Круги фей [сказки и легенды германских народов о великанах, гномах, феях, водяных и домовых]

УПАВШИЙ КОЛОКОЛ

Прежде чем свет Евангелия озарил землю Саксонии, на зеленых берегах Заале стоял величественный храм, в стенах которого толпа невежественных язычников воздавала хвалу и приносила жертвы богам, почитаемым, как они верили, их самыми далекими предками. Затем пришел Карл Великий, который изгнал языческих богов Саксонии, разрушил их алтари и ввел христианство. Среди прочих пал храм на берегу Заале. Христианский священник с благочестивым рвением схватил идола, которому там поклонялись, и швырнул его в реку. С тех пор отверженный бог жил как водяной дух в водах Заале, питая смертельную ненависть к новой религии, лишившей его извечных прав. На месте его прежнего святилища теперь возвышался монастырь, и колокол, чей глубокий, насыщенный голос призывал жителей окрестностей к новому богу и его святилищу, достигал даже жилища водяного эльфа и пробуждал его горький гнев и зависть.

Но старая вера не так легко угасла в сердцах саксов, и хотя они были вынуждены присоединиться к навязанной религии, они долго цеплялись за своих древних богов и тайно приносили им обычные жертвы.

Наконец сила Евангелия восторжествовала, и невинное дитя, ежегодно приносимое в жертву водному духу в день Святого Иоанна, осталось жить.

Ярость оскорбленного эльфа не знала границ. Весь день он незаметно наблюдал, спрятавшись среди ив на берегу, чтобы убедиться, что о нем действительно забыли. Жертвоприношения не последовало. Он чувствовал, что последние остатки его силы исчезли. В мрачном гневе на неблагодарный народ он решил взять силой жертву, которую считал по праву своей.

Прелестное дитя приблизилось к берегу, не обращая внимания на опасность, держа в своей крошечной ручке пучок незабудок. У самой кромки воды было еще больше синих цветов, и оно побежало вперед, чтобы сорвать соблазнительные цветы. И тогда воды Заале внезапно поднялись, захлестнули то место, где стоял ребенок, и понесли его вниз в своих холодных объятиях. С тех пор люди старательно избегали реки в день Святого Иоанна, опасаясь подобной участи.

По мере того как христианство становилось все более могущественным, монастырь, некогда бывший центром распространения новой веры, стал местом высокомерия и праздной роскоши, и водяной эльф, знавший, что Бог, которого он ненавидел, был праведным судьей, наказывающим зло, часто сидел лунными ночами среди ив, глядя на монастырь, из освещенных окон которого доносился звон бокалов и звуки дикого веселья. При этом он бормотал сквозь зубы:

— Я доживу до того момента, когда увижу, как вы будете посрамлены! Ваш Бог не потерпит подобного, и я отомщу вам.

И он действительно дожил до этого момента.

Однажды ночью, когда вместо благочестивых гимнов из монастырских келий доносились пьяные песни, по небу поползла темная грозовая туча. Гремел гром, сверкали молнии, заставляя трепетать все окрест. Люди падали на колени; и только монахи не внимали голосу Всевышнего. При каждом раскате грома они повышали голоса в тщетной попытке заглушить своим диким хором шум снаружи.

Последовала ужасная вспышка, сверкнувшая, подобно огненной короне на вершине башни; молния пронзила крышу и ударила в трапезную, где в один миг ее смертоносные стрелы отправили всех нечестивых и безбожных насмешников к трону Вечного. Пламя охватило мебель в зале, и вскоре огонь вырвался из разбитых окон, потому что все руки, которые могли бы быть подняты, чтобы остановить его движение, замерли.

Водяной эльф сидел на камне у берега реки, с удовольствием наблюдая за этим ужасным зрелищем.

С каждым мгновением пламя набирало все большую силу. Его огненные зубы грызли балки и колонны, пока те с треском не разлетелись на куски, и, наконец, пожирающая стихия поднялась из разрушенной груды камня внизу на колокольню. Колокол, раскачиваемый жарой, пришел в движение. Удары следовали все быстрее и быстрее, словно крик боли или скорбный звон, дико и жутко звучащий сквозь рев бури. Балки, с которых он свисал, подломились, и он упал в воду с громким всплеском, заставив ее вспениться и зашипеть, когда ее коснулся раскаленный металл. Колокольня рухнула, и величественное здание превратилось в груду дымящихся руин.

Постепенно ярость стихий утихла, и природа снова погрузилась в мирный покой. Облака развеялись, и с вновь лазурного неба луна смотрела на развалины тем же кротким и ласковым взглядом, каким прежде смотрела на гордый монастырь.

А как же водяной эльф? Гибель врагов почти примирила его с судьбой. Ненавистные звуки колокола больше не долетали до его ушей, напоминая о том, что он так хотел забыть, — о своей утраченной власти. Колокол нашел себе пристанище на красивом зеленом лугу, лежавшем у подножия Заале. Эльф посадил вокруг него водяные лилии, точно так же, как люди украшают могилы прекраснейшими цветами. Затем он построил хрустальный замок прямо перед ним и привез домой в качестве невесты прекрасную водяную фею с соседней реки Эльбы.

Через некоторое время в украшенных ракушками залах хрустального замка играли дети — два прекрасных мальчика с яркими глазами и маленькими красными шапочками, и их сестра, кроткая маленькая водяная фея, такая же милая и красивая, как и ее родственницы, феи гор и деревьев.

Сыновья были похожи на своего отца: они ненавидели людей, о которых старый эльф не говорил им ничего, кроме плохого, и каждый день Святого Иоанна помогали ему заманить в реку какого-нибудь неосторожного смертного.

Их прелестная младшая сестра была совсем другой. Тайная тоска влекла ее сердце к земле и ее обитателям, и только строжайшим запретом отец мог заставить ее остаться дома. Но по ночам, когда в хрустальном замке царил сон, она поднималась на поверхность воды, становилась на большие белые кувшинки, охотно служившие ей, и таким образом на этом тонком плоту плавала вверх и вниз по течению. Ее длинные светлые волосы струились вниз до самой воды; в белых руках она держала золотую арфу; и когда касалась струн и пела свои нежные песни, рассказывавшие о ее тоске по прекрасному солнечному свету, по голубому небу и неведомому человечеству, деревья склоняли свои высокие головы к кромке воды, птицы замолкали, и даже ночной ветер задерживал дыхание, слушая музыку маленькой водяной феи.

Снова настал день Святого Иоанна, и старый водяной эльф опять пребывал в раздражении.

Солнце освещало реку, и его лучи радужными бликами отражались от хрустальных колонн водяного замка. Луга в прохладном ложе Заале были покрыты свежайшей зеленью, длинная трава колыхалась среди воды, а рыбы и водяные жуки метались между ее стеблями, подобно золотым звездам.

Два мальчика наточили косы и принялись косить траву, потому что пришло время сенокоса. Их сестра стояла среди лилий рядом с большим колоколом, держа в руке один из белых цветков и ударяя по металлу его тонким стеблем, так что колокол отвечал ей странным и мягким голосом. Но она делала это тихо, очень тихо, потому что знала, как ненавистен отцу звук старого колокола, особенно в этот день. Звук был глубоким и музыкальным, напоминая маленькой фее звон колокольчиков, который она иногда слышала тихими ночами, когда плавала вверх и вниз по реке на своем плоту из кувшинок.

Забавляясь, она забыла, что отец рядом, и ударила в колокол так громко, что звук, разнесшись по воде, достиг замка, где старый эльф, задумавшись, прислонившись к колонне, поглаживая свою седовато-зеленую бороду, мечтательно наблюдал за работой сыновей.

Когда ненавистный звук достиг его ушей, он вскочил с гневным криком и свирепо посмотрел на свою дрожащую дочь. Но прежде чем он успел дать волю своему гневу, на дворец и луг упала тень, сопровождаемая грохотом, как будто в замке что-то сломалось.

Так оно и было на самом деле.

Наверху по волнам медленно плыла лодка; рулевой случайно повернул руль так, что его железное острие с силой ударилось о хрустальное стекло дворца водяного духа, — и оно упало, разбившись на тысячу осколков.

Это было уже слишком для разъяренного эльфа. Он поднялся из вспененной воды и с горящими глазами предстал перед лодочником.

— Наглец, — прорычал он, — что ты наделал? Немедленно исправь содеянное. Если стекло не будет заменено в течение получаса, ты заплатишь за это своей жизнью.

Лодочник рассмеялся.

— Я не знаю ремесла стекольщика, — ответил он, — и вряд ли найду кого-нибудь, кто мог бы работать там, внизу, в воде. А что касается твоих угроз, мой добрый друг, то время твоей власти давно прошло. Теперь даже ребенок не боится тебя; кроме того, у меня есть груз стальных прутьев, и, знаешь, мой дорогой водяной, они помешают тебе войти в мою лодку и причинить мне вред.

При упоминании о стали, — металле, очень вредном для водяных эльфов, — эльф неохотно удалился. Он бросил еще один гневный взгляд на смелого лодочника и на маленькую девочку, которая в ужасе вцепилась в руку отца; затем он медленно погрузился в воду. Сев в своем хрустальном зале, положив голову на руку, он попытался придумать какой-нибудь план, с помощью которого мог бы выманить маленькую девочку, сидевшую в лодке помимо лодочника, в свое королевство и, выбрав ее в качестве жертвы дня, отомстить лодочнику.

— Придумал! — наконец воскликнул он. — Мне пригодится трюк с зеленой лентой, которому я научился на днях у моего кузена, принца воды в Богемии. Сегодня в соседней деревне состоится какая-то торжественная церемония, и я уверен, что отец пошлет туда свою дочь, чтобы уберечь ее от меня, и тогда я, возможно, найду возможность испытать свое искусство.

С этими словами он надел шляпу из плетеного камыша, накинул зеленый сюртук и вынырнул на поверхность, чтобы устроиться неподалеку от лодки среди ив на берегу реки.

Он оказался прав. Хотя лодочник и казался храбрым, разговаривая с водяным эльфом, тайная тревога терзала его сердце. Он боялся не за себя, а за свое единственное дитя, потому что видел злой взгляд, который бросил на девочку водяной, когда скрылся под водой. Он посоветовался с женой о том, что им следует сделать для безопасности их ребенка, поскольку хорошо знали опасность дня Святого Иоанна, еще увеличившуюся, из-за несчастного случая с рулем.

В соседней деревне жила дальняя родственница, и ярмарка давала прекрасный повод нанести ей визит. Девочка оделась во все самое лучшее, попрощалась с родителями и получила приказание остаться на всю ночь у друзей и не возвращаться на лодку до утра. Она радостно побежала по большой дороге, пролегавшей на некотором расстоянии от реки, пока не добралась до того места, где водяной эльф тихо сидел в своем одеянии, так что никто не узнал бы в нем злого и мстительного духа.

— Куда это ты так торопишься, прекрасная дева? — вежливо спросил он.

— В деревню, на танцы! — весело отвечала девочка. — Разве ты не слышишь музыки?

— Мое дорогое дитя, — лукаво сказал водяной эльф, — все девушки там так хорошо одеты, что ты в своей простой одежде будешь выглядеть среди них очень убого, и, возможно, ты даже не сможешь найти себе партнера. Но взгляни на эту прелестную ленту, которых у меня так много. Если бы она была вплетена в твои золотые волосы или обвилась вокруг тонкой талии, как пояс, ты затмила бы всех девушек на танцах.

Девушка, которая до тех пор, пока старик не заговорил с ней, думала, что ей никогда не удастся побыстрее попасть на танцы, теперь остановилась и критическим взглядом посмотрела сначала на себя, а потом на ярко-зеленую ленту, которую протягивал ей водяной эльф.

— Взгляни, какая она красивая! — сказал он, и она позволила ему обмотать ленту вокруг своей стройной фигуры, чтобы посмотреть, каков будет эффект.

И тут же оказалась во власти старого эльфа. С издевательским смехом он сказал:

— Теперь ты моя! Посмотрим, скажет ли твой отец завтра, что моя власть низвергнута, и что я больше не в силах напугать даже ребенка. Идем!

С этими словами он схватил ленту и направился к реке.

Испуганный ребенок начал кричать, но отец и мать были далеко. Она попыталась убежать, но лента заставляла ее следовать за водяным эльфом. Ноги не несли ее ни в каком другом направлении, как бы она ни старалась. Все ближе и ближе к бурлящему потоку тянула ее страшная лента. Вскоре вода коснулась ее ног.

— Отец, мать, прощайте! — воскликнула она с болью в голосе. Старый водяной эльф подхватил ее на руки и с ужасным смехом бросился вместе с ней в реку. Вода сделала свое смертоносное дело с телом бедного ребенка, но водяной эльф держал душу утонувшей девушки пленницей на дне Заале. Она не могла подняться на небо; она не могла даже радоваться солнечному свету, мягкими лучами пробивавшемуся сквозь воду к лугу на дне реки, не могла играть, как маленький водяной эльф, с серебристыми рыбками. Не обращая внимания на ее мольбы, старый эльф спрятал ее под тяжелый колокол среди лилий и сказал, возвращаясь в свой замок: «Здесь ты останешься в наказание за дерзость твоего отца; мой бдительный глаз и тяжесть колокола не позволят никому освободить тебя».

Он ушел и оставил душу бедной девочки одну в ее темнице. Ее вздохи и причитания не могли проникнуть сквозь толстые металлические стены, но лишь возвращались к ней мрачным эхом.

Тем временем маленькая водяная фея пришла к колоколу. Она обвила гирлянду из прекраснейших лилий вокруг тела девочки, бережно отнесла ее по воде и оставила возле лодки. Родители никогда больше не увидят своего дорогого ребенка живым, но она положила его маленькое тельце на мягкую клумбу из цветов, чтобы сделать это печальное зрелище менее пугающим для их любящих сердец.

На следующее утро, когда солнце позолотило воды Заале, лодочник вышел из своей каюты, чтобы приготовиться к отплытию, а мать, прикрыв глаза рукой, стояла и смотрела вдоль большой дороги, где каждую минуту ожидала увидеть ребенка.

— Посмотри туда, жена! — сказал лодочник, указывая на какой-то предмет в воде, который медленно приближался к лодке. — Посмотри туда! Что это такое?

Женщина обернулась посмотреть. Воды Заале мягко несли огромную гирлянду цветущих лилий, и среди них, с закрытыми глазами и сложенными руками, лежало их любимое и единственное дитя.

Душа девочки томилась под колоколом. Она не могла покинуть свою тюрьму. Не было видно ни щелочки, тяжелый колокол не сдвинулся ни на волос, несмотря на все ее усилия.

— Что скажут мои родители, если я не вернусь домой? — вздохнула душа ребенка. — О, мои бедные дорогие родители! Никогда не увидеть приятного солнечного света или голубого неба! Остаться здесь навсегда в этом узком темном гробу — о, как это ужасно!

И если бы душа могла умереть от ужаса, горя и тоски, то, несомненно, такова была бы судьба души маленькой девочки. Часы превращались в дни. Сколько их прошло? Маленькая душа ничего не знала. Наконец, она впала в какое-то оцепенение и почти перестала чувствовать.

Но однажды кто-то приблизился к ее тюрьме, край колокола был поднят, и грубый голос водяного эльфа сказал: «Выходи».

Отверстие, через которое просачивался свет, было маленьким, но легким прозрачным душам не нужно много места, и через мгновение маленький дух выскользнул наружу и теперь стоял, дрожа, перед злым водяным.

— Ты можешь немного поиграть здесь, — сказал он, — но через час ты должна снова вернуться под колокол.

Душа посмотрела вверх. Она так долго пробыла в своей мрачной гробнице, а теперь вдруг очутилась посреди великолепия, пусть и ненадолго! Она забыла о своем горе и не думала о будущем; она радовалась восхитительному настоящему и смотрела на солнце, которое в полуденной красоте сияло в голубом пологе неба, посылая свои лучи на зеленый луг; их сияние чуть смягчалось хрустальным потоком.

Она огляделась. Перед ней стоял великолепный дворец со сверкающими стенами и прозрачными колоннами, а вокруг нее плавали прелестнейшие рыбки, не боясь ее, словно маленькая душа была знакома им много лет.

Из сияющего здания вышла прелестная молодая девушка и попросила ее поиграть с ней.

Старый водяной эльф недовольно нахмурился, увидев дружелюбие своей дочери, но маленькая фея даже не взглянула на него, а душа ребенка подумала: «Я все равно должна вернуться в тюрьму, и он не может сделать со мной ничего худшего!» После этого она взяла фею за руку и поднялась вместе с ней сквозь серебристый поток, гоняясь за рыбками и пытаясь поймать солнечные лучи своей маленькой прозрачной рукой. Затем она сделала гирлянды из тростника и позволила им подняться к поверхности воды, после того как она запечатлела на них сладкие поцелуи и наполнила их любовными посланиями для своих близких наверху.

Она стояла и со слезами на глазах смотрела, как они все ближе и ближе подплывают к ее дому, как вдруг услышала, что ее окликают. Водяная фея схватила ее за руку и повела обратно к колоколу. Она обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на ясное голубое небо; в следующее мгновение она снова оказалась в своей темной и узкой тюрьме.

Медленно тянулись часы и дни. Даже минуты казалось бедной маленькой душе бесконечными. Ее единственным развлечением и единственным удовольствием было снова и снова переживать этот час свободы и счастья.

Однажды снаружи раздался шум; луч света снова пронзил ее темницу, и прежде чем старый водяной эльф успел дать ей разрешение, маленькая узница проскользнула наружу, протянула свои тонкие прозрачные руки к небу и с радостным криком приветствовала прекрасный, свободный мир. Ее подруга по играм ждала ее, и они вместе удалились от колокола, проскользнули сквозь колышущуюся траву и заплясали на солнечных лучах со стрекозами и рыбками.

— Ах! — печально сказала маленькая душа. — Почему этот восхитительный час приходит так редко? Почему я не могу выходить каждый день?

— Не знаю, — ответила водяная фея, — но только в субботу, между двенадцатью и часом, духам дозволяется покидать свою тюрьму и играть на солнышке.

— Но в колоколе так одиноко и темно, — печально сказала душа ребенка.

Маленькая фея сочувственно посмотрела на нее. Оба потеряли всякое удовольствие от своей веселой игры и, взявшись за руки, смотрели сквозь воду на медленно проплывающие по небу облака.

— А вот и твой отец пришел за мной, — сказала душа девочки, содрогаясь. — Ах, приходи хоть раз, хоть один раз в день к моей тюрьме, стучи в колокол, и, когда звук дойдет до меня через его металлические стены, я буду знать, что я не совсем одинока в этом мире. Ты можешь это делать?

Маленькой водяной фее пришла в голову мысль; она открыла рот, собираясь поделиться ею со своей подругой по играм, но тут подошел отец, и ей пришлось промолчать. Она могла только ласково кивнуть бедной маленькой узнице, которую старый водяной эльф грубо увел в мрачную тюрьму, чьи узкие стены скрыли от нее веселый дневной свет.

Наступила ночь. Души не могут спать, но они могут видеть сны наяву.

Таким образом, душа ребенка возвращалась в своем воображении в родной дом. Она снова видела себя на лодке, на которой родилась, и воображала, что сидит рядом с матерью, слушая истории, которые та рассказывала ей милым нежным голосом, и в этом сне забывала о непроходимой пропасти, отделявшей ее от живых.

Неожиданно она услышала нежный звук. Она была так погружена в свои сны, что встревожилась, услышав его, и прошла минута или две, прежде чем она смогла собраться с мыслями. Затем она вспомнила о своей просьбе, которая, очевидно, была исполнена, и тихонько ударила по внутренней стороне колокола в знак того, что услышала приветствие подруги.

Затем край ее тюрьмы осторожно приподнялся, и она с радостным криком выскользнула наружу. Там стояла маленькая водяная фея.

— Ты пойдешь со мной на поверхность реки? — спросила она. — Не хочешь ли поплавать вверх и вниз на моем плоту из лилий?

— Конечно, — ответила маленькая душа. — Могу ли я хотеть чего-нибудь еще, кроме свободы, воздуха и света? О да, возьми меня с собой!

Прекрасная фея взяла ребенка за руку, и маленькая блестящая волна понесла их вверх, точно крылья лебедя.

И вот они уже стоят на поверхности воды. Маленькая водяная фея поманила ее к себе, и тут же показались водяные лилии и анемоны, которые сплелись между собой в плот для своей юной хозяйки и ее милой маленькой бледной спутницы.

Они заскользили вниз по течению. О, как это было прекрасно!

Они двигались мимо высоких гор, увенчанных величественными замками, мимо мирно дремлющих деревень, — шпили их церквей отражались в призрачном потоке, — мимо ив на берегах, покачивавших сонными головами, когда ночной ветер играл их ветвями. И над всеми этими прекрасными сценами луна проливала свой волшебный свет, и волны тихо пели свою вечную песню.

Маленькая водяная фея взяла свою золотую арфу, и ее чудесный чистый голос поплыл в тишине ночи. Она пела о том, что волновало ее собственное сердце и наполняло печалью душу ребенка, — об их стремлении к счастью на земле или на небе, которое было так далеко от них обоих. Сладостные звуки плыли в безмолвной ночи, и волны прекратили свои песни, и дремлющие деревья проснулись, чтобы послушать завораживающие звуки.

— Ах, почему я не могу подняться в царство света? — спросила, наконец, душа ребенка. — Почему я должна удерживаться вдали от моего небесного дома и томиться внизу, в этой темнице?

— Потому что, — ласково ответила прекрасная водяная фея, — мой отец приговорил тебя к колоколу, и это заклятие держит тебя связанной и всегда заставляет возвращаться во тьму и плен.

— Неужели это заклинание никогда не будет разрушено? — спросила маленькая душа.

— Да, если человек спустится и опрокинет колокол, заклятие будет разрушено, и ты сможешь подняться на небеса.

— Ах! Как бы мне этого хотелось! — печально сказала девочка. — Но те, чья любовь достаточно сильна, чтобы сделать это, находятся далеко отсюда. — И она с грустью посмотрела вдаль.

Когда лунный свет начал бледнеть, а звезды стали гаснуть одна за другой, подруги покинули свой плот из цветов, погрузились в поток, и маленькая душа неохотно вернулась в свою тюрьму.

Так проходили дни. Одиночество под темным колоколом, и раз в неделю один-единственный короткий час свободы и солнечного света — таков был удел маленькой души, время от времени плававшей на лилейном плоту рядом с водяной феей. Невыразимо прекрасны были эти часы, но тоска по их возвращению делала мрачные дни еще длиннее для бедной маленькой пленницы.

Удовольствия были очень редки. Маленькая водяная фея должна была быть очень осторожной, потому что ее жестокий отец мог бы заставить ее заплатить жизнью за ночные путешествия, так неприятно ему было ее стремление к человеческому миру, так неприятен был ему ее мягкий и дружелюбный нрав.

Много раз по ночам старый водяной эльф поднимался на поверхность, много раз его сыновья сидели среди ив; часто водяной не мог уснуть и беспокойно бродил по комнатам своего дворца, чтобы убедиться, что все в порядке.

Только по ночам, когда все в хрустальном замке крепко спали, юная фея спешила к маленькой душе, открывала ее темницу, приподнимая край колокола, и поднималась вместе с ней под парусом на плоту из цветов.

Шли годы, надежда угасла в душе девочки; у нее не осталось ничего, кроме воспоминаний и тоски. В мире над водой то, что она в последний раз видела молодым и свежим, постепенно состарилось. Товарищи по играм ее детства были давно женаты, а некоторые из них обрели вечный покой. Ее отец так и не оправился от потрясения, пережитого в тот несчастный день, и тайная мысль о том, что он своими дерзкими словами вызвал гнев водяного эльфа и таким образом стал причиной смерти своего дорогого ребенка, терзала его и привела к безвременной кончине. Ее мать осталась одна. Ее волосы поседели не столько от старости, сколько от горя. Однажды, когда в одиночестве ее охватило страстное желание еще раз увидеть место, где умер ее ребенок, она доверила управление лодкой сыну своего брата, которому предстояло однажды унаследовать все ее маленькие владения, и велела ему отвезти ее на могилу ее дочери.

Лодка достигла места назначения в ночь перед Пасхой. Здесь, напротив зарослей ив, которые стали еще гуще, чем тогда, когда она видела их в последний раз, и над которыми возвышался изящный шпиль деревенской церкви, лодка остановилась в тот несчастный день много лет назад. Был брошен якорь, и лодочник отправился отдыхать. Но мать, оказавшись так близко от рокового места, уснуть не могла. Самый страшный час в ее жизни, когда она стояла, ожидая появления своего веселого ребенка, а вместо него увидела лишь бледное, холодное тело, снова предстал перед ее внутренним взором, и она провела ночь в горьких рыданиях.

Когда первые лучи солнца заиграли на воде, она встала и вышла на палубу. Звезды ушли на покой, кроме утренней, но даже ее сияние постепенно тускнело, ибо молодой день начал облачаться в свои золотые праздничные одежды. Бедная мать перегнулась через борт лодки и посмотрела на воду. Небо сияло пурпуром, на поверхности реки лежали розы рассвета. Пасхальное солнце медленно поднималось над горизонтом, и когда его первый луч упал на реку, из ее глубин донесся торжественный печальный звук.

— Что это было? — сказала женщина, наклоняясь вперед, чтобы лучше слышать.

Тишину утра нарушил еще один удар колокола, и вскоре он зазвонил чудесными, богатыми звуками. Вместе с колоколом и солнечными лучами, которые весело ныряли в ручей и снова поднимались, сияя от хрустального потока, раздался знакомый голос, заставивший затрепетать сердце матери:

Это был чистый голос ее ребенка; это звучали слова гимна, которому она сама когда-то научила ее, и который малышка пела в пасхальное утро. Душа ребенка все еще была заключена в темнице, но теперь, в день Воскресения Христова, когда колокол зазвонил, когда первый луч солнца коснулся его, она почувствовала странную, сладкую радость, которая заставила ее запеть в такт с его мягким звоном.

В великие христианские праздники все колокола, затонувшие в реках или озерах, просыпаются, чтобы присоединиться к гимну всего творения, и среди прочих звенел колокол маленькой девочки, обычно усиливая ее горе и тоску. Но сегодня с первой же нотой ее печаль вдруг исчезла, странная радость вспыхнула в ее сердце. Она сложила свои нежные руки и запела стихи из своего детства. И металл не возвращал ей этот звук, как в другие дни; он проникал сквозь его стены и плыл по волнам к ушам и сердцу ее скорбящей матери.

Да, это был голос ее ребенка; каждая капля крови, каждый удар пульса ее дрожащего тела говорили ей об этом. Она нашла тело своей маленькой дочери, но ее душа, должно быть, осталась во власти жестокого водяного эльфа и все эти годы томилась в реке, лишенная света, свободы и любви. Все истории, которые она слышала о заточении душ и над которыми всегда смеялась, как над детскими сказками, приходили сейчас ей на ум и наполняли ее невыразимой тоской. Плен души ее дочери должен быть как-то связан с колоколами, иначе колокольный звон не смешивался бы с гимном. Она перегнулась через борт лодки и посмотрела на воду.

Внезапно в реке раздался плеск, и старый водяной эльф медленно поднялся и предстал перед перепуганной женщиной. Он обладал все таким же сильным телом с прямой осанкой, и длинной серо-зеленой бородой, ибо время снисходительнее к духам, чем к людям. Женщина узнала его с первого взгляда, потому что видела из окна своей каюты, как он изливал свой гнев на ее мужа, хотя сама она была вне поля его зрения. Она знала, что убийца ее ребенка стоит перед ней, но водяной эльф не подозревал, что это мать его маленькой пленницы.

— Моя жена больна, — мрачно сказал он. — От звона колокола в воде ей всегда становится дурно, но сегодня в нем, должно быть, есть какая-то особая сила, потому что она корчится в агонии, и умоляла меня привести к ней женщину из рода человеческого, положить ее теплую руку на ее больную голову и вернуть ей здоровье. Пойдем со мной, — угрюмо заключил он, — и я щедро награжу тебя.

Женщина чуть не закричала от радости. Ее враг сам собирался привести ее туда, где сосредоточились все ее чувства; это казалось ей знамением с небес, и она бесстрашно подошла к краю лодки и приготовилась нырнуть в поток.

— Нет, — проворчал водяной эльф, — ты не доберешься до дна живой, и в другое время мне бы это очень понравилось, но сегодня мне это не подходит. Возьми это кольцо!

Она надела сверкающий кружочек на палец и последовала за водяным эльфом в реку. Защищенная таким образом, она могла ходить в воде, как на суше, и дышать в реке так же свободно, как на воздухе.

Они оказались на красивом зеленом лугу, миновали рощицу водяных лилий, среди которых женщина заметила колокол, и вошли в хрустальный замок. Там, в просторном сверкающем зале, на стеклянной кровати с блестящими подушками из рыбьей чешуи лежала жена водяного эльфа. Она металась от сильной боли и, когда женщина вошла, умоляюще протянула к ней руки. Маленькая фея, рыдая, стояла на коленях рядом с больной матерью, и даже грубые сыновья смотрели на нее с серьезными лицами.

Вдова лодочника подошла к кровати и положила теплую руку на холодный белый лоб больной феи. Почти мгновенно боль исчезла, и та погрузилась в сон.

Маленькая фея схватила женщину за руку и сказала, в то время как ее глаза блестели от благодарных слез: «Пойдем, я подарю тебе несколько прекрасных лилий».

Старый водяной эльф, тревожась за свою жену, совершенно забыл о маленькой пленнице под колоколом, и, кроме того, у него не было никаких оснований подозревать, что эта странная женщина что-то знает о маленькой душе. И хотя ему не нравилось, что его дочь так дружна с людьми, он не стал мешать ей собирать цветы, а спокойно сел и стал смотреть, как спит его больная жена.

Как билось сердце матери, когда она подошла к лилиям, протиснулась сквозь их переплетенные стебли и, наконец, остановилась у колокола. Дрожащей рукой она постучала, и этот звук пронзил душу ребенка.

Маленькая водяная фея стояла в изумлении, глядя, как ее гостья с таким нетерпением пробирается между лилиями, и очень встревожилась, услышав звон колокола, потому что подумала о своей больной матери и гневе отца. Но прежде чем она успела возразить, маленькая душа спросила: «Кто это стучит?» Она знала, что это не может быть ее подруга, молодая фея, потому что та приходила только ночью, а сейчас было раннее утро. — Кто это стучит? — снова спросила она дрожащим голосом.

Мать думала, что ее сердце вот-вот разорвется от радости; у нее перехватило дыхание, и она не могла ответить сразу; но нужно было спешить, потому что старый водяной эльф мог оказаться рядом с ней каждую минуту.

— Это твоя мать, дитя мое, — ответила она, наконец, дрожащими губами, — скажи мне, ах, скажи мне быстрее, как я могу освободить тебя.

— Мама, мама! — воскликнула маленькая пленница. — Мама, это ты?

— Да, это я, моя милая, — с тревогой сказала мать, — но мы не должны терять времени, потому что водяной эльф может прийти в любую минуту, и тогда я не смогу помочь тебе.

Эти слова вернули маленькую душу к реальности.

— Мама, дорогая мама, приподними колокол, и душа твоего ребенка будет вечно благодарить тебя в небесном мире, — взмолилась она.

Мать напрягла все свои силы, но колокол, который так легко двигали духи, не поддавался ни на дюйм усилиям женщины.

Когда старый водяной эльф услышал этот звук, он подошел к одному из высоких арочных окон и увидел вдову, пытающуюся опрокинуть тюрьму своего бедного ребенка. Он подозвал сыновей, и все трое быстро, но бесшумно покинули дворец. Оказавшись снаружи, они закричали от ярости.

Маленькая пленница услышала дикий крик и задрожала. Мать тоже услышала его, и мысль о том, что всего лишь от одного мгновения зависела ее собственная жизнь и будущее счастье ее дорогого ребенка, придала ей гигантские силы; одно отчаянное усилие, — и тяжелый колокол поддался и лег на бок.

Было уже слишком поздно, потому что разъяренные водяные эльфы добрались до места и протянули руки, чтобы схватить женщину.

Но маленькая душа покинула свою тюрьму, схватила мать на руки и быстро, как молния, понеслась вверх. Когда они добрались до земли, мать почувствовала на своей щеке легкий холодный поцелуй. Затем легкая, прозрачная фигура ее любимой малышки взмыла, подобно облаку, к небесам, и скрылась из виду. Со смешанным чувством радости и горя смотрела она на исчезающую душу.

— Ах, не оставляй меня, дитя мое; возьми и меня на небо! — воскликнула она, заливаясь слезами.

Снова наступила ночь, и ее звездная мантия накрыла радость и печаль, жизнь и смерть. Бедная мать лежала на узкой кушетке в каюте своей лодки. Она устала от дневных стенаний, и нежный сон мягко изгладил из ее сознания горькую печаль. Спящей казалось, что небесное сияние наполнило маленькую комнату, и ангел с сияющими крыльями приблизился к ее постели. Но когда она взглянула на него, это было лицо ее дорогого ребенка, которого она вчера освободила от власти водяного духа.

— Мама, дорогая мама, идем! Я послана за тобой, — сказал любимый голос, — чтобы ты могла праздновать Пасху на небесах вместе со мной и отцом.

И она, взяв свою мать на руки, взмыла в ночь, высоко над землей и морем, все выше и выше, мимо сверкающих звезд, пока они не достигли, наконец, великолепного небесного храма и не встретили любимого отца и прекрасных ангелов.

На следующее утро, когда племянник обнаружил, что женщина не встает, он вошел в каюту и подошел к кровати. Она лежала тем мертвая, похолодевшая, но руки ее были сложены в молитве, а лицо ее светилось счастьем и покоем.