Круг Шести. Руны и кости

Глава II Эла

Уже не в первый раз Эла заключила, что сочетание слов «тема» и «экзаменационный» оказывает на аудиторию поистине взрывное действие. Знают ли преподаватели, что за могущество держат они в своих руках? Вероятно.

Так или иначе, именно это заставило аудиторию впервые за две лекции переполниться – да так, что зал трещал по швам. Эла пришла сильно заранее и с отвагой, в которой сквозило презрение к смерти, заняла два свободных места – и удерживала их уже четверть часа. Она ловила на себе чужие мрачные взгляды; но ей взамен был обещан ее любимый кофе с карамельным сиропом и круассан, так что ей было плевать на них.

У кафедры шла дискуссия между седым профессором и одним из его ассистентов. Бедный юноша в который уже раз объяснял механизм функционирования некоторого прибора; казалось, ассистент вот-вот расплачется. С недавних пор университет Парижа ревностно старался идти в ногу со временем и хотя бы транслировать лекции онлайн; более или менее это удавалось.

– Прости! Вот и я. – Чей-то мягкий голос оторвал ее от наблюдений.

Эла повернула голову на звук – и заулыбалась, хотя охотнее всего одарила бы Ори злым взглядом.

– Мне почти пришлось пожертвовать несколькими конечностями, чтобы сохранить место свободным!

Вместо ответа Ори продемонстрировал ей кофейный стаканчик, испускавший соблазнительный пар, и сверток, формой намекавший на круассан.

– Ладно, сойдет. Можешь сесть, – заявила Эла и скользнула на второе сохраненное место. Ори охотнее сидел с краю: это она поняла уже на первой их совместной лекции.

Ори, садясь, одарил ее дружелюбной, мягкой улыбкой.

Кофе был столь же вкусен, как и всегда; Эла, удовлетворенно вздохнув, откинулась назад в кресле.

Уже несколько мгновений спустя она поняла, что Ори и не собирается доставать свои вещи, а вместо этого все водит кончиками пальцев по желобку в деревянной поверхности парты.

– Все хорошо? – спросила она, осторожно толкнув его в бок.

Они познакомились за два семестра до того, на курсах арабского языка, выбранных Элой для своего учебного плана в качестве языковой нагрузки. Контраст между тихим парижским предместьем и факультетом в центре города вызывал большое напряжение – как, впрочем, и все новые сведения, вдруг обрушившиеся на нее. Казалось, Орион, предпочитавший, чтобы его называли Ори, почувствовал это: он тогда сел рядом с ней, дружески улыбнулся и задавал правильные вопросы, чтобы она не чувствовала себя смешной. Было совершенно невозможно не ощутить расположения к этому тихому юноше; тем непривычнее теперь видеть его столь несобранным.

– Да, я в порядке, – ответил он, скрестив руки. Его акцент был сильнее, чем обычно: значит, его что-то занимало. – Я лишь получил письмо от семьи. У нас большая семья, у каждого есть какие-нибудь трудности.

Поддержать беседу Эла могла лишь весьма принужденно: у нее была только мать. В родственниках же Ори она давным-давно запуталась: следовало бы запретить иметь столько тетушек, дядюшек, кузин и кузенов. Как тут запомнить все имена? А дни рождения?

– Да? – откликнулась она. От нее не ускользнула напряженная складка у губ Ори.

Он бросил на нее веселый взгляд и сдул с лица прядь волос песочного цвета.

– Теперь ты выглядишь совсем как Эм, когда он провожал меня сегодня утром.

– Возьми свои слова назад! – с нарочитым испугом выпалила Эла, сложив руки на груди.

Эм был другом Ори, и, хотя на первый взгляд он показался ей пугающим, она полюбила его. Если Эм и не знал чего-то наверняка, он точно мог это придумать.

– Я зашел слишком далеко? – Ори улыбался, и казалось, что его напряжение несколько спа`ло. – О, гляди! Начинается.

Как по команде, аудитория утихла, и профессор начал введение в сегодняшнюю – экзаменационную! – тему. Всюду раздавалось суетливое шуршание и подавленный шепот, точно все искали свои тетради, чтобы не пропустить ни слова из сказанного профессором.

Уже не в первый раз Эла спросила себя, отчего она решила учиться именно здесь. Или вообще учиться.

Конечно, ответ был ей известен, просто не нравился: она понятия не имела, что делать со своей жизнью. Все надеялась однажды отыскать что-то, к чему бы загорелась страсть; в детстве она всегда думала, что это связано со вдруг появляющейся феей, каким-нибудь пророчеством или единорогом в саду или со всеми сразу. Но теперь она снова не знала, чего же до сих пор ждет.

– Если соединить наши записи, мы ведь, пожалуй, не упустим почти ничего? – спросила Эла с сомнением, вырвавшись из аудитории с другими студентами. Профессор опять нещадно затянул лекцию – и потому уже другая группа штурмовала аудиторию, в то время как их курс еще только пытался покинуть ее.

– Полагаю, да, – откликнулся Ори.

Даже он казался подавленным. Может быть, мысленно он все еще был в своих семейных проблемах: на лекции он явно думал о другом.

На улице Эла остановилась, но Ори понадобилось еще три шага, чтобы заметить это. О да, он действительно думал о своем.

– У меня собеседование в кафе, – напомнила она, – я не могу пойти на пары.

Ори заморгал, затем медленно кивнул.

– Ах да. Конечно, ты говорила вчера. Мне прислать тебе конспекты?

И это они тоже уже обсудили вчера. Эла приблизилась к нему и взяла за руку.

– Ори, что случилось?

Он снова заморгал, словно действительно мыслями находился не совсем здесь. Уголки его рта слегка приподнялись.

– Прости, я несколько рассеян… Не беспокойся, скоро все наладится. Не произошло ничего плохого, и, в сущности, это не вполне касается меня.

– Да? – Эла внимательно разглядывала его, не особенно веря. Конечно, она не стала бы заставлять Ори рассказывать ей что-нибудь, но они же друзья. Ведь правда?

Ори легко пожал ее руку. Его улыбка разрослась, стала нежнее, лицо прояснилось.

– Спасибо тебе за внимание, Эла. Мы увидимся завтра, правда?

Завтра вечером Эм обещал сходить с ними в какой-то новый ресторан: если верить ему и соцсетям, это должно быть «безумно здорово!».

– Само собой, – кивнула Эла, и он отпустил ее руку. – Держи кулаки за мое собеседование!

– О, в этом ты не нуждаешься. Но я все равно так и сделаю, – отозвался Ори.

Его оптимизм… Она только покачала головой. Но что ж, Ори хотя бы снова звучит как обычно.

Она кивнула ему на прощание и направилась к станции метро. Кафе, в которое она хотела устроиться официанткой, было недалеко от Эйфелевой башни – и, конечно, там подавали сверхдорогой кофе и сверхдорогую выпечку. То и другое было вкусным: она проверила это, прежде чем отправлять резюме. Но все-таки! Десять евро за кусок торта? Просто смешно!

К несчастью, собеседование было назначено на неудачное время: в метро Эла вскоре обнаружила себя вжатой в двери вагона, а между тем туда втискивалось все больше туристов с невероятно громоздкими рюкзаками.

Она выбралась из метро совсем уставшей и остаток пути проделала пешком. Погода в целом была нормальной, хотя в город постепенно проникали резкие ветра и кусачий холод. Однако солнце вовсю пригревало, и Эла обрадовалась, что стечение обстоятельств вынудило ее прогуляться.

Ей оставалось миновать всего одну улицу в окрестностях музея Родена, когда ее внимание привлекла группа людей. Толпы, собирающиеся вокруг гидов, не были в Париже чем-то особенным, но эти люди говорили по-испански. В этом семестре Эла, когда-то учившая испанский в школе, освежила свои знания; оттого она не могла не навострить уши, услышав этих людей, едва ли вызывавших доверие.

Если она все верно поняла, группа туристов хотела на экскурсию в катакомбы. Эла весело усмехнулась. Эма мысль о таком приключении одновременно завораживала и отталкивала. Это значило примерно следующее: каждый день она могла почитать за счастье, что он все еще не уговорил ее отправиться туда с ним и с Ори.

Эла никогда не бывала в катакомбах и не собиралась. Экскурсии с проводником – это спектакль для туристов. Действительно интересные места парижского подземелья безнадежно заперты.

Экскурсовод принялся рассказывать какую-то страшилку. Эла, бросив взгляд на телефон и убедившись, что время еще есть, вдруг решила немного послушать.

– Та часть катакомб, куда мы сегодня отправимся, прежде использовалась ведьмовским кругом для темных ритуалов, – рассказывал экскурсовод, и Эла закатила глаза: определенно спектакль. – Они приносили человеческие жертвы, чтобы усилить свою магию, – когда их смогли захватить, они сами признались в этом. Есть заметки об их ритуалах, изображения рун… Они были столь ужасны, что, когда их предъявили судье, из зала суда пришлось вывести всех.

Экскурсовод отступил в сторону и продемонстрировал некие знаки на стене, образующие нестрогую окружность. Драматическим жестом он показал на руны.

– Долгое время считалось, что руны утеряны, а знание о ритуалах сокрыто и предано забвению, но несколько лет назад они появились вновь. С тех пор их можно увидеть в Париже повсюду. Вырезанными в дереве, нарисованными на стенах… Они есть и в катакомбах. Никто больше не знает, что они значат, но все убеждены: кто в катакомбах вступит в их круг – будет навеки проклят.

Вся эта история была настолько невнятна, что едва ли хоть один турист мог в нее поверить. Но Эла побилась бы об заклад на любую сумму, что в катакомбах они случайно наткнутся на рунический круг. А когда экскурсовод или его помощник вступит в него, совершенно случайно погаснут огни или зашумит ветер. Конечно, никто не верит в магию! Но трудновато не поверить, когда лишаешься чувств.

Гид повел группу дальше, и, против здравого смысла, Эла подошла к стене. Кто бы ни был ответственен за этот рисунок, поработал он на славу. Руны выглядели будто действительно из другого времени, идеально сочетались друг с другом; взгляд сам собой скользил от руны к руне, снаружи и внутрь. Спутанные линии, круги и точки, ведущие к центральной руне – знаку наподобие буквы «М». Невольно Эла подняла руку и коснулась светло-голубой руны. Ее тело пронзил неясный зуд – споткнувшись, она отступила на шаг. Указательный палец пылал, в нем покалывало. Она что, порезалась?

Нет, кровь не течет. Даже кожа не покраснела. И все же сердце в груди стучало как бешеное.

Она решительно покачала головой и глубоко вздохнула. Уж конечно, она никогда бы не стала пугливой туристочкой: ее предки, с древних пор жившие в Париже и его окрестностях, перевернулись бы в своих гробах.

Взглянув на часы, она поняла, что потеряла слишком много времени, и стремительно направилась в сторону кафе.

Звон дверного колокольчика оповестил о ее приходе, и она прогнала любые мысли о рунах и покалывании в пальцах. Теперь она улыбалась хозяйке кафе, хвалила домашний лимонад, отвечала на вопросы и задавала свои…

– Все это звучит весьма многообещающе. Уверена, вы хорошо подходите нам, – улыбаясь, заявила хозяйка в конце концов. – Я сообщу вам, когда побеседую со всеми остальными. Хорошо?

– Конечно. Благодарю вас! – ответила Эла. К вечеру, должно быть, от улыбок у нее заболит рот.

В лавку вошла небольшая группа туристов, и хозяйка, извинившись, отошла помочь единственному официанту. Эла быстро вышла на улицу. Вздохнув, она подумала: прошло неплохо. Осталось лишь получить эту работу… Благодаря финансовой поддержке матери она, безусловно, не нуждалась в ней, но хотела иметь собственный доход – может быть, чтобы немного подкопить или еще раз съездить куда-нибудь. Мать рано втолковала ей, что подработки всегда хорошо смотрятся в резюме. Кроме того, лимонад действительно был неплох.

Ноги сами несли Элу по улицам. По пути она прокручивала в голове собеседование, оттого заметила, где оказалась, лишь наткнувшись на фонарный столб. Та же улица, где она уже была сегодня. Всего в паре шагов – та самая стена.

Эла, стиснув зубы, скривилась. Смутное беспокойство, охватившее ее, заставило переминаться с ноги на ногу; она чувствовала себя совершенно по-дурацки, совсем глупо.

Решив доказать себе, что все это не имеет смысла, она подошла к стене. Подошла – и, словно пустив корни, застыла точно в том месте, где стояла полчаса назад.

Руны выглядели иначе. Она не могла быть совсем уверена, поскольку не сделала фотографии, но… нет. Это не были те же самые руны. Там, где прежде была буква «М», теперь виднелся лишь прямой росчерк с тремя ответвлениями на верхнем конце.

С колотящимся сердцем она поискала остатки краски, какой-нибудь признак того, что кто-то был здесь раньше и изменил точно вырисованные руны. Ничего. Они выглядели так, словно находятся здесь уже бог весть сколько времени.

Ее руки задрожали. Хотелось вновь коснуться рун, но Эла сжала кулаки. Неимоверным усилием воли она повернулась и пошла прочь, к метро.

В первый раз она, должно быть, ошиблась. Или, может, это был другой участок стены. Или она больна, у нее температура и ее разум сыграл с ней злую шутку.

Дело должно быть в чем-то из этого.