Кровавые скалы

Глава 14

— Куда подевались мои торговые суда?

Мустафа-паша воспылал нестерпимым гневом. Он уже избил одного раба, ногами вытолкал из шатра упавшего наземь командира, бросал кубки и ругательства в членов военного совета. Ибо победа вновь ускользнула от него. Величественная армия, маршировавшая по побережью в мае, ныне представляла собой страдающую от болезней и деморализованную толпу, которая скорее взбунтуется, нежели вновь пойдет в бой. Продовольствие так и не прибыло, корабли ушли в море и не вернулись, а союзники расторгли альянс. Даже кое-кто из янычар прыгал на суда и убегал с острова. Они оставляли позади гниющие трупы соратников, окутанный покровом заразы лагерь, гнетущий страх голодной смерти. И свиней.

Как же христиане глумились над турками, когда пробудили терзавший их голод, выпустив к позициям сарацин этих грязных тварей… Такое оскорбление истинной веры не должно остаться безнаказанным! Мустафа-паша метнул еще одно украшение в инкрустированную жемчугом шкатулку. Драгоценность разбилась вдребезги, брызнув стекляшками. Но лишь кровопролитие способно поднять настроение главнокомандующего — он будет медленно сажать рыцарей на колья, слушать их вопли и смотреть, как корчатся от боли их лица. Он развеет слухи и собственные сомнения. Великому магистру Ла Валетту и его сборищу пиратов никогда не превозмочь могущество османов. Неверные тоже ослабли; они видели, как их стены таяли подобно маслу, а их численность стремительно сокращалась. Он еще успеет их уничтожить. Ибо приближались осенние шторма, и адмирал Пиали беспокоился и спешил покинуть гавань, так как в противном случае его голова окажется беззащитной перед лицом мстительного и беспощадного султана.

— Пошлите за Пиали.

— Он на галерах, что патрулируют к северу от острова, Мустафа-паша.

— С какой целью? Чтобы вместе с капитанами составить план бегства? Чтобы придумать оправдание своему провалу? Или прибыть в Константинополь и подготовить собственную версию событий?

— Я не осведомлен о замыслах адмирала, Мустафа-паша. — Прислужник неохотно поежился, ощутив на себе взгляд господина.

— Однако я догадывался о его злых намерениях. Он избегает меня, вместо себя посылает гонцов. Я уже готов вернуть этих никчемных глупцов в виде нарезанного мяса. А теперь приведите его.

— Как прикажешь, Мустафа-паша.

— И моего главного инженера тоже. Надеюсь, он не сел на корабль и не удрал с острова?

— Сейчас он на позициях вместе со своими командирами, Мустафа-паша.

— Пусть знают, что любого, кто станет слаб или нерешителен, я гвоздями прибью за мошонку к мачте.

Прислужник поклонился и вышел. Главный инженер был доставлен. Расположившись на уложенном шелковыми подушками диване, Мустафа-паша неторопливо обвел человека взглядом и стал тянуть время. Инженер был египтянином, лучшим из всех, какого можно было обучить и нанять за деньги.

— Трудные времена настали.

— Нет таких трудностей, которые мы не преодолели бы верностью и предусмотрительностью, Мустафа-паша. — Сам того не ведая, инженер только что спас свои гениталии.

— Продолжай.

— Пока мы беседуем, наши отряды готовятся рыть подкоп из крепостного рва под скальное основание бастионов Биргу. Через три недели тоннель будет готов.

— Через две.

— Как пожелаешь, Мустафа-паша.

Инженер низко поклонился.

— Я желаю, чтобы неверных скормили воронью. Чтобы каждый из них познал неисчислимые мучения.

— Я приложу все усилия, Мустафа-паша.

— А кроме этого? В каком состоянии наши осадные машины?

— Вздымаются подобно самой высокой башне. — Главный инженер улыбнулся, радуясь собственным успехам. — Их высота превышает семьдесят футов. Мы подтащим их к краю оборонительного рва, это позволит достичь стен Биргу, что поднимаются на сотню футов над землей.

— Посмотрим, на что способны твои машины и ты сам.

Старый главнокомандующий сидел и поглаживал бороду, довольный тем, какую тревогу вселяло в подданных его могущество и наступившее молчание. Все эти осадные машины, переброска войск через укрепления и подкоп под обороной христиан могут и вовсе не потребоваться. Как и в Сент-Эльмо, обломки стен заполняли ров, а бреши разрастались. Мустафа-паша прикажет Пиали возглавить следующее наступление на Биргу, тогда как сам сосредоточится на Сенглеа. Так он сумеет отвести от себя угрозу, разделить груз ответственности с адмиралом, чтобы в случае казни одного султану неизбежно пришлось бы казнить и второго. Вероятность провала способна воспитать политика из любого солдата.

— Мустафа-паша, есть новости касательно Мдины, — произнес главный инженер извиняющимся голосом.

— Что вы обнаружили?

— Наши предположения подтвердились: стены города уже давно утратили былую прочность. Лазутчики подтверждают, что крепость можно захватить лишь с южной стороны. Остальные недосягаемы, потому как город стоит на высокой скале.

— Нам известно, что рыцари вывели из Мдины всех солдат, чтобы оборонять Большую гавань. Нам также известно, что город можно захватить в любой момент. — Так доложил предатель в сердце ордена.

— Осталась кавалерия, Мустафа-паша.

— Ее атаки слабеют, потери растут, а вылазки безболезненны.

— Мдина будет твоей, Мустафа-паша.

— Моей будет Мальта.

Мустафа-паша не станет забывать о столице, отложит в качестве резерва или зимней стоянки на случай изменения в соотношении сил или длительной задержки. Настоящий трофей находился здесь. Главнокомандующий держал орден в кулаке и намеревался вырвать сердца рыцарям, равно как и их упрямым братьям из павшего форта. Ла Валетта он пока что оставит в живых. Несомненно, Сулейман Великолепный изобретет нечто особенное для бывшего великого магистра ордена Святого Иоанна.

Неподалеку от Монастырской церкви, в маленькой часовне Святой Богоматери Дамасской, Жан Паризо де Ла Валетт возносил молитвы и благодарил небеса за еще один пережитый день. Когда-то он просил воинов гарнизона совершить подвиг невообразимой отваги и стойкости. И те вняли Слову Божию и зову гроссмейстера. Свершилось чудо. Но его придется повторить вновь.

— Дядя!

Тихо прикрыв за собой дверь, в часовню вошел Анри. Не оборачиваясь, Ла Валетт опустил голову. Нерешительность и сдерживаемая досада в голосе племянника уже сказали за него все.

— Мавр?

— Изрублен на куски, дядя. Убийцы неизвестны.

— Я потерял незаменимого друга, которому обязан жизнью.

— И который отдал бы за нее свою. Он пожелал остаться в Биргу, когда Кристиан предложил ему отправиться в Мдину.

— Он должен был уехать.

— Мавр исполнял долг перед тобой, дядя. Он видел, что к тебе подступают враги.

— Но они прежде добрались до него. Как мог я подвергать друга столь огромной опасности? Как мог так жестоко отнестись к нему и заточить в казематы?

— Он сам просил об этом.

— И затем спас нас от турок. Мне будет не хватать его советов, Анри. Я поплачусь за эту потерю. — Плечи гроссмейстера поникли.

— Ты можешь извлечь из этого выгоду, дядя.

— Не вижу никакой выгоды.

— Не будь мавр мертв, ты бы не поверил. Не пожертвуй он жизнью, ты бы не начал действовать.

Ла Валетт медленно повернул голову.

— Говори, что у тебя на уме.

— Кто-то привел в действие предательский план, согласно которому ты умрешь от яда, а орден будет сдан язычникам.

— Трупы наших солдат устилают стены форта, лазарет полон раненых, а ты говоришь об измене.

— Среди твоих приближенных скрывается враг.

— Ты с ума сошел, Анри!

— Чужое вероломство, а не сумасшествие погубило мавра. И может погубить любого из нас. Капитан корсаров Эль-Лук Али Фартакс открыл Кристиану, что среди членов военного совета рыцарей есть отступник, который помогает сарацинам.

— Ты поверил на слово корсару?

— Кто же тогда направил турок в тоннели под фортом? Кто подорвал пороховой склад в Сент-Анджело и хранилище взрывчатки в Сенглеа? Кто позволил корсарам беспрепятственно высадиться на берег под стенами Сенглеа перед самым носом у наших пушек? Кто подсыпает тебе яд?

Ла Валетт встал и посмотрел в глаза племяннику.

— Ты поклялся никому не говорить о моем недомогании.

— Я ни с кем и не говорил, дядя. Равно как и не наводил на подобную мысль.

— По какой причине ты скрыл от меня эти факты?

— По которой и посоветовал тебе переехать в Биргу, дядя. Ради твоей же безопасности. Мы не должны встревожить предателя, чтобы он не начал действовать поспешно и непредсказуемо.

— Но ты рассказал мне все сейчас.

— Наш верный мавр убедил меня дождаться его смерти. Он изучал симптомы твоего недуга и пришел к заключению, что твое тело отравлено мышьяком.

— Теперь и сам он изрублен мечом.

— Но таково его предупреждение. Опасность еще не миновала, дядя.

— Посмотрим, останется ли последнее слово за турками.

Словно в ответ грянул одновременный залп всех вражеских орудий, чей грохот разорвал воздух и сотряс землю. Обстрел вновь окутает пылью форты, обрушит в крепостной ров еще один участок стены. Беседа дяди с племянником завершилась. Оба хорошо понимали друг друга и осознавали, что затишье окончилось и вскоре налетит еще более страшная буря.

Буря налетела во вторник, 7 августа 1565 года, на восьмидесятый день осады — спустя пять суток после первой попытки турок атаковать два полуострова сразу. Готовые к бою, но совершенно не ожидавшие такого натиска, защитники стойко сражались, пытаясь удержать тающую линию обороны, замедлить хлынувший смертоносный поток. Они постепенно сдавали позиции. Горстки измученных солдат были смяты. Все реже метали они взрывчатые горшочки, все чаще стреляли из мушкетов не целясь. На высоком парапете один из рыцарей отчаянно рубил мечом. Окруженный и обреченный на гибель, он остался последним из перебитого отряда. Турецким аркебузирам приказали целиться ниже доспехов, и одна из пуль поразила рыцаря в пах. Судорожно сжав кровоточащую рану, он упал на колени, а затем на живот. Враги добивали раненых. Продвигались вперед.

Юбер переменился. Бесследно исчезли его наивность, привычное добродушие и веселый нрав. На их месте возникло нечто иное, мрачное; в глазах послушника читалось напряжение, а на лице застыло выражение решимости.

За пределами лазарета, где груды раненых лежали в ожидании смерти, молодой священник поднес воду к губам прислонившегося к стене солдата.

— Юбер, побереги питье для кого-нибудь другого, — тихо обратилась к нему Мария, мастерившая навес из обрывка корабельного паруса. — Он умер.

— Они дерутся с оружием в руках, а я вожусь с горшками. В то время как они отдают жизнь за веру, я пересчитываю трупы.

— Каждый из нас прилагает все усилия.

— Достаточно ли моих усилий, миледи?

— Пред лицом Господа и собратьев тебя не за что упрекнуть, Юбер.

— Равно как и благодарить. Вот братья, которых мы обязаны взлелеять. Лишь тех, кто принял мученическую смерть на стенах бастионов, мы должны благодарить.

— В войне есть множество ремесел, а в ордене — обязанностей.

— Но одни благороднее других.

— И все неразделимы.

Мария подошла к священнику, когда тот, присев на колени, стал отирать губкой лицо солдата, безмолвно умиравшего от ранения в живот.

— Ты нужен им, Юбер. Разве не видишь?

— Вижу, миледи. Но увиденное не тревожит меня.

— Где нужно больше мужества? Чтоб опьяненным кровью, в порыве ярости разить клинком врагов или твердо выстоять и в час нужды поддерживать других?

— Простите, что я жалел себя.

— В том смысл человеческой природы. Не все мы рождены стать воинами.

— Как Кристиан, миледи.

Девушка улыбнулась, но в глазах ее отразилась боль.

— Все же такие, как Кристиан, не получили твоего умения развеять тьму.

Вместо этого они лежали вокруг подобно трупам или криком просили воды, отпущения грехов или прихода быстрой милосердной смерти. Лазарет был самым жутким местом на войне. Девушка направилась к переполненным ранеными палатам. Оставшись на месте, Юбер исповедовал, молился, прикладывал компрессы к ранам, закрывал глаза почившим.

— Еще один пожаловал к тебе, дорогой Юбер. — Фра Роберто отошел от солдата, пораженного двумя стрелами в спину. — Там разразился сущий ад.

— Куда бы я ни взглянул, всюду вижу его последствия.

— Подыщи себе оружие, потому как враги движутся сюда. Язычники теснят нас со всех сторон. На бастионах Биргу ими все кишит. В Сент-Микаэле положение настолько плохо, что сам Ла Валетт готовится возглавить контратаку.

— Мы должны молиться о чуде.

— Мы должны драться подобно бешеным псам, заразиться храбростью и свирепостью нашего английского пирата.

— На нашем месте он бы насладился боем.

— Боже правый, как нам его не хватает! — Тыльной стороной ладони священник отер пот, размазав по лбу красную полосу.

— Фра Роберто, ты ранен.

— Христос тоже истекал кровью, и наш долг претерпеть во имя Его.

— Некоторые последовали неправедным путем.

Фра Роберто понизил голос:

— Вы нашли, куда ведет этот путь и кто ему следует, кто предатель?

— Я продолжаю поиски. Но нахожу лишь самые привычные на войне схроны, традиционные для рыцарей, — тайники с каломелью.

— Каломелью? — Священник улыбнулся при мысли о слабительной микстуре. — Есть ли предел твоим унижениям?

— Не важно, фра Роберто. Похоже, заговор окружен множеством событий.

— Ты сейчас напомнил мне, что нас окружили сарацины. Оставайся с Богом, Юбер.

— Да хранит тебя Господь, фра Роберто.

Они обнялись: великан погрузил молодого послушника в свои объятия.

— Не торопи смерть и поступай мудро. Будь осторожен и помни о предателе, Юбер. Мавр уже пал его жертвой.

Насвистывая мелодию, фра Роберто зашагал в направлении рокочущего крещендо канонады. Юбер шепотом обратился к небесам и продолжил бинтовать раненого.

— Они прорвались!

Крик лишь озвучил очевидное. Едва защитники начали отступление, турки бросились вслед за ними, врываясь в брешь сотнями. Настал час, которого они так долго ждали и ради которого страдали, терпели голод и лишения. Пожертвовали тысячами жизней, чтобы пробиться сюда. Они не станут медлить, будут рубить изо всех сил, пока улицы Биргу не омоются кровью неверных.

Османы толпились, воодушевленные религиозным пылом, гонимые вперед предвкушением неотвратимой победы и неукротимой волной атаки. Рыцари и солдаты падали, сминаемые мощью вражеского натиска. Они не сумели спастись, не сумели отойти назад, опережая наступление сарацин. Настал день адмирала Пиали. Он отвечал за осаду Биргу и намеревался извлечь из своего положения наибольшую выгоду, захватив полуостров перед самым носом Мустафы-паши. Ничто не могло сдержать его воинов.

Кроме внутренней стены. Туркам потребовалось некоторое время, чтобы понять, что они угодили в ловушку, и еще больше времени — чтобы выкрикнуть предупреждение и передать его в тыл. В эти мгновения в брешь забегали новые солдаты, которые усиливали давку и вызывали все большее замешательство. Вместо переулков, ведущих в глубь форта, османы увидели преграду в виде импровизированной баррикады. Их загнали в угол, поймали в узком проходе, который с одной стороны закрывался защитными сооружениями, а с другой — грудой известняковых блоков, сооруженной Кристианом Гарди и его помощниками. Турки начали кричать и метаться, пытаясь спастись в расщелинах, которых не существовало. Бежать было некуда. Сзади напирали другие солдаты.

— Они над нами!

— Взрывчатку!

— Да вот же он, болван! Убей его!

— Мы окружены!

— Назад! Назад! Оставшись здесь, мы погибнем.

Подчинились немногие. Даже осознав суть происходящего, отбиваться или спасаться бегством было уже слишком поздно. Со всех сторон на фоне лазурного неба возникли силуэты защитников. Они метали дротики, горшочки со смолой и греческим огнем, стреляли из мушкетов. Невероятно быстро удача отвернулась от турок, а небольшая площадка стала местом немыслимой бойни. Османы вопили и боролись друг с другом, пытаясь спастись. Их крики и усилия оказались тщетными. Христиане не унимались, снова и снова палили вниз, в адское пекло, огонь которого раздували. Под ногами бились о стены, шатались и падали пылающие призраки. Но на этом расправа не кончилась. Выжившие турки кинулись к бреши, присоединяясь к беспорядочно отступающим собратьям, падали обратно в ров. Позади защитники форта стали выпрыгивать из-за боевых укреплений и принялись разить воющую толпу мечами, топорами и пиками. То был самый ужасный эпизод сражения, величайший из триумфов. Рыцари и пехотинцы с легкостью перебили множество сарацин.

Радость защитников оказалась преждевременной, потому как в Сенглеа побеждали турки. Тем временем они уже захватили главную башню Сент-Микаэля, а их солдаты бурным потоком заполняли пустоту, оставленную отступавшими госпитальерами. Сила оружия и численный перевес возьмут верх. Здесь отряд христианских аркебузиров, пытавшихся перезарядить оружие, был сметен. Там группу испанских пехотинцев перебили на месте. Куда бы ни обратил свой взор наблюдатель, где бы турки ни сталкивались с защитниками — всюду оборона и попытки отступить с боем обращались в беспорядочное бегство.

Настал переломный момент, на который надеялся всякий командир и ради которого обучал свои армии и составлял стратегические планы. Мустафа-паша перехватит инициативу не только у неверных, но и у самого адмирала Пиали. Им всем следовало преподать урок, который будет написан кровью и обратится финальным сокрушительным ударом. Через час Сенглеа покорится его воле. К вечеру орден капитулирует, а руины форта будут устланы изрубленными трупами его воинов. Удушливый воздух казался сладким, а людские крики — пением ангелов.

В сопровождении телохранителей-янычар, обнажив саблю, семидесятилетний Мустафа-паша бросился в атаку.

— За мной, братья мои! Убивайте неверных! Настал час победы!

Каждый из ста пятидесяти воинов вставил древко в прилаженную к нагруднику скобу и опустил копье горизонтально. Прибыла кавалерия Мдины. Небольшой отряд был лишь малой частью былой трехсотенной конницы, с тех пор поредевшей в боях и вылазках. Но цель требовала усилий каждого всадника. Впереди, в долине Марсы раскинулся турецкий лагерь — вереница шелковых и холщовых шатров, привязанных лошадей, сваленных в кучу припасов и изредка попадавшихся складов с оружием. Зрелище величественное и пугающее. В стане османов почти не осталось охраны — все воины участвовали в сражении и пытались уничтожить гроссмейстера Ла Валетта и его рыцарей раз и навсегда. Никто из них не мог и представить себе того, что происходило за спиной.

Гарди сидел верхом на Гелиосе и чувствовал, как конь дрожит от волнения. Прошло более двух месяцев с тех пор, как они в последний раз вместе неслись галопом на турок. Воссоединившись, конь и всадник вновь ощутили радость грядущей погони, сладость рискованной жизни. Лучшего места на свете было не найти. Кристиан прикоснулся латной рукавицей к горлу и серебряному крестику, скрытому под зашитыми в бархат стальными пластинами бригантиновой куртки. Другой рукой он хлопнул по рукояти длинного кавалерийского меча. Стоявший рядом брат Марии, Антонио, перекрестился и прошептал молитву.

— Не отрывайся далеко, Антонио. Я не хочу потерять тебя.

— Буду рядом, что бы ни случилось, Кристиан.

— Турки пытались заставить нас поверить, что сегодня орден обречен сгинуть. Но их подвело собственное тщеславие.

— Мы малы числом.

— Зато враг о нас не знает. Лучшей возможности не представится.

— Это твоя заслуга, Кристиан. Если бы ты не настоял, губернатор Мескита не пошел бы на столь огромный риск.

— Надеюсь, я был прав, что настаивал, а он не прогадал, поддавшись.

— Увидим.

Шевалье де Люньи подал знак, и кавалерия пошла вперед единым строем. На фланге Гарди и его мальтийский эскадрон нацелились на скученные ряды шатров, где располагались лазареты. Госпитальеры и островитяне вознамерились преподать сарацинам урок иного обхождения. Шаг сменился рысью, рысь — галопом, а галоп обратился неистовой скачкой, отмерившей последние две сотни ярдов, обозначив незримую грань, за которой пути назад не было.

В облаке пыли, поднятом яростными ударами копыт, сквозь беспорядочную стрельбу перепуганных часовых всадники влетели в лагерь. Стальные клинки мелькали в проходах, срубая головы и перерезая канаты, обрушивая шатры и убивая на месте скот. Воины стали метать горящие факелы. Шатры тут же вспыхнули и погребли под собой извивающихся от боли обитателей — больных и раненых солдат. Некоторым удалось выбраться наружу. Охваченные огнем, они ползли и ковыляли наугад, а затем падали замертво, упокоенные пулями аркебуз и лезвиями мечей. Тучный распорядитель в неудобных тапочках и цветастых одеждах попытался вырваться из окружения конницы. Он закричал, пронзенный копьем между лопаток, и тут же был брошен в общий погребальный костер. За ним последуют многие.

— Атакуйте шатры командиров!

Двигаясь против солнца, затененного облаками пыли и пепла, под крики людей и визг животных кавалерия устремилась дальше. Все, что вставало на ее пути, должно было погибнуть. Гарди заметил фигуру человека, который, выскочив из укрытия, пытался скрыться за завесой дыма. Он оставался на свободе недолго. Едва ощутив команду хозяина, Гелиос бросился в погоню, с неистовым ржанием настигая злополучного беглеца. Еще один пал.

— Кристиан, слева!

— Он мой, Антонио.

Стрела рассекла воздух и вонзилась в щит молодого мальтийского дворянина. Заряжая трясущимися руками следующую стрелу, турецкий лучник увидел, как две его цели вырастают в размерах и стремительно приближаются. Двое ударили одновременно, проткнув сарацина насквозь.

— Наконец-то сопротивление, Антонио!

Гарди указал на малочисленную группу раненых янычар, собиравшихся в строй, чтобы дать последний бой за лазарет. Жалкое зрелище. Одни воины страдали от ужасных ожогов, другим не хватало конечностей. Теперь все они сжимали ятаганы и пики и гордо распевали боевую песнь янычар. Внезапно голоса оборвала яркая вспышка взрывчатого горшочка. Волшебство мавра пригодилось и здесь. Ослепленные сарацины попятились назад. Не успев понять, что происходит, они оказались в кольце кружащей кавалерии, которая разила всех наповал.

— Умоляю, не убивайте этого жеребца.

— Ты бы оценил его жизнь выше собственной?

— А вы нет?

Турецкий мальчик, прислужник или помощник конюшего, покорно смотрел на Гарди печальными глазами. Он держал за уздечку белого арабского жеребца — драгоценного скакуна Мустафы-паши. Гарди стоял перед ним с мечом в руке, а позади нетерпеливо фыркал Гелиос.

— Он великолепен.

— Дар самого султана Сулеймана.

— Передай Мустафе-паше, что теперь его конь в стойле Кристиана Гарди.

— Благодарю, что сохранили ему жизнь.

— Лошади бы нам пригодились. Но придется всех перебить, чтобы заставить сипахов спешиться.

— Убить придется и меня.

— У нас с тобой обмен, а не дуэль, друг мой. Спрячься среди убитых. Они тебя прикроют.

Кристиана звал Антонио. Гарди взял поводья и увел скакуна. Разразившаяся вокруг резня приближалась к скорбному финалу. Ловили последних беглецов, поджигали оставшиеся склады. Кристиан запрыгнул в седло и оглядел разоренный лагерь. Марса превратилась в кипящий кровавый котел.

— Кристиан, мы потрудились на славу.

— Или на позор.

Мимо, пришпоривая лошадь, пронесся всадник.

— Язычники отступают!

Сработало.

На некоторое время Мустафа-паша лишился дара речи. Главнокомандующий бродил среди горящих обломков, погруженный в раздумья, не в силах осмыслить произошедшую катастрофу. Время от времени он останавливался, разглядывая туши волов, изрубленных лошадей с перерезанными сухожилиями, тлеющие угли шатров. Воистину за спесью следовало возмездие. Он был так близок к триумфу, уже вкушал аромат славы, поднявшись на разрушенную башню Сент-Микаэля, откуда жадно взирал на противоположную сторону полуострова. Победа была у него в руках, сидела на раскрытой ладони. Но судьба и вражеские всадники, словно сговорившись, отняли ее. Вместо трупов гарнизона Сенглеа Мустафа-паша вдыхал гарь собственного лагеря. Вместо того чтобы лизать пятки христиан, пламя сожгло его порох, погубило всех больных и раненых воинов. Неверные были на последнем издыхании. Но сейчас труднее всего дышалось ему.

— Во всем виноват Пиали! Это его вина! — Мустафа-паша ударил ногой по обугленным остаткам колеса. — Будь он проклят! Это он настоял на том, чтобы завладеть стоянкой в Марсамшетте и захватить Сент-Эльмо! Это он пренебрег угрозой из Мдины! — Командующий подошел к одному из офицеров. — У тебя остались сипахи?

— Многие потеряли лошадей, Мустафа-паша.

— Другие не потеряли. Пошли их вперед, очисти остров, перережь путь этим разбойникам.

— Мы настигнем их, Мустафа-паша.

— Этого мало. Мы захватим Мдину.

— Достаточно ли у нас солдат, пушек и припасов? — спросил подошедший распорядитель лагеря. Он не ожидал пощечины тыльной стороной ладони.

Мустафа-паша пристально посмотрел в слезящиеся глаза турка.

— Твои слова поспешны.

— Мое дело лишь советовать, Мустафа-паша.

— Однако ты не сумел угодить. Найди все, что нам потребуется, или будешь расстрелян из василиска.

— Прими мою преданность, Мустафа-паша.

— Мне нужно твое умение собирать и снаряжать солдат. Мдина падет без сопротивления. В городе нет ни пехоты, ни обороны. Но там вдоволь еды и воды. Там мы восполним запасы провизии и разместим армию.

— Скольких воинов отправить в погоню, Мустафа-паша?

— Четыре сотни, не больше. Оставь осадные орудия позади. Лишь наша скорая месть преодолеет вражеские стены.

Что-то привлекло острый взор военачальника. Он подошел ближе, остановившись перед лежавшими полукругом трупами лошадей и пепелищем, оставшимся на месте его шатра.

— Встань!

Из месива конских внутренностей возник мальчик и поклонился:

— Мой господин!..

— Моего коня, белого арабского жеребца, нет.

— Его увел неверный, мой господин.

— Но ты остался жив.

— По воле Всемилостивого Аллаха.

— И доказал свою трусость. Ты не сражался.

— Я был безоружен, мой господин.

— На тебе ни царапины, ни единого шрама. Ты спрятался, скрылся, когда украли моего скакуна. Кто забрал его? Кто?

Мустафа-паша принялся бить мальчика, сначала кулаками, а затем привязанным к поясу позолоченным арапником. Удары становились все сильнее, кровь текла все гуще. Таков был один из способов выместить злобу.

— Кристиан Гарди… Мой господин, его звали Кристиан Гарди! — кричал мальчик.

— Человек в сапогах и красной куртке с пронзительными голубыми глазами, самодовольным видом и манерами пирата?

— Именно так, мой господин.

— И ты счел правильным отдать моего коня этому дьяволу, этому вору?

Кнут поднимался и падал.

— Что я мог поделать, мой господин?

— А что ты можешь поделать сейчас? У тебя нет больше ни лошадей, ни рук, чтобы за ними ухаживать.

— Мой господин!..

Мустафа-паша повернул голову в сторону:

— Он в сговоре с неверным корсаром. Отрубить ему руки.

Пока приказание исполнялось, командующий продолжил обход. Его голову посетили свежие мысли, всплыли образы, обрывки воспоминаний. Кристиан Гарди. Он так часто слышал это имя, не раз получал от дозорных его описание. Убийца на серо-стальном коне, что перебил его отряд, искавший провизию в Зейтуне. Бесстрашный защитник, который удерживал узкий дощатый мост через ров в Сент-Эльмо. Пленник, бежавший с галеры Эль-Лука Али Фартакса, прежде чем его обменяли на золото. И вновь он возник, восстал из мертвых. Мустафа-паша сплюнул на землю сгусток потемневшей мокроты. Он нашел новую причину захватить и разграбить укрепленную цитадель Мдины.

Под шепот молитвы и вздохи еще один европейский дворянин был бесцеремонно свален в общую могилу. Число потерь не позволяло оплакивать каждого, а сильная жара вынуждала хоронить трупы как можно скорее. Юбер отошел назад и отер пот со сморщенного лица. Казалось, весь мир распадался на части.

Фра Роберто пробормотал фразу на латыни и бросил тело в яму.

— Мы превращаемся в орден могильщиков, Юбер.

— Если и есть разница между победой и поражением, я ее больше не вижу.

— Вопрос лишь в том, как много нас пало в этот ров.

— Я начинаю завидовать тем, кто уже там.

— Кристиану такие слова не понравились бы. Ручаюсь, это он спас наши шкуры.

— В Сенглеа есть и такие, кто верит, что сигналом к отступлению турок стал сам Глас Господень.

— Может, они и правы. Чудесным образом языческая орда растворилась за мгновение до победы.

— Они вернутся.

— Мы будем их ждать.

— Юбер, Юбер… — Люка возник из ниоткуда и жестами звал молодого священника последовать за ним.

Фра Роберто пожал плечами:

— Иди, Юбер. Не видать тебе покоя, пока ты не повинуешься.

— Я лучше останусь.

— Твоим пациентам лечение уже не поможет. Я присмотрю за тем, чтобы их похоронили.

Юбер шел за бежавшим впереди мальчиком. Подобно Кристиану, Люка мужал среди разрухи. Они с англичанином были слеплены из одного теста и легко выносили суровые испытания. Юбер лишь старался не падать духом или скрыть отчаяние за притворством. Пытался не потерять рассудок.

— Здесь, Юбер. Прижми ухо к земле.

Двое спустились в глубокий погреб под основанием Кастильского бастиона. В воздухе разило разложениями, каменной пылью и тюремным зловонием. Вокруг молча стояли солдаты. Здесь, в подземном полуостровке далеко за стенами Биргу, они оказались еще ближе к врагу. Скалистый саркофаг, пост подслушивания.

Тук… тук… тук… Сквозь толщу оборонительных укреплений доносились приглушенные удары молотка. Ошибки быть не могло — звук приближался. Объяснений не требовалось. Они подтвердили бы лишь одно, представили бы всем, кто слышал во тьме этот звук, единственную ужасающую правду: турки начали рыть подкоп под стену бастиона.

Во мраке возник предатель и, быстро став на колени, шепнул на ухо молодому капеллану:

— Мы ищем добровольцев, способных предотвратить подрыв, брат Юбер. Одним мальтийцам не справиться. Ты строен, обладаешь умом и храбростью. Уверен, еще и желанием. Твой час настал.