меня отпускать. Не теперь, когда ты знаешь, кто я такая.

— Тогда посмотри мне в глаза и поклянись, что не накладывала удерживающего заклинания.

Она свирепо посмотрела на него в ответ.

— Посмотри мне в глаза и поклянись, что отпустишь меня и мою сестру.

Последовала лишь легкая улыбка, но этого было достаточно, чтобы у неё внутри всё перевернулось.

— Что бы ни утверждал каждый из нас, другой не поверит. Я думаю, нам обоим нужно дождаться рассвета, чтобы узнать правду. А пока мы оба знаем, что лучше всего сохранить совместное пребывание приятным.

Она не могла не нахмуриться на лицемерие его упрёка.

— Так же приятно, как заставить мою сестру обманом уговорить меня спасти твоего брата, втыкать в меня иглы и запирать в ледяной темнице?

— Уверен, ты простишь мне отсутствие гостеприимства в данных обстоятельствах.

— Тому, что ты делаешь, нет оправдания.

Она поднесла кружку к губам и сделала как можно более размеренный глоток, снова уставившись на пламя.

Краем глаза она увидела, как он выпустил ещё одну струйку дыма. Она чувствовала, что его взгляд всё ещё прикован к ней. Огонь потрескивал в тишине.

Она притворилась, что у неё зачесалось за ухом, и убрала волосы со щеки, чтобы защититься от его пристального взгляда. Ей не следовало беспокоиться о том, как она выглядит. Это должно было быть последним, что имело значение, но она всё ещё задавалась вопросом, в каком состоянии находится — не только из-за тяжелого испытания, но и из-за бессонных ночей и переутомления, не говоря уже о плохом питании и беспокойствах последних нескольких недель.

Она знала, что её должна была успокоить её непривлекательная внешность, а не вызвать чувство стыда. Но она знала, что это не имело никакого значения. Не физическая привлекательность серрин привлекала их жертв-вампиров, хотя привлекательные из них явно были самыми успешными. Искушение в глазах серрин, химический баланс, исходящий от их крови, притягивали вампиров вопреки их воли. Как только очарование срабатывало, вампир становился беспомощным, какими бы ни были физические характеристики серрин.

Но она не была одной из них. Никогда не была одной из них. Никогда не станет одной из них.

— Алиша сказала мне, что ты работаешь в библиотеке, — сказал он.

— Я собираю, ремонтирую и реставрирую старые книги.

— Очень обворожительно.

— Так получилось, что мне это нравится.

— Но это не совсем то, чтобы убивать вампиров ради заработка, не так ли?

— Я же сказала тебе, меня это не интересует.

— Ты серрин — это всё, что тебя интересует.

— Я переводчик, вот и всё.

— Переводчик с очень дурной кровью.

— Которую ты с радостью использовал против одного из своих, зная о последствиях. Что бы Тай ни сделал, он этого не заслужил.

— Вот что меня в тебе интригует. Тебе, правда, не понравилось то, что ты увидела, не так ли… что твоя кровь сделала с ним? Тебе должно было это понравиться. В этом вся ты. Вот почему ты существуешь.

— Ты ничего обо мне не знаешь.

— Но я знаю, как заставить тебя заговорить, не так ли? — сказал он, выдыхая очередную струю дыма, и в его глазах появился игривый огонёк.

Она покраснела от прямоты его взгляда. Она мгновенно вырвалась из этого, несмотря на отвращение к тому факту, что проявила слабость. Она поднесла кружку к губам и разочарованно уставилась на пламя, неохотно впитывая напряжённость тишины.

— Сколько вампиров ты убила? — спросил он.

— Я никого не убивала.

— Кроме Тая.

Она взглянула на него.

— Ты убил его. Не я.

— Хотя были и другие. Ты отвернулась, как только я дал Таю твою кровь, а это означало, что ты знала, что будет дальше.

— Конечно, я знала, что произойдёт.

— Но если бы это было впервые, любопытство заставило бы тебя посмотреть.

Она снова посмотрела ему в глаза — в эти ошеломляющие зелёные глаза в тёмной оправе.

— А сколько серрин ты убил?

— Недостаточно, — его взгляд ласково задержался на ней. — Очевидно, — он выдохнул ещё одну струю дыма. — Хотя ни разу латентных. Мне ещё предстоит испытать такое удовольствие.

Она нахмурилась.

— Тебе приятно, не так ли, мучить и убивать женщин, которые являются жертвами своего вида крови, стереотипизированных вашим видом, только потому, что мы представляем для вас угрозу?

— Потому что вы все просто невинные жертвы своей природы, верно? — его живые зелёные глаза излучали нечто среднее между весельем и недовольство. — Напоминает тебе что-нибудь?

Она снова уставилась на пламя. Его проницательность мало чем помогала ослабить её напряжение. Просто сидя там, чувствуя непреодолимое влечение к нему. Что бы это ни было в нём, это усиливалось, только усиливая её раздражение и неловкость.

— Протестующая против вампиров, но бездействующая серрин, — сказал он. — Как именно это работает?

— Только потому, что я тебя не одобряю, это не значит, что я должна убивать, чтобы доказать свою точку зрения.

— И какой в этом смысл?

— Кто ты есть на самом деле… когда не прячешься за излишней терминологией.

— И кто мы такие на самом деле?

Она вызывающе посмотрела в ответ на его проницательный взгляд.

— Это ты держишь нас здесь пленницами, даже после того, как мы спасли жизнь твоему брату. Почему бы тебе мне не сказать?

Он снова почти улыбнулся.

— Нет, это ты мне скажи.

— Ты хочешь править нами, — заметила она. — Это всё, что ты хочешь. Ты соскользнул с цепи власти, и тебе это не нравится.

— Это то, что говорят тебе твои магические книги? Пропаганда ваших предшественников?

— Мне не нужно читать о тебе, чтобы увидеть то, что у меня прямо перед глазами.

— И что же это?

— Доказательство того, почему действуют правила.

Он нахмурился.

— А ты маленькая догматичная штучка, не так ли?

Она понимала, что и так сказала слишком много. Она снова посмотрела на пламя, пытаясь не обращать внимания на интенсивность его присутствия.

— Так в этих книгах тоже говорится, что ты должна быть монстром, чтобы преследовать своих монстров? — спросил он. — Как, чтобы осуществить своё дело, ты лишаешь себя каждой капли человечности, лицемерно прячась за её маской?

Она взглянула на него, но не собиралась вступать в спор.

— Не имеет значения, кто этот вампир, что он сделал, откуда он, — добавил он. — Мужчина, женщина или ребёнок, у вашего вида есть только одна цель: заставить нас страдать за то, кто мы есть. Потому что страдание это то, в чём всё дело, так ведь? Заманивая вампиров на верную смерть, искушая их укусить. Вы кормите нас своим ядом, а потом сидите, сложа руки, и наблюдаете за нашей неизлечимой агонией, наслаждаясь ею и хвастаясь нашими пытками. Потому что так оно и есть — часы, может быть, даже дни пыток, в зависимости от дозы, выбранной вашим видом. Так что не смотри на меня с таким ханжеством в глазах.

Лейла усилием воли заставила себя не отступать.

— Как ты можешь судить меня, когда сам только что пытал и убил одного из своих? Каким же бессердечным монстром это тебя делает?

— Бессердечный монстр оставил бы его страдать. Бессердечный монстр уже обошёлся бы с тобой жестоко и надругался бы над тобой так, как ты даже представить себе не можешь.

В животе у неё всё перевернулось.

— И что ты планируешь сделать со мной вместо этого, Калеб? Убьёшь меня, как других? Используешь меня как своего рода оружие против любого, кто тебе не нравится? Или ты просто собираешься продать меня тому, кто больше заплатит?

— Может быть, я мог бы просто сдать тебя в аренду в качестве моей шлюхи-серрин — самая рискованная поездка для вампиров.

Она впилась в него взглядом. Негодование и страх боролись за превосходство.

— Если я хотя бы наполовину так опасна, как ты утверждаешь, зачем ты вообще сидишь тут со мной и разговариваешь?

Искорка веселья в его глазах раздражала её, его самоуверенность негодующе притягивала.

— Не волнуйся. У меня ещё ни разу не возникало соблазна откусить кусочек от кого-нибудь из вашего вида.

— А что насчёт Джейка? Причина, по которой я здесь изначально, по-видимому, заключается в его недостатке самоконтроля.

— Не беспокойся о Джейке.

— Но я буду беспокоиться о своей сестре.

— Я знаю, ты изо всех сил пытаешься разобраться в этом, но Джейк ничего не делает против воли Алиши.

— Об этом мне судить.

— Ты знаешь каждую частичку её, не так ли, Лейла? Точно так же, как ты знала, что она здесь? Алиша знает, во что ввязалась, и мой брат не давал ей никаких ложных обещаний. То, что они решат делать, зависит от них самих.

— Я здесь, потому что он был с другой женщиной, — напомнила она ему.

— Другая женщина, от которой он кормился с ведома Алиши.

— А она просто кивает и соглашается, потому что слишком увлечена им, чтобы видеть его таким, какой он есть.

— Ему нравится разнообразие в кормлении, и он спит со всеми подряд, но Алиша — единственная, кто проходит внутрь. Она может уйти в любой момент, когда захочет.

— Мы оба знаем, что это неправда. Больше нет. И вот почему я не хочу, чтобы Алиша знала обо мне.

Не то, чтобы Алиша даже поняла бы, что он имел в виду, если бы сказал ей, что её сестра — серрин. Софи бы поняла. Несколько лет назад у них состоялся неловкий разговор на эту тему. После того, как Софи вернулась домой с новостями о том, что она узнала, что вампир был ответственен за смерть матери. Это было единственное, о чём она говорила в течение нескольких месяцев. Она была убеждена, что убийца всё ещё на свободе. Подразделение по контролю за вампирами так и не выяснило, кто был ответственен, и дело было закрыто. Подобное убийство было первым такого рода в Мидтауне и вызвало множество вопросов, которые власти хотели замять. К счастью, её дедушка тоже так думал. Ни один свидетель так и не появился. Они и не могли появиться, ведь она была единственной свидетельницей. Она и её дедушка, который появился менее чем через полчаса, после её звонка с телефона матери. Полчаса в темноте она тащила свою мать к мусорному контейнеру, прижимаясь к её безжизненному телу, пока ждала его.

С того момента, как Софи стала достаточно взрослой, она была полна решимости найти виновного. Она хотела знать все возможные способы убийства вампиров. И, неизбежно, во время своих исследований она натыкалась на упоминания о серрин.

Лейла не была уверена, как ей удалось удержать рот на замке, когда Софи выпытывала у неё информацию, но она это справилась. Она даже сейчас помнила, как участился её пульс, как вспотели ладони, когда она была на грани признания во всём. Но ей пришлось напомнить себе, что сказал её дедушка — это подвергнет опасности обеих сестёр. Одно упоминание о том, кем она была за пределами четырёх стен, и все они окажутся под угрозой.

И вот они здесь — Софи, без сомнения, выполняет свою миссию вампирской мести, а Алиша мутит с одним из этого вида. Если бы Лейла рассказала им обоим, возможно, ни одна из сестёр не подверглась бы риску. Вместо этого её стремление защитить их, по иронии судьбы, привело к прямо противоположному результату.

— Беспокоишься о том, как она может отреагировать? — спросил Калеб.

— Это только вызовет конфликт, а это осложнение, которое не нужно до рассвета. Если она узнает, кто я такая, и поймёт, что ты знал, она набросится на тебя за ответами. Будет лучше, если мы оставим это при себе. Чем это проще, тем лучше во всех отношениях.

— Я не собираюсь с этим спорить.

— Хорошо, — сказала она, немного ошеломлённая его согласием.

— Прекрасно, — ответил он.

Вцепившись пальцами ног в ковер, она изучала его глаза, пытаясь понять, что происходит за ними; пытаясь придумать, что сказать дальше, пока он намеренно заставлял её дать осечку.

Не в силах больше выносить эту близость, она поставила кофе на пол и встала. Ей нужно было уйти от него подальше, где она могла бы снова дышать и побыть на безопасном расстоянии. Она ожидала, что он скажет ей вернуться на своё место, но он этого не сделал. Она прошлась по комнате, начав с книг, стоящих ближе всего к двери.

— Полагаю, я здесь для того, чтобы держать нас с Алишей порознь?

— Верно плюс нездоровый оттенок синевы, который у тебя был. Как я уже сказал, ты не совсем подходишь для подземелий.

Она оглянулась на него.

— Достаточно им пользовался, чтобы знать, не так ли? Я думала, что ваш вид отошёл от всех этих пыток и боли.

— Нельзя верить всему, что читаешь.

Она оторвалась от ласки в его глазах и сосредоточилась на литературе семнадцатого, восемнадцатого и девятнадцатого веков, которую она проходила: история, политика, военное дело, легенды. Там было всё — от каллиграфии до определения деревьев и философии. Она провела пальцами по кожаным, холщовым и бумажным переплетам, наслаждаясь энергией знаний, содержащихся внутри.

— Где ты всё это взял?

— Это место было библиотекой до того, как стало клубом.

Она оглянулась на него слишком быстро, и поняла, что не успела скрыть неодобрение в своих глазах.

— Ты её закрыл?

— Она закрылась задолго до этого. Пожар уничтожил всю заднюю часть и левое крыло здания. Это единственная сохранившаяся оригинальная часть.

— Значит, остальные книги были уничтожены?

— Многие были. Некоторые были украдены. Некоторые были выброшены в мусорное ведро. Некоторые были куплены коллекционерами. Я сохранил все те, что остались, когда покупал это место. Остальные — моя собственная коллекция за многие годы, особенно первые издания.

Он поднялся и бросил сигарету в огонь, а затем взял свой бокал с каминной полки. Он встал перед камином. Янтарное сияние фона затемняло его очертания, придавая ему ещё более устрашающий вид.

Она взяла с полки одну из маленьких книжек в кожаном переплёте. Она открыла первую страницу, желая увидеть дату публикации. 1898 год. Она снова посмотрела на Калеба.

— Сколько тебе лет? — спросила она, удивив саму себя своей прямотой.

— Намного старше тебя.

— Мне тридцать два, — заявила Лейла, быстро осознав, что сказала это с большей гордостью, чем следовало.

— Как я уже сказал, — ответил он, поднося бокал к губам, остатки льда звякнули о стекло, — намного старше тебя.

Она остановилась у дальнего конца стола. Осмотрев полки, она протянула руку за ещё одной книгой. Она поискала на обложке книги дату публикации. 1917 год. Ещё одно первое издание. Она почувствовала дрожь восторга и нежно пролистала первые несколько почти прозрачных страниц, прежде чем аккуратно поставила книгу обратно на полку и потянуться за другой. Увесистый ботанический справочник казался феноменальным в её руках. Быстро просмотрев его, она поставила том обратно на полку и потянулась за другой книгой. Ценность редких книг гораздо больше, чем просто в денежном выражении, ошеломила её, когда она натыкалась на название за названием, которые, согласно её архивным записям, были утрачены.

Но даже погружённая в свои мысли, она почувствовала, как он приближается к ней. Непокладистыми руками она вернула книгу на место и повернулась к Калебу лицом как раз в тот момент, когда он подошел к краю стола с её стороны. Босые ноги бесшумно ступали по деревянному полу, его скрытность только добавляла ему сексуальности. Эта хищная непринуждённость, такая естественная для него.

Она изо всех сил старалась не смотреть на его грудь, когда он остановился и прислонился к столу, одной рукой свободно держась за край. Его непритворность, когда он стоял перед ней почти полуобнажённый, была такой же опьяняющей, как и всё остальное в нём. Он был таким расслабленным, таким уверенным в себе, таким, откровенно говоря, территориальным. И даже с того места, где он стоял, почти в двух метрах от неё, она всё ещё могла уловить соблазнительный мускусный аромат его лосьона после бритья.

— Так это и есть твой план? Держать меня здесь до рассвета? — спросила она.

— Ты можешь свободно бродить по пентхаусу.

— И увидеть Алишу?

— Как ты и сказала, лучше всего ничего не усложнять.

Она отступила ещё немного назад, идя вдоль книжного шкафа — всё что угодно, лишь бы создать некоторую дистанцию, но не смея повернуться к нему спиной.

— Ты говорила правду, когда сказала, что никто не знает, что ты здесь? — спросил он, поднося бокал к губам.

Она нахмурилась, чувствуя, что начинает защищаться.

— Учитывая, что меня предупреждали не сообщать властям, да.

Не то, чтобы ей было о чём рассказать кому-то, кроме властей. Правда о её собственной изоляции пронзила её насквозь. Если она потеряет Алишу, то останется совершенно одинокой. Вот почему она действовала столь импульсивно вечером. В этом заключалась правда о том, почему она просто отправилась прямо туда, не имея никакого стратегического плана. Подобно родителю, ныряющему в ледяную реку вслед за своим унесённым ребёнком, она думала только о том, чтобы сделать всё, что в её силах, и как можно быстрее. Но Калебу не нужно было знать, насколько небрежно импульсивной она была.

— Нет запасного плана? Никому не говорила, куда направляешься? Ничего?

Она взглянула на него поверх стола.

— Я не та, у кого есть проблемы с выполнением своей части сделки.

Он мимолётно улыбнулся, продемонстрировав свои дополнительные резцы — гораздо более узкие и острые, чем соседние клыки, — среди ровных белых зубов. Если только… если только бы он был человеком, если бы они были за миллион миль отсюда, где ничего этого не происходило, удар, который пропустило её сердце, дрожь возбуждения, которую она почувствовала, мгновенно подтвердили бы неоспоримую истину о том, что Калеб был больше, чем просто красив — у него был потенциал быть неотразимым.

Она вернула книгу на место и отступила ещё немного назад.

— Твою мать убил вампир, верно? — спросил он.

Её желудок скрутило узлом. Был только один способ узнать это. Она почувствовала прилив гнева на Алишу, позволяющей это вторжение.

— Серрин, у которой есть идеальное оправдание для мести вдобавок к непреодолимому инстинкту убивать мне подобных, — продолжил он, — и вместо того, чтобы выполнять свои обязанности, ты прячешься в библиотеке, ремонтируя книги. Очаровательно.

— Вместо того чтобы строить догадки, ты должен быть благодарен.

— Благодарен?

— Что я предпочитаю не действовать в соответствии с этим.

Он окинул взглядом её тело, пройдясь по всей длине так, что волосы у неё на затылке непроизвольно встали дыбом.

— Не сдерживайся из-за меня.

У неё перехватило дыхание. Игривость в его глазах опьяняла, на мгновение ошеломив её. Он флиртовал с ней. Или бросал ей вызов. Более вероятно последнее. Это было не так, как должно было быть — вампир, насмехающийся над серрин, побуждающий её к действию.

Прохладный ветерок врывался в открытое окно, заставив занавески колыхаться. Шум дождя усилил боль, усугубив тишину.

— И ты на это надеешься? — спросила она. — Что я докажу, что я та, за кого ты меня принимаешь, и тогда у тебя будет прекрасный повод отказаться от своего слова и убить меня?

— Если я захочу убить тебя, я убью тебя. У меня уже есть достаточно оправданий.

— Значит, тот факт, что я приняла решение воздержаться, ничего не значит?

— В том-то и дело, не так ли? Серрин, у которой достаточно смелости, чтобы войти в кишащий вампирами Блэкторн, но она боится собственного существования, — он поставил свой бокал на стол и направился к ней. — Ты настоящая загадка, не правда ли?

Она напряглась, когда он остановился перед ней, и прижалась к книжному шкафу. Он положил руку близ её плеча.

— И если ты говоришь мне правду, — сказал он, — то у меня есть исключительно талантливая серрин, которая борется с тем, что она собой представляет. И я заинтригован, почему.

— Я ни с чем не борюсь. Я же сказала тебе, что пришла сюда просто в качестве переводчика.

— Переводчик. Ведьма. Ядовитая искусительница. Это не имеет никакого значения.

Холодная паника охватила её, когда её тело инстинктивно отреагировало на его близость. Она плотнее прижалась к книжному шкафу, желая нарушить интимность… создать некоторую дистанцию между собой и ошеломляющим, но смертоносным вампиром, который смотрел на неё сверху вниз. Все метр восемьдесят совершенства в одной смертоносной упаковке.

— Тебе нужно отступить, Калеб.

— Ты имеешь в виду, что тебе нужно, чтобы я отступил. Это потаённая в тебе серрин призывает меня укусить?

— Я думаю, что приложила бы немного больше усилий, если бы пыталась соблазнить тебя, не так ли?

— Тебе не обязательно предлагать себя на блюдечке, чтобы быть соблазнительной, недолетка. Совсем наоборот, если ты знаешь, что заставляет вампира действовать. Азарт погони — самый старый азарт из существующих. Потому что мой вид, в конце концов, охотник по натуре.

Он нежно провёл тыльной стороной прохладной ладони по её ключице.

— Точно так же, как ваш вид был послан на эту землю, чтобы унижать и разрушать себя вместе с нами ради блага человеческой расы.

Она с трудом сглотнула из-за пересохшего горла, её сердце затрепетало от прикосновения его кожи к своей. Удивительно нежная ласка резко контрастировала с чёрствостью его грубых слов. Она вздрогнула, но отказалась двигаться.

— И, как я уже сказала: если это то, что ты надеешься получить до рассвета, тебя ждёт горькое разочарование.

— Я восхищаюсь твоей самопровозглашенной решимостью, и твоя борьба с тем, кто ты есть может быть очень долгой. Но, в конце концов, рука, которую протянула вам природа, заставит тебя стать той, кем ты должна была быть. Ты не сможешь это контролировать.

Лёгкая испарина покрыла её кожу от паники, охватившей её не только от того, что он мог сделать, но и от мысли о том, что она хотела, чтобы он сделал. Она сдерживала неглубокие вдохи. Горячий румянец залил её щёки, каждый мускул в её теле напрягся, жар разлился между ног. И когда он заглянул глубоко в её глаза, она не могла пошевелиться. Не хотела двигаться. И ей потребовались все её силы, чтобы не ответить на непреодолимое притяжение этих соблазнительно мужественных губ.

— Я знаю, на что я способна, — сказала она. — И то, что ты находишься здесь наедине со мной, подвергает всех нас риску. Это всё из-за того, что твоё самолюбие пострадало, потому что серрин спасла жизнь твоему брату, и теперь ты должен доказать, заставляя меня бродить по этому месту, что ты всё ещё главный… что ты всё контролируешь.

Его пристальный взгляд задерживался на ней до тех пор, пока она не почувствовала, что он больше не собирается отводить взгляд. Но ей нужно было показать ему, что она его не боится, хотя бы ради своего достоинства. Серрины не боялись вампиров. Всё было наоборот. Так и должно было быть. Он наслаждался её нервозностью, а она только подпитывала его высокомерие.

— Как давно ты знаешь, кто ты такая? — спросил он.

Этот вопрос вернул её назад.

— Какое это имеет значение?

— Тебе было девять, когда убили твою мать, верно? Алиша рассказывала мне, что Софи занималась выяснением произошедшего несколько лет назад. Что именно она узнала о причастности вампира. Тебе, должно быть, было тогда лет двадцать с небольшим. Я удивлён, что ты сама никогда этим не занималась. Если только ты уже не знала. Знала и всё равно ничего не предприняла по этому поводу. Итак, я спрошу тебя ещё раз, как ты узнала, кто ты такая?

Она уставилась на него, но промолчала, крепче вцепившись в полку у её поясницы.

— Это было сделано нарочно? Или случайно? — он давил на неё. — Ведь мы уже установили, что до Тая был, как минимум, ещё один вампир. И, судя по твоей реакции страха в том подземелье, первый раз был не из приятных. Это, безусловно, было довольно неприятно, что, если ты говоришь мне правду, ты не смогла бы снова столкнуться с этим лицом к лицу. Переживание настолько плохое, что заставляет подавлять эти побуждения и инстинкты. Мы говорим о настоящей глубоко укоренившейся травме.

Беспокойство скрутило её желудок от его проницательного хода мыслей.

— И вообще, что твоя мать делала в каком-то тёмном переулке? — спросил он.

Она потёрла пальцами вспотевшие ладони и снова ухватилась за полку.

— Вот только мне интересно, может быть, это была не совсем его вина, — добавил он.

— Ты имеешь в виду, что он не виноват в том, что решил перегрызть ей глотку?

— Я просто говорю, что если она играла в тёмных местах, ей не следовало…

Её захлестнуло негодование — потребность защитить свою мать.

— Она возвращалась со школьного спектакля.

— Правда?

— Правда.

Его пристальный взгляд задержался на ней.

— Чьего?

Дискомфорт шевельнулся внизу её живота.

— Разве это имеет значение?

— Она была учительницей?

— Нет.

— Тогда любящий родитель. Чей это был спектакль? Твой? Алише в то время было всего два года, так что явно она в нём не участвовала. Или Софи? Потому что, если она направлялась домой, предполагаю, что одна из вас должна была быть с ней. И поскольку Софи пришлось разбираться в том, что произошло, полагаю, это была не она. А это значит, что в тот день с матерью должна была быть ты, — его взгляд был крайне неумолим. — Что-то подсказывает мне, что убийство твоей матери и то, что ты узнала, что ты серрин, могло совпасть. Может быть, вместо того, чтобы выбрать какого-нибудь беднягу в качестве своей первой жертвы, какой-нибудь бедняга выбрал тебя. Он отхватил кусок от твоей матери, а потом пришёл за тобой и получил гораздо больше, чем рассчитывал.

Она сердито посмотрела на него.

— Жертва? Он разорвал горло моей матери после того, как заманил её в темный переулок притворным детским плачем.

— И ты должна была бы быть там, чтобы знать об этом, верно?

Пауза была тягостной. Учащённое сердцебиение отдавалось в её ушах. Она оторвалась от его назойливого взгляда и уставилась на половицы.

— Твои сёстры даже не знали, что ты была в том переулке, когда мать умерла, иначе Софи не пришлось бы самой это выяснять, — добавил он. — Ты скрыла это. Точно так же, как ты скрыла, что ты серрин. Довольно закрытая книга, не так ли, недолетка?

Она бросила на него ответный взгляд. Торжество в его глазах призывало её нанести ответный удар. Вместо этого она крепче вцепилась в полку, впившись кончиками пальцев в дерево.

Он наклонился немного ближе. Его губы были всего в нескольких сантиметрах от её губ, заставляя каждое нервное окончание в ней заискриться.

— Только не настолько замкнутая, как тебе хотелось бы. Ты не отказалась быть серрин из-за какого-то морального выбора. Ты просто слишком напугана, чтобы признать это, и, вероятно, в этом и есть настоящая правда, почему ты не хочешь, чтобы твои сёстры знали. Тебе стыдно. Ты же не хочешь, чтобы они знали, что ты отказалась от всех возможностей отомстить за свою мать, потому что боишься, — он снова почти улыбнулся. — Должно быть, тяжело осознавать, что если бы ты рассказала своим сёстрам правду об убийстве того вампира той же ночью, Софи, скорее всего, всё ещё была бы дома в безопасности. Я всё больше и больше понимаю, почему ты не хочешь, чтобы Алиша узнала, тем более что она: всё, что у тебя осталось.

Ей следовало бы оттолкнуть его, но она не могла — не только потому, что знала, что это было бы бесполезно, но и потому, что что-то ещё шевельнулось внутри неё. То самое чуждое нечто, что всколыхнулось, когда она впервые увидела его. Что-то тревожащее. Что-то, что, как она знала, ради себя и своей сестры она должна была подавить.

— Думаю, что для одной ночи я получила вдоволь близости и личного с тобой, — сказала она, ненавидя намёк на дрожь в своём голосе.

— Я прав, не так ли? Это был твой первый опыт общения с вампиром. Тебе девять лет, ты идёшь по тёмному переулку, а он убивает твою мать прямо у тебя на глазах.

Она резко втянула воздух, пытаясь успокоиться, в то время как её взгляд оставался прикованным к нему.

— Ты боишься меня, — сказал он, и в его глазах ясно читался вызов. — Серрин, испугавшаяся вампира. Ты хоть представляешь, насколько это жалко?

Отвращение в его глазах заставило её желудок сжаться. Он почти ненавидел её скорее за то, что она не действовала в соответствии с тем, кем она была, чем за то, что она бы действовала в соответствии с этим. Это было жестоко. Несправедливо. Осуждена, если она это сделала, и осуждена, если она этого не сделала. Но когда он стоял рядом, осуждая её, её негодование закипело до едва сдерживаемых пределов.

Отказываясь поддаваться запугиванию, она заставила себя собрать всю свою силу воли и посмотреть ему прямо в глаза.

— Ты хоть представляешь, как пафосно наказывать кого-то за то, чего он не совершал, только из-за его ДНК?

— Я тебя не наказываю.

— Нет?

— Нет. Ты бы знала, если бы я наказывал. Поверь мне.

Её желудок сжался от чего-то, что, казалось, было чем-то средним между обещанием и угрозой.

— Не знаю, что вызвало эту врождённую ненависть к моему виду, но тебе нужно научиться смириться с этим на то время, пока я здесь, потому что я не буду угрожать. Ты меня понимаешь?

Он снова склонился ближе, его губы были менее чем в миллиметре от её губ.

— А теперь попробуй сказать это без дрожи, — уговаривал он, его ухмылка ещё больше разозлила её.

— Я дрожу, потому что злюсь.

— И невыносимо возбужденна, верно? Твоя решимость не такая уж очевидная, когда ты сталкиваешься с реальностью, так ведь? Не так-то просто поддерживать порядок, когда ты не укрыта в безопасном от вампиров Саммертоне.

— Ты видишь во мне не более чем создание, которое можно пытать, убить или продать как товар. Вряд ли это самая соблазнительная черта.

— Скажи это своим глазам.

— Не льсти себе.

— Нет. Я просто знаю, что серрин внутри тебя просто рвётся наружу.

— И если ты укусишь, я отсюда не выберусь. Поэтому я бы предпочла, чтобы ты не стоял так близко ко мне.

— Ну и кто теперь льстит себе? — его взгляд не дрогнул. — Ты знаешь, что именно это обычно и делали с вами, редкими неохотниками? Твои соплеменницы запирали тебя в комнате с одним из моего вида, чтобы те сражались до тех пор, пока не выживал только один. Как ты думаешь, недолетка, как долго ты продержишься со всем этим подавлением, кипящим внутри?

Лейла затаила дыхание, слишком долго задержавшись на его проницательных зелёных глазах.

— Ты хочешь, чтобы всё было цивилизованно, я тоже. Все четверо из нас могут выбраться отсюда живыми и невредимыми, но это произойдёт только в том случае, если мы будем сотрудничать друг с другом. Ошибки случаются. Ради всех нас, тебе нужно отступить, потому что, если ты укусишь меня, это убьёт тебя. Ты сам видел, на что я способна.

— Я не собираюсь кусать тебя, недолетка. Но я должен предупредить тебя, насколько опьяняюще действуют на нас смешанные запахи страха и возбуждения. И оба они исходят от тебя тяжёлыми и стремительными волнами, хочешь ты это признавать или нет.

— Или, может быть, всё это часть моей приманки, — сказала она, с трудом подавляя раздражение. — Так что на твоём месте я бы была осторожнее.

Его губы изогнулись в подобии улыбки, обезоружив её и ещё больше сбив её уверенность в себе.

— Очень умно, — тихо сказал он.

— Просто вежливое предупреждение.

Прошедшие секунды ощущались мучительными минутами, поскольку Калеб, казалось, жесточайшим образом использовал её страх по максимуму. Его губы задержались на расстоянии прикосновения к её губам, их дыхание на миг смешалось — её слегка прерывистое, его заметно менее частое, спокойное и контролируемое.

Её сердце бешено заколотилось при мысли о поцелуе с ним и о том, как легко это будет. Это была темнота, и она пугала её. Темнота, которую она пыталась подавить, боясь, что та возьмёт верх. Она докажет, что контролирует если не что-то ещё, то, по крайней мере, свои собственные действия. Она не была серрин ни в чём, кроме имени. Она не собиралась становиться серрин. Она могла контролировать это, точно так же, как всегда контролировала — то, что всегда было таким лёгким, таким прямолинейным. Пока она не оказалась с ним лицом к лицу.

Чем ближе она подходила к нему, тем сильнее чувствовал темноту. Но она не позволит ей взять вверх. Она не позволит скользкому склону увлечь её за собой.

Кто-то должен был позаботиться об Алише. Кто-то должен был найти Софи. Кто-то должен был защитить книги её дедушки. Кто-то должен был помешать фактам попасть в руки вампиров. Всё это было под её ответственностью. Всё это было на её совести.

— Ты ведь знаешь, что я могу заставить тебя расправить крылья, не так ли? — сказал он. — Мне даже не нужно твоё согласие. На самом деле, у тебя больше шансов расправить крылья без этого.

Её охватила холодная паника, но за ней скрывалось что-то ещё… что-то, что сдерживало откровенный страх.

— Навязываешься всем своим серринским жертвам, не так ли? Какое разочарование.

— О, они все были готовы. И отнюдь не разочарованы.

Дождь сильно барабанил по оконному стеклу, предупреждающе постукивая крошечными остервенелыми коготками. Порыв ветра врезался в стекло.

Её сердце тревожно заколотилось.

— И это до или после того, как ты их убиваешь?

Он почти улыбнулся.

— Ну-ка, не внушай мне этих мыслей.

— Как будто ты ещё не спланировал, что собираешься со мной сделать.

— Я не заглядываю так далеко вперёд.

— Ты производишь впечатление человека, который всё планирует далеко наперёд.

— Я польщён, что ты уделила мне так много внимания.

— Что я когда-либо сделала, кроме того, что спасла самое дорогое для тебя?

— Если ты его спасла. Помни, что присяжные всё ещё не определились с этим делом. Но к рассвету это всё равно будет неуместно. К тому времени я собираюсь посвятить тебя, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты это знала. Потому что я не хочу и не могу тебя отпустить.

Она сердито посмотрела на него в ответ. По выражению его глаз, она могла сказать, что ему это не понравилось, но она отказалась сдаваться первой, несмотря на боль в душе. Её гордость заставляла её дважды блефовать с ним, несмотря на то, что инстинкты говорили ей об обратном.

— Тогда сделай это, — сказала она более спокойно, чем могла себе представить, несмотря на напряжение, скопившееся в её горле. — Делай всё, что собираешься делать, и дай волю серрин. И я буду смотреть, как ты захлёбываешься моей кровью. Потому что так и будет. Я могу это гарантировать.

Она ошеломила саму себя своей смелостью, прилив гордости захлестнул её, несмотря на пульсирующую боль под рёбрами, которая говорила ей, что она только что совершила огромную ошибку.

Её сердце подпрыгнуло, желудок сжался, когда он откинул волосы с её шеи и взглянул на обнажённую плоть, прежде чем снова посмотрел ей в глаза. Его взгляд был удивительно и пугающе спокойным.

— Хитрость, недолетка, когда ты хочешь соблазнить вампира укусить, заключается в том, чтобы выразить это в своих глазах, а не только в гневных словах, — сказал он. — В следующий раз повезёт больше.

Он отстранился, взял свой бокал со стола и пересёк комнату.

Она наблюдала, как он открыл дверь и исчез в коридоре. Лейла уставилась в пустоту, которую он оставил после себя. Её ногти оставили бороздки на ладонях.

❄ ❄ ❄

Калеб со стуком поставил пустой стакан на стойку и опёрся руками на её поверхность.

Искушение доказать ханже-ведьме, что она неправа, было непреодолимым. Что-то глубоко внутри побуждало его подавить её. Он должен был максимально использовать эту возможность. Он должен был покончить с этим и доказать свою точку зрения: прижать её к полу и довести до грани инстинкта самосохранения, пока у сидящей в ней серрин не останется иного выбора, кроме как выйти на поверхность.

И он мог бы это сделать, если бы не эти красноречиво расширенные зрачки, уставившиеся на него в ответ, когда он прижал её к книжному шкафу. Зрачки серрин всегда сужались, когда их загоняли в угол. И она могла выдержать его взгляд только в гневе или страхе; в любое другое время это было слишком интимно для неё — ещё одна черта, которую он никогда не встречал в серрин. Обольщение взглядом было одним из их самых мощных инструментов. Но эта понятия не имела, как им пользоваться, и уж точно не получала от этого никакого удовольствия. На самом деле, чем ближе он подходил к ней, чем более интимными были расспросы, тем больше она уклонялась.

Что ещё более интригующе, это было не из-за отвращения — не из-за того, как она на него отреагировала. Она действительно покраснела от его приближения. Он видел признательность в её глазах. Он слышал, как участилось её дыхание, когда она пыталась удержаться от искушения. Потому что она поддалась искушению.

Он был прав, когда сидел рядом с ней на террасе, когда притянул её к себе между ног как раз перед тем, как воткнуть в неё иглу. Точно так же, как он видел, когда она смотрела на него с пола подземелья в страхе, маскирующем подавленное влечение — с чем-то, с чем она явно боролась.

И его беспокоило не только её влечение к нему. Серрин определенно обладала собственным очарованием — смертельным очарованием. Ещё более смертоносным после того, как её сдержанность чуть не заставила его взорваться.

Он вспомнил отблески пламени, подчеркивающие медный оттенок её волос и бледность безупречной кожи; изгиб её талии, который подчеркивал изящное женственное покачивание бедер, когда она бесшумно шла по библиотеке. И он ненавидел то, как пульсировал и болел от разочарования из-за её скрытности. Боль в паху, которая только усилилась, когда он заглянул в стойкие карие глаза, гораздо более ядовитые, чем её тело. В ней было что-то другое — что-то завораживающее, притягивающее его сильнее, чем следовало бы.

Он отвинтил крышку с ближайшей бутылки и налил себе порцию, опрокинув одну, прежде чем налить себе другую.

Её сила воли была огромна. Её самоконтроль оказался впечатляющим; её способность подавлять свои инстинкты замечательной. Либо это, либо её ужас перед вампирами укоренился слишком парализующе глубоко, чтобы можно было что-то отрицать.

Это только придало весомости его теории о том, что произошло в том переулке. Знала ли она до этого, что она серрин, или нет, но для девятилетнего ребёнка это был адский опыт. И адский опыт для сукина сына, который считал приемлемым нападать на мать и её маленькую девочку. Он надеялся, что это было мучительно для трусливого ублюдка.

Но он не мог позволить себе поверить в мираж, который видел, каким бы правдоподобным он ни был. Слишком многолетний опыт подсказывал ему, что это всего лишь одна манипулятивная игра за другой. Он почувствовал, как раздражение всё сильнее сдавливает его грудь. Потому что, если она сохранит свою стойкость, если докажет, что спасла Джейка на рассвете, ему придется отпустить её, несмотря на то, что это противоречит всему, во что он верил, каждому инстинкту.

И он не позволил бы этому случиться. Не мог позволить этому случиться.

Он должен был заставить её раскрыть свою истинную натуру. Она была там для того, чтобы сломать её, и он явно сломал её, потому что был для неё искушением. Он поколебал её решимость. Он заставил её усомниться в себе.

Он налил себе ещё и залпом выпил.

Если бы она была неактивна — если бы — он инициировал бы её, потому что всё, что ему было нужно, — это один признак её истинной природы, чтобы сделать то, что было необходимо. Ему просто нужно было быть чертовски уверенным, что если она уже достаточно сильна, чтобы подспудно подстрекать его к этому, то он сможет сдержать и себя, и её впоследствии, если полностью раскроет её.

А потом, на рассвете, она будет принадлежать ему, и он сможет делать с ней всё, что захочет.

ГЛАВА 10

Лейла уставилась на тлеющие угли. Она сидела всё в той же позе, что и последние пару часов. Одни и те же мысли постоянно проносились в её голове.

Как хищник, каким он и был, Калеб почувствовал её страх и воспользовался им. Он играл с ней, блеск в его глазах ясно давал понять, что ему понравилось, как он заставил её страдать под таким накалом.

Но более тревожным, чем садистский игрок, которым он себя показал, было её возбуждение от его наслаждения.

Она не должна была так себя чувствовать — неосновательность её влечения к нему раскалывала её целостность. Бабочки запорхали у неё в животе при мысли о том, как сильно она хотела, чтобы губы вампира прижались к её губам; как она хотела, чтобы он придвинулся к ней ещё на один шаг.

Она не могла лгать себе и оправдывать это просто минутной слабостью, реакцией на напряжённую и изматывающую ночь. Она знала, что то, что она чувствовала среди своего страха, было возбуждением — возбуждением от того, каким смертоносным он был, каким бесстыдным, каким самоуверенным. Он пробудил в ней что-то… что-то чужеродное, что-то освобождающее.

Ей нужно было взять себя в руки, и быстро.

Калеб привык танцевать на грани. Он имел опыт и выжил с гораздо более умелыми и опытными серрин, чем она. И он открыто и беззастенчиво планировал вытащить её серрин на поверхность. Его откровенность в намерениях усугубляла оскорбление.

И из-за этого, вместо того, чтобы прислушаться к предупреждающим сигналам, она была вынуждена бросить ему вызов, проигнорировать разумный вариант держать рот на замке и не поднимать голову. Если бы не смущение и перспектива того, что он рассмеется ей в лицо, она бы просто выложила правду о том, насколько скрытной она была, хотя бы для того, чтобы стереть осуждающее выражение с его лица.

Она встала с дивана. Прятаться в этой комнате и дальше, несмотря на то, что это было разумно, слишком сильно уязвляло её гордость.

Его уход был единственным доказательством, в котором она нуждалась, что ему в равной степени приходилось сдерживать себя. Это само по себе доказывало, что он действительно верил в возможность удерживающего заклинания, иначе, как подсказывал ей каждый инстинкт, она бы не устояла, бросив ему такой вызов.

Возможно, она и подвергалась риску, но и он тоже, и она должна была помнить об этом. Тот факт, что он играл ради доминирования, был доказательством того, что некая часть его, вероятно, была запугана ею. На его территории он хотел, чтобы она знала, кто здесь главный. И использование его сексуальной самоуверенности было слишком очевидным способом.

Но её бедра всё ещё дрожали, когда она вышла в коридор. Её сердце всё ещё болезненно колотилось, когда она спустилась в гостиную, следуя на звук телевизора. И её пульс участился, когда она увидела его.

Калеб сидел на диване, ближайшем к террасе, спиной к ней. Он вытянул ноги по всей длине дивана и держал стакан в одной руке, которая опиралась на спинку, в то время как другой листал книгу.

Она шагнула ближе, и все волоски на её руках встали дыбом. Но она знала, что причиной тому было нечто большее, чем температура ночного бриза, дующего через открытые двери.

Он не оторвал взгляда от её книги по очищению, когда она села на диван напротив него.

Ей было противно видеть драгоценную книгу своего дедушки в руках вампира. Там были секреты, которые никогда не должны были попасть в поле зрения представителей его вида.

Она засунула руки под бёдра, стала украдкой наблюдать за ним. Но он даже не вздрогнул, только сделал глоток янтарной жидкости.

Она задержала взгляд на его сильной челюсти, мужественных губах, задумчивом взгляде прекрасных зелёных глаз. Она бы даже сказала «идеальный», если бы не темнота внутри него. Если бы он не был вампиром.

Голос за кадром по телевизору заглушал бурную дискуссию за пределами офиса Всемирного Совета. Хорошо одетая женщина властно и хладнокровно стояла среди толпы, незаметно прижимая микрофон к уху.

— Предположения о том, действительно ли Натаниэль Амилек будет баллотироваться на политический пост, вызвали сегодня дебаты по всему миру. Конечно, это не первый случай, когда мы слышим об этих слухах, но, хотя они пока и не подтверждены, нежелание представителей Амилека подтвердить обратное, когда их прямо спросили сегодня вечером, вызвало дискуссию о том, могут ли они быть на пороге нового политического заявления. Если это так, то мы могли бы стать свидетелями беспрецедентной кампании, охватившей весь земной шар в течение нескольких дней.

Кадр переключился на Амилека, вежливо кивающего камерам, с опущенной головой и копной седых волос, ниспадающих на постаревшее лицо, когда он смотрел на интервьюера. Мальчик с плаката движения за политическое равенство вызвал у неё мурашки по коже от негодования.

— Вам сказали, что вы не можете претендовать на место во Всемирном Совете из-за положений Четырнадцатой Конституции, в которой чётко сказано, что те, кто имеет теневое происхождение, не могут быть избраны для управления законами человечества, — заявила интервьюер.

— Мы зашли так далеко во многих отношениях, — ответил Амилек. — Мы просто хотим иметь одинаковые права: на жилье, на образование, на работу. Этот старый конституционный закон только доказывает, насколько велики разногласия, которые всё ещё существуют. Необходим прогресс. Либо мы вносим свой вклад, либо нет.

Лейла оглянулась на Калеба и увидела, что даже это заявление не отвлекло его внимание от её книги.

Передача новостей переключилась на ту, которая за последние две недели стала привычной территорией. Подразделение по контролю за вампирами приобрело дурную славу из-за разоблачений коррупции в верхушке истеблишмента. И глава ПКВ, и руководитель всего Отдела по контролю за третьими видами были взяты под стражу и им были предъявлены обвинения вместе с другим коллегой, который покинул ПКВ несколькими годами ранее. На свидетельскую трибуну пришла одна из них — падчерица босса ПКВ и одна из их лучших агентов — Кейтлин Пэриш. Её никто не видел с тех пор, как она появилась в суде, и многие подозревали, что она скрывалась до тех пор, пока всё не уляжется.

Предполагалось, что она скрывалась с Кейном Мэллоем — тем самым вампиром, сестра которого убита теми, кто был привлечён к ответственности. Утверждалось, что у неё был с ним незаконный роман, вызвавший презрение её коллег больше, чем её разоблачение коррупции в агентстве.

Какой бы ни была её мотивация, Лейла не сомневалась, что для того, чтобы сделать то, что сделала Кейтлин, требовалось мужество. Она доказала, что не все агенты были коррумпированы — даже если она была втянута в конфликт с Кейном Мэллоем. Ей, по крайней мере, удалось хоть как-то справиться с ущербом после протестов в Блэкторне, когда появились эти новости. Другие утверждали, что её заявление было частью плана ОКТВ по заметанию следов именно по этой причине, настолько они боялись, что новости просочатся другим путём.

Была ли у неё связь с Кейном, всё ещё оставалось под огромным вопросительным знаком.

Дедушка Лейлы много говорил о Кейне Мэллое. Он был законом для самого себя — против истеблишмента и даже против своего собственного Высшего Ордена. Ходили слухи, что он был одним из редких магистров вампиров. Ей было всё равно, каков его статус — Кейн был предметом её ночных кошмаров в детстве, и более чем достаточной причиной держаться как можно дальше от Блэкторна.

Изображение красивого вампира вспыхнуло на экране. То, что он был красив, даже она не могла отрицать. И, к сожалению, то же самое касалось того, кто лежал перед ней. Только никто не предупреждал её о Калебе. Никто не предупреждал её, что существуют вампиры такие же плохие, как печально известный Кейн Мэллой, если не потенциально ещё хуже.

— Ты его знаешь? — спросила она, желая нарушить молчание Калеба, по крайней мере, заставить его признать её… сделать что-нибудь, чтобы отвлечь его от её книги. — Кейн Мэллой.

— Мы никогда не встречались, — сказал Калеб, не отрывая внимания от страницы, которую читал.

— Он практически правит этим районом, не так ли?

— Не каждым участком.

— Не твоим, ты имеешь в виду.

— Он не лезет в мои дела, я не лезу в его, — сказал он, переворачивая страницу. — Таким образом, нет необходимости в осложнениях.

— Так он, правда, так плох, как о нём говорят?

Он взглянул на неё поверх стола, прежде чем снова уткнулся в её книгу.

— Кто говорит?

— Все.

— Репутация имеет большое значение в этом месте.

— Вот почему этот скандал не принесёт ОКТВ большой пользы. Ты думаешь, он всё это выдумал, как говорили некоторые люди?

— Я сомневаюсь в этом. Пришло время ОКТВ узнать, что грядёт.

— Излишне говорить, что ты их не одобряешь.

— Это вежливый способ выразить это.

— А как насчёт Высшего Ордена? У тебя с ними много общего?

Он перевернул ещё одну страницу.

— У тебя вдруг появилось много вопросов.

— Алиша всегда говорит мне, что я должна попытаться понять больше.

— Высший Орден украшает этот район своим присутствием только тогда, когда они хотят чего-то или хотят наложить какое-то наказание, которое, по их мнению, принесёт им очки во Всемирном Совете — всё, что сохранит их роскошь и привилегии в Мидтауне. Они могут пойти на хер, если речь идёт о большей части этого района.

— Значит, это не совсем тот единый фронт, который они любят демонстрировать?

— Если ты говоришь об Амилеке, то он пустая трата места. Он всего лишь марионетка, за ниточки которой дергают.

— Значит, ты его не поддерживаешь?

Наконец, он взглянул на неё.

— Теперь ты хочешь поговорить о политике?

— Это всего лишь вопрос.

Он на мгновение задержал на ней взгляд, а потом перевернул ещё пару страниц.

— Ты, должно быть, поддерживаешь его борьбу за равные права, — добавила она. — Разве вы все не этого хотите?

— Мы вам не ровня. Мы выше вас, — он снова взглянул на неё, и в его глазах мелькнул игривый вызов. — В какую бы иерархическую систему вы ни предпочитали верить.

— Если ты такой превосходный, почему ты ещё не главный? Почему ты всё ещё ограничен?

— Люди сильно подвели Третьи виды. Однажды это будет исправлено.

— Ты так думаешь?

— Я это знаю. Есть только один способ прийти к власти, и уж точно не через него и его политику, — он закрыл книгу и положил рядом с собой, затем повернулся к ней лицом. — Но ты уже знаешь это, если ты хоть немного так осведомлена, как утверждает твоя сестра. А она делает из тебя очень-очень умную маленькую библиотекаршу.

Он откинулся назад, положил ноги на стол, слегка согнув их, а руку перекинул через спинку дивана.

— И это снова будет смертельно для тебя, если пророчества сбудутся при твоей жизни. Ты окажешься в очень опасном положении, если править будут вампиры. Тогда у тебя не будет такой роскоши, как возможность спрятаться в безопасности Саммертона, не так ли? Тебя вынудят выбраться из этой скорлупы, нравится тебе это или нет.

— Этого не случится.

— Почему? Потому что Всемирный Совет установил все эти границы, чтобы гарантировать это? Прячась за своими заявлениями о работе над достижением равных прав, когда всё, что они хотели сделать, это предусмотреть непредвиденные обстоятельства, чтобы свести к минимуму риск, если избранный когда-либо появится? Ты всё ещё собираешься стоять в стороне и прятаться в своей библиотеке, надеясь, что всё это уйдёт?

От его упоминания об избранном у неё скрутило живот, и она не могла позволить себе развивать этот разговор.

— У меня есть право выбирать, что мне делать.

— И почему ты так против того, кто ты есть? Почему, когда ты могла бы совершить настоящее убийство? Буквально. Такая красивая и сексуальная девушка, как ты, тебе не составило бы труда заманивать нас в ловушку.

Она почувствовала трепет в груди от его комплимента, а также от того, как он окинул её своим соблазнительным взглядом.

— Для чего? Стать тем, кем я не являюсь? Я знаю, как это вызывает привыкание, подобно тому, как серрины, которые занимались этим достаточно долго, забывают, кто они такие, теряют всякое представление о себе. Я не хочу такой жизни.

— Значит, тебя пугает потеря контроля.

— Я просто не хочу, чтобы вампиры кусали меня за горло каждую ночь. Не говоря уже обо всём остальном, что связано с работой.

— Ты почти убедительна.

— Верь во что хочешь. Просто, по крайней мере, признай, что у тебя нет намерения отпустить меня даже, когда я докажу, что ты ошибаешься.

— А если я тебя отсюда выпущу, то что? Ты уйдёшь и забудешь обо всём этом?

— Я более чем способна притвориться, что ничего этого никогда не было, — сказала она, и её пульс участился от надежды.

— А что, если я не хочу тебя отпускать? Что, если я захочу оставить тебя здесь для собственного развлечения? Для моего собственного удовольствия.

Её сердце пропустило удар.

— Ты же знаешь, что это было бы ошибкой.

— Может быть, я думаю, что это того стоит. Может быть, я думаю, что ты стоишь того, чтобы рискнуть.

Она нахмурилась, увидев безжалостную самоуверенность в его глазах.

— Ты что, просто не способен испытывать чувство вины?

— За что? Добраться до твоего вида раньше, чем они доберутся до моего?

— По крайней мере, я пытаюсь понять тебя. Но твоё решение уже принято. Правда в том, что ты хочешь, чтобы я была такой же, как другие. Тебе нужно, чтобы я была такой же, как они. Ты не можешь смириться с тем фактом, что я другая. Я думаю, это больше говорит о тебе, чем обо мне.

Он допил остатки своего напитка.

— Это то, что ты продолжаешь говорить себе, чтобы ослабить это чувство неполноценности?

— Мне не из-за чего чувствовать себя неполноценной.

— Ты даже не можешь смотреть мне в глаза какое-то продолжительное время.

— Я знаю, на что я способна. Вот почему я не смотрю тебе в глаза.

— Значит, ты признаешь, что это вне твоего контроля? Что серрин выйдет, независимо от того, захочешь ты этого или нет.

— Я не это имела в виду.

— А мне кажется, ты как раз это имела в виду.

— Не вкладывай слова в мои уста.

— Значит, ты не представляешь угрозы ни для меня, ни для моего брата, ни для любого другого вампира, если уж на то пошло.

Она нахмурилась.

— Говорю тебе, ты меня не знаешь.

— Я точно знаю, кто вы такие и на что способны. Я знал всё о вашем роде ещё до того, как родились твои бабушка и дедушка. Вы все одинаковые. Обман и манипулирование становятся вашей второй натурой до тех пор, пока они не станут вашей единственной правдой, ибо вы упиваетесь своим унижением, жаждете следующего завоевания. Вы заманиваете нас в ловушку, а потом выплевываете, и это всё, что от нас требуется. Это то, для чего вы были созданы. И здесь нет исключения.

— Что оправдывало каждую резню, верно? Ты никогда не испытывал угрызений совести?

— За то, что защищал своих?

— Но ты делал это ради денег. За вознаграждение. Ты был наёмным убийцей. Для Высшего Ордена, верно? Мне кажется, ты невысокого мнения о них, и всё же они платили тебе. Полагаю, принципы не имеют большого значения, когда речь заходит о деньгах?

— Платили это ключевое слово. Раньше я на них работал. Больше нет.

— Потому что ты думал, что нас больше нет.

— Вот именно.

— И сколько они готовы были бы заплатить тебе сейчас, если бы ты выдал меня?

— О, они бы ожидали, что получат тебя бесплатно. Лояльность к нашим лидерам и всё такое. Но я, вероятно, смог бы выторговать очень выгодную сумму, как мне кажется.

— И это настоящая причина, по которой я нужна тебе живой на рассвете? Потому что я стою больше живая, чем мёртвая?

— У меня есть всё, что мне нужно. Мне не нужно тебя продавать. Представителям Высшего Ордена не нужно знать о моих делах, точно так же, как я не интересуюсь их делами. То, что здесь происходит, касается только меня и тебя.

— Меня, тебя и людей, которых мы любим.

— И ты просто должна помнить об этом.

— А если будет доказана моя невиновность?

— Этого не случится.

— Потому что ты собираешься проследить за этим, верно? Я пробуду здесь до тех пор, пока ты не превратишь меня в ту, кем ты хочешь меня видеть.

Несмотря на свою решимость, она встала и сердито посмотрела на него сверху вниз.

— Ты можешь идти к чёрту, Калеб, — сказала она и отошла.

— Сядь, — коротко сказал он.

Она застыла на месте. Собрав всё мужество, на какое была способна, она оглянулась на него.

Его потрясающие зелёные глаза строго сузились, глядя на неё.

— Я сказал, сядь.

Ей не следовало колебаться. Ей следовало вернуться на своё место. Но под накапливающимся страхом скрывался прилив возбуждения. От пьянящего предвкушения того, что он сделает, если она продолжит бросать ему вызов.

Она не знала, откуда оно взялось. Даже разозлилась за то, что нарушила данное себе обещание не провоцировать его. Но тот факт, что она осталась стоять на месте, пока они сверлили друг друга глазами, сказал ей, что это была сила, которую её вид ощущал, сталкиваясь с ними. Ей не нужно было бояться. Не настолько боятся, чтобы делать то, что он требовал.

Если она собиралась уйти, то знала, что разумным вариантом было бы направиться в ванную и запереться там, пока каждая жилка её тела не перестанет искриться под пристальным взглядом этих завораживающих глаз.

Но она не выбрала разумный вариант.

Было ли это гордостью, негодованием или откровенным бунтом, который руководил её решением, или же серрин в ней начала проявляться, она повернула обратно к его комнате. Это был абсолютный вызов, она вторгалась на его самую личную территорию без приглашения. И её тело содрогнулось от возбуждения от вызова, от того, что он сделает дальше.

Каждый шаг давался ей с трудом, пока она шла обратно по коридору. Её ноги дрожали, разум не мог полностью сосредоточиться на том, что делало её тело. Последнее происходило против её воли.

Она вернулась в библиотеку. Единственным источником света в комнате были остатки тлеющих углей. Она прошла через комнату к креслу с откидной спинкой и открыла створку окна, отчаянно нуждаясь в воздухе, несмотря на ночную прохладу. Она осмотрела округу — яркие огни освещали густую темноту, опьяняющие запахи и звуки ещё раз напомнили о том, как далеко она была от тишины и убежища дома. Дождь снова на мгновение прекратился, но в воздухе всё ещё чувствовалась угроза продолжающейся грозы. Её кожу стало покалывать.

Он не собирался так запросто спускать её неповиновение, и она это прекрасно знала. И теперь, когда она откусила этот кусочек, ей предстояло прожевать и проглотить то, что должно было получиться, каким бы горьким оно ни было на вкус.

Сделав несколько глубоких, успокаивающих вдохов, она вынуждено села в кресло, пока у неё не подкосились ноги.

Её сердце подпрыгнуло, когда она услышала, как за ней тихо закрылась дверь, но она не стала оглядываться. Её желудок сжался, и, к её отвращению, не просто от страха. Сидя в темноте, приглушаемой лишь далёким янтарным отблеском догорающего огня, она собралась с духом.

Встав перед ней, Калеб прислонился к свободной части стены рядом с окном.

Через несколько мучительных секунд она набралась достаточно смелости и подняла на него глаза. Её сердце бешено заколотилось, когда их взгляды встретились.

Но он ничего не сказал. Ей хотелось, чтобы он заговорил. Ей хотелось, чтобы он сказал что-нибудь, что разрушило бы метровую пропасть между ними. Его молчание только ещё больше взбесило её. Его демонстрация контроля вызвала у неё непреодолимое желание вернуть свои права.

И когда он спокойно опустился на пол, это только ещё больше разозлило её. Он собственнически положил одну ногу на ножку её кресла, преграждая ей самый лёгкий путь к отступлению.

— Ты воинственная маленькая мадам, ты знаешь это? — сказал он, его глаза заблестели.

— Потому что я не прекратила сопротивление и не притворилась мертвой? Этого не произойдёт.

— Я это уже и сам это понял.

— Тогда почему ты до сих пор не понял, насколько всё это безумно?

— Это всё часть этого, недолетка. Ты ведь ещё не потеряла самообладания, не так ли?

— Если бы у меня сдавали нервы, я бы села на тот диван.

— Так это не ты убегаешь?

— Ты слишком привык к тому, что все делают то, что им говоришь.

— Это потому, что другие люди учатся быстрее

Она резко выдохнула.

— Это лучшее, что у тебя есть? Я бросаю тебе вызов, чтобы ты меня подбодрил?

— Мы оба знаем, что ты получишь нечто большее, чем ободряющую речь.

В животе у неё всё перевернулось. Спокойные глаза смотрели на неё в ответ с бескомпромиссным намерением.

Она попыталась встать, но он скользнул босой ногой к подлокотнику кресла, закрывая проход. Она вцепилась в подлокотники кресла и замерла на краю сиденья.

— Ты часто убегаешь, не так ли? — сказал он.

— Я не убегаю, мне просто не нравится быть рядом с тобой.

— Если ты так уверена в своих убеждениях, почему тебе так неуютно от моей близости?

Она перевела свой опущенный взгляд на его пах. Она могла бы с лёгкостью врезать по нему ногой.

— Ты ранишь меня, и я буду вынужден проверить, всё ли там ещё работает, — предупредил он.

Её взгляд метнулся к нему, и она встретилась с тёмными, уговаривающими глазами.

— Неужели только стычка облегчит для тебя ситуацию? — добавил он. — Уменьшит чувство вины.

Она нахмурилась.

— Ты извращенец, ты знаешь это?

Она мгновенно отпрянула, когда он опустился перед ней на колени.

Она вцепилась в подлокотники кресла, когда он сократил расстояние между ними. Несмотря на учащённый пульс, она не пыталась отбиться от него, когда он потянулся к её коленям, раздвинул её ноги и завёл их за свои бёдра. Её хватка на стуле усилилась, когда он одним быстрым движением притянул её к себе. Его джинсы мягко коснулись внутренней поверхности её бёдер.

— Я более чем извращенец, — сказал он, его губы были в опасной близости от её губ. — Я худший из вампиров, о которых предупреждал тебя твой дедушка. Но ты та, кто жаждет меня. Так кем же это тебя делает?

Она смотрела в его тёмно-зелёные глаза, в его суженые зрачки. Она никогда раньше не замечала, что его радужные оболочки были тонко обведены чёрным, что они были испещрены оттенками коричневого, и это резко контрастировало с темнотой его густых ресниц.

Она не сопротивлялась. Она не доставит ему такого удовольствия. Может быть, потому, что она знала, что это бесполезно. Скорее всего, потому что она знала, как ни отвратительно было признавать это, но она не хотела сопротивляться.

— Я не жажду тебя, — сказала она, презирая то, как её тело инстинктивно отреагировало на его прикосновение, как её защитные механизмы бездействовали.

Даже в её страхе что-то казалось таким правильным, таким естественным. Было ли это из-за её приводящего в бешенство влечения к нему, или потому, что её серринская натура прорывалась на поверхность, она не могла быть уверена. Но каждый мускул в её теле напрягся, жар разлился между ног, и её стойкость ослабла.

Её сердце подпрыгнуло, когда он снял её левую руку с подлокотника кресла и осторожно просунул её в щель между спинкой кресла и крылом — непреклонный, целеустремленный поступок, от которого её сердце учащённо забилось. Она была вынуждена откинуться назад. Она взглянула на сильную руку, обхватившую её запястье. Оно было таким крошечным и хрупким по сравнению с его. Лейла снова посмотреть ему в глаза. Они больше не улыбались. Он поднял её правую руку и поднёс внутреннюю сторону локтя к своим губам.

Его нежный поцелуй на её чувствительной плоти заставил её желудок перевернуться — поцелуй, которым он медленно прошёлся по всей длине её руки до запястья. Она сжала пальцы ног на деревянном полу. Одно колено инстинктивно согнулось, ступня упёрлась в край сиденья, когда он снова отпустил её правую руку и прижался к ней своим твёрдым телом.

Что-то в ней, что-то темное и пугающее, отзывалось на него, несмотря на то, что каждая крупица здравого смысла кричала ей, что это неправильно.

Он подстрекал её, давая ей понять, что он не боится; давая ей понять, что всё контролирует, желая, чтобы она пала. Он подстрекал её действовать в соответствии с её природой и вопреки её здравому смыслу.

И она знала, что он может атаковать её в любой момент, если она сделает именно это.

В тот момент она поверила, что способна заставить его укусить. Мысль об этом заставила её желудок сжаться, но не от страха. Это была непростительная мысль; возбуждение, которое она испытывала, было отвратительным.

Боль в её груди стала мучительной. Последующая вина от возбуждения стала гнетущей. Когда его губы задержались на расстоянии менее пары сантиметров, она вдохнула опьяняющий запах алкоголя. Дрожь захлестнула её. В этот момент она хотела, чтобы он поцеловал её. Ей нужно было, чтобы он поцеловал её. Эти губы вампира были такие соблазнительные, несмотря на скрытую в них смертоносность.

Но это был интимный контакт, в котором он ей отказал.

Она тяжело дышала от стыда и негодования. Речь шла не о близости. Речь шла о доминировании. Речь шла о контроле. Это был урок о том, как бросать ему вызов. И он хотел увидеть, как она впадает в панику. Он хотел увидеть, как она извивается. Он ожидал, что она попытается отбиться от него.

Это была битва желаний. Игра смелых. Он был готов рискнуть и явно бросал вызов ей. И, возможно, она бы дважды подумала — разумная и контролируемая Лейла, — если бы её гнев и негодование не были столь сильны.

Но, чёрт возьми, прикосновение его прохладной кожи к её коже было опасно соблазнительным. Мрачный взгляд его глаз, когда он искушал её сразиться с ним, был завораживающим. Он явно чувствовал её дискомфорт. И тот факт, что ему это понравилось, снова взволновал её — весь тот опасный потенциал, который он скрывал.

Когда он отпустил запястье, которое целовал, он откинул её волосы назад за плечо, обнажая шею. Она сжала кулаки при дразнящем проблеске его резцов.

Но она не сломалась. Калеб был не похож на него — на того, кто в детстве так злобно хватал её за воротник пальто, заставив её маленькое тельце болтаться почти в двух метрах над землёй.

И чувства, которые он вызывал, были совсем не похожи на те, что она испытывала тогда.

Но когда она почувствовала мягкие губы Калеба на своей уязвимой артерии, она едва могла дышать, готовясь к тому, что эти твёрдые, смертоносные резцы вонзятся глубоко.

Вместо этого он медленно и вкрадчиво лизнул её по всей длине горла. Его слюна была прохладной на её разгоряченной коже. Он провёл ладонью вниз по её ложбинке, вдоль рёбер, прямо под грудью, слегка оттягивая ткань вниз от нажима, и приник ртом к обнажённому бугорку плоти.

Лейла неохотно выгнулась навстречу ему. Свободной рукой она вцепилась в подлокотник кресла, когда он расстегнул верхние пуговицы на её платье, желая сильнее оттянуть ткань вниз. Его рот коснулся её груди через тонкое кружево лифчика.

Она ахнула, ненавидя себя за это. Ненавидя то, как её тело так открыто выдавало ему своё возбуждение.

Он скользнул своими дразнящими губами обратно к её шее. Его рука обвилась вокруг её руки на подлокотнике кресла, удерживая её там. Он изменил их положение и встал поближе. Каждый мускул в её теле напрягся, когда она почувствовала его твёрдость через джинсы. Давление на пульсирующую плоть меж её раздвинутых ног было почти невыносимым.

Подпускать его так близко было ошибкой. Балансируя на вершине скользкого склона, ей нужно было отступить, прежде чем инерция захватит её.

Когда твёрдость его резцов соприкоснулась с её плотью, воспоминания нахлынули на неё сильно и быстро — ничего, кроме воздуха под ногами; вампир, смеющийся перед тем, как укусить; кровь её матери, всё ещё окрашивающая его рот.

И эта боль. Мучительная боль, когда он впился зубами в её нежную плоть.

Она закрыла глаза, царапая ногтями подлокотник кресла, пытаясь успокоиться, чувствуя, что рушится, как тогда: впервые она узнала, что такое боль; впервые она узнала, на что похожа беспомощность, и насколько порочным может быть мир.

— Сюда он тебя укусил? — спросил Калеб, переключившись на другую сторону. — Или это было здесь?

Он слегка прикусил её артерию, заставив её вздрогнуть, затем поцеловал вдоль линии подбородка, а после его губы снова оказались менее чем в паре сантиметров от её губ.

Она затаила дыхание, когда он снова взял её правую руку в свою, сцепил оба запястья вместе и прижал их над её головой к спинке кресла. Она была вынуждена выгнуться навстречу ему. Он прижался своей твёрдой грудью к её груди, напоминая ей о силе, скрытой за ней.

— Он удерживал тебя, когда кусал? — прошептал он ей на ухо. — У тебя это ассоциируется только с плохими вещами?

Поцеловав её за ухом, он прикусил мочку и затем ещё шире раздвинуть её бёдра.