На другой день Жданов, вернувшись с охоты, послал за побочным сыном, чтобы снова переговорить о важном предприятии. Жданов окончательно решился перейти тайно на сторону князя. Сведения, собранные сыном, все были в пользу Льгова, да, кроме того, Никифор узнал, что губернатор собирается деятельно хлопотать ради дела своего родственника.
В Самаре даже ходил слух, что если опекуны будут очень противиться и принимать какие-либо противозаконные меры по отношению к опекаемой ими Кошевой, то губернатор сам поедет в Петербург, официально снесется с графом Разумовским и будет сватать князя Льгова.
— Я слышал, — объяснил Никифор, — что губернатор нисколько не сомневается в успехе, уверен, что одновременно и Мрацкий будет удален из Крутоярска, и свадьба Нилочки отпразднуется.
— А мы в дураках будем? Мне ты какого-то стрекулиста выискал.
— Сделал, что мог, батюшка. Дальше ничего не поделаешь.
— Пойми ты. Нам-то куда же?! Мы-то что же?! — воскликнул Жданов. — Главная сила в том, как мне загодя на сторону князя перемахнуть и в его благоприятелях оказаться. А ты какого-то подьячего выискал и, собственно, ничего не сделал и сам не узнал…
— Узнавал, батюшка, — возразил Никифор равнодушно, — и полагаю, что просто ни с какой стороны подойти нельзя. Если вы даже поедете к самому губернатору и будете предлагать всяческую ему помощь, то он вам ответит, что в нас не нуждается. — Никифор помолчал и прибавил, как бы нехотя: — Есть одно средство: мне с князем в дружбу войти. Да опять-таки не ради того, чтобы ему помогать в женитьбе… Ему на меня — наплевать тоже! А так, просто сдружиться. Это бы дело легкое, я сумею. Да другая тут помеха будет. Деньги нужны. А у нас их нету.
— На что деньги? — удивился Жданов.
— Как на что? Поехать в Самару, жить там, веселиться вместе с князем. В дружбу к нему влезть можно только со всякими затеями. Будь у нас деньги, я бы сказал — самому князю этому взаймы дать… Женится он на Нилочке — вдвое отдаст.
— Это все болтовня! — воскликнул Жданов. — Что вздор толковать! Какие же у меня деньги? Я хотел объявиться прямо его помощником. Ради того, стало быть, что якобы желаю его брака всем сердцем.
— Ну, а это ваше желание, — резко отозвался Никифор, — ему ни на что не нужно. Говорю, скажут вам все они, что и без вас обойдутся.
На этом беседа Жданова с приемышем окончилась. Петр Иванович задумался печально, и Никифор, с легкой усмешкой поглядев на отца, собрался уходить.
— Куда же ты? — очнулся Жданов.
— Дело у меня. Что же сидеть-то…
И он пошел из горницы.
— Как же, Никифор, так, стало быть, все и бросать? — остановил его Жданов.
— Что же делать? — отозвался молодой человек. — Надумайте вот, как деньги достать. Я поеду в Самару, сдружусь с князем… Там видно будет. А больше ничего не придумаешь.
И Никифор, не дожидаясь ответа, вышел от отца и быстрыми шагами отправился через весь дом, миновал две пустые парадные залы и длинный коридор и, наконец, очутился в противоположном левом крыле дома. Здесь он прямо прошел в горницу Ильи Мрацкого.
Илья вскочил навстречу к приятелю и выговорил многозначительно:
— Я к тебе шел… был у отца… все сказал… Не знаю, как у меня храбрости хватило.
— Ну… ну?.. Что же?
— Батюшка приказал тебе к нему сегодня же зайти, когда хочешь.
— Что же он тебе говорил? — улыбнулся самодовольно, но лукаво Неплюев.
— Ничего. Я говорил, а он молчал. Да и я недолго говорил… Стал было пояснять, батюшка сказал: «Полно турусы разводить! Я — не ты, дурак, сразу понял все. Скажи Никифору — приходить ко мне. С ним я и перетолкую. А с тобой мне не о чем толковать…» Ну вот и ступай к нему.
— Так я сейчас пойду.
— Ступай!
Никифор двинулся к горницам Мрацкого. Лицо его стало тотчас же несколько сумрачнее и как бы боязливо. Он приостановился перед дверями первой горницы, постоял немного, будто соображая, как войдет и что скажет.
— Иуда! С ним не свой брат! — пробурчал он себе под нос.
Через минуту старик Герасим уже доложил Сергею Сергеевичу о Никифоре. Мрацкий вышел из своей рабочей комнаты в гостиную.
— Здравствуй! — встретил он Никифора. — Садись и поясняй, что нужно. Мой Илья недорого возьмет все переврать. Что тебе нужно от меня?
Никифор сел против Мрацкого и, несколько смущаясь, что бывало с ним крайне редко, не знал, с чего начать.
— Вам Илья говорил. Стало быть, вам известно.
— Ничего мне не известно… — сухо отозвался Мрацкий, — был ли Илья, не был ли, — считай, что не был, и начинай сам сызнова: что тебе нужно? Да ты не увертывайся и не робей, говори прямо. Что красной девкой прикинулся! Тебе это и не к лицу. Махай все прямо, начистоту. Коли что покажется мне неподходящим, прямо так и откажу и никто ничего знать не будет.
— Вы не осерчайте, Сергей Сергеевич. Я из желания быть вам приятным… — начал Никифор.
— Знаю, знаю!.. Ты малый смышленый, с тобою дело иметь можно. Сказывай, говорю, прямо, не вертись, как бес перед заутреней. Сказывай коротко и толково.
Никифор, несколько путаясь и запинаясь, передал Мрацкому, что готов ему верой и правдой служить в важном деле.
— В каком деле? Говори начистоту или уходи!
— Желаете вы, Сергей Сергеевич, конечно, чтобы ваш Илья женился на Неониле Аркадьевне?
— Желаю! — коротко отозвался Мрацкий, не сморгнув.
И по лицу его Никифор не мог никак догадаться, что в эту минуту на уме хитреца.
— Вам известно, что у Неонилы Аркадьевны два жениха, как сказывают в Крутоярске: князь Льгов и Борис Андреевич. Она может предпочесть их Илье.
— Есть еще и третий, любезнейший, — прибавил Мрацкий. — Кто третий, я чаю, знаешь?
— Никак нет-с…
— Ты!
— Полноте шутить, Сергей Сергеевич.
— Зачем шутить? Во всем Крутоярске известно, что всех женихов четверо.
— Я об этом и помышлять не могу сметь. Я — безродный… Всем это ведомо.
— Ты из молодых, да ранний… Скороспелка! Тебе палец в рот не клади! Будешь ты мне здесь клясться и божиться и распинаться, что никогда не думал о том, чтобы тоже закидывать глаза на Нилочку, — и я тебе не поверю. Ну, сказывай дальше, что у тебя на уме?
— На уме у меня, Сергей Сергеевич, каким путем Неониле Аркадьевне выйти замуж за Илью вашего. Как избавиться от князя и Щепина.
— Ну, как же?
— Я вот за это возьмусь, ответствуя головой.
— Что?! — удивился Мрацкий. — Ты возьмешься?
— Точно так-с…
— Да что же ты сделаешь?
— Да уж это, извините, мое дело! Это вам не должно быть известно… чтобы вам быть в стороне в случае какой незадачи. Я берусь, и в самом скором времени из трех женихов останется у барышни Кошевой, именуемой царевной, один…
— Что же, ты убьешь, что ли, обоих?
— Если бы этакое и приключилось, Сергей Сергеевич, то не ваше это дело… Я на убийство, вестимо, не пойду…
— Наймешь, что ли, каких головорезов, похерить их. Так я на этакое дело не пойду. Я думал, ты умен, а ты — дурак! Убить иного человека бывает, правда… дело не глупое. А вот собираться убивать самое глупое дело…
Неплюев не понял, и на его вопросительный взгляд Мрацкий выговорил:
— Попадешься ты, попадусь и я — и все пойдет к черту? Срамота да еще и суд. Я думал, ты, Никифор, умнее.
— Никого я, Сергей Сергеевич, нанимать убивать не стану! Так все обойдется, что и я останусь в стороне, только глядеть буду. А верно вам сказываю — из двух женихов ни единого не останется… Останется один… Коли угодно вам, я ваш слуга; не угодно — не надо!
— Поясни, и я, пожалуй… — нерешительно выговорил Мрацкий и запнулся.
— Ничего, Сергей Сергеевич, пояснять я не стану! Вы — человек умнеющий, я тоже не дурак, — зачем лишние слова тратить? Я вам предложение делаю и отвечаю, что не обману, а как и что… увольте рассказывать.
Наступила пауза, после которой Мрацкий вымолвил тихо:
— Ладно! Ну, сказывай второе. Ведь ты не все сказал! Второго-то еще не говорил.
— Чего второго?
— Ломайся… Второе-то!.. Что тебе за это будет пообещано. Ведь не даром же ты стряпать будешь? Небось ведь попросишь что-нибудь! И по всей вероятности, попросишь денег.
— Точно так-с… И не мало денег!
— Ну, ладно, когда все сделаешь, тогда и приходи.
— Нет, Сергей Сергеевич, в том-то вся и сила, что деньги нужны теперь.
— Ну, это, брат, опять скажу: я думал ты умнее! Ты, стало быть, думаешь — можно посулами выманить у меня деньги зря, как у старой барыни какой.
— Нет, Сергей Сергеевич, первые же сто рублей, какие вы дадите, вы увидите, как я истрачу, и вторые — дадите еще охотнее. А третью, четвертую, пятую сотню — еще охотнее. И при этом увидите, что деньги не остаются у меня в кармане, а все идут на ваше дело.
— Что же ты, черт, на них делать будешь? — вскрикнул Мрацкий.
— Я на них, Сергей Сергеевич, буду первый приятель Бориса Щепина и первый приятель князя. И они оба будут моими первыми приятелями. И вместе мы втроем начнем чудеса в решете показывать всей Самарской губернии. От этих чудес дым коромыслом пойдет! Неонила Аркадьевна первая чувств лишится от омерзения. Марьяна Игнатьевна повесится на каком гвозде со зла. Сказать просто, на ваши деньги я заверчу и Бориса и князя и в такую трясину с ними увязну, что лишь бы самому уцелеть… Себя не пожалею! Коли себя жалеть, то и другому никогда ущерба не сделаешь… Надо махать вот как… Надо…
Никифор запнулся и замолчал. Мрацкий тоже долго раздумывал и не отвечал ни слова.
— Сколько же ты у меня денег переберешь? — выговорил он наконец.
— Не знаю, Сергей Сергеевич… Может, до тысячи рублей дойдет. Но ведь вы прежде-то дадите сто или два ста и увидите сразу, стоит ли мне еще-то давать. Стало быть, потеряете-то вы немного. А я так полагаю: с первой же подачки вы увидите, что моя затея денег стоит. Сами посудите — похерить двух женихов у Неонилы Аркадьевны, чтобы один остался… Ведь это, воля ваша, подороже тысячи стоит!
Мрацкий усмехнулся какой-то странной улыбкой, встал и выговорил тихо:
— Обожди.
Он вышел в свою рабочую горницу, а Никифор, поднявшись, тоже подошел к зеркалу и, взглянув на себя, самодовольно улыбнулся.
Не прошло двух минут, как Мрацкий вошел снова и передал Никифору небольшой мешочек из серой парусины, круто перевязанный веревочкой. На мешочке виднелась черная цифра: 100.
— Вот! — выговорил он. — Не оловянные! Начинай. Обманешь — черт с тобой.
Никифор взял тяжелый мешочек с серебряными рублями и спрятал их на груди в боковой карман кафтана. Через мгновение он уже быстрыми шагами двигался по дому с совершенно счастливым лицом.
«Если и ничего не выйдет, — думалось Мрацкому, — то все-таки деньги мои не пропащие! На них сам молодец свертится, и все-таки одним женихом меньше будет… Но надо полагать, что польза будет. Уж очень хитер и злюч этот головорез. Недаром от полтурки уродился».