Круг Шести. Руны и кости

Глава XVIII Алекс

Воротничок сорочки неприятно царапал шею, и часы на запястье – подарок родителей на последний день рождения – впивались в кожу. Сама необходимость выйти в следующие выходные к официальному ужину ужасала его: кто знает, какой дресс-код выдумает мать? Галстука точно не избежать.

Алекс бросил последний взгляд на свое отражение в зеркале, внутренне собираясь перед ужином с Рафаэлем и Филиппом. Он плохо спал, и контраст между веснушками и бледной кожей придавал ему болезненный вид. Да и к парикмахеру нужно бы опять сходить.

Впрочем, сейчас ничто уже нельзя изменить. Итак, закрыть глаза – и вперед.

Рафаэль вчера был весь день дома и донимал Алекса, особенно когда тому позвонила Сирена. Увидеть на экране ее имя было удивительно… и вызвало в Алексе страх. Больший, нежели он был готов допустить. Потому, и еще не желая, чтобы брат что-нибудь понял, он окончил разговор быстро; хорошо бы, чтобы тогда получилось убедить ее, что он не представляет опасности… Если она вообще желала это услышать. Она что-то хотела от него, и он не дал ей времени озвучить это. Может быть, это ошибка.

Если удастся пережить этот вечер, он подумает о том, чтобы перезвонить.

Будто бы направляясь по собственным делам, Алекс покинул свою комнату и вскоре уже входил в гостиную. Отец и Рафаэль пили аперитив, тихо беседуя у камина; мать выставляла цветы в вазе. Она поманила Алекса к себе.

– Кажется, Рафаэль… тоскует, – прошептала она. – Мадлен бросила его.

– Разве еще на днях он не путешествовал с хранительницей из Бретани? – озадаченно спросил Алекс.

Изабелла нахмурилась.

– Я думала, это она и есть?

– Нет, то была Дейдра.

– Ох. – Она все теребила одну из роз, пока та не встала в вазе идеально между пучками какой-то травы. – Ну, так или иначе, одна из них.

Алексу почудился в ее глазах огонек, и он незаметно улыбнулся. Конечно, семья ни за что не осудит Рафаэля (и, конечно, его любовная неразборчивость – ничтожнейшая из причин осуждать его), но Алекс знал, что Изабелла по меньшей мере невысокого мнения об этом. Влюбись Рафаэль внезапно – это одно, но оба знали, что он дурно обращается с женщинами. Матери это не нравилось.

– Ты знаешь, к чему мне готовиться? – спросил Алекс, понизив голос.

– Кроме плохого настроения Рафаэля? – Мать взглянула на мужчин у камина. – Нет. И я не думаю, что твой отец наметил на сегодня серьезную беседу. Я со своей стороны должна говорить с вами об ужине… Не кривись так. Твой отец прав. Ты должен стараться обрастать связями. Когда-нибудь ты захочешь достичь чего-то. Найти женщину, с которой мог бы основать семью… Ну, или кого-то для свободных отношений, если тебе это ближе.

Алекс удивленно поднял брови.

– Да, так и вижу, как представляю отцу кого-то «для свободных отношений».

– Ах, он бы справился. – Изабелла махнула рукой.

– Это утешает, – сухо откликнулся Алекс.

Итак, все сели к столу. Филипп и Рафаэль все еще были погружены в беседу, так что Алекс смог в покое насладиться первыми двумя сменами блюд. Сегодня ему вновь подали отдельно приготовленные блюда. О, его бы изумило, продержись отец дольше, чем одну трапезу. Филипп исходит в вопросах еды из сохранения привычного – из традиций. Насколько Алекс знал, отец не так уж любил рыбу и мясо, но есть их было по-мужски.

– Сегодня я был в Круге, – заговорил вдруг Рафаэль, и Алекс, оторвавшись от своего картофеля, поймал его взгляд. – И заметил, что ты уже несколько дней не принимал новых поручений. Отчего так?

Рафаэль сделал большой глоток вина. Алекс знал, что он порядком налегает на алкоголь.

– Я немного устал, – ответил он подчеркнуто спокойно и хладнокровно.

– Правда, ты все еще очень бледен, – заметила мать – вялая попытка отразить нападки Рафаэля.

Но порой он становится будто гончая. Почует след – и его уже не сбить.

Так и теперь: он, не заметив реплики Изабеллы, поставил локти на стол и наклонился вперед.

– Устал? Ну же, Александр. Не дури меня.

Филипп прокашлялся.

– Прости, отец, – сказал Рафаэль почти небрежно. – Значит ли это, что последнее дело ты не исполнил как должно? Отчего же ты не подберешь себе отряд? Ах да… ты ведь так робок.

Столь много слов, столь много вопросов обрушилось на Алекса, что он едва поспевал за ними. Он и так-то витал в своих мыслях на этом ужине; в исполненных колкостей тирадах Рафаэля не было никакой нужды.

– Не за едой, – вмешался Филипп, подарив Алексу небольшую передышку. Прямой запрет останавливал даже старшего брата.

Остаток ужина прошел, на вкус Алекса, слишком уж быстро. Он едва попробовал десерт и надеялся, что Рафаэль забудет о нем, дав ему возможность убраться к себе.

Но, конечно, этого не случилось: он вновь оказался у камина, напротив Рафаэля с бокалом шерри. Родители тихо беседовали за столом, пока отец изучал сегодняшнюю газету.

«Как мирно это смотрится со стороны!» – подумалось Алексу.

– Итак? Ты не ответил на мой вопрос, – сказал Рафаэль. В его голосе уже слышался хмель.

– Мне нечего ответить. Я действительно устал. Мне жаль, если тебя это не устраивает.

Рафаэль хмыкнул и осушил бокал единым глотком.

– Я знаю, что отец говорил с тобой. Как и он, я тоже думал, что тебе это откроет глаза. Но вот он наконец увидит, что ты не более чем разочарование для семьи.

Эти слова проникли глубоко – особенно после тех событий в катакомбах. Но вместе с тем впервые за последние дни в Алексе проснулось чувство, отличное от безнадежности и покорности. Гнев.

– Почему? – спросил он, невольно повышая голос. – Почему я разочарование? Объясни мне. Мои оценки были лучше твоих. Мои показатели на заданиях превосходны. Может быть, у меня не так много замечательных друзей, как у тебя, и – о ужас! – из моего зада не торчит консервативной палки, как у большинства из вас. Дело в этом? Я слишком дискриминирую вас? Я для вас недостаточно спесив и властолюбив?

Обычно Алекс не стал бы так говорить: ему слишком хорошо помнились увещевания родителей. Но теперь нужно было именно это. Отбросить все – и хотя бы раз в жизни высказать то, что было на сердце.

Рафаэль смотрел на него растерянно, но Алекс еще не закончил.

– Хочешь знать, что я думаю? Никто из нас не лучше других. Наемники, которых вы так ругаете? Они проводят больше успешных миссий, чем вы. Более ни один могущественный чародей не присоединится к Кругу: он тут же подхватит аллергию на пыль! – кричал он. – Япония, Южная Корея, Индия – все страны, которые вы поносите? Но так сложилось! И не цепляйся мы здесь, во Франции, так слепо за свою исчезающую власть, присоединись мы к ходу истории – наше положение было бы теперь много лучше! Спроси-ка Италию или Грецию! Но нет, вместо этого Британия, Франция, Германия вообразили, что так, как было, будет вечно. Вот почему все так. И виноваты в этом главным образом ты и твои замечательные, образцовые друзья!

Воцарилась мертвенная тишина. Алекс не различал даже шелеста газеты. Он стоял перед Рафаэлем, сжав кулаки и выпрямившись во весь рост, наслаждаясь той парой дюймов, на которые возвышался над ним – более чем обычно.

Хотя бы теперь.

В глазах Рафаэля отразился гнев, и он издал какой-то яростный звук, будто вот-вот бросится на Алекса. Тот отступил и прижался к камину, инстинктивно уклоняясь от удара чужого кулака. Рафаэль схватил его второй рукой за воротник, таща к себе, и, когда он ударил прямо в лицо, Алекс не смог увернуться.

Лицо взорвалось болью, на языке возник металлический вкус крови, перед глазами на миг поплыли пестрые разводы.

– Довольно! – Сквозь шум в ушах он услышал голос Изабеллы, и пол немного задрожал, когда она обратилась к своей магии.

Рука Рафаэля исчезла с воротника, и Алекс, споткнувшись, отшатнулся назад. Щурясь, он приметил мать, простершую руки к Филиппу и Рафаэлю. Алекс чувствовал, как кровь бежит из носа – или откуда-то еще – по губам, и один глаз невольно закрывался.

И все же он более чем отчетливо различил взгляд, который ему послала мать.

– Ступай.

Он. Конечно он. Не Рафаэль, ударивший собственного брата. Нет. Он.

– С удовольствием, – выдавил он, повернулся и бросился прочь.

Алекс бесцельно брел по темным улицам города. Он захватил лишь бумажник и толстый худи, капюшон которого теперь низко натянул на лицо. Сперва он еще шагал быстро, подгоняемый яростью; когда та отступила, шаги тоже замедлились, и боль в лице стала утихать. Подбитый глаз, должно быть, порядком заплыл, и рассеченные губы пылали. И все же ничего не было сломано, в этом Алекс был уверен.

Конечно, на нечто подобное следовало рассчитывать. То, что он только что сказал Рафаэлю, и в лучшие дни разъярило бы его до крови. Сегодня же он вдобавок был пьян и у него были какие-то трудности с девушкой. И все же… между ними постоянно случались стычки, как и с другими братьями Алекса, но доселе они никогда не выходили за пределы допустимого. Что родители не вмешались, поразило Алекса меньше всего – в отличие от того, что мать его отослала.

Она никогда не была к нему столь враждебна, как прочие, и то и дело хвалила его за хорошо исполненную работу или просто проводила с ним время. Отцу или Рафаэлю она не перечила никогда. Не оттого, что боялась их, – все же она была волшебницей. Нет. Она как-то объяснила Алексу, что не хочет «вмешиваться ни во что подобное». Это дело его и других членов семьи. В знатных семьях на детей всегда возлагаются определенные ожидания, и либо он соответствует им, либо нужно смириться с соответствующим обращением.

Алекс любил свою мать – и все же в это мгновение ненависть к ней была столь же сильна, сколь отторжение к Филиппу и Рафаэлю, что возрастало день ото дня. Она не была злой и враждебной, однако смотрела на традиции, семейное призвание и условности так же, как и остальные. А по его мнению – так катись оно все к черту.

Изможденный, Алекс искал, где бы отдохнуть. Между тем он оказался в небольшом парке, где наконец набрел на скамейку поблизости от огороженной клумбы. Она была холодна и несколько сыра – совсем как воздух. Нужно было найти, где переночевать: возвращаться домой в ближайшее время он отнюдь не желал. Правда, в резиденциях Круга были комнаты, доступные на короткое время для членов; однако Алекс не чувствовал себя в силах даже подступиться к зданию Круга. Не после ссоры – и уж точно не с теми знаниями, что он обрел в катакомбах. Интуиция ясно говорила, что это знание от Круга необходимо скрыть.

Вероятно, Сирена и Улисс полагали, что он тут же бросится рассказывать обо всем в Круге. Но, в отличие от них, Алекс был хорошо знаком с обычаями Круга и потому понимал: не существует места более неподходящего для знания такого рода, нежели Круг. Чародеи скорее ринутся в катакомбы и разберут их по камешкам, чтобы найти проклятый Зал: они бы стали искать средство обуздать спящее там могущество и по пути, вероятно, разрушили бы Париж до основания. Когда Алекс даже просто думал о том, что сделал бы с такой великой магией его отец со своими друзьями, ему становилось дурно.

Со вздохом он сбросил капюшон и запрокинул голову. Сквозь ветви виднелись вспышки звезд. Кажется, он различил созвездие Ориона; недавно Алекс где-то прочитал, что именно в этом созвездии спустя пару десятилетий должна вспыхнуть сверхновая: некая звезда готова взорваться… Или уже взорвалась? Из-за огромных расстояний и времени, нужного свету, чтобы достичь Земли, этой звезды могло уже давно не быть – точно так же, как и большинства прочих, которые теперь видел Алекс. Наверное. Так уж уверен он в этом не был, но видел несколько документальных фильмов на Netflix и YouTube.

– Ты выглядишь так, будто проиграл в драке, – раздался знакомый голос. – Кого мне благодарить?

Алекс огляделся. В нескольких шагах от него стояла Сирена в спортивном костюме и наушниках, склонив голову и вопросительно подняв брови.

Порой он ненавидел судьбу.